Rise (гет)

Теперь, когда ты далека,

Я словно бы в аду.

И больно жилка у виска

Дрожит. А я бреду,

Надежду в сердце лишь храня,

Что дашь разбиться льду.

Ты только позови меня

И, знаешь, я приду!

Ты только руку протяни

И буду я с тобой.

Молю тебя, хоть раз рискни,

Поверь, это любовь.

Мы с Гермионой сидели в магловском кафе недалеко от Министерства Магии, за тем же небольшим столиком у окна. Она смотрела на меня с такой тоской, что мне было, мягко говоря, не по себе. Хотелось стереть это выражение с ее лица и сделать хоть что-то, чтобы она улыбалась так, как она уже, бывало, улыбалась мне.

— Пожалуйста, улыбнись, — высказал я свою мысль.

Она медленно покачала головой.

— Разве я могу улыбаться, когда ты принял неверное решение?

— Это ты приняла не то решение, а я просто адекватно на него отреагировал, — с горечью проговорил я.

— Все не так, как тебе кажется. Ты не захотел меня слушать, а нужно было.

— Правда? — прошептал я. — Тогда докажи сейчас, что я ошибаюсь в своем мнении.

— Хорошо, слушай, — она подалась вперед и заглянула мне в глаза, а я утонул в их глубине, и мир вокруг перестал существовать.

Я открыл глаза. Уже наступило утро, в тишине спальни было слышно только мое собственное дыхание. Мне снова приснился сон, который я видел каждую ночь на протяжении двух последних недель. Каждый раз он заканчивался одинаково, а мне так хотелось узнать, что же такого собиралась сказать мне Гермиона. А еще я глупо надеялся, что эти сны были не просто так. Мне пришла идея попытаться снова заснуть, чтобы, если повезет, посмотреть продолжение этого сна.

Но сегодня это было невозможно, ведь начался июнь, а с ним и экзамены. Сегодня мы должны были сдавать ЗоТИ, и нельзя сказать, что это было хорошее начало экзаменационной недели. Мне до сих пор было противно видеть сияющее лицо Грина.

Мысленно поворчав, что впереди ждет отвратительный день, я оделся и отправился в Большой Зал. Алекс и Амелия уже были там.

— Как настрой? — спросил с улыбкой Алекс. Он уже полностью оправился от ожога, ничего не напоминало о том, что еще около месяца назад его жизнь была в серьезной опасности.

— Как обычно, — ответил я, вздохнув. Алекс знал обо всем, что произошло у нас с Гермионой, и, как мог, поддерживал меня, пытаясь поднять настроение любыми способами. Получалось у него не очень.

— А помните, Куппер грозилась, что никто из нас экзамен не сдаст? — напомнила Амелия, усмехнувшись. — Не знаю, как вы, а я даже не нервничаю... почти.

Она теперь ни на шаг не отходила от Алекса. Он же вел себя с ней достаточно сдержанно, утверждая, что ею движет чувство вины и желание отплатить за ее спасение, а никак не серьезная симпатия. Я молчал, не зная, что ответить на это заявление, но в глубине души был почти согласен с Алексом, помня о том, что происходило между мной и Амелией еще в марте.

— А из-за кого нервничать? Из-за этого показушника? Много чести, — фыркнул я. — Еще несколько часов в его компании пережить, и, я надеюсь, больше никогда мне не придется видеть эту наглую ухмылку.

— А я вот повторю еще несколько параграфов, на всякий случай. Профессор Грин — вполне нормальный преподаватель, он заслуживает, чтобы его студенты блестяще справились с экзаменом, — заявил Алекс и раскрыл учебник по ЗоТИ.

Я скривился и отвернулся, по привычке мельком посмотрел в сторону преподавательского стола. Мой взгляд тут же безошибочно выхватил Гермиону. Она сидела, подперев голову рукой, и что-то записывала в блокнот. В груди у меня начало жечь, я отвернулся и скрипнул зубами. Каждый раз, когда я ее видел, внутри что-то словно переворачивалось. Я был зол и обижен, а еще ужасно, просто невероятно сильно скучал по ней.

— Пойдемте пока в библиотеку, — предложил я, поднимаясь. — Здесь я больше не могу находиться. Хотя потом с Грином будет не лучше.

