Песок под солнцем (гет)

— Мы рады приглашению на ваш праздник и поздравляем всех студентов университета...

Посол будет говорить еще долго. А потом выспрашивать организаторов подробности и смысл фольклорных танцев. Эти подробности Теодран знал получше самих людей. Именно он учил нас с Багиром танцевать. И сейчас интересуется, видят ли студенты с кафедры "по изучению нас" хоть что-то за пределами избранной специальности.

От монотонных голосов и неподвижности принимаюсь копаться в воспоминаниях позавчерашнего вечера. Таким встрепанным, как тогда, я папу давно не видела. Он был даже не рассержен, а, как говорят люди, "стукнут пыльным мешком из-за угла".

— Рафа, что ты творишь?

— А в чем дело, па?

— На кой хвост ты явилась к Теодрану с просьбой взять тебя на бал? Ты знаешь, это против правил.

— Так ведь правила он сам вместе с советом клана и устанавливает. По-моему, логично, разве нет?

— Но есть же рамки...

— И эти рамки мне поставили еще до рождения. Я не хочу всю жизнь быть запертой на этом острове и за забором посольской территории.

— Нечестный прием, Рафа. Мы точно в таком же положении, как и ты. Надежды на развитие отношений все меньше, но когда ты родилась, эта надежда у меня еще была и я тебе такой судьбы не планировал.

— Знаю. Как знаю и то, что все ваши действия за полтора десятка лет ни к чему не привели. Я хочу попробовать нечто иное. Об этом и сказала Теодрану.

— "Нечто иное" — эвфемизм такой. Ты хочешь познакомиться с человеческими мальчиками.

— Да! И хочу знакомиться с ними именно сейчас, пока все мои ошибки вы можете списать на молодость и глупость. Что бы я ни делала, в отличие от тебя или Теодрана, люди посмотрят на это сквозь пальцы. Студенческий бал — отличный вариант, и ты, если подумаешь, со мной согласишься.

Отец молчал, тяжело глядя на меня. Я продолжала:

— После официальной части будут танцы, те самые "человеческие танцы", которым меня столько времени учили. Ну и потом... может появиться возможность посмотреть, как на нас реагирует человеческая молодежь в неформальной обстановке.

— Да понял я, понял... Это все Теодран мне уже сказал. Вот научил убеждать, на свою голову...

От воспоминаний меня отвлек запах, резкий и совершенно неуместный в танцевальной зале. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он мне напоминает: "огонек", один из запрещенных человеческих наркотиков. Похоже, кто-то собрался на балу решать личные проблемы. Ну-ка? Старательно принюхиваюсь. Струйка запаха ползет из-за неплотно прикрытой двери в коридор, за которой девушки звенят стаканами и бутылками с напитками. Отхожу на пару шагов, со слухом у меня тоже все в порядке, как и с любопытством. Впрочем, нет — любопытство, по мнению родителей, не в меру огромное. Ну и пусть.

— Куда ты пузырек на две бутылки разливаешь? — доносится придушенно из-за портьеры. — Дозы не получится...

— С одного стакана не получится, и не надо. — Голос тихий и спокойный, но слышен хуже шепота, приходится напрягать слух. — Смотрите, девочки, первую партию я разношу пятерым. От половинной дозы эффект слабый, они и внимания не обратят. Вторую понесет Виола. Тоже пятерым. Но только трое наших лопушков получат и первую и вторую дозу. А если начнутся разборки, то и у меня и у нее будет по двое парней, которые подтвердят, что они пили принесенное и с ними ничего не случилось.

— Ленок, ты умница. Это типа алиби?

— Не совсем. Докопаться все же могут. Но картина не очевидна.

Плеск жидкости, шорох шагов. Я в восторге: скучно не будет! Теперь бы отследить, кого они будут поить. Осторожно перемещаюсь в первый ряд зрителей.

Запах "огонька" ударил в нос. Парень, приставленный к нашей делегации в качестве гида, взял стакан. Понятно, наверное, уже горло пересохло на вопросы Теодрана отвечать. Как его зовут-то? Михаилом? А ничего вообще парень, симпатичный даже, хоть и человек. Добрый и спокойный, хороший кандидат для знакомства. Предсказуем, а в первый раз лучше обойтись без сюрпризов...

Ага, как же, вот и сюрприз! Сейчас он с чего на меня уставился? Рассматривает в упор, и даже рот открыл. Это на него "огонек" так подействовал? Но ведь это значит... Я что же, им как человеческая самочка воспринимаюсь? По крайней мере под "огоньком". Как интере-е-есно... А ведь этой информации наверняка в архивах посольства нет. Уже не зря сходила.

