Основатели (джен)

Со дня их отбытия из замка благородного дома Селвинов прошло уже дней десять, а Реувен по-прежнему не давали покоя возмущение и горькая обида. Разумеется, ее спутникам не в чем было упрекнуть лорда Селвина — напротив, Элазар, почуяв наживу, прямо-таки расстилался перед ним, а Годрика подкупила его щедрость — добродетель, как известно, присущая лишь истинной знати. Почти неделю они пользовались гостеприимством лорда Этельберта: ели, пили и отсыпались на славу. Годрик с простодушным рвением новообращенного поспешил попробовать себя в роли наставника: не дожидаясь приезда в Хогвартс, он занялся обучением своего подопечного, юного Этельстана, крепкого одиннадцатилетнего мальчишки. Необычно крупный для своего возраста, Этельстан из-за этого казался глуповатым. Крауч всё свое время проводил в соседнем селении, практикуясь, как он говорил, в своем ремесле. Элазар же каждый день поднимался на замковую стену, чтобы с мрачным удовлетворением отмечать, что фениксианцев становится всё меньше — пока однажды, вернувшись, не возвестил своим спутникам, что все их преследователи мертвы. Слава Всевышнему, великому и справедливому!

Едва опасность миновала, вновь объявился Морхозий. Никто даже не заметил, как тот пришел — просто однажды Реувен повернула голову и обнаружила, что гоблин сидит рядом с ней за столом и с аппетитом поглощает копченый окорок.

— Поглядите-ка на этого пройдоху! — воскликнул Годрик со смехом. — Стоило ему только почуять угощение нашего доброго хозяина, как он уже тут как тут! Где тебя носило, мой большеносый приятель?

— Я был вынужден отлучиться по некоторым неотложным делам нашей семьи, — ответил Гринготт, запихивая в рот огромные куски окорока.

— По неотложным делам! Знаю я твои неотложные дела, хитрюга! — расхохотался Годрик. — Когда на нас напали разбойники, тебя уже не было с нами. Ну же, нечестивец, сознайся: ты заранее почуял опасность и решил вовремя улизнуть, чтобы не попасть в заварушку вместе с нами? А потом не возвращался, потому что у нас закончилась провизия?

Годрик был недалек от правды, и потому Морхозий предпочел сделать вид, что не услышал.

На исходе недели Элазар и его спутники засобирались в дорогу. Селвин уговаривал их погостить у него подольше, но Элазар опасался, как бы осень (а вместе с нею — непогода) не застала их в пути. Великодушный лорд Этельберт дал им с собою денег — правда, немного; но зато он пожаловал им двух прекрасных коней — для Годрика и Элазара — и две запряженные волами подводы, груженные бочками солонины, копчеными утками и гусями, свиными колбасами, зерном, мукой, медом, бочонками вина и превосходным овсом для лошадей. Увидев всё это, Элазар рассыпался в самых витиеватых благодарностях; Годрик тоже от души поблагодарил Селвина, уже в который раз убедившись, что их лорд — самый благородный лорд из всех, что ему встречались; а Бени и Крауч донельзя обрадовались, что теперь им не придется идти за повозкой пешком.

— Ученого человека красит мудрость, а знатного господина — щедрость, — протараторил Крауч, кланяясь Селвину на разные лады. — Кто на дары не скупится, тому сладко спится.

— Вот ей-богу, никогда не слыхал таких присловий, — хмыкнул Годрик. — Скажи, братец, а уж не сам ли ты их выдумываешь, часом?

В день их отъезда, провожая гостей, Селвин — кажется, впервые за всё время — обратился к Реувен. Отозвав ее в сторону, он произнес со снисходительной улыбкой:

— Жена моя, да пребудет она в Божьей милости среди Его ангелов, была из вашего племени; вот и видом ты на нее походишь. Приятно это моему глазу. Конечно, Господь не был так щедр к тебе и не одарил тебя ее красотою, да и летами ты куда старше, но… если желаешь, можешь остаться в моем замке — будешь мне прислуживать.

