Семейные ценности рода Блэк (гет)

Хогвартс приветствовал Сольвейг тишиной пустых утренних коридоров, и даже Малфой, встретивший ее у ворот замка, казался каким-то сонным и пришибленным. Сольвейг, провалявшаяся почти весь вторник в кровати, к которой Драганов обещал ее приковать подаренными какой-то фанаткой наручниками (между прочим, настоящими маггловскими, а не стаффом из секс-шопа), если дернется встать лишний раз, тоже чувствовала себя неважно, так что только поздоровалась с деканом и молчала до самой своей комнаты, где оставила вещи и переоделась в школьную форму, и пошла к Помфри. Глупо было строить из себя героиню после магического истощения, и Сольвейг решила перестраховаться. Драганов, конечно, выпоил ей суточную норму Кроветворного и Укрепляющего, но боль и слабость после бадьяна не отступала. Так что сундук с боггартом, все-таки отловленным Димитром в батюшкином особняке, она не открывала. А хотелось. Потому что превозмочь свой страх можно было только встретившись с ним лицом к лицу.

На самом деле это все могло произойти и без участия боггарта, столкнись она с Флинтом в гостиной Слизерина, но Локи уберег, а мадам Помфри, едва просканировала ее, сразу же выдала больничную пижаму и указала на свободную койку.

— Я даже спрашивать не стану вас, мисс Ларсен, откуда это, — медиведьма указала на белесые шрамы.

— Это очевидно, — пробурчала Сольвейг. — Я сглупила.

— Это мягко сказано, — подтвердила Помфри, подавая ей кубок Сонного зелья и отправляя записку Малфою, чтобы не ждал свою студентку на занятиях до конца недели.

Сольвейг была благодарна колдомедику за снотворное: все пять дней, что провела в лазарете, она ни разу не проснулась, когда ее навещали Флинт и оба Пьюси, о чем ей сообщала мадам Помфри, но наколдованные цветы на тумбочке находила каждое утро. Было приятно — и люто, невыносимо стыдно за то, что она так трусливо сбежала в Больничное крыло, даже не поздоровавшись с парнями.

Колдовать Сольвейг разрешили к вечеру воскресенья; летать — Помфри разыграла целую пантомиму на эту тему — с понедельника.

Надо было написать родителям, подумала Сольвейг, спускаясь в гостиную во время ужина. В общей комнате никого не было, зато лежал "Воскресный Пророк", раскрытый на странице светских сплетен, наверно, забытый кем-то из пятикурсниц. Сольвейг заглянула в газету и с удивлением уставилась на знакомое имя автора: Рагна Оддс — исландская коллега незабвенной Риты Скитер, такая же белобрысая овца и любительница покопаться в чужом нижнем белье — делилась с читателями опубликованной в норвежском "Speil" заметкой о помолвке наследника владельца концерна "Молния" и чемпиона мира по квиддичу болгарина Димитра Драганова со студенткой Хогвартса Сольвейг Ларсен, правнучкой скандинавского Мастера Артефакторики Фолквэра Ларсена, о которой пару месяцев назад писала Скитер как о любовнице сына главного тренера сборной Англии. Так сказать, "Пророк" ее реабилитировал. Отчего-то сильно захотелось спалить офис этой помойной газетки и вырвать суке-Оддс язык. Не зря от нее семья отказалась, запретив ей публиковать свои мерзости под фамилией Оддсдоуттир.

Сольвейг очень надеялась, что дальше "Speil" и болгарской "Врачки" маленькая новость об этой помолвке, опубликованная только потому, что так было заведено давным-давно, не уйдет, и теперь эта надежда не оправдалась.

Она швырнула газету обратно на стол, где взяла, и ушла в свою комнату, закрыв дверь на связку запирающих чар. Не хотелось вообще ничего.

Мда. Отличные результаты у их сделки с Драгановым. Ему-то хоть бы хны от той дряни, что пишут газеты, только интерес подогревают, а ее почему-то обласкали со всех сторон. "Пророк" как-то с Оддс связался... или она с ним? Один хрен. Вся школа теперь знает. Прекрасно. В последний раз она чувствовала себя шалавой, когда Фолквэр Ларсен намекнул ей, что знает об ее отношении к Драганову. Ну, теперь, вот, повторение незабываемых ощущений. Главное — не забыть сделать морду кирпичом перед тем, как открыть дверь.

Не выходи из комнаты, не совершай ошибки, мать вашу. Прав был старик Бродский.

Иногда дешевле похоронить себя под одеялом.

