Моя жизнь (гет)

Медленно выплываю из сна. Что-то душно сегодня. Надо было бы с вечера кондиционер включить. Не открывая глаз, привычно прислушиваюсь к себе. Ничего не болит, ну и, слава Богу. Опять проснулся ни свет ни заря. Сейчас встану, заварю кофе, выпущу почти свою собаку непутевую Трикси в не слишком ухоженный садик, и день начнет набирать обороты.

Уже тридцать лет я живу в этом забытом всеми бельгийском городке. Я глава частного детективного агентства. У меня пять сотрудников, мы выслеживаем неверных жен или мужей, возвращаем в школу загулявших подростков, занимаемся поиском пропавших собак, даем консультации все тем же самым женам и мужьям. Ничего серьезного, что привлекло бы внимание полиции. Кстати, в полиции меня знают, кое с кем из старой гвардии я почти дружу. Бывает, они мне помогают, так, по мелочам, ну и я не отказываю. Иногда мы вместе пропускаем кружечку-другую в ближайшей пивной и пару раз в год выезжаем в горы. Я не просто осторожен. Как считают мои сотрудники, я слишком осторожен и поэтому доходы моей компании невелики, но зачем мне лишние хлопоты?

Что ж, жизнь удалась. Меня не нашли, не убили. У меня есть дочь, такая же непутевая, как и ее собака и так же, как собака, почти моя. Бывшая жена до сих пор считает, что удачно провела меня, а я всегда знал. У дочки Пенни глаза почти черные. У жены — серые. У меня на самом деле не карие, а зеленые, а то, что вы видите, так, маскировка. Генетика — наука серьезная, не мог у нас родиться ребенок с такими темными глазами. Да дело вовсе не в глазах — знаком я был с папашей. Жил по соседству со мной один итальянец, потом исчез, а моя будущая жена объявила, что беременна от меня. А скорее всего она и не знала от кого. Жена моложе меня, как сама полагает, на двадцать лет, мы в разводе, но в моем возрасте это неважно и, пожалуй, даже хорошо. Я чувствую, что и эта моя жизнь заканчивается. Мне не дашь больше шестидесяти, удостоверение личности настаивает на семидесяти, а я старше, значительно старше, не будем уточнять…

Моя жизнь подходит к концу, и наш мир катится в тартарары. С каждым годом стремительно увеличивается число преступлений и катастроф, слишком теплая зима сменяется промозглым летом, или наоборот: пять месяцев удушающей жары, а потом — замерзший Ла-Манш. Природные качели все более и более отклоняются от нормы. Они уже не раскачиваются, они скрипят и дергаются, боюсь, еще немного и слетят с перекладины. Мне интересно, увижу я «конец света» или нет? У меня есть свои соображения, почему так происходит и в этом мое проклятье. Да, разумеется, выбросы углекислого газа, утечка радиоактивных материалов, горы мусора и так далее. Но не только. Еще и слишком много неконтролируемой магии. Сила не берется из ниоткуда и не исчезает в никуда. ОНИ выкачивают магию из окружающего мира с помощью своих волшебных палочек, видоизменяют ее и сбрасывают, сбрасывают. Этот процесс нарастает с каждым годом. Прогресс не стоит на месте. Мне думается, что теперь силу качают уже не только палочками. Хуже всего обстоит дело в больших городах. Наша планета живая и она смертельно больна. Я чувствую, как магическая энергия течет сплошным потоком, образуя новые каналы и сметая преграды, пробивая дыры, уж не знаю в чем, и уходит, не знаю куда. Может быть в другие вселенные? Не хочется думать, что, в свою очередь, просачивается к нам. Я могу помочь, немного. Это как с запрудой, спусти потихоньку воду, и наводнения не будет. В моем городке все тихо и в округе не бывает неурожаев. Моя заслуга… моя.

Я долго живу, профессия заставляет меня замечать мельчайшие детали, накапливать факты, складывать, анализировать и делать выводы. Так вот, мой приговор — миру конец. И уже неважно кто виноват, маги там или магглы. А я не справился. Я в очередной раз не справился, и очень скоро мне придется начать все сначала. Вперед, вперед, потом обратно и снова… Я буду жить вечно! В дерьме! Вот счастье. Что же надо сделать, чтобы умереть и не вернуться?