Не дожидаясь ответа друзей, я зашагал на выход, быстро переставляя трости и стараясь смотреть строго себе под ноги.

Экзамен прошел без особых проблем. Справившись с теоретической частью, я дождался своей очереди продемонстрировать практические навыки и смог выполнить все, что от меня требовала комиссия, напоследок наколдовав телесного Патронуса. Светящийся дикобраз пронесся через все помещение и вернулся обратно ко мне, кажется, членов комиссии это зрелище впечатлило.

Когда мы с Алексом и Амелией, тоже без труда справившимися со всеми заданиями, собирались уходить, меня окликнул Грин.

— Мистер Малфой, можно вас на пару слов? — спросил он, подойдя к нам.

— Ладно, — пожал я плечами, размышляя о том, что же он хотел от меня.

Я последовал за Грином в кабинет ЗоТИ. Мы зашли внутрь, он прикрыл дверь, взял стул и сел напротив первой парты, за которую уже успел усесться я.

— Итак, о чем вы хотели поговорить? — спросил я, с трудом скрывая раздражение.

— Мистер Малфой, думаю, это едва ли не последняя наша встреча, так что я хотел бы вам сказать несколько важных, на мой взгляд, слов.

— Слушаю, — я скрестил руки на груди.

— Я хотел бы извиниться перед вами за то, что напрасно подозревал. С моей стороны было очень непрофессионально судить о вас по вашему прошлому. Я был обязан внимательнее присмотреться к вам, отбросив всяческие эмоции, и беспристрастно оценить сложившуюся ситуацию. Но я не смог. Простите.

— Прощаю, — проворчал я. — Надо признать, я тоже вас подозревал незаслуженно.

— Кстати, да, — хмыкнул Грин. — Я мог найти объяснение такому вашему поведению, когда считал, что вы виновны во всех преступлениях. Но то, что вы сказали под Веритасерумом, меня удивило.

— Это уже совершенно неважно, — нахмурился я.

— Думаю, в этом вы ошибаетесь, — покачал головой Грин.

— Вы ничего не понимаете! — вспылил я. — Разговор окончен? Я могу идти?

— Подождите, — он сделал примирительный жест руками. — У вас с… профессором Грейнджер что-то произошло, и я хотел бы…

— Тебя это не касается, Грин, — выплюнул я. — Радуйся, что я тебе больше не мешаю.

— В каком смысле? — опешил он и нахмурился.

— Больше я с профессором Грейнджер не общаюсь, так что путь открыт! — саркастично протянул я, театрально кивнув.

— По-моему, вы что-то не так понимаете, мистер Малфой, — медленно проговорил Грин.

— Неужели?!

— Хм, если у вас есть какие-то чувства к Гермионе, а судя по всему, дело обстоит именно так, я могу понять, что вас во мне настолько злит. Но уверяю, я вам не соперник.

— Что? — переспросил я, удивляясь тем, куда занесло нашу беседу.

— Гермиона меня интересует только как друг, не более, — он широко улыбнулся, будто преподнес мне сейчас дорогой и ценный подарок.

— Мне все равно, — бросил я.

— Не думаю, что это так. Весь ваш вид говорит об обратном. Если я стал причиной вашей ссоры с Гермионой, то мне бы хотелось, чтобы вы помирились, потому что я вижу, что ей сейчас плохо.

Что он нес? Я не верил своим ушам.

— Грин, ты шутишь? — скривился я.

— Я абсолютно серьезен, — заявил он. — Вы — вспыльчивый и импульсивный человек и могли придумать то, чего нет. Но дело в том, что я со всеми друзьями общаюсь очень, как бы сказать… тепло, и иногда со стороны это воспринимают неверно. Не могу ничего с собой поделать, если человек мне приятен, я готов для него сделать все, — он развел руками.

— Не ты причина того, что мы больше не общаемся, — поморщился я. — Достаточно разговоров! — я поднялся на ноги.

— Мистер Малфой, не рубите с плеча.

