Плен (гет)

До наступления рождественских каникул мы виделись только на занятиях и — изредка — в перекрестках коридоров Хогвартса, где посторонние взгляды не давали нам возможности даже переглянуться. В конце концов, мне стало казаться, что та встреча в подземелье, тот неожиданный разговор и поцелуй, до сих пор горящий на моих губах, — все это было лишь странным сном. Или жестоким розыгрышем.

Или профессор Снейп вспомнил о субординации и решил отложить продолжение этой истории до лучших времен. В такой вариант мне хотелось верить больше всего, поскольку я жаждала рационального объяснения всему, что со мной происходит.

На моих глазах Рон начал встречаться с Лавандой Браун, этой красивой, но совершенно пустой девушкой. Я бесилась и плакала в подушку — меня разъедали ревность и зависть чужому счастью. У них все складывалось донельзя просто, а я каждый вечер хоронила надежду на то, что все происходящее со мной — не бредовая иллюзия.

Когда пришла пора каникул, я прокляла Снейпа с его подземельями, Рона с его невыносимо легкомысленным романом, сложила чемоданы и уехала к родителям.

Я никого не ждала и ни на что не надеялась, когда ранним заснеженным утром ко мне в окно постучалась взъерошенная сова с привязанным к лапе пергаментным свитком.

«Мисс Грейнджер, жду вас сегодня в любое время у себя…»

«Паучий тупик…» — шепотом прочла я адрес.

В конце стояла подпись: «Северус Снейп».

Я минут пять стояла на одном месте, не отрывая глаз от короткого приглашения. Есть такое странное чувство, которое возникает, когда ты стоишь на пороге воплощения мечты — смесь страха, от которого дрожат ноги и холодеет спина, и радостного волнения, увлекающего сердце в первобытный танец. Страх был сильнее.

Вспомнились наставления мамы: приличным девочкам ни под каким предлогом нельзя навещать одиноких мужчин. Дом мужчины — его законная территория, на которой он может сделать все, что ему вздумается, и не испытывать при этом ни малейшего чувства вины. «Полезла в медвежью берлогу — не вини потом медведя за то, что он снял с тебя скальп», — говорила мне мама.

Я глубоко вздохнула и сложила письмо. Выбор был уже давно сделан и, кажется, не мной.

На улице крупными хлопьями валил снег. До Рождества оставалось всего ничего — каких-то два дня. Я шла, плотно закутавшись в зимнюю куртку и натянув на лицо толстый вязаный шарф — бабушкин прошлогодний подарок. С каждым шагом в моей душе нарастала паника. В глубине души я прекрасно осознавала, на что иду. Возможно, и бабочки все понимают, когда летят на огонь, очарованные его красотой.

Поглощенная мыслями, я и не заметила, как вплотную подошла к старому дому в занесенном снегом мрачном переулке. Передо мной чернела облупившаяся входная дверь. Оставалось только протянуть руку и постучать — звонка не было.

На какой-то миг у меня появилась мысль, что еще не поздно передумать, развернуться, убежать — и тогда все бы и дальше шло своим чередом. Но ноги не слушались, в голове все смешалось, и еще вот это: «разве я трусиха?» прозвенело в сознании.

Я постучала. Прошло всего несколько секунд, но у меня перед глазами успела пронестись вся моя жизнь — так, говорят, бывает перед смертью.

Проскрежетал в замочной скважине ключ, скрипнула дверь — и передо мной выросла темная фигура профессора зельеварения.

— Гермиона, — произнес Снейп. Его взгляд застыл на моем лице.

— Здравствуйте, профессор...

— Заходите, не стойте на холоде, — он посторонился, пропуская меня внутрь.

Я попала в небольшую комнатку с темными углами, выцветшими обоями и старой мебелью. Два кресла с протертой обивкой, книги, много книг — ими до основания были забиты трещавшие по швам деревянные шкафы. Накрытая пледом софа, маленький столик, заваленный бумагами, какими-то коробочками, сухими цветами и кореньями, колбочками и бог еще весть чем. Пока заботливые мужские руки помогали мне освободиться от верхней одежды, я подумала о том, что достаточно лишь одного взгляда на это мрачное жилище, чтобы понять, кто здесь обитает.

