Власть женщины сильней (гет)

Синьора де Бельфор вернулась с праздничной мессы в церкви Святого Антония Великого, покровителя животных, на Эсквилине и еще не успела переодеться, а конюх еще не распряг лошадей, когда Женевьева ввела в студиоло невысокого человека в видавшем виды плаще. Одного взгляда хватило Юлии, чтобы понять — случилось что-то страшное. Путаные слова посланца Теодоро она почти не слышала. Едва прозвучало "монсеньор Оттавиани" и "Иль-Джезу", сознание женщины погрузилось с тяжелый вязкий туман — туман отчаянья, бессилия, нежелания верить услышанному. Собравшись с силами, она кликнула одного из слуг и поспешила в Дом Общества Иисуса; прямо так, как была на праздничной службе — в тяжелом торжественном туалете с высоким кружевным воротником, в карете, запряженной четверкой великолепных лошадей.

Привратник был предупрежден о возможном визите — двери Дома Ордена перед ее светлостью остались закрытыми. И лишь после долгих и громких попыток вызвать его обитателей, собравших немалую толпу на маленькой площади, к синьоре де Бельфор вышел сам римский провинциал и ассистент Ордена монсеньор Веласко. Разговор получился недолгим, но ожесточенным. Двое мужчин — Давид Лейзер, вышедший следом за монсеньором, и слуга графини — с трудом отцепили руки Юлии от черной сутаны брата Иосифа и увели женщину в карету. Двери Дома вновь закрылись.

После Юлия с трудом могла вспомнить ту встречу с монсеньором Веласко. В памяти всплывал лишь прозрачный лед его глаз, резкий тон холодного голоса и отчаянное понимание, что она не увидит Марка. Ни сейчас. Ни потом. Уже никогда. Потому что ее римлянин мертв.

В палаццо Бельфор хозяйку привезли почти без сознания. Женевьева судорожно перекрестилась, когда на бледном до синевы лице графини дрогнули и чуть шевельнулись губы:

— Найди Теодоро.

К утру, стараниями Давида, Юлия пришла в себя — на лицо отчасти вернулась краска, но застывшее мертвенное выражение так и застыло на дне глаз.

— Где Теодоро? — требовательный вопрос стал первым, что услышала Женевьева от госпожи.

— Он уже здесь. Ждет на кухне.

— Зови.

— Но, синьора, мессер Давид…

— Я сказала, зови, — Юлия не повысила голос, но горничная не осмелилась больше перечить.

— Да, ваша светлость.

Теодоро вошел к графине. Суровое, обветренное лицо предводителя нищих отражало всю силу чувств вины и досады. Такого наглого, стремительного нападения его люди не ожидали. Да и нападавший был более похож на сумасшедшего, а не на убийцу. И то, что произошло с ним после, вызвало даже у видавших виды "римских подонков" желание вспомнить молитву, ограждающую от темных сил.

— Кто это сделал?

Мужчина пристально всмотрелся в лицо женщины, потом коротко ответил:

— Брат баронессы Портиччи — Дарио.

— Ты уверен, что это ее брат?

— Да. Он много дней не выходил из дома Портиччи, мои люди следили.

— Почему твои люди не защитили монсеньора?

— Они не успели. Этот человек был как одержимый.

— Что с ним стало?

— Он... умер. Страшно, — Теодоро коротко пересказал, как отошел на тот свет убийца Марка Оттавиани.

— Где сейчас баронесса?

Теодоро еще раз пристально всмотрелся в лицо Юлии и неожиданно столкнулся с горящими от холодной ярости глазами. Казалось, в теплом янтаре застыли изумрудные льдинки.

— Отвечай!

— Она уехала. Сразу после того, как из палаццо вышел ее брат. До убийства.

— Где она? — в голосе Юлии не было сомнения в том, что собеседник знает ответ.

И поскольку пауза затягивалась, требование прозвучало еще жестче:

— Говори!

В ответ Тео вдруг улыбнулся уголком губ: в очередной раз эта женщина поразила его тем, что за нежностью золотых волос и бархатом карих глаз прячется крепкий стержень.

