Власть женщины сильней (гет)

Вот уже несколько дней кардинал Перетти сидел в подвале замка Сант-Анджело. Предполагая возможность подобного поворота, он, тем не менее, не ожидал, что его поместят в камеру одного из самых глубоких коридоров. Сырой ветер с Тибра, пропитанный миазмами, беспрепятственно задувал в зарешеченное окно; порой от запаха этих испарений начинало мутить. Мох, обосновавшийся на стене, сочился влагой. Но каменная скамья, покрытая тонким тюфяком, набитым сгнившей соломой, стояла именно у этой стены. Мягкие туфли на тонкой подошве и легкий плащ поверх сутаны не были серьезным препятствием для промозглого холода, царившего в камере. В первый день Перетти лишь презрительно усмехнулся, когда понял, что таким незамысловатым способом Климент задумал сломить его волю. После, кутаясь в отсыревшую ткань, кардинал сходил с ума от бешенства и злости. Из этой каменной могилы его не выводили даже на допросы. Неизвестный мужчина, представившийся следователем, предпочитал вести беседы о заговоре против Святейшего Отца здесь же. На его вопросы Перетти отвечал только тогда, когда можно было сказать короткое: «Нет». Иначе скулы сводило от желания сдержать дрожь.

Однако больше, чем холод и сырость, Феличе донимал доносящийся изредка то ли из коридора, то ли из окна женский плач. Тяжкое подозрение похлеще телесных лишений и нудных бестолковых допросов подавляло волю. В конце концов, он решился заговорить с надзирателем. И, когда тот пришел забрать посуду после скудной трапезы, Перетти задал прямой вопрос. Пожилой охранник замялся, но кардинал почувствовал, что он уходит от ответа не потому, что следует приказу. Тогда кардинал стянул с пальца кольцо с драгоценным камнем и повторил свой вопрос. На этот раз ответ не заставил себя ждать.

— Нет, — протянул тюремщик и сокрушенно покачал головой. — Это не та благородная синьора. Это синьорина Беатриче Ченчи. Бедняжка никак не хочет признаться в убийстве отца. Да простит ей Всевышний все прегрешения.

Охранник набожно перекрестился и вновь печально покачал головой. Перетти решил продолжить разговор.

— Но может она действительно не виновна?

— Да как же! Сам Святейший Отец утвердил вердикт. Да и брат ее с мачехой признались во всем.

— Ну, раз Святейший Отец сам утвердил, — Перетти понимающе кивнул. «Еще бы он не утвердил. Девчонка лишила его двухсот тысяч золотом откупных ежегодно… Но, слава Богу, это не она…»

— Друг мой, — обратился Перетти к надзирателю, когда тот собрался уходить, — принес бы ты мне жаровню.

Кардинал демонстративно покрутил на пальце оставшееся кольцо. Охранник сопроводил его жест долгим пристальным взглядом, облизнул губы, но отвернулся, проворчал:

— Не велено, — и вышел. Засов на двери тяжко скрипнул.

Однажды ночью Перетти очнулся от мутного сна из-за надсадного кашля. Промучившись до утра болью в груди и дождавшись очередного визита следователя, кардинал заявил, что не скажет больше ни слова никому, кроме Святого Отца. Ни угрозы, ни допросные уловки не смогли изменить его решения.

— Передайте папе Клименту, что отныне я буду говорить только с ним. Если только он, конечно, действительно хочет что-то узнать.

* * *

Папа уже трижды лично приходил беседовать с Перетти. Климент пытался добиться от кардинала признания и раскрытия заговора, но монсеньору удавалось свести разговор на совсем иную тему. Франческо Каррера всякий раз ловил себя на том, что говорит с Перетти о своем понтификате, как ученик с учителем, и страшно раздражался по этому поводу. В последний раз Перетти дошел до того, что позволил себе прямые обвинения в нечистоплотности Святого престола. Словно это он, Каррера, сидел в камере Сант-Анджело. И тогда раздражение прорвалось гневом. Но на это Перетти не смог ответить достойно — кардинала сломил приступ кашля.

Когда двери камеры открылись в очередной раз, кардинал решил, что Климент, после стычки во время последней встречи, решил перейти к более действенным способам убеждения. Феличе закрыл глаза и начал молиться. Однако кардиналу сообщили, что он свободен — Папа-де милостив — и волен идти на все четыре стороны, и что у ворот его ждет лошадь. Уже на выходе из замка кардинала догнал приказ явиться на следующий день в курию. Перетти был удивлен скорым развитием событий. Он намеренно провоцировал Карреру и ожидал, что Папа форсирует разбирательство его дела. Перетти не ошибся в расчетах. Следующий поспешный шаг понтифика против неудобного прелата вызвал сплоченное сопротивление курии. И вот двери темницы распахнулись перед несправедливо обвиненным князем церкви.

