Обратная сторона луны (джен)

Пока Фоссет собирала сплетни, Вейси лечился, а Причард проходил ускоренный курс в Академии, жизнь в Британии шла своим чередом. Наступил декабрь — самый неприятный месяц для всех служащих министерства Магии, ибо в конце года всем отделам следовало сдавать отчёт о проделанной за это время работе. И хотя занимались этим не все работники, дело это затрагивало, так или иначе, почти любого.

У Скабиора же отчётов было и вовсе два: один для Фонда, а другой для Отдела. Последний, правда, был небольшим, но сделать его всё-таки было нужно, и если за первый он без малейших угрызений совести засадил свою безотказную помощницу, то этот ему пришлось делать самостоятельно. Раздражённо пролистав выданный ему в качестве образца прошлогодний отчёт миссис МакФейл, он придвинул к себе пергамент и начал набрасывать план.

С непривычки дело это оказалось совсем непростым, и к середине дня он измучился и пару раз почти всерьёз поругался с Джарви — ко всеобщему удовольствию всех остальных сотрудников. Под конец Скабиор, правда, уже откровенно дурачился, делая обиженное лицо, даже в какой-то момент подошел к клетке, кидая в зверька через решётку бумажными шариками.

— Ну, всё, — сказала, наконец, Анна МакФейл, решительно поднимаясь со своего места. — Давайте прервёмся и пообедаем. И дадим отдохнуть Джарви, иначе вы, Кристиан, доведёте его до сердечного приступа.

— Да его доведёшь, — с деланным недовольством буркнул Скабиор.

Обедать он обычно ходил домой или куда-нибудь в маггловский Лондон, так ни разу и не побывав в министерской столовой. Однако сейчас, стоило ему двинуться к шкафу, где среди прочей одежды висело его пальто, Анна остановила его:

— Сегодня мы угощаем.

Такое порой бывало: кто-нибудь приносил обед на всех, и тогда никто никуда не расходился, а за едой, как правило, обсуждались какие-нибудь непростые вопросы. Скабиор тоже несколько раз угощал коллег, причём принципиально всегда в этих случаях готовил самостоятельно — хотя устоять перед предложением Гвеннит прихватить с собой её фирменный яблочный пирог с цедрой он так ни разу и не сумел.

Сегодня главным блюдом была форель. Огромная рыбина, запечённая с солью и травами, пахла так, что джарви в своей клетке жалобно заскулил, выпрашивая кусочек, а, получив его, спрятался с ним в свой домик, ворча что-то не слишком цензурное. Разговор за едой вертелся, конечно, вокруг годовых отчётов, а заодно о тех проблемах, которые удалось решить в этом году, и тех, что предстоит решать в следующем.

— А мистера Пеппера когда-нибудь осматривали целители? — спросил в какой-то момент Скабиор.

Состояние старого оборотня его тревожило и даже, пожалуй, пугало. Глядя на Пеппера, который нередко был не в состоянии самостоятельно разогнуться после какого-нибудь неудачного движения или, например, трансформации, Скабиор каждый раз вспоминал, что тот — единственный оборотень в этом возрасте, которого он вообще когда-либо знал. И не думать о том, не ждёт ли подобное будущее и его самого, Скабиор не мог.

Но он не желал жить так!

Лучше свернуть себе шею, разбить голову, лучше утонуть в море, чем доживать свой век вот таким… А ещё у него внутри всё холодело от одной мысли о том, что нечто подобное может ожидать Гвеннит. И он хотел знать — услышать вердикт целителей, индивидуальная ли это особенность, или подобный финал ждёт всех оборотней.

— Мы сто раз ему предлагали, — вздохнула Анна. — Он не хочет. Категорически отказывается не то, что в Мунго идти — даже к себе целителей допускать. Если бы вам удалось убедить его, вы сделали бы важное дело, — она посмотрела ему в глаза и добавила: — Но мы давно потеряли на это надежду.

— А почему так, интересно? — с любопытством спросил Скабиор. У него не было ни единого предположения: в конце концов, даже самые жестокие и суровые члены Стаи… Да даже сам Грейбек, насколько знал Скабиор, никогда принципиально не имел ничего против целителей. Пользовались они их услугами, правда, нечасто — но так у них и не было, чаще всего, подобной возможности. Что за странная блажь? Нет, он просто обязан выяснить, в чём тут дело, и добиться осмотра. Он имеет право знать, что его ждёт.

— Кто ж его знает, — пожал плечами Теодорик, которого все и всегда называли Дереком. — Но он терпеть их не может. Вы поговорили бы с ним — кто знает, возможно, вам он расскажет больше.

