Рассвет Империи. Часть II: Evil Inside (джен)

Энакину быстро повезло: в тупичке неподалеку обнаружился потайной гараж, а в гараже — чей-то стартрак. Владеть машинами, равно способными передвигаться в атмосфере, в реальном и в гиперпространстве на Корусканте было запрещено, поэтому, взламывая замок, ни малейших угрызений совести он не испытывал. Только удовлетворение: сама Сила на их стороне, раз она посылает такую удачу.

С идеей побега он всё ещё не был согласен, но её сильные стороны не видеть не мог. Забрать Бэррис, Асоку, Валина из-под удара. Уйти самим хотя бы на время, чтоб не подставлять друзей и близких (Падме!). И они будут свободны вернуться, когда разрешится это нелепое недоразумение — а оно разрешится быстро, ведь Канцлер непременно вмешается. Хотя бы просто затем, чтобы остановить эпидемию терактов. Всё будет хорошо. Он был уверен. Был уверен. Уверен.

Только бы не этот голос, бьющийся в ушах, не образы, мелькающие перед глазами.

* * *

Не надо!

Пожалуйста.

Пощади.

Пожалуйста!

Не надо, пощади! Не меня, так хотя бы его, он ведь ребёнок!

Мёртвая магистр Биллаба загораживала собой от рвущихся к ней клонов носатого пацанёнка, которого взяла себе после нападения на храм тех волшебных грибных эльфов со взрывчаткой. Клоны стреляли, она отбивалась. Мёртвая магистр Биллаба с надеждой смотрела на магистра Винду, зашедшего в маленькую камеру: она верила — почти в самом деле верила — что он пришёл её спасти из плена. «Это будет лишь временной отсрочкой, ученица. Но я могу дать тебе настоящую свободу!». Взмах лилового клинка — и голова катится по бледно-зеленой циновке. Почему джедаи так любят рубить головы? Магистр Винду корчился на полу канцлерского кабинета, прямо возле того огромного окна. Корчился, рычал от боли, просил Энакина о помощи... но Энакин выбрал не его. Почему Канцлер в видении стрелял тёмными молниями?

Рыжий, ты что? Мы же друзья!

Не сметь, твари, все прочь!

Не подходите!

Марк, что с тобой? Что с тобой?!

Не надо... не надо, пожалуйста!

Держитесь, ребята — отобьёмся!

Ученик...

Олана Чион удивлённо и растерянно зажимала пальцами рану в животе. Вечная девочка Стасс Алье падала вниз лицом. Пло Кун замирал в очередном блистательном полёте, чтобы бесславно упасть, пробитый добрым десятком зарядов сразу. Мечом с алым клинком Канцлер без труда убивал — удар, смерть, удар, снова смерть, удар... — каких-то магистров. Лиц не было видно, только мелькание красного меча. Светловолосая женщина бросалась на защиту клонов против перепуганных мальчишек и девчонок и падала под ударом одного из них. Этейн! — незнакомое имя. Всё равно. Клоны пинали залитого кровью юнлинга. Джукасса падал под ноги сенатору Органе.

Бывшее. Будущее. То, что могло быть. То, чего быть не может.

Падме кричала, рожая детей. Падме умирала родами — снова, опять. И металлический голос дроида-медсестры холодно информировал: «Она просто утратила желание жить».

* * *

Энакин свернулся комочком на тротуаре, пытаясь закрыть глаза и уши от льющихся в них образов и звуков. «Что угодно, только бы это прекратилось. Только бы Падме не умирала больше.»

— Неужели и правда — что угодно?

Голос был знакомым: он тоже часто преследовал Энакина в его снах. Тоже мертвец — его мертвец: граф Дуку. Старик, моливший сохранить ему жизнь, страшный враг, которого он должен был уничтожить.

— Не унижайся так, не стоит. Встань, — ласково сказал голос.

Теперь он был похож на голос учителя Квай-Гона. Нет: это и был голос учителя. Как иногда он и был голосом Дуку. Может, просто какой-то личный энакинов демон над ним так издевался?.. Но если голос требует встать, надо вставать. Надо смотреть страху в глаза.

