Записки герцогини Придд, или О несравненный спрут моей души (гет)

Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку обомлел, всех уважать себя заставил и лучше сделать не сумел. При том, что дядя Эйвон в невозбужденном состоянии — одно из самых кротких и безответных созданий на свете. Но этой ночью с ним творились чудеса…

Посреди ночи дядю разбудило чудесное видение. Как описывал дядя, ему явилось ангельское дитя.

Он проснулся от громкого хохота, который дитя издавало. Открыв глаза, дядя увидел парящее над ним лицо девочки, которая строила ему гнусные рожи.

Надо сказать, что дядя совершенно не удивился: он ложился спать с ощущением, что этой ночью случится нечто необыкновенное. Да и вообще — последние недели в нашем замке происходило слишком много сверхъестественного. Дядя до последней минуты боялся признаться, что всё это предвещает беду.

И тут дитя подтвердило его худшие опасения, ибо изрекло:

— Ты дурак, и тебя укусит рак.

Дядя понял, что час гнева настал, и вскочил с постели.

— Иди за мной и получишь хвост трубой, — ободрило дитя и выплыло из комнаты.

Самоотверженный дядя вскричал:

— Погоди, я разбужу жену и сына!

— Не боись, их папаша спустит вниз, — сообщило божество. — Щас я папку позову, будет дело на плаву.

— Будь милостива, приведи! — взмолился Эйвон. — Без моей семьи я шагу не сделаю!

Дитя недовольно молвило:

— Кто промедлит как дурак, скоро будет дохлый рак, — но дядя настаивал, и вскоре услышал в пустом углу спальни трубный глас "папаши", который немного поругался с дочкой, но сдался после ее "А я ХОЧУ, чтобы ты их вывел!"

— Папаша выведет, — подтвердило дитя. — Ну, чего стал столбом? Пошли!

— А наши гостьи — госпожа Луиза и ее дочь! — настаивал Эйвон.

— Да кому бы сдалось тебя спасать, если бы мамаша остыла. Мамаша выгребется, а сестрица тем более, — грубо ответило видение, ненадолго повергнув дядю в ступор при открытии, что это — дочь его ненаглядной Луизы.

Эйвона озарило, что своим спасением он обязан этой необыкновенной женщине, которая вымолила его жизнь у своих могущественных родственников. Его восхищение Луизой не знало границ.

— Ну, чего стал? — грозно повторила спасительница.

— А люди?! — вскричал Эйвон. — А кузина Мирабелла? А девочки, Айрис?

— Кого могу, того спасу, — отрезало чудо. — Кого не могу, оставлю здесь. Иди за мной, а будешь упираться, папку позову. Кто не встанет в пять минут, будет тут иметь капут. Ты только всех задерживаешь. Ну?

Дядя сдался.

Незадолго до полуночи спасительница вывела его на нашу родовую скалу, под сень костяного дерева.

Там теснилась большая компания: госпожа Гастаки в сопровождении Луизы и Селины, на заглядение усатый капитан Арамона и кузен Наль с бесчувственной тетей Аурелией, печальный Невепрь и злобная я с сестрами на его спине.

Дейдри и Эдит плакали, Невепрь цокал копытами, а я места не находила от бешенства и бессилия.

Я вспоминала, как мило разбудили меня — холодное копыто вежливо ткнулось мне в нос и бодалось, пока я не встала, не схватила сестер и не села Несвину на спину; он привез нас сюда, и мы сидели здесь, под костяным дубом, а все окружающие шикали и повторяли словно молитву, что мы больше ничего не можем сделать.

Не вертись, Айрис, не шуми, не клацай зубами.

Ненавижу.

Каменные кабаньи морды со скалы сочувственно кивали мне, пугая малышку Эдит, и пришлось прикрикнуть на них. Они присмирели, но шепотом говорили то же самое: нас страшно, но увы, больше ничего нельзя сделать.

В небе светила преотвратная луна, и Цилла строила ей рожи.

Аурелия очнулась и попросила воды, камни шепотом жаловались на жизнь, а у нас не было ни талла денег. Наши спасители не разрешили нам взять ничего из обреченного замка. Только госпожа Луиза имела небольшой запас собственных средств, а также немного еды.

Дядя Эйвон, обняв меня и сглотнул слезы:

— Девочка моя… Мы живы... Радуйся тому, что есть… Всегда может быть хуже…

— Дурак! Иди вон, жуй ворон, у тебя в носу пистон, — сказала Цилла, и я была с ней абсолютно согласна.