Рассвет империи. Часть I: Иногда они возвращаются (джен)

Раньше воевать было проще. Раньше воевали люди с людьми.

Когда дед Шатле попал в плен к гунганам во время Седьмой Гражданской, ему показывали разрушенные подводные города, осиротевших детей, раненых гражданских. Его гоняли на принудительные работы — восстанавливать разрушенное. Дед вернулся из плена и начал агитировать за прекращение войны: он увидел, что она такое и что она несёт мирным жителям.

На нынешней войне было не меньше сирот, не меньше раненых и не меньше разрушений. Но с одной стороны воевали бездушные клоны, а с другой — не менее бездушные роботы.

Оставалось или взывать к тем, кто роботов и клонов направлял — или присоединиться к человеку, который способен остановить войну раз и навсегда.

Шатле выбрал второе.

* * *

Если дед был просто солдатом, хотя очень хорошим и заслужившим фамилию, а потом просто борцом за мир, то его сын смог сдать государственный экзамен и получить придворное имя, став первым Шатле. Всю свою жизнь он трудился в министерстве природных ресурсов, потихоньку поднявшись от метеоролога до главы егерской службы. Всю свою жизнь он занимался тем, что охранял прекраснейшую природу родной планеты от загрязнений и злоупотреблений.

Когда Тапало сделал Набу открытой планетой и запустил плазменный завод прямо в центре Тида, Шатле-старший попытался было бороться с беспределом, но его вынудили уволиться. Здоровье его было подорвано ещё на Большой Ликвидации, когда катастрофа звездолёта вызвала радиоактивное заражение атолла Упана. Скандальное увольнение стало последней каплей: сердце подвело измученного человека и его сын Бен Драр остался сиротой в тринадцать лет. Вскоре не стало и матери, упрямицы Аниссы, продолжившей дело своего мужа и в свой черёд уволенной, а потом очень кстати (ибо ей увольнение оказалось не помехой) съевшей неправильный мандарин.

С такой-то наследственностью — он был просто обречён стать уличным агитатором.

Он начинал с экологии. Ловил на улицах людей, рассылал ком-сообщения о загрязнении, демонстративно измерял радиоактивный фон и проводил анализ проб воздуха на улицах Тида. Одновременно доучивался в королевском колледже и готовился к государственному экзамену. Людям было всё равно: они спешили на работу или в один из столичных музеев, и их мало волновал воздух, которым они дышали и который с недавних пор стал всерьёз враждовать с их причёсками, заставляя волосы выцветать и ломаться. А в колледже... в колледже не любили потомственного бунтовщика и обещали его непременно провалить, в колледже устраивали на него весёлую охоту с швырянием грязью и оскорбительными выкриками. Сложно было поверить, что такое возможно в их культурнейшей в мире столице, а не в гунганской деревне.

Рыжий староста Кос, гонщик и хулиган, получивший свой почётный пост только за высокое положение своего отца, был ему единственным спасением и единственной опорой. Правда, он тоже довольно равнодушно относился к пылким речам про гибель планеты и угрозу всему живому; его, кажется, вообще больше интересовал его спидер да новые способы насолить уважаемому губернатору, чем учёба. Однако, кажется, он вчуже уважал искренний фанатизм своего подопечного.

Потом признался: помимо гонок, его страстью были бабочки. Их мир манил его неизведанностью и причудливой прихотливостью, а родная планета, словно нарочно, предлагала огромное поле для деятельности: здесь, по самым скромных прикидкам, насчитывалось почти полтора миллиона видов чешуекрылых[1]. И пусть пылкие речи его трогали мало, помогать деньгами и покровительством человеку, который хотя бы пытался что-то сделать для того, чтобы разнообразие сохранилось, а не сократилось в разы, он был вполне готов.

Когда староста вошёл во дворец с именем Палпатин, Бен Драр как раз готовился к первому, малому, экзамену, который принёс бы ему звание младшего законодателя и право сдавать большой профориентационный экзамен, а в его классе только и разговоров было, что о результатах новонаречённого Палпатина: говорили, что у него пригодность к государственной службе чуть ли не 79% — на 9% выше, чем у прошлого рекордсмена, будущей королевы Иолы. На правах старого знакомого Бен попытался было проверить сведения, но Палпатин только хранил гордое молчание и загадочно улыбался. Всё чаще в его доме стал появляться сумрачный узколицый муун с неприятным именем — а, поскольку Банковский Клан поддерживал завод, Бен стал появляться в его доме всё реже.

