Рассвет империи. Часть I: Иногда они возвращаются (джен)

Глядя на то, как Сабе, в пышных сенаторских одеждах, сопровождаемая служанками и Трипио, поднимается по трапу навстречу Ла Ир, Палпатин в очередной раз невольно задумался о том, какие мелочи предопределяют судьбу всей Галактики. Что стоило Дарт Плагиусу, да не услышит он своё имя, выбрать из мириадов закрытых, неразвитых миров любой другой — не Набу, которая тысячелетиями существовала, веруя, что власть принадлежит лучшим, и святое их право — взять эту власть и использовать во благо менее достойных! Но он выбрал Набу.

Взял ученика-набуанина и торжествовал, когда тот при нём отрёкся от имени, данного при рождении — забыв узнать, что всякий достойный, поступая на государственную службу, принимает новое имя и отказывается от старого. Играл с душами и телами древних героев — забыв поинтересоваться, чему эти герои служили. Наконец, именно он вывел Набу на арену большой политики и он же попытался принести её в жертву — забыв о том, что среди её народа принято быть патриотами. Что их так легко купить простым обещанием: поставить их Родину во главе всего мира и переделать этот мир по её образцу.

Учитель очень, очень многого не понимал.

У самого входного люка Сабе замерла и обернулась, ища в толпе глаза королевы.

Нашла, улыбнулась — и, опершись на протянутую руку капитана Ла Ир, уверенно шагнула внутрь.

* * *

Сабе, сколько себя помнила, никогда не боялась.

Ни в детстве, когда убегала в одиночку на болота играть и ходила по самому краю топи, ища таинственную кладовую солнца, о которой пишут в книгах. Ни в одиннадцать лет, когда вместо скучной, пусть и почётной, государственной службы подала, отчаянно надеясь на успех, документы в Королевскую Гвардию — и выиграла, оказавшись почти близняшкой новой принцессы Тида, будущей королевы Амидалы.

Сабе знала, что она — живая мишень, но и это её не пугало. Она была готова отдать жизнь тогда, в свои четырнадцать — и теперь, в свои двадцать восемь. Что там, её обрадовала просьба канцлера-диктатора оставить работу в тренировочном центре и снова исполнить обязанности двойника. Она скучала по этому потрясающему чувству: когда весь мир против, а за спиной — самое дорогое, что только может быть. Их королева.

Амидала могла, по подсказке глупых лгунов, верить, что она всего лишь сенатор. Но её подданные считали иначе. Что там, все считали иначе. Не зря после Ямилы ни одна — ни Ниютни, ни Апайлана — не посмела нанести на лицо королевский грим. Просто ни одна, кроме Ямилы, не понимала: они тоже двойники. Подмена и замена, мишень. Они отвлекают врага на себя, чтобы тот не догадался, кто на самом деле правит Набу.

— Ваше Величество, — спокойно кивнула Ла Ир. — Добро пожаловать на корабль.

— Я всего лишь сенатор, генерал.

Генералу Ла Ир — в алом мундире, с сияющими в свете холодных ламп золотыми волосами — как нельзя больше подходило имя легендарной основоположницы Королевской Гвардии Набу. Что там, сейчас она казалась прямо сошедшей с одной из древних картин в дворцовых галереях. Конечно, имя было не настоящим — служебный позывной или что-нибудь в этом духе, понятно даже, почему именно такой. Только интересно, где эта Ла Ир служила до того, как стать прославленным республиканским генералом, и как так вышло, что Сабе с ней ни разу не пересеклась? Подумав, она прямо спросила:

— Генерал, так странно, что я вас совсем не помню! Вы ведь, — судя по прозвищу, — раньше служили в Гвардии?

Та мягко качнула головой:

— Не совсем. Мы с Ареном и Морицем были в личной охране сенатора Палпатина. Однако с началом войны он счёл нужным отдать нас Республике, которой верно служит. Сейчас же позвольте мне считаться главой вашей охраны, Ваше... превосходительство сенатор.

— С радостью, генерал.

— Это Вид Киннед и Кай Лонос, — представила та две фигуры в алом и в масках. — Мои адьютанты и ваши покорные слуги.

Сабе напомнила себе: она — Амидала, и сердито сдвинула брови:

— Генерал, мы живём в мире, где нет слуг и господ. Республика держится на том, что делает всех равными.

