Чужой среди своих (джен)

Бренные останки миссис Блэк мало меня интересовали — я лишь хотел взглянуть на комнату и прикинуть, где в ней могут быть расположены тайники. Да и недаром говорят, что если хочешь что-то спрятать — оставь это на видном месте. Схоронить что-то важное среди дамских безделушек, а еще лучше среди дамского белья — прекрасная идея.

Всхлипывающий домовик проводил меня в одну из комнат на третьем этаже особняка. Это была богато убранная спальня, оформленная в серебристо-зеленых цветах и с таким количеством изображений змей в интерьере, что было полное ощущение попадания в серпентарий. Не зря эта семья считалась фанатами Слизерина. В памяти тут же откуда-то всплыло, как я стал свидетелем совершенно неаристократичной истерики, которую закатила миссис Блэк, когда ее старшего сына каким-то невероятным чудом занесло на другой факультет. Она-то лелеяла мысль, что растит верного сторонника доктрины Тома Риддла и ревнителя традиций семьи Блэк, но неблагодарная скотина, которой с тех пор стал для Вальбурги ее старшенький, попрала многовековые семейные традиции, переметнувшись в лагерь идейных противников. И вот итог: один сын погиб при невыясненных обстоятельствах, второй сидит в Азкабане по ложному обвинению (уж я-то точно знаю, что старшего из сыновей Блэков в моих рядах не наблюдалось), а сама Вальбурга, не выдержав крушения семьи и идеалов, умерла в сравнительно нестаром еще возрасте, а для волшебницы — так и вовсе в расцвете лет.

Действительно, лежавшая со сложенными на груди руками на кровати дама не выглядела старухой, во всяком случае, кисти рук могли принадлежать женщине средних лет. Да и лицо, теперь спокойное и умиротворенное, было почти не тронуто морщинами. Тонкий породистый нос, упрямый подбородок и выпуклый лоб делали ее чем-то похожей на постаревшую Беллатрикс, впрочем, вспомнил я, они ведь кровные родственницы.

Бегло взглянув на покойницу, я принялся шарить глазами по комнате. Обычный дамский будуар: шкафчики, полочки, коробочки, шкатулочки… Если бы я хоть знал, что именно мне нужно искать, как это облегчило бы мне жизнь! Я прошелся по комнате, пытаясь настроить свое «шестое чувство» (или «третий глаз», кому как нравится) на что-то, испускающее темные флуктуации. Бесполезно: дом был напичкан артефактами разной степени «темности» по самый чердак, все это фонило, как чемоданчик с плутонием, и сбивало с толку. Придется попробовать допросить домовика, хотя из него собеседник тот еще, особенно в его нынешнем состоянии.

Я решительно вышел из комнаты. Домовик терпеливо дожидался меня под дверью, продолжая размазывать слезы и сопли по физиономии.

— Следуй за мной, — скривившись от отвращения, сказал я и направился туда, где по моим прикидкам должна была находиться гостиная.

— Слушай сюда, эльф, — начал я, когда мы очутились в большой темной и мрачной, несмотря на роскошную обстановку, комнате, — не приносил ли твой хозяин в этот дом какую-нибудь вещь, наполненную темной магией? Вещь, которой ты раньше не видел?

Если не совсем «горячо», то уж во всяком случае «теплее». Домовик взглянул на меня с ужасом, глотнул воздуха и тут же забегал глазами. Казалось, что он борется с искушением ответить мне правду и данной кому-то клятвой хранить молчание. Скорее всего, клятву брал с него именно хозяин, но вот насколько сильна эта клятва? Если это — Непреложный обет, домовик умрет прежде, чем успеет поведать мне десять процентов нужной информации.

— Значит, приносил. Не лги лорду Волдеморту, я все равно узнаю правду, — сказал я, грозно нависая над ним. — Ты приносил хозяину Регулусу или кому-либо еще Непреложный Обет?

Кричер отрицательно замотал головой. Значит, не все потеряно.

