Вчерашний вызываю сон... (гет)

Темно. Кромешная темнота. Небо содрогнулось. На краткий миг все озаряется, и мир снова проваливается во тьму. Видимо, из-за грозы выбило пробки. Дождь настойчиво тарабанит в стекла, гром оглушает, не лучшая обстановка для одиночества. С детства боюсь грозы, повезло, что я еще не успела отойти ко сну. Боюсь… Слабо сказано. Хватает и двух минут, чтобы паника начала крушить все многолетние внутренние наработки.

Будучи в своем маленьком доме, может, и пережила бы, укрывшись от непогоды под тонной одеял с орущим плеером в ушах. Но в этой огромной комнате, зная, что подо мной несколько этажей… Спальня заливается белым цветом, ничего не вижу, дыхание замерло. Темнота. Выдох. Больше не могу так. Найти бы хоть одну живую душу! Впопыхах, накинув теплую кофту и светя телефоном под ноги, выбегаю из комнаты. Сбегаю прочь от кары небес, пронзающей небо, нахожу спасительную темноту, бегу куда-то, не разбирая дороги, главное — вперед. Опомнившись через некоторое время, понимаю, каким глупым оказалось это решение. Ни одна дверь не поддавалась, на мой голос, уже сильно дрожащий, никто не откликался. Еще через какое-то время меня охватывает ужас, тусклый свет экрана то и дело гаснет, трудно постоянно нажимать на кнопки, вокруг невозможно что-то разглядеть. Я заблудилась по собственному идиотизму.

Что это за лестница? Я не помню ступенек вверх! Назад, коридор, кажется, поворот, пролет, коридор… Нет, только не это — тупик… И где-то совсем над головой громыхнуло. Бросившись бежать в обратном направлении, спотыкаюсь на ровном месте, роняю телефон, теряю последний источник света. Во тьме пытаюсь нащупать стены, опускаюсь на пол. Опрокинув какой-то мелкий столик, наконец забиваюсь в угол. Я совершенно оглохла, то ли от рева грома, то ли от собственного крика. Сжимаю голову в тиски, тяну за волосы, внешняя боль помогает держаться в сознании, чувствовать что-то помимо застывшего мертвого сердца.

Стремительным порывом кто-то хватает меня за локти и тянет вверх, заставляя подняться, но ноги не слушаются, и тело кажется свинцовым. Я падаю на колени перед тем, кого не могу опознать в темноте. Чувствую лишь крепкую хватку на своих запястьях. Кулаки безвольно разжимаются, отпуская волосы. Снова рывок вверх. Я качнулась назад. Спиной чувствую стену, а на мой рот легла чужая ладонь. Голд. Теперь я различаю знакомый тонкий запах дорогого парфюма.

— Хватит орать! — грубо меня встряхнув, тихо прорычал Голд.

Тело содрогается в рыданиях, уже беззвучных. Пытаюсь восстановить дыхание, хватаюсь за его куда более спокойный ритм вдохов и выдохов. Улавливаю еще один запах — алкоголь. Через пару минут начинает получаться, судя по тому, что он убрал свою руку от моего лица. Плотно прихватив за талию, уводит куда-то в сторону. Пока мы медленно движемся, оживает способность мыслить. «Он что, видит в темноте?» — проносится в моей голове. Других мыслей и не последовало. Моя кожа, казалось, была сплошным воспаленным нервом. Все так же в темноте мы остановились, властное движение заставляет меня опуститься, провалиться в какую-то мягкость. Но я не выдерживаю и вскрикиваю, сползаю вниз, снова на пол.

— Да что такое, в самом деле? Что за истерики, дорогуша? — сказал обнаруживший меня человек, снова завладев моими плечами.

Я дернулась и ударилась лбом о его колено. Он зашипел, но только сильнее впился тонкими пальцами в мои бедные плечи. Меня опять настигла эта пытка погружения во что-то зыбкое. Теперь я была лишена возможности выбраться, для пущей надежности он придавил меня своим телом. Это было очень странное ощущение, лежать буквально под ним, на этой жутко мягкой проваливающейся под нашим весом перине. Я слышала его дыхание у себя над ухом. Одной рукой Голд придерживал мои запястья прямо над моей головой, другой аккуратно убирал налипшие волосы с моего лица. Вот осторожно касается моих закрытых воспаленных от слез век, следует по мокрой дорожке к искусанным губам, на долю секунды замирает в раздумье и обрушивается поцелуем.

