Твой Авалон (гет)

Кто бы мог подумать – уже май на дворе! А казалось, Эйлин так и будет вечно беременной.

Но нет, теперь, стоя возле кровати и сжимая руку подруги, Гермиона так не думала. Ворчание Каллидоры, несерьезные угрозы Августы, тяжелый взгляд Друэллы – все осталось где-то там, за дверями светлой комнаты с высокими потолками. Эйлин потребовала присутствия Гермионы, заявив, что только та не будет распускать сопли, ахать и охать. Миссис Риддл это прекрасно понимала – и без того рожать было сложно.

Бедные маггловские женщины, как они делали это раньше и без развитой медицины, и без зелий?

Лицо Эйлин было белым, как снег. Черные глаза ввалились и казались еще темнее, чем обычно. Волосы разметались по подушке, путаясь и прилипая к потному лбу. Словно женщина подошла к тонкой грани между жизнью и смертью, приглашая в мир живых новое существо.

Ночь прошла без сна. Гермиона изо всех сил старалась помочь Эйлин, которая временами то пыталась лечь на холодный пол, то повиснуть у подруги на шее. Зелья только облегчали боль, но не убирали ее полностью. Лишь к девяти утра начались роды, долгие, выматывающие. Эйлин будто не хотела никаких перемен, не желая отделять ребенка от себя.

Колдомедик оказалась суровой, но знающей особой. И ее тактика ведения родов интуитивно показалась Гермионе правильной – не допустить перегрузки для ребенка, но и не затягивать процесс. Волшебница отметила про себя: нужно запомнить имя женщины – и, поймав себя на этой мысли, спохватилась. Щеки залил румянец. Впрочем, стоны Эйлин быстро отбили излишнюю сентиментальность. Роды – это жутко больно, приземленно, материалистично до примитивизма. Почему новая жизнь должна появляться так? Словно процесс рождения – предвестник будущих страданий? Или же боль являлась бездушной жертвой природе за право иметь потомка, родную кровь?

И он родился. Весь в крови, орущий, с редким светлым пушком на голове – новорожденный мальчик привел Гермиону в шок. Помощница колдомедика взяла его на руки, пока та залечивала незначительные повреждения и удаляла оставшиеся сгустки из чрева матери. Состояние ребенка быстро проверили каким-то неизвестным заклинанием – кажется, все было хорошо. Гермиона не замечала суеты и хлопот, она зачарованно смотрела на малыша – это было чудо, потрясающее свидетельство могущества природы, вечности жизни. Истинное волшебство. Неужели и она сама сможет когда-нибудь прижать такое чудо к груди?

К груди? Что она читала в маггловских книгах? Матери нужно покормить ребенка сразу после родов ради профилактики аллергии. Если б Том видел все, что она читает…

– Эйлин, ты будешь его кормить? Кажется, он уже соскучился по маме, – бодро сказала миссис Риддл, и подруга наконец выдала некое подобие улыбки.

– Мне бы его заботы, – выдохнула Эйлин. – Пожалуйста, дайте мне малыша!

– Ну, появиться в совсем незнакомом месте одному… – протянула Гермиона, наблюдая, как ребенок охотно впивается беззубым ротиком в материнскую грудь. – Ты представь, каково это. Все равно что с Земли перенестись в необъятный космос, да еще с такими перегрузками. Открытое бесконечное пространство, и только мама – знакомый корабль.

– Ты переработала с магглами, – хмыкнула Эйлин, наблюдая за сыном, завтракающим с большим энтузиазмом.

– Как назовешь его, решила?

Интересно, связана ли душа с конкретным телом? Как сильно этот ребенок будет отличаться от того, из прошлого, памятного мира? Нет, он не станет убийцей!

– Северус?

Путешественница во времени вздрогнула. Она даже и не предполагала, что станет так безумно холодно и страшно от подтверждения…

– Не мрачновато ли для первого имени? – стараясь скрыть волнение, заметила она. – Может быть, что-то с более очевидным, э-э… светлым смыслом?

– Мы с мужем насчет имен как-то не очень, – выдавила улыбку Эйлин. – А отдавать бразды в руки этих…

Эйлин не слишком жаловала посиделки остальных представительниц семейства и их ближайшего круга. «Сплетницы» – метко называла их она. По поводу Друэллы Гермиона охотно разделяла сие мнение. Августе же она симпатизировала. И по старой, и по новой памяти. Оригиналка, гриффиндорка – разве могла не нравиться бабушка Невилла?