Лорд Селвин, похоже, искренне полагал, что оказывает ей великую честь. Реувен, оскорбленная до глубины души, задохнулась от возмущения и едва удержалась от резких слов. Титаническим усилием она выдавила из себя учтивый отказ. Селвин посмотрел на Реувен так, словно та отказалась от мешка, набитого золотом, но с легкостью отпустил — верно, он и в самом деле невысоко ее ценил. Реувен подозревала, что лорд Этельберт забыл об их разговоре, как только она вместе с остальными покинула замок — но сама Реувен никак не могла забыть обиду, которую Селвин, сам того не ведая, ей нанес. Стояла ясная погода, они ехали через мирные зеленые земли по хорошим дорогам, с припасами, которых хватит на весь остаток пути, а то и дольше — но Реувен всё это было не в радость. Снова и снова в памяти всплывали слова лорда Селвина. Реувен покинула квартал волшебников, окончательно убедившись, что там, среди почтенных магов, живущих по старинным обычаям, ее никогда не станут воспринимать всерьез; она надеялась, что в другом, более открытом и более свободном внешнем мире ее талантами и ее мудростью не станут пренебрегать. И что в итоге она получила? Лишь презрение и непонимание. Мало того, что лорд Селвин отказался увидеть в ней наставника (уж точно в тысячу раз лучшего, чем невежественный рыцарь, не умеющий даже читать!) — так еще и решил, что Реувен будет польщена предложением стать его служанкой. И так — с горечью понимала Реувен — будет всегда: с любым лордом, с любым магом, с любым мужчиной…

Громкий вскрик отвлек Реувен от ее безрадостных размышлений — то Бени свалился с подводы, на которой ехал вместе с Этельстаном. Дело было так: Бени, забравшись на подводу поближе к новому члену их разношерстной компании, всю дорогу с любопытством его разглядывал. Завести разговор у Бени никак не получалось: Этельстан был малый немногословный и по большей части молчал, сосредоточенно управляя волом. Наконец, не выдержав, Бени спросил Этельстана шепотом:

— А у тебя правда есть хвост?

У Бени и в мыслях не было ничего дурного, но Этельстан (которому, должно быть, не в первый раз задавали этот вопрос) ужасно разобиделся.

— Нет у меня никакого хвоста! — выкрикнул он срывающимся голосом — и не успел Бени и глазом моргнуть, как слетел с подводы.

— И поделом тебе, — беззлобно хохотнул Годрик. — Нечего моего ученика дразнить.

Бени встал, потирая ушибленную руку — он свалился набок, на мягкую траву, и ему было не столько больно, сколько обидно. Нащупывая в рукаве куртки волшебную палочку, Бени мстительно прикидывал, кого бы напустить на Этельстана — оводов, ос или и тех, и других; но тут Элазар, проезжавший мимо, дернул Бенциона за ухо:

— Не вздумай!

— Но рабби Элазар! Он первый спихнул меня с подводы! — попытался было возразить Бени.

— Это подвода его отца, — сказал Элазар раздраженным шепотом. — И волы его отца, и припасы его отца; мы теперь путешествуем на деньги его отца, и надеюсь, его отец и впредь будет помогать нам, когда мы станем обустраиваться в Хогвартсе. И потому мне совсем не нужно, чтобы этот высокородный сопляк передумал ехать с нами из-за того, что его закусали твои оводы — или кого ты там задумал на него наслать.

Бени хотелось плакать от обиды, но он глотал слезы, чтобы другие не заметили.

— Что же мне тогда делать, учитель Элазар?

Элазар наклонился к Бени с седла.

— Придумай, как отплатить ему, — посоветовал он, — но так, чтобы никто не понял, что это твоих рук дело.

Вечером, когда они остановились отдохнуть и перекусить, Этельстан обнаружил у себя в питье комок мух. Всё бы ничего, да только он уже успел выпить половину.

— А ты не глазей по сторонам, — сказал ученику Годрик, — а гляди, что пьешь и что ешь. Так и дохлую крысу съесть недолго. Помню я одну историю, которая приключилась с моим приятелем Хьюбертом Крысоловом, когда мы с ним на пару охраняли купцов, идущих в Палестину. Из-за того случая его Крысоловом и прозвали… — и разомлевший от сытной еды и доброго питья Годрик пустился в воспоминания.

* * *

Однажды, едва они, хорошенько выспавшись и поев, тронулись в путь, Годрик отчего-то забеспокоился.

— Послушайте, — он поднял руку, призывая спутников прислушаться. — Что это за звук? Сдается мне, у нашей повозки с колесом неладно. Эй, братец вор, — обратился он к Краучу, — будь любезен, погляди, что там стряслось. А то не хватало еще оказаться без колеса в чистом поле.

