Месть Фарката Бона (гет)

Крепко вцепившись друг в дружку от страху, девули спускались по ступеням, скользким от бегущих то там, то тут ручейкам... странной такой жидкости, остро пахнущей болотом. Дарнейла поддерживала Рутту — все-таки старшая:

— А так всегда бывает, ты под ноги только смотри, и ничего такого. Ну, подумаешь, вонючая водица — не мысли о плохом!

— Ой, да куда ж это мы попёрлися, заколдуют нас, лягушками сделают, — подвывала младшенькая. — И знаки проклятые на стенах так и горят, будто глаза чьи!

Долго шли, всё вниз. Когда лестница вдруг уперлась в сплошную стену, Рутка обрадовалась:

— Ничегошеньки тут нет, значит, врет картинка. Пошли уж назад, сестричка! — И с надеждой потянула Дарнейлу Киллу к перилам. — Сейчас бегом и к обеду враз поспеем!

— Какая картинка? — Та уходить не спешила и даже попробовала мощную кладку. — Где видала, сказывай!

— Да у госпожи Симмерай пыль стирала, а с пюпатры листик пергамотнай цветной (1) и слетел! А там — жути ужасные, кругом нижнего флета — огонь, а посередь… — Девочка ладошками за лицо схватилась и прошептала задышливо: — Гробы! Ладушка Дарнейлушка, пойдем отсель!

— Так, ладно, ты стой тут, полосушка (2), я одна пойду. — Месма заткнула подол за пояс и ощупью двинулась вдоль стены. И пока руками по холодному, как лед, граниту водила, вроде бы почувствовала накат портала.

— Да куда идти-то? Камень впереди, недаром заперто-запечатано! — голосила тихонечко Монья, впрочем, ни на шаг от старшей товарки не отходя. — Пропадем с тобой, и косточек не соберут! Ой, что это?!

— Эх, вот я несмекалиста, чуть не забыла! — Лицо Дарнейлы освещалось золотистым сиянием. — Ну тебе дрожать, полно! Это глазок мой, бабушка, наставница покойная, подарила. Добрый свет, не жмурься! — Потянула она к себе за бретелю бояшку (да кто б и не струсил-то!), обняла — та уж бежать наверх норовила. — Сладится все, гляди — щелочка!

В четыре руки дергали, толкали — ничего; Килла от натуги пот отерла и Рутке держать окару с мешком дала, а сама глаза закрыла, да как крикнет:

— Отворись, силой своей велю! Где я пройду — никто не хаживал! Мне замков нет — я своей властью заклятие снимаю! — Кто слова ей подсказывал, молодая месма не знала, но дрогнула скала и открылся лаз! Только будто ветер сухой обеих окатил, закружилась пыль, и звон тяжелый в уши грянул… Как в набат железом ударило! Прогал узок был, дышал как живой:

— Иди-и-и! Иди-и-и к нам… — голосами жуткими зазвучал. — Ондна кареле Килла, Мать смерти!

* * *

— Что-то мне не спится. Или вправду тревожно, или я трушу. — Фаркат, не оборачиваясь, поежился от холода.

— Скажи, зачем мы к Стылому морю идем? Вроде бы, там давно никто не живет, одна пустыня да руины. — Подошедший неслышно следопыт, хоть и был удивлен, что тот его невесомые, как у зверя мелкого, шаги распознал, но виду не подал, просто накинул на плечи юноши меховую опаху.

— Ты догадался, да? — Бон из-за плеча взглянул на младшего Рейдента; промахнулся взглядом — воин был на голову выше, только глаза на худом лице блеснули.

— Слышал. Я карты и старые свитки не для развлечения читал.

— Я все спросить хотел, — Фаркат вздохнул, — тайный квод только архонту присягает, потому как не месмы вас на свет производят? Верно, что власти Настоятельницы над вами нету?

— Правда, — спокойно, будто не о тайне великой они говорили, подтвердил Кейо. — Только за разговор такой мне — казнь, да и тебе знание такое — смерть.

— Смерть, смерть, пуганый уже, — проурчал котом Бон. — Много вы понимаете! Есть вещи пострашней ваших законов… дурацких, сумасшедшими тетками данных. Думают, в замке спрятались со своей ворожбой да книжками, пылью покрытыми? Ой ли?! — И, помолчав, будто не о том говорил, улыбнулся устало и лоб рукою потер. — Нам бы к вечеру завтра добраться, а там уж…

— А что будет там? — Следопыт подошел совсем близко.

— Могилу вскрою, и… Как повезет. — Фаркат посмотрел на небо. — Ты со мной?

— Что, клятву потребуешь? — серьезно спросил Кейо Лангин, сын Рейданта, тайный бон.

* * *

— Не ходи! — заорала Рутка и вцепилась Дарнейле в юбку, а ногами в косяк уперлась. — Не пущу на погибель! Ты одна ко мне добрая была. Опомнись, хоть слово скажи-и-и!

А Киллу обезволевшей куклой от земли подняло и в проем яркий повлекло, затянуло… Куда бедной сиротке супротив магии могучей подругу руками слабыми детскими удержать! Как шелковую нитку сносит со стола рукодельницы легким сквознячком, так унесло месму в закрывающуюся на глазах щель, и снова стала стена цельной…

— Горе-е-е горюшко моё! Ладушка, сестрица-а-а! Добренькая моя! — все кричала и кричала в полном мраке Рутта Монья, срывая голос, царапая проклятый камень. — Погубила я тебя… — И зашлась слезами, упала наземь.

* * *

Как листочек сухой осенний по дорожке, Мореной на воде нарисованной, что бывает в двусканные ночи дома в Воксхолле, скользила Дарнейла Гейсарнейская по воздуху и не удивлялась ничему. А вокруг все лица кружились, вроде как живые, а может, и скульптуры какие, только-только всмотреться бы, да покойно, и так хорошо, лениво…

«Лениво... Лени-и-иво?! Да госпожа Оренна, когда проснется, за нерадение мне все волосья-то повыдерг…» — Месма очнулась, дернулась в невидимых путах, словно муха в паутине, кулаки упрямо сжала, в себя полную грудь воздуха неживого вдохнула и как крикнула повелительно прямо в муть перламутровую, что ее вперед в подземелье страшное влекла: — Гоулмирэ, гоулмирэ Ингбрандт, туне таэ Олуэмор!*

И тут раздался вой волчьего страшнее, стократно от потолка и стен отдаваясь. Всё усиливаясь и крепчая. Дарнейла прямо на гранитные плиты рухнула… А окара, как живая, из пальцев ее, что крепко судорогой еще у прохода проклятого свело, выскочила и закрутилась на полу волчком… Это она, игрушка пустая, как месмочка дома думала, звуки нестерпимые притушила. Но тихо было недолго — в ярком свете Ореинного колдовского фиала Гейсарнейская месма, недвижной в ужасе став, глядела, как из гробов черных мраморных встают высохшие и страшные, будто труп собаки, на который она еще ребенком в лесу наткнулась, — но живые! — древние глайморы. Ядовитые корни земли Оломей.

_________________________________

(1) — так коверкает Рутта слово "пюпитр", для чтения такие пользовали в обители, да и "пергамент" тоже наврала

(2) — трусишка, ссыкушка в воксхоллском просторечии