– Как насчет Бонифатиус? – предложила миссис Риддл первое имя с латинскими корнями, которое пришло в голову. – Предвещающий счастливую судьбу.

Случайное оказалось столь символичным. Случайностей не бывает.

– Или… Ренатус, возрожденный.

В этот момент колдомедик отняла ребенка от груди матери и положила его в кроватку. Гермиона склонилась над будущим крестником:

– Как тебе твое новое имя? Будешь Бонифатиусом?

Малыш причмокнул и уставился на миссис Риддл темными, расфокусированными глазенками.

– Эйлин, кажется, он согласен, – с улыбкой заметила Гермиона, продолжая с интересом наблюдать за младенцем.

Та вздохнула:

– Тогда не стоит и мучиться с выбором. Пусть будет Бонифатиус Элджи Северус Ренатус и еще что там предложит муж.

Гермиона рассмеялась:

– Правильно! И все будут довольны.

– Возможно, кроме него самого, – проворчала Эйлин, и подруга уселась рядом, ободряюще пожимая ее руку.

– Ты молодец, – сказала миссис Риддл, продолжая улыбаться. – Родила сына. Теперь хоть как его назови – он у тебя есть!

– И у тебя будет, – вдруг уверенно заявила Эйлин. – И давно бы был, если б не твоя излишняя увлеченность работой.

– Кто бы говорил!

– По крайней мере, я делаю это в большей степени ради своего удовольствия, а не ради мужа.

Лицо Гермионы на миг болезненно исказилось. Частично это было правдой.

– Я не могу этого допустить, – тихо отозвалась она. – Тому сейчас нужна вся моя поддержка, все мое свободное время. А тогда его поддержка будет нужна мне. Я не могу поставить его в такое положение.

– А раньше? Если бы он о тебе думал столько же, сколько ты о нем! – закатила глаза Эйлин.

– Раньше мы готовили все это. Я не жалуюсь, – кончиками губ улыбнулась миссис Риддл. – Кто бы мог предположить, что из Тома получится хороший муж. Однако получился.

– Потому что он знает – с тобой шутки плохи!

– Потому что он знает, что без меня ему будет хуже. Со мной ему удобно.

– Я помню, что про Тома рассказывали на факультете. Его слава там живет в веках. Эгоист он. Мог бы давно подумать о тебе.

– Он не будет навязывать мне детей, – покачала головой Гермиона.

– Ну и глупец, – резюмировала Эйлин.

В этот момент колдомедики отошли от ребенка, который заснул, и прочитали новоиспеченной матери нудную инструкцию, что и как делать с маленьким созданием. Неужели все действительно было так сложно?

Эйлин покорно слушала, а когда те ушли сообщать радостную новость семье, облегченно вздохнула:

– Какое счастье, что у нас есть эльфы и родственники. Сама я бы просто заавадилась возиться с ним.

– Что-что сделала? – вскинула брови Гермиона.

– Заавадилась, – повторила Эйлин. – Или как называется то самое, непростительное.

– Ну и черный юмор у тебя. Это страшное заклинание.

Наверное, прошлое никогда не отпустит в полной мере. Леденящие душу истории, несчастные судьбы, отчаянье.

И это неправильно. Прошлое должно оставаться прошлым. Опыт, основанный на нем, зачастую вредит. Мир меняется, да что уж там, все меняется. Даже Том изменился, как и она сама.

– Все будет хорошо, – прошептала Эйлин.

Роды наконец сморили ее, и вскоре мать несостоявшегося Северуса Снейпа мирно спала после праведных трудов.

Прежде чем отправиться домой, Гермиона какое-то время смотрела на новорожденного. Изменения – залог движения. Мир меняется, и это хорошо!

…Миссис Риддл вскоре вновь оказалась у Лонгботтомов, готовясь стать официальной крестной мальчика. Ей удалось вытащить мужа на празднество, прочитав долгую лекцию, что не стоит пренебрегать таким уважаемым семейством. Но быть крестным Том наотрез отказался, и эта роль досталась Чарлюсу Поттеру.

Ну и ладно, она особо и не настаивала. Чарлюс – отличный кандидат.

Том ворчал по поводу формализма всех церемоний, подстройки под магглов, абсолютную бессмысленность подобных мероприятий. Но Гермионе нравилась торжественная атмосфера: представители министерства, нарядные гости, счастливая мать и гордый отец.

– Нарекаю тебя Бонифатиус Элджи Северус Ренатус! – провозгласил представитель министерства.

Видимо, на большее у Лонгботтомов воображения так и не хватило.

Окропляя голову ребенка водой, Гермиона сказала:

– Удачи тебе! Будь благословенен!