— Безмерно счастлив услужить благородному сэру рыцарю, — поклонился Крауч, тряхнув вихрастой головой. Нелепо вскидывая ноги, он подбежал к остановившейся повозке, присел на корточки, внимательно осматривая колесо; потом легко, как кошка, скользнул под повозку и сказал оттуда своим спутникам:

— Благодарение Господу и всем его святым, колесо в полном порядке!

— Ну, слава Богу, — вздохнул Годрик. — А что это ты делаешь под повозкой?

— Жена весела, да муж угрюм, — ответил Крауч. — Колесо цело, да ось треснула — вот-вот переломится.

Годрик нахмурился.

— Как же нам быть, братцы? — он оглянулся на Элазара. — Со сломанной осью мы далеко не уедем.

Крауч проворно вылез из-под телеги, отряхнулся и подскочил к Годрику — словно вырос из-под земли.

— Если вашему слуге Краучу не изменяет память, тут неподалеку есть селеньице. Вон там, за мостом, — он махнул рукой. Элазар и остальные не смогли ничего разглядеть из-за небольшой рощицы молодых дубков — но, проехав еще немного, и правда завидели мост, ведущий через реку, и домишки по ту сторону реки. По эту же сторону скучал человек, по-видимому, взимавший с путников плату за пользование мостом.

— Послушай, добрый человек, — обратился к нему Элазар, протягивая монету, — у нашей повозки треснула ось. Нет ли в твоей деревне человека, который мог бы ее поправить?

Хранитель моста попробовал монету на зуб и, удовлетворенно крякнув, спрятал ее в кошель.

— Человек-то имеется, — ответил он. — Аарон Уизли, кузнец. Да только захотят ли почтенные господа к нему идти?

— Отчего же не захотеть? — удивился Годрик.

Хранитель приставил ладонь ко рту и, подавшись вперед, сообщил таинственным шепотом:

— Он у нас того… колдун. Вон его дом, сразу приметите, — и он указал Годрику и его спутникам на чудное строение, возвышающееся над прочими домами. Покосившееся, неуклюжее, оно походило на свинарник, к которому кому-то взбрело в голову прилепить другие постройки; кое-где сложенное из камней, кое-где — из глины, а кое-где и из дерева, оно заканчивалось кособокой крышей с непонятной блестящей штуковиной, вертевшейся туда-сюда.

— Оно ничего, что колдун, — добродушно сказал Годрик. — Известное дело, кузнецы все колдуны.

Они проехали по мосту — и чем ближе они подъезжали к дому кузнеца, тем более странным он казался. Окошки все были разные: большие и маленькие, то круглые, то квадратные, то вообще многоугольные; пристройки второго этажа, чудилось, в любое мгновение могли рухнуть — до того беспорядочно они были налеплены; стены выглядели, как одежа бедняка — одни прорехи да заплаты; а из дыр в крыше непрерывно валил дым. Перед домом, раскачиваясь на каком-то необыкновенном стуле с изогнутыми полозьями вместо ножек, сидел сам хозяин дома, рыжий, жилистый и худой как жердь. Всё его лицо, шея и даже руки были покрыты веснушками.

— Это ты кузнец Аарон Уизли? — спросил его Годрик. — Правду говорят, что ты колдун?

Кузнец с достоинством наклонил голову.

— А то как же, колдун, — ответил он. — И отец мой был колдуном, и дед. А вот, поглядите, коли не верите: я на улице прохлаждаюсь, на стуле качаюсь, а между тем в кузнице меха сами раздуваются и молот сам по наковальне бьет, — и верно: заглянув в кузницу, Годрик и его спутники увидели, как меха и молот, соединенные со стулом кузнеца некими мудреными рычагами, размеренно двигаются.

— И в самом деле, колдовство! — восхитился Годрик. — Видал я магов, но такого могущественного никогда прежде не встречал.

Аарон Уизли был явно польщен, а Реувен засомневалась.

— Разве это магия? Больше напоминает механику, — сказала она Элазару вполголоса.

— Какая нам разница, Реувен? Меня скорее заботит, сможет ли этот доморощенный колдун починить нашу повозку, — отозвался он и спросил кузнеца: — Посмотришь ли ты нашу повозку, мастер Аарон? У нас испортилась ось.

— Аарон Уизли к вашим услугам, сударь, — проговорил тот, поднимаясь со стула. Работа в кузнице тотчас замерла.

Уизли залез под повозку, полежал там, что-то бормоча и цокая языком, а потом, встав, констатировал:

— Ось вашу уже не поправить, любезные господа. Придется новую ставить. Да и кобылу неплохо бы подковать, не то она у вас вскорости захромает.