— Она на много обогнала нас, ваша светлость.

Вот теперь дрогнул и холод в золотых глазах. Но лишь для того, чтобы обернуться приказом:

— Ты проводишь меня.

Мужчина молчал некоторое время, перебирая варианты ответа — от очень грубого отказа до вежливого сомнения в разумности женского желания. Потом склонил голову:

— Нам нужно поспешить. Вряд ли мои люди смогут надолго задержать синьору баронессу.

Спустя несколько часов бешеной скачки небольшой отряд приблизился к постоялому двору. Построенное в странном месте, на боковой дороге, ведущей от Рима на север, заведение было явно не из лучших. Предводитель отряда, спешившись, помог спуститься на землю невысокому всаднику и оглянулся. К нему из-за угла крытого стойла тенью скользнул один из "подонков" и прошептал несколько неслышных другим слов. Теодоро посмотрел на свою спутницу:

— Она здесь и готовится в путь, ее карету все-таки починили.

— Пусть меня проводят. И... — женщина запнулась, — будьте рядом. Эта женщина опаснее своего дядюшки.

Юлия направилась к дому, когда Теодоро окликнул ее:

— Ваша светлость, убийца перед смертью назвал иезуиту имя пославшего его...

Пожалуй, впервые за долгие годы этого странного знакомства знатной синьоры и короля дна, Юлия расслышала в голосе Теодоро то ли сомнение, то ли сожаление. Это заставило ее обернуться и всмотреться в глаза мужчины. Он же отвел взгляд.

— Убийца назвал монсеньора Монтальто.

Юлии показалось, что ее ударили в грудь чем-то тяжелым — так стремительно исчез из легких воздух. Теодоро уже сделал шаг, чтобы поддержать покачнувшуюся женщину, но она выпрямилась и решительно пошла дальше. В общем зале Теодоро быстро отвел в сторону хозяина, вышедшего навстречу неожиданным гостям, и что-то коротко сказал ему. После разговора трактирщик скрылся за дверью, ведущей в кухню. Остановив Юлию у подножия лестницы к жилым комнатам, предводитель римских нищих сделал знак одному из своих людей. Тот вынул из ножен за спиной длинный кинжал и тихо пошел наверх. Вскоре человек, дремавший на табурете перед ближней дверью, едва слышно охнул и остался сидеть — тело надежно удерживал пробивший его насквозь и воткнувшийся в деревянную стену клинок.

В комнату, где в ожидании починки кареты коротала ночь Мария Сантаре, постучали.

— Ждите внизу! Я сейчас спущусь, — донесся из-за двери недовольный женский голос.

Теодоро вопросительно глянул на Юлию: "Она?" После утвердительного кивка хлипкая дверь распахнулась от сильного мужского пинка. В комнату вошли несколько человек.

— Не думаю, что вам стоит спешить, — женщина шагнула вперед, а мужчины за ее спиной закрыли путь к выходу.

Возмущенный возглас застыл на губах Марии, когда она узнала графиню де Бельфор. Синьора Сантаре была уверена, что рассчитала все правильно. Монах с ледяным магнетическим взглядом не откажется от предоставленного случая. Она внимательно слушала дядю, особенно после того, как тот посоветовал ей держаться подальше от брата Иосифа. А после и кардинала Монтальто — нет-нет, да поминавшего странного монаха недобрым словом. Мария не знала подоплеки взаимоотношений этих двоих, но то, что иезуит и молодой кардинал ненавидят друг друга, баронесса хорошо уяснила. Она даже тешила себя надеждой, что ей удалось хоть ненадолго опередить возможную слежку со стороны иезуита, но особо по этому поводу не переживала. Единственной, кого Мария не думала так внезапно увидеть, была Юлия де Бельфор.

— Неожиданная встреча, не так ли, баронесса? — голос графини был тих и угрожающе спокоен. — Почему вы так торопитесь уехать из Рима, от монсеньора Менголли? Или решили послушать моего совета?

