Чужой среди своих (джен)

Когда мы вышли из моих покоев и почти побежали куда-то по коридору, я невольно выдернул свою руку из руки женщины и предпочел просто следовать за ней. Я не привык, чтобы меня держала за руку красивая, да еще и замужняя, женщина, в Иране это, мягко говоря, не принято. Как насчет этого в Англии, я не знал, но проверять опытным путем времени не было. К тому же я с удивлением обнаружил, что прикосновение мне неприятно. Размышлять о причинах этого я не стал, момент не слишком подходящий, поэтому просто спросил:

— Кого-нибудь арестовали?

— Рудольфуса с братом уже забрали, — в голосе женщины не слышалось сожаления о том, что ее муж арестован и непонятно, когда выйдет из тюрьмы. — Про остальных пока не знаю.

— Где мальчик?

Беллатрикс резко остановилась и уставилась мне прямо в зрачки странным взглядом, словно видела впервые.

— Он в безопасном месте, — не сразу ответила она. — Я взяла на себя смелость сохранить его для вас, милорд. Если он так важен для вас, что вы передумали…

— Передумал, — проворчал я и двинулся дальше, но, как оказалось, мы уже пришли. Беллатрикс подошла к неприметной нише в стене и коснулась ее поверхности серебряным кулоном в виде черепа с выползающей из него змеей. Каменная кладка разошлась, и мы вошли в образовавшийся проем. Что-то рвануло меня за солнечное сплетение и снова понесло в неизвестность, как это было вчера.

«Пунктом прибытия» оказалась просторная зала, похожая на ту, в которую меня привели в ту самую ночь, когда «я» убил родителей мальчика, только побольше и совершенно без мебели. Свет давали многочисленные факелы вдоль стен и пламя от огромного камина, в котором легко можно было бы зажарить верблюда. Как оказалось, нас ждали — здесь уже находилось около десятка человек, но знакомых по вчерашнему вечеру лиц не было. Однако память уже любезно подсказывала мне их имена. Эйвери — высокий и худой блондин с выпуклыми светлыми глазами и обширным ожогом на левой щеке, Макнейр — кряжистый и невысокий человек с бородой «лопатой» и обманчиво-туповатым выражением лица, Мальсибер — холеный и довольно красивый молодой мужчина, чем-то похожий на Саддама Хуссейна, только моложе и волосы светлее. Еще один, совсем мальчишка с виду — парень с пшеничными полосами и забавными веснушками на лице — Крауч-младший. Интересно, его отец в курсе, в какой компании сейчас находится его единственный наследник? Какой это будет удар по его репутации, когда все всплывет…

Были и другие, но их лица терялись в полумраке залы. При нашем появлении все как один склонились в почтительном поклоне.

— Милорд, — прохрипел Макнейр, — мы так опасались, что они до вас доберутся…

Я не дал ему договорить:

— Так опасались, что поспешили схорониться здесь, а спасать меня отправили женщину?

Макйнер побелел как полотно и попятился, а остальные опустили глаза в пол. Я почти физически ощутил исходящие от них волны страха перед физической расправой, и мне это было почему-то приятно. Настолько приятно, что захотелось закрепить эффект парой «Круциатусов».

Мгновение я раздумывал, не выполнить ли мне это желание, как проклятый голос, который, как я надеялся, уже больше никогда не услышу, прошипел мне прямо в ухо:

— Спроси, где мальчишка. И прекрати эти игры в гуманизм, идиот. Этот сопляк нас погубит.

Я дернулся всем телом и застыл. Со стороны это, наверное, выглядело так, словно я впал в прострацию, так как я заметил, как лица присутствующих вытянулись, и они уставились на меня с какой-то опаской. Я же в свою очередь приготовился к тому, что Риддл снова попытается «выпихнуть» меня из своего тела, однако этого не произошло, только навалилась дурная тяжесть, словно я стал весить раз в пять больше.

«Прикажи убить его, если у самого кишка тонка, солдат», — насмешливо шипел «Голос». Это придало мне сил, стало ясно, что на прежнюю атаку сил у него явно не хватает. А если попробовать с ним поговорить, способен ли он слышать меня, или эта связь односторонняя?

«Нас? — мысленно спросил я у своего невидимого собеседника. — Ты хотел сказать «тебя», наверное».

«Послушай, — в интонациях «Голоса» появились проникновенные нотки, которых раньше не было, — мы вполне можем сосуществовать мирно. Я понимаю, как тебе не хочется умирать во второй раз, но и ты меня пойми. Почему бы нам не разделить на двоих это тело, раз уж так случилось?»

