Под знаком волка (гет)

Едва за спиной захлопнулась дверь, как Гермиона тут же почувствовала на себе тяжелый взгляд. У кабинета Защиты от темных искусств стоял ее преподаватель, рука его замерла на пути к двери, а в обращенном в сторону Гермионы взгляде, казалось, плескалась растерянность. Но Грейнджер не была уверена, потому что раньше никогда не видела на лице Снейпа такого выражения. Холодные черные глаза быстро оглядели ее с ног до головы, на доли секунды задерживаясь на мятой школьной юбке и растрепанных волосах, а потом лицо Снейпа искривилось в гримасе крайнего отвращения.

— Десять баллов с Гриффиндора за опоздание! — прогремел он и вошел в кабинет только после того, как Гермиона, отчаянно краснея, протиснулась мимо него в дверной проем.

— Урок еще не начался, — запальчиво вскинулся Гарри. Молча подсевшая к нему Гермиона только придвинула чернильницу к центру парты. Попытка привлечь внимание друга легким касанием руки — мол, оно того не стоит, — была тут же замечена цепким взглядом профессора.

— Молчать! — рявкнул Снейп и взмахнул палочкой в сторону своего письменного стола. Стопка пергаментов поднялась в воздух, и перед каждым студентом спланировал лист с вопросами. Прозвенел звонок на занятие. — Надеюсь, у всех хватило ума достойно подготовиться к Защите, потому что сегодня вас ждет внеочередная проверочная работа, — прошелестел он перед классом.

— Пятьдесят вопросов?! — возмущению Рона не было предела. — Точная формулировка? А это мы вообще проходили в прошлом семестре!

— Пять баллов с Гриффиндора за самовольное выступление на уроке, — оскалился в ответ Снейп. — Но очень радует, что к шестому курсу вы научились читать задание, мистер Уизли. Можете пользоваться учебником.

Гарри бросил на пустой стол перед Гермионой мрачный взгляд и подвинул экземпляр «Лицом к лицу с безликим» ближе к подруге. Весь вид его выражал угрюмую задумчивость, а губы были так плотно сжаты, будто он опасался произнести что-то не совсем приличное.

— Только своим учебником! — внезапно прошипел над ними Снейп, и Гермиона вздрогнула. Она могла воспроизвести формулировки на память до последней запятой, но все равно чувствовала себя неуютно, когда профессор склонял над ней свой хищный профиль. С другого конца класса послышались чьи-то обреченные стоны. — Что-то не так, мистер Финниган?

— Где ты была? — едва размыкая губы, прошептал Поттер, пока Снейп отчитывал Симуса за «поразительную необязательность» и «неуважение к школьным правилам».

— Я случайно засиделась в библиотеке и уснула прямо там, — бесстрастно солгала Грейнджер и накарябала в углу пергамента свое имя. Ну, право же, нашел время для расспросов.

Гарри даже не сдвинулся с места, чтобы открыть нужный параграф, хотя золотые кристаллики в песочных часах на столе профессора осыпались с угрожающей скоростью. Глаза Поттера гневно сверкали, весь облик говорил: «Мы волновались, а ты даже не потрудилась нас предупредить!»

— Тебя не было в библиотеке! Мы с Роном искали тебя по карте!

Гермиона начала заводиться. Вот только выяснения отношений на уроке Снейпа не хватало для достойного завершения утра.

— Если ты смотрел по карте, то к чему тогда вопросы? Ты же и так знаешь, где я была? — Она с силой вдавила перо в пергамент и тут же поставила кляксу, безнадежно загубив свой первый ответ.

— И я тоже знаю, где ты была! Меня интересует, что ты там делала! — послышался неприлично громкий шепот с задней парты.

Уизли даже не потрудился понизить голос, чтобы не привлекать внимание Снейпа. Слизеринцы оторвались от своих работ и навострили уши. Оставалось только удивляться, что за приступ внезапной глухоты напал на профессора. Гермиона обернулась к сидевшему позади нее парню.

— Я не обязана перед тобой отчитываться, Рональд! — заявила она и удовлетворенно отметила выражение испуга на лице Уизли.

Рассчитывал, что она не посмеет поставить его на место на паре Снейпа? Еще чего!

— Как бы ни была интересна личная жизнь таких популярных персон, как вы, мисс Грейнджер, — снова послышалось над ее ухом, и Гермиона обмерла, — но я не позволю обсуждать ее на моем занятии.

И только она решила, что отделалась малой кровью, как Снейп зловеще ухмыльнулся и почти ласково добавил:

— Десять баллов с Гриффиндора.