— Вам-то что за дело?! И, — Мария глубоко вздохнула, пытаясь справиться с волнением, — по какому праву вы ворвались ко мне с этими... разбойниками?

Юлия покивала головой, словно отвечая каким-то своим мыслям. Не оборачиваясь, бросила через плечо:

— Найдите остальных слуг синьоры. Не думаю, что они ей еще понадобятся.

Один из мужчин вышел за дверь, но вскоре вернулся обратно.

— Мне долго не было до вас дела, но вы сами ворвались в мою жизнь, — лицо графини исказилось в гримасе отвращения. — У вас очень мало времени, чтобы решить — вы вернетесь со мной в Рим или умрете здесь, на заднем дворе.

— В Рим?! Мне нечего делать в этом грязном городе, — скривила губы Мария и, словно только осознав второй из предложенных Юлией вариантов, спросила:

— Синьора, почему вы угрожаете мне?!

— Прекрасно, — Юлия вновь коротко кивнула. — У вас была возможность предстать перед судом и даже раскаяться. Но вы правы — лучше умереть здесь и сохранить хотя бы честь. Как вы желаете умереть, Мария Сантаре? От яда, как Витторио Чаккони и ваш брат? От кинжала, как монсеньор Оттавиани? Или, может быть, вам отрубить голову, как это теперь грозит моему сыну по вашей вине?

Графиня говорила будничным тоном, словно обсуждала выбор платья с подругой.

— Я... — Мария покачала головой, растерянный взгляд скользнул по фигурам в комнате, — ничего не понимаю. Что? Что вы хотите от меня?!

— Возьмите ее, — Юлия отступила с дороги мужчин. При виде наивно-невинного облика Марии она вдруг почувствовала, как горло начинает сжимать холодная рука ненависти.

— Связать. И вниз. Не советую кричать, баронесса. Может стать больно.

Синьора Сантаре испуганно попятилась. Огромные голубые глаза наполнились слезами, и она все же закричала:

— За что? Что я сделала?!

Несколько быстрых шагов, и Юлия оказалась рядом. Короткая, тяжелая пощечина заставила Марию замолчать:

— Если ты ничего не сделала, за твою смерть я отвечу в аду. Заткните ей рот!

— Ваш внук... — почти беззвучно от охватившего ее ужаса прошептала Мария.

Уже от двери, не сомневаясь, что люди Теодоро выполнят приказ, Юлия ответила:

— Его дед мертв, его отца казнят из-за мести его матери, его мать убийца.

— Нет! — успела отчаянно крикнуть Мария. — Я никого не...

Мария отчаянно боролась, но скоро силы оставили ее. Баронесса потеряла сознание.

— В карету ее, и завяжите глаза.

Теодоро отошел с пути графини. На мгновение ему померещилось, что женщину окутывает не длинный плащ, а мерцающее изумрудом, пугающее марево.

* * *

Монсеньор Веласко появился на пороге палаццо Бельфор через день после убийства Генерала. У хозяйки не было никакого желания видеть незваного гостя, но тот велел слуге передать, что визит официальный, и он здесь не по своему желанию, а по распоряжению самого Святейшего Отца.

Занятый накануне делами Ордена и обыском в палаццо Монтальто, брат Иосиф лишь к вечеру узнал о том, что Юлия де Бельфор покидала Рим. Связь между ее внезапным отъездом и исчезновением из города Марии Сантаре для него была очевидной. Поразмыслив, брат Иосиф счел это хорошим исходом дела. Графиня, пылая жаждой мести, сама уничтожит неудобного свидетеля. Но соглядатай доложил под утро, что синьора де Бельфор вернулась в Рим вместе с каретой баронессы Портиччи. Если Мария отступит от своего плана, если страх победит в ней желание отомстить, Менголли ускользнет из рук трибунала, из его, брата Иосифа, рук. Неужели в Юлии де Ла Платьер в последний момент разум обуздал чувственный порыв?! Этого иезуит не учел. Волна странного чувства — смеси ненависти и восхищения — вытеснила даже жестокую досаду на свой просчет.