Вновь потеряно чувство времени и реальности. Минута ли, пять, десять… Без возможности на спасение тону в пуховой кровати и мягкой настойчивости горячих губ. Очередной раскат грома, мое тело реагирует непроизвольной конвульсией. Сначала слышу недовольный выдох, через секунду чужая тяжесть пропадает.

— Мне это надоело, — сердито говорит Голд, поднимаясь на ноги, — ты меня вынуждаешь идти на крайние меры…

Пока я пытаюсь осознать сказанное, он куда-то исчезает. Пробую подняться, но это крайне сложно сделать, локти проваливаются в перину. Единственное, что удалось, так это снова сползти на пол. Осязание твердого пола подо мной немного успокаивает эмоции. Прижимаясь спиной к кровати, я робко, почти стыдливо, будто темнота способна видеть, облизываю губы. Это послевкусие: соль и горечь, скоро пропадет и оно…

Приближающиеся шаги слева. Где-то рядом звук соприкосновения стекла и дерева.

— Пить хочешь? — спросил Голд нарочито спокойный голосом.

— Хочу, — прохрипела я в ответ, принимая дрожащими руками стакан.

— Ты могла просто позвонить, сказать, что боишься грозы, — слушая мои всхлипывания, молвил мужчина, — но тебе захотелось устроить такую странную истерику. Почему? Ведь ты обычно так сдержанна.

— Простите, — ответила я, утирая рукавом мокрые от воды губы и возвращая стакан. — Я… Я просто впала в панику. Это единственное, что я не смогла преодолеть после всего… — Не найдя больше слов, я лишь пыталась сдержать новый всплеск эмоций.

— Чего?! — неожиданно жестко спросил Голд.

— Я не могу! — воскликнув с мольбой в голосе, я запрокинула голову и сжала ее руками.

Звук наливаемой жидкости. Он подносит стакан к моим послушным губам, губам, на которые, как он думает, имеет право, и я не могу противиться. Не раздумывая, делаю глоток и тут же опаляю горло, из глаз брызнули слезы. Но ни отдышаться, ни избежать этой участи невозможно. Я чувствовала давление на подбородке, а за спиной препятствие, о зубы стукнулось холодное стекло, и язык медленно горел. Едва ли не захлебываясь, я вцепилась в его рубашку, но это ничуть не мешало ему. Влив в меня последние капли крепкого алкоголя, он убрал стакан, а его пальцы нашли застежку на моей кофте. Этот звук расстегивающейся молнии подействовал на меня так же, как раскат грома за окном, я вздрогнула, а он лишь молча нашел мои губы. Руки ослабели, я не заметила, как расслабила пальцы и отпустила ткань. Пока я пыталась хоть как-то это осмыслить, с меня уже стянули кофту, заставляя зябнуть.

Не прошло и минуты, как я поняла, что меня уже поднимают на ноги и куда-то тащат. Рев непогоды начинает увеличиваться. Я слишком поздно начала осознавать, что он собирается сделать. Пытаюсь вывернуться, упираюсь, снова начинаю кричать, но из этих сильных жилистых рук мне не выбраться. Моему голосу могли бы позавидовали даже обладательницы колоратурного сопрано в тот самый момент, когда Голд вытащил меня на открытую террасу. Без церемоний он бросил меня на вымощенный серой плиткой пол. Колени приземлились с неприятным стуком, но основной удар пришелся на ладони, кажется, я их крепко рассаднила. Моментально моя одежда стала насквозь мокрой и камнем тянула вниз. Казалось, я целую вечность лежала на ровной ледяной поверхности, едва дыша от не прекращающихся рыданий, периодами повышая тон своих стенаний при новых вспышках молнии.

— Так не пойдет, — со сталью в голосе произнес Голд, усаживая меня к себе спиной и намотав мои волосы на кулак, подставил мое лицо под тяжелые капли. — Ты мне сейчас же все расскажешь.

— Нет, — одними губами, без голоса, отозвалась я.

— Не слышу, — он сильно дернул мои волосы.

— Нет! Я не могу, я не хочу это вспоминать! — я закричала что было сил, чувствуя, как дрожат руки и ноги.

— Я сказал, немедленно! — громогласно взревел Голд, до дикой боли сжимая меня в своих руках.

Во мне что-то щелкнуло, было ли это итогом совокупности тьмы, боли, особо близко метнувшейся молнии и оглушительного грома, его окрика, или просто исполнилась моя внутренняя мера… Я замолчала, просто умолкла и дала волю другим слезам, горьким, глубинным, уже без тех истеричных всхлипываний.