— Надеюсь, я больше никогда не увижу вас, — зло сказал я. — Делайте, что хотите. Улыбайтесь ей, обнимайте, общайтесь днями, а может, и ночами, пишите ей трогательные письма с комплиментами. Видите в ней только друга? Так задумайтесь о том, чтобы сменить свою точку зрения, может быть, с вами в ваши чувства она поверит, — скороговоркой на одном дыхании выпалил я и зашагал к двери, опираясь на трости.

— Я не могу сделать почти ничего из того, что вы мне предложили, кроме, пожалуй, писем, — сказал Грин мне в спину. — В Хогвартсе я сегодня последний день. Так что видеться с Гермионой мы не будем. Но это не главная причина. У меня есть невеста, кольцо для которой Гермиона любезно помогла мне выбрать незадолго до Рождества. В этом я полнейший профан.

Я остановился и обернулся, уставившись на него во все глаза.

— Невеста? — выдавил я.

— Да, через месяц у нас свадьба, — Грин снова широко улыбнулся.

— Я читал твое письмо Гермионе после вашей поездки в Лондон. Да у меня зубы чуть не склеились от медового тона той записки. А сколько раз ты улыбался ей, приобнимал…

— Это издержки моего характера, — криво усмехнулся он.

— На месте твоей невесты, Грин, я бы заковал тебя цепями, зная, как ты общаешься с людьми, — пробурчал я.

Он громко засмеялся.

— Она мне доверяет, — сказал он, улыбаясь, а потом посерьезнел. — Но я говорю вам это только затем, чтобы вы поняли, что Гермиона не заслуживает плохого к себе отношения.

— Я очень хорошо к ней отношусь, — устало сказал я. — Но я ничего больше не могу сделать для нее.

— Разве? — спросил Грин.

— Определенно, — вздохнул я. — Всего доброго, профессор Грин. Я все же надеюсь, что мы больше не встретимся.

— Кто знает, — ухмыльнулся он. — Мне кажется, теперь я начинаю понимать, что нашла в вас Гермиона. Вы — интересный человек.

Я не стал ничего отвечать на это заявление и вышел за дверь. Этот бесполезный разговор, конечно, прояснил некоторые моменты, но в целом не принес мне ничего, потому что вся эта история меня уже не касалась.

Только пустота внутри говорила о том, что я потерял что-то очень дорогое для меня.

* * *

Следующие несколько дней были гораздо спокойнее и прозаичнее первого экзаменационного дня. Вместе с Алексом и Амелией мы просиживали все свободное от экзаменов время в библиотеке, занимаясь подготовкой, а иногда и просто болтая, и на полчаса выходили из замка на прогулку подышать свежим воздухом и насладиться красотой природы.

Сдав за эти дни чары, нумерологию, травологию, астрономию и арифмантику, а также порадовавшись, что не нужно сдавать историю магии, мы почувствовали себя почти свободными. Оставалось всего несколько экзаменов, и учебу можно было считать законченной.

На мой день рождения — пятого июня — судьба или, вернее, расписание принесли мне «подарок» в виде экзамена по трансфигурации. Мне и так было невесело, но видеть несколько часов подряд Гермиону сейчас, когда я принял решение больше с ней не говорить, больше походило на пытку.

Утро у меня началось с подарка самому себе: я ушел на завтрак, опираясь только на одну трость, а вторая, подаренная месяц назад Поттером, осталась лежать в комнате. Теперь она мне была не нужна, мне хватало одной, и это радовало, ведь я с каждым днем становился сильнее.

Алекс и Амелия встретили небольшие изменения в моем образе с восторгом.

— Избавился от части моего рождественского подарка? — с улыбкой спросил Алекс. — Разрешаю выкинуть его совсем. Вернее, желаю, — он засмеялся. — С днем рождения, Драко!

— Технически я давно от части избавился, одна трость сгорела в мае, ты же знаешь. Но все равно спасибо, — я вымученно улыбнулся.

— Совсем нет настроения? — с сочувствием посмотрела на меня Амелия. — Радуйся! У тебя сегодня праздник, а всего через несколько дней мы сдадим все оставшиеся экзамены и будем свободны. Только результатов дождаться.

— Нельзя сказать, что я сильно рад окончанию учебы, — я пожал плечами. — У меня нет особых планов на будущее, так что нечему радоваться.

