Остролист, тринадцать дюймов (джен)

Гость, что сейчас сидел у Крюкохвата, не пользовался у людей особой любовью.

— Будешь ли ты чай, Штильцхен?

— Буду, — задумчиво пробормотал друг, глядя, как Крюкохват разливает по чашкам кипяток.

— Все обдумываешь последние контракты?

— Скорее осознаю, что был обречен на провал, — отозвался гость, поскребывая подбородок, — ни один договор не принес существенной пользы. Даже самый последний — с мастером волшебных палочек. А он был последней ставкой.

— Ты был первым и потрясающим случаем, который доказал, что это вообще возможно, но лишний раз подчеркнул, насколько противоестественен союз гоблина и человека. Но пойми. МЫ и люди… Это противоестественно.

Румпельштильцхен замолчал. Тема его рождения не была для него приятной. Уже несколько веков прошло с того момента, как его мать — одна из отважных гоблинских воительниц — попала в плен. Много лет как он должен был бы смириться с самим фактом собственного позорного зачатия. Но даже его мать смирилась и согласилась с волей семьи — и дала ему жизнь. Первому полугоблину. А сам Штильцхен все видел в этом позор для себя.

А ведь ему первому дали в руки палочку. Ведь его отец был человеком. Отвратительным человеком, но человеком. Глядя на магический инструмент в своей руке, Штильцхен, кажется, и задумался впервые о том, чтобы стереть границу между расами. Он думал, что рано или поздно, когда полугоблины перестанут быть редкостью, вражда меж людьми и гоблинами исчезнет. И вновь начнется союзная эпоха разделения ремесел. И бесчисленное множество брачных контрактов им было заключено между членами его семьи и тех семей, что оказались вдохновлены его идеями. Дети этих семей получали палочки, но люди не спешили менять отношение к гоблинам. Более того, сам Штильцхен заработал клеймо «злобного карлика-похитителя детей». Ну да — согласно брачному контракту, дети в случае распада семьи уходили к гоблинам. Люди этого принять не могли и не хотели. Более того, история о Румпельштильцхене была настолько к нему некомплементарна, что он даже сменил клановое имя на человечье. Потом — когда обнародовал прославившее его изобретение.

— Между прочим, о том, что ты тратишь собственные таланты, тебе говорили очень многие, — сварливо пробурчал Крюкохват, — вот что ты ждал от последнего контракта, объясни?

— Знаний, естественно, — Штильцхен не мешал проверке расчетов своим размеренным тихим голосом, — я ожидал, что хотя бы члену семьи мастер доверится. Это вполне в стиле людских взаимоотношений.

— Да когда ж ты поймешь, люди имеют премерзкую привычку — любить каких-то детей больше, каких-то меньше. А этого Олливандера с Пандорой разделял и брачный контракт, и то, что девочка очень походила на мать. Да и суть того, что при расторжении брака Пандора возвращалась в Клан, не играла на руку получению знания. Хотя там супруга погибла — но все же. Девочка могла вернуться к нам в любой момент.

Гоблины давно перестали лелеять надежды о равенстве. Не сейчас. Сумасшедшие гении вроде Фламеля были редкостью, и успешность их действий была довольно неопределенной. А вот получить знание об искусстве создания волшебных палочек означало как минимум поднять голову. Лишить волшебников главного их козыря — вот первый шаг к восстановлению равенства. Войны гоблины не хотели — да кому она нужна? А вот вернуть былое влияние — да, этого народ гоблинов жаждал сильней всего прочего.

Была одна загвоздка. Закон о получении знания. Знание должно быть куплено или быть передано добровольно. Права на украденное знание легко оспаривалось волшебниками. Попробуй кто-нибудь выпытай у мастера волшебников его секреты. и даже если это выяснится спустя несколько веков — сама магия заставит вернуть украденное и ввергнет народ, осмелившийся на такой поступок, в рабство. Такое уже было в истории. Повторения никто не хотел.

И волшебники не рвались в рабство — дозволяли гоблинам владеть их искусством. Дозволяли, и это действительно было унизительно. Покуда волшебникам нужно было золото, что добывали гоблины, их оружие и продукты ремесел — гоблины жили. Конечно же — законы покупок волшебниками соблюдались исключительно свои. А они «покупали», а не «арендовали». Правильно, кому же захочется платить лишний раз? Украсть и объявить это «наследованием» гораздо проще.

— И все же Гаррик относился к Пандоре лучше многих. Он, конечно, не сказал ей о контракте, пусть позже и обзавелся другой семьей.

— Зато девочка все детство проломала голову, почему брата пытаются научить изготовлению волшебных палочек, а ее нет.

— Но следует сказать — я добился признания. Хотя с учетом провала главной моей цели, значения это имеет мало. Столько сил потрачено, а никто — даже Альбус — не понимает, почему я не отпускаю идею объединения народов. Хотя и говорит о всеобщем благе… — Румпельштильцхен тяжело вздохнул.

— Человека не будут волновать идеи гоблинов,— Крюкохват отодвинул чашку и вернулся к конторке, на которой лежала учетная книга, в тысячный раз уставившись на результаты расчетов, — а ты гоблин, пусть и наполовину.

— Я исполнил мечту людей, я изобрел философский камень, — голос Штильцхена с каждым словом звучал все более безнадежно. — Я тратил то, что он мне давал, на попытки смягчения распрей между нами и людьми.

Вряд ли кто-то ассоциировал Николаса Фламеля с Румпельштильцхеном. Хотя могли бы — ведь договора свои он оплачивал золотом и эликсиром долголетия. Хотя у камня был еще ряд приятных магических свойств.

— Дамблдор просит арендовать ему камень,— тихо произнес Штильцхен.

— Ты изготовил камень. Что сделано мастером, принадлежит мастеру. И распоряжаться им тебе и только тебе.

— Тогда я дам Альбусу камень, мне он больше не нужен…