— Смерть… — тихим голосом я начала свой рассказ. — Я не боюсь смерти, но она отняла у меня всех, кого я любила. Моя мать погибла в грозу, молния попала в дерево, и оно упало прямо на автобус, в котором она возвращалась с работы. Мне было всего 6 лет. И бабушка, 2 года назад она скончалась тоже в грозу, сердце не выдержало. И даже отец, которого я не помню, мама рассказывала, что однажды он просто ушел в грозовой день из дома и больше не вернулся... Пожалуйста, давай вернемся в дом… — Я повернула голову и в очередной вспышке увидела глаза собеседника, но понять их выражение не успела.

Он молчал, медленно распутал мои волосы, взял на руки и занес обратно в помещение, медленно поставил на ноги.

— Ты идти можешь? — спокойно спросил Голд, поднимая с пола и вручая мне кофту.

— Вроде да, — дрожащим голосом отвечала я, — но нельзя ли остаться здесь?

— Нет. — Он произнес это безапелляционным тоном и чуть мягче добавил: — Ты насквозь промокла, тебе нужно переодеться. Я не хочу стать причиной еще одной твоей простуды.

Надо признать, я замешкалась, но знала точно лишь одно... Я крутила эту мысль в голове, пока наблюдала, как он зажег свечу на столе, откуда-то взял телефон и набрал номер. Словно издалека звучал его голос: «Да-да, северное крыло, пятый этаж, та, что рядом с балконом. Жду». Не смея прикоснуться к его коже, я ограничилась рукавом рубашки. Голд обернулся с немым вопросом в глазах.

— Не оставляй меня, я не перенесу… — шепотом умоляла я, глядя как на его лице на секунду промелькнуло выражение сочувствия.

— Хорошо, я попрошу, ты не будешь сегодня одна, — отвечая, он перевел взгляд на мою руку, тянувшую на себя его рукав.

— Пожалуйста… — я буквально выдохнула это слово.

— Ты должна меня ненавидеть за то, что я только что сделал. Почему ты так терпелива? — Он все же не выдержал и подошел вплотную ко мне, ладонями разворачивая мое лицо так, чтобы на него падал тусклый свет зажженной свечи.

Я попыталась улыбнуться дрожащими губами, а глаза снова увлажнились, но ответить я не успела, нас прервал легкий стук приближающихся каблуков.

— Так. Забирай ее, переодеть и не спускать глаз, пока достаточно не отдохнет. Остальное по ходу, — четко отдавал приказы Голд.

— Пойдем, милая, — моих плеч коснулись мягкие женские руки, — давай же.

Повинуясь строгому взгляду Голда и заботливому голосу женщины, я позволила себя увести в спальню.

По дороге, когда мы уже значительно отдалились, я решилась на разговор.

— Ведь это вы? — с надеждой в голосе спросила я у попутчицы.

— Я, дорогая, конечно, — все так же ласково молвила женщина.

— Почему, почему у нас все так странно? Почему он зовет меня, когда хочет, а сейчас...

— Лучше скажи за это спасибо и не спорь, — она перебила меня. — Ох, лапушка, ты такое дитя, — добавила она.

Мы дошли до моей комнаты, здесь уже горели свечи. Женщина помогла мне переодеться и высушить волосы. Пока мы этим занимались, непогода усмирила свой пыл и превратилась лишь в проливной дождь. Забраться под одеяло и уснуть было сейчас самым желанным, но некоторые вопросы еще терзали меня.

— Почему за мной пришли именно вы? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно.

— Так проще. — Она помедлила и продолжила: — Тем более, сегодня здесь особо больше никого нет.

— Значит, вы живете здесь? — говоря, я вглядывалась в это еще совсем не старое женское лицо.

— Да, но не только я, большая часть прислуги постоянно живет на нижнем этаже, — осторожно, без особой охоты отвечала собеседница.

— Но вы живете не там, значит, он вам доверяет, — высказав свою догадку, я заметила, как она поджала губы. — Вы не просто прислуга.

— Можно и так сказать, но тебя это не должно волновать. Лучше скажи, может, что тебе здесь не нравится, — она явно пыталась скрыть свое раздражение и сменить тему.

— Мне не нравятся тайны, если они касаются меня лично.

— Это тебя не касается. Ты, конечно, золотце, но не лезь, куда не следует. — Она ответила с интонацией, близкой к его интонациям, когда он был строг, это не укрылось от моего внимания. — Я спросила тебя о вещах более приземленных.