В сундуке за кроватью лязгнула крышка, но даже не приоткрылась. Кажется, боггарт будет не самым спокойным домашним животным. Если он питается страхом, может, он согласится забрать с собой весь ее страх, а?

Глупости какие в голову лезут.

— Эй, вылазь, — Сольвейг пнула сундук, сдвигая засов ногой и доставая палочку. — Будем знакомиться.

Крышка отлетела в сторону, и из сундука вылезла сама Сольвейг. В светлом платье и почему-то блондинка, но узнать было можно. Она огляделась по сторонам, состроив такую рожу, как будто в супе увидела личинку соплохвоста, и поглядела на Сольвейг с презрением.

О как. Оригинальный у нее страх — быть настоящей Ларсен, такой, как все ее кузины (Драганов говорит — тощие сушеные селедки), аккуратненькой, чистенькой и надменной.

— Ридикулюс! — сказала Сольвейг, и волосы у блондинки встали дыбом, а Сольвейг прыснула в кулак. — Дебильно смотришься, — заметила она с улыбкой. Боггарт, обернувшись на месте, забрался обратно в сундук и хлопнул крышкой. — Эй, — Сольвейг присела рядом на корточки, стукнула пальцем по боку сундука, — ну не обижайся. Просто если это был мой самый большой страх, то, кажется, мне теперь море по колено. Слушай, ты мне нужен. Я буду звать тебя Джек. Мне надо для занятий по Чарам отрабатывать Окклюменцию. Я буду прятать от тебя страхи, ладно? А потом... Ну, свожу тебя пожрать в Гриффиндорскую башню. Как тебе? Эй, ты хоть пошуми как-нибудь, чтобы я поняла. Слышишь, Джек? Или тебе не нравится имя Джек? По мне — самое британское имя.

Боггарт приоткрыл крышку, так что Сольвейг увидела только светящиеся из сундука глаза.

— Ну так что? Ты хоть моргни, если согласен.

Глаза еще какое-то время посмотрели на Сольвейг внимательно (ее собственные глаза — поняла она) и согласно моргнули, после чего крышка захлопнулась, и Сольвейг от греха подальше задвинула засов. А то еще выберется, тварь ночная, в темноте, она же может и чем-то посильнее смеха по ней шибануть.

Печально будет потерять такую ценную компанию.

Интересно, чего боится Фолквэр Ларсен? Наверняка разорения. Сольвейг живо представила, как боггарт прадеда превращается в управляющего из Гринготтса и сообщает, что родовой сейф опустел. Да старика же на месте удар хватит! Даже и не поест боггарт, как следует.

Так и от голода загнуться недолго.

У Сольвейг вдруг тоже заурчало в животе, и она вспомнила, что с обеда ничего не ела. Надо было идти или в Большой зал — еще успеет перехватить чего-нибудь, пока домовики не убрали со стола, или на кухню. Последнее было предпочтительнее, но Сольвейг здраво рассудила, что так или иначе завтра она все равно увидит эти противные рожи за завтраком, так что какой смысл оттягивать? Джек показал, что она этого даже не боится, так, просто ей неприятно.

А приятно было не сказать Флинту еще тогда, в Женеве, что ее собираются с кем-то обручить?

Да, блин! Флинт ей тогда вообще был никто! Ага, никто, как же, а чего тогда было на него пялиться?

Сольвейг покосилась на сундук, на всякий случай запечатала его понадежнее, и пошла на ужин.

В гостиной сидели младшекурсники, повторяли домашнее задание и резались в подрывного дурака, на ее появление только и обратил внимание Уоррингтон, разговаривавший с липнущей к нему светловолосой девицей с четвертого курса — Эльзой Мак-как-то-там.

— Здорово, Ларсен!

— Привет, — кивнула Сольвейг.

— Ларсен? — позвал кто-то из угла гостиной, и Сольвейг повернулась. Адели Гринграсс оторвалась от своей книжки и смотрела на нее в упор. — Это правда? То, что в газете написали?

Гостиная замерла в немом молчании.

— Это не ваше дело, — ответила Сольвейг. — Но это правда, — и вышла в коридор.

Надо же. Газеты и малявки Гринграсс читают.

С Пьюси она столкнулась в дверях Большого зала. К счастью — с Арчибальдом Пьюси. Он поздоровался, вежливо поблагодарил за рождественский подарок, сказал, что рад ее выздоровлению и побежал к себе в башню Рэйвенкло.

Сольвейг сделала очевидный вывод, что либо Арчи не читает "Пророк", либо ему пофиг на то, что там написано.