Это не был Дуку и не был Квай-Гон — хотя стоявший перед ним немолодой господин был похож на обоих сразу. И немного на Канцлера. Исполненное достоинства и мягкой неодобрительной печали лицо, чернь в седых волосах и бородке, сдержанное дружелюбие и почти не давящая аура власти... страшный человек. Да, он был страшным — хотя что именно пугающего в нём было, Энакин не мог бы сказать.

— Мастер Скайвокер, — мягко кивнул этот страшный. — Знаете, я хотел бы помочь вам.

— В чём?

— Меня трогает ваша любовь и привязанность к жене, к детям, — сказал тот. — Ваша боль, ваш страх за них. Вы знаете, при жизни у меня были жена и дети. Близнецы, мальчики. Я очень любил их — больше, может быть, чем самого себя. Они были моим светом, моей единственной привязанностью. В вас, мастер Скайвокер, я вижу своё отражение. Отражение своих тревог и боли.

— Мне некогда, — почти грубо ответил Энакин. — Друзья нуждаются в моей помощи.

— О, я вас не задержу. Ведь я же дух: наша беседа не продлится и единого мига реального времени.

— И чей же вы дух?

— Уж всяко не дух джедая, — с иронией ответил тот. — Разве джедаям дозволено любить и привязываться? Волноваться за близких? Стремиться их спасти?

Энакин горько покачал головой, но тут же нахмурился:

— Если не джедай — значит, вы сит?

— Ну, ну, мастер Скайвокер. Не предавайтесь Тьме, ведь только тёмные мыслят в абсолютах.

— Это утверждение само по себе построено на абсолютной посылке.

— Отчего оно не перестаёт быть верным. Обращение к абсолютным категориям отвращает нас от реальности бренного мира, что ведёт к неминуемому падению.

— Хорошо. Без абсолютов: кто вы и какого малакора вам от меня надо?

Он был слишком страшным, чтобы ему доверять; но ведь и страху доверять тоже не следовало — доверие страху делает уязвимым и приводит во Тьму. Поэтому Энакин изо всех сил старался хамить, чтобы дух убрался вон по своей воле и ситуация разрешилась сама собой. Получалось плохо: дружелюбие собеседника было ничем не поколебимо.

— Чего я хочу? Я хочу помочь. Мастер Скайвокер, вы ведь и сами знаете, что над вашей женой нависла опасность.

— И?

— И ныне эта опасность больше, чем когда-либо. Сегодня. Сейчас.

— Сейчас?! Но ведь...

— Разве вы никогда не слышали, что иногда женщины рожают до срока? К этому может привести стресс, например. А вы знаете, мастер Скайвокер, оказаться под пыткой — большой стресс!

— Под пыткой?!

У него не было слов; всё что он мог заставить себя сделать — это эхом повторять слова собеседника.

Немолодой господин покачал головой и повёл рукой, словно отдёргивая незримую завесу:

— Смотрите! И верьте лишь своим глазам и Силе, которая подскажет, что это не иллюзия, но горькая реальность!

* * *

То, что увидел Энакин, мало походило на его видения и сны. Там роды всегда были... что там, всегда были как в кино: перекошенное красное лицо, мечущаяся в агонии женщина, невнятные общие планы, размытие, громкие крики и пятно крови на простынях.

Здесь, наяву, Падме не кричала и не металась, а её лицо было белым в просинь. Она лежала на больничной койке, ниже пояса прикрытая металлической трубой, похожей на уродливую юбку с оборочками, и совсем не двигалась. Глаза её были закрыты, губы — сомкнуты, и даже косметика на лице не смазалась. Но она умирала — умирала, несмотря на суетившихся вокруг её ложа дроидов. Потому что кто-то зачем-то сказал им: «Включить протокол креш: спасение ребенка любой ценой».

Ещё одна Падме — смешно, он не сразу осознал, что это всего лишь Сабе — сидела рядом, держала свою королеву за руку и бормотала какую-то чушь. Её голос, ломкий и дрожащий, ранил слух, а она всё твердила:

— Белый диамант Джафани, чёрный диамант Наберрие, шерл Кишора, укрепите душу мою, чтоб стала она, как драгоценный камень. Мать Ирем, помощница воинов, освети путь во тьме. Сестра Амрао, отвратительница врагов, возведи стены вокруг обители моей. Невеста Ньеве, защитница закона, воздай всякому по справедливости. Королевы Слёз, утрите мои слёзы. За народ умученные, утишите мои мучения... белый диамант Джафани... чёрный диамант Наберрие... шерл Кишора...».