В их последнюю перед долгой разлукой встречу — накануне Бенова большого экзамена — они в очередной раз спорили, есть ли смысл в единоличном противостоянии режиму.

— Он всегда выиграет, — говорил Палпатин. — И не потому, чтобы он был силён (хотя он силён) или правда была на его стороне (хотя она часто на его стороне). Просто люди не верят своим собратьям. Они ищут правды извне и верят любому стороннему наблюдателю, ложно принимая незаинтересованность за беспристрастность...

* * *

Эти слова преследовали Бена не менее недели. Он чувствовал, что они верны — хотя и жестоки, и не несли надежды. Бывший староста, впрочем, часто был жесток и не любил обнадёживать.

Эти же слова, пусть и несколько иначе, повторила и его кузина. По традиции своей семьи, она не стала тратить время на учёбу и экзамены — вообще, из всех Роосов за долгие века на государственную службу поступила только бенова мама, Анисса, чем вызвала глубокое... нет, не неудовольствие — удивление родни. Испокон веку Роосы были коммерсантами. Они покупали и продавали, обменивали и одалживали, добывали и транспортировали. На таких, как они, стояла вся запутанная набуанская экономика. Бена они терпели и поддерживали лишь потому, что королевский завод стал открытой дверью, в которую потянулась бесконечная череда чужеземных дельцов, которые, вдобавок, были даже не людьми. Ну, и немного потому, что Бен был сыном Аниссы.

Именно кузина, сама того не заметив, подсказала ему выход. Однажды вечером она, жутко рассерженная, за ужином ругалась на налетевших со всех концов Галактики выродков и экзотов, которые пошло вопят, суют везде свой длинный нос (если он у них вообще есть) и мнят себя журналистами. Самым оскорбительным был уровень их зарплат: из коренных жителей столько мог получить разве что губернатор пригодностью не ниже 65% и эффективностью не ниже 3 к 5.

— Ну, или Косинга! — выплюнула кузина. — Ему и экзамен невесть зачем сгодился: он и без него из своих владений выжимает столько, что на подводную столицу хватило бы!

Бен — точнее, теперь уже младший чиновник департамента земледелия Шатле — сочувственно кивал. Он тоже хотел бы только совать нос куда не следует и вопить в камеру, а за это получать косинговы доходы. Тоже хотел бы...

...идея подкралась незаметно, ужалила, как оса, и улетела дальше.

А он вышел в доступный теперь и на Набу инфосек, прояснил для себя пару вопросов и отправил несколько сообщений, ответы на которые навсегда разделили его пополам.

На журналиста Бена Драра, эксперта по всем на свете вопросам, и набуанского чиновника Шатле.

* * *

— Почему вы стали журналистом? — спросила Сабе, когда они закончили эфир. — Я имею в виду, у вас были очень высокие баллы, об этом говорили в городе, и вы патриот Набу. А журналистика — это немного не по-набуански...

— Да, так, — кивнул он. — По-набуански — это когда все знают всех, и соседи передают соседям, сколько баллов кто получил на экзамене и у кого дети вдруг решили покинуть семейную стезю и пробивать свою. Когда у королевы или короля десяток двойников, но их все знают по именам, а половину — так и в лицо, но честно играют в общую игру "не узнай монарха"... но такого Набу уже нет. Тапало стрелял, Веруна втыкал мизерикордию, Амидала устроила пышные похороны.

— И возникла нужда в журналистах?

— Как и в сенаторах, — кивнул он. — Кому-то надо представлять нас во внешнем мире. Создавать то, что называют имиджем, предоставлять выгодную нам информацию, держать пальцы на пульсе событий и всё такое. Кто-то должен был кричать по всем каналам о продажном канцлере, подлых торгашах и неконституционном захвате, чтобы, когда кто-то другой произнесёт свою историческую речь и поведёт войска на штурм без объявления войны, этого кого-то не судил верховный трибунал.

— Судил?! Но...

— С точки зрения закона Республики, действия королевы были чем-то средним между бунтом, терроризмом и сепаратизмом. Но общество легко прощает подобные мелочи, если их совершает харизматичная юная дева во имя Слов с Большой Буквы.

— А вы циник, Шатле.

— Отнюдь, сержант. Я непримиримый идеалист.

— Верите в честность сенаторов, неподкупность постовых, джедайское целомудрие, домовых и русалок?

— Знаю по крайней мере двух честных сенаторов, массу неподкупных постовых, нескольких целомудренных джедаев... осталось встретить домового и русалку. А лучше по три штуки тех и других, чтоб нельзя было списать на случайность, — он улыбнулся. — А вы, сержант? Во что вы верите?