— А у меня вот и планы есть, но как же мне будет не хватать наших посиделок в библиотеке, — вздохнула Амелия.

— Мы что-нибудь придумаем, — улыбнулся Алекс, пристально посмотрев на нее.

— Почта, — сказала Амелия, указав рукой на летящих к нам сов.

К моему удивлению, мне досталось целых два письма. Одно — я не сомневался — было от мамы, а вот кто еще один отправитель, я даже не догадывался.

Распечатав сперва конверт без подписи, я застыл, узнав почерк.

Здравствуй!

Хочу поздравить тебя с днем рождения! Очень рада твоим успехам и хочу пожелать, чтобы ты и дальше совершенствовался по всем направлениям и нашел свое место в жизни.

Даже не верится, что вся история нашего общения длиной почти в год закончится на такой ноте. Мне бы не хотелось, чтобы все было так. Мы должны с тобой еще раз поговорить. Пожалуйста!

В любом случае, что бы ты ни ответил мне, будь счастлив.

С уважением, Гермиона Грейнджер

Я скомкал записку и скрипнул зубами. Что я мог ей ответить? Вздохнув, я все же достал перо, чернила и лист пергамента и принялся писать.

Здравствуй, Гермиона.

Я не знаю, о чем мы можем говорить, если все уже сказано. И не только нами.

Скажи, я могу сделать что-то, чтобы ты хотя бы поверила в то, что я сказал тебе месяц назад? Если нет, то лучше нам даже не видеться.

Желаю тебе удачи в Стокгольмской Академии зельеваров. Спасибо тебе за все, и будь счастлива.

С уважением и не только, Драко Малфой

Перечитав то, что получилось, я горько усмехнулся и позвал Тинки. Плевать, что прямо в Большом Зале, все вокруг все равно были заняты беседами о предстоящих экзаменах, так что я никому не мешал.

Эльф письмо отдал, ответа не последовало. Весь экзамен по трансфигурации я старался не искать взглядом Гермиону, потому что мне было физически больно от понимания того, что мы совсем чужие, но я кожей чувствовал, что иногда она на меня смотрела. Выходя из Зала, я заметил Гермиону у двери, она негромко позвала меня, но я не стал откликаться, решив, что так будет лучше для всех.

Последним экзаменом было зельеварение — единственный предмет, который я сдавал с истинным удовольствием. Теория была легкой, зелье, которое требовалось сварить по заданию — невероятно интересным. Я наслаждался каждым этапом процесса приготовления и, казалось, выбрал все-таки то, чем хотел бы заниматься в дальнейшей жизни. Правда, я пока понятия не имел, как осуществить свои намерения.

* * *

С окончанием экзаменов стало совсем пусто в душе и, кажется, в жизни. Оставалось только дождаться результатов и выдержать прощальный ужин в Большом Зале, и историю можно было считать полностью оконченной.

Я чувствовал себя невероятно одиноким, казалось, холод сковал изнутри легкие, и из-за этого не получалось вдохнуть полной грудью. Мне давно не было так трудно морально. Я понимал, что упускаю что-то невероятно важное: как песок сквозь пальцы утекало в прошлое все, что было мне дорого. И как же от этого было больно. Ночами я мучился бессонницей и, глядя сквозь темноту в потолок, ощущал, как по всему телу чувствуется легкое покалывание, словно пустое пространство вокруг сдавливало и причиняло легкую, почти невесомую, но такую удушающую физическую боль, и в глубине души я знал, что для того, чтобы избавиться от этих ощущений, мне нужно ни много ни мало — простое человеческое прикосновение, объятия и несколько тихих слов о том, что все будет хорошо. Когда я засыпал, я снова и снова видел сон с Гермионой, она, как и всегда, собиралась что-то мне сказать, но я по-прежнему просыпался, как только тонул во взгляде ее бездонных глаз.

Сегодня на завтраке в Большом Зале было очень шумно. Студенты оживленно и немного нервно переговаривались, ожидая, когда получат результаты экзаменов, чтобы уже завтра вечером покинуть Хогвартс. Кто-то готовился уехать всего на несколько месяцев, а кто-то прощался с замком навсегда.

— А вдруг я провалилась? — жалобно проговорила Амелия, вяло ковыряясь в тарелке вилкой.