— Вам здесь не темно? — робко поинтересовалась я, наблюдая за тем, как Снейп вешает мою куртку на крючок.

— Вы правы, Гермиона, — он коротко взглянул на меня и двинулся в сторону торшера, одиноко стоявшего в углу. Через мгновение комната осветилась приятным теплым светом. Обстановка утратила свой минорный флер.

Я улыбнулась и увидела, как тонкие губы профессора изогнулись в ответ. Мне стало легче дышать, когда с него слетела маска нелюдимой суровости, но дрожь из коленей не ушла, и в животе никак не желал ослабляться тугой узел страха.

Снейп, словно с целью разрядить обстановку, повел рассказ о своем жилище, своих многочисленных книгах и волшебных травах — он говорил уверенно-спокойно, как знаток своего дела — и этим восхищал. Я молча слушала и старалась чаще улыбаться, чтобы скрыть свое волнение.

— Вы меня боитесь, — вдруг констатировал он и приблизился ко мне на критическое расстояние, от которого у меня перехватило дыхание. Взгляд его черных глаз вонзился в мое лицо. Снейп изучал меня, вслушивался... вчитывался. А я стояла и уговаривала себя не пасовать. Но не выдержала и отвела взгляд.

— Не боюсь, — тихо ответила я. — Но… Я никогда не была… вот так вот… наедине с мужчиной, у него дома. Вы меня понимаете?

— Понимаю, — медленно протянул он.

— А еще я, получив письмо, бросила все и побежала сломя голову к вам. Разве приличные девушки так делают?

— Приличные девушки и не такое порой вытворяют, — усмехнулся профессор, несколько отстранившись.

Моим щекам стало жарко.

— Вы смеетесь надо мной? — теперь я, наконец, отважилась посмотреть ему в глаза.

— Смеюсь, но не над вами. Над выражением «приличная девушка». Ума не приложу, кто первый его придумал. Вы хоть представляете, скольких погубило это клеймо? Стоит только «приличной девушке» кого-то по-настоящему страстно полюбить — и ее жизнь летит под откос, она умирает для общества. Потому не стоит загонять себя в прокрустово ложе хорошей репутации. Будьте собой, Гермиона, и делайте то, что велит вам сердце.

Профессор подошел к небольшому шкафчику из темного потрескавшегося дерева и достал оттуда бутылку и два бокала.

— Вина? — поинтересовался он.

— Я не пью.

— Я вас научу.

— Вы — змей-искуситель, — позволила я себе пошутить.

— Я не против этой роли, — отметил Снейп с некоторым лукавством.

Несколькими быстрыми и точными движениями он расчистил место на столике и поставил туда бокалы, предварительно смахнув с них пыль. Взмахом волшебной палочки раскупорил бутылку вина, затем поднял голову и выжидающе взглянул на меня.

— Не желаете присесть?

Я изобразила растерянную улыбку (в какой по счету раз за этот вечер?) и присела на софу. Сложив руки на коленях, я стала смотреть, как алая струйка, отсвечивающая золотом в свете лампы, вылетает из зеленого горлышка и блестящим вихрем закручивается в прозрачном стекле бокала.

Красное вино напоминает жертвенную кровь. Я знала, чью кровь оно символизировало в тот вечер, но даже пальцем не пошевельнула, чтобы убежать, спастись, вернуться домой, в свою комнату. Происходящее завораживало меня, как удав завораживает кролика.

Разлив вино, Снейп присел рядом и протянул мне бокал.

— Предупреждаю: от красного вина чернеют зубы.

— Не беда их почистить, — улыбнулась я.

— Вы улыбаетесь, — взгляд Снейпа потеплел. — Еще и глотка не сделали, а уже улыбаетесь.

— Почему бы и нет?

— Действительно… — он поднял бокал. — Гермиона. Сейчас я произнесу тост, мы сделаем по глотку, и я вас поцелую. А затем — больше никаких «вы».

Я лишь кивнула, а по моему телу вновь пробежала ледяная дрожь.

— Сегодня мы выпьем за смерть условностей.

