Обратная сторона луны (джен)

А пока Эндрю мечтал о смерти каждую секунду своего пребывания в больничной палате, а Скабиор плевался и кривился презрительно при каждом воспоминании о нём, пока семьи погибших их оплакивали, а семья выжившего пыталась привыкнуть к мысли о том, как теперь изменится их жизнь, авроры безуспешно пытались найти нападавшего, о котором в этом ключе никто не желал размышлять.

А ведь он, к собственным досаде и раздражению, неожиданно для себя утратил душевное равновесие, ибо это было его первое и совершенно неожиданное нападение.

Этот лес всегда был безлюден: магглы давным-давно дали ему статус особо охраняемой заповедной зоны и, хотя время от времени обходили его территорию, скрыть некоторые его части было совсем нетрудно. Волшебников же здесь отродясь не бывало: никаких колдовских домов или поселений поблизости не было, а в самом лесу не водилось ни одной магической твари.

И когда наутро после обратной трансформации он очнулся с характерным вкусом во рту, почти знакомым — ибо он отлично знал вкус крови, предпочитая, как и все оборотни, чтобы мясо было прожарено слабо, и в нем оставалась кровь — но всё же почти неуловимо отличным от того, что ему доводилось пробовать раньше, он объяснил себе это тем, что, вероятно, поймал и сожрал ночью какую-то мелкую тварь, не являющуюся обычно объектом охоты, и почти успокоился… А хорошо выспавшись и приведя себя в надлежащий порядок, неспешно позавтракал и, уже перейдя к кофе, развернул свежий «Пророк» — и завис с занесённой ложечкой над первой страницей. Потом отбросил газету, положил столовый прибор на салфетку и, откинувшись на спинку стула, прикрыл ненадолго глаза, теребя ухоженными длинными пальцами, на одном из которых блеснул голубым массивный перстень с почти бесцветным камнем, мочку правого уха с едва различимым на ней длинным белёсым шрамом, что всегда служило у него явным признаком глубокой задумчивости.

Какой Мордред принёс сюда эту троицу? В статье говорилось о разбросанных рыболовных снастях — что, больше нигде в Британии нет зимней ловли? Почему именно здесь? Судя по тому, что тела обнаружили с подветренной стороны водоёма рядом с зарослями умирающих водяных лилий, ловить они собрались карпа — можно подумать, самая редкая рыба в Англии, и других мест для карповой зимней рыбалки уже не осталось! И как, Мордред их задери… он усмехнулся собственному каламбуру — как можно отправиться ночью в незнакомый лес, не сверившись с лунным календарём?! А теперь он по их милости мало того, что стал убийцей — так ещё и, похоже, увеличил поголовье оборотней в этом мире, а их здесь и так больше необходимого. А ведь он всегда так гордился умением планировать и контролировать свою жизнь… Его самого не найдут, разумеется — но теперь по лесу будут бродить авроры, и придётся искать другое убежище, и вся его налаженная десятилетиями жизнь теперь полетит к Мордреду, а всё из-за трех идиотов, не желающих и не способных думать даже на шаг вперёд, и к тому же не умеющих пользоваться календарём.

Ему показалось, что кофе стал неприятно горчить — он в раздражении отодвинул от себя опустевшую наполовину чашку и подхватил на колени лежащего у его ног в ожидании лакомого кусочка в меру упитанного вомбата, который уже много лет исполнял роль его домашнего любимца и собеседника.

— Никки, — проговорил он, неторопливо скармливая ему листья салата и тоненькие пластинки сырых шампиньонов, которые тот особо любил, — а что ты думаешь об этом чудовищном происшествии? — вомбат увлечённо и с выражением похрустел салатом, мужчина покивал этому доводу, и заметил в ответ: — Я совершенно с тобой согласен — это вопиющая безответственность с их стороны.

* * *

На следующий день после встречи с укушенным Скабиор вновь наведался в тот коридор, но раненого там не оказалось — а больше Скабиор туда не ходил, не имея обыкновения навязывать свое общество. Однако они всё же встретились — одним мерзким промозглым и холодным вечером, когда с неба сыпался то ли снег, то ли дождь, Скабиор увидел его на скамейке у входа в госпиталь: тот сидел, нахохлившись, в плотной тяжёлой мантии, но даже не делал попыток укрыться хотя бы чарами. Скабиор постоял, раздумывая, подходить ли, но потом всё же отказался от этой мысли — и, свернув за угол на пустую улицу, аппарировал.