И вот он ожидает появления хозяйки в гостиной, чтобы определиться, как действовать дальше и направить устремления Юлии в нужное русло. Благо, повод для визита есть весьма значимый и не связанный со смертью Марка Оттавиани.

Вернувшаяся домой после погони за Марией Сантаре поздней ночью, Юлия почти не спала. Пленница, которую разместили в помещении, где умер Витторио Чаккони, так и не пришла в себя. Юлия лишь велела поставить рядом с тюфяком, на который уложили баронессу, кувшин с водой.

Встретившись с иезуитом взглядом, Юлия поняла, что он прикрылся именем Папы Павла. Не может быть столько искренней злости в глазах у того, кто хочет предстать лишь посланником. Горе, бешеная скачка и бессонная ночь… Юлия сама не понимала, что заставляет ее держаться на ногах. Темное, без украшений, платье и черная мантилья, укрывшая волосы, подчеркивали почти мертвенную бледность застывшего лица. Но на гнев иезуита графиня была готова ответить своим.

— Вы позволили себе слишком много, святой отец, — не потрудившись ни приветствовать высокого гостя, ни предложить ему сесть, отчеканила синьора де Бельфор так, словно продолжила неоконченный там, перед Домом Ордена, разговор.

— Нет, синьора. Это вы позволили своим чувствам затмить те крохи разума, которыми наделил вас Господь, — столько яростного отвращения в голосе монаха Юлия не слышала никогда. Ледяные глаза Веласко сверкали острыми гранями. От дерзости его слов, от неприкрытого презрения во взгляде у Юлии перехватило дыхание. А епископ продолжал тем же тоном:

— По какому поводу этот траур? — он махнул рукой, обрисовав ее фигуру. — Что стало причиной безобразной публичной истерики?

Фернан видел, что графиня в любой момент может оказаться вновь на грани той самой истерики. Он знал, что Давид Лейзер провел в палаццо Бельфор большую часть предыдущей ночи, что половину минувшей — женщина провела в седле, но щадить чувства Юлии де Ла Платьер не собирался. Не сейчас. Никогда.

А Юлия тем временем справилась с потрясением и шагнула к иезуиту. На бледных щеках проступил болезненный румянец. Срываясь на хрип, она яростно выговорила:

— Да как ты смеешь, монах…

В этот раз он вовремя перехватил взлетевшую для удара руку. Да так, что тонкое запястье едва не хрустнуло в сомкнувшихся на нем сильных пальцах. Юлия вскрикнула от боли.

— Больше никаких пощечин, любезная синьора. Никакого траура. Никаких истерик, — с угрозой, низким, рокочущим голосом выговорил Веласко.

Он ослабил хватку, но руку графини не отпустил. Юлия подняла к нему лицо, за пеленой навернувшихся слез читались гнев и отчаяние. Но внезапно их сменило изумление, а после Веласко увидел, как расширившиеся от страха зрачки почти закрыли янтарь в глазах женщины. Верхняя губа мужчины опасно дрожала, чуть обнажая крепкие зубы, и делая его лицо похожим на маску подлинной ярости. Но не это испугало Юлию. В противоборстве они замерли так близко, что на вдохе едва не касались грудью друг друга. Словно наяву женщина увидела вдруг, как мужчина, продолжая скалиться, склоняется еще ближе к ее лицу, к губам. Но вместо поцелуя Фернан коротко бросил:

— Завтра! — и тут же отступил назад, отпустил болящую руку. — Завтра в городе будет дон Родриго де Куэнки, граф Бивар. Посланник испанского короля, доверенное лицо вашего жениха, дона Альфонсо. Так что, синьора, повторяю, никакого траура. Смерть кардинала Оттавиани весьма печальное событие, но вас оно никоим образом не касается! Не компрометируйте ни монсеньора, упокой, Господи, его душу, ни себя. Через день вам пришлют из Ватикана приглашение на торжественный обед, где вы познакомитесь с доном Родриго. Мне нужно объяснять какой вас желает увидеть Его Святейшество?

