Правильное решение (джен)

* * *

В приемной директора ССБ Мейсу Винду пришлось прождать не менее полутора часов. Хотя адъютант и заверял, что уважаемого магистра примут при первой же возможности, минут через тридцать у Мейса появилось подозрение, что Айсард эту возможность изыскивать совершенно не торопится, а об уважении к представителю Ордена и вовсе велел упомянуть для красного словца. Прождав с час, магистр в этом мнении укрепился окончательно. Через полтора — был абсолютно уверен, что его осознанно пытаются оскорбить.

Мейс досадливо поморщился: вполне ожидаемое поведение для Палпатинского прихвостня — особенно для этого. Арманд Айсард и прежде воспринимал необходимость сотрудничества с Орденом с отчетливым зубовным скрежетом — а сейчас от этого человека и вовсе отборного хаттеза в качестве приветствия можно ожидать. Оставалось только надеяться, что гордыня директора все же не заглушила голос разума.

Послышался шорох открывающейся двери, но Мейс не подал виду, что слышал: все так же стоял перед панорамным окном, заложив руки за спину.

— Магистр Винду. Чем обязан?

Голос больше походил на лай сторожевого пса: отрывистый, низкий и откровенно неприветливый. Обернувшись, Мейс встретился взглядом с рослым, крепко сложенным мужчиной лет пятидесяти. Вид его был так же далек от любезного, как и слова: на широком костистом лице с тяжелой челюстью и резкими, крупными чертами явственно читалось недовольство; светло-голубые глаза смотрели цепко и неприязненно.

— Причина моего визита вам известна, директор, — немногим более учтиво ответил Мейс, оборачиваясь и коротко кивая в знак приветствия.

Айсард и таким подобием вежливости себя утруждать не стал. Пройдя к столу для совещаний, он с хмурым видом указал на ряд кресел вдоль него:

— Присаживайтесь.

Мейс невозмутимо воспользовался приглашением, но про себя с раздражением отметил, что и здесь директор не удержался от почти откровенного хамства: учитывая т-образную форму стола, Айсарду следовало бы занять место напротив посетителя, чтобы тому не пришлось постоянно вертеть головой. А так Мейс не только вынужден был сидеть вполоборота к собеседнику, но и смотреть на него снизу вверх: высота кресел была подобрана с умом, чтобы скомпенсировать даже такой немаленький рост, каким обладал магистр.

— Итак? — протянул Айсард, сцепляя пальцы в замок. — У меня мало времени, магистр. Прошу изложить суть вашего дела.

На лице Мейса заиграли желваки, его глаза угрожающе сузились.

"Будто сам не знает, в чем суть дела, мерзавец..."

— Тела магистров Фисто, Тийна и Колара, — произнес он с нажимом, чеканя каждое слово. — От имени Ордена джедаев я требую их выдачи для медицинской экспертизы и последующего погребения. Не стоит делать вид, что вы не получали подобного запроса из Храма, директор.

В какой-то момент могло показаться, что Айсард и вовсе не слышал этих слов: ни на йоту не изменившись в лице, он продолжал смотреть на магистра все тем же холодным, изучающим взглядом. Мейс, в свою очередь, тоже не спешил отводить глаза, из-за чего со стороны мужчины напоминали двух крупных ворнскров, борющихся за главенство в стае.

— Запрос я получил, — наконец ответил директор. Негромко и очень, очень спокойно. — И ответ на него дал вполне однозначный. Не вижу смысла повторяться, магистр Винду.

— Ваше нежелание идти на сотрудничество не делает вам чести, — холодно произнес Мейс, чуть подаваясь вперед. — Со стороны это выглядит так, будто вы намеренно покрываете опаснейшего преступника. Надеюсь, вам не нужно напоминать содержание Руусанского билля, положений которого об Ордене ситхов...

Взглядом Мейса можно было металл гнуть. Но Арманд Айсард, похоже, был сделан из материала покрепче.

— Никто не отменял, — невозмутимо закончил он. — Включая верховного канцлера Палпатина, в отношении которого вы упорно выдвигаете нелепые и бездоказательные обвинения.

От возмущения Мейс едва не сбился с дыхания. Слов, чтобы выразить его отношение к этой наглости, хватало разве что в хаттезе, сдерживаться от использования которого стало неожиданно тяжело.

— Нелепые и бездоказательные?! — прогремел магистр. И без того обладая внушительным телосложением, он будто стал шире в плечах и выше ростом — даже хитро подобранная высота кресел потеряла весь свой эффект. — Что за фарс вы здесь устраиваете, господин директор? Трое магистров Ордена убиты с помощью светового меча — и вы по-прежнему заявляете, что обвинения в адрес Дарта Сидиуса "нелепы и бездоказательны"?

Айсард криво усмехнулся — гаденькой такой усмешкой, ядовитой. Его взгляд мог своей холодностью посоперничать с проклятыми льдами Зиоста.

— Вы хотите сказать, что трое погибших магистров — насколько мне известно, могущественных воинов и ветеранов многих сражений, — были убиты канцлером Палпатином? Человеком преклонных лет, застигнутым врасплох вашим вторжением? Прошу простить мне скепсис.

— Он простителен, — процедил Мейс, хотя весь его вид говорил об обратном, — для человека, не знакомого с могуществом Силы. Но вам следует понимать...