Эндрю же его не увидел. Он вообще никого и ничего не видел вокруг — просто потому, что не смотрел никуда. Когда его выписали, он вышел на улицу и остановился у входа, не понимая, куда и зачем ему теперь двигаться. Накрапывал дождь, временами норовивший превратиться в снег — Эндрю постоял-постоял, да и сел на скамью, расположенную рядом с тем зданием, которое магглы привыкли считать универмагом. Идти ему было некуда — появиться дома ему казалось немыслимым, обоих своих друзей он потерял — и жить не хотел, а сделать что-то с собой у него попросту не было сил. Если бы можно было умереть, просто прекратив дышать или остановив сердце, он бы непременно так и поступил, но это у него не получалось, и он просто сидел и мёрз — а потом вдруг сообразил, что, наверное, если долго-долго сидеть под зимним холодным дождём и хорошенько промокнуть, то можно замёрзнуть насмерть. Вот он и сидел и ждал этого, но пока что холод просто становился всё сильней и сильнее, а смерть даже и не думала приходить. Никто так и не обратил на него внимания: волшебники просто принимали его за обыкновенного маггловского бездомного, а маггловская полиция попросту проходила мимо, отгоняемая наложенными на Мунго магглоотталкивающими заклинаниями.

Так что утром он всё ещё был на месте: в совершенно промокшей мантии, замёрзший — и безучастный. Шедший на свои работы в клинику Скабиор тогда плюнул и вошёл в Мунго, но вечером, возвращаясь и увидев его там же снова, только уже не сидящим, а лежащим, не выдержал. Тихо, сквозь зубы, ругаясь и проклиная всё на свете, подошёл, бесцеремонно взял его под руку — и аппарировал.

Не домой, разумеется, а в один заброшенный полуразвалившийся дом на окраине Лондона, где иногда встречался с кем-нибудь… по делам. У него там было нечто вроде убежища — одно из многих, и далеко не самое любимое.

Опустив Эндрю прямо на пол, он высушил его мокрую и обледеневшую сверху одежду, потом наложил согревающие чары и спросил:

— Ну и что это был за спектакль, не поделишься?

Мужчина не отвечал — и Скабиор, вздохнув, достал из кармана флягу, открыл и, приложив к его рту, потребовал:

— Пей.

Виски там был средненький, ну, да не до вкуса сейчас — тот выпил, словно бы это была вода, посидел, не двигаясь… и заплакал. Скабиор скривился, поднял его, оттащил к устроенной в углу кровати, уложил на неё и уселся рядом, укрыв старым шерстяным одеялом.

— Не надо было, — пробормотал тот. — Не хочу больше…

Зачем он вмешался, этот… этот… кто этот? Эндрю точно знал, что знает его, но вспомнить не мог. Помнил лишь, что это кто-то, кого не должно быть рядом с ним… потому что… потому что… Он вспомнил всё-таки, почему. Тварь. Такая же тварь, как и он. Зачем он вмешался… за что?

— Так это такая попытка оборвать свою бренную жизнь была своеобразная? — насмешливо поинтересовался Скабиор. — А почему под окнами Мунго-то? Они-то чем перед тобой виноваты? Ладно б у министерства ещё — я бы понял, мол, вот, смотрите, до чего вы меня довели, не можете оборотней извести под корень. А у госпиталя-то для чего?

— Не хочу так жить, — глухо проговорил тот, мотая головой. — Не хочу.

— Ты же не пробовал, — примирительно проговорил Скабиор. — Ты даже не знаешь, чего так боишься. Ты видел раньше когда-нибудь оборотня? Общался с ним? Ну что ты психуешь, — он вздохнул. — Ответь мне, а?

— Не хочу, — повторил тот тоскливо.

Ему очень хотелось спать. Сон так похож на смерть… спать-спать-спать — и не просыпаться. Он же почти заснул… там… почти.

— Ясно, — кивнул Скабиор. — Ладно… давай-ка допивай, что ли. Нет у меня снотворного.

Он опять приставил фляжку к его губам — и Эндрю послушно начал глотать, а когда она опустела, повторил пьяно:

— Не хочу.