— Разумеется, — сдержала улыбку Ла Ир. — В любом случае, эти люди — военные, а военным людям свойственно подчиняться приказам, не так ли?

Под холодными глазами камер они играли этот странный спектакль, и Сабе пришлось опустить глаза, чтобы скрыть радостно полыхнувший в них огонь азарта, такой знакомый и такой забытый.

— Здесь и сейчас, генерал, вы не военные. Вы — часть дипломатической, мирной миссии. И вовсе ни к чему нести в неё обычаи с поля боя, — ответила она и, с тщательно срежиссированным негодованием на лице, ушла в свою каюту. За ней пошли Трипио и Дорме.

* * *

— О! госпожа Падме! — дроид подошёл, аккуратно поставил перед ней закуску и напитки. — Вы разве не будете смотреть сегодняшнюю серию ваших любимых "Братьев"?

«Бог ты мой, она смотрит эту... дрянь? Да, пребывание вдали от Родины ей сильно повредило».

— Божечки, как я могла забыть, Трипио! Включи, пожалуйста. С этими переговорами я совсем замоталась...

Зрелище оказалась пострашнее неймодианских дроидов.

Вначале какой-то странный тип, по недоразумению носивший имя Улика Кель-Дромы, волновался по поводу вероятного нападения Чёрных Мужиков из-за пространственного барьера. Очевидно, все эти слова что-нибудь, да говорили постоянным зрителям сериала, но не Сабе, последний раз видевшей его мельком и лет пять назад. Меж тем внезапно место Кель-Дромы занял странный тип, одетый только в тряпочку и татуировки. У типа на голове росли рога, что, видимо, намекало на то, что он забрак. Или деваронец? В любом случае, напротив него стояла рослая фигуристая тви'лекка и худенький крашеный в блондина зелтрон. «О великий вождь! Я отдаю тебе свою прелестную тринадцатилетнюю сестру — Мать Ранкоров! — сказал он, поклонившись. — Взамен, ты ведь поможешь мне захватить трон Ондерона!». Вождь зарычал и, не успела Сабе осознать, что фигуристая дамочка и была тринадцатилетней сестрой, превратился в узнаваемого магистра Йоду, который зачем-то привинчивал к охватывающему голову стальному обручу световой меч. Видимо, не одна она терзалась догадками, зачем ему это — ибо странное существо невнятного пола, с головы до ног замотанное отрепьями, сочло нужным поинтересоваться, что это задумал его ученик. Сверхкрупный план выхватил огромные золотые бездны йодиных глаз и он ответил: «Мал я ростом, а так брюхо спидерам вражеским прорезать буду я, и между ног врага проходя, силы его лишать!». «Разве это не тёмная сторона, атаковать так хитро?», — спросило чучело в тряпках, и Йода забился в конвульсиях, изредка идя обычной для плохой голопроекции рябью.

В какой-то момент Сабе просто перестала вдумываться в происходящее и просто тупо смотрела в экран, фиксируя краем сознания синюю качающуюся попу, тряпошное чучело, голые груди джедайки, меланхоличную рассказчицу Артис, волосатую агрессивную попу, Йоду, домогающегося до гологрудой, Йоду, внушающего какому-то типу необходимость передать всю власть джедаям, Йоду, тоскливо взирающего на фото Матери Ранкоров, ещё какую-то попу, несколько скучную, зато подвергаемую гомосексуальным ласкам...

— О. Я так и знал, что найду вас здесь! — прервал пытку весёлый мужской голос и в комнату зашёл человек, которого вся цивилизованная Галактика знала как Бена Драра, а набуане — как Шатле.

* * *

— Привет тебе, Галактика! В эфире — "Вечерний излучатель" и я, Бен Драр, ваш надоедливый ведущий! — бодро сообщил он в микрофон. — Мадам сенатор, как и ожидалось, коротает время полёта за просмотром "Братьев", чем неслыханно поднимает им рейтинг. Расскажите, кто ваш любимый герой?

Вопрос застал её врасплох; ей и о том, что королева любит сериал не сообщили, не то, что про героя. «Что ж, импровизируем!».

— Учитель Йоды.

— Но почему?