— В королеву, — сухо ответила Сабе. — Больше не во что.

* * *

Палпатин вышел на Шатле, когда набуанский кризис только разгорался, а сам сенатор только прикидывал свои шансы на канцлерский пост. Он просто искал способного журналиста для своего штаба, случайно наткнулся на Вечерний Излучатель и узнал в чудаковатом ведущем своего бывшего однокашника. Что хуже, он, вероятно, увидел в нём некий талант или, как минимум, некие перспективы — и потому тем же вечером по местному времени Нуми Роос, той самой кузине и ныне агенту Бена, позвонила Слай Мур и пригласила их на ужин.

Встреча прошла в самой тёплой атмосфере: воспоминания юности, забавные и трогательные, горячая благодарность за судьбоносные слова... её испортила только узкая тень мууна, которая незримо падала на стол, разделяя его на две половины. Этот муун был сейчас далеко — и, кажется, только потому ужин мог состояться. Это не мешало ему постоянно присутствовать в беседе: недомолвками, оговорками, оправданиями...

Но никакой Хёго Дамаск не мог помешать двум набуанам заключить политический союз во благо своей Родины. Отныне Палпатин становился спонсором "Излучателя", а Шатле — рупором политики Палпатина и, в случае нужды, его спичрайтером и идеологом.

Не стало помехой их союзу и то, что Палпатин оказался ситом, Дарт Сидиусом.

Главное — когда он стал канцлером, чёртов завод сократил обороты на две трети и наконец жёстко встал вопрос о переносе всех разработок на спутник, благо, месторождения там были.

* * *

— Серебристая рыбка королевской яхты несётся сквозь гиперпространство навстречу безумному ситху, а мы сидим на великолепном, обитом отборным бархатом диване, и говорим о политике. С вами Бен Драр и "Вечерний Излучатель", а со мною — прекраснейшая из сенаторов, Амидала от прекраснейшего из секторов — Чоммела. Госпожа сенатор, вы не боитесь?

— Боится лишь тот, кто подсознательно чувствует свою неправоту, Бен. А я знаю, что правда — на моей стороне, — гордо ответствовала Сабе.

— Правда... да, она всегда на вашей стороне — как и наша поддержка! Но уже завтра мы прибудем на Райдонию.

— Капитан уже сообщила мне.

— И что вы планируете делать?

— Вести переговоры. Это великое искусство создало цивилизацию, и мне жаль, что его забывают.

— Переговоры с террористом?

— У него есть своя правда. Она всегда есть у тех, кого общество объявляет террористами. И моя задача как сенатора — эту правду найти и помочь ей воплотиться в реальных и легитимных действиях.

— Вы правда не боитесь, сержант?

— Чего?

— Мало ли... мы собираемся высаживаться на подконтрольную врагу территорию, враг непредсказуем до степени сумасшествия, а мы должны вести себя, как полные идиоты.

— А вы боитесь?

— Да.

— После всех горячих точек? Вы ведь даже на Геонозисе, говорят, были!

— Был. Но это не значит, что я там не боялся, — Шатле усмехнулся. — Человеку естественно бояться смерти, нет разве?

— Не знаю.

Сабе поднялась с дивана, резкими движениями размяла шею, потёрла затёкший загривок.

— Я просто делаю своё дело, Шатле. А моё дело — жертвовать собой за королеву. У меня индекс пригодности — 89%. А у вас, кстати?

— У журналистов его почему-то нет, — отмахнулся он. — Знаете, я хотел бы написать о вас книгу.

— Какую?

— Бестселлер.

— Ожидаемо. Но меня больше интересует жанр. Романизированная биография?

— Производственная драма.

* * *

— Дипломатический корабль "Быстрокрылый", порт приписки — Набу, Тид, запрашивает разрешения на посадку.

На Райдонии не было ни диспетчера, ни диспетчерской, но чей-то неприятный хрип всё же ответил, что "Быстрокрылый" может сесть или лететь ко всем демонам преисподней, по желанию.

— Сенатор Амидала желает встретиться с уважаемым борцом за свободу и достоинство...

— Её дело, — ответил хриплый. — Хозяина Мола дома нет. Он улетел.

— Куда это? — изумилась капитан.

— В манду... на Мандалор, в смысле. Хочет с ихней княгинькой повидаться.

[1] на Земле бабочек около 250 000 видов — и это только ныне существующих.

На Набу климат (поверю консультанту-биологу) вообще должен более способствовать процветанию насекомых (а ещё один консультант говорит, что судя по специфике видов там вообще какой-то Триас, так его этак).