Монсеньор Веласко скрестил руки на животе и уже без прежнего выражения презрения или гнева смотрел на Юлию. Возбуждение, пронзившее его в момент близости к разгневанной женщине, отступало, оставляя смесь досады, удивления и сожаления о необходимости носить сутану вместо просторного монашеского хабита. Да еще тихий противный звук где-то в затылке — то ли смех, звенящий от удовлетворения, то ли шум взбудораженной крови.

Графиня, едва получив свободу от грубой хватки иезуита, тоже отступила на шаг. Яростный румянец постепенно гас, возвращая ее лицу бледность. Давно ожидаемое известие поразило как молния с ясного неба. Смысл пространной речи монсеньора постепенно пропитывал сознание. Перед этим отступили все беды — и давнишние, к боли которых душа и тело уже притерпелись, и недавнее горе, и события минувшей ночи. В эти мгновения все показалось незначительным по сравнению с накрывшим ее осознанием необратимости событий. Судьба парижской уличной девчонки в который раз неумолимо менялась. И она сама приложила немало усилий для этого. Но сейчас Юлия Везен усомнилась в желанности этих перемен.

— Завтра… — как во сне повторила Юлия и, отвернувшись, тяжело оперлась на высокую резную спинку кресла.

— Мы ждали дона Родриго еще ко дню святого Антония, но в пути его корабль задержал шторм. Как оказалось, к лучшему.

Монсеньор уже совершенно овладел собой, и оставалось лишь гадать, была ли миновавшая вспышка проявлением искренних чувств или выражением его методов борьбы с нервными припадками Юлии де Бельфор.

— Вероятно, вы правы, монсеньор. К лучшему, — бесцветным голосом проговорила графиня.

Брат Иосиф нахмурился. Равнодушие и апатия слишком быстро погасили искру гнева Юлии. Замершая спиной к нему женщина с поникшими плечами, кажущаяся еще миниатюрнее в своем темном наряде, без огненно-медной волны волос, упрятанной сейчас под черную кружевную ткань, вызвала странное, непривычное чувство. Жалость? Сострадание? Симпатию?! Или то был отголосок подавленного только что приступа влечения? В этот момент отступило даже осознание того, что графиня, вероятней всего, похитила и насильно удерживает молодую женщину, свидетеля его не вполне честной игры. Иезуит покачал головой:

— Ну же, синьора… Вы долго шли к этому, многим пожертвовали. Не время сожалеть. Вы достойны этой награды.

Юлия обернулась, услышав мягкие, почти дружеские интонации в голосе Веласко.

— Награды? — с сомнением спросила она.

— Только представьте перспективы и поле деятельности, которые откроются перед вами. Конечно, — он чуть помолчал, а после со значением продолжил, — при грамотном ведении дела. Обещаю, вы не останетесь одна в Толедо. Это в интересах Святого престола.

— А что в ваших интересах, святой отец? Не Ватикана, не Ордена. В ваших личных интересах?

Брат Иосиф чуть улыбнулся, расслышав в голосе ожесточенное упрямство синьоры де Ла Платьер.

— А в моих интересах нынче грамотно организовать Генеральную конгрегацию Ордена.

— Не сомневаюсь, что вам это удастся, монсеньор. Может быть, вы скажете, что нынче в моих интересах?

— Как ваш будущий советник, скажу, что в ваших интересах произвести благоприятное впечатление на сеньора де Куэнки графа Бивара. Завоюйте его, и вы завоюете дона Альфонсо, своего малолетнего супруга, а с ним и Кастилию. На первую встречу с доном Родриго принесите все бумаги монсеньора Перетти. Его Святейшество предоставит графу возможность удостовериться в их подлинности. Через несколько недель, на Марди Гра⁽¹⁾, в базилике Сан-Джованни вы и граф Бивар подпишете официальные бумаги, в том числе брачный контракт. Его Святейшество сам засвидетельствует вступление их в силу. Торжественное венчание с доном Альфонсо состоится уже в Мадриде после Пасхи.

В глазах Юлии с новой силой забилась тревога, графиня закусила губы, а после проговорила:

— В базилике Сан-Джованни?