— Что именно он принес?

— Ме… ме… Медальон! — эльф всхлипнул.

«Неужели в точку?»

— Ты хочешь, чтобы хозяин Регулус погиб не напрасно?

Кричер закивал так энергично, что казалось, будто его голова сейчас оторвется от тощей морщинистой шеи.

— Тогда помоги мне это исправить. Расскажи, как погиб хозяин Регулус, — как можно более проникновенным тоном спросил я.

— Разве милорд не знает, как… — Кричер запнулся на секунду и закончил едва слышно: — как погиб хозяин Регулус? — и повалился на пол, в приступе раскаяния колотясь лбом о пол. Я тут же схватил его за грязную наволочку, поднял и слегка тряхнул:

— Прекрати реветь! Я не убивал твоего Регулуса! И не видел, как он умирал! Твой хозяин украл принадлежавшую мне вещь, и эта вещь убила его. Если ты знаешь, как именно он погиб, расскажи мне.

— Вскоре после того, как милорд спрятал в том озере свой медальон, хозяин Регулус попросил Кричера отвести его в ту самую пещеру. Кричер отвел его туда и там… Хозяин Регулус, — при этих словах физиономия домовика исказилась так, словно он сунул руку в чан с кипятком, — выпил зелье из сосуда, забрал медальон и заменил его на точно такой же. А потом… — всхлип, — хозяин велел Кричеру возвращаться домой с медальоном, а сам… — и домовик снова забился в истерике.

Мне снова ничего не оставалось делать, как побрызгать его водой из палочки. После того, как Кричер перестал рыдать, я протянул ему наколдованный платок.

— Вытрись! Смотреть на тебя противно! Продолжай. Регулуса убил тот медальон?

— Прежде чем уйти, Кричер видел, как хозяина утаскивают под воду… мертвяки… их там много… полное озеро! Мертвяки утащили хозяина Регулуса под воду!

— И ты вернулся домой с медальоном?

— Ве-вернулся. Хозяин Регулус приказал Кричеру уничтожить медальон, но у него ничего не вышло. Кричер не смог, он все делал, но не смог!

— Где он? Он в этом доме, ты его не выкинул? — Аллах, сделай так, чтобы треклятый медальон был здесь!

Кричер энергично закивал, и я едва удержался от того, чтобы не подпрыгнуть на месте, как мальчишка.

— Принеси мне его. Я сам его уничтожу, и можешь считать, что последнюю волю хозяина Регулуса ты выполнил.

Кричер бросился выполнять мое поручение с такой скоростью, словно за ним гналось с десяток голодных оборотней.

Так, с участью Регулуса Блэка все более-менее ясно. Интересно, о чем думал этот мальчишка, крадя медальон из тайника, неужели замыслил шантажировать Риддла? А если решил в одиночку бороться против того, кого вначале боготворил, как он рассчитывал победить? На что надеялся, завещая медальон своему эльфу? Страшная и, главное, бессмысленная смерть. Гораздо логичнее было привести в то место того же Дамблдора — уж он наверняка нашел бы способ извлечь медальон без ненужного самопожертвования. Впрочем, Блэки, кажется, всегда отличались импульсивностью и неумением мыслить стратегически.

Домовик торжественно вошел в гостиную, держа в вытянутой руке медальон за цепочку.

— Ужасно злой предмет, — проскрипел он, протягивая его мне. От его истерики не осталось и следа, он был предельно собран и строг. — Уничтожьте его, милорд.

Я осторожно взял медальон за цепочку и принялся его рассматривать. Довольно крупный, овальной формы, несомненно золотой и явно старинный. На передней поверхности красовалась выложенная из мелких изумрудов буква «S».

Я положил медальон на ладонь и слегка сжал пальцы. Если это — то, что я искал, я должен что-то почувствовать, что-то плохое. Но ничего, кроме тупой головной боли, преследовавшей меня с утра, не ощущал. Неужели все-таки ошибся? Я слегка поддел ногтем крошечный выступ между двумя створками медальона, и тот легко открылся, явив взору отделанную зеленым бархатом внутреннюю поверхность. Медальон был пуст.

