Метод Мальсибера, или О парадоксальном влиянии контекста на репутацию (джен)

…Осень расцветила Запретный лес багрянцем и золотом, сделав его почти гриффиндорским, как пошутил Ойген, пока они шли по едва заметной тропинке, а листья всех оттенков жёлтого, оранжевого и красного, медленно кружась, падали им на плечи и головы.

— В твою честь, не иначе, — проговорил он, беря нервничающую Мэри за руку в вязаной полосатой перчатке своей, затянутой в тонкую кожу. — Не бойся — здесь днём вполне безопасно, я сто раз тут бывал. Надо отойти немного подальше — не хочется мне рисковать.

— Я понимаю, — кивнула она, сжимая его руку и нервно оглядываясь.

— Ты никогда не была здесь? — удивился он. — Нас водят на уроках по уходу… тут здорово — я тебе покажу. А днём — так вообще безопасно, — повторил он.

— Вечер уже, — возразила она, глядя в затянутое низкими тёмными тучами осеннее небо. — Стемнеет скоро…

— Стемнеет ещё часа через полтора, — возразил он. — Мы сто раз всё успеем.

— Спасибо тебе, — проговорила она, останавливаясь и заглядывая ему в глаза. — Ты так рискуешь из-за меня…

— Так мне интересно же, — улыбнулся он, сбивая неуместный, по его мнению, пафос. — Буду потом ходить и гордиться, что сумел помочь тебе — а никто и не знает, — он подмигнул ей и повёл дальше.

Наконец, они дошли до небольшой поляны, очень хорошо знакомой Мальсиберу — ибо Мэри была далеко не первой, кого он сюда приводил, хотя все предыдущие его спутницы обычно бывали здесь с несколько иной целью.

— Садись, — кивнул он на поваленное дерево. Сел с ней рядом, взял её руки в свои, сжал — и спросил: — Ну что? Ты готова?

— Да! — кивнула она, кивнув так энергично, что полосатый, составляющий с перчаткам единый ансамбль, берет сдвинулся ей на лоб.

— Отлично. Итак, — он вытащил палочку и навёл её на Мэри. — Империо.

Ничего не произошло — в том смысле, что из палочки не вырвалось никакого луча, не раздалось ни звука, и вообще девушка не ощутила вообще ничего, даже какого-нибудь лёгкого дуновения ветра.

— И как? — помолчав, не выдержала она. — Получилось?

— Я думаю, да, — очень довольно ответил Ойген, пряча палочку. — Вот сегодня за ужином и узнаем. Я, кстати, проголодался… будешь? — он достал из кармана носовой платок с завернутым в него печеньем и, развернув, протянул ей.

Её любимое — ванильное с шоколадной крошкой.

— Не-ет, — удивлённо протянула Мэри, прислушиваясь к своим ощущениям. — Нет! — возбуждённо воскликнула она. — Нет!!! Ойген, я совсем его не хочу — мне просто не хочется, и всё! А-а-а! — закричала она от переполняющего её восторга — и кинулась на шею к нему, радостно и немного смущённо смеющемуся. — Ты чудо! — задыхаясь от чувств, проговорила она, расцеловав его в обе щёки. — Ты самый лучший и потрясающий друг на свете!

— Да, — очень довольно кивнул он, тоже её обнимая. — Я такой, — он откусил кусок печенья и, жуя, уточнил у неё: — Точно не хочешь?

— Нет! — счастливо закричала она, захлопав в ладоши. — Ни капельки!

… Они вернулись ещё засветло — Мэри буквально прыгала от радости рядом с невероятно довольным Мальсибером, и это, конечно же, не могло остаться незамеченным ни её, ни его друзьями. Однако если последним это было, в общем-то, безразлично — да и к виду Ойгена рядом с какой-нибудь девочкой все слизеринцы уже привыкли — то Мэри за подобным прежде замечена не была, а потому, едва вернувшись в гостиную, была подвергнута прямо-таки допросу со стороны Лили Эванс.

И что она должна была ей сказать?

Пришлось краснеть, прятать в глаза и не очень успешно врать, что Лили всё неправильно поняла и истолковала, а они просто столкнулись, когда возвращались — она не знает, откуда шёл он, а она лично шла от озера, ну и он, конечно же, прицепился к ней как слизеринский староста.

— И тебя это так восхитило, что ты до сих пор от радости светишься? — насмешливо уточнила Лили. — Мэри, я тебе, конечно, не сестра и не мать, но должна тебя предупредить — была бы ты с этим Мальсибером осторожнее. Он очень опасный и неприятный человек.