Гермиона глубоко вздохнула, стараясь сосредоточиться на вопросе об иерархии вампиров. Не сошелся свет клином на этих несчастных баллах! Она в два раза больше заработает на других занятиях!

Но сказать проще, чем сделать. Как только Гермионе удалось выкинуть из головы мысли о мальчишках и Снейпе, их место тут же заняли воспоминания о том, как она проснулась в это утро.

— Не будь ребенком, — сердито прошептала она сама себе и третий раз перечитала одну и ту же строчку. — Совершенно нечего стесняться!

Но она не была готова признаться даже самой себе, что не смущение захлестнуло ее с головой, когда она рассматривала спящего Люпина и почти невесомо касалась пальчиками глубоких шрамов на его лице. Тепло, спокойствие и нежность породили в ней объятья этого молодого, изнуренного своим недугом мужчины.

* * *

Едва Гермионе стоило подойти к комнатам Ремуса, как она тут же отпрянула в тень ниши, потому что услышала доносящиеся из-под приоткрытой двери голоса.

Первым ее порывом было заткнуть уши и убежать, но долетевшее до слуха ее собственное имя, заставило колебаться. С одной стороны, подслушивать нехорошо, а с другой, еще хуже обсуждать человека за его спиной…

Гермиона сразу поняла, кем был собеседник Люпина, но еще некоторое время вслушивалась в холодную, почти мелодичную речь и пыталась разобрать слова.

— …даже МакГонагалл заметила, что мисс Грейнджер проводит в твоих комнатах больше времени, чем уделяет обязанностям старосты, — практически шептал Снейп.

— Действительно, Северус? — в тоне Люпина причудливо соединились мягкость и недоверчивость. — А я как раз сегодня разговаривал с Минервой, и она ни о чем таком не упоминала.

Послышалось сердитое шипение, будто Снейп внезапно открыл в себе способности к парселтангу.

— Поверь, у меня и в мыслях не было морочить кому-то голову, — совершенно серьезно ответил Ремус.

Очевидно, Снейп избрал другую тактику, и теперь Гермиона отчетливо слышала каждое его слово:

— На молоденьких потянуло, а Люпин? Или твои интересы не простираются так далеко? — послышалась усмешка и Гермиона представила, как должны были презрительно искривиться губы профессора. — Хочу тебя предупредить, что если ты разорвешь ее на куски, к тому приятному факту, что она не станет больше мозолить мне глаза своей поднятой рукой на занятиях, добавится еще и бесконечная бумажная волокита. Да и Минерва тебе не простит загубленную жизнь своей любимицы.

— Не знаю, что ты себе придумал, Северус, — холодно отозвался Люпин, — но это не имеет ничего общего с правдой. Я никогда не предам доверие Дамблдора.

— Да ну? — взвился Снейп. — Ты говорил ему то же самое, когда скрывал правду о своем блохастом дружке?

Повисла долгая пауза, за которую Гермиона успела трижды решиться вмешаться и трижды испугаться своего порыва. Под ее крепко зажмуренными веками мелькали страшные картинки, как один мужчина без слов проклинает другого. Причем, то Снейп нападал на Ремуса, то Люпин на Снейпа. Занятая своими переживаниями, она не сразу услышала продолжение диалога.

— Я не совсем понял, о ком ты хочешь поговорить. — Грейнджер поразилась выдержке своего бывшего профессора Защиты: в его голосе не было и тени раздражения, вот только речь стала более отрывистая. — О Сириусе, Гермионе или обо мне?

Снейп что-то неразборчиво пробормотал, а Люпин ему так же тихо ответил.

Не в силах совладать с любопытством, Гермиона подошла вплотную к двери и остановилась у полосы льющегося в коридор света.

— Знаешь, Северус, ты прекрасный шпион, — услышала она голос Ремуса, но не смогла определить его эмоции по тону. — Но тебе не обмануть того, кто провел рядом с тобой восемь лет. Ты ненавидишь всех вокруг себя и обычно не утруждаешься изменить выражение лица на что-то более приветливое, чем пренебрежение. Но когда ты пытаешься скрыть то, что для тебя действительно важно, твое лицо становится похоже на посмертную маску: ни одной эмоции, ни одного лишнего вздоха.

Осознав, что разговор уходит все дальше к личным темам, знать о которых, по ее личному убеждению, Гермиона не должна, она занесла руку и постучала в тот самый момент, когда Снейп сообщил, что умозаключения Люпина достойны первокурсника.

Послышались шаги, и через мгновение дверь распахнулась. Перед глазами черной тенью возник Снейп, окатил Грейнджер волной ледяного презрения и вылетел в коридор, даже не попрощавшись.