«Тогда причем здесь ребенок? Хочешь сказать, что он способен нам в этом помешать?»

«Мальчишка опасен», — твердил голос. Не успел я уточнить, чем же именно может быть опасен годовалый младенец, как связь внезапно распалась — я понял это благодаря звенящей пустоте в голове и внезапной легкости в теле.

— Трус! — кажется, я произнес это вслух, потому что лицо Макнейра, все это время пялившегося на меня, побледнело еще сильнее, хотя дальше, кажется, было уже некуда бледнеть, и он пошатнулся, словно от пощечины. На меня пахнуло волной такого животного ужаса перед предстоящей смертью, что даже стало противно. Я отвернулся и принялся расхаживать по зале, постукивая палочкой о ладонь правой руки. Мои слуги (называть их соратниками язык не поворачивался) отступили к стенам, чтобы ничем не мешать моим перемещениям.

Сосуществование в одном теле с маньяком, зацикленным на убийстве ребенка, меня не особо вдохновляло. Яснее ясного, что свои попытки убедить меня в необходимости устранения мальчика он не оставит. Пока Риддл способен только словесно общаться со мной, но кто знает — вдруг эта связь между нами окрепнет до такой степени, что он сможет влиять на мои поступки. Не хотелось бы превратиться в психа. Я, может, и не святой, но мне моя личность пока что дорога. И почему, будь оно все проклято, дух Риддла до сих пор болтается между небом и землей, вместо того, чтобы отправиться туда, куда должны попадать души подобных ему людей?

Вопросов было слишком много, а способов их решения — ни одного. И я даже понятия не имел, какой из этих вопросов следует обмозговывать в первую очередь, а какие отложить на потом.

— Сколько мы здесь пробудем? — я отыскал глазами Беллатрикс.

— Не знаю точно, милорд, — ответила она. — По крайней мере, до тех пор, пока авроры не уберутся из нашего дома. Старки обещал предупредить нас, когда это произойдет.

От одного до трех суток, прикинул я. И это если они не догадаются оставить там засаду. Тогда это вообще растянется на неопределенный срок. Я оглядел присутствующих.

— Где мы вообще находимся? — спросил я.

— Это специальное убежище семьи Лестрейнджей, милорд, — ответила Беллатрикс. — Построено как раз для таких случаев. Попасть сюда могут лишь обладатели Метки.

Значит, авроры сюда точно не сунутся. Если только в наших рядах не затесался их агент. Я уселся на пол, сложив ноги «по-турецки» — думать сидя мне всегда было сподручнее. Кроме того, никакой мебели здесь все равно не было. От каменного пола ощутимо тянуло холодом, и я прошептал Согревающее.

Кажется, спокойной жизни в этом новом теле мне не видать. Явно моя организация находится вне закона и, хотя и доставляет существующей власти бездну неприятностей, как и всякая другая террористическая организация, до господства над магическим миром ей далеко, раз уж нам приходится прятаться по подземельям, пока Аврорат шерстит дома тех, кого считает моими сторонниками. Насколько я помнил, Риддл в ходе прошлых выборов министра магии выставлял свою кандидатуру, но с треском провалил кампанию, не без деятельного участия Дамблдора. Я не знаю, что именно после этого фиаско толкнуло Риддла на путь террора — любой здравомыслящий политик предпринял бы следующую легитимную попытку стать у власти, и постарался бы учесть прежние ошибки. Риддл же в открытую начал проповедовать свои расистские теории и, пользуясь тем, что многие чистокровные семейства (особенно из тех, что всегда практиковали Темную магию) после Второй мировой войны оказались поражены во многих правах, начал активно вербовать волшебников из этой категории, особенно молодежь. Собственной харизмы и умения убеждать людей ему было не занимать, кроме того семена падали на хорошо удобренную почву — многие хотели взять реванш и показать «паршивым маглолюбцам и зарвавшимся грязнокровкам», кто должен быть главным в магическом мире. Судя по всему, поражение на выборах словно переключило в Риддле какой-то рычаг, отчего тот стремительно начал скатываться в безумие. Он и раньше-то не был ангелом, но как политик мог подавать надежды, теперь же иначе чем повредившимся разумом я его стремление убить годовалого ребенка объяснить не мог. В еще не до конца восстановившейся памяти шевелилось что-то о каком-то пророчестве, касающемся мальчика, это отчасти объясняло его манию, но лишь утверждало меня в мысли, что Риддл — псих. Точного текста пророчества я не знал, знал только, что оно было произнесено, но кем, когда и что там вообще говорилось — здесь память безмолвствовала.