— Что-то я не заметил, чтобы он меня привечал, — сказал Скабиор с сомнением.

И действительно, мистер Пеппер, кажется, никак не отличал Скабиора от его коллег — и никаким «своим» его не считал. Скорее даже наоборот, относился он к нему куда подозрительнее, чем к Дереку, к которому за прошедшие годы привык. Скабиор же был для него человеком новым, а перемен мистер Пеппер не любил и относился к ним с подозрением. Впрочем, очищать свой двор, править забор и приносить продукты он ему дозволял — и Скабиор, которого подобное отношение, пожалуй что, веселило, навещал его пару раз в месяц, много раз пытаясь старика хоть как-то разговорить, но ни разу ещё не добившись большего, нежели краткий перечень проблем, которые нужно было решить.

— Ну что вы, он замечательно к вам относится! — возразил Теодорик. — Он очень непростой человек, и крайне неохотно вообще пускает в дом незнакомцев — а вас, он рассказывал, даже чаем как-то поил.

О да. Помнил Скабиор этот чай. Он тогда поправил — после многомесячных уговоров — покосившуюся кровать Пеппера, заменив сперва сломавшуюся, а затем и остальные, источенные жучками и сыростью, ножки. А пока он работал, мистер Пеппер сидел напротив него в своём продавленном чуть ли не до пола кресле и комментировал каждое движение Скабиора — и под конец тот проклял и самого старика, и его кровать, и молоток, и отвёртку, и вообще всё, что попало в тот день в поле его зрения. А когда он закончил и собрался, наконец-то, домой, мистер Пеппер вдруг потребовал от него заварить чаю и буквально погнал Скабиора на кухню, больно подталкивая его к спину своим узловатым пальцем — а потом его же этим чаем и напоил. Вкус этот Скабиор запомнил надолго — и так и не добился ни тогда, ни позже от мистера Пеппера названия добавленных туда трав. Но подташнивало его тогда долго — и с тех пор он долгое время начинал свой визит к старому оборотню с предупреждения о том, что времени у него совсем мало.

— А это такой знак отличия? — хмыкнул Скабиор, с удовольствием отпивая чай из кружки в виде голубого цветка колокольчика. Он так и не принёс сюда собственную, и эта, в которую когда-то, в его самый первый визит, Грета Сакнденберг налила ему чай, со временем незаметно закрепилась за ним.

— Думаю, да, — кивнул Теодорик. — И я давно хотел сказать вам — его очень обижает ваша вечная спешка.

— Ещё одну чашку чая я просто не переживу, — хмыкнул Скабиор. — Некоторые вещи выше моих сил — даже и не просите! — категорично заявил он, а сам задумался. Возможно, старика можно будет уговорить на медицинский осмотр, если потратить пару часов и прихватить собой снимающее тошноту зелье… или вот можно, к примеру, глотнуть что-нибудь, от чего рот, нёбо, язык временно онемеют, а ещё есть порошки, радикально меняющие вкус всего, что ты ешь…

Их трапезу прервал неуверенный стук в дверь, от звука которого у Скабиора мгновенно испортилось настроение. Так стучал только один человек — и человек этот вызывал у него чувство смешанной с брезгливостью неприязни.

Миссис Эгг.

Арабелла Эгг, если быть точным.

Сильное это имя шло ей не больше, чем когда-то подходило егерю Скабиору его вычурное «Кристиан Говард». Маленькая, худенькая, она казалась ему старухой, пока он из любопытства не спросил Анну о её возрасте и не узнал с удивлением, что ей лишь немногим за шестьдесят. Тогда же, заинтересовавшись, он узнал и её историю — и с тех не раз об этом жалел, потому что видеть её ему теперь было отвратительно и очень противно.

— Вы слишком строго её судите, Кристиан, — сказала ему тогда верно истолковавшая выражение её лица Анна.

— Да ну? — сощурился он, неприязненно кривя рот. — Давайте проверим: я слишком строго сужу женщину, усыпившую свою маленькую дочь только потому, что ту обратили? И даже не загремевшую за это в Азкабан — потому что в тот момент оборотни считались тварями, а сделала она это уже практически в полнолуние?