Зазвенело стекло, наши руки сплелись в «брудершафте» — краем сознания я успела удивиться, откуда волшебнику известен этот маггловский обычай — и моих губ коснулось сладкая жидкость. Я подержала вино во рту, привыкая к новому вкусу, а потом проглотила — и по телу горячими волнами растеклось тепло. Я ощутила слабость в ногах, в груди разгорался жар, словно во мне растопили костер. И все это от одного глотка вина.

Снейп заметил мое состояние и, забрав у меня напиток, отставил бокалы на стол.

— Ты никогда не пила вино, — он провел пальцами по моему лицу и откинул несколько непокорных прядей. — Смотрю на тебя и вспоминаю свой первый раз…

— Первый раз, когда вы попробовали вино? — прошептала я.

— Да, да, вино, — усмехнулся он и придвинулся ко мне вплотную. — Ты помнишь, что мы должны сделать?

— Да, профессор С…

— Северус. Просто Северус.

— Северус, — еле слышно произнесла я и снова ощутила, как кровь приливает к лицу.

Он не стал ждать. Его руки властно притянули меня, и мое тело оказалось в плену мужских объятий. Я закрыла глаза, и через мгновение мои губы накрыл пряным поцелуем горячий рот. Я потеряла себя, отдавшись опьяняющей сладости, мои руки робко легли ему на плечи — он вздрогнул и прижался ко мне всем телом.

— Гермиона… — хрипло проговорил Снейп, оторвавшись от моих губ. — Мне мало тебя…

И снова в меня ворвался его язык, безжалостно убивая стыдливость и рождая новые чувства. Я вся горела, перед глазами плясали языки пламени, для моего воспаленного сознания в те минуты не существовало ничего, кроме его влажного жаркого рта, холодных рук, ласкающих мою шею… грудь… живот… и болезненной сладости, стянувшей низ живота.

Я забылась и не заметила, как длинные проворные пальцы расстегнули пуговицы на моей блузке. Вздрогнув от холодящего прикосновения, я очнулась и отшатнулась от мужчины.

— Что вы… ты делаешь? Я не готова к такому, — испуганный шепот заставил его затуманенный взгляд встретиться с моим.

— Я знаю, как это проверить, — несмотря на тяжелое дыхание, его голос оставался спокойным. — Что ты чувствуешь… здесь?

Его рука скользнула по моему животу вниз, туда, где так сладко ныло пульсирующее желание.

— Я… я не знаю, как это описать… — в ту минуту мне очень хотелось встать и уйти отсюда, пока не случилось непоправимое, но кружащая голову страсть оказалась сильнее инстинкта самосохранения. — Там… горячо. Очень горячо.

— Ты готова к большему, чем тебе кажется, — произнес Снейп, гипнотизируя меня глазами.

Снова поцелуй — глубокий, чувственный. Блузка незаметно оказалась где-то на полу. Туда же отправился и мой простой хлопковый бюстгальтер — как белое знамя капитуляции, предательски подрубленное вражеским мечом. Обжигающие мягкие губы были везде — прошлись по нехоженым тропам моей шеи, спустились к ложбинке между полушариями груди. Я была чистым полотном, попавшим в руки уверенного в себе художника, который выписывал на мне свои причудливые узоры. Безвольно подчиниться его прихотям — все, на что у меня хватило сил.

Стянув с меня остатки одежды, Снейп остановился. Его взгляд стал неожиданно ясным.

— Встань.

Я не смогла ослушаться и поднялась с софы на трясущихся ногах.

— Убери руки, — мягко попросил мужчина, заметив, что я стыдливо прикрываюсь.

Я опустила веки, чтобы не видеть своего отражения в его восторге, и выпрямилась, свободно опустив руки. Было что-то странное в том, что я вот так вот, без одежды, стояла посреди старой комнатушки, заваленной пыльными книгами и сухими цветами. За мной светил торшер, и я успела разглядеть на противоположной стене тень незнакомой девичьей фигуры.

— Ты восхитительна, — прошептал Снейп. — Ты не представляешь, насколько восхитительна.

