Чужой среди своих (джен)

Милорд, значит… А этот парень наверняка знатного происхождения, раз его называют именно так, да еще и кланяются, словно шаху. Это, надо полагать, его, точнее, теперь уже моя свита. Знать бы еще, что они могут выкинуть, когда поймут, что их настоящий милорд куда-то запропастился, а его место занял какой-то чужестранец.

Тем временем обратившаяся ко мне женщина сорвала маску, и я увидел ее лицо. Молодая, хотя и постарше той, что лежит мертвой в покинутом мною доме, красива какой-то немного зловещей красотой — черные вьющиеся волосы, огромные черные глаза на узком лице с волевым подбородком, чересчур яркие, словно напомаженные губы. Она смотрела на меня так, словно видит перед собой по меньшей мере божество — таким восторгом и преклонением светились ее глаза. Мне стало неловко от этого взгляда. Я кашлянул, не зная, как вообще обращаться к этим людям и давая понять, что предоставляю инициативу действовать дальше именно им.

— Повелитель, — теперь ее голос был полон нескрываемого беспокойства, — вам опасно здесь находиться. Вы совершили то, что хотели?

А что я хотел? Если моей, точнее этого загадочного «милорда» целью было убийство тех двух молодых людей, то да — совершил. Теперь, наверное, стоит озадачиться тем, как бы получше спрятаться — наверняка меня будут искать, если уже не ищут.

В этот момент сидевший все это время на земле мальчишка решил напомнить о себе и снова заревел. Эта вполне нормальная реакция для замерзшего, напуганного и уставшего ребенка произвела на женщину эффект пощечины. Она уставилась на него с ужасом и, направив на него дрожащий указательный палец, прошептала:

— Это… что?..

— Мальчик, — тихо ответил я.

Женщина подняла на меня глаза, в которых было такое выражение, словно я принес в дом ядовитую змею и теперь пытаюсь заставить домочадцев относиться к ней как к члену семьи. Двое ее спутников переглянулись и уставились на меня, выражений их лиц за масками я видеть не мог, но и они, кажется, были сильно удивлены.

— И он… жив? — тем же голосом прошептала женщина.

— Как видите, — пробурчал я, поднимая парнишку на руки. Неужели они ожидали, что убивая его родителей, их господин уберет и годовалого ребенка, как ненужного свидетеля? Или вся эта операция затевалась именно для того, чтобы убить мальчика? Это в какую же секту я умудрился вляпаться? Сатанистов, практикующих человеческие жертвоприношения? Или в команду спятивших ученых, ставящих опыты на людях и использующих органы маленьких детей в качестве материалов для своих экспериментов? Последнее, кстати, ближе к истине — наверняка моя палочка является какой-то новой сверхсекретной разработкой, а их впечатляющее появление осуществилось с помощью телепорта. Если они поймут, кто я, меня точно расщепят на молекулы. Или принесут в жертву на черной мессе, или как там у них называется этот ритуал.

Все по-прежнему смотрели на меня с ожиданием. Я решил, что раз уж эти люди считают меня своим предводителем, попробую этим воспользоваться. Должна же у них быть какая-нибудь штаб-квартира, где они собираются, вот пусть и ведут меня туда. На месте мне будет легче сориентироваться, с чем и с кем мне отныне предстоит иметь дело.

— Полагаю, пора отправляться домой, — сказал я, стараясь придать своим интонациям как можно больше спокойного величия, раз уж я — «лорд». Эти английские аристократы должны разговаривать именно в такой манере, во всяком случае, мне всегда так казалось, потому что настоящих английских аристократов я видел только по телевизору, да читал о них в книгах.

— Куда именно вы желаете отправиться, повелитель? — спросила женщина, все еще с какой-то опаской косясь на ребенка.

— На ваше усмотрение, — ответил я. — Проводите меня, я очень устал.

Женщина и один из мужчин в маске переглянулись, обменялись едва заметными кивками, а затем все трое взялись за руки, женщина и ее другой спутник, явно робея, подхватили меня под локти… и через мгновение свет померк у меня перед глазами.

Ощущение было такое, словно меня скрутило и поволокло через шланг от пылесоса куда-то в бесконечность. Прибавьте к этому сильнейшую дезориентированность в пространстве и тошноту, и у вас возникнет примерное представление, что я ощутил.

Сперва я даже не понял толком, где очутился, только стоял, зажмурившись и борясь с тошнотой и сдавлением в груди. Я сразу понял, что это у них такой способ перемещения, причем все они к нему привычны, однако я чувствовал себя хуже, чем после выполнения «мертвой петли». Мои сопровождающие это заметили, и женщина обеспокоенно принялась заглядывать мне в лицо.