— Ей было всего двадцать три, — терпеливо сказала Анна, ужасно разозлив его этим «всего». Да Гвеннит сейчас даже меньше! И он даже представить себе не мог, чтоб она... — Вы же должны хорошо помнить те времена — семьдесят девятый год, Первая магическая в самом разгаре… как раз тогда пошла первая волна обращений — и вот вы представьте, — она заглянула ему в глаза. — Молоденькая совсем девочка, которая вышла замуж сразу же после школы, в девятнадцать лет уже родила, первый ребёнок… и вот ночью на их дом нападают, муж её гибнет в Мунго через три дня от ран, а девочка выживает… А сама она не пострадала лишь потому, что ту ночь провела с приболевшей матерью. И вот утром она вернулась — а там такой ужас. Вы помните, кем тогда оборотней считали?

— Ещё как помню, — без малейшего сочувствия сказал Скабиор. — Меня обратили в восьмидесятом. Тварями хуже животных…

— Именно так, — кивнула Анна. — А теперь представьте, что вы — молоденькая, потерявшая любимого мужа женщина, чей ребёнок стал вот такой тварью. Которую теперь придётся в полнолуния прятать и сажать на цепь и которой боятся и брезгуют все её родственники. Она честно выдержала первую трансформацию — а на вторую сломалась… Когда малышка начала плакать — это ведь больно, вам ли не знать! А представьте, как должна была быть напугана четырёхлетняя девочка, даже не понимающая, что с ней происходит — и вот она плачет и просит маму прекратить всё это… И мама не выдержала. И напоила свою несчастную дочку, которой предстояло страдать так всю жизнь — вспомните, в то время ещё не изобрели аконитовое — Живой Смертью.

— Которая совершенно случайно оказалась у неё под рукой, — Скабиор начал злиться. — Так, завалялась в кармане… В самом деле — у кого из нас порой не валяется там флакон Живой Смерти?

— Я понимаю, почему вы так злитесь, — сказала Анна. — Хотите — давайте закончим нашу беседу. Я не хочу делать вам больно.

— Да нет, почему же, — подрагивающим от ярости голосом возразил Скабиор. — Давайте продолжим. Раз уж я всё равно буду вынужден лицезреть эту… даму, — словно выплюнул он это слово, — давайте расставим точки над «i». Так откуда у неё взялась вдруг Живая Смерть?

— Ей её кто-то прислал, — негромко ответила Анна. — Анонимно. Незадолго перед полнолунием.

— Допустим, — не желал сдаваться Скабиор. — Но она же видела девочку! Она прожила с ней, дракклы её дери, целый месяц! Она не может ссылаться на то, что, мол, думала, что все оборотни — тёмные твари и…

— Она сделала это не из страха, Кристиан, — покачала головой Анна. — Она сделала это из любви. И желания защитить малышку.

— Защитить? Любви? — взвился он, не сдержавшись. — Да вы сами-то слышите, что говорите?! Трансформация — ерунда, о ней потом и не помнишь! — он вскочил и нервно заходил взад и вперёд по кабинету. — В первый раз страшно, да, и во второй тоже — но это же…

— Откуда ей было знать? — очень спокойно и дружелюбно перебила его Анна. — Как это. Что она вообще знала? Вы представляете, что ей сказали в Мунго? И что говорили в школе? Вы представляете, как страшно ей было сидеть и смотреть, как бьётся её малышка о решётку в подвале? Пытаясь напасть на неё и убить? У вас же есть крестник — ну попытайтесь на секунду представить, что вы ничего не знаете об оборотнях, кроме того, что они кровожадны, грубы и тупы, и видите, как ваш мальчик превращается в такого вот зверя и пытается достать ваше горло.

Скабиор не нашёлся с ответом и на сей раз задумался. Походил ещё по кабинету, потом снова, наконец, сел и спросил очень требовательно и зло:

— И что же — вы оправдываете её? Незнанием и любовью?

— Я её понимаю, — слегка улыбнулась Анна. — Это другое.

— Легко вам судить, — вдруг зло сказал он. — Подумаешь — усыпили какого-то оборотня. Одной больше — одной меньше… А что это была её дочка — это так, неинтересная мелочь.

— У нас с Дереком было двое сыновей, — помолчав, ответила ему Анна, и он различил в её голосе застарелую боль. — Они оба погибли во время Второй магической. Их убили. В полнолуние, — она сглотнула. — Один из них жил потом целых пять дней, но целители так ничего и не смогли сделать. Так что я могу судить, Кристиан, — сказала она спокойно и немного печально.

А он молчал, оглушённый, и не мог отыскать слов для ответа — ничего, кроме беспомощного и неуместного «Это не я!» Он был в этом вполне уверен — ко времени Второй Магической он точно уже решил для себя, что категорически не желает никого обращать, и проводил полнолуния там, где подобного произойти не могло. Хотя…

Хотя чего только не бывало в то время.