Открываю глаза. Опс.

Сквозь маленькое окошко, скорее отдушину, пробивается лучик неяркого света. Больше ничего не могу разглядеть. Сердце ухнуло.

Опять. Впрочем, я ждал…

Нужны очки. Я и забыл, когда в последний раз надевал их. Так, они где-то здесь. Все правильно, прошло столько лет, а рука помнит. Надеваю очки, уже лучше, не то чтобы хорошо — света слишком мало, но кое-что разглядеть можно. Нахожу часы. Сейчас четверть седьмого, значит, у меня есть время. Надо вспомнить, надо все вспомнить.

Меня зовут Гарри Поттер, мне почти одиннадцать, я маг, вернее будущий маг. Я, сколько себя помню, живу в семье моей тети. Они вынуждены были взять меня годовалого после убийства моих родителей. По версии тети, мои родители погибли в автокатастрофе. Не проболтаться бы. Впрочем, проболтаться не успею, насколько мне помнится, именно сегодня должно прийти письмо из Хогвартса. Прямо сейчас надо решить, припрятать письмо или нет. Если спрячу, то у меня будет время, примерно неделя, чтобы смыться и замести следы. Я три раза проделывал это. Нашли меня два раза. В первый раз — почти сразу и жизнь покатилась по сценарию номер один, вот только все закончилось несколько раньше. А во второй раз я попался уже взрослым и не Дамблдору, а Волдеморту, и… он меня убил. Был еще и третий, тогда мне удалось убежать от обоих, но не от войны, хотя тридцать лет у меня таки было. Волдеморт пришел к власти, секретность магического мира сохранить не удалось, и развязалась сначала просто война, затем мировая, та самая которой всегда боялись — третья мировая и жить стало незачем. Я перед смертью посетил нашего великого искателя бессмертия и поговорил с ним. Он к тому времени жил один, магия стала какая-то не такая, природы почти не осталось, цивилизации больше не было, войны тоже уже не было, потому что люди стали редкостью, и дети не рождались вовсе. Он мне обрадовался, а я… представился и пожелал ему долгих лет. Он не казался чудовищем, просто старый, усталый не совсем человек. Его красные глаза были пусты. В бункере горели лампочки, работал холодильник и телевизор, на стеллажах лежали диски, книги и все это для него одного. Я спросил, а может, подумал:

— Ты этого хотел?

Я ждал ответа, два дня, а потом… умер.

В моих прошлых жизнях бывало по-разному, то он меня убивал, то я его. Но и после смерти самозваного Лорда я долго не жил, меня убивали свои по указке Дамблдора. Даа… Хорошо еще если сразу. Было дело, я сначала в Азкабане сидел даже и не знаю сколько лет. И ни разу, заметьте, ни разу на меня не покушались бывшие соратники Волдеморта. А и действительно, зачем утруждать себя? В последний раз я успел раньше, нет, не убить, сбежать.

Значит так, одна жизнь, самая первая, в которой, кстати говоря, я убил Волдеморта, а потом меня… Рон. Я сначала ничего и не понял, иллюзия на меня была наложена интереснейшая. Мне казалось, что жизнь продолжается, но слишком все было гладко и как-то предсказуемо. Дети с ожидаемыми или странными именами, отсутствие новых знакомств, абстрактная работа. Я знал, что работаю… и все. Эти реплики: «Дорогой, что приготовить на ужин? Ты не забыл носовой платок? Ах, какие у нас красивые дети, как они быстро растут, может нам завести еще одного ребенка? Гулять перед сном, полезно для цвета лица». Я попытался поговорить о жизни с Джинни, Роном, с Гермионой и не смог. Я с женой и детьми жил в особняке Сириуса. Дом был запущен и уныл. К нам часто приходила Молли и начинала уборку, которая никогда не заканчивалась, привлекая к этому процессу не только нас с Джинни, но и Гермиону с Роном. Мои школьные друзья со своими детьми также постоянно обретались у нас. Почему? Почему мы там жили? Я легко мог позволить себе собственный дом. Я хотел путешествовать, но мы никуда не уезжали. Я спал с Джинни, у нас были дети, а ощущение от всего этого было примерно таким же, как и от работы, дано и все. В какой-то момент я почувствовал себя, словно в навязчивом сне и захотел проснуться. Что бы там Снейп ни говорил о моей неспособности к ментальным наукам, я сбросил с себя наваждение. А ладно, не буду обольщаться, вероятнее всего просто закончилось действие зелья, а может, ослабло заклятье. В общем, я проснулся и сразу узнал нашу больничку в Хогвартсе. С трудом встал, осмотрелся и в первый момент подумал, что сон продолжается. Я разглядывал свои руки. Случайной царапине было от силы три дня, обломанный ноготь, опаленные и не успевшие отрасти волосы над левым ухом. Было такое чувство, что бой закончился вчера. Мне снова семнадцать! За дверью слышались очень, очень знакомые голоса. Запахи, запахи: начинающегося лета, свежего постельного белья, лекарств. Солнечный луч на полу, на столике ряд склянок с разноцветным содержимым и муха, медленно ползущая по краю пустого стакана. Все яркое, настоящее. В палату вошла Гермиона, не взрослая женщина из моего сна, а совсем еще юная. Она, увидев меня, застыла столбом.