— Ну что ты, все будет просто отлично, — улыбнулся Алекс. Он, похоже, был абсолютно уверен в себе, потому совершенно не переживал по поводу результатов.

— А мне вообще все равно, — равнодушно заметил я и откусил большой кусок сэндвича.

— У вас, мальчики, железные нервы, — нахмурилась Амелия. — Ох, а вот и Мэтью. Алекс, мне страшно!

К нам действительно приближался Шелтон, староста Когтеврана. В руках у него была стопка пергаментов. Он был явно в приподнятом настроении, видимо, своими результатами он остался доволен.

— Дэвидсон, Митчелл, — пробормотал он и начал перебирать пергаменты, выискивая нужные. — Прошу вас, — сказал он и протянул им два сложенных листа. — Малфой, ты не из нашего факультета, но Таунсенд знала, что ты тут будешь сидеть, так что просила передать и тебе результаты, — он отдал еще один лист мне.

— Спасибо, — кивнул я.

— Ура! — раздалось очень громко почти над ухом. Это была Амелия. — Я все сдала, — она порывисто обняла Алекса, и тот даже глаза округлил от неожиданности, но уже в следующую секунду крепко обнял ее в ответ.

Я неожиданно сам для себя улыбнулся, глядя на представшую передо мной картину. В эту секунду мне абсолютно точно верилось в то, что у Алекса и Амелии все будет хорошо.

В зал влетели совы, пришло время для утренней почты. Я не ждал сегодня писем, так что даже не обратил особого внимания на летящих через зал «почтальонов».

— Драко, как у тебя? — спросила Амелия, отпустив, наконец, Алекса, который сиял, как начищенный галеон.

— Сейчас гляну, — хмыкнул я и развернул пергамент. Результаты были впечатляющими, я не зря старался. — Все сдал, — улыбнулся я. — По зельям, защите и трансфигурации — «Превосходно», по остальным предметам — «Выше Ожидаемого».

— А у меня «Выше Ожидаемого» только по зельеварению и по ЗоТИ, а по остальным предметам — «Превосходно», — похвасталась Амелия.

— Поздравляю, — сказал я. — А у тебя как, Алекс?

— «Превосходно» по всем предметам, — пожал он плечами немного смущенно.

— Здорово, — искренне восхитился я.

— Ты молодец, — похвалила Алекса Амелия и сжала его руку.

— Спасибо, — широко улыбнулся он, а потом вдруг посерьезнел. — Кажется, сейчас что-то будет, — пробормотал он и указал взглядом куда-то в сторону преподавательского стола.

Я повернул голову в указанном направлении, и сердце пропустило удар. К нам приближалась Гермиона, причем она шла очень быстро, почти бежала, в руках у нее был какой-то распечатанный конверт.

Я зачарованно наблюдал, как она подходит все ближе, и затаил дыхание, когда она оказалась рядом.

— Доброе утро, — поздоровалась она сдержанно. — Поздравляю с получением результатов, помню, какой это волнующий момент. Мистер Митчелл, вы, как я знаю, вообще идеально справились с ЖАБА. Это просто здорово. Желаю вам таких же блестящих успехов в будущем.

— Спасибо, профессор, — кивнул Алекс.

— Малфой, — негромко позвала она. — Нам нужно срочно поговорить.

— Зачем? — спросил я спустя несколько секунд раздумий. Я не понимал ее действий совершенно.

— Выйдем отсюда, и я все объясню, — она посмотрела мне в глаза, я не мог сопротивляться этому взгляду.

Но и ответить никак не мог решиться. Я молчал, отсчитывая в уме секунды, и пытался понять самого себя.

— Пожалуйста! — сказала она.

Горло перехватило.

— Ладно, — пробормотал я и, опираясь на трость, поднялся с места.

— Идем на улицу, — полувопросительно проговорила она и медленно пошла к выходу, периодически оглядываясь, чтобы проверить, иду ли я следом.

Я шел, разумеется. Хоть и не представлял, что она собиралась мне сказать.

Мы вышли из замка и в полном молчании направились в сторону озера. На улице был жаркий и солнечный день. Легкий ветер шумел высокой сочной травой и листьями деревьев. Я жмурился от слепящего яркого света и продолжал следовать за явно нервничающей Гермионой.