— Да мне всё равно, какой он человек, — пожала плечами Мэри, думая только о том, что скоро ужин — и что получится ли ограничиться только чаем и, допустим, одним бутербродом? Ну, пусть даже двумя.

— Ох, Мэри-Мэри, — вздохнула Эванс, совершенно однозначно истолковав её рассеянный взгляд. — Пожалуйста, только не позволяй ему тебя обижать. И не верь ничему, что он говорит. Ты знаешь, кто его отец?

— Понятия не имею, — честно ответила Мэри — вот уж что её никогда не интересовало, так это семейная история Мальсиберов.

— А зря! Мэри, говорят, что он — Пожиратель смерти! И твой Мальсибер собирается…

— Он не мой! — перебила её Мэри. — Ты всё напридумывала, — вздохнула она, беря подругу под руку. — Идём лучше ужинать. Глупости всё это — мне никакой Мальсибер вовсе не нужен!

За ужином Мэри, без всяких проблем сумевшая ограничиться чаем и одним-единственным кусочком жареной куриной грудки, выглядела такой счастливой, что Лили только вздыхала, глядя на подругу, и укоризненно качала головой — а та не замечала ничего и только переглядывалась с Ойгеном, который, конечно же, тоже не мог удержаться от того, чтобы, сев лицом к гриффиндорскому столу, не следить пристально за объектом своего воздействия и не радоваться вместе с ней. После ужина девушка подбежала к нему прямо у входа в Большой зал и, восторженно схватив за руки, прошептала, глядя на него сияющими от счастья глазами:

— Сработало! Ойген, у нас получилось! Я вообще не голодная, совсем-совсем! — она стиснула его руки и прижала к своей груди. — Я тебя обожаю, — горячо прошептала она, не заметив прошедшую в этот момент мимо Эванс, которая, увидев их и, по всей видимости, услышав её слова, притормозила — и услышала следующее: — Ты потрясающий! Самый лучший на свете — я что хочешь для тебя сделаю!

Вздохнув и неприязненно поглядев на выглядящего самодовольным до неприличия Мальсибера, Лили поджала губы и быстро зашагала в гостиную, решив этим же вечером ещё раз поговорить со своей подругой. Она понимала, конечно, что каждый может влюбиться, и тут уж не угадаешь, в кого — но нельзя же настолько терять собственное достоинство! У него же в глазах только собственное отражение — напыщенное и кричащее «посмотрите, какой я прекрасный»! Ох, Мэри, Мэри… она укоризненно покачала головой и, встряхнув своими прекрасными тёмно-рыжими волосами, устроилась с учебником Трансфигурации в одном из кресел, так, чтобы видеть вход и не пропустить возвращение подруги.

— Ты, главное, не говори никому, — понизив голос, проговорил тем временем Ойген. — И прекрати на меня так смотреть — а то все решат, что у нас роман, и ваша буйная четвёрка объявит охоту за бедной моей головой, а моя нынешняя девушка повыдергает мне все волосы, — пошутил он, радостно и гордо на неё глядя.

— Прости, пожалуйста, — она отпустила его руки и прижала пальцы ко рту. — Я совсем не подумала, что твоя девушка может не так всё это понять…

— Может, — кивнул он. — И непременно поймёт… а мне не хочется с ней ругаться. Хотя оно того стоит, конечно, — признал он. — По-моему, вышло просто отлично.

— Ты гений, — счастливо кивнула Мэри. — И правда — если я могу что-нибудь для тебя сделать…

— Для меня — вряд ли… а вот… слушай, — он взял её под локоть и заговорил, заговорщически ей улыбаясь, — а вот поговорила бы ты с Эванс про Снейпа? А то они в последнее время, мне кажется, как-то очень уж нехорошо стали общаться — а он всё же мой друг, мне неприятно. Поговоришь?

— Конечно, — кивнула она. — Я их помирю, обязательно! — горячо пообещала она. — Я смогу, вот увидишь!

— Ну вот и договорились, — он улыбнулся. — И я пошёл, иначе быть мне битым сегодня же, — он подмигнул, отпустил её локоть и, помахав рукой, быстро ушёл куда-то в направлении то ли библиотеки, то ли Астрономической башни.

