Твой Авалон (гет)

Николя Фламель был импозантным мужчиной с короткой густой бородой, приятными манерами и проницательным, глубоким, но одновременно невероятно теплым взглядом. Этому человеку хотелось верить безоговорочно, как бы глупо это ни казалось. Хотелось думать, что он уже сумел узнать, испытать и понять абсолютно все и неизменно имел готовый ответ.

Ну и пусть так не бывает!

– Я рад, что вы нашли время зайти к нам, Гермиона, – добродушно улыбнулся мэтр, приглашая гостью в покои своей женевской резиденции. – Перенелла, позволь представить Гермиону Риддл, – от внимания последней не ускользнуло, с каким знающим интересом мадам Фламель взглянула на нее. – Моя супруга Перенелла.

Женщины поклонились друг другу, обменявшись любезностями. И бессмертные представители волшебного мира устроились в уютной комнате, куда им принесли кофе и пирожные.

Гермиона, собираясь с мыслями, рассеянным взглядом следила за языками огня в красивом камине, украшенном древними изразцами. Алхимические фигуры на керамических плитах двигались, видоизменялись, превращались из одной в другую, символизируя собою памятный процесс. И Гермионе впервые за последний месяц стало так хорошо и тепло на душе, что она смогла расслабиться. Атмосфера этого уютного дома согревала сердце, нежным бархатом лаская кожу, насыщая измученную душу теплом. На миг Гермионе показалось, будто она сидит в гриффиндорской гостиной, устроившись на диване возле огня, а Рон и Гарри привычно играют в шахматы… Как давно все это было, она уже стала многое забывать.

Фламель с легкой полуулыбкой смотрел на свою гостью, а Перенелла заботливо подлила молока в красивую чашку тончайшего китайского фарфора. С нее подмигнул веселый дракончик, и Гермиона не смогла не улыбнуться в ответ.

– Мы выяснили не так уж и много, господин Фламель, – отпив кофе, сказала она. – Все данные были строго проанализированы, и статистика эта весьма странная. Лишь однажды обнаружилось присутствие постороннего мага. Но остальные волшебники, участники оперативных групп, в шестидесяти процентах случаев не смогли правильно выполнить задание, будто что-то блокировало их магию.

Фламель покивал, продолжая внимательно слушать гостью, и она продолжила:

– Из этого мы сделали выводы: наши волшебники оказались настолько слабы, что проморгали чужое присутствие у себя под носом, или же сами попали под чужое влияние, и через них каким-то образом действовал загадочный враг. В первое я не верю, участники оперативной группы подбирались лично Томом, и у нас нет оснований сомневаться в их способностях. Во втором варианте тоже далеко не все гладко, потому что мой муж под это влияние не попал. И в обоих вариантах присутствует весьма сильный минус – на данный момент на такую магию способно лишь несколько волшебников во всем мире. Да и то только теоретически.

Гермиона замолчала и встретила взгляд Фламеля. Его глаза выражали сочувствие, она не нашла в них ни страха, ни сомнений, ни лукавства. Так смотрят, когда решаются следовать истине, исполнять свой долг, несмотря на личные связи и привязанности. И волшебница почувствовала мгновенный холод, а затем – жар, змейкой пробежавший вверх по позвоночнику, будто окатили ледяной водой.

– Ваш муж – великий волшебник, Гермиона, – заговорил Фламель. Молодая женщина вскинула брови, и он прибавил: – Это ни в коей мере не лесть. Сила мага определяется не только его умениями, знанием и опытом. Она также следует из потенциала человека. Иными словами – из того, что волшебник способен совершить. И не только в плане техники магии, но в первую очередь в психологическом отношении. Вы понимаете меня?

Глаза супруги кандитата на великие дела расширились, и она невольно нахмурилась:

– Вы хотите сказать, что Том обречен сделать нечто, на что не способны другие?

– Я бы предпочел сказать, что мистер Риддл в силах сделать то, на что не способны другие, – поправил маг, и путешественница во времени поймала себя на странном чувстве, будто ситуация выходит из-под контроля, отныне и навсегда.