— Ладно, — я медленно протянула это слово, давая понять, что еще вернусь к этому разговору. — Значит, вы подбираете для меня вещи и прочее?

— Наконец ты поняла, что я от тебя просила. Да, я. — Она чуть смягчила голос и подоткнула вокруг меня одеяло.

— В принципе все нормально, правда, я не могу до сих пор понять, чем мистеру Голду не угодил мой гардероб. Если он так любит красивые вещи, то передайте ему, что, увы, я не кукла, которую нужно наряжать, — в моем голосе сквозили нотки возмущения, на что женщина отреагировала лишь улыбкой.

— Наряжаю тебя я, но, кажется, ты предпочитаешь что-то еще проще и скромнее? Ох, и мороки-то с тобой! — отвечала она с нескрываемой улыбкой. — Хорошо, я постараюсь.

— Гм, и все же, ведь вы его хорошо знаете… Я не могу понять, почему он постоянно... — я замолчала и, видимо, покраснела.

— Ты, насколько я помню, имеешь редкое право здесь. Право свободного выбора. Ты можешь сказать нет, но ни разу этого не сделала в полной мере. — Она выдержала паузу и продолжила: — Но сейчас ты еще можешь сделать это, хотя он будет недоволен, но это лучше, чем если это произойдет позже...

— Почему? Я не понимаю, — удивленно спросила я и услышала ее вздох.

— Душенька моя, — она закатила глаза. — Давай-ка ты засыпай, а то вон язык развязала на нетрезвую голову.

— Нет, подождите, помогите мне, — торопливо заговорила я, тревожась, что она может уйти, — ведь именно вы с самого начала давали мне советы, просили лишь о терпении и не бояться.

— Да, милая, и ты с этим справляешься куда лучше, чем я могла бы мечтать, — ее голос стал тих, а глаза внимательнее.

— Так объясните, для чего! — сама не замечаю, как повышаю голос. — Зачем?

— Этот вопрос из разряда тех, на которые ты сама себе должна ответить. Успокойся, прошу, — женщина заговорила еще тише. — Я могу лишь сказать, что это нужно вам обоим. Иначе с ним нельзя, только спокойствие, — она сделала паузу и продолжила, — что бы ни было. Ты сильна по-своему, он это знает, поэтому и дал свободу выбора. Если ты еще не заметила, он делает столько, сколько считает нужным, но ровно сколько ты сама ему позволяешь.

— То есть, это я позволила, по-вашему? — я выставила вперед израненные камнем ладони и услышала в ответ грустный вздох.

— Таков его темперамент…

— Я снова запуталась, — откинувшись на подушки, я констатировала сей факт.

— Мы просто говорим о немного разных вещах, — с улыбкой молвила собеседница, — ты не все видишь и не все понимаешь пока.

— А вам в этом какая выгода? — неожиданно для самой себя выпалила я.

— Ты оказалась права, я знаю его очень хорошо, — осторожно говорила она, в упор глядя на меня своими серо-голубыми глазами. — Я крайне дальновидна. Если ты чувствуешь людей интуитивно, не задумываясь, часто не осознавая, то у меня богатый опыт.

— Вы уходите от ответа, — я начинала раздражаться.

— А ты читай между строк! Психолог, называется. И почему твоя проницательность не дружит с мозгом… — ее напускная сердитость перешла в улыбку. — Я наблюдала вашу первую встречу.

— Гм, я помню вас здесь, когда в первый раз приехала, — тщетно напрягая память, заговорила я.

— Нет, я говорю о вашей самой первой встрече, я была там. — Видя вопрос в моих глазах, она добавила: — Есть вещи, которые невозможно скрыть, — женщина вновь улыбнулась и коснулась ладонью моей щеки, — например, близко к коже расположенные капилляры.

— А, хм… — Я не знала что сказать, кроме еще одного давнего вопроса. — Могу я все же узнать через столько месяцев ваше имя?

— Надеюсь, это последний вопрос на сегодня… — Она внезапно замолчала и, прислушиваясь, повернула голову к двери.

— Пожалуйста! — с мольбой в голосе произнесла я.

— Марта, меня зовут Марта, — шепотом ответила женщина.

Это был конец странной беседы, ничуть не пролившей свет в моем сознании, может, виной стали моя усталость и пережитый шок. Марта осталась со мной, как и обещала, держала за руку, пока я проваливалась в сонное забытье.