На предоставленной ему старой грустной лошадке, спина которой лишь чудом не подламывалась под весом седока, кардинал подъехал к дому. Где-то теперь графиня? Где искать Юлию? Он должен её предупредить, что это, вероятнее всего, не конец, что она должна скрыться.

А Юлия была здесь же, в доме Перетти. Она пришла сюда в надежде узнать что-либо о Манфреди или об отце Иосифе. Услышав шум на улице и после — шаги по лестнице, графиня скрылась за портьерой. Перетти вошел в кабинет и устало опустился в кресло. Очень хотелось затопить камин, но слуг в доме не было, а у самого возиться с дровами и огнем сил недоставало.

— Феличе?! — раздался за его спиной голос Юлии.

Мгновенно, в одно движение Перетти вскочил и развернулся на звук. Она стояла перед ним белая, как мел.

— Юлия! Бог мой, — он шагнул к ней, обнял.

— Откуда ты? — она ткнулась лицом в его плечо. — О, я не то говорю… Ты свободен. Слава Богу!

Женщина осторожно поцеловала его губы и вдруг начала медленно опускаться на пол. Напряжение, поддерживавшее её силы, спало, а вместе с ним ушли и силы. Подхватив потерявшую сознание Юлию на руки, Перетти отнес её на постель и попытался привести в чувство. Едва склонившись над женщиной, кардинал почувствовал тупой удар по голове. Глаза отказались видеть, и он провалился в темноту. Когда Феличе очнулся, за окном было уже темно. Попытка движения вызвала глухой стон. Но сделав усилие над собой, Перетти поднялся с пола. «Юлия!» — молнией пронзила мозг мысль. Ощущая тошноту то ли от удара, то ли от страха, он осмотрел кабинет. Графини нигде не было. На постели лежала бумага. Перетти узнал руку Франческо Карреры: «Кардинал, надеемся в скором времени увидеть в вас верного и покорного нашей воле служителя Святого престола и Церкви».

* * *

Виктория прогуливалась в парке. Она вновь была в камзоле — фехтовала с Арно. Увидев её в окно, Климент спустился в парк.

— Как вы устроились? — в глазах Папы светились радость и довольство собой.

Виктория отослала Арно, приблизилась к Франческо, но обнять не решилась — мало ли кто еще мог наблюдать за ними из окон дворца.

— Ваше Святейшество, у меня есть одна просьба… — и тише, — обещай, что выполнишь ее.

— О чем ты хочешь попросить?

Виктория была дивно хороша в мужской одежде, и Каррера откровенно любовался ею. Хотя все-таки еще больше он любил, когда эта женщина была рядом с ним вовсе без всякой одежды.

— Я хочу, чтобы меня не ограничивали в вине и мне… нужен лекарь.

— Прости, но это я распорядился по поводу вина. И в этом я прошу тебя быть послушной. А для чего тебе лекарь? — Папа не на шутку встревожился.

— Нет-нет, с Дианой все в порядке. Просто… А впрочем… Я хочу заняться живописью! Написать твой портрет. А насчет вина ты зря, но я слушаюсь и повинуюсь, мой господин. Пойдем, я покажу тебе, что вышила для нашей малышки.

Они поднялись в комнаты Виктории.

— Показывай, рукодельница!

Виктория развернула перед Франческо крохотную белую рубашечку, целиком расшитую цветами и райскими птицами. Глаза Виктории зажглись огнем:

— Ну, как? — прошептала она.

Папа сначала поцеловал рубашку, потом ручки графини, а потом и её саму привлек к себе.

— Франческо, ты получил год назад мое письмо? — женщина положила руки ему на плечи, ей хотелось продлить этот момент близости, хотелось всегда быть с ним рядом, и чтобы он был рядом с ней.

— Да, и храню его до сих пор. А почему ты вдруг вспомнила о нем?

— Так… Хочешь заполучить Манфреди?

— Ха, ты еще не прикончила его?! Как же так?

— Мне жаль его, но сегодня в обед он умрет.

— А если я попрошу тебя передумать?

— Он очень зол на меня. Он будет искать моей смерти.

— Верни ему закладные на его земли…

— Нет! Это слишком малая плата за его… наглость!

— Он всего лишь хотел жениться на тебе…

— И прибрать к рукам мое имущество и свободу!

— Тише, тише, — Климент рассмеялся, потом посерьезнел и добавил, — смерть одного из Манфреди не в моих интересах сейчас.