Наверное, это роднило ее с Томом Риддлом – оба ненавидели отсутствие контроля, необходимого, как воздух, как магия, как биение сердца. Быть может, в том числе поэтому она решилась на безумную затею изменить прошлое? И вот сейчас опять, как тогда перед домом Блэков, бывшая гриффиндорка ощутила, что почва стремительно уходит из-под ног. Как русалка без воды… Позор тебе, Гермиона. Неужели можно так жить, не контролируя, не управляя? Но кто? Салазар подери, кто тогда управляет их жизнями?!

– Что именно, вы, очевидно, мне не ответите, – с трудом взяв себя в руки, заметила волшебница и нарочито ровно поинтересовалась: – Тогда, может быть, объясните, что же такое есть у моего мужа, что отсутствует, например, у Альбуса Дамблдора или у вас?

Фламель едва заметно улыбнулся:

– Для того чтобы произошло некое действие, необходимо внешнее, то есть некое тело, умения, способы действия, площадка для деятельности, и внутреннее – направляющее эти инструменты, то есть человеческие душа, желания, намерения, воля. Влияние общих законов Вселенной опустим, не в этом дело.

Гермиона во все глаза смотрела на мага, пустившегося в философские рассуждения.

– Дело в том, что у некоторых есть инструменты, но не хватает силы воли, у других есть твердые намерения, но отсутствуют возможности, — продолжал Фламель. – А ваш муж на данный момент единственный маг, у которого есть все.

О Мерлин… В голову совсем некстати пришел тост Долохова: «Да совпадут же наши желания с нашими возможностями!» Путешественница чуть не всхлипнула – одновременно и от ужаса, и от нелепости момента – и позволила себе помолчать, легко закусив губу. А потом тихо, но четко спросила:

– В курсе ли этого Альбус Дамблдор? За последние две недели, прошедшие с «черной субботы»,[1] мы нашли еще больше информации о нем, надо сказать, весьма неутешительной.

Фламель тяжело вздохнул и, покачав головой, ответил:

– Частично в курсе. Он подозревает многое, и сам я не могу скрывать некоторые вещи от своего друга. Раньше это было проще, когда в дело не включился мистер Риддл. Это было лишь мое бремя, я не хотел замешивать Альбуса.

Гермиона бросила на мага колючий взгляд:

– Пока он единственная реальная зацепка в этом деле. Мы ищем уже целый месяц, проверяя всех волшебников мирового масштаба. Но ситуация точно такая же – у кого-то нет возможностей, а у кого-то – мотиваций.

– Если мои мысли верны – а ваши сведенья подтверждают это, – то мы подходим к серьезному моменту нашей истории, – после недолгой паузы как бы вскользь заметил Фламель, и прибавил: – Очень надеюсь, что ваш супруг не наделает глупостей. В том числе с Альбусом.

– Значит, можно больше не собирать информацию про Дамблдора? Он ни в чем не виновен? – Гермиона и сама не ожидала, что испытает столь сильное облегчение.

В разговор неожиданно вступила Перенелла:

– А как вы сами считаете, Гермиона?

Волшебница с уважением взглянула на свою старшую коллегу, отмечая следы улыбки в уголках ее губ и сочувствие в карих глазах. Затем перевела взгляд на чашку, дрогнувшую в руке, – миниатюрный дракончик с энтузиазмом взмахнул крыльями и укусил свой хвост.

– Нет, мадам Фламель, – оторвавшись от неуместно веселого алхимического символа, заявила супруга Лорда Волдеморта. – Я не считаю, что Дамблдор виновен в происходящем. Но я не откажусь ни от одной крупицы информации, связанной с нашим делом. Я пришла к вам, чтобы доложить о ходе расследования. Если вы сможете что-то уточнить, буду чрезвычайно признательна.

* * *

– Это еще ничего, а вот Абраксас, тот совсем совесть потерял, наживается на магглах, как гоблин на кладах, – утерев выступившие от смеха слезы, сообщил Эйвери. – Ты знаешь, Том, что он недавно учудил?

Отблески яркого пламени причудливой фантасмагорией ложились на лица избранного круга волшебников – самых доверенных приближенных Лорда Волдеморта, – создавая игрой света и тени затейливые узоры. И потому рассказы шутника Эйвери казались еще более комичными – достаточно было посмотреть на его обезьяньи гримасы. Маги удобно устроились вокруг камина в одной из гостиных замка Певерелл и, слушая забавные истории коллеги, откровенно хохотали под вино и закуски. Гостеприимный хозяин подозревал, что вина уже выпили весьма приличное количество, и оттого всем было чрезвычайно весело без особых на то причин.