Отвернулся, трясет головой. Смешно так. Но папа что-то заметил, специально шуршит поясом. Отвлекает внимание Михаила от моей персоны. Беспокоится? Подмигиваю отцу: "Не волнуйся, я знаю, что происходит." Еще бы на самом деле знала.

Михаил тем временем рассказывает историю вальса, спокойно, уверенно. А вот скользкие вопросы Теодрана, касающиеся теневой стороны жизни общества Основы, похоже, искренне не понимает. Неужели такой наивный? Нет, вон поджал губы. Понял, просто не хочет говорить. Ну все! Я с ним танцую. Вот только закончится фольклорная часть.

Звон стаканов.

— Спасибо, Виола.

Что-о-о?! Ему второй стакан с "огоньком" притащили? Значит, Михаил из числа "трех лопушков"! У меня появилось чувство, как будто кто-то забрался на мою территорию и пометил все углы. Я же с Михаилом танцевать собралась! И вообще, надо его спасти, для себя. Любопытно, на действие "огонька" мое присутствие как наложится? Проведем опыт... на людях:

— Вы не могли бы обучить гостью вашим танцам?

Вздрагивает, оборачивается. Глаза масляные, пустые. Удерживаю взгляд, не отрываясь. На лице Михаила появляется осмысленное выражение.

Танцуем... Я и не ожидала, что это окажется так приятно. Михаил большой, теплый, аккуратный. И руки мягкие, меня по спинке гладят. Хочется закрыть глаза. Считается, что люди под действием "огонька" непредсказуемы и опасны. Но чувства опасности нет, а я своим чувствам привыкла доверять. И все-таки он другой, чем наши парни. Вот Багир: расчетливый, уверенный до самоуверенности, любитель планировать и удивляющийся, если планы вдруг не исполняются. Или Теодран. Все время чувствуется сжатая пружина воли, долг и готовность. А Михаил... он как будто идет краем огромного вспаханного поля, птичек слушает, травинку грызет. Странное чувство. Надо будет его обдумать. И имя Михаил, Мих... ему подходит.

Ага, папа заметил, как меня тискают, и собирается прекратить. Показываю кулак: ведь договорились же "не вмешиваться". Кажется, дошло...

Мих тем временем пытается прощаться. Но сразу, как только отпустил меня, взгляд стал туманиться. Еле успела поймать, а то так бы и грохнулся на пол. Вот ничего себе! У него же пик первой волны. А когда танцевали, почти незаметно было. Неужели это мое влияние на него? Ну уж нет, я такой случай упускать не намерена! Прижимаюсь к нему и незаметно вывожу из зала. Парень удивлен, мягко говоря. Неужели все еще не понял? Придется объяснить.

А думает он красиво. Сосредоточенно. Только медленно. Стоим в тупичке коридора, он мне руку уже под завязку юбки просунул и сам вроде не заметил, как. Заметил: смутился. А зачем смущаться, спрашивается, была бы я против — остановила бы. А так — интересно и забавно. Люблю, когда меня гладят.

Его идея с холодным домиком в саду меня настораживает. Если что случится с парнем, я ведь себя винить стану, что не уберегла. А не поехать ли мне с ним? Решено: никуда я Миха одного не отпущу, пока действие "огонька" не пройдет. Нашим говорить не стану — запретят. А так... Потом, конечно, попадет сильно. Но ведь потом.

Чтобы устроиться на мотоцикле, пришлось подвернуть юбку. Некрасиво, но пусть — на улице ночь, а люди в темноте видят плохо. Просовываю руки поглубже через карманы Михиной куртки и сама прижимаюсь к спине. Удобно, такой большой, от ветра закрывает.

Как только выбрались из города на шоссе и мотоцикл перестал крениться в поворотах, я высвободила одну руку, дотянуться до пояса, стягивающего плед. На конце его, стилизованном под голову змеи, радиомаячок. Под левый глаз замаскирована кнопка включения-выключения, под правый — аварийный сигнал. Я выключила маячок, подождала минуты две, включила на минуту и выключила снова. Наши поймут, что я хотела сказать: "Выключаю намеренно и добровольно. Прошу не искать." В случае крайней необходимости вычислить, куда мы поехали, при наличии досье на Миха и зная шоссе, не составляет труда. Но Миху почему-то доверяю полностью. Даже в его нынешнем состоянии. К слову, состояние-то пока вполне нормальное.