— Милорд, вам плохо?

— Просто устал, — буркнул я, протягивая ей мальчишку, на которого наше перемещение, кажется, не произвело столь сильного впечатления — он уже не спал, но и не плакал, разглядывая присутствующих и обстановку с любопытством. — Возьмите кто-нибудь ребенка и позаботьтесь о нем, — с этими словами я протянул его женщине.

Та медленно подошла ко мне и неумело взяла его на руки. Я наконец-то решил оглядеться. Место, в которое мы прибыли, почему-то зародило в моем мозгу ассоциации с Баскервиль-холлом (да, я читал Конан Дойля, как ни странно), во всяком случае, я тогда примерно так и представлял его себе — просторный зал, полный мрачноватого величия, которое ему придавали стенные панели темного дерева, огромный камин, в котором можно было спокойно зажарить целого оленя, оленьи же рога над ним и развешанные по стенам алебарды, мечи, пики и аркебузы (надо потом поближе познакомиться с ним, старинное оружие, как восточное, так и европейское, всегда привлекало меня). Посреди залы стоял массивный стол персон как минимум на двадцать с двумя рядами столь же внушительных стульев по обе его стороны и несколькими тяжелыми бронзовыми канделябрами с горящими свечами в них. Кроме того, на стенах располагалось несколько факелов, горевших неожиданно ровным и без малейшего чада пламенем. Никаких признаков в этом доме электрического освещения я не заметил.

Кроме нас четверых и мальчика в помещении находилось еще несколько человек. Первым мне в глаза бросился высокий стройный мужчина, одетый в костюм, которые носили, наверное, годах так в тридцатых, а поверх него — в темный плащ из тяжелого шелка, с серебряными застежками. Самой примечательно чертой в нем были его длинные и невероятно светлые волосы, я таких ярких блондинов раньше никогда не встречал, даже не предполагал, что такое возможно. Краска, наверное. Вытянутое холеное лицо хранило следы бессонной ночи. Рядом с ним стоял коренастый мужчина неопределенного возраста с густой темной шевелюрой и грубыми чертами лица.

Другие присутствующие были также мужчинами и одеты были так же странно, что и остальные — в длиннополые плащи из темных тканей, некоторые — в уже знакомых мне масках. Все они, выстроившись полукругом в почтительной позе, стояли в нескольких шагах от меня и молчали, пожирая меня глазами.

— Позаботиться, милорд? — черноволосая женщина продолжала держать ребенка на вытянутых руках, словно опасаясь, что он сейчас обмочит ей платье. Я почувствовал раздражение.

— Позаботиться, я сказал, — я повысил голос и с удовольствием заметил, как все присутствующие вытянулись в струнку, словно рядовые при появлении генерала. — Или вы не знаете, что обычно делают с маленькими детьми? Так спросите того, кто знает. Накормите и уложите спать — по-моему, это все, что ему сейчас нужно.

Наверное, если бы я попросил сейчас пустить этого мальчишку на абгушт1, эти люди удивились бы меньше. Точно, психи. Или это я — псих… Точнее, тот, кто обитал в этом теле прежде. Тем не менее, мои недовольные интонации подействовали — странная женщина молча кивнула и вышла вместе с ребенком на руках.

Ко мне подошел один из тех в масках, что привели меня сюда, и, отвесив поклон, который легко можно было бы назвать подобострастным, заглянул в глаза:

— Повелитель, не хотите ли отдохнуть?

Должно быть, это — хозяин этого дома. Отдохнуть я не просто хотел, я буквально валился с ног, а в голове был такой сумбур, что наиболее разумным способом справиться с вихрем мыслей, незнакомых ощущений и почти полного непонимания происходящего будет провалиться в длительный сон, чтобы дать мозгу хоть немного отдохнуть. Строить далеко идущие стратегические планы следует только на свежую голову, а моя голова была сейчас какой угодно, но точно не свежей.

Я кивнул:

— Пожалуй.

Мужчина хлопнул в ладоши и позвал:

— Старки! — а я с трудом удержался, чтобы не вздрогнуть от неожиданности.

Передо мной прямо из воздуха появился гном. Странное существо ростом чуть выше моего колена, с огромными ушами и выпученными светлыми глазами размером с теннисный мяч. Одето оно было в какую-то тряпку грязно-белого цвета, напоминающую застиранное полотенце. Существо низко поклонилось, почти чиркнув кончиком острого носа по полу, и пропищало:

— Старки пришел, хозяин.