* * *

Лили Эванс несколько раз пыталась серьёзно поговорить о сложившейся ситуации со своей подругой — но все её попытки разбивались о смех Мэри:

— Лили, я клянусь тебе — ни в кого я не влюблена! Уж в Мальсибера — точно, — совершенно искренне говорила та, качая головой и смеясь. — Мы с ним просто друзья — как вы с Северусом.

Сравнение, однако, она подобрала очень уж неудачное — Лили только нахмурилась, потому что в этом году их детская дружба со Снейпом давала всё больше и больше трещин, однако откуда же было Мэри об этом знать…

— Я не знаю уже, друзья мы с ним или нет, — вздохнула Эванс. — Мне кажется, он чем дальше — тем больше увлекается тёмной магией, и мне это совсем не нравится. И вечно отирается вокруг Эйвери и Мальсибера — а у Эйвери отец один из самых известных сторонников Волдеморта, да и про Мальсибера-старшего говорят то же…

— Не знаю про отца — но Ойген совсем не злой, — возразила Мэри. — Я же знаю его, мы с ним вместе на Руны ходим… Он, знаешь, как Поттер — ведёт себя иногда по-дурацки, но…

— Вот именно, — сморщила нос Лили. — Как Поттер — только этот-то хотя бы просто придурок, а Мальсибер тёмную магию практикует, все говорят… и посмотри, кто лучше всех успевает на Защите — мне иногда кажется, он про тёмную магию знает больше преподавателя!

Мэри хотела было ответить, что ровно то же самое можно сказать, например, про Блэка или того же Эйвери, да и Снейп, кажется, недалеко от них отставал — но прикусила язык, понимая, что в данном случае сравнение будет явно не к месту.

Да и не видела она особенного смысла спорить с подругой. Переубедить её она всё равно не смогла бы — но главное, Мэри вообще сейчас не хотелось ни с кем ни ругаться, ни спорить, потому что в этот момент она была полностью, абсолютно счастлива — ибо Империо Мальсибера прекрасно работало, и девушка с лёгкостью обходилась одним яблоком на завтрак, чаем и одним маленьким пирожком с капустой на обед и чаем же и парой маленьких кусочков курицы на ужин, хотя вспоминать о том, что их нужно съесть, становилось всё сложней и сложней, так как голод о себе не напомнил ни разу. И такая диета давала свои плоды — очень заметные плоды, надо сказать: одежда уже заметно болталась на ней, и Мэри с удовольствием каждое утро подгоняла её чарами по фигуре. А уж когда явно велики стали не только блузки, но и трусы, и даже, как ни удивительно, туфли, девушка почувствовала себя на вершине блаженства.

Единственное, что несколько озадачивало Мэри — это её собственные ощущения. Сразу же после наложения заклинания она прочитала всё, что смогла раздобыть в библиотеке об Империо — и недоумённо спросила Ойгена через пару дней:

— Всё замечательно, и я безмерно благодарна тебе — но я не понимаю… можно тебя спросить?

— Ну попробуй, — улыбнулся он.

— Я почитала про Империо… что нашла, — добавила она быстро. — Но то, что я чувствую… оно же вовсе не как в учебнике. Нет никакой эйфории, и вообще я особенно разницы с обычным своим состоянием не замечаю… почему так?

— Тебе результат нужен, или чтоб «как в учебнике»? — улыбнулся он несколько раздражённо.

— Нет, результат, конечно, — торопливо сказала она, — но я просто…

— Могу снять, если хочешь, — пожал он плечами.

— Нет! — испуганно воскликнула Мэри. — Ойген, прости, пожалуйста, если я обидела тебя… я просто…

— Ты не обидела, — удивился он. — Ну да, это действительно совсем не как в учебнике. Это важно?

— Нет! — помотала она головой.

— Тогда не задавай больше вопросов, — попросил он.

Она и не задавала.