– Мне было не до Малфоя и его афер, – Том провел ладонью по лицу, стараясь сдержать смех. – Так чем же он в очередной раз порадовал своих инвесторов?

– Вы не поверите, господа, – с энтузиазмом продолжал бывший слизеринец. – Малфой запустил производство гониопатичес… – он всхлипнул. – Гомикопати…

– Гомеопатического? – Том вспомнил странное слово, относящееся к маггловской медицине.

– Точно! – обрадовался Эйвери. – Гомеопатических… ха… сигарет.

О Салазар! Компания вновь взорвалась хохотом, страшно напугав домового эльфа, появившегося с подносом фруктов.

– Хорошо хоть, не гомилетических, – буркнул Риддл, откидываясь на спинку кресла.

Ну, Абраксас, тот еще деятель. Все-таки не зря именно ему было доверено возглавлять финансовый проект организации.

– А он их, случаем, не назвал в честь Дамблдора? – прокомментировал молодой Рудольфус, от истерических всхлипываний едва не облившийся вином.

Старший Лестрейндж молча посмотрел на сына, но после всех шуток над директором уже никто и не подумал бы обвинить юношу в бестактности. Хорошая растет смена, ничего не скажешь, такая же чопорная и одновременно язвительная. Над бывшим директором «рыцари» измывались без устали вот уже десять дней, отрываясь в собственной компании – Том запретил распространять стратегически важные сведения под страхом смерти. Маломальское уважение к Дамблдору исчезло, как мираж, как забытый кошмарный сон, как детдомовское наваждение. И дело было даже не в том, кого он там любил и куда, а в том, что защита отверженных выглядела благородно только со стороны тех, кто в эту категорию не попадал. Гермионе удалось убедить мужа использовать данный нелицеприятный факт только в крайнем случае. Но Том знал, что этот случай непременно будет, не может не быть. Он долго ломал голову, как же заставить Дамблдора сыграть по его правилам, и даже умница жена не нашла решения. А вот сейчас оно неожиданно возникло само. Как хорошо, что геи есть и что их не любят! Неравенство – двигатель прогресса, подобно любому дисбалансу, потому что только он несет в себе заряд энергии.

– И в чем же заключается гомико… кхм… гомеопатический эффект? – давясь смехом, поинтересовался Нотт.

– Все очень просто, – Эйвери взмахнул волшебной палочкой, и в руке у него появилась белая коробочка с яркой цветной картинкой. Маг достал из пачки одну сигарету и театрально продемонстрировал публике. – Оказывается, магглы уже давно помешаны на своем здоровье, но выяснили, что курение укорачивает жизнь. Из обычной, самой дешевой магловской сигареты убирается простейшим заклятием эффект влияния на легкие, кожу и я уже не помню, что еще у этих магглов вечно портится раньше времени, – он произнес это заклинание и продолжил: – И остается только воздействие на «центры наслаждения». Иными словами, удовольствие без вреда для здоровья, господа.

Волшебники критически уставились на бумажную трубочку в руке у Эйвери, который шустро начал раздавать на пробу будущий хит продаж в маггловском мире.

– Да, хорошо придумано, – протянул Том. – «Экстаз без последствий». Может быть, предложить это Малфою в качестве рекламного девиза?

Иногда все происходящее казалось ему безумием. То ли мир сошел с ума, то ли уже приближалась психологическая старость.

– Я всегда был уверен, что магглы идиоты. Но до такой степени... домовые эльфы, и те разумнее, – глубоко вздохнул Руквуд, вертя в пальцах сигарету. – Раздери меня василиск, если волшебный мир не будет процветать за счет этих психов и глупцов.

– Интересно, что еще из этой самой серии придумает Абраксас, – с сарказмом добавил Розье, удобнее устраиваясь на диване и отпивая из бокала вино. – Насколько мне помнится, он уже давно занялся фармацевтикой.

– О да, – подтвердил Том, вспоминая, как чуть не сдался добровольно в больницу Св. Мунго, разбираясь с последним малфоевским отчетом. – Гомеопатическая медицина – это кладезь для зельеваров, потому что практически не содержит настоящих лекарственных препаратов. А значит, не надо объяснять вездесущим так называемым ученым, как и откуда берется нужный эффект.