— Более того, — Айсард чуть повысил голос и вскинул руку, призывая собеседника замолчать. — Если на миг предположить, что ваша версия верна, — еще одна желчная ухмылка вполне ясно давала понять, как директор к этому предположению относится, — и канцлер в самом деле является этим мифическим Дартом Сидиусом и обладает таким могуществом, то как вы объясните свое присутствие здесь?

— Что вы имеете в виду?

— Насколько я могу судить, вы живы. Что же, вы настолько сильнее своих товарищей по Высшему Совету?

Мейс мог бы сейчас пуститься в пространные объяснения, рассказывая и о тонкостях техники ваапад, и о том, как многое ему дали секунды подготовки, оплаченные жизнями павших магистров... мог бы — но смысла в этом не видел: что с Айсардом добром не договориться, он подозревал с самого начала — а сейчас убедился в этом окончательно.

— И что это, по-вашему, доказывает?

— Что ваша версия не выдерживает критики. Даже главный аргумент в ее пользу порождает больше вопросов, чем ответов. А вот твердые факты складываются в довольно неприглядную картину: вскоре после того, как Орден джедаев лишился значительной части своих полномочий и привилегий, четверо магистров арестовывают канцлера и объявляют его врагом Республики. Без доказательств и санкции Сената на арест. Надеюсь, вы понимаете, почему я не спешу принимать ваши слова на веру?

— Доказательства, — Мейс недовольно дернул уголком рта: говорить так о телах павших товарищей показалось ему циничным и кощунственным, — находятся в вашем распоряжении. Раны от светового меча невозможно ни с чем спутать. Какие еще "твердые факты" вам требуются?

Вопрос прозвучал мрачно, почти угрожающе. По всему выходило, что директору факты никакие не требовались — обвинение в государственной измене и вооруженный конвой пришлись бы куда более кстати. Как же отчаянно Мейс жалел, что сейчас не может обеспечить ему ни первого, ни второго...

— Магистр Винду, — Айсарду, похоже, этот фарс тоже наскучил: теперь он даже не утруждался скрыть злость, и слова его звучали резко, почти грубо. — Я не знаю, чего вы сейчас добиваетесь: пытаетесь меня в чем-то убедить, запугать или вовсе... — поморщившись, он плавно повел рукой по воздуху, — ...использовать этот ваш трюк с сознанием, но и первое, и второе, и третье получается у вас отвратительно. Считаете, что сможете использовать раны ваших собратьев как доказательство вины канцлера? Не стоит торопиться, магистр — ведь экспертиза может прийти к выводам, сильно противоречащим вашей версии.

— К каким еще выводам?! — рявкнул Мейс, отшвыривая кресло в сторону и нависая над оппонентом. — Я был там. Я сражался с ситхом и потерял в бою троих братьев! И вы знаете, что это правда, директор. Не пытайтесь лгать мне.

— Вас я во лжи не обвинял. По крайней мере, пока не обвинял, — на лице Айсарда не дрогнул ни один мускул — только взгляд стал совершенно убийственным. — Скажу вам по секрету, я делаю все возможное, чтобы некоторые мои коллеги не спешили с выводами... а они ведь напрашиваются, магистр. Особенно если вспомнить, что в последнее время канцлер всерьез беспокоился за свою безопасность, — а потому около недели назад приказал оборудовать свой кабинет лазерными растяжками с системой распознавания "свой-чужой". Характер повреждений, которые оставляет эта модель, практически идентичен ранам от светового меча. И поверьте мне, в сработавшую охранную систему здравомыслящему человеку верится куда охотнее, чем в историю о зарубившем троих магистров старике.

От человека, добровольно служащего ситху, можно было ожидать чего угодно — но от такой наглой лжи Мейс на какой-то миг потерял дар речи. Он стоял молча, тяжело дыша, и про себя перебирал довольно-таки внушительный арсенал ругательств — как на хаттезе и Всеобщем, так и на других языках. Это неплохо успокаивало, помогая обрести внутренний покой.

— Вижу, у вас все продумано, директор? — осведомился он ровно, будто и не было этой вспышки гнева. — А вас не беспокоит, что правда может открыться, несмотря на все ваши старания?

— Не понимаю, о чем вы, магистр. Если медицинская экспертиза подтвердит вашу версию, я незамедлительно вас извещу. Пока же... — Айсард выдержал многозначительную паузу, посмотрев на собеседника с неприкрытой угрозой, — я не стану делать поспешных выводов. Чего и вам впредь не советую.

Не давая собеседнику возможности ответить, он активировал интерком. Дверь приемной тут же распахнулась, и на пороге возник адъютант.

— Роджерс, проводите магистра Винду к выходу, — бросил Айсард, даже не взглянув в сторону юноши. — Мы закончили.

Мейс угрожающе сузил глаза. Наклонившись вперед, негромко, но твердо произнес:

— Это мы еще посмотрим, директор.

В его голосе слышались отдаленные раскаты грома.

* * *

Апартаменты главы Департамента юстиции не отличались особой роскошью. Обстановка, выдержанная в спокойных светлых тонах, была простой и изящной, без излишеств: явно делалась для себя, а не напоказ. Роланд Артемиус вообще не терпел показушности во всех проявлениях, считая ее признаком в лучшем случае раздутого тщеславия, а в худшем — органичного сочетания последнего со скудостью ума. Ни в том, ни в другом главного республиканского законника не упрекнул бы и злейший враг — коих у него, к слову, хватало с избытком.