И совсем не обращала внимания ни на то, что кожа стала сохнуть сильней обычного — она винила холодный осенний ветер и жаркий камин, а руки просто мазала теперь кремом несколько раз в день, губы же, которые тоже почему-то начали шелушиться и трескаться, всё время покрывала специальным маслом. Паре сломанных ногтей она тоже не придала значения — надо просто быть осторожней, а форму всегда можно поправить магией. Не замечала она, как медленно стали заживать на ней любые царапины, как, впрочем, и того, что ей почему-то теперь всё время хотелось пить… её даже не смущали утренние отёки, которые она приписывала большому количеству выпиваемой ей воды. Просыпаться по утрам ей теперь тоже стало куда тяжелее — но Мэри списывала это на хмурое начало зимы и на то, что на пятом курсе уроки стали особенно трудными, и среди её привычных «выше ожидаемо» всё чаще и чаще стали мелькать «удовлетворительно» — а руку, в которой она держала перо, время от времени начало сводить судорогой, особенно когда она много писала. Её всё сильнее раздражали разговоры о том, что она, вероятно, больна или зачарована, и если поначалу, когда та же Эванс ей говорила, что она доведёт так себя до полного истощения, и что ни один мальчик на свете такого не стоит, Мэри легкомысленно от неё отмахивалась в ответ на первое и искренне соглашаясь со вторым, хотя так и не смогла объяснить подруге, что никакие мальчики к этому не имеют никакого отношения — во всяком случае, в том смысле, который та вкладывала в свои предостережения — то со временем девушка просто начала огрызаться в ответ на любые попытки Лили завести разговоры на эту тему.

Нельзя сказать, чтобы Мальсибер не замечал перемен, которые происходили с его подругой — и тем более было бы неверно утверждать, что они его не тревожили. Однако, попытавшись пару раз заговорить с ней об этом, и получив неожиданно агрессивный отпор, он попросту попытался по-тихому снять с неё наложенное заклятье… и к своему смущению и растерянности понял, что у него ничего не выходит. Он трижды пытался — и когда в третий раз понял, что у него снова не получилось, поймал Мэри сразу после ужина и, затащив её у всех на глазах в первый попавшийся пустой класс, потребовал от неё согласия на то, чтобы снять заклинание.

— Почему?! — возмутилась она. — Всё же здорово… Ойген, я…

— Здорово? — скрывая тревогу за раздражением, спросил он. — Ты себя в зеркало давно видела? Ты же на привидение уже похожа! Хватит, Мэри — это уже не шутки, — серьёзно сказал он, доставая палочку. — Давай хотя бы сделаем паузу, — примирительно попросил он. — Я правда за тебя беспокоюсь.

— Да не надо за меня волноваться! — разозлилась внезапно она, отталкивая его от двери. — Со мной всё в порядке! Ты обещал, что я сама решу, когда это заканчивать — так вот, я…

— Мэри! — горячо перебил он, хватая её за руку. — Ты просто не видишь себя со стороны, что ли… я не понимаю, что с тобой происходит, но я не хочу из-за этого…

— Так ты за себя, оказывается, беспокоишься? — почему-то её сейчас это ужасно обидело. А ведь делал вид, что, как и все, думает только о ней... почему они все такие? Почему им всем хочется, чтобы она оставалась смешной толстенькой девочкой — всем, даже ему! А ещё друг, называется… — Ничего со мною не сделается! — выкрикнула она, распахнув дверь и выбегая в слезах из класса. Он кинулся следом — она, увернувшись от него пару раз, добежала до лестницы и побежала наверх, к гриффиндорской башне, где он никак не мог бы её достать.

— Мэри! — крикнул он, кидаясь следом за ней — кто-то из гриффиндорцев поставил ему подножку, он споткнулся и растянулся посреди коридора, но тут же вскочил и побежал следом за ней, даже не обернувшись на виновника. — Мэри, стой! Это плохо кончится, слышишь? — прокричал он в раздражении и отчаянии — но она даже не обернулась, и он, понимая, что слишком отстал от неё, всё же ринулся следом, прокричав, да так громко, что его, кажется, услышали все вокруг: — Тебе всё равно не сбежать от меня, Мэри!

Она обернулась, остановившись посреди лестницы, и крикнула в ответ, размазывая по лицу слёзы:

— Не смей преследовать меня, слышишь!

— Я?! — от удивления он даже остановился. — Да ты даже не знаешь, что значит преследовать! — насмешливо проговорил он, доставая палочку и пытаясь, по обыкновению, перевести всё в шутку. — Преследовать — это, к примеру…

Он навёл на неё палочку — просто так, ничего больше не делая — но девушка, не дослушав его, развернулась и вновь побежала прочь, чувствуя, как появляется эта раздражающая её отдышка, а сердце колотится всё сильней и сильней — такое в последнее время почему-то случалось всё чаще и чаще. Она попыталась схватиться за перила, но промахнулась, голова у Мэри закружилась внезапно и резко, девушка оступилась — и кубарем покатилась вниз, чудом не сломав себе шею.

И, потеряв сознание, не увидела, конечно же, перепуганное и ошеломлённое лицо Ойгена — и то, с каким выражением глядели на него, так и замершего с палочкой в руке, все вокруг.