«Интересный результат скрещивания, — подумал я. — Только кого и с кем — непонятно. Завтра узнаю».

— Проводи повелителя до его апартаментов, — сказал хозяин. — Не желаете поужинать?

Я отрицательно помотал головой. Есть, как ни странно, не хотелось совершенно. Гном опять поклонился до самого пола и направился к выходу из залы, я пошел за ним.

Коридоры дома, по которому вело меня это существо, были под стать главной зале: мрачно-величественные, отделанные панелями в темных тонах, на всем лежала печать богатства и вкуса, правда, довольно своеобразного. Шелест моего плаща был единственным звуком, нарушавшим тишину, так как и я, и гном были босыми.

Наконец мы очутились у каких-то дверей, гном дотронулся до нее кончиками пальцев, отчего тяжелые на вид створки легко и беззвучно распахнулись. Гном снова отвесил мне земной поклон и пискнул придушено:

— Добро пожаловать, милорд.

Я вошел, сразу же двери снова закрылись, а гном, видимо, остался снаружи. Я пожал плечами. Должно быть, у них так было принято, или же я прежний не терпел этих существ в своих покоях. Что ж, тем лучше.

«Мои апартаменты» представляли собой большой кабинет с письменным столом и огромным количеством книг на полках до самого потолка, и спальня с такой большой кроватью, что, кажется, я мог бы улечься поперек и еще осталось бы место. Комната была отделана в зелено-серых тонах, довольно приятных глазу. При виде этой кровати я еще сильнее почувствовал, насколько устал за этот бесконечный, странный, ни на что не похожий день. Я стащил с себя свою робу (под ней, кстати, ничего не было), забрался под одеяло и отключился буквально через полминуты, хотя думал, что обилие впечатлений и мыслей обеспечит мне еще и бессонную ночь, даже несмотря на усталость.

* * *

Мне снились сны — яркие, невероятно реалистичные и при этом совершенно фантастические. Это теперь я понимаю, что новое тело так своеобразно знакомило меня с прошлым и настоящим покинувшего его хозяина. А может быть это — влияние близкого соседства с ним не упокоенного духа. Или — выверты подсознания. Я не знаю, я никогда не был силен в нейрофизиологии и анатомии человеческого мозга, а также в мистицизме, эзотерике и прочих сферах, занимающихся столь тонкими материями. Даже теперь я слабо представляю природу того, что происходит вокруг меня и частью чего стал я сам. Я просто принял это, как принимают неизбежное.

Я видел себя мальчишкой в поношенной одежде, в каком-то унылом месте, напоминавшим сиротский приют (да, наверняка, и бывшим им), видел, как на меня налетает более рослый парень и больно толкает локтем в грудь, отчего я падаю на спину и разбиваю затылок; я ощущаю всепоглощающую ненависть к нему, я буквально испепеляю взглядом его удаляющуюся спину и чувствую, как во мне огненным вихрем закручивается желание причинить ему боль, какую он причинил мне, а затем я вижу, как этот самый парень кубарем летит с лестницы, пересчитывая ступени своей головой, и остается недвижим у ее подножия. Я понимаю, что это сделал я, одной лишь силой желания и мысли.

Я видел себя студентом школы, о существовании которой никогда не должен был узнать — Хогвартса, школы, где учат волшебству; перед моим взором проносились картины моей учебы, чудес, что творили по мановению волшебной палочки окружающие и я сам, успехи и неудачи, друзья и недруги. Видел разбомбленный Лондон, людей в военной форме, чувствовал липкий страх самому однажды оказаться погребенным под развалинами дома и желание сделать все, чтобы больше никогда этого страха не испытывать.

Я убивал каких-то людей с помощью той же палочки, что была у меня в руках при «воскрешении», с ее же помощью причинял ею боль другим, видел, как покоряются моей силе те, кто еще недавно не воспринимал меня всерьез. Я произносил перед ними речи о нашей избранности и предначертании править теми, кто лишен нашего дара, и теми, кто считает нас равными этим «лишенцам». Все эти видения сменялись в каком-то совершенно произвольном порядке, ни о какой системе или хронологичности не было и речи. Они воспринимались мною скорее как увлекательный фильм, в который я каким-то образом попал. Я прекрасно понимал, что вижу не просто сон, а прошлое того, кто против собственной воли предоставил мне свое тело. Мозг-то достался мне от прежнего хозяина, так же как и его память, услужливо открывшаяся передо мной.