— Ты… как?

Я недоуменно смотрел на нее и улыбался. В дверь просунулся Рон, его глаза стали круглыми от удивления, затем в них появилась то ли досада, то ли опасение. Я смотрел на плавно (как в кино) поднимающуюся палочку Гермионы, в голове зазвенел звоночек: «опасность, опасность». Не сумев уйти от заклятья, я лежал на полу с идиотской улыбкой на лице, не в силах пошевелиться, не способный логично мыслить и все пытался и пытался сбросить с себя наваждение. Через некоторое время мне удалось приподнять веки, больше ничего, но хватило и этого. Я смотрел в чуть суженные глаза Рона, в них не было злости, сочувствия, в них вообще ничего не было кроме решимости. Его палочка сделала простое петлеобразное движение и указала на меня, губы шевельнулись, и мир окрасился в зеленый цвет. Это неправда, что смерть от авады мгновенна и безболезненна. Я теперь знаю. Еще несколько минут я был в комнате с ними или они со мной и слышал как Рон, задыхаясь, сказал:

— Дамблдор был прав…

— Да, но мне хотелось дать ему немного мира.

— Ты дура. — Странно, но Гермиона молчала. Сознание медленно гасло, и боль уходила.

Я очнулся глубокой ночью в своем чулане в луже собственной мочи. Только одна мысль крутилась в голове: «За что?» Собственно, вопрос был поставлен не верно, правильнее было бы: «Почему?» Впрочем, как вопрос ни ставь, а ответа все равно нет.

Меня трясло, и понадобился час, чтобы слегка успокоиться и определиться. Еще через пару часов я сбежал из дома моих родственников. Ушел в никуда, без денег, вещей. Нашли меня еще до начала учебного года и промыли мозги. Не стерли память, а качественно так промыли. Определенно, для того чтобы снова и снова копаться в моих воспоминаниях. Я даже знаю, кому это понадобилось. Два раза в неделю я пил чай в кабинете директора. Вновь дружил с Роном, ляпался на уроках, однако ловцом не стал. Напоминалка Невилла куда-то запропастилась, возможно, потерялась еще до начала урока полетов, (а, неважно) и мы с Малфоем не сцепились. И насколько мне помнится, с хорьком у нас больше не случалось такой бешеной вражды, как в мою самую первую жизнь. Потом, в Хеллуин, меня убил Волдеморт — Квиррел. Да, да, Квиррел, его не убрали из школы, почему? Для чего он нужен был Дамблдору? Не верю, что из меня не вытянули всю информацию о нем. Все повторилось за маленьким исключением, следом за мной и Роном в туалет с прячущейся в нем Гермионой зашел Квиррел. Обездвижив моих одноклассников, он выволок меня в коридор, оставив беспомощных детей на милость тролля. Квиррел не потрудился ни запечатать дверь, ни наложить заглушающие чары. И в соседнем классе, не торопясь, сначала под аккомпанемент предсмертных криков, а потом, с явным удовольствием прислушиваясь к суете учителей, уже не Квиррел, а Волдеморт просматривал мои воспоминания, попутно разрушив блок на моей памяти. Вот за это спасибо. Я, очнувшись в своем чулане, вспомнил свою первую жизнь и куски из второй (все-таки кое-что Дамблдор уничтожил) и снова сбежал, но не сразу, а подготовившись. Потом еще… потом не бегал, бесполезно.