Бейл Органа считал огромной своей удачей, что враги у него с этим умным и опасным человеком оказались общие. Вокруг Палпатина и так собралось слишком много личностей, переходить дорогу которым было смерти подобно, чтобы упускать такого союзника. Ходили слухи, что этот немолодой уже мужчина с добрым лицом и стальным взглядом мог состряпать уголовное дело на любого человека в Республике, только имя укажи...

...Жутковатая репутация. Но сейчас Бейл искренне жалел, что она, хоть и имела под собой основания, полностью правдива не была.

— В последнюю нашу встречу с магистром Винду, — Артемиус, отпив ароматного травяного настоя, с негромким звяканьем поставил чашку на стол, — я предупреждал его, что разговаривать с Армандом Айсардом бесполезно. Это очень упрямый и амбициозный человек, который, к тому же, так увяз в этой грязной игре, что выйдет из нее либо победителем... — он сделал паузу, улыбнувшись уголком губ, — ...прошу прощения, верным слугой победителя, — либо, образно выражаясь, вперед ногами. А может статься, что и не образно.

Похоже, сама мысль о таком исходе событий доставляла Артемиусу удовольствие: от его прищуренных глаз к вискам протянулась сеточка тонких морщин, отчего приятное лицо мужчины стало казаться еще более располагающим и добродушным. Только взгляд остался под стать стальному цвету радужки.

— Насколько мне известно, это магистр Йода высказался за то, чтобы дать ему шанс, — Бейл сопроводил эти слова легким пожатием плеч: мол, не простому смертному сомневаться в решении старейшего мастера-джедая. — Джедаи предпочитают не начинать разговоры с угроз.

— Возможно, им реже приходилось бы пускать в ход световые мечи, будь это иначе, — ухватив кусочек сахара серебряными столовыми щипцами, Артемиус бросил его в чашку. С задумчивым, даже философским видом помешал напиток и с видимым удовольствием пригубил. — С некоторыми людьми решительно невозможно разговаривать, если нельзя подкрепить свои предложения парой-тройкой неприятных альтернатив.

— Увы, это верно, — ровно произнес Бейл, ничем не выдав своего отвращения: хотя альдераанцу и самому нередко приходилось идти наперекор принципам и совести, ему претило такое потребительское отношение к закону — будто к оружию. Но как ни мерзко, именно такое сейчас и требовалось. — К сожалению, информация, которой располагает Арманд Айсард, вынуждает к общению с ним.

Бейл с трудом удержался от того, чтобы беспокойно поддернуть рукава костюма: дурная привычка, казалось бы, давно изжитая, неожиданно вновь напомнила о себе. На протяжении всего разговора он не мог отделаться от ощущения, что все его мысли, опасения и недомолвки для Артемиуса — что открытая книга.

Крайне неприятное ощущение. Нервирующее.

— А опасность, которую он собой представляет, вынуждает с ним считаться, — понимающе хмыкнул Артемиус. — Требуется немалая смелость, чтобы проголосовать против Палпатина, когда шею сжимает железная рука ССБ, не так ли?

Бейл мрачно кивнул. С тех пор, как организация Айсарда набрала силу, нельзя было пройти по коридорам Сената и удержаться от нервного взгляда через плечо: все казалось, что спину буравит чей-то пристальный взгляд. Незримое присутствие ССБ ощущалось повсюду: что на Корусканте, что за его пределами. Бейл даже не был уверен, что до его родного Альдераана не дотянулись щупальца этого ядовитого спрута. Точнее сказать, был абсолютно уверен: дотянулись. Не знал только, как далеко и глубоко проникли.

— Совершенно верно.

— И вы хотите, чтобы я эту руку несколько... ослабил?

"Будто ты сам этого не хочешь".

— Это пришлось бы как нельзя кстати. Человек вроде Айсарда ведь не может быть чист перед законом, не так ли?

На лицо Артемиуса будто тень набежала. Казалось бы, оно не потеряло и толики своего благодушия, но взгляд, и прежде холодный, совсем заледенел, а улыбка неуловимо изменилась: чуть более резкий, напряженный изгиб губ сделал ее ядовитой и жестокой.

— О да, разумеется. Мои руки коротковаты, чтобы дотянуться до его должностных преступлений... но он еще и человек. Отец, муж... вернее, был им до недавнего времени. Знаете ведь о его супруге, Габриэлле? Заметная была женщина. Красавица, светская львица...

— Была. До тех пор, пока не оказалась в списках пропавших без вести, — подтвердил Бейл. — Я догадывался, что вы не забыли об этом деле.

Естественно, Бейл не "догадывался" — он был уверен. В тот раз Айсард нанес Артемиусу сокрушительное поражение, которое старый хищник не мог ни забыть, ни тем более спустить врагу с рук. Директор не только отвел от себя все обвинения в убийстве жены, но и втоптал Департамент юстиции в грязь: вскоре после начала официального расследования, следователя, который его вел, уличили в получении взятки в особо крупных размерах и связях с работорговцами, орудовавшими в ту пору на Корусканте. Этот скандал послужил началом настоящей травли: на Департамент напускали одну проверку за другой, поливали грязью в СМИ, приостанавливали полномочия целых отделов, чуть ли не поголовно допрашивали сотрудников — от простого клерка до высшего руководства. Многих из них арестовали, многие лишились должностей, даже сам Артемиус насилу отбился от градом посыпавшихся на него обвинений... естественно, дело Габриэллы Айсард закрыли до лучших времен.