Из горла домовика вырвался тихий возглас то ли ужаса, то ли восхищения, но и теперь не произошло ровным счетом ничего. Я вопросительно взглянул на Кричера.

— Ты пытался его открыть? — спросил я, на что домовик взглянул на меня с животным страхом и втянул голову в плечи, явно ожидая наказания за дерзость. — Не лги мне. Ты пытался?

— Пы-пытался, по-повелитель… — пискнул он и даже зажмурился от ужаса. Определенно, головокружительная скорость, с которой менялись эмоции этого странного существа, сведет меня с ума. Только что был собран и исполнен чувства хорошо исполняемого долга и вот опять готов напрудить на пол от страха передо мной.

— И как? Получилось?

Кричер отрицательно затряс головой:

— Нет. Не получилось, повелитель. Что бы Кричер не делал, медальон не хотел открываться.

— Ладно, не трясись, — я махнул рукой и снова принялся разглядывать медальон.

То, что он так легко раскрылся, попадя мне в руки, вселяло надежду. Отсутствие ощущений тоже пока ни о чем не говорило. В конце концов, дневник тоже далеко не сразу проявил себя и начал высасывать из меня силы. Стоит все-таки присмотреться к этой безделушке повнимательней, а для этого нужно время.

— Твою хозяйку следует похоронить, — сказал я, пряча медальон в карман куртки. — У нее остались родственники?

— Молодые хозяйки Белла и Цисси, — напоминание об умершей Вальбурге вернуло Кричера к скорбному настроению, и он снова начал всхлипывать. Хоронить покойную наверняка следует в их семейном склепе, но о его местонахождении я не имел ни малейшего представления и выяснять это не собирался. Сообщить родственникам — и пусть голова болит уже у них.

— Ты можешь сообщить им? — эльф закивал. — Тогда отправляйся к мисс Цисси и скажи ей. Если не найдешь ни ее, ни мисс Беллу, ступай в Министерство. Там должны быть люди, которые занимаются организацией похорон. Но ни слова о том, что я был тут. То есть ты вообще меня не видел, понял?

* * *

Дом матери Риддла встретил меня зловещей тишиной и отпечатками ботинок на пыльном полу. Самого же Долохова и след простыл, только валялись веревки, которыми я связал его магловским способом.

С полминуты я стоял посреди пустой комнаты и тупо глядел на то место, где я оставил своего обездвиженного и связанного пленника. То, что ему удалось освободиться от наложенных мной заклинаний и веревок, отказывалось укладываться в голове. Этого не должно было случиться, однако случилось. Он не должен был освободиться самостоятельно, значит, ему кто-то помог, но кто?!

Непонятно на что рассчитывая, я обследовал все помещения в доме, даже заглянул в кладовку, в которой не было ничего, кроме груды покореженных котлов и прохудившихся оловянных мисок. Никого. На всякий случай широко взмахнул палочкой и произнес «Фините Инкантатем», в надежде, что этот прохвост Долохов просто замаскировался под предмет обстановки. Как и следовало ожидать, тщетно.

Я бессильно опустился на пол и несколько раз с силой ударил кулаком по полу. Анализировать, где я просчитался и почему Долохову удалось удрать, буду потом. Равно как и разбираться с медальоном. В другом месте. А сюда с минуты на минуту могут нагрянуть гости, по мою душу. И валить отсюда следует немедленно.

Вскочив на ноги, я огляделся. Брать с собой особо было нечего — вся имеющаяся в моем распоряжении одежда — на мне, других вещей у меня все равно нет. Разве что пакет с провизией, прихватить который Долохов не счел нужным. Я сгреб пакет, уменьшил его заклинанием и сунул за пазуху.