Последний раз мне удалось скрыться в маггловском мире и пожить по-настоящему долго. Сейчас началась девятая жизнь, надеюсь, последняя. Говорят, у кошек девять жизней. Может я, как кошка?

Подведем итог. Что было? Во-первых: убегал подальше от магического мира и войны. Во-вторых: меня убивали. В-третьих: я убивал, а потом — меня. В-четвертых: я убивал и всю оставшуюся жизнь прятался. А конец в любом случае один — я в самом начале, на старте, и впереди у меня опять целая жизнь. Проклятье! А было еще и в-пятых. Я пробовал с Томом договориться. Не получилось. Я быстро уразумел, что либо умру, либо буду плясать под его дудку. А дальше? Даже если он поделится бессмертием, то будем мы на пару сидеть в бункере, подъедать консервы и охотиться на крыс. Да и не верю я в его бессмертие! В общем, я тогда умер.

Быть может не убивать его, а запереть в теле, например Квиррела, лет на двести, на мой век хватит. А что потом? Он ведь все равно вырвется и разрушит все, я же снова окажусь здесь. Да и наш мир даже без Волдеморта не такая уж и стабильная штука. Похоже, чтобы умереть я не только должен избавить мир от красноглазого, но и сделать его, этот самый мир, устойчивым. Эх, знать бы как! Может с Дамблдором договориться? До чего же противно! Что ж, я не раз переступал через себя, переступлю снова. Опять же вопрос: о чем договариваться?

Над моей головой послышались шаги, это встала тетя. Я сажусь, еще раз осматриваюсь, нахожу одежду и своего забытого солдатика. Он в предыдущей жизни хранился в моем школьном сундуке почти до окончания Хогвартса, а потом потерялся, как-то не до него мне стало. Не дожидаясь крика, выхожу из своего чулана.

Рассматриваю себя в зеркале прихожей. Я и забыл, каким был маленьким! На меня смотрит худой, неухоженный ребенок с кривовато надетыми очками и спутанными волосами. Смотря с высоты своего возраста, меня так и подмывает взять «его» под мышку и отнести в ванну, а потом кормить, кормить… Неужели тете с ее патологической страстью к чистоте не хочется меня отмыть? Раньше мне это как-то в голову не приходило наверно потому, что детей до прошлой жизни у меня не было, да и оставлял я этот «прекрасный» мир большей частью молодым.

Иду в ванную комнату, вновь разглядываю себя: нечистые спутанные волосы, шрам, тени под глазами. Тот еще красавчик. Я торопливо стараюсь придать себе приличный вид. Принять душ не могу, нет времени и вода, как говорит тетя, нынче недешева. Применяю немножко магии, волосы сразу становятся менее взлохмаченными. У меня еще нет палочки, и поэтому на вспышку силы никто внимания не обратит. Да, в самом деле, это такая малость, что и говорить-то не о чем.

Вхожу в кухню. Тетя помешивает деревянной палкой в огромной кастрюле нечто серое, она отрывается от своего занятия, подозрительно оглядывает меня с головы до пят и будто чего-то ожидает. Я смутно вспоминаю — в бачке красятся старые вещи Дадли. Тетя надеется превратить их в школьную форму для меня. Мысленно усмехаюсь и ничего не спрашиваю. Она окидывает меня недовольным взглядом, но сама разговор не начинает. Вот и прекрасно. Потом закрывает бак и оставляет его греться на плите. У меня появляется желание созорничать и изменить серый цвет тряпок на… мне все равно, какой. Я, улучив момент, так и делаю. Цвет изменился, и когда все это безобразие высохнет, оно станет, я надеюсь, цвета хаки. Причем никакой магии, а просто пакетик зеленой краски. Не думаю, что она его хватится, а если и хватится, то что? Да ничего. День сегодня особенный, не до краски им скоро будет…

Похоже, я снова начинаю чувствовать себя ребенком. Быстро, однако, на этот раз.