— Проходи, Гермиона, — из глубины комнаты обратился к ней Ремус и устало опустился в кресло у камина. Под глазами его залегли синяки, вид был гораздо более потрепанный, чем утром.

Грейнджер окинула взглядом комнату, будто ожидала увидеть следы разрушений безмолвной битвы бывших однокашников, но маленькая гостиная выглядела так же, как и два месяца назад: слева пара кресел у камина и книжный шкаф, прямо перед ней секретер, письменный стол и несколько стульев. Ничего не разбито, не сломано и не сожжено. До потасовки дело явно не дошло.

— Я должна извиниться, — едва переступив порог комнаты, пролепетала Гермиона, боясь оторвать взгляд от пушистой белой овчины, которую трансфигурировала вчера из тонкого протертого половика. — Я не хотела злоупотреблять вашим гостеприимством, и уж тем более не хотела, чтобы вам ставили в укор мою безответственность.

По виду Ремуса становилось понятно, что он не одобрял того, что она подслушивала под дверью, однако, он не стал ее упрекать.

— Присаживайся, — мягко сказал он. — Я бы не стал на твоем месте принимать слова Северуса всерьез, если, конечно, ты действительно не пренебрегаешь своими обязанностями старосты. — Дождался ее отрицательного кивка на свой немой вопрос и продолжил: — Наши с ним отношения нельзя назвать дружескими, и он никогда не упускал случая поддеть кого-то из Мародеров.

В воздухе отчетливо ощущалось повисшее «но…»

Гермиона прятала глаза и чувствовала, как горят щеки. Она знала, что могла быть несколько навязчивой; увлеченная идеей, отдавалась ей со всей страстностью и иногда не замечала, как переходит границы. А оказавшись в обществе единственного человека, не объятого паранойей и не трещавшего сутки напролет о квиддиче, забыла о том, что своей тягой к общению может поставить его в неудобное положение. Чувствуя себя до невозможного глупо, Гермиона думала о том, что в своей настойчивости совершенно забыла спросить Ремуса, не тяготила ли его компания помешанной на своих проблемах девочки-подростка.

— И мне очень комфортно в твоем обществе, — тем временем продолжал Люпин, будто прочитал по лицу о терзающих ее страхах. — Но ты не должна бежать от проблем.

Гермиона бросила на него украдкой взгляд. Боже, стыдно-то как!

— Я понимаю, что поставила вас в неловкое положение со своим манифестом, — отчаянно краснея, выдавила из себя Грейнджер, догадываясь, что из каких бы благих намерений она не действовала, едва ли можно было назвать уместным то, что она уснула, прижимаясь к теплому боку волка, а проснулась в объятьях своего бывшего преподавателя. — Но я не бегу ни от каких проблем.

— Уверена? — с сомнением протянул Люпин. — Ты не можешь найти общий язык и общие интересы со сверстниками, поэтому или зарываешься с головой в учебники, или находишь себе говорящую энциклопедию, — грустная улыбка тронула его губы, лишь оттеняя ранние морщины на лице. — Может тебе все же стоит выяснить отношения с Роном, и тогда ты не будешь больше такой печальной?

Гермиона даже потеряла на мгновение дар речи. Люпин думал, что она приходила к нему только за знаниями. Но ведь это не так! Считая, что это и так понятно, она не произносила признаний вслух, пользуясь его молчаливым одобрением своих визитов, и искренне наслаждалась его обществом. Неужели ее сухая натура да неспособность выражать свои чувства и здесь ее подвели, и весь месяц Люпин считал, что она его использует?

— Ремус, Рон давно уже не при чем, — пылко отозвалась Гермиона, но сдержала свой порыв приблизиться к мужчине. — Может быть, первые несколько раз я и приходила к вам, потому что не хотела видеть своих сверстников, но очень скоро все изменилось, — улыбка расцвела на ее губах и потухла, когда она заметила, что Люпин не отрывал сосредоточенного взгляда от занимавшихся поленьев. Смутившись, Грейнджер добавила почти шепотом: — Просто я поняла, что мне очень не хватает вас. Вашей доброты, чуткости… и тепла.

Ремус посмотрел ей в глаза так пристально, словно пытался прочитать мысли. Потом, кивнув своим выводам, протянул руку и сжал ладонь Гермионы, которой она судорожно стискивала подлокотник кресла.

— Я верю тебе. И буду рад видеть в любое время, но только при одном условии: ты станешь больше времени проводить в компании своих друзей. А еще мы займемся твоим манифестом, — добавил Люпин ободряюще, давая ей понять, что между ними по-прежнему дружеские отношения.