Мы остановились возле того самого поваленного дерева, около которого уже разговаривали несколько месяцев назад. Тогда все закончилось хорошо, но сейчас надеяться было не на что. Только вот чего ожидать от этого разговора, я вообще не догадывался.

Гермиона вздохнула и заправила выбившуюся прядь волос.

— И зачем ты меня сюда вытащила? — нарушил я молчание, видя, что она никак не подберет нужных слов.

— Садись, — предложила она, указав рукой на поваленное дерево.

— Я постою, — отказался я.

— Ладно, — она опустила голову и снова вздохнула.

— Наш разговор будет долгим?— поинтересовался я.

— Не знаю, — отозвалась она. — Но я должна тебе многое сказать.

— Может быть, я просто пожелаю тебе счастливого обучения в Академии зельеваров, и мы не станем мучить друг друга пустыми словами?

Она издала короткий нервный смешок.

— Нет, — Гермиона снова вздохнула. — Я долго думала над твоими словами… — начала она.

— О чем?

— В тот наш последний разговор. Имела ли я право сомневаться? Да, имела. Но ты был прав, — проговорила она.

Я ничего не понял из ее слов. Кажется.

— Я был прав? Что-то новое… Редко я слышу от тебя такое, — криво усмехнулся я.

— Я умею признавать свои ошибки.

— Неужели? — с горечью спросил я. — Возможно, это и правда, только вот когда дело касается меня, ты совсем другая.

— Наверное, так и есть, — хмыкнула она. — Когда рядом ты, мне приходится быть немного другой.

— И в чем же я был прав? О чем ты говоришь? — сказал я и мельком взглянул на нее.

— О твоих чувствах, — почти прошептала она. Ветер унес ее слова куда-то в сторону леса, и я решил, что мне просто почудилось. Но разум уже ухватился за этот шепот, как за соломинку, и сердце заколотилось как сумасшедшее.

— Я не понимаю тебя, — покачал я головой.

— Ты… — начала она и сжала пальцы, смяв конверт, который до сих пор держала в руке. — Ох, вот же. Здесь есть все ответы. Все, что я пыталась понять в самой себе. Мне жаль, что я не смогла разобраться во всем сама. Но… — она протянула мне бежевый, уже порядком измятый конверт, и я машинально взял его.

— Ты хочешь, чтобы я прочитал это? — удивился я.

— Да, — кивнула она и сцепила руки в замок.

Пальцы подрагивали, я достал письмо из конверта и, развернув его, принялся читать исписанные ровным крупным почерком строчки.

Уважаемая мисс Грейнджер!

Сообщаю Вам, что комиссия Стокгольмской Академии зельеваров рассмотрела Вашу заявку на поступление в наше заведение. Ею были рассмотрены выданные Вам рекомендации, результаты вступительных экзаменов, статья в апрельском выпуске «Вестника зельевара», а также отчет по проекту зелья, которое Вы разрабатывали в рамках условий поступления.

Ваши впечатляющие успехи и заслуги были оценены комиссией по достоинству. Однако при проверке отчета о созданном Вами зелье возникли неожиданные вопросы. Зельевары, входящие в состав комиссии, проверили Ваш рецепт и сварили согласно нему зелье, которое проверили сначала на животном, а затем — и на человеке. К сожалению, Ваше зелье не работает так, как Вы указали в отчете, а также статье в «Вестнике зельевара». Смею заверить, что зельевары, входящие в приемную комиссию, — весьма компетентные специалисты высшего уровня, кроме того, во избежание инцидентов и претензий, зелье, представленное поступающими в Академию магами, варится в двух экземплярах двумя разными зельеварами. Потому ошибки исключены.

Комиссией был проделан глубокий анализ всех поданных Вами данных и была обнаружена ошибка в рецепте, в связи с которой зелье, сваренное по нему, работать не может. Просчет кроется в неверном определении компонентов зелья, упущен существенно важный ингредиент, о котором говорится в предоставленной Вами выписке из трактата по зельеваренью, откуда Вы почерпнули неполную версию рецепта. Вы неправильно трактовали строчку из книги, цитирую: «В уцелевших отрывках описания также сказано, что последние составляющие со “...светлой целительной мощью, взятой живой силой и любовью, что научатся... и победят хворь... будто взявшись за руки” нужно бросать в котел по очереди после того, как зелье приобретет ярко-красный цвет».