Таких, как эти, например.

— О таких вещах я никогда не забываю, сенатор Органа, — произнес Артемиус так мягко и добродушно, что Бейла пробрала дрожь. — Это дело я понемногу копаю еще с тех пор... информацию, конечно, приходится выуживать по крупицам, но и их накопилось достаточно, чтобы заставить Айсарда понервничать.

Он подлил себе еще настоя, и начавший было выветриваться терпкий горьковатый запах снова наполнил гостиную.

— И в то же время у меня слишком мало улик, чтобы шантажировать его, — заметив, как передернуло Бейла от этих слов, Артемиус коротко хохотнул:

— Ох, Бейл, не кривитесь вы так, словно я вас оскорбил! Вы ведь именно о шантаже меня просили, не стоит стесняться называть вещи своими именами. Так вот, сразу хочу вас предупредить: если вы в самом деле планируете с моей помощью выбить из Айсарда свидетельства против канцлера, то можете об этих чаяниях забыть. Я не волшебник, и в такие сжатые сроки столь увесистого компромата не найду.

Бейл даже не потрудился сделать вид, что услышанное его удивило или разочаровало: Артемиус только что подтвердил его собственные догадки, не более. Время, когда оружие лучше держать в рукаве, давно ушло, и старик не преминул бы пустить свое в ход... если бы был уверен, что оно достаточно смертоносно.

— Боюсь, господин Артемиус, вы превратно меня поняли. Я прошу вас не о шантаже, а о продолжении расследования. Официальном или нет — не столь важно. Главное, чтобы Айсард почувствовал опасность и оказался вынужден защищаться.

Артемиус с ответом не спешил: откинувшись на спинку кресла, он неспешно потягивал свой настой и задумчиво смотрел на собеседника поверх фарфоровой чашки. Бейл незамедлительно подметил, что глаза старика обрели необычный для них блеск и живость.

— Знаете, Бейл... — протянул он наконец, улыбнувшись — как ни странно, на сей раз искренне, — ...был момент, когда я даже испугался: решил, будто вы хватаетесь за последнюю соломинку. Слишком уж сильно, как мне показалось сначала, вы надеялись на удачу, гипотетические улики и гипотетический же компромат. С такими планами немудрено подумать, что положение не просто сложное, а катастрофическое. А так... расследование, говорите? Хотите отвлечь внимание от чего-то? Заставить Айсарда увлечься отражением моих атак и упустить из виду куда более серьезную угрозу?

— Вы прекрасно уловили суть. Так вы сумеете это устроить?

— Поручиться за успех, конечно, не могу — мы на войне, как-никак, а она дама непредсказуемая, — но понервничать Айсарда заставлю. И его, и Пестажа, и некоторых представителей карманной Палпатинской военщины. Какое-то время этим господам будет, чем заняться, — казалось, Артемиус уже смакует предстоящее дело. Его лицо приобрело жутковатое выражение: на нем отразились и азарт, и жестокость, и даже мечтательность.

В который Бейл раз мысленно поблагодарил Силу за то, что этот человек на его стороне. В данный момент, по крайней мере.

— Ничего иного я от вас и не прошу. В очередной раз благодарю за помощь, господин Артемиус.

Поднявшись на ноги, они обменялись крепкими рукопожатиями: может быть, руки Артемиуса и выглядели хилыми, но их хватка была цепкой и сильной не только в фигуральном смысле.

Вежливо улыбнувшись, Бейл попытался осторожно стряхнуть ладонь старика. Но тот не спешил разжимать пальцы.

— Что бы вы ни задумали, Бейл, я надеюсь, что ваш план сработает, — произнес он, глядя сенатору прямо в глаза. — Помните: если мы проиграем, то отправимся на свалку истории вместе с Орденом джедаев. Думаю, вам не нужно напоминать, как на нее обычно попадают?

"Через бесчестье, кровь и смерть. Я хорошо учил историю, господин Артемиус".

— Не нужно. Лично я предпочту отправить туда Палпатина вместе с его свитой.

— А говорят, альдераанцы — сплошь пацифисты. Рад, что встречаются исключения вроде вас, сенатор.

Бейл промолчал. Даже вежливая улыбка будто сама собой исчезла с губ.

Он-то как раз был совсем не рад оказаться таким исключением. Но кто-то же должен?

* * *

С ареста канцлера не прошло и суток, но произошедшие после него перемены уже чувствовались так же явственно, как резкое похолодание после летнего тепла. По крайней мере, для Исанн это было примерно так. Если раньше девочка твердо верила, что все будет хорошо, — даже пережитый во время сепаратистской бомбардировки ужас поколебал ее уверенность совсем немного и ненадолго, — то теперь страх преследовал ее неотступно. Она даже отвлечься ни на что не могла: казалось, весь Корускант был пропитан тягостным ожиданием катастрофы. В СМИ же творился какой-то нездоровый, лихорадочный ажиотаж — мол, что же будет, чьи же головы полетят?