— Уж не думаешь ли ты нас провести, мастер Уизли? — насторожился прижимистый Элазар. — Хочешь получить побольше работы, чтобы взять с нас побольше денег?

Кузнец укоризненно взглянул на Элазара через странное приспособление, сидящее у него на носу — две стекляшки, соединенные металлической скобой.

— Ты чужестранец, господин, раз так говоришь, — сказал он. — Будь ты из наших мест, то знал бы, что если кому и можно верить на этом грешном свете, так это Аарону Уизли. Оставьте свою повозку вон там, под навесом, достопочтенные господа. Переночуете ночь-другую в моем доме — а там и повозка ваша будет готова.

— Как это ночь-другую? — опешил Элазар. — Ты не сменишь нам ось прямо сейчас?

— Так сегодня ж суббота, — напомнил Уизли наставительным тоном. — Я думал, уж кому-кому, а тебе, господин, про то ведомо.

Элазар поморщился.

— Разве ты не христианин, мастер Уизли?

— Истинно так, господин мой: христианин, добрый христианин, — ответил кузнец. — Еще батюшка мой, Натан Визель, выкрестился, когда задумал в этих местах обосноваться и выкупить здешнюю кузню. Но кто скажет, что христианину негоже блюсти субботу? Старые обычаи новым не мешают, — и Аарон лукаво подмигнул.

— А это? — Элазар кивнул на кузницу. — Когда мы пришли, меха в твоей кузнице раздувались и молот бил по наковальне. Если ты не работаешь в субботу, то как тогда…

Уизли замахал на него руками.

— Милостивый господин, да какая же это работа? Это развлечение! Я ведь ни к мехам, ни к молоту не прикасаюсь, а только на стуле в свое удовольствие качаюсь.

— Значит, ты сможешь починить нашу повозку завтра? — вмешался Годрик: он быстрее, чем расчетливый Элазар, терял терпение.

— Завтра воскресенье. Грех работать в воскресенье, сэр рыцарь, — нисколько не смущаясь возразил Аарон.

Годрик фыркнул от смеха.

— Экий ты хитрец, мастер Уизли! Тебе уже впору, подобно неверным, и пятницу блюсти!

Кузнец навострил уши.

— А что, есть такие, что и пятницу блюдут? — на миг он задумался, но потом вспомнил о гостеприимстве и благодушно сказал Элазару и остальным: — Да что же я, болван, стою, в дом вас не приглашаю? О пятнице после подумаем. Пожалуйте, пожалуйте, господа. Моя Мэгги, верно, уже обед стряпает, — и, поманив Элазара и остальных за собой, Аарон Уизли нырнул в одну из дверей, едва не споткнувшись о бродившую по двору пеструю курицу (Аарон сильно прихрамывал).

Пройдя через низкий дверной проем, Элазар и его спутники оказались в полутемной комнате, тесной из-за множества причудливых предметов. Через комнату и по стенам тянулись толстые веревки, с потолка спускались неизвестного назначения трубки, на полу в беспорядке валялись детали каких-то механизмов. У очага, над висящим над огнем котелком, суетилась маленькая кругленькая женщина на сносях — такая же рыжая, она всё же была полной противоположностью своему супругу. Беспрерывно ворча себе под нос, она то крошила что-то в котелок, то ворошила горящий хворост, то бегала к люльке, качая хнычущего младенца. Услышав чужие шаги, она повернулась и, уперев руки в бока и выпятив живот, разъяренно уставилась на Аарона.

— Это еще что такое, Рони?! — напустилась она на мужа. — И без того хлопот полон рот, а ты еще гостей привел! Куда мне их сажать? Чем мне их кормить? На самих еды не напасешься, а тут такая орава… Не принимайте на свой счет, почтенные господа, — мгновенно переменив тон, радушно улыбнулась она Элазару и его спутникам. — Уж вас-то я ни в чем не упрекаю. Не ваша вина, что мой муж, чтоб ему пусто было — слышишь, Рони?! — пригласил вас в дом, когда у нас на всех — корка хлеба да пустая похлебка. А всё из-за этого бездельника, — снова начала распаляться Мэгги, — всё из-за этого христопродавца, чтоб его черт взял совсем! Каждый Божий день возится со своими железками, выдумывает что-то, делает-переделывает, — вместо того чтоб работать! Вон, полюбуйтесь, — Мэгги презрительно кивнула на некое приспособление, стоящее в углу. — Муженька моего работа. Опять взялся делать пыточную машину для лорда. Сколько раз тебе говорила, Рони, не берись! Не берись, дурень! Сам же в нее попадешь, в дьявольскую свою машину, — мало тебя, что ли, на дознания к лорду тягали?