И самое жуткое — он знал, где именно Падме находится. Эти блёклые стены с уродливыми фресками, на которых джедаи древности казались монстрами из кошмаров, этот резервуар с бактой, на стекле которого было нацарапано — изнутри — непристойное наутоланское слово.

Клиника Ордена.

* * *

— Вы сами можете рассудить об увиденном, мастер Скайвокер, — печально сказал дух.

Он мог — наверное. Например, его что-то беспокоило, что-то мешало принять произошедшее "как есть", что-то скребло душу. Что-то не сходилось.

— Вы можете спасти её. Ещё не поздно.

— Но как? Я слишком далеко от Храма, и она... она уже...

— О, это совсем не проблема. Я могу указать вам способ — древний ритуал исцеления, его создали мистики, правители планеты Восс. Вы слышали о мистиках, мастер Скайвокер?

Он слышал. Таинственные провидцы и целители, Йода мотался к ним за советом, но они послали его ко всем чертям.

— Джедаи. Эта несчастная — они пытали её, пытали с помощью своей Силы, — мягко продолжил дух. — Хотели узнать, где вы и чего от вас ожидать. А теперь, в своей обычной манере, они спешат оказать ей медицинскую помощь, как если бы это отменило их чудовищное преступление.

Это не было ложью, нет. Он говорил правду.

— Что за древний ритуал? Он тёмный?

— Не совсем. Но он требует забрать чью-то жизнь, чтобы исцелить безнадёжный случай.

— И это не тёмный?

— Речь идёт о вашей жене, мастер Скайвокер! И время не терпит. Она умирает, она умирает уже сейчас. Я не хочу, чтобы это случилось.

— И чью жизнь я должен забрать? — устало спросил Энакин.

Падме умирала, умирала сейчас, в этот самый момент. Действительно, до скрупулёзности ли тут? До высокоморальности ли? Есть ли у него право оставаться рыцарем в белых одеждах, когда он может спасти жену?

— Разве Храм опустел? Жизнь палача в обмен на жизнь жертвы — это красиво и благородно, мне кажется.

— Разве я успею? Я ведь в другом полушарии, не говоря о параллелях...

Странно: Падме умирает, он должен её спасать — а вместо этого ищет себе извинения, повода ничего не делать. Да любит ли он её в самом деле? Что он за человек!

— Разумеется, успеете. Это не проблема. Моя помощь вам не может ограничиться только советом, мастер Скайвокер.

Миг — буквально: он только сморгнуть успел — и они стояли уже где-то внутри Храма, в одном из пустынных коридоров. Иди себе вперёд, забирай у палачей их жизни...

Дух мягко опустил ему руку на плечо: ну же, поторопитесь!

«Вы сами у себя крадёте время и надежду, мастер Скайвокер!»

Один взмах меча — и Падме будет спасена. Падме, которая умирает, как умирала мама.

«Мама?..»

Ярким, перекрывающим все прочие, образом перед глазами встало: Татуин, мастерская на ферме Ларсов, Падме в серо-голубом красивом платье, и — слова, его собственные слова:

— А ведь у меня было видение. Мне говорили, что оно для того, чтобы подготовить меня. Дать сил перенести неизбежное. А я не был готов, Падме. Но в другой раз я буду готов. Обещаю. В другой раз — никакого «Я всех убью». Обещаю.

«Вот и наступил он, этот мой "другой раз".»

— В конце концов, чем я отличаюсь от тысяч и миллионов других людей, потерявших близких в эту войну? Что даёт мне право обменивать чужие жизни на ту, которая мне нужна? Я что, особенный? — через силу выговорил он.

Стоило начать, и пошло легче:

— У меня, значит, остались дети, и на них и надо сосредоточиться. Я не всё потерял, значит. Извините, мне не нужна ваша помощь, оставьте её себе или предложите кому другому. А палачи за своё преступление ответят по закону, я уж позабочусь. Не зря с канцлером дружу.

Дух неодобрительно покачал головой и исчез, оставив Энакина одного в коридоре, ведшем к орденской клинике.

[1] Fulcrum по-английски значит "краеугольный камень", "точка опоры".