— Во-первых, приятно тешить себя иллюзией, что до Йоды всё же нечто было. Во-вторых, этот персонаж является идеальным для самоассоциации зрителя. Он может быть как мужчиной, так и женщиной, как человеком, так и ксеносом, то есть абсолютно свободен от гендерных и расовых стереотипов. Наконец, он задаёт те вопросы, которые в глубине души хочет задать каждый зритель.

— Мадам сенатор даже в вопросах увлечений столь же рассудительна, как в вопросах политики — и это прекрасно. В нынешней серии нам впервые продемонстрировали вождя Саважжа. Вы, подобно Матери Ранкоров, тоже летите в логово забрака. Как вы себя чувствуете?

Шатле говорил очень быстро, лёгкими, пустыми фразами. Не верилось, что этот же человек был пламенным оратором её детства, призывавшим короля и его людей отречься от изоляционизма и стать светочем свободы, братства и истинной иерархии для погрязшей во тьме невежества Республики.

— Я не могу отвечать на вопросы, поставленные в подобной форме, — сказала она спокойно. — И напомню вам, господин репортёр, что я не давала согласия на интервью. Сейчас у меня личное время.

— Разве у сенатора может быть личное время? Я слышал, что вся их жизнь отдана государству! — хохотнул тот, но, быстро посерьёзнев, сообщил в камеру: — Однако если кто и заслужил немного отдыха, то это госпожа Амидала. После всего, что она сделала для Республики, после её подвигов на этой войне, сейчас, когда она шагает в пасть жестокому зверю ради тех, кто даже не будет ей благодарен — может она хоть немного отдохнуть от наших назойливых вопросов? Так что будем за неё волноваться; но следить за ней мы не станем! До встречи, друзья мои!

Дрон-камера свернулся в небольшой шарик и нырнул в широкий рукав.

Шатле низко поклонился:

— Простите, что поставил вас в сложное положение, госпожа. Я действовал согласно приказу.

— Проверка внезапностью? — Сабе позволила себе расслабиться.

— Да. Вы неплохо справились, хотя прошли по самой грани пародии. Я могу присесть?

— А? Да, конечно. Думаю, Дорме и Трипио не возражают, — мнение гвардейцев, каким бы оно ни было, едва ли имело значение.

— Вы ведь совсем с ней не согласны, да?

Сабе качнула головой.

— Скорее, я её не понимаю. Но мы живём в разных мирах: я десять лет не покидала дома, а она там почти не бывала те же десять лет. Она считает себя рядовым тружеником огромной демократичной Республики. Для меня она — королева моей планеты. И вы должны знать, что набуане и республиканцы понимают демократию по-разному.

— Скорее, у нас меритократия, — согласился Шатле. — Единственная система, которую можно назвать справедливой...

— Я помню ваши речи, — кивнула Сабе. — Губернатор Косинга их не одобрял, а мне нравилось.

— О. Это приятно, когда тебя помнят не только как скандального журналиста... в любом случае, госпожа...

— Сабе. Просто Сабе, без госпожа.

— А по званию можно? — лукаво спросил тот.

— По званию — сержант-инструктор.

— Так вот, сержант-инструктор, вы замечательно передаёте мимику и жесты. Но в словах есть некоторая фальшь, а это недопустимо. Амидала всегда искренна, за то её и ценят. Я вам посоветую: забудьте королевственное спокойствие. Больше эмоций, чистых, незамутнённых. Негативных.

— Благодарю, — искренне ответила она. — Давайте интервью через четверть часа?

— Уговор, сержант. Держитесь!

Он пожал ей руку и вышел за дверь.

* * *

— Если есть надежда его переубедить, — спокойно говорила с голоэкрана Сабе-Амидала, — то мы должны это сделать. Потому что, — её глаза полыхнули почти яростью, — если никто, ни один военный чин не пошевелил и пальцем, если магистру Кеноби его подвиг записывают как самоволку, то я — я, которая была на острие удара ситха и которую магистр тогда спас — остаться в стороне не могу. Я — с Набу. Мы дикие, некультурные. Мы ещё помним забытое ныне слово "благодарность"!

Канцлер-диктатор мудро улыбнулся.

Дикие, да. И некультурные. И помнят много забытых слов.

Они именно таковы.