Я вышел из дома и решительно направился в сторону, противоположную деревне. Не оглядываясь, взмахнул через плечо палочкой и произнес «Инсендио», дождался, когда раздастся треск горящей сухой древесины и сразу же аппарировал в неизвестность.

* * *

Приземлился я где-то в лесу. Тут было гораздо холоднее, деревья стояли в инее, на прогалинах лежал слой снега и легкий морозец пощипывал щеки, к тому же было пасмурно, поэтому я сделал вывод, что местом прибытия была, скорее всего, Шотландия. Впрочем, хоть Шотландия, хоть Уэльс, хоть Англия, это ничего не меняло: я понятия не имел, куда идти дальше. Навыков передвижения и ориентирования в лесах у меня не было, только в горной или пустынной местности. Так, что-то такое шевелилось в памяти, вроде того, как определить части света по количеству хвои на ветках. Присмотревшись повнимательнее к росшим здесь елкам, я приблизительно прикинул, в какой именно стороне находится север и поплелся именно туда, предположив, что чем севернее, тем меньше шансов наткнуться на человеческое жилье.

Перспектива заночевать в зимнем лесу пугала, но я все же надеялся на магию. Стемнело довольно быстро и сразу же стало еще холоднее. Хотя одет я был в утепленную куртку, однако джинсы и самые обычные ботинки от мороза спасти не могли. Я выбрал место поровнее под высокой сосной, из кучи хвороста трансфигурировал что-то вроде шалаша, из шарфа — матрас, который постелил внутри, и навел в своем утлом жилище Согревающие чары. Затем развел снаружи костер и увеличил захваченный из дома пакет с провизией.

Когда с нехитрым ужином всухомятку было покончено, я еще некоторое время посидел у костра, задумчиво глядя в огонь и пытаясь размышлять. Мысли текли вяло, словно барахтаясь в густом сиропе, должно быть, от холода и усталости. Медальон висел у меня на шее, под курткой, но почему-то совершенно не нагревался от тепла моего тела, оставаясь холодным. Постепенно мысли из вялых превратились в тяжелые. С внезапной болью вспомнилась мне моя семья, и почему-то навалилось предчувствие, что я их больше не увижу, что их больше нет в живых. Шансы отца выйти из тюрьмы представлялись ничтожными, да и мать с сестрой бежали из страны в неизвестность, за все это время с ними могло случиться все, что угодно. С тоской вспоминались друзья и сослуживцы, даже однокурсники по летной школе в Штатах. И тот злополучный день, когда я погиб, чтобы воскреснуть в этом нелепом теле. В душе поднималась жгучая обида — за что мне все это?! Почему я? Почему мне даже после смерти нет покоя, или я его не заслужил? Все, что я делаю — бессмысленно, все равно я ничего не могу сделать, даже с той магией, что стала мне доступна. Разве я смогу остановить войну, что идет сейчас на родине? Разве смогу воскресить родных, если они все-таки мертвы? Да и как я попаду домой, не имя ни денег, ни документов? Для магического мира я вне закона, а для магловского меня вообще не существует. Так какой смысл во всех этих метаниях? Лучше бы я умер по-настоящему…

Спал я плохо, если не сказать хуже. Не знаю, что было тому виной — неудобное ложе, холод, который все-таки пробирал даже через Согревающие чары, или что-то еще, но встал я таким же разбитым, каким просыпался в то недалекое время, когда из меня тянул силы дневник Реддла. Подробностей сновидений, что посещали меня этой ночью, я не помнил, осталось только ощущение безысходности и какой-то потусторонней мрачности.