— Хорошо. Вот моя брошь — она пароль для тех, кто его охраняет, и ключ от замка. Когда решишь его выпустить, воспользуйся этим.

Виктория подошла к буфету с вином, наполнила бокалы. Один протянула Франческо, другой залпом осушила сама.

— Франческо, я не сказала тебе главного… Вчера принесли воду с соком для Дианы. Там был яд. Я поняла это, потому что сама сначала попробовала. Поэтому сегодня нехорошо себя чувствую и просила о лекаре. Принес напиток монах, которого я раньше не видела. Потому и попробовала воду. Я потом искала его, но он пропал.

Виктория тяжело опустилась в кресло, закрыла лицо руками:

— Мы приносим тебе одни заботы. Лучше бы нас здесь не было!

— Виктория де Бюсси, не говори так! Одно тебе скажу совершенно точно — Перетти на этот раз не замешан.

Климент не стал говорить, что если бы было иначе, Диана была бы уже мертва, а может, и Виктория вместе с ней. От этой мысли у него самого похолодела спина.

— Здесь тебе нечего бояться! И не факт, что ты права. Твое недомогание может быть следствием и чего-то другого. Тем более мне удалось сделать так, что наш злейший враг будет беречь тебя и Диану как зеницу ока.

Виктория утерла слезы, подошла к Клименту и прижалась к его груди.

— Хорошо, Ваше Святейшество. Будь осторожен. Береги себя.

От Виктории Папа отправился на нижний этаж дальнего крыла дворца, туда, куда доставили Юлию де Ла Платьер графиню де Бельфор. Женщина к тому времени уже пришла в себя.

— В странном месте мы встретились, не так ли? Ну-да, вам не привыкать, — Климент, очевидно, был настроен благодушно.

Юлия, напротив, была не так дружелюбна. Слишком уж плохие воспоминания вызывали у нее подвалы прекрасного дворца. Поэтому она промолчала, лишь презрительно улыбнувшись.

— Признайтесь, не ожидали от меня подобного…

— Отчего же… Я помню, что однажды вы уже предали меня, поклявшись сначала в любви.

Климент поджал губы и продолжал уже гораздо менее доброжелательно:

— Вы понимаете, почему здесь оказались?

— Я надеюсь, вы объясните это мне, — её голос был слаб, но в нем звучала плохо скрываемая злость.

— Извольте. Наш общий знакомый стал непозволительно дерзок. Мне нужно было сдерживающее средство. И потом, как он любил повторять — я сдал выпускной экзамен и, кажется, на высший балл.

В комнату-камеру принесли блюдо с едой и кувшин.

— Подкрепитесь, синьора, вам понадобятся силы.

Юлия была похожа на загнанного, но непокоренного зверя. Она тяжело дышала, а в глазах сверкало бешенство:

— Я презираю вас, Каррера! Вы не смогли справиться с Перетти и выбрали самого слабого! Трус!

Пощечина, которой она наградила Климента, показала ему, что её ручки не только нежны, но и сильны. Папа вдруг почувствовал, насколько тесен ворот шелковой сутаны, его плотно сжатые губы побелели от гнева. Наконец, ему удалось расцепить зубы:

— Справиться с Перетти? Да! Я не смог справиться, но не с Перетти, а с Римом!

Рот Климента исказился в издевательской усмешке:

— Хотя с Перетти я, похоже, все-таки справился. Он ведь так любит вас.

Юлия рассмеялась:

— Боюсь, вы жестоко ошиблись! Вы, оказывается, слишком плохо знаете Феличе Перетти… А теперь, позвольте мне остаться одной, я не желаю вас видеть, — графиня успокоилась, хотя горло все еще сжимала холодная рука ярости и …бессилия.

Климент сделал шаг к женщине, словно готов был ударить её, но взял себя в руки:

— Мы уйдем. Но как бы вам самой не пришлось звать нас. Мы умеем забывать людей, особенно старых знакомых.

К графине приставили старого глухонемого монах-шотландец. Климент исполнил обещание: едва поднявшись из подвала, Папа забыл о существовании Юлии де Ла Платьер. По крайней мере до тех пор, пока его не вынудят вспомнить о ней какие-нибудь обстоятельства.

Синьора Бельфор отлично знала, что это слово Каррера сдержит. Когда за ним закрылась дверь, она заплакала от злости, обиды и бессилия. А потом задумалась: графиня понимала, что её вряд ли решатся убить — «ссоры» с Перетти Климент не хотел, но её и не выпустят отсюда. Значит, или нужно бежать самой, или… Перетти будет искать её, наверное, но он связан самим существованием Юлии. Графиня металась по камере, как тигрица в клетке. В конце концов, синьора Бельфор решила подождать: должен же к ней кто-то приходить, кроме старого монаха, можно же придумать, как найти оружие получше ногтей и зубов! А на худой конец — перстень, её любимый перстень, всегда был на пальце.