Повесив на шею закутанного в белый кружевной конверт малыша золотую цепочку с маленькими вкрапленными брильянтами, миссис Риддл взяла крестника на руки.

Малыш во все глаза смотрел на нее.

– Какой же ты милый, Бон! – улыбнулась она. – Будь счастливым. И очаровательным, Бон-Бон![1]

Вокруг засмеялись.

– Да уж, он очень сладкий! – громко подтвердила Эйлин. – Особенно, когда спит зубами к стенке!

– У него еще нет зубов! – весело сказал Чарлюс.

– Ничего, кусаться он уже и сейчас мастак, – уверила его счастливая мать.

– Но на конфетку он точно похож, – вставил кто-то из умиленных женщин.

Новоиспеченный крестный вновь взял ребенка на руки, и церемония продолжилась. Все присутствующие по очереди подходили к нему с подарками и произносили хорошие пожелания. Прямо как в сказке про спящую красавицу! Какое счастье, что злой феи тут не предвиделось. Самым «злым» оставался ее Том, но и у него причины проявлять себя во всей красе отсутствовали.

Миссис Риддл с интересом наблюдала, как ее благоверный положил в пышно разукрашенную корзину подарок – что-то золотое российского происхождения. Тому во время недавнего визита надарили очень много всякой всячины – красивой, дорогой и, откровенно говоря, совершенно ненужной. Разве что платиновая матрешка особо полюбилась сфинксу.

– Будь умным и преданным своему делу, малыш, – пожелал Том и перевел взгляд на жену.

Та заметила, что темные глаза быстро изменили свое выражение. Ей показалось, или муж с завистью смотрел на ребенка? Конечно, показалось. Он всегда только шутил на эту тему.

Гермиона незаметно вздохнула. Так ли уж верна была ее позиция?

Вокруг все завертелось: терпкие запахи фимиама, звуки старинной музыки, огни фейерверка, роскошное пиршество – все слилось в яркую праздничную круговерть. Гермиона улыбалась гостям, новорожденный мальчик, как ценный приз, передавался из рук в руки. Том разговаривал с кем-то из мужчин о политике. И это было счастье, такое обыденное, простое. Но его очень хотелось испытать не из вторых рук, испытать самой.

* * *

Как быстро летит время!

Солнце готовилось занять поворотную точку на небе, с крестин Лонгботтома прошел уже целый месяц. А Том лишь сейчас смог выбраться в старинный город, который уже успел полюбить. Давно было пора поговорить с Фламелем лично – вопросов и ответов становилось все больше, но они никак не укладывались в единую систему.

Риддл задумчиво шел по набережной, на миг остановился, глядя на прекрасный фонтан. Нет, он никогда не сомневался в собственной победе, в своем интеллекте и способностях решить любую задачу. А сейчас, когда он держал в руках столь ценный товар, как информация, его преимущества возросли вдвое. Но всегда что-то не сходилось в его стройных построениях…

Место встречи.

Фламеля еще не было, Риддл пришел раньше. Сел на скамейку и позволил себе наконец расслабиться. Можно было просто посидеть, наблюдая за всем и ничем. Как часто в последнее время он смотрел на красоту мира и не видел ее. Но сейчас он имел возможность просто глядеть на птиц, прохожих, голубое небо, кажущееся вечным... Ничто не вечно. Однако создатель Философского камня не собирался умирать.

– Доброго дня, мистер Риддл, – знакомый голос вывел его из задумчивости.

Том поднялся, отвесил галантный поклон:

– Здравствуйте, месье Фламель, давно не виделись.

– Скоро будет полгода, – кивнул француз, усаживаясь на скамью и приглашая коллегу присоединиться. – Однако я всегда был рад видеть вашу милейшую супругу.

Хитрая лиса втерлась в доверие – или хотя бы завоевала расположение – к другому хитрому лису.

– Гермона шлет вам свой поклон.

– Очень приятно, благодарю, – улыбнулся Фламель.

После недолгой паузы Том сказал:

– Вы хотели видеть именно меня?

– О да. И думаю, это взаимно, не так ли?

– Без сомнения, – подтвердил Риддл, внимательно глядя на мастера алхимии.

Он никогда не рискнул бы применить легилименцию на Фламеле. Игра, которую они вели, всегда должна быть честной, или, по крайней мере, казаться таковой.

– На данный момент, я не побоюсь это сказать, мы владеем всей полнотой информации, начиная с 1933 года, – заявил Том с долей уместной гордости, но ровно и по-деловому.