* * *

Я проснулся оттого, что у меня болела голова. Некоторое время я продолжил лежать с закрытыми глазами, наслаждаясь мягкостью и теплотой постели, и только несколько раз потянувшись, рискнул открыть глаза.

Увидев незнакомую обстановку, я моментально вспомнил обо всем, что со мной произошло за последние сутки — и свой последний вылет, и вспышку, и пробуждение в чужом теле, и тех, кто привел меня в этот дом. А главное — все, что снилось мне этой ночью.

Я выполз из-под тяжелого одеяла, подбитого изумрудно-зеленым шелком, и огляделся в поисках чего бы на себя накинуть. Вчера на мне была какая-то монашеская хламида, и все. Надо полагать, если хозяева позаботились о моей одежде, сегодня мне принесут примерно то же самое. И верно: в ногах кровати лежала очень похожая на вчерашнюю одежда, только чистая и отглаженная, а кроме того — комплект белья довольно старомодного покроя. Роба была из дорогого тонкого сукна, темно-серая, с широкими рукавами и серебряными застежками в виде змеек у горла.

Я скривился, но принялся одеваться. Странная манера одеваться у меня прежнего, ну да ладно, все лучше, чем голышом разгуливать.

Пока я одевался, я успел разглядеть получше доставшееся мне тело. Оно было неестественно худое, с очень светлой кожей и длинными конечностями, почти безволосое. Возраст прежнего владельца точному определению не поддавался, ему могло быть от тридцати пяти до пятидесяти пяти. Скорее второе — раз я помнил события Второй мировой, я должен был родиться самое примерно году эдак в тридцатом. Определенно, со спортом этот Том Риддл не дружил. Интересно, а не были ли они с той красивой дамой, которую (я теперь точно это знал) зовут Беллатрикс, любовниками, подумал я, с облегчением заметив, что первичные половые признаки на месте и даже не совсем позорного размера. Уж больно восторженно она на меня вчера пялилась, не по-дружески.

Настойчиво давал о себе знать мочевой пузырь, и я принялся искать туалет. Нашел быстро — одна из дверей вела как раз в уборную. Сделав свои дела, я прошел в ванную и, заметив на стене круглое зеркало, с опаской подошел к нему, плохо представляя себе, что за физиономию там увижу.

Оттуда на меня взирал несколько неприятный тип, чей возраст также определить было сложно. Когда-то явно красивый, только теперь черты лица как будто стерлись, точно после сильного ожога и десятка пластических операций. Глаза темные, но в глубине их то и дело мелькали багровые сполохи. Волосы тоже темные и слегка волнистые, но сильно поредевшие и с залысинами на висках, тонкие как лезвия губы и болезненно-белая кожа. Картину дополнял странной формы нос, словно пластический хирург пожадничал тканей на его восстановление, и теперь это было больше похоже на небольшую выпуклость на лице, снабженную двумя отверстиями на месте ноздрей.

— Что же ты с собой сделал, идиот? — спросил я свое отражение. На английском.

Я вернулся из ванной комнаты в спальню и, усевшись на кровати, снова принялся думать и приводить в порядок тот сумбурный поток информации, что получил сегодня ночью.

Итак, что я имею. Отныне меня зовут лорд Волдеморт (на редкость дурацкое имя, как по мне) и я — волшебник, как ни дико это звучит. Я являюсь идеологом и, с позволения сказать, мозгом довольно одиозной политической группировки, которую смело можно назвать террористической организацией, во всяком случае, судя по тому, что я увидел в своем сне.

Жизненное и политическое кредо того, кто называл себя Лордом Волдемортом, представляло собой компиляцию из идей, почерпнутых из небезызвестной «Майн кампф», трудов Ницше и собственных бредовых представлений о мире и месте волшебников в нем. По мнению прежнего обладателя моего тела, волшебники есть высшая каста, «сверхчеловеки», которым и должен принадлежать этот мир, а обычным людям, то есть маглам, в лучшем случае уготована роль рабов для обеспечения потребностей представителей высшей расы. Смешение крови волшебников и маглов есть непотребство, хотя иногда от этих связей рождаются довольно сильные волшебники, и не стоит недооценивать полезность последних. Самые сильные и достойные светлого будущего волшебники — чистокровные, ниже стоят полукровки, еще ниже — маглорожденные, «грязнокровки». Впрочем, и они могут влиться в стройные ряды «сверхчеловеков», если разделят их идеологию и поклянутся в верности лидеру.