— Да, синьора. Символично, что дело, завещанное вам монсеньором Перетти, завершится именно в этой церкви. Причем самым благоприятным для вас образом.

Расправившиеся было плечи женщины вновь поникли. Брат Иосиф едва не выругался, и, неслышно вздохнув, сказал:

— Мне известно, что дон Родриго, с одобрения его величества Филиппа, подготовил для вас подарок: платье и украшения к нему для церемонии в базилике.

Юлия подняла взгляд и всмотрелась в глаза иезуита. Губы графини тронула усмешка:

— Мне показалось, святой отец, или вы пытаетесь меня утешить?

Брат Иосиф усмехнулся в ответ.

— Возможно, — признался он.

— Мне было больно, — не сводя глаз с лица монаха, Юлия потерла запястье, на котором, она была уверена, под рукавом уже обозначились синяки.

— Мне тоже, — не остался в долгу Фернан, коснувшись щеки там, где перстни графини оставили след.

— Значит, в расчете? — Юлия слегка склонила голову набок, серьезно наблюдая за мужчиной.

— По этому пункту — да.

Они молчали о том, что на самом деле интересовало сейчас обоих — о Марии Сантаре: ее участии в событиях на площади Иль-Джезу и ее дальнейшей судьбе. Но если епископ делал это намеренно, то графиня пыталась осознать, что мешает ей заговорить об этом. "Пойму ли я вас когда-нибудь, брат Иосиф, епископ Веласко? Смогу ли когда-нибудь довериться?" — туманные, даже не мысли, а скорее ощущения, скользили по краю сознания Юлии, пока она в очередной раз пыталась проникнуть за прозрачную наледь в глазах иезуита. Ничто не напоминало о том, что всего несколько минут назад лед в них плавился под напором желтой ядовитой ярости. Но в какой-то момент за злостью Юлии привиделась жажда. Обыкновенная, понятная, очень мужская жажда. Щеки женщины внезапно обдало жаром воспоминания о близости взбешенного Фернана, а фантазия нарисовала причудливую картину возможного продолжения их схватки. Стало томно и влажно. Она осторожно перевела дыхание, не выдержала и отвернулась.

— Мне пора, синьора. И вам необходимо отдохнуть и набраться сил перед встречей с испанцем.

Спокойный голос иезуита отрезвил графиню. Повыше подняв подбородок, она обернулась к гостю:

— Благодарю за заботу, монсеньор. Но постойте. Я хочу просить вас.

— Слушаю.

— Я не могу взять с собой Стефанию. Будьте ее опекуном, другом, защитником. Потом, когда я пойму, что будет представлять моя жизнь в Кастилии, она сможет приехать ко мне, — Юлия помолчала, после продолжила: — Стефания — единственное, что я хочу сберечь. А вы — единственный, кого я могу просить помочь мне в этом.

Брат Иосиф хотел было напомнить графине о подозрениях, высказанных ею однажды, но остановился. Вместо этого он согласно склонил голову:

— Хорошо.

— Спасибо, — просто ответила Юлия.

— Храни вас Господь, синьора, — попрощался монсеньор Веласко.

— Святой отец!

Он остановился и обернулся на отчаянный окрик. И сразу понял, что последует за ним.

— Что будет с моим сыном?

Иезуит словно ждал именно этого вопроса.

— Убийца монсеньора Оттавиани во всеуслышание, на площади назвал кардинала Монтальто организатором покушения. Вчера капитан Брунегг арестовал кардинала по приказу Его Святейшества.

Юлия молчала, опустив голову, стиснув ледяные пальцы на спинке все того же кресла. Епископ собрался уже выйти, наконец, из гостиной, когда она тихо сказала:

— И вы очень довольны этим, святой отец.

Иезуит ничего не ответил. Лишь заиграли желваки на высоких, чисто выбритых скулах. Развернувшись на каблуках, монсеньор шагнул к двери. "Черта с два я оставлю за этой женщиной последнее слово!" — пронеслось в голове, и Фернан Веласко, не оборачиваясь, четко сказал:

— Когда будете решать, что делать с баронессой Портиччи, постарайтесь руководствоваться фактами, а не личной неприязнью и ревностью.