В отчете Вы указали, что количество компонентов зелья составляет десять, и это верно, однако сами компоненты Вы определили неточно. В средние века нередко включали основу зелья в число ингредиентов, ваши исследования на эту тему весьма занимательны. Однако в этом случае великий Себастьян Златоум не включал ее в число составляющих. В те времена можно было указать в пояснении к рецепту, что именно берется за основу, и тогда в самом рецепте она не указывалась, эта практика особо широко была распространена в Ирландии, Швеции и Норвегии.

Вместо основы десятым ингредиентом должна была идти любовь, как и сказано в цитате из книги, где Вы почерпнули сведения о рецепте. Естественно, что наши зельевары, сварив все без этого компонента, не получили правильно приготовленного зелья.

В связи с указанным выше вынужден Вам сообщить, что Ваш проект зелья получил отметку «Слабо».

Приемной комиссией Академии было вынесено решение: отказать Вам в поступлении в наше учебное заведение. Однако Вы можете подавать прошение о поступлении на следующий учебный год и на общих основаниях проходить заново все вступительные испытания.

С уважением, старший декан Стокгольмской Академии зельеваров,

Элиас Ларссон

Я дочитал и поднял недоуменный взгляд на Гермиону. Она стояла, плотно сжав губы, и не шевелилась, глядя на меня.

— Что это значит? — я протянул руку с зажатым в ней письмом. — Ты не едешь в Академию зельеваров?

— Нет, — покачала она головой. — Не еду.

— Но, — я нахмурился. — Там, в письме сказано, что… — меня осенила одна догадка, но я боялся даже думать на эту тему. Шумно вздохнув, я продолжил: — Они не смогли сварить зелье. Но у тебя получилось, ведь я исцелился, а это значит...

— Это значит, что у нас был последний нужный компонент, — прошептала Гермиона, глядя мне в глаза.

Я на мгновение перестал дышать. Только молча смотрел на нее, боясь, что это все мне снится, и сейчас я проснусь, или что я что-то неправильно понял и принимаю желаемое за действительное.

— Получается… — нерешительно начал я.

— Я люблю тебя, — прошептала она, и из ее глаз полились слезы. — Я знаю, я сомневалась в истинности этого чувства, но так ведь и правда случается, только теперь я…

Я не слушал больше. Я ничего больше не хотел знать. Мне больше ничего в этом мире не было нужно в этот момент. Кроме одного.

Я сделал ровно три шага, чтобы преодолеть разделяющее нас расстояние, и заключил ее в объятия. Прижимая ее к себе, чувствуя пальцами сквозь тонкую ткань мантии ее тепло, ощущая ее ускоренное сердцебиение, вдыхая яблочный запах ее волос, я был невероятно счастлив. Сейчас казалось, что мы летим, а не стоим на земле. Все, как я мечтал когда-то: воспарить над миром, будто не существует в жизни ничего, кроме свободы. Только вот в руках я держал самого дорогого для меня человека, и это было куда лучше одинокого полета.

— Я скучала по тебе, Малфой, — прошептала она мне на ухо, спустя какое-то время.

Я нахмурился и немного отстранился.

— Гермиона, может быть, будешь называть меня по имени?

Она слабо улыбнулась и снова прижалась ко мне. Я закрыл глаза, слушая ее дыхание.

— Я тоже очень скучал, — пробормотал я. — Без тебя все не так.

— Да, даже поспорить не с кем, — хмыкнула она и провела рукой по моей спине. По телу тут же пробежала дрожь.

— Гермиона, — позвал я и улыбнулся: мне нравилось называть ее по имени.

— Что? — отозвалась она и подняла голову, посмотрев мне в глаза.

— Можно тебя поцеловать?

Она хитро улыбнулась, в глазах заплясали искры веселья.

— Ты запомнил.

— Ты доходчиво объяснила, — проворчал я. — С тобой спорить просто невоз…

— Можно. Можно поцеловать, — прошептала Гермиона.