Солнце уже встало, хотя света давало мало — небо было затянуто снеговыми облаками. Мороз только усилился. Злой и еще более уставший, я кое-как умылся снегом, снова уменьшил пакет с провизией и сунул его за пазуху, превратил матрас обратно в шарф. Медальон обжег холодом пальцы — такое впечатление, будто он всю ночь провалялся на снегу, а не уютно грелся у меня под курткой, однако это была единственная его странность. Провалов в памяти у меня точно не было, я в подробностях помнил весь вчерашний день, даже депрессивные мысли, что снедали меня перед сном. Настроение по-прежнему было гнусным, поэтому я решил, что лучшее лекарство от мрачных мыслей — физическая активность и, значит, нужно идти. Куда идти, я не имел ни малейшего представления, однако был уверен, что ходьба позволит мне лучше обдумать сложившееся положение и прикинуть, как действовать дальше.

* * *

Когда в просвете между деревьями я увидел неясные очертания хижины, подумал было, что это просто причудливая игра света и тени, просто стволы деревьев так странно преломляются в тусклом свете зимнего солнца и туманной морозной дымке. Так сказать, мираж, только зимний. Но еще через десяток шагов я понял, что зрение меня не обманывало — это действительно был полуразвалившийся домик, больше похожий на сарайчик.

Я подошел ближе, стараясь не слишком скрипеть снегом под подошвами, впрочем, без особого успеха. Домик выглядел необитаемым, однако это могли быть и особые чары. «Гоминум ревелио» и «Маджиум ревелио» показали отрицательный результат, и я смело шагнул за порог.

Нет, все-таки ничего магического в этом доме не было, он явно когда-то принадлежал маглам — об этом говорили проржавевшая железная печурка, которыми волшебники не пользуются, старомодное ружье с погнутым стволом, валявшееся в углу, стопка полуистлевших газет «Таймс» сороковых годов на полке и радиоприемник примерного того же возраста. Больше всего это походило на домик лесника или хижину охотника.

Дом выстыл за четыре десятка лет, пропах плесенью, зарос пылью и грязью, труба печки наверняка забита сажей, сосновыми иголками, шишками и черт знает чем еще, однако дверь и стекла в единственном оконце были целы. Тут даже была кровать, железная с сеткой. Словом, пережить еще одну ночь вполне можно.

Работа закипела. Первым делом я проверил печку. Дымоход действительно был забит, но заклинание «Акцио, мусор из трубы» сработало неплохо, хотя я едва увернулся от вылетевшей из жерла печки прямо мне в лицо дохлой птицы, а сопровождавшее процесс чистки облако сажи превратило меня в негра. Я натаскал хвороста и затопил печку, и в хижине сразу стало немного теплее и даже уютнее. В оконце свистал сквозняк, и я не придумал ничего лучше, чем забить щели газетами. Свой шарф я опять трансфигурировал в матрас и теперь задумался о нормальном ужине. К счастью, в остатках шкафа я обнаружил дырявый медный чайник, который тут же починил, наполнил водой и вскипятил заклинанием. Вот и пригодился утащенный из сельского магазина зеленый чай. Только с чайной посудой не повезло…

Десять минут спустя, прихлебывая чай из железной кружки, которую я соорудил из ржавого гвоздя, и заедая его галетами и рыбными консервами, я с некоторым оптимизмом размышлял, что человек, владеющий магией, все-таки имеет больше шансов выжить, оказавшись в подобной ситуации, чем человек обыкновенный. Не будь магии, максимум что я мог бы сделать сейчас — прочистить печку руками и затопить ее. Мне бы пришлось туго, тем более что грела эта печка плохо, стужа лезла во все щели, одеял никаких, да еще и согреться горячим питьем не получилось бы. Наколдованный световой шар освещал комнатку неярким белым светом, медальон, который я снял с себя в процессе приведения хижины в жилой вид, тускло поблескивал зелеными камушками и мирно лежал на перевернутом ящике, который я приспособил под стол. По телу разливалась приятная истома, а в душе поселилось ощущение, что еще не все потеряно. Мысли о тщетности всех усилий и неприкаянности ушли, хотя, чувствуя усталость, я предпочел перенести обдумывание планов дальнейших действий на завтра. Сегодня мне было просто необходимо отдохнуть. Я наложил на комнатку Согревающие чары, снова надел медальон на шею и, погасив свет, завалился на кровать.