До домика в саду мы доехать не успели, слишком долго петляли по городу. Его прихватило еще на шоссе, перед поворотом на проселок. Руль в руках мелко задрожал, а спина напряглась.

— Мих, остановись!

— А? Что такое? — мотоцикл выкатился на обочину и затих. Парень обернулся с каким-то закаменевшим и жалобным одновременно выражением лица.

— Что-что... У тебя вторая волна, — отвечаю и, наклонив голову набок, подставляю губы для поцелуя. На сей раз я ответила ему. Так необычно, мой язык длинный и шершавый, а его — короткий и гладкий. И я могу пройтись своей "терочкой" по его языку справа и слева. И даже сверху, если изогнуть кончик. И вкус его мне понравился. В общем, отлипли друг от друга мы совсем не сразу. Мих тяжело дышал, хотя смотрел уже осмысленно. Язык его все же не слишком слушался:

— Ар-фа, ты рискуешь, оставаясь со мной, когда я в таком состоянии...

— А мне кажется, нет. Ничего плохого ты мне не сделаешь. У нас другая проблема — мы не можем ехать и целоваться. А ехать надо, скоро пойдет дождь и может, даже со снегом.

— И что ты предлагаешь? — он растерян и напряжен. Я беру дело в свои руки:

— Садись. Вот так.

Я устраиваюсь позади и просовываю руки в карманы куртки, чтобы до него добраться. Ощущения рук на теле Миху хватает, даже с запасом. Когда я начинала шевелить пальчиками, Мих сбрасывал скорость и звучно дышал, а минут через двадцать его отпустило. Мы как раз приблизились к поселку.

Садовый поселок состоит из нескольких рядов одинаковых утепленных контейнеров-домиков размером два на четыре метра, на столь же маленьких участках. Не для сада, конечно, а для пары яблонь и клумбы с цветочками. На некоторых клумбах еще сохранились цветы, а другие убраны на зиму.

— Откуда здесь такое? — спрашиваю, вовсе не надеясь получить ответ, но Мих, вспомнив о своей роли гида, удовлетворяет мое любопытство:

— Таких поселков в пригородах развели много лет пятнадцать назад, тогда была мода на занятия в кружках "фольклорного садоводства". Потом эти кружки распались, домики отправили на переработку, а земли вернули в общий оборот, почти везде. Общий оборот — как все сельхозугодья, вахтовые бригады обрабатывают. Наш вот поселок почему-то выжил.

Ночью вокруг кажется абсолютно безлюдно, хотя в паре домиков блеснул свет из окон. Так что зря Мих надеялся здесь просто пересидеть приступы — одиночества на Основе не бывает.

Странно, а сама об этом не подумала. Вот ведь, Мих сказал, тут можно пересидеть, и я не стала анализировать. Настолько верю? Хорошо и плохо, голову стоит держать включенной. Например, сейчас он, сгорбившись, задумчиво уставился на бензобак мотоцикла. Неужели и правда решил вылить бензин? А завтра обратно на чем ехать? Да и смысл? Сказать ему про других "садоводов"? Нет, не стоит, еще нервничать будет. Пусть продолжает думать, что мы здесь одни.

— Мих, выкрути свечу и успокойся. Не надо ничего выливать.

— Меня прижмет, я ее опять вкручу и поеду...

— Тебя уже прижало или еще не отпустило. Я здесь, помнишь? Если боишься, отдай свечу мне, я спрячу.

— Рафа, я вот что... может, ты запрешься в домике, а я на крылечке посижу? Третья волна, говорят, самый сильный приступ, я не уверен... если я наброшусь на тебя, ты можешь не успеть убежать.

Он набросится. Надо же.

— А я не уверена, что стану убегать. Пока мы ехали, у меня было время подумать. Да, я сначала такого не планировала. Но мы здесь и пусть будет, как будет.

— Я сделаю тебе больно, если не сдержусь, — ему самому больно так говорить, по лицу видно.

— Может быть. Не знаю. — Вообще-то, если подумать, анатомия нас не слишком сильно отличается. Люди просто заметно крупнее... во всех местах. Вслух же говорю: — Не думаю, что это очень страшно, да и потом, ничего же еще не случилось, а мы стоим тут и мерзнем. Пойдем в домик.