Оставались еще пункты, по которым они с Юлией де Ла Платьер еще не скоро будут в расчете.

* * *

Если бы Фернан Веласко сам руководил арестом монсеньора Монтальто, преступнику скрутили бы руки прямо в церкви, где он находился в тот момент, когда за ним пришли гвардейцы Его Святейшества и отряд жандармов. Брат Иосиф не погнушался бы прибегнуть к насилию в храме: приказ Папы Павла недвусмысленно позволял употребить силу, если это окажется необходимым. Сам Небесный Глава Общества Иисуса взял в руки бич, чтобы изгнать менял, торговцев и их скот из храма⁽²⁾. Более, чем они, подобного достоин убийца и вероотступник. Но к церкви Санта-Мария-ин-Домника служители закона прибыли во главе со Стефаном Брунеггом. Капитан гвардейцев стремился всегда все делать правильно. Поэтому он вошел под своды храма один. Правда, перед тем отправил нескольких жандармов занять позиции вокруг здания. Омочив пальцы в святой воде и перекрестившись, гвардеец прошел по центральному нефу. Служба недавно закончилась. На скамьях еще оставались прихожане, отец-эконом отправил служек собрать огарки свечей. Кардинал снимал священническое облачение в сакристии, когда к нему вошел дьякон. На пожилом помощнике лица не было, срывающимся голосом он проговорил:

— Ваше высокопреосвященство, там вас спрашивает капитан Брунегг. У него приказ…

О случившемся на площади Иль-Джезу Бенвенуто узнал тем же вечером. Странными ему показались только слухи о невероятной каре Господней, настигшей покушавшегося. Валлетто пытался узнать подробности, но свидетельства были одно невероятней другого, да и имя преступника держалось в тайне. Единственное, в чем монсеньор Монтальто был уверен, так это в том, что убийство кардинала Оттавиани может стать отличным поводом расправиться с ним, обвинив в найме убийцы. Может, но вряд ли станет. Зачем это Папе? Бенвенуто Менголли может пригодиться Святому престолу живым. Надо только терпеливо дождаться завершения опалы и наказания, после он вернет себе положение и власть. А тогда можно будет подумать и о мести. Но появление Брунегга с каким-то приказом пробудило задремавшую было тревогу.

— Позови брата Мартина.

Монсеньор Менголли расправил алую пелерину на плечах и вышел из сакристии.

— Синьор капитан, что вы хотите? — Менголли остановился, едва переступив порог ризницы, так, чтобы Брунеггу пришлось самому подходить ближе. Кардинал протянул руку, ожидая должных почестей.

— Вот приказ Его Святейшества, монсеньор. Ознакомьтесь и следуйте за мной.

Стефан замер, глядя прямо на прелата и не делая даже попытки склониться к кардинальскому перстню. Бенвенуто помедлил, но все же взял из рук гвардейца лист бумаги. "…Приказывается синьору Брунеггу Стефану, капитану швейцарских гвардейцев Его Святейшества, арестовать кардинала Монтальто и препроводить в замок Сант-Анджело для содержания под надежной стражей впредь до другого повеления…" — прочел Менголли. И дальше приписка рукой самого понтифика: "Мы, епископ Рима и викарий Христа, повелеваем синьору Брунеггу исполнить Наш приказ относительно кардинала Монтальто и взять его живым или, в случае сопротивления, мертвым". Капитан внимательно наблюдал за прелатом; оружие его покоилось в ножнах, но каждый в Риме знал, что вынуть его швейцарец способен с быстротой молнии. Лист приказа дрогнул в руке Бенвенуто. Взгляд черных глаз метнулся по пространству церкви, но натолкнулся на суровое лицо гвардейца. Брунегг слегка качнул головой: "Не надо…"

— В чем меня обвиняют? — тихо спросил Менголли.

— Монсеньор, я не уполномочен…

— Стефан! Десять лет назад ты дал мне в руки шпагу и научил первой позиции! В чем меня обвиняют?