— Да я понял уже, — согласился Скабиор. — Ты глаза-то закрой и полежи так.

Тот, как ни странно, послушался — и почти сразу уснул. А Скабиор встал, пошарил по его карманам, забрал палочку — и вышел, тщательно зачаровав дверь.

Отправился он, разумеется, к МакДугалу — который, конечно же, до сих пор торчал на работе.

— Забыли что-нибудь? — дружелюбно поинтересовался он.

— Угу, — Скабиор демонстративно повёл плечами и скривился. — Голову я свою забыл, видимо. Где-то. Помощь ваша нужна.

— Какого характера? — МакДугал отложил перо и потёр слегка покрасневшие глаза. — Найдите мне достойный повод оторваться от этого — век буду признателен, — сказал он.

— Этот ваш укушенный решил у вас под окнами насмерть замёрзнуть, — морщась, сообщил ему Скабиор. — Так я его сейчас подобрал и пока в… одном месте оставил — но он тут, кажется, пару дней просидел, вы б его посмотрели?

— Взяли, значит, его под своё покровительство? — улыбнулся МакДугал, вставая из-за стола.

— Нет! — сердито воскликнул Скабиор. — Но что делать-то было, раз всем остальным наплевать — там его оставлять? Сейчас холод же адский — он вправду бы насмерть замёрз, насквозь-то промокший. Вы-то вот тоже мимо прошли, — добавил он ядовито.

— Да я не хожу там, как и практически весь персонал… Но каюсь: даже если бы и ходил — скорее всего, просто не обратил бы внимания. Как, полагаю, и посетители. Конечно, я с вами пойду — сейчас только возьму кое-что… А еда там у вас имеется?

— Нет, — с досадой ответил он. — Я куплю потом.

— Зачем покупать? — пожал он плечами. — Я сейчас эльфов здешних спрошу — наверняка за день что-то осталось. Официально это, конечно, не поощряется, но если спуститься на кухню…

Он подмигнул Скабиору и, попросив подождать, вышел — и очень быстро вернулся с большой корзиной в руках. Сложил туда же кое-что из шкафов — и кивнул:

— Я готов. Ведите.

Они вышли из госпиталя и, свернув в первый же пустой переулок, аппарировали.

Эндрю так всё и спал — МакДугал принюхался, обернулся, поглядел на Скабиора вопросительно, и тот огрызнулся:

— А что ещё было делать, по-вашему? Как сумел — так и согрел.

— Никаких претензий, — кивнул МакДугал. — Лихорадка идет на спад, хотя бронхит он себе заработал, я полагаю… Но мы не магглы — вылечим.

— Магглы это тоже лечат, — буркнул Скабиор, садясь на край кровати.

— Вы магглорождённый?

— Я просто умный, — фыркнул он — и рассмеялся. — Это у вас, добропорядочных, миры разделены намертво. А мы, отбросы с обеих сторон, живём за чертой — и там же пересекаемся. Что с ним теперь делать-то?

— Я его легко вылечу, — успокаивающе проговорил МакДугал. — Через пару дней и даже не вспомнит. Тем более, заболевание только начало развиваться, и шансов перейти в хронически вид мы ему не дадим.

— Да я не том, — с досадой вздохнул Скабиор. — Потом с ним что делать? Он же ведь повторит этот свой драматический акт, только уже с большим энтузиазмом. Успокоительное ему дайте какое, что ли… или наоборот… Святая Моргана, я в этом не разбираюсь!

— Мало кто разбирается в этом, — серьёзно ответил МакДугал. — Тут вы знаете и понимаете куда больше меня — вы были на его месте. Так что, я подлечу тело — а с остальным вы уж как-нибудь сами. Ну, или ему надо самому по этому профилю обратиться.

Скабиор кивнул — а что ему ещё оставалось — и, дождавшись, пока МакДугал достанет из корзины все свои зелья, бесцеремонно залез туда, вытащил еду, изучил содержимое всех горшочков и, выбрав тот, в котором обнаружилось ароматное тушёное мясо, самым нахальным образом залез туда, за неимением столовых приборов, пальцами, и принялся за еду.

— Пока всё, что мог, — сказал, наконец, МакДугал. — Сейчас проинструктирую вас, как и чем его дальше поить… Приятного аппетита, — добавил он совершенно невозмутимо. — Если хотите — загляну сюда завтра.