– Вы проделали колоссальную работу, – впечатлился алхимик. – Впрочем, от вас другого я и не ожидал.

– Надеюсь, вы проясните мне кое-что, – продолжил Риддл, не сводя глаз с собеседника. – У нас масса сведений и деталей, которые никак не складываются воедино.

Мэтр глубоко вздохнул, погладил бороду.

– Вы должны принять то, что я могу лишь подсказать вам некоторые ориентиры, дать направление или ключ. Осознать ситуацию вам необходимо самому – в этом и заключается суть нашего договора. Только тогда можно быть на сто процентов уверенным в моей догадке, – мягко, но убежденно отозвался Фламель. – Если сейчас вы не понимаете причины этого, то потом обязательно поймете.

– Но с чем связана эта причина? – слегка нахмурился Риддл.

Началось, все та же песня.

Фламель хмыкнул, будто уловив направление его мыслей:

– А вы подумайте, Том, – надеюсь, вы не против перейти на менее формальный тон? – почему никто и никогда не замечал происходящего? Только вы зацепились за информацию и истолковали ее таким образом. А также мне самому удалось дойти до определенных выводов.

Необычный угол обзора. Но тем не менее правдивый. В чем же их уникальность? Почему даже Дамблдор, если предположить, что он действительно невиновен, никогда не обращал внимания на странную магию?

Риддл расширившимися глазами посмотрел на Фламеля.

Только он сам с Гермионой и Фламель с Перенеллой являлись бессмертными.

Неужели дело в этом? Как же ты мог упустить столь важный момент, Том?

– Вы хотите сказать, что дело в Философском камне и бессмертии? – с волнением спросил он.

Фламель улыбнулся кончиками губ:

– Не столько в бессмертии, сколько в состоянии сознания, требующемся для создания камня. И вызванного приемом эликсира в том числе.

Том продолжал напряженно молчать, и француз прибавил:

– Вам прекрасно известно, Том, насколько сильно магия зависит от личных качеств волшебника. Не только кровь относится к этим качествам. Еще и воля, и интеллект, и многое другое – все взаимозависимо. А вот что не является столь очевидным, так то, что зависит от этого не только способность творить магию, но и сопротивляться ей.

Мысли в голове завертелись быстро и яростно. Риддл предполагал, что в тайной организации состоят сильные маги, раз уж им удалось прикрывать ее деятельность, но то, что защита может действовать избирательно, причем не специально, об этом он никогда не задумывался. Во всем и всегда находится уязвимая точка!

– Вы имеете в виду, что наши таинственные враги не способны прикрыть свою магию от нас, потому что мы уже и не волшебники в определенном смысле этого слова?

– Совершенно верно, – подтвердил Фламель. – Подумайте о принципах постановки защиты, по каким параметрам это делается.

Вот это да. Но очень похоже на правду, хотя тогда выходит…

– Значит, мы неуязвимы для любой магии, ориентированной на волшебное сообщество, – потрясенно пробормотал Риддл. – До тех пор, пока кто-то не догадается об этом.

Фламель лишь коротко улыбнулся в ответ.

Том не вполне понимал, какие чувства преобладали у него в данный момент. Торжество из-за уязвимости противника? Или просто волнение? Быть может, это был страх, темный, почти забытый? Нет, скорее почти что детская обида, ибо кто-то из ныне живущих магов превзошел его в степени тайны, эпохальности влияния. Жена не раз ругала его за перфекционизм, хотя сама была такой же. Но Том упорно верил в правило: если быть, то быть величайшим. Да, маги прошлого в его глазах имели право быть великими. А вот современники – никогда!

– Расскажите, какие закономерности вы обнаружили, – между тем предложил Фламель.

Том оторвался от тревожных раздумий.

– В первую очередь – Гермиона уже говорила вам об этом – нас поразила исключительная направленность этой организации на предотвращение и смягчение маггловских конфликтов. Особенно хорошо ее деятельность можно было отследить в последней мировой войне. Например, во время битвы на Курской дуге происходили феноменальные вещи. И вовсе не благодаря русским аврорам. Магглы же, и это очень любопытно, все списывали на измененное состояние сознания.

– О да, они же временами не спали сутками, – с интересом согласился Фламель. – Пожалуйста, продолжайте.

– Достаточно логично предположить, что, по крайней мере, во главе подобной организации должен стоять могущественный маг. Но проверка всех, кто был бы на такое способен, ни к чему не привела. Неужели подобная личность скрывается ото всех? Или неожиданно обрела могущество? Обычно талант проявляется с детства.

Француз наградил Тома взглядом, который показался последнему очень странным.