В домике оказывается чистенько и уютно, но очень тесно даже мне. Справа от входной двери пристроился электрокамин, вдоль длинной стены — узкая кровать, напротив нее у окна тумбочка с чайником. Слева от двери вешалка для одежды. Мих щелкает переключателем и на нарисованных поленьях заплясали жаркие огоньки, а из спрятанного динамика послышалось тихое потрескивание дров. Сняв и повесив на крючок куртку, он с усмешкой разглядывает полы своей рубахи, свешивающиеся поверх брюк, в то время как сзади рубаха остается заправленной. На месте половины пуговиц только неаккуратные дырки.

— Ну и что мне с ней делать? Заправить или наоборот?

— А как тебе больше нравится?

— Пусть лучше будет "навыпуск"...

— Ага, если что — снять быстрее, — не то чтобы всерьез, просто дразнюсь. — Мих, чай поставь, пожалуйста. Я замерзла, пока ехали.

Разматываю пояс и вешаю плед рядом с его курткой. Так быстрее согреюсь. Плед сейчас только держит уличную сырость, а здесь камин быстро прогреет такую маленькую комнатку. Мих внимательно разглядывает меня и мне становится тепло от его взгляда. Ах да, я же в "бальном". Коротенькое чоли да юбка. С наслаждением стягиваю сапожки: от танцев и поездки пальчики совсем затекли, и устраиваюсь с ногами на кровати. Собственно, больше сидеть не на чем. Пока закипает чайник, мы молчим. Мих достает чайный пакетик и большую кружку. Одну. Больше, видимо, нет. Заваривает чай, подает мне. Все так же молча. Делаю несколько маленьких глотков, горячо. Передаю кружку ему, так и пьем по очереди. Меня это нисколько не беспокоит, его вроде бы тоже. Допив чай, сворачиваюсь клубочком на кровати и кладу голову на Михины колени. Смотрю снизу вверх; лицо мальчика напряглось и как будто застыло. Я делаю осторожное движение и щекочу его ухо кончиком хвоста.

— Ты так боишься самочек?

Мих ловит мой хвост рукой, рассматривает, задумчиво дует на мех.

— "Самочек?" У нас это называется "женщины".

— Я-то не "женщина". Меня ты тоже боишься?

— Тебя — нет. А за тебя боюсь. Я не знаю, как себя могу повести. И у меня никогда не было женщин, — грустно усмехается, — не говоря уж о "самочках".

— У меня тоже никого не было. Но я не боюсь. Просто чувствую, что все будет хорошо. Ты мне веришь?

— Почему-то да.

Опять молчим. Долго. Немного дремлем. Вдруг мне на лицо падает капля. Взглянула вверх — Мих сидит, закусив губу, весь бледный, пальцы правой руки с силой вцепились в одеяло. Но левая придерживает и гладит мой хвост столь же нежно, как и раньше. Началось. Приподнимаюсь на локте и поворачиваюсь спиной.

— Чоли на шнуровке, завязана вверху на бантик, развяжи.

— Зачем?

— Потом некогда будет, развяжи.

Завязка слабеет. Стягиваю одежку через голову и ложусь обратно к нему на колени. Маска бледности у него уже прошла, лицо розовенькое, пожалуй даже более чем. Рассматривает мои груди, аккуратно обводит пальцем вокруг соска.

— А я и не знал, что у вас здесь нет меха.

— Конечно, нет, как бы мы иначе детей кормили. — Глупые разговоры, но от них спокойнее и теплее. Накатывает третья волна и, если честно, я тоже немного боюсь. Он накрывает мою грудь ладонью, слегка сжимая. О-у-у-... Выгибаюсь вперед и вытягиваюсь на кровати поперек его колен. Наверное, это неправильно, у него проблемы, а мне сейчас просто хорошо. Очень! Или нет? Ему тоже хорошо? Глаза блестят, руки поспешно развязывают узкий поясок юбки. Выгибаюсь еще раз, чтобы ему было удобнее снять ее с меня. Лежу голая, покрывало холодное, и хочется прикрыть глаза и чувствовать, как он горячими руками гладит меня. Откуда-то из глубины тела поднимается... мурчание. Вот оно как! Несовершеннолетние коши не мурчат. Пока не придет срок. А я, выходит, замурчала... с ним. Мих наклоняется, целует мои губы, лицо, ловит губами кончики ушей,а я пытаюсь стянуть с него рубаху. Безуспешно, забыла расстегнуть пуговицы на рукавах, но он уже сам снимает с себя одежду. Сидит совершенно ошалевший, белый и голенький, хочется согреть, завернув в себя, как в плед.