Весело им — всяким экспертам и прочим любителям почесать языком! А у кого-то вся жизнь на кону стоит. Ах, как здорово это пообсуждать и прогнозы построить!

Девочка закусила губу, чувствуя, что еще немного, и она глупо и очень по-детски расплачется. Или взбесится: она всегда злилась, когда ей было страшно. Уже сейчас ее так и подмывало что-нибудь разбить или сорвать накопившиеся эмоции на надоедливой гувернантке, но Исанн сдерживалась: это было бы еще глупее, чем лить слезы. Поэтому она просто стояла, обхватив себя руками и глядя в окно. Лучше бы, наверное, не глядела: патрули, вышагивающие по широкому проспекту далеко внизу, даже с такого расстояния выглядели зловеще. Не они сами, конечно: девочка догадывалась, что патрульные здесь в том числе для того, чтобы защищать ее... но именно это и было жутко: значит, есть от чего защищать. Значит, точно что-то нехорошее должно случиться.

Зябко передернув плечами, Исанн отошла от окна и с ногами залезла на диван. Собралась было включить голопроектор, но вспомнив, о чем сейчас говорят по всей ГолоСети, отдернула руку от вмонтированного в подлокотник пульта. Ну к хаттам.

Какое-то время она сидела в тишине, сцепив руки в замок и уставившись в одну точку. За окном сгущались сумерки, погружая гостиную в полумрак. А дурацкие мысли в голове все множились и множились... и почему-то назойливее их всех было воспоминание о сегодняшнем дне в школе. О том, как девчонки, еще вчера готовые на все, лишь бы войти в круг ее подружек, шарахались от Исанн, как от прокаженной, и ядовито перешептывались за ее спиной:

" — Недолго ей нос задирать осталось: как ее папашу в тюрьму бросят, так сразу скромнее станет!

— Да кто ее здесь держать будет? В приют отправят, как сиротку. И поделом: а то гонору, как у принцессы!"

Девочка стиснула кулаки, до боли впиваясь ноготками в кожу. Ничего, пусть себе эти дуры, сенаторские дочки, хихикают, сколько влезет — такая смешливость обычно от куриных мозгов бывает. Просто их папаши, разжиревшие на воровстве и взятках, очень хотят верить, что канцлер и его "цепной пес", Арманд Айсард, скоро перестанут мешать им жить на широкую ногу... да только рано они обрадовались! Канцлер еще жив. Ее папа — на свободе, и Исанн бы посмотрела на смельчака, который вздумает его в чем-то обвинить! И армия, и флот верны присяге, они не станут подчиняться каким-то джедаям и их прихвостням из Сената. Так что все будет хорошо. Не может быть по-другому.

"Мы еще посмотрим, кто будет смеяться, когда канцлер вернется к власти".

Представив себе, как на чрезвычайной сессии верные Палпатину сенаторы в один голос провозглашают его единственным законным правителем Республики, а джедаев — преступниками, девочка чуть приободрилась. Примерно на полминуты — а потом фелинксы заскреблись на душе с удвоенным энтузиазмом.

Если бы все было так здорово, в небе сейчас мирно курсировали бы гражданские спидеры, а не тяжело рассекали воздух бронированные полицейские транспортники.

Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, Исанн собралась было заняться какой-нибудь ерундой — скажем, порисовать или поупражняться в игре на фортепиано, — когда услышала звуки шагов. Проходили, похоже, двое человек, причем мужчин — поступь обоих была тяжелой, явно не женской.

"Один — точно папа, больше некому. А вот кто второй?"

Исанн беспокойно заерзала на диване, борясь с искушением выскочить в коридор и пристать к отцу с расспросами. Появление гостей в такое раннее время означало только одно: случилось нечто из ряда вон выходящее, и папе требовалось срочно обсудить это с кем-то из союзников. В последний раз такое было накануне нападения сепаратистов на Корускант...

Усилием воли она заставила себя остаться на месте и затаить дыхание. Что-то однозначно случилось. Что-то опять пошло не так. А это значит, что если Исанн попадется отцу на глаза, то он отправит ее в детскую или классную комнату, под бдительный надзор гувернантки — чтобы дочь не услышала чего лишнего и под ногами не путалась.

Девочку такой вариант не устраивал категорически: она была твердо намерена выяснить, что стряслось на этот раз. Пусть даже это знание добавит ей ночных кошмаров, в которых и так недостатка не было.

Выждав, пока взрослые минуют двери гостиной и отойдут на порядочное расстояние, Исанн на цыпочках выскользнула в коридор. Первым делом метнулась на первый этаж, в кухню: она давно уже наловчилась подслушивать разговоры, приставляя стакан к стене соседней с отцовским кабинетом комнаты. Обратно к лестнице пробиралась, навострив уши и воровато озираясь по сторонам: большую часть прислуги отец распустил пару недель назад, оставив хозяйство на дроидов, но гувернантку увольнение почему-то не коснулось. У Исанн давно уже зародилось подозрение, что та была как минимум внештатной сотрудницей ССБ — по крайней мере, обо всех провинностях подопечной она докладывала работодателю со скрупулезностью профессиональной стукачки. Не хватало еще попасться ей на глаза в самый неподходящий момент.