Кроме откровенного расистского бреда попадались и довольно интересные мысли. Например, обряды, основанные на крови, безоговорочно причисленные Министерством к категории темных. Да, среди них большую половину составляли именно направленные на причинение вреда сопернику, многие сильнейшие и не снимаемые проклятия, в том числе и родовые, были основаны на магии крови. Но немалая часть из них являлась исцеляющими, а также направленными на поддержание угасающих родов (хотя даже эти обряды не могли предотвратить главную проблему многих древних и чистокровных семейств — вырождение вследствие близкородственных браков). Согласно современному магическому законодательству, любые ритуалы на крови были уголовно наказуемы — разными сроками заключения или денежными штрафами, в зависимости от тяжести, даже если целью обряда было исцеление.

Мой (точнее, лорда Волдеморта) главный враг — тот самый мальчик, которого я вынес из дома его родителей. Теперь-то я точно знал, что шел туда убивать именно его. Но не смог: когда я убил его мать, пытавшуюся своим телом заслонить от меня сына, что-то пошло не так. Убивающее проклятие не причинило мальчишке никакого вреда, а меня, точнее — Волдеморта, выкинуло из тела. Должно было убить, но тоже почему-то не убило до конца, заставив болтаться в виде бесплотного духа между двумя мирами.

Какую угрозу для меня мог представлять годовалый ребенок — было толком не ясно. Еще не до конца проснувшаяся память нашептывала про какое-то пророчество, но его суть была покрыта мраком. Очень может быть, что в нем говорилось, что именно этот мальчик когда-нибудь убьет меня, вот я и подстраховался. То-то они вчера смотрели на меня как на ненормального, когда увидели, что я притащил ребенка, причем живого и невредимого, с собой. Они наверняка знали о том, что я шел в тот дом убивать именно мальчика. И никто не попытался меня остановить. Достойная своего лидера компания, что и говорить…

Главным врагом «номер два» является тот самый таинственный Дамблдор, которого поминал давеча «голос» (кстати, что-то он молчит, неужели все-таки убрался в преисподнюю?). Маглолюбец и демократ на первый взгляд, на второй — человек, последовательно и виртуозно гнущий свою линию в политике. С одной стороны — проповедование идей о том, что маги и маглы — братья навек, с другой — все его шаги в роли законодателя направлены на то, чтобы маги знали о маглах и их жизни как можно меньше, а маглы даже не подозревали о существовании магии. Человек, давно определивший для себя, что есть светлая магия и что есть темная, и успешно лоббирующий свою идеологию в обществе. Сторонник политики умиротворения, хотя является едва ли не сильнейшим магом своего времени и легко мог бы расправиться с политическим противниками собственными руками, даже не прибегая для этого услугами специально обученных людей. Возможно, причина в трусости и двуличии, думал я, но понимал, что на мое личное восприятие Дамблдора накладывается отношение к нему Риддла-Волдеморта, ненавидевшего и боявшегося его. Хотя возраст Дамблдора, почти подошедшего к столетнему юбилею, ему не помощник в проведении личных поединков в политическими противниками. Так или иначе, для меня этот Дамблдор опасен, как опасны и его люди, судя по результатам стычек с ними, когда ряды моей организации Упивающихся смертью регулярно несли потери в виде убитых и раненых. Есть, правда, вероятность, что он поверит в мою историю о переселении душ, особенно если среди волшебников такие случаи уже встречались, а если нет, следует держаться от него подальше.

Да и не только от него. Покинувший это тело, но околачивающийся где-то поблизости Риддл был психопатом. По-своему гениальным, но психом. И если я не начну вести себя соответственно, мои же сторонники заподозрят неладное и, чего доброго, постараются избавиться от меня и вернуть в тело дух его законного владельца. А мне как-то уж очень расхотелось помирать. Да и никогда особо не хотелось, хотя в силу своего военного ремесла я был готов к смерти всегда.

Мои размышления о перспективах пребывания в этом теле были прерваны нервным стуком в дверь и взволнованным голосом Беллатрикс Лестрейндж:

— Милорд, вы не спите?

Я вскочил на ноги, рефлекторно сжимая палочку. Что, уже пришли меня убивать?

— Войдите, — спокойно сказал я. Раз уж придется умирать во второй раз за последние сутки, умру как солдат, стоя.

Влетевшая в спальню Беллатрикс бесцеремонно схватила меня за руку и потащила к выходу, придушено шепча на ходу:

— Вам нужно спрятаться, милорд. В доме авроры, обыскивают каждый закоулок в доме. Ищут вас и Гарри Поттера.

__________________________________________

1 Абгушт — иранское блюдо, густой суп из мяса, гороха и овощей.