Аарон, который, не успев войти, сразу же кинулся к своей пыточной машине — что-то подправлять да подкручивать — примирительно улыбнулся.

— Полно, полно тебе, женушка, совсем расходилась, — мягко сказал он. — Тягали, ну так что ж? Потом же всегда отпускали. Да и мне польза: я прямо там, на месте, свои изобретения на себе и проверял — хорошо ли работают, не надо ли что переделать…

— Скажешь тоже! Польза! — никак не могла угомониться Мэгги. — Да ты же тогда еле до дому добрел! А потом еще с месяц с лежанки не поднимался! И до сих пор хромаешь. Вы бы его видели, любезные господа, — повернулась она к Элазару и остальным. — Смотреть и то страшно! Весь истерзанный, израненный… А всё из-за твоих глупостей, Рони, из-за придумок твоих вот этих, — опять накинулась она на мужа. — Я тут с ног сбиваюсь, глаз не смыкаю, с раннего утречка до поздней ночи по дому хлопочу — а он знай только железки свои собирает! У, глаза бы мои на них не глядели!

Аарон продолжал возиться со своей машиной для пыток.

— Да разве мои механизмы кому мешают? — возразил он по-прежнему мягко. — Я вон и тебе в помощь разные приспособления придумал, только ты ими пользоваться не желаешь — ума не приложу, отчего. Поглядите, почтенные господа, разве не удобно? — Аарон Уизли поднялся с пола, вывел на середину комнаты нечто вроде метлы на колесах и, усевшись на нее, принялся крутить педали. Метла поехала вперед, а ее «хвост» замотался из стороны в сторону, не столько подметая, сколько поднимая тучи пыли. — А вот еще, — кузнец подошел к стене и покрутил ручку — в следующее мгновение в полу распахнулась дверца погреба, и оттуда начали вываливаться овощи. — Здорово, разве нет?

Реувен с сомнением посмотрела на механизм.

— Твоя изобретательность, разумеется, весьма похвальна, мастер Аарон, — сдержанно ответила она, — но, к твоему сведению, это вовсе не магия, а простейший винт Архимеда.

— Как же не магия? — искренне удивился Уизли. — Гляди: я кручу ручку — и овощи сами снизу поднимаются. Если уж это не волшебство, то что тогда магия?

Аарон Уизли суетливо пересек комнату, влез в некое подобие колеса в человеческий рост и зашагал, приводя колесо в действие. Вокруг застучало и заскрипело; в кадушке, словно по волшебству, щетка сама начала отмывать горшки, люлька закачалась, деревянная ложка закрутилась в котелке, помешивая похлебку, а металлический ковш, появившись из стены, начал загребать овощи и метать их в котел.

— Даже не приходится ничего делать, — весело сказал Уизли, не скрывая гордости за свои изобретения, — механизмы сами за тебя и горшки отмоют, и младенца покачают, и похлебку сварят!

— Я к твоему проклятому колесу, Рони, и на шаг не подойду, — буркнула Мэгги. — Что я, по-твоему, по дому да по двору не набегалась, чтобы еще в колесе бегать?!

Аарон хотел ей что-то ответить, но тут механизм заработал в полную силу и ковш, запустив в котелок репу, промахнулся и попал ею Этельстану по лбу. Бени злорадно захихикал, но почти сразу же перестал, потому что ему в глаз врезалась луковица. Мимо ошарашенных Элазара, Годрика и Реувен пролетел кочан капусты — и вместо того, чтобы плюхнуться в кипящую воду в котелке, ударился об этот котелок и опрокинул его. Вода хлынула на хворост и погасила огонь. Мэгги кинулась было к очагу, но тут люлька, чересчур раскачавшись, перевернулась, и ребенок в ворохе тряпья свалился в опустевшую корзину из-под овощей. Младенец разразился плачем. Мэгги подхватила его на руки и, нервно укачивая орущего рыжего ребенка, крикнула мужу:

— Чтоб тебя черти задрали, Аарон Уизли! Чтоб ты лопнул вместе со своими железяками!

— Зачем же так огорчаться, Мэгги? — ласково упрекнул жену Аарон. — Сейчас я кое-что подправлю — и всё заработает лучше прежнего.