Нарисовался Дадли, и мы садимся завтракать и, что примечательно, дядю Вернона не ждем. Ай да тетя! Какие у меня сегодня интересные мысли! Кажется, я начал собирать досье на эту парочку, можно сказать занялся любимым делом. Сказываются тридцать лет работы частным детективом и двадцать лет копом! А вот и дядя. Ловлю себя на том, что радуюсь его приходу. Соскучился что ли? Может и так, я родственничков не видал со времен окончания школы. Жду звонка и нервничаю, хотя наперед все знаю. Дадли, на манер пылесоса, быстро освобождает тарелку, а мне еда не идет в горло. И чего я так нервничаю? Я все решил, на самом деле я давно все решил, я поеду в Хогвартс, я попробую еще раз. Чего-то я упускаю, но у меня есть время, до Хеллуина — точно. Я подумаю, я понаблюдаю и, может быть, пойму. Решено, письмо отдам дяде, а дальше по известному мне сценарию. А вот и почтальон!

Завтрак съеден, письмо сгорело, дядя ушел на работу, Дадли смылся к Пирсу, тетя доваривает мою форму, а я, помыв посуду и протерев пол, приступил к разборке второй спальни Дадли. Спальня теперь моя. Слишком много мусора! Плохо помню, но, сдается мне, в прошлый раз я особенно не затруднялся, так и жил среди коробок и сломанных игрушек. А сейчас я спустился в кухню и, не спрашивая, вытащил несколько больших черных пакетов. Тетя промолчала. Упаковал совсем уже явный хлам и, опять же не спрашивая, вынес к дороге. Остальное аккуратно расставил вдоль стены, пусть двоюродный братец забирает. Что не заберет, то мое.

Уселся с каким-то красочным журналом в углу своей новой комнаты и начал в очередной раз прокручивать в голове спорные и бесспорные факты прошлых жизней. Привалился к стене и незаметно задремал. Проснулся сразу, почувствовав чей-то взгляд. Не убыстряя дыхания, не изменяя позы, я чуть приоткрываю глаза и сквозь ресницы (хорошо, что очки на носу) смотрю на тетю. Она глядит мимо меня, в ее взгляде нет злости, только усталость. Тетя слегка повернула голову, мне стало хорошо видно ее лицо. По щеке, по ее щеке ползет слеза! Я непроизвольно дергаюсь и замираю. Тетя, бросив на меня быстрый взгляд, почти выбегает из комнаты. Чего-то я недопонимаю.

Явился Дадли, он всегда точно знает время обеда. Мы поели, и я поманил брата в комнату. Странно, тот пошел без разговоров. Да ничего странного, я неосознанно применил давно отработанные на Пенни жесты и интонацию голоса. Она всегда меня слушалась. Вот, опять потеря. Вряд ли я ее увижу. Рождение это такая случайность! Поищу, когда время придет, если доживу.

Дадли жалко комнаты, жалко игрушек, он злится и срывается на крик. Я жду и, когда вопли поутихли, успокаивающе касаюсь его руки. Он недоуменно смотрит на меня и окончательно замолкает. Я, не отводя взгляда, тихо и на пределе слышимости говорю:

— Если хочешь, держи игрушки здесь, я не против, у меня все равно почти ничего нет.

Истерика прекратилась. Дадли смотрит на меня так, как будто в первый раз видит.

Вошла тетя и увела его. Игрушечный хлам остался.

Тетя нервничает и ждет прихода дяди Вернона, она не сидит перед телевизором, а пытаясь занять себя, методично разбирает кухонные полки и так же, как я утром, складывает мусор в большой черный пакет. Дадли нет дома, он в кино. Увидев меня в дверях кухни, тетя злобно смотрит мне в лицо, я поспешно ухожу. Сегодня мы с ней настроены друг на друга, мы связаны прочными узами взаимной неприязни и ни она, ни я не находим себе места. Перетаскиваю свои пожитки и располагаюсь в теперь уже моей комнате. Получилось неплохо, с чуланом не сравнить. Кровать бы кто помог перетащить. У меня сил не хватит ее разобрать. Что-то я не помню, как все устроилось тогда, прежде, но спал я на кровати…

И чего это я засуетился?