Розье закатил глаза, и Риддл хмыкнул, видя с какой неохотой чистокровные маги изучают вынужденное маггловеденье. Юмор был их защитой против страшного осознания – другой мир тоже являлся сложным до невозможности, обладал своими ценностями и законами. Том знал это всегда, и потому он в полной мере понимал, насколько был тот мир опасен.

– Вы прикуривайте, прикуривайте, господа, – увещевал Эйвери, напоказ выпуская изо рта колечки дыма. – А потом выпьем за Малфоя, чтобы он еще что-нибудь гониопатическое придумал.

– Спасибо! – с кислым лицом поблагодарил Розье. – Он и так уже со своей алчной гонкой переусердствовал. Пусть лучше подумает, где брать народ на новые предприятия. И так скоро оперативников не останется, все уйдут «в бизнес».

Том подался вперед, оглядывая каждого «рыцаря» властно и пронзительно, и, сильно подчеркивая слова, заявил:

– Любой нормальный режим обязан давать своим сторонникам максимум социального комфорта, а не только психологическое удовлетворение. Мы с вами начали великое дело, друзья мои. Никому до нас не удавалось так сильно приблизиться к заветной цели, как это сделали мы! – на бледном лице Тома появился едва заметный румянец по мере того, как речь становилась горячей и эмоциональней. – Очень скоро волшебники займут достойное место в мире, в полной мере воспользовавшись своим преимуществом. Но сила системы определяется силой ее слабейшего звена. Потому нам важны не только умелые оперативники, но и тугие кошельки с галеонами. А прежде всего – светлые головы, в полной мере осознающие, чем мы занимаемся и для чего! – Том замолчал и еще раз обвел свою группу непреклонным взглядом. И тихо, вкрадчиво заключил: – А потому пусть Малфой старается. Побольше. Получше. – И, неожиданно улыбнувшись, поднял бокал: – Да пребудет с нами Салазар!

Волшебники с энтузиазмом подхватили тост предводителя. Риддл пригубил вино, затем левитировал фужер на столик и перевел взгляд на сигарету.

С сомнением разглядывая бумажный цилиндр, Том вспомнил свой единственный опыт в маггловском приюте, где он тогда чуть не сдох от напряжения, но так и не раскашлялся перед группой мальчишек во главе с Билли Стаббсом. С ним ли это было? Впрочем, лидеры организации Лорда Волдеморта представлялись в этом отношении не лучше шайки рыжего врага-малолетки.

С этой мыслью названный Лорд быстро зажег сигарету и слегка затянулся. Спокойно, Том. Ты наследник Слизерина, василиск тебя подери…

– Все-таки я предпочитаю курить донник с мятой, – через какое-то время заметил Лестрейндж, не сдерживая гримасы. – Вкус какой-то… вульгарный.

– Это не единственное, что магглы курят, – ехидно обронил Том, стараясь не впускать дым слишком глубоко. Салазар, ну и гадость. – Надеюсь, Малфой не захочет связываться с нелегальным бизнесом наркотиков.

– Мы ему свяжемся, – зло пообещал Нотт. – Это, конечно, хороший способ извести всех магглов, но уж слишком хлопотный.

Рудольфус сдался первым, изойдясь в приступе кашля. Остальные маги с сочувствием смотрели на парня и продолжали затягиваться, включившись в игру, невольно предложенную Эйвери и совершенно сознательно подхваченную Риддлом.

– А ведь еще и в маггловскую тюрьму посадить могут, – прибавил вечный массовик-затейник, и волшебники вновь рассмеялись, представив красочную картину: изнеженного блондина в наручниках за решеткой среди татуированных громил. – Это вам не Азкабан!

Но продолжать дальше детские забавы «рыцарям» не удалось.

– Добрый вечер, господа! – раздался звонкий женский голос, вмиг ставший строгим. – Что вы курили? Дышать невозможно!

Риддл обернулся – в дверях стояла чрезвычайно недовольная Гермиона, картинно морщившая носик и гневно взирающая на компанию.