* * *

В комнатах Виктории стоял нежный аромат роз. Сама хозяйка в легком лиловом платье лежала на широкой кровати и наблюдала, как Диана изо всех сил пытается подползти ближе к ней. Они обе были увлечены этим процессом, а потому пропустили появление Папы. Климент уже некоторое время наблюдал за своими девочками. Но если при взгляде на малышку глаза Святейшего улыбались, то взгляд, направленный на Викторию, был холоден. Накануне Франческо Каррера узнал, что синьора Морно часто проводит время со своим бывшим воспитанником — Бенвенуто ди Менголли кардиналом Монтальто, недавно вернувшимся в Город из поездки по своим приходам. И все бы ничего, Франческо и сам знал этого мальчика, но мальчик вырос в привлекательного юношу. Именно это, а вовсе не то, что кардинал Монтальто сын кардинала Перетти, беспокоило Климента.

— Вы, синьорина Диана, будете самой прекрасной дамой Рима, — Папа прошел в комнату, обернулся на Викторию, но улыбка вышла неискренней, — после вашей матери.

Виктория почувствовала отстраненность и даже какую-то враждебность Климента. Графиня порывисто поднялась с постели, подошла к мужчине:

— Сегодня у нашей принцессы маленький день рождения — Диане полгода…

Она пыталась заглянуть в глаза Франческо, но, в конце концов, просто приподнялась на носочки и потянулась к его губам. И Франческо не устоял, склонился в ответном движении и соединил их губы в поцелуе. Через несколько минут он подсевшим голосом прошептал ей в ушко:

— Позови служанку, пусть заберет Диану…

— Франческо, прости, ко мне вернулись мои особые дни…

— Но…

— Я же не кормлю нашу малышку. Простите, Ваше Святейшество.

Каррера, не скрывая усилия, взял себя в руки.

— Я хотела попросить вас… Не волнуйтесь, если сегодня меня не будет вечером здесь. Мне необходимо отлучиться, проверить, все ли в порядке в моем доме.

Огонек подозрения вновь зажегся в глазах Франческо:

— Хорошо. Вернешься утром?

— Ближе к обеду.

— Манфреди и монаха сегодня заберут из твоих подвалов.

Виктория встревожилась:

— Разве их до сих пор не забрали?

— Пока не успели.

Климент еще не знал, что Перетти, оправившись после удара, воспользовался отсутствием хозяйки и отправил своих людей пробраться в дом Виктории. Все произошло очень быстро, опыт в отряде Сарто не пропал даром. Через час барон Манфреди и отец Иосиф были за городом.

Уже собравшись уходить, Каррера обернулся с порога. Помолчал, потом проговорил:

— Нам доложили, что вы, синьора, проводите много времени с кардиналом Монтальто. В силу известных обстоятельств мы не советовали бы вам это делать.

Викторию словно обдало жаром. Она помолчала, осознавая брошенный упрек:

— … Но мы просто… — а потом воскликнула: — Нет, это невыносимо! Мы с Дианой должны уехать.

Вдруг Виктория почувствовала, как пол под ногами качнулся. Женщина поднесла руку к голове и оперлась на спинку стула. Папа с тревогой подался было к ней, но остановился. Справившись, графиня взяла на руки девочку и отошла к окну.

— Вы редко бываете со мной… Я не нужна вам. Мне то и дело говорят, что…

— Что… Продолжайте, синьора.

— Даже ваши монахи смеются надо мной. Я пустое место здесь, никто. Стоит мне выйти за порог, как я слышу смешки и шепотки за спиной… Мне говорят, что я очередная прихоть папы Климента. Что меня можно купить за пару монет.

Глаза Климента сузились: он-то хорошо знал, кто стоит за этой тихой травлей. А если и молодой Менголли заодно с отцом? Хотя Перетти и держал сына на отдалении, пока тот рос, сейчас ничто не мешает ему найти с ним общий язык, чтобы выставить Папу дураком. Но Франческо не собирался допускать, чтобы Виктория сомневалась в нем.

— Виктория де Бюсси, доказательство моих чувств к вам вы держите в своих руках. У нас всегда найдутся недруги и завистники. Не поддавайтесь им.

В своем кабинете Климент некоторое время метался в гневе из угла в угол. Он ненавидел себя за бессилие перед Перетти. Вот если бы… Но для этого необходимо убедить Юлию дать показания.