Больше повторять не нужно было, я склонил к ней голову и осторожно поцеловал, обхватив ее лицо руками. Прикосновение моих губ сначала было несмелым, но она ответила на поцелуй с такой страстью, что у меня слегка закружилась голова, и я быстро забыл о том, что собирался быть сдержанным, а её мягкие губы, поначалу оказавшиеся прохладными, быстро стали горячими. Она прижалась ко мне всем телом, и я чувствовал ее тепло, чувствовал мелкую дрожь, которая била нас обоих, и наконец-то перестал сомневаться, что все это — реальность.

* * *

Спустя какое-то время мы все же сели на поваленное дерево, потому что я больше не мог стоять. Гермиона положила голову мне на плечо и вложила ладонь в мои руки.

— Значит, уже тогда, когда мы варили зелье… — неуверенно проговорил я, нарушив тишину.

— Получается, что да, только я даже не догадывалась о чувствах к тебе. Хотя нет, наверное, я просто игнорировала их, — сказала она.

— Но как любовь может быть ингредиентом зелья? Это все-таки нематериальное понятие.

— Не знаю, — пожала она плечами. — Возможно, важен какой-то из гормонов, который вырабатывается в организме человека в момент влюбленности. В средние века вряд ли мыслили такими категориями, вот и получилось, что у них среди компонентов есть просто любовь.

— Я даже не задумывался о таком. Ты столько всего знаешь. Как о магии, так и магловских технологиях и открытиях.

— Просто мне это все интересно. Я поделюсь с тобой информацией, если захочешь.

— Обязательно, — улыбнулся я. Мне сейчас было так легко и спокойно. — Гермиона, потанцуем?

— Что? — удивилась она.

— Я думал, что уже никогда не узнаю, что значит танцевать. Пожалуйста! — я поднялся с места и протянул ей руку, и она вложила свою ладошку в мою.

Странный это был танец: около озера, без музыки, с тростью в левой руке, но мы медленно кружились под свою собственную, только нам ведомую музыку. И это было здорово.

— Получается, что твоя любовь меня исцелила, — сказал я, остановившись.

— Общая, — покачала она головой. — Правда, ты сопротивлялся. Как вспомню ту жуткую неделю, когда ты был без сознания…

— Я уже просил прощения, — нахмурился я. — Обещаю больше так не делать.

— Договорились, — ответила Гермиона с улыбкой. — Нам, наверное, пора возвращаться в замок.

— Пожалуй, — я вздохнул. — Завтра последний день в Хогвартсе.

— Какие планы на послезавтра и последующие дни? — спросила она. Я взял ее за руку, и мы не спеша направились в сторону замка. Пока нас скрывали деревья, можно было спокойно держаться за руки, не боясь, что кто-то нас заметит.

— Не знаю. На экзамене по зельеварению я понял, что хочу заниматься зельями. Это то, что мне действительно интересно. Только я понятия не имею, как реализоваться. А твои планы? Теперь тебе не надо уезжать в Швецию.

— Я останусь преподавать в Хогвартсе. Но я все равно поступлю в Академию зельеваров. Пусть в следующем году, но это обязательно произойдет, — в ее голосе слышалось столько упрямства, что я усмехнулся. — А может быть, — сказала она после небольшой паузы, — ты тоже попробуешь поступать туда? Будем учиться вместе.

— Ты забываешь одну маленькую деталь: нам нужно будет создать зелье или что-то вроде того, а это не так просто.

— Ну и что? Один раз мы уже попробовали и были почти у цели. Попробуем еще раз, хочешь? Может, нам попытаться создать зелье для твоего отца, колдомедики же утверждали, что небольшие улучшения возможны при надлежащем лечении. Займемся этим вопросом и попробуем что-то придумать! — увлеченно проговорила она.

— Не знаю, — с сомнением протянул я.

— Поверь в себя! — сказала Гермиона, остановившись, и посмотрела мне в глаза.

— Постараюсь, — ответил я, слегка смутившись под ее пристальным взглядом.

— Так, значит, с ближайшими планами ты теперь определился?

— Да, я буду рядом с тобой, — прошептал я и снова поцеловал ее в мягкие губы.