Брунегг коснулся седеющего виска, убрав руку с эфеса тяжелой шпаги, в другой руке он держал шлем.

— В организации убийства монсеньора Оттавиани, — со вздохом, не скрывая акцента ответил швейцарец.

Менголли отвернулся, но тут же вновь посмотрел в глаза солдату:

— Я не виновен, — четко произнес кардинал. — Дай мне немного времени. Я хочу взять плащ.

Брунегг с сомнением глянул на резные двери сакристии, но махнул рукой и развернулся к выходу, бросив напоследок: "Жду вас во дворе, монсеньор". Бенвенуто вернулся в ризницу. Брат Мартин был уже там; дьякон провел его через противоположную, ближнюю к алтарю, дверь. Завидев своего предводителя, своего Крылатого Дракона, Мартин кинулся было ему навстречу:

— Повелитель, я выведу вас…

— Нет, — покачал головой Менголли, думая о чем-то своем.

— Я не доставлю ему радости открыть на меня охоту, — продолжил Бенвенуто, глядя прямо на того, кого прилюдно называл братом Мартином, кто носил монашеский хабит, но никогда не произносил обетов.

— Ему?!

— Иосифу. Послушай меня внимательно. Передай всем детям, они должны скрыться. В моем доме, скорее всего, уже идет обыск. Иезуит не допустит ошибки. Он счел это даже более важным, чем взять меня лично. Боюсь Валлетто и Доминику уже не спасти. Помоги всем остальным. Потом поезжай на виллу, убей Гаспаругги и скройся сам.

— А вы? — с тревогой спросил Мартин.

— Я справлюсь! — резко ответил Менголли. — Или ты сомневаешься в своем повелителе?

— Нет. Я сделаю все.

Кардинал накинул на голову глубокий капюшон плаща и вышел. Не преклоняя колен, не оборачиваясь к алтарю, игнорируя обращения за благословением, Бенвенуто ди Менголли прошел к выходу из собора. На улице его ожидала темная карета, несколько человек верховых и жандармский конвой. Стефан Брунегг и двое гвардейцев сели в карету вместе с монсеньором.

Вскоре мимо терм императора Каракаллы на Аветинском холме, мимо развалин трибун Большого Цирка, по мосту Святого Ангела карета доставила арестанта в замок. По открытому круговому проходу, через двор Обреченных его провели к уровню, где располагались тюремные камеры. Прежде чем войти в сводчатую дверь, окованную железными пластинами, Бенвенуто взглянул вверх, в серое, набухшее дождем январское небо. Потом обернулся к гвардейцам и усмехнулся:

— Посижу на золоте, как дракон⁽³⁾. Веселого карнавала, синьоры.

Дальше вновь узкий круговой, но уже крытый коридор с высоким сводчатым потолком, факелами по стенам, и рядом низких дверей. Менголли завели в пятую от входа. Бенвенуто огляделся. Узкая и высокая, подобно коридору, камера. Под самым потолком небольшое зарешеченное окно в глубокой наклонной нише. У стены грубо сколоченная деревянная лежанка с соломенным тюфяком. Страх и паника навалились внезапно. Слишком тесно, даже в фантазии не расправить крылья. Слишком безнадежно. Он обернулся к оставшемуся за порогом Брунеггу — белое в камерном полумраке лицо кардинала светилось ужасом, частое сбивчивое дыхание заполняло шелестом ограниченное камнем пространство.

— Храни вас Господь, — тихо проговорил гвардеец и закрыл тяжелую дверь.

Лязгнул железный засов.

1) Марди Гра (ит. Martedí Grasso; фр. Mardi gras, буквально — «жирный вторник») — вторник перед Пепельной средой и началом католического Великого поста, последний день карнавальных праздников.

Вернуться к тексту

2) «И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, [также] и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул». (Евангелие от Иоанна. 2:13-16)

Вернуться к тексту

3) В замке Сант-Анджело, как в самом охраняемом месте Рима, хранилась папская казна.

Вернуться к тексту