* * *

Я проснулся резко, словно от толчка в плечо и с четким ощущением, что в доме я не один, словно кто-то или что-то глядит мне в спину. Неведомый прежде животный страх перед неизвестностью овладевал мной с такой силой, что я начал дрожать словно в лихорадке. Трясущейся рукой нащупал за пазухой палочку и торопливо наколдовал «Люмос». Заклинание вышло только со второго раза и оказалось слабее, чем обычно, что только усилило мой страх и недоумение от происходящего.

Я принялся озираться, но, как и следовало ожидать, я был один. Попытался вспомнить, что только что видел во сне, и не смог. Некоторое время я просто сидел на кровати и старательно прислушивался, но вокруг царила тишина, нарушаемая лишь шумом сосен снаружи под ветром.

Я встал и на непослушных ногах подошел к окну. Ощущение жути не проходило, только теперь к нему прибавилось чувство, словно что-то темное и опасное находится во мне, заняло мое тело и вот-вот набросится изнутри, разрывая и пожирая плоть. Вот уже и горло словно что-то сдавило… Я судорожно втянул воздух и рванул ворот свитера, и тут пальцы мои наткнулись на что-то холодное и металлическое.

Медальон. Чертов медальон, висевший на моей шее, каким-то образом пробрался под свитер, хотя я подсознательно избегал его прямого соприкосновения с кожей. И теперь неестественный могильный холод, исходящий от него, проникал в каждую клетку моего тела и превращал меня в беспомощную жертву неясных страхов, подчиняя волю. Я резко дернул, порвав цепочку, и швырнул медальон на пол. Меня тут же «отпустило».

Все-таки я был идиотом, когда решил сначала понаблюдать за «поведением» медальона. Да одно только то, как старательно прятал Риддл эту вещицу, давало понять, как много она значила для него. И с чего я взял, что медальон будет вести себя в точности как дневник? Нет, чертова побрякушка действовала тоньше, если только можно так говорить о неодушевленном предмете. Она не отшибала память, не заставляла совершать поступки, которые в здравом уме я бы не совершил, не насылала кошмаров. Она просто рождала во мне разрушительные для моей личности эмоции: чувство безысходности, ненужности и вины и сковывающего волю иррационального страха перед неизвестным злом. Еще немного — я и в приступе панического ужаса мог бы броситься куда глаза глядят, в ночной зимний лес, где и замерз бы, забыв о магии и вообще обо всем на свете.

Брезгливо, словно это была дохлая крыса, я взял медальон за цепочку и смело шагнул за порог. Наколдованный мной «Люмос максима» снова был ярок и без труда разогнал ночной мрак. Ночь была ясной, тихой и морозной, снег сочно хрустел под ногами, а я шел вперед, подальше от хижины, чтобы напалмом не зацепить домик и ближайшие к нему деревья. Отойдя на приличное расстояние, положил медальон на снег и отошел на десяток шагов. Огненная змея, вырвавшаяся из моей палочки, обвила его, пламя загудело, затрещало, и, перекрывая эти звуки, раздался жуткий крик нечеловеческой боли — точно такой же, какой я слышал во время гибели дневника. Из огненного смерча вырвалось черное облачко и тут же растаяло без следа, после чего резко оборвался и крик.

Я погасил « Адское пламя». Отдельные язычки огня продолжали лизать пучки прошлогодней травы и опавшие листья, подбираясь к ближайшему дереву. Небрежно залив остатки пожара «Аква эрукто», развернулся и побрел к хижине, чувствуя непомерную усталость, словно перетаскал на себе сотню мешков с углем. Очутившись внутри, я снова затопил печку и тут же повалился на кровать, забыв при этом разуться. Глаза слипались, в голове не было ни единой мысли. Почти сразу я отключился.

Впервые за эти проклятые месяцы мне снилось что-то приятное.