Мужчины поднялись, отвешивая хозяйке дома подобающие поклоны, но та их проигнорировала, быстро доставая волшебную палочку. Легкого взмаха оказалось достаточно, чтобы дым рассеялся вместе с пресловутыми гомеопатическими сигаретами. Риддл подошел к жене, протягивая ей руку:

– Не сердись, дорогая, Эйвери всего лишь демонстрировал нам новый бизнес-проект Абраксаса.

– Мне уже начинать бояться за свои деньги? – с иронией поинтересовалась Гермиона.

– Что вы, моя госпожа, как раз наоборот, – в том же тоне отозвался Эйвери. – Чтобы Малфой когда-нибудь упустил свою выгоду? Да скорее Азкабан курортом станет.

– Не очень удачная шутка, – криво добавил Розье.

Том усадил Гермиону в соседнее кресло, отмечая, что жена была какой-то напряженной и даже слегка нервной, и явно не из-за сигаретного дыма. Что наговорил ей этот французский лис?

– Господа, думаю, время вспомнить о другом тюремном курорте и о его неизменном обитателе, – заявил Риддл, глядя на Малсибера. – Есть что-то новое?

– Вряд ли будет что-то настолько новое, как в прошлый раз, – встрял Эйвери, но, встретив строгий взгляд Тома, быстро угомонился.

– Мой Лорд, почему бы тебе просто не избавиться от старого маразматика? – обронил Розье. – Нет волшебника, нет проблемы.

– Уж не начитался ли ты маггловской истории? – вновь не удержался от комментария под нос неизменный весельчак.

Теперь уже Розье перевел на него убийственный взгляд, но назревающую перепалку на корню погасила Гермиона:

– Господа, может быть, мы приступим к делу? Я очень устала и хочу быстрее освободиться.

Риддл смерил ее вопрошающе-оценивающим взглядом. Его жена очень редко жаловалась, особенно на состояние здоровья или усталость. Все-таки не стоило отпускать ее одну.

В этот момент Малсибер взмахнул палочкой, и в воздухе перед камином возник большой экран, на котором появилась древняя колдография.

На ней красовался юноша лет шестнадцати, золотоволосый, кудрявый, улыбчивый. Он был очарователен, Том не мог этого не признать. И являлся полной противоположностью его самого, вдруг подумал наследник Слизерина. Рядом с блондином на колдографии стояла старая волшебница, обнимая его за плечо.

– Геллерт Гринделвальд и его двоюродная бабушка Батильда Бегшот. Последняя проживала в Годриковой Лощине, как и семья Дамблдора. Именно там эта парочка и познакомилась в 1899 году.

Мужчины хмыкнули. Рудольфус прошептал что-то вроде: «Фу, уроды». Но внимание Тома привлекло не это. Гермиона, расширившимися глазами глядя на изображение, встревожено переспросила:

– В Годриковой Лощине? Это совершенно точно?

– Да, – удивленно подтвердил Малсибер. – Батильда и до сих пор там живет. А в чем дело?

– Ни в чем, продолжай. – Риддл знал, что жена что-то не договорила, и не надо, он узнает про это позже.

– Гринделвальд отлично учился, но был исключен из Дурмштранга за пристрастия к темной магии. Ха. Судя по смутным образам у Батильды, ее племянник обсуждал с Дамблдором идеи о превосходстве волшебников. Но, как известно, его попытка захвата власти провалилась в 1945 году, когда к делу подключился бывший сердечный друг. Только он смог одолеть Гриндевальда в поединке.

– Хотелось бы посмотреть на этот поединок, – иронично прокомментировал Эйвери.

– Я догадывался, что ты извращенец, но не до такой степени, – отозвался Розье, криво поглядывая на старого приятеля.

– Кто бы говорил, – тот не остался в долгу, но Том быстро прервал привычную словесную потасовку:

– Гриндевальд и так бы потерпел поражение, вопрос только, когда именно. А сейчас он, как всем известно, загорает в Нурменгарде. Что-нибудь еще, Малсибер?

– Да, несколько колдографий, которые удалось достать. – На экране появилось новое изображение. Том уставился на высокого юношу с темно-рыжей шевелюрой, стоящего рядом с уже знакомым блондином.

– Не кто иной, как Альбус Дамблдор собственной персоной. Милая была дружба до того, как Геллерт срочно покинул Британию после странного инцидента – смерти сестры Дамблдора, Арианы.