Нет, он не будет об этом думать. Не было такого — не могло быть. Он был уже весьма осторожен. Был!

— Нападавших нашли, — сказала, наконец, Анна, кажется, догадавшаяся о том, что с ним творилось сейчас. — Но это уже ничего не меняло.

— Я понимаю, — хрипло от сдавившего горла спазма проговорил Скабиор, ощущая внезапную слабость от накрывшего его с головой облегчения.

Ну вот — он был прав. Он знал же, что это просто не мог быть он, знал же!

— Но мы отвлеклись, — она вдруг удивительно мягко ему улыбнулась. — Вам не интересно, как её саму обратили?

— А, — тряхнул головой Скабиор. — Да… действительно. Хотя после того, что вы о ней рассказали, мне это не кажется важным, — признался он честно. На самом деле, его это вообще не интересовало, но неловкость, которую он чувствовал после признания Анны, ощутимо добавила ему вежливости.

— А тем не менее, история по-своему примечательная, — Анна внимательно на него посмотрела и, прервав рассказ, предложила ему выпить чая. Они были в Отделе вдвоём — Грета уже ушла, а остальные разошлись по делам — и пока Анна кипятила заклятьем воду, он накрыл на стол, заодно почти успокоившись. Глупо было, конечно, так заводиться… той истории почти что полвека — ладно, лет сорок — и какое ему, вообще, до всего этого дело?

— Рассказывайте, — улыбнувшись, попросил Скабиор, когда чай был готов, и Анна, слегка остудив его, сделала первый глоток. — Чем же так примечательна история миссис Эгг?

— Это было уже во время Второй магической, — заговорила Анна. Ему нравился её голос — спокойный и низкий, и нравились её неторопливые и плавные жесты, и он, с удовольствием откусив кусочек орехового печенья, постарался сделать как можно более заинтересованное лицо. — Замуж она после той истории так и не вышла — а появление аконитового стало для неё, как она рассказывала сама, огромным ударом. Она говорит, что всё время думала, что её девочке, оказывается, пришлось бы страдать всего несколько лет… Она тогда думала, что аконитовое снимает и боль тоже, — пояснила Анна.

Скабиор, не удержавшись, дёрнул плечом.

— Многие поначалу так думали, — сказал он достаточно равнодушно.

— И в какой-то момент она не выдержала и решила покончить с собой, — продолжила Анна. — Умереть так же, как её муж… Думаю, она хотела пережить то же, что перенесла её дочка, — с грустью сказала она.

Скабиор же даже задохнулся от возмущения.

— То есть она решила сд… умереть трагично и символично — и наплевать сто раз, что кто-то за это, возможно, в Азкабан сядет? Слушайте, — он рассерженно выдохнул, — давайте, пожалуй, закончим? А то с каждым разом моё мнение об этой Эгг становится всё паршивее — а нам с ней всё же встречаться.

— Конечно, как скажете, — мирно кивнула Анна. — Хотя мне бы хотелось закончить.

— Давайте, — после короткой паузы не слишком охотно кивнул он.

— В полнолуние она пошла туда, где регулярно случались нападения оборотней — и добилась, как видите, своего, — продолжила Анна. — Только вот аврорат тоже не сидел совсем уж без дела — и её спасли. А потом, — Анна вздохнула, — война кончилась, а она пришла к нам. Она была тогда совершенно сломлена и несчастна… и, боюсь, так и не оправилась за все эти годы. Думаю, трансформации она воспринимает как своеобразное наказание.

— Знаете, — раздражённо сказал Скабиор, — мне её ни капли не жаль. У неё был целый месяц, чтобы разузнать что-то об оборотнях — почитать книги, найти кого-то из них, в конце концов, далеко не все были в Стае! Но нет — она предпочла страдать и проливать слёзы, а потом усыпить малышку! И не пошла после этого и не отравилась сама — нет, она прекрасно жила, так…

— Она не простила себя, — возразила Анна ему. — И не вышла больше замуж и не родила других детей — не смогла. И до сих пор считает себя виноватой… но мы не можем изменить своё прошлое. Она очень помогла нам в первые послевоенные годы — и она много делает для Отдела сейчас, Кристиан. Каждый искупает свою вину, как умеет… Разве вы сами никогда не делали ничего, что бы хотели исправить? — очень мягко спросила она.

— Я, по крайней мере, никогда своих детей не травил, — ответил он резко и свернул разговор.