Но все прошло благополучно: никем не замеченная (даже дроидов по дороге не встретилось), Исанн добралась до маленькой комнаты отдыха, уже год как служившей ей "постом прослушивания". Здесь было куда удобнее и безопаснее "совать нос не в свои дела", чем стоя под дверью: слышно было лучше, а ловили реже. Вернее, до сих пор не ловили ни разу.

Удобно устроившись на пуфе, она приложила стакан к стене и прижалась ухом к его донышку. Голоса, до этого неразборчивые, сразу стали звучать отчетливей. Несмотря на волнение, от которого сердце бешено колотилось, казалось, где-то в районе горла, девочка улыбнулась: папин кабинет был буквально нашпигован всевозможной аппаратурой против электронной прослушки, а от таких грубых и примитивных методов защиты не имелось.

Выровняв дыхание и сосредоточившись, Исанн обратилась в слух...

* * *

— Не думаю, что у них хватит на это духу, Арманд. Бейл Органа, Мон Мотма, прочие... они могут громко разглагольствовать в Сенате. Могут ловко жонглировать законами, подкупать, шантажировать, баламутить воду еще сотней способов... но планировать вооруженное сопротивление? Не их стиль.

Несмотря на категоричность собственных слов, Сейт Пестаж не выглядел таким уж уверенным. Человек, будучи абсолютно убежденным в своей правоте, смотрит на собеседника чуть свысока и всем своим видом выражает нежелание слушать. Пестаж же явно обдумывал слова собеседника, судя по тому, как было напряжено его лицо и беспокойно постукивали по подлокотнику кресла длинные "паучьи" пальцы.

— Стиль — штука гибкая, меняется в соответствии с ситуацией. Факты же, — Арманд выразительно хлопнул ладонью по инфопланшету, — складываются в довольно неприятную картину. Планетарные вооруженные силы исподтишка приводятся в боевую готовность, Сейт, это я могу тебе точно сказать о Чандрилле, Набу, Родии, Кореллии и еще паре десятков миров. В "спортивных секциях" и "молодежных кружках по интересам" народное ополчение тренируют уже не меньше года...

— Не ты ли говорил, что народ готов за канцлера хоть сейчас пойти на штурм Храма?

— Я говорил, что это касается наиболее стратегически важных миров, включая Корускант, — но не всех. Кое-где настроения прямо противоположные. А Таркину следовало бы пообщаться с некоторыми своими коллегами, прежде чем распинаться о том, как крепко моффы держат в руках свои сектора.

— И ты всерьез полагаешь, что не успеет Палпатин вернуться на трон, как нам придется разбираться с повстанческим движением?

— На трон? — Арманд скептически фыркнул. — Торопишь события. Для того, чтобы взойти на трон, нужно еще собрать государство по частям. А мы до сих пор не решили проблему предыдущих сепаратистов, чтобы разбираться с новыми.

— Не думаю, что наши господа демократы осмелятся поднять свои миры на вооруженную борьбу. Они хорошо понимают, что в условиях военных действий нам простится даже База Дельта Ноль — общественность спишет на борьбу с сепаратистами. Да и воевать с Республикой... что значат планетарные вооруженные силы, наемники и народное ополчение по сравнению с республиканским флотом и ВАР? Смех один.

Пестаж по-прежнему держался уверенно. И все же он нервничал, сомневался: это было заметно по тому, как часто и широко раздувались его ноздри при дыхании, как время от времени застывал его взгляд, фиксируясь на одной точке.

"Хорошо, что сомневается. Значит, видит дальше собственного носа".

— Флот и армия, — с нажимом произнес Арманд, чуть подаваясь вперед, — состоят из живых существ. Существ с собственными приоритетами, интересами и привязанностями. И далеко не все эти существа преданы канцлеру и государству сильнее, чем правительствам своих родных планет. Хаттовы двойное подчинение и двойная лояльность — вечные беды Республики, и чтобы изжить их полностью, нам потребуется не десять и даже не двадцать лет. Если сейчас та же Кореллия торжественно объявит о сецессии, как ты думаешь, за кем последует подавляющее большинство офицеров-коррелианцев?

— Разве твои молодцы получают жалованье не за то, чтобы подобного не случилось?

— За это в том числе. Но ССБ — сдерживающий фактор, а не панацея, ты это прекрасно понимаешь. Полностью исключать возможность бунтов я бы не стал.

Судя по тому, что на сей раз Пестаж смолчал, едва заметно кивнув, он тоже не страдал неуместным оптимизмом на этот счет. Пусть большая часть флота и армии была преданна канцлеру, но в условиях нынешнего раздрая и нелояльные десять процентов могли доставить немало проблем...

"У нас вообще основная проблема в том, что все хорошо в целом. А как присмотришься, понимаешь: частностей набирается слишком много, и все они препротивнейшим образом дополняют друг друга".

— Кроме того, даже без перебежчиков некоторые миры будет сложно призвать к порядку: вспомни кампании против сепаратистов — легко было взять ту же Кейто-Неймодию, даже имея полный карт-бланш на применение силы и относительную сплоченность наших рядов? И джедаи, которые сейчас десятками самовольно покидают фронт и не к кому-нибудь, а к нашим неблагонадежным друзьям, в этот раз окажутся не на нашей стороне. Если не принять меры вовремя, повстанцы могу превратиться в силу, с которой придется считаться.