И сердце Гермионы быстро-быстро застучало в груди, будто пыталось наверстать все те удары, которые задолжало сидевшему напротив мужчине.

* * *

Но манифест в защиту угнетенных народов им обсудить так и не удалось. На следующий день, точно снег на голову, свалилось известие о произошедшем с Роном несчастном случае. Словно впав в оцепенение, Гермиона стояла у дверей больничного крыла и, казалось, не могла даже выдавить из себя хоть пару фраз. В голове не переставали звучать эхом ее злые слова, брошенные другу на занятии в пятницу, а чувство вины будто сжимало легкие на каждом вздохе, чтобы она ощутила то же, что испытал Рон, задыхаясь в кабинете Слизнорта. Все их разногласия теперь выглядели мелкими и незначительными, и Гермиона корила себя за то, что так долго задирала нос, пытаясь показать Уизли, что считает его выбор ошибочным, а вкусы и интересы — примитивными.

Что это значило по сравнению с их многолетней дружбой? Ничего, ровным счетом.

Грейнджер долго думала о том, кому понадобилось травить безобидного и недалекого Рона, но ответа найти не смогла. Первым порывом было обратиться к Люпину за советом, но она тут же одернула себя. Хватит уже навязываться.

Она пришла к Ремусу только в воскресенье, когда Гарри и Рон стали чувствовать себя намного лучше и совершенно надоели ей разговорами о том, что мечтают поскорее вырваться из заточения и «надрать Маклаггену задницу».

Люпин был, как обычно, любезен, и Гермиона чувствовала, что он тоже тосковал по их совместным вечерам. Он предложил ей кружку чая, пару шоколадных пирожных из «Сладкого королевства» и с искренним интересом расспрашивал о том, что происходило в ее жизни за последнюю неделю.

— Как себя чувствуют мальчики? — поинтересовался он, потягивая горячий чай.

— О, уже намного лучше, — откликнулась Гермиона, улыбнувшись. — На днях их должны выписать.

— Завтра, — кивнул Люпин.

— Вы навещали их? Я вас ни разу не видела.

— Нет, я их не видел, — с легким сожалением произнес Ремус. — По режиму они в это время уже должны были спать. Я стараюсь не показываться в коридорах до отбоя, — пояснил он в ответ на невысказанный вопрос, — а если есть срочная необходимость, то пользуюсь дезиллюминационным заклинанием. Оно, кстати, проще, чем чары невидимости, которые ты отрабатывала, и не позволяет увидеть даже свои руки.

Грейнджер согласно кивнула. Она читала об этом заклинании.

— Мадам Помфри говорила, что ты часто навещала Рона после отравления, — словно между прочим, заметил Люпин и бросил на нее заинтересованный взгляд.

Почему-то испытав ужасное желание оправдаться, Гермиона ответила:

— Я же обещала вам. Думаю, завтра я ему скажу, что больше не сержусь.

— Я рад, что ты приняла мудрое решение, — похвалил Люпин и поинтересовался ее успехами в трансгрессии.

— Нацеленность. Настойчивость. Неспешность, — обреченно вздохнула она, заставив Ремуса рассмеяться. — На последних двух занятиях мне удалось попасть в обруч только после того, как я вспомнила о тех чувствах, о которых вы говорили, и попыталась найти их в себе.

— Я не сомневался, что у тебя получится.

Щеки Гермионы зарделись, а дыхание слегка сбилось.

— Не уверена, что это именно те чувства. Вот здесь, — она приложила ладонь к своей левой груди, — так щекотно, будто пушистый комочек ворочается. — И чуть погодя, добавила едва слышно: — Кажется, я влюбилась.

Губы Ремуса растянулись в вежливой улыбке, но она не коснулась голубых глаз.

— Надеюсь, Рональд по достоинству оценит такое сокровище, как ты.

Плечи Люпина были напряжены, но говорил он очень мягко. Гермиона мгновенно устыдилась своего порыва откровенности и спрятала взгляд. Какая разница, влюбилась — не влюбилась? Это все равно, что любить солнце: не важно, как сильна твоя тяга к нему — ты не сможешь коснуться.

А мысль о том, что она могла бы питать романтические чувства к Уизли, казалась ей весьма отталкивающей. Столько лет рядом — в каждой переделке плечом к плечу. Как можно влюбиться в того, кто тебе почти что брат?

— Нет, мне нравится не Рон, — глухо ответила она и тут же перевела тему: — Как ваше задание?