— Загляните, — кивнул без особой радости Скабиор, вытирая пальцы и губы платком. — Если он тут ещё будет, конечно. Я его караулить не собираюсь.

Однако собирался он или нет, а ночевать он остался здесь, и хоть и ругался, но через положенные промежутки времени вставал и зельями Эндрю поил. И утром, когда тот, наконец, проснулся окончательно, встретил его очень мрачным:

— Выспался?

Тот молча поглядел на него, ничего не говоря, потом закрыл глаза и отвернулся.

Значит, ему не приснилось и не почудилось — а он так надеялся не проснуться… или проснуться на той же скамейке. Что же он такой невезучий? Даже умереть у него не выходит…

— Слушай, — глубоко-глубоко вздохнув, сказал Скабиор. — Я понимаю: у тебя трагедия и кажется, что жизнь кончилась. Но у тебя, ты говорил, семья есть? Вроде? И дети? Их кто растить будет? — тот задышал громче, но так и не повернулся, и Скабиор, не дождавшись его ответа, продолжил: — Ты чем на жизнь зарабатываешь? Или у тебя большой сейф в Гринготтсе?

— Я кожевенник, — ответил тот, наконец. Тихо и глухо — но всё же. — Волшебные кожи Керков, перчатки и пояса из всевозможных тварей, — печально проговорил он то, что всю свою жизнь произносил с гордостью.

— То есть, когда ты сдохнешь, твоя семья на что будет жить? — язвительно поинтересовался Скабиор. — Мало им случившегося — ты их ещё и нищими оставить решил? То есть, это решение, разумеется, уверен, на фоне случившееся с тобой несчастья покажется не такой уж большой бедой. Ты голодал когда-нибудь? По-настоящему? Рассказать тебе, как это? Как это — когда кто-то ест у тебя на глазах, а у тебя в желудке — пара съеденных вчера утром картошек? А потом этот кто-то выбрасывает недоеденную еду на самый край выгребной ямы — и ты знаешь, что можно подойти и забрать её? И знаешь, что если ты сделаешь это — то ни ты себя, и никто другой тебя уже никогда больше уважать не будут, потому что ты опустился до того, чтобы подбирать жратву из дерьма — и тебе на это глубоко наплевать? Ты такого будущего своим детям хочешь?

— Замолчите, — выдохнул, наконец, Эндрю, дрожа. Почему… Кто дал право этому существу так разговаривать с ним? Почему он терпит это? Почему у него не хватает ни сил, ни желания оборвать его, заставить заткнуться, да просто встать — и уйти отсюда?

— Не нравится? — жёстко спросил Скабиор. — Понимаю… Так на что они жить-то будут? Ты так и не сказал.

— Я не могу вернуться! — выкрикнул тот — и закашлялся, схватившись за грудь.

— Не ори, — поморщился Скабиор. — Хорош истерить, как залетевшая малолетка. Мне можешь не отвечать — сам подумай. Тебе надо их выучить — а потом можешь и на метле в землю.

— Я не могу, — тоскливо повторил Эндрю, наконец, оборачиваясь. — Я сам себе омерзителен.

— А ты попробуй не про себя думать, а про них, — мягко сказал Скабиор. — В конце концов, нельзя же быть таким эгоистом.

— Я себя чувствую зверем… Животным... Грязью, — пробормотал Эндрю.

— Так поди вымойся, — разозлился Скабиор. — Помогает. Я тебе серьёзно про детей говорил.

— Мне рассказали, что со мной будет, — сказал Эндрю, садясь и спуская ноги с кровати. — Каким я стану.

— Тебе или наврали, или ты, что более вероятно, плохо слушал. Тебе говорили о том, что бывает «часто». Вот и думай об этом. И о том, что у тебя дети… и так далее — и вообще, почему я-то должен думать о них? Если их отцу на них наплевать.

— Мы живём в Хогсмиде, — сказал он. — Вы только представьте, как на них там все смотреть будут. А если я умру — все им посочувствуют только.

— Ну, в общем, да, — задумчиво проговорил Скабиор. — И будут подкармливать и, наверное, даже старые детские вещи отдавать. Тоже вариант, в общем-то.