Он поднялся, на ходу расстегивая черную мантию. Дальше все происходило слишком быстро — я снова была сломлена требовательным поцелуем, затем повисла безвольной куклой в его руках, чтобы через несколько вздохов оказаться в холодной постели и остатками сознания цепляться за дрожащие отблески пламени, танцующие на черном потолке.

— Нет, прошу вас, я не могу так… — мои руки уперлись в худую грудь профессора. Я оказалась в ловушке и только за секунду до гибели осознала, куда меня привело любопытство.

— Гермиона, ты знала, на что шла… Я предупреждал… — прерывисто шептал Снейп, покрывая поцелуями мои плечи. — Будет больно, потерпи немного… Прошу…

Дальше — колено между ног, короткая вспышка сопротивления с моей стороны, резкий толчок, два толчка, три толчка, острая боль, сметающая тонкую вуаль удовольствия, мои всхлипы вперемешку с его учащенным дыханием. Он истязал меня, заставлял смотреть ему в глаза, заключив мое лицо в свои холодные руки, слизывал слезы, которые безостановочно текли по моим щекам. Я запомнила каждое его движение, каждый стон, каждый вздох, которые врывались в меня, оставляя неизгладимые следы.

— Гермиона… — последний рывок, и он зарылся лицом в мои волосы.

Я лежала, придавленная тяжестью изможденного тела и изучала потолок, на котором плясали огненные тени — это свеча, догорая, трепетала в молчаливой агонии. В комнате царила тишина — ее нарушало лишь сбивчивое мужское дыхание.

— Мне тяжело, — прошептала я.

Снейп очнулся, поднял голову и заглянул мне в глаза. Затем, ничего не сказав, скатился на ледяную простынь и лег на спину. Я вздрогнула, ощутив прикосновение холодного воздуха — в этом жилище явно были проблемы с отоплением. Завернувшись в одеяло, я села на край кровати и опустила вниз босые ноги.

— Ты привыкнешь, научишься получать удовольствие. Первый раз всегда больно, — прозвучало за спиной.

— Может быть, — отозвалась я бледно.

«Ты знала, на что шла» — звучало в моей голове тысячью голосами. В глазах снова закипали слезы. Я спустила ноги на обжигающий холодом пол, готовая бежать отсюда хоть так — голой по снегу, продираясь сквозь морозный воздух и возмущенные взгляды прохожих.

— Мне надо идти. Родители ничего не знают, будут волноваться.

— Я надеялся, что ты останешься до утра, — Снейп неожиданно возник рядом, обнимая мои плечи.

— Нет. Не могу.

Я сбросила его руки и встала. Продолжая кутаться в одеяло, я прошла в ту комнату, с которой началось мое сегодняшнее приключение, быстро отыскала на полу свою одежду и принялась одеваться, стараясь не думать о том, что сзади стоит он, обнаженный, и с интересом наблюдает, как я натягиваю на себя белье, джинсы, застегиваю пуговицы на блузке. Одной пуговицы, к слову, не хватало, но у меня не было желания задерживаться в этом богом забытом месте ради ее поисков.

Когда я надела куртку и подалась к входной двери, Снейп неожиданно пересек комнату — на нем снова была черная мантия — и взял меня за руку. Развернув к себе, он поддел пальцами мой подбородок, и я снова встретилась с внимательным взглядом.

— Спасибо тебе, — тихо сказал он и поцеловал меня.

В моей душе поднялась такая буря противоречивых эмоций, что, едва ответив на поцелуй, я тут же с силой оттолкнула профессора. Воспользовавшись его замешательством, я повернула ключ в замке, распахнула дверь и выскочила на улицу. Снейп не пытался меня остановить, во всяком случае, шагов за собой я не слышала. Я убежала в зимний вечер, не оглядываясь, и зная, что он стоит в дверном проеме и провожает взглядом мою спину.

На улицах города было так же пусто, как в моей душе. Под ногами скрипел снег, и я знала, что сама виновата в том, что не сижу сейчас в привычном тепле родного дома. Еще я знала, что буду возвращаться — снова и снова, потому что только профессор Северус Снейп мог теперь заполнить ту пустоту, причиной которой стал.