– Он ее убил? – вскинув брови, осведомился Том. – В прошлый раз мы узнали только, что папаша нашего дорогого директора сгинул в Азкабане, мамаша прятала дочку, которая, возможно, была сквибом, а младший брат предпочел обществу магов своих коз.

По группе пробежала волна приглушенных смешков.

– Судя по всему, она была не сквибом, а сумасшедшей, – заметил Малсибер. – Покопайся сам в голове этой Бегшот, ты лучше сможешь понять.

– Хорошо, – кивнул Риддл. – Что еще?

– Небольшие дополнения. – На экране последовательно сменились несколько колдографий. – Это Гринделвальд с маггловским руководством фашистской Германии. Альфард Блэк уверил меня, что справа – это Геббельс, идеолог фашизма. Интересно, как удачно Гринделвальд подставил символику из другой традиции, – обратите внимание на флаги. Это он среди своих сторонников у Бранденбургских ворот в Берлине. А вот и помянутая реальная символика самого Гринделвальда. Любопытно, правда?

Том с интересом взирал на треугольник, в который был вписан круг, пересекающийся вертикальной чертой. Не квадратура круга. Что же это?

– Что-то знакомое, – пробормотала Гермиона.

Риддл повернулся к жене – та неотрывно смотрела на странный символ, нахмурившись и неосознанно прикусывая губу.

– Если это все, займись возможными встречами Гринделвальда с Дамблдором между этими событиями. Не общались ли они, не переписывались ли. Не навещал ли его Дамблдор в Нурменгарде. Какие еще значимые контакты были у Гринделвальда. А так же историей… – он хотел прибавить «символики», но почему-то передумал. – Нет, этого достаточно. И передай все то же Блэку, будь любезен.

– Будет сделано, мой Лорд, – склонил голову Малсибер.

– Всем остальным – заниматься своими делами с учетом новой информации. – Волшебники понимающе кивнули. – Что ж, не смею вас больше задерживать, господа, – Том поднялся на ноги, за ним последовали остальные мужчины.

Гермиона взяла его под руку и улыбалась гостям, которые по очереди раскланивались с хозяевами и исчезали в камине. Риддл видел, что ее улыбка вымученная, и жена ждет не дождется, чтобы они все побыстрее убрались из их дома... Когда гостиная опустела, Том наконец повернулся к Гермионе и положил руки на ее слегка подрагивающие, будто от холода, плечи.

– Что-то случилось? Что тебе наговорил Фламель? – озабоченно спросил он, вглядываясь в опечаленное лицо жены.

Та покачала головой:

– Ничего особенного. Все прошло вполне нормально, познакомилась с Перенеллой.

Гермиона наконец встретила взгляд его внимательных темных глаз.

– Но что тогда происходит? Ты в последнее время будто чем-то расстроена, – с сомнением заметил Риддл. – Как ты себя чувствуешь?

– Все в порядке, не волнуйся, – начала она, но тут ее губы дрогнули, глаза страдальчески расширились, и волшебница порывисто обняла его за шею.

Том прижал к себе стройное тело, вздрагивающее от неслышных рыданий.

– Я так люблю тебя, Том, – вдруг быстро и горячо зашептала Гермиона, прижимаясь к мужу еще теснее. – Я безумно люблю тебя.

Риддл опешил от неожиданных, совсем несвойственных ей амурных излияний, но у него хватило ума быстро и уверенно ответить:

– Я тоже люблю тебя, милая.

Он наклонил голову, касаясь щекой светлых локонов. Гермиона в этот момент отстранилась от него, ее слегка влажные от слез глаза вновь нашли темные глаза мужа. Ладони волшебницы погрузились в его кудри, и она с какой-то горечью продолжила:

– Я страшно боюсь за тебя, очень боюсь. Все будет хорошо, правда, Том?

От ее расстроенного и в то же время полного надежды взгляда Риддлу стало не по себе.

Он легонько поцеловал лоб жены и мягко заявил:

– Все будет хорошо, ничего не бойся.

Затем волшебник решительно нашел ее губы, вовлекая в нежный поцелуй.

Гермиона отдавалась ему в эту ночь с особой страстью. И Том сам чувствовал, что все действительно будет хорошо.

* * *

[1] «Черная суббота» – 27 октября 1962 года, апогей Карибского кризиса.