Вскакиваю и устраиваюсь к нему на колени, лицом к лицу, оплетаю руками, ногами, хвостом. Приподнявшись, сама направляю его в себя. Что бы я ни думала раньше, все же анатомия несколько разная, он мог бы и не попасть. Ох, какой же большой все-таки, и как шумит в ушах. Прикусываю кончик собственного хвоста и расслабляю ноги, садясь на него до упора. В глазах все плывет, я прижимаюсь к его груди и непроизвольно взмявкиваю, какая-либо осмысленная речь недоступна. Он медленно покачивает меня на своих коленях. Закрываю глаза и уплываю...

Очнулась не знаю через какое время от ощущений электрического разряда, ударившего вдоль позвоночника и горячего потока глубоко внутри меня. Поднимаю глаза и встречаю его взгляд. Почему-то чувствую, как уходит из его сознания острое наслаждение, унося с собой муть "огонька". Абсолютно уверена, что организм его очистился полностью. От этой уверенности поднимается радость и передается ему. Его губы неподвижны, но мне слышится шепот: "Рафа..." Мне показалось? Или нет?

Наклоняю руками его голову, чтобы прижаться лбом ко лбу, плотно и глаза против глаз. "Рафа, любимая..." На меня накатывает теплая волна, шепчу мысленно:

"Аре ле тоу...

Во мне нет ничего закрытого от тебя, ни чувств, ни желаний, ни мыслей.

Я — это ты, а ты — это я. Два тела под звездами, один путь.

... им шеро до."

"... им шеро до."

Он повторял за мной, не зная смысла фраз. Впрочем нет, теперь уже зная.

— Что это было?

Немного грустно улыбаюсь и отвечаю мысленно:

— Древняя брачная клятва кошратов.

— Значит, мы теперь?

— Семья. И не обязательно говорить вслух.

— С ума сойти. "Семья". Запрещенное слово. И мы теперь слышим мысли друг друга.

— Это у людей оно запрещенное. А у нас — нет.

— У нас? Ага, теперь "у нас"... И знаешь, я понял, что весь день вел себя как идиот. И даже не сказал, какая ты красивая.

С этими словами мир вдруг переворачивается, я — сижу на кровати и вижу свое лицо с влажно поблескивающими глазами, совсем рядом, и прикасаюсь к своему телу, нежно глажу теплый мех.

— С ума сойти, — вслух повторяю я сказанные им слова, — дуата... И закрываю глаза. Я? Не-я? Уткнувшись лицом в его плечо, проваливаюсь в глубокий сон.

Проснулась, когда за маленьким окошком засинел поздний зимний рассвет. Обнаружила себя под теплым одеялом в объятиях Миха. Он уже не спал и тихонечко чесал меня за ушком. Ухо дергалось и его это, кажется, забавляло.

— Ты так неожиданно уснула...

— Или почти упала в обморок, от новостей, — я улыбаюсь, но серьезна.

— А что за новости-то? Что такое "дуата"?

— Мих, об этом — только мысленно. Мыслеречь внутри семьи не отслеживается никакими известными нам приборами и не перехватывается.

— Мыслеречь — она только внутри семьи?

— Да. Она возникает при слиянии, и то в случае биреты хотя бы...

— Ты не рассказала, что это такое.

— Все в общем-то просто. Первый уровень: сента, способность воспринимать наиболее сильные чувства другого. Радость, страх, боль... Этот уровень достигается всегда, если сразу после секса, пока двое еще физически не разъединились, произносится брачная клятва. В части семей сентой все и заканчивается. Второй уровень, бирета, позволяет слышать четко сформулированные мысли и мысленно говорить друг с другом. Связь мыслеречи действует мгновенно и на любом расстоянии, даже через межпланетный портал. Третий уровень, тельги — это уже не мысли, подуманные словами, а мыслеобразы, смыслы. Ты ведь понял смысл текста брачной клятвы, хоть и не знаешь языка планеты Тош. Бирета и тельги свойственны большинству семей кошей. Четвертый уровень, дуата — высший. Он редок, позволяет смотреть глазами другого, слышать его ушами и передавать-брать контроль над телом. У нас с тобою дуата, и это не укладывается в голове.

— Да... если люди узнают о таком, меня на запчасти разберут.

— Им не надо знать. Ты прав. И... нашим тоже не надо знать. По крайней мере пока.

— Да. Тогда молчим.

— И говорим мысленно между собой. Привыкаем к тому, что случилось. На многое придется посмотреть иначе. Но это потом, в конце концов мы теперь всегда слышим друг друга.

И, разрывая затянувшийся диалог в молчании, произношу вслух:

— А пока — отвези меня к парому.