– Продолжайте.

Стоило подумать над этим позже. Что особенного было в подобном наблюдении?

– Абсолютно все маги, которых так или иначе видели в местах конфликтов, отрицают свою связь с происходящим. Причем некоторым из них можно верить, за последнее время мы в этом убедились. – По сверкнувшим глазам Фламеля Том понял, что тот подумал о своем друге. Да, вот ему-то как раз верить было нельзя. – В то же время их там видели, и это тоже проверено не один раз. Какой следует вывод? Магглолюбы дожили до Империо на себе подобных?

– Один из возможных вариантов, – Фламель достал платок и протер вспотевший лоб.

– Разумеется, всегда остается возможность и других вариантов подчинения. Хотя мы не нашли следов стертой или же замененной памяти. Такое впечатление, будто весь период волшебники находились как во сне. Если это Империо, то очень интересный вариант.

– В этом деле очень много необычностей, вы согласны? – улыбнулся мэтр. – Где бы еще вы собрали столь интересный материал?

Том усмехнулся:

– Возможно, задет мой научный интерес, но никак не общественный. Чем скорее этот вопрос окажется решенным, тем лучше. Уж поверьте, месье Фламель, мне все это чуть ли не во сне уже снится.

Риддл внимательно, но как бы ненароком, наблюдал за собеседником, произнося последнюю фразу. Ни одна черточка не дрогнула на лице мэтра. Скорее всего, тот не знал про постоянные исторические сны. И вряд ли это было его рук дело. Что ж, значит, можно промолчать, – пути получения информации должны оставаться тайными.

– Не сомневаюсь, вы уже сделали какие-то предположения, не так ли, Том? – поинтересовался Фламель.

– Вы слишком хорошо обо мне думаете, – тонко улыбнулся Риддл. – У меня имеется только одно практически непротиворечивое предположение.

Фламель вскинул брови. Том не стал играть с любопытством алхимика и пояснил:

– Орден Мерлина. Или же его преемник.

– Очень интересно, – проговорил Фламель, и Риддл заметил, как довольно заблестели глаза почтенного мага.

Неужели они приблизились к разгадке?

– Чтобы оставаться тайным в полном смысле этого слова, Орден использует для своих задач других магов, – продолжил развивать свою мысль волшебник. – Возможно, даже взращивает магов – будущих членов Ордена автономно. И вполне успешно, надо сказать. Даже в архивах Министерства мы не нашли ни об одном упоминании деятельности Ордена Мерлина или другой подобной организации после 1692 года.

– Могу подтвердить последнее из персональных источников, – улыбнулся Фламель, откидываясь на спинку скамьи.

– Очень рад это слышать, – ответил Риддл и заметил: – Но в то же время у такой организации должны быть и враги. Как вы считаете?

Фламель помолчал, потом медленно сказал:

– Том, очень часто люди, как магглы, так и маги, ищут врагов не там. Вам ли, создателю Философского камня, не знать истинных врагов? В социуме происходят те же процессы. То, что кажется враждебным, – принимает такие очертания всего лишь при взгляде с определенной точки зрения. Здесь нет добра и зла, как вы сами любите говорить, есть причины и следствия. В любом обществе имеются противоборствующие силы. Но это не повод присваивать одним титул «друзья», а другим – «враги». Причем иногда это надо понимать вполне буквально.

Том нахмурился. Неужели его выводы были столь далеки от истины?

– Вы двигаетесь в правильном направлении. Остается лишь взглянуть на проблему с иного ракурса. И вы его обнаружите рано или поздно.

Риддл молчал, не зная, то ли радоваться какой-никакой, но подсказке, то ли печалиться из-за еще одной ложной – по крайней мере, не полностью правильной – теории.

– Кстати, давно хотел поздравить вас – новые Отделы финансов, созданные под вашим чутким руководством, и в Британии, и в России действуют просто великолепно.

Фламель решил смягчить горькую пилюлю?

Процесс учебы всегда был болезненным, а Том в данном вопросе играл роль ученика. Эго приходилось затыкать ради того, чтобы сделать шаг вперед. Мэтр не стал касаться в разговоре произошедшего со своим другом, и на том спасибо.

Риддл отвел взгляд от собеседника.

Красивый фонтан, казалось, олицетворял вечность, как и небо. Но ничто не являлось вечным, лишь что-то было бессмертным. А потому все менялось в этом мире – и ситуация с тайной магией тоже когда-нибудь изменится. Они решат все задачи, если только не остановятся на своем пути.

* * *

[1] Бонбон – по-французски означает «конфета».