Так или иначе, главой этой шайки фанатиков мне оставаться не хотелось, на фанатиков я и на родине насмотрелся за последние два года. Никогда не грезил карьерой политика, тем более не мечтал стать похожим на какого-нибудь Гитлера, чтобы полжизни прятаться от властей по подвалам, а оставшиеся полжизни лезть вон из кожи, чтобы удержать власть ценой потоков крови. Нет, я всегда знал, что политика — работа грязная, а добродетель политиков — фикция, и невозможно оставаться абсолютно чистеньким, имея дело с грязью. И понимал, что, в конце концов — кто-то же должен взять на себя и эту работу. Но это точно буду не я.

А с самим Риддлом нужно было что-то делать. И в первую очередь следовало узнать, почему его душа все еще в нашем мире, и как отправить ее туда, где ей самое место. Память восстановилась не до конца, и если я так и не вспомню всего, что «я» сотворил в своей прошлой ипостаси, на помощь могут прийти книги. Я почему-то был уверен, что и своему непонятному нынешнему положению «между небом и землей», а также физическому уродству Риддл обязан именно рискованным экспериментам в самых темных областях магии, осталось только узнать, каким именно.

…Должно быть, я впал в транс или самым обыкновенным образом заснул сидя, но внезапно я увидел себя в темной, богато убранной комнате, сидевшим в кресле с высокой спинкой, а передо мной, преклонив одно колено, стоял совсем молодой тощий темноволосый парнишка в черном плаще с капюшоном и, глядя мне в глаза, говорил чуть хрипловатым от волнения голосом:

— … Грядет тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденный на исходе седьмого месяца... Она повторила это несколько раз. Это все, милорд, что мне удалось услышать, — на этих словах он виновато опустил голову, в полной готовности к наказанию.

Однако наказывать его я не спешил. Лениво постукивая палочкой по ладони, я произнес:

— Посмотри мне в глаза, — и когда парень выполнил приказ, бесцеремонно ворвался в его память.

Мальчишка не лгал — он действительно не смог дослушать пророчество до конца. Я в подробностях увидел события того вечера: он подслушивал за чуть приоткрытой дверью в каком-то грязном и темном коридоре, и когда прозвучали слова про седьмой месяц, откуда-то снизу раздались ругательства и грубый окрик:

— Снейп, гаденыш, ты собираешься платить за комнату, или ты решил, что у меня тут ночлежка для нищих?! Гони сюда пять галеонов и катись к чертям!

Снейп испуганной тенью метнулся от двери куда-то по коридору и ссыпался по лестнице вниз, где его ждал неопрятного вида старик с длинной седой бородой.

— Ты что там делал, говнюк? — рявкнул он. — Хотел обокрасть кого-то из жильцов?

Парнишка вынул из кармана несколько монет, сунул их трактирщику и прошипел:

— Да подавитесь вы! — после чего почти выбежал из этой грязной забегаловки.

Я вышел из его разума так же резко и неаккуратно, как и вошел. Снейп почти упал лицом в пол, держась за голову и изо всех сил стараясь не стонать. Я чувствовал его боль, но мне было все равно, я специально не стал деликатничать, копаясь в его памяти, не допуская, впрочем, слишком разрушительного воздействия на его разум — его здравый рассудок мне еще пригодится.

— Ты свободен, — сказал я, когда он немного пришел в себя и выпрямился, ожидая моей реакции. — Никому не рассказывай о том, что слышал. Тем более что все это, скорее всего, просто бредни спятившей дамочки. Ступай…

Сон (или видение) оборвался резко, словно меня кто-то толкнул в плечо. Я снова увидел себя сидящим на каменном полу в окружении людей в темных накидках. Не знаю, сколько времени прошло, кажется, не очень много. Мое выпадение из реальности для них или прошло незамеченным, или они уже привыкли к подобному, во всяком случае никто не пялился на меня в недоумении.

Восстанавливались ли таким образом картины из прошлого Риддла в моей памяти, или же сам Риддл послал мне это сновидение, неважно. Увиденное мной многое проясняло. Во-первых, стало более понятно, почему Риддл так жаждал смерти этого мальчика (неважно, каким образом он вычислил, что именно Гарри Поттер — герой пророчества). Во-вторых — и я был в этом уверен — пророчество сбылось. Годовалый ребенок немыслимым образом все-таки убил того, кто называл себя Лордом Волдемортом. И теперь Риддл сколько угодно может шипеть мне в ухо о том, что мальчишка опасен — это не так. Свою миссию по уничтожению Темного Лорда он выполнил, и для меня, Фаруха Бахрами, занявшего это бренное тело, он не опасен. И не будет опасен, даже когда вырастет.