— Неорганизованную, разобщенную и уступающую Республике по всем показателям.

— Верно. Но бунт — он как чума, Сейт: вспыхивает непредсказуемо, распространяется быстро, лечится трудно. А мне, признаюсь честно, война до смерти надоела. Хотелось бы, как бы наивно ни звучало, воочию увидеть тот мир и порядок, о котором мы говорим в пропаганде.

Пестаж мотнул головой — проявление эмоций, которое редко можно было заметить за ним:

— Все-таки любишь ты видеть наштаха в садовой ящерке. Даже если и вспыхнут бунты на паре-тройке планет, подавить их будет нетрудно — рычаги у нас есть, и не только военные. Конфедерация могла бы осложнить задачу, но мы оба знаем, что она дышит на ладан: банкроты, которые доживают свои последние дни на жалкие остатки кредитов, выданных разорившимся банковским консорциумом... — он саркастически улыбнулся тонкими бескровными губами. — Я понимаю твое беспокойство, Арманд, но не разделяю. В худшем случае мир и порядок придется отложить на пару лет. С каких пор тебя заботят подобные мелочи?

— С тех же, с каких они заботят Палпатина. Лично я не хотел бы объясняться перед ним, почему за время, что он оставался не у дел, его государство уменьшилось на треть.

Последняя фраза произвела должный эффект: Пестаж переменился в лице и судорожно стиснул пальцы — похоже, в красках представил себе недовольство Палпатина таким исходом.

— Надо полагать, с нашими военачальниками ты уже поделился этими соображениями?

— Только необходимым минимумом. Точно так же, как и с моффами — я дал им ровно столько информации, чтобы они обратили внимание на прямые угрозы. Всего масштаба проблемы некоторым лучше не знать: тут же охоту на ведьм устроят, а то и чего похуже.

Пестаж одобрительно кивнул:

— Верно, бестолковые инициативы нам сейчас ни к чему. Рад, что ты понимаешь это. Что касается твоего предупреждения, то не думай, что я не отнесся к нему всерьез... но в первую очередь нас всех должен волновать исход голосования и сохранность наших голов — остальное может подождать до тех пор, пока Палпатин не вернется к власти.

Вдруг лицо его помрачнело. Откинувшись на спинку кресла, Пестаж сложил пальцы домиком — как часто делал в минуты волнения, чтобы не выдать его другими, более нервными жестами.

— Мне вот что совсем не нравится в этом раскладе, Арманд... если джедаи вместе с их сторонниками из Сената действительно готовят открытый бунт, то жизнь Палпатина находится в большей опасности, чем мы предполагали раньше. Знаю, у пятьсот первого легиона план штурма продуман от и до, но я бы не хотел полагаться во всем на клонов: джедаев нельзя недооценивать, они могут держать оборону дольше, чем мы предполагали...

— Значит, канцлеру может потребоваться защита кого-то постороннего. Кого-то, кто сможет оказаться рядом в тот момент, когда джедаи замыслят убийство.

— Никогда так не радовался этой твоей хитрой ухмылке. Есть кандидатура на примете?

— Полагаю, ты догадываешься.

— Скайуокер уже подвел нас однажды, — Пестаж скривился, будто сама эта фамилия была ему отвратительна. — Возможно, Палпатин и ставил на него, но ставка эта не сыграла.

— Не сыграла один раз, сыграет в другой, — Арманд равнодушно пожал плечами. — Надо уметь давать людям второй шанс, Сейт. Если я хоть что-то понимаю в происходящем, то сейчас парнишка стоит гораздо ближе к верному пути, чем в ту ночь. Нужно только подтолкнуть его еще немного.

Пестаж не мог знать, что на экране планшета, по которому Арманд в задумчивости постукивал пальцем, отображалось дело Падме Амидалы Наберрие — оппозиционерки, заговорщицы... и любимой женщины одного очень далекого от идеала рыцаря-джедая.

"Все-таки есть рациональное зерно в джедайском вероучении: эмоциональные привязанности — самая полезная человеческая слабость после глупости и тщеславия".

* * *

Разговор продолжался так долго, что у Исанн заболело ухо и онемели пальцы руки, в которой она сжимала стакан. Девочка с жадностью ловила каждое слово, не обращая внимания на эти мелкие неудобства: как о них вообще можно думать, когда она, одиннадцатилетний ребенок, оказалась посвящена (пусть без отцовского ведома, но так даже интереснее!) в тайны, о которых не знали даже моффы и генералы?! Азарт и любопытство даже ненадолго заглушили страх перед войной... до тех пор, пока отец не упомянул о своем давнем враге, Роланде Артемиусе. О том, что тот делает все, чтобы помешать сторонникам Палпатина добиться цели. Что, быть может, попытается арестовать отца, Пестажа или Маса Амедду — безо всяких доказательств, просто натравив на них верные войска Департамента юстиции...

Вот тогда у девочки неприятно екнуло сердце и пересохло во рту. В голове крутились, все никак не желая затихать, слова: "Время игры по правилам закончилось с арестом Палпатина. Для них это столь же очевидно, как и для нас".

В тот момент ей вновь стало страшно. Но не это заставило ее отпрянуть от стены, не дослушав разговор до конца. Не из-за этого она сидела сейчас на диване в другом конце комнаты, прижав колени к груди и до крови кусая губы.