Конечно, от Ремуса не скрылось то, что Гермиона поинтересовалась его делами неискренне, но он все равно тепло ответил:

— Я нашел их. Но переговоры результатов не дали, собственно, поэтому мне и пришлось обратиться к мадам Помфри. Нет-нет, ничего серьезного, — уверил он Гермиону, когда та едва не подскочила на своем стуле от беспокойства. — Всего лишь несколько ссадин.

— И теперь вы уедете?

— Нет. Теперь я останусь в Хогвартсе: нужно следить за тем, чтобы эти двое не натворили глупостей. Благодаря чарам Дамблдора оборотни не смогут приблизиться к школе, но жители Хогсмида подвергаются опасности каждое полнолуние.

— О. Это просто здорово, что вы остаетесь, — несмело проговорила Грейнджер.

Ремус снова улыбнулся.

— Кстати, я прочитал манифест. Ты проделала большую работу. И если тебе все еще нужна помощь, можешь приходить по вечерам в гости. Я всегда рад тебя видеть.

Отставив чашку, Гермиона вложила свою маленькую ладошку в большую мозолистую руку Люпина и, глядя ему прямо в глаза, тихо сказала:

— Спасибо!

И неизвестно было, понял ли Ремус, что она благодарила его вовсе не за манифест, но это стало совершенно неважно, когда он слегка сжал ее пальчики в ответ.

Неужели именно так выглядит вдохновение?

* * *

— Вы настырная, нахальная девчонка! Неужели вы испытываете такой острый недостаток ума, что смогли предположить, будто я пожелаю проводить с вами хоть одну лишнюю минуту?!

Злобный прищур и брезгливо искривленный рот делали лицо профессора Защиты от темных искусств еще страшнее. Слова падали с его губ, точно камни, словно Снейп задался целью погрести ее под грампианскими горами:

— Так вот, могу вас уверить, что ваше общество для меня настолько отвратительно, что если вы еще раз переступите порог моего кабинета со своими жалкими просьбами ученичества, то до конца года будете натирать кубки без помощи магии под зорким взглядом мистера Филча. Я доходчиво объясняю, мисс Грейнджер?

Не в силах вымолвить ни слова, Гермиона закивала и опрометью бросилась из кабинета Снейпа. Слезы жгли глаза, обида сдавливала грудь, а в ушах еще звенели его несправедливые нападки. Ну почему он всегда такой?

Почему ему доставляет удовольствие смешивать людей с грязью?

— Ненавижу, ненавижу, ненавижу! — шептала она, обхватив себя руками и забившись в темный угол в застекленной галерее на втором этаже.

И видит Бог, она мечтала ненавидеть его все время, а не только в этот темный мартовский вечер.

* * *

Конец первого весеннего месяца в Хогвартсе наступил внезапно. А может, неожиданностью он стал только для Ремуса. Погода баловала жителей ясными днями, небо сияло кристальной голубизной, а воздух пьянил запахом сочной зелени, но едва ли Люпин замечал это.

Он три недели по крупицам собирал свои мысли, чтобы сделать неутешительные выводы и, наконец, признаться самому себе, что впервые за последние двадцать лет ему стала глубоко небезразлична девушка. И никаких отеческих чувств в этом не было.

Он тянулся к ней, как бродяга, сломленный голодом и лишениями, тянется к теплому очагу и приветливой улыбке. Он трепетал от близости ее тела и проклинал себя за то, что покусился на ее молодость и свежесть: не для того рос и хорошел этот нежный цветок, чтобы оборотень затоптал его своими лапами. Но ничего поделать с собой не мог.

Шел третий вечер после полнолуния, и Люпин встречал его в широкой кровати с балдахином в собственной комнате в Хогвартсе. Над его головой парила одинокая свеча, в руках приютилась книга магловского писателя.

Было далеко за полночь, когда он отложил роман на тумбу и погасил свечу, но сон не шел. Ремус с нежностью вспоминал светящееся азартом лицо Гермионы, когда она рассказывала о своих успехах на курсах трансгрессии, и с грустью, когда думал о том, что еще недавно нашел ее плачущую в коридоре, но она не стала доверять ему свое горе.

Он ворочался с боку на бок, пока прямо перед ним не пролетела полоска света, осевшая на кровать в нескольких дюймах от его плеча, и не обернулась серебристой выдрой. Патронус внимательно посмотрел на него своими глазами-бусинками, а затем открыл пасть и тихо и мелодично сказал:

— Спокойной ночи, Ремус.

И Люпин не смог удержаться от улыбки, ощущая прилив гордости за успехи своей юной ученицы. И было совсем не важно, что серебристый волк не произнес ни слова, когда оказался в изножье кровати Гермионы. Он свернулся в калачик у ее ног и растаял в воздухе.

И это значило много больше, чем любые слова.