Отец и Пестаж говорили что-то о ее матери. Немного и не очень понятно: отцу явно была неприятна эта тема... но обсуждали они ее пропажу как какое-то преступление, следы которого нужно скрыть.

Но это же ерунда какая-то! Исанн хорошо помнила, что мама ушла сама, а папа просто не стал искать — слишком устал от ее бесконечных истерик и претензий, чтобы пытаться сохранить брак. Но он очень ее любил, несмотря ни на что, и точно не причинил бы ей вреда! Или...

"Нет, — сердито отрезала девочка. — Никаких "или". Просто этот гад, Артемиус, пойдет на все, чтобы бросить папу в тюрьму и сделать при этом вид, что действует по закону".

Мысль, что женщины из богатых семей просто так не исчезают, Исанн со злостью отбросила. Галактика большая, а мама в последнее время вела себя очень странно. Улетела на какой-нибудь Кашиик, к мохнатым вуки, за права которых так переживала, и ищи ее теперь...

Она так увлеклась своими переживаниями, что не услышала шагов за дверью — только вздрогнула от неожиданности и испуга, когда в комнату вошел отец. Уже по тому, каким хмурым и суровым взглядом он смотрел на дочь, застывшую от страха и по-прежнему сжимавшую в руке стакан, было ясно: оправдываться бесполезно.

— Сколько раз, — прогремел Арманд, зловеще нависая над девочкой, — я говорил тебе, чтобы ты не смела подслушивать разговоры?!

— Часто, — прошептала Исанн, вжимаясь в спинку дивана и отчаянно желая просочиться через нее и провалиться сквозь стену. — Пап, прости меня, пожалуйста...

В этот момент она совершенно позабыла о том, что почти взрослая: в прошлый раз отец грозился выпороть ее до крови за подслушивание и сейчас, судя по всему, намеревался эту угрозу исполнить.

— Ты хоть понимаешь, что может натворить маленькая девочка, которой известны такие вещи? Что ты способна так навредить, как немногие шпионы сумеют?!

— Но я не... ай! — конец фразы оборвался жалобным вскриком: Арманд залепил девочке такую пощечину, что у нее зазвенело в ушах. Едва она смогла поднять голову, как немедленно получила еще и подзатыльник, который чуть не сбросил ее с дивана.

— Умный враг, — прорычал Арманд, схватив дочь за подбородок и рывком запрокинув ей голову, — способен извлечь выгоду из любой информации. Даже из пары слов, случайно сказанных глупой маленькой девочкой. Ты можешь сама не понимать, что сболтнула лишнего — в то время как какой-нибудь Артемиус уже сделает из твоего невинного детского лепета нужные выводы. Ты этого хочешь, когда суешь нос в дела, которые тебя не касаются?

— Я же с ними не разговариваю! И не буду никогда, я не такая глупая!

Исанн всхлипнула, изо всех сил пытаясь сдержать рвущиеся из груди рыдания — со слезами уже не получилось, и они градом катились по раскрасневшимся щекам. Чего она в тот момент испытывала больше — стыда, обиды или страха, — девочка и сама бы не могла сказать.

— Сейчас такое время, дочь, что тебя могут и не спросить.

Тяжело вздохнув, Арманд отпустил ее. Потянулся было к пряжке ремня, но смерив взглядом зареванную, испуганно сжавшуюся дочку, с раздражением махнул рукой.

— Твое счастье, что у меня нет времени как следует наказать тебя. Но ты добилась того, что в твое благоразумие я больше не верю. Теперь ты и шагу без ведома мадам Дереле не сделаешь: возможно, более строгий надзор помешает тебе творить глупости.

Исанн, потирая щеку, хмуро смотрела отцу вслед, пока он не скрылся в коридоре. С каждой секундой стыда за свой проступок девочка испытывала все меньше: его стремительно вытесняли обида и злость. Вместо того, чтобы толком что-то объяснить, ее отлупили и отчитали, как несмышленого ребенка. И будто этого мало, собираются лишить даже той невеликой свободы, что у нее была!

Вскочив на ноги, Исанн бегом кинулась в свою комнату: пусть ей запрещалось бегать по дому, но эмоции ведь надо куда-то деть! Ворвавшись к себе, она с размаху плюхнулась на постель — с которой тут же вскочила, заслышав писк комлинка.

Как оказалось, пришло сообщение от Сейли, ее подруги — одной из немногих настоящих, если не единственной. Она приглашала сходить куда-нибудь в кафе, развеяться после школы.

Исанн задумчиво покрутила комлинк в руках. Та часть ее сознания, которая считала себя взрослой и разумной, была категорически против: сейчас выходить на улицу было небезопасно, а уж тем более в одиночку, не предупредив телохранителя — который наверняка упрется и скажет, что гулять подопечной не положено. Но... это всего лишь поход в кафе с подружкой, что плохого может из этого выйти? К тому же отец вряд ли шутил, говоря, что скоро Исанн и шагу нельзя будет сделать без ведома гувернантки. И что, она должна бездарно растратить последний день свободы, сидя в комнате и мучаясь кошмарами наяву?

Ну уж нет! Раз к ней относятся как к ребенку, почему бы действительно им не побыть?