Ее бы очень устроил второй вариант.

— Тренировка завтра в семь, — сообщил Флинт, как только Сольвейг села за стол Слизерина.

— Добрый вечер, Флинт, — сказала она в ответ и пододвинула к себе миску с салатом.

— Я бы не сказал, что он добрый.

И ушел.

Есть как-то сразу расхотелось.

Пьюси продолжил жевать булочку, меланхолично глядя в сторону столов других факультетов.

— Видели уже? — только и спросила она.

Пьюси кивнул.

— И как?

Пьюси пожал плечами:

— Не знаю, Ларсен. Для меня ничего не изменилось, а с Флинтом сама разруливай. Но я бы его сегодня не трогал, — он повернулся, вылезая из-за стола через скамейку, и Сольвейг увидела у него на скуле бордовый синяк.

— Эй, тебе мазь дать?

— Само заживет.

До самого отбоя Сольвейг просидела на Астрономической башне, наложив на себя Согревающие чары. Ее сгорбленная спина заставляла парочки, решившие тут уединиться воскресным вечером, ретироваться куда подальше, а больше никто не приходил. Было... никак.

Очень хотелось себе напомнить, что теперь ее родители в безопасности, что все было не зря. Она ведь с самого начала этот ритуал и вообще все задумала, чтобы спасти их. Да, сложилось не так, как она планировала с самого начала. Но ведь явно не хуже, чем если бы она действительно сдохла во время ритуала, отдав вместе с кровью еще и всю свою Магию — и жизнь. Ну, побудет полгодика невестой Драганова. А потом они разбегутся, как хорошие знакомые, она соберет вещи, свидетельство об окончании Хогвартса (или что они тут дают), результаты Т.Р.И.Т.О.Н.ов, метлу и свалит на континент, попробуется в какую-нибудь маленькую квиддичную команду, а если не возьмут — пойдет в Академию при Аврорате, или в университет на Высшие Зелья. Просто осталось сыграть три матча за сборную школы — это в лучшем случае. А потом ее ничто не держит в этой стране, она станет совершеннолетней по законам Норвегии, подданной которой является, у родителей начнется другая жизнь, хотя у них всегда была именно такая — она ведь десять месяцев в год не живет с ними. Они не расстроятся. Но она не останется в этой гребаной Британии, и не будет иметь дела ни с кем, кого знает здесь, в конце концов, она весь Дурмстранг жила так — сама за себя и против всех. Это привычка.

Сольвейг уже собиралась спрыгивать с парапета, как услышала шаги за спиной и выхватила палочку.

— Эй, это я, — поднял пустые руки Вуд. — Хотел посидеть один.

— Я уже ухожу, — Сольвейг опустила палочку и обошла Вуда по дуге.

— Погоди, — гриффер попытался остановить ее, но Сольвейг дернулась в сторону. — Сольвейг, ты чего?

— Нервы, — созналась она. — Скажу завтра Макгонагалл, что согласна на посещение колдопсихиатра.

— Теперь тренировки через день. Выбери какое-нибудь поудачнее время.

— Обязательно, — она уже начала спускаться, как Вуд спросил:

— Сольвейг, слушай... А почему именно он?

Сольвейг остановилась. Она иррационально надеялась, что именно Вуд не спросит. Ну, да. С чего бы?

— Мне из списка выбрать не предлагали, — наконец сказала она и стала спускаться вниз. — Не сиди долго, сегодня Малфой дежурит по школе.

Ладно, надо написать Краму хотя бы. Потому что он газет не читает никаких, кроме "Квиддичного вестника", а на слухи ему ровным счетом положить — он их даже не отслеживает. И потому, что Крам — хороший друг. И Тея еще. А других у нее не было. Хватит себя обманывать.

А хороший все-таки Джек подарок. Интересно, как он сможет показать ей, что она боится одиночества? Хотя, что врать-то, одиночества она как раз таки и не боится. Наоборот, сейчас хочется оказаться там, где ее никто не знает. И где никто не будет задавать вопросы.

— Мисс Ларсен? Почему не в постели? — поинтересовался Малфой, на которого Сольвейг напоролась буквально в десяти метрах от лестницы в подземелья.

— Не успела спуститься до отбоя, сэр. Замок слишком высокий.

— Быстро в гостиную. Я вас не видел.

— Я бы предпочла отработку в лаборатории, профессор.

— Вам нужно время в лаборатории или разговор, мисс Ларсен? — спросил вдруг Малфой, и Сольвейг удивленно глянула на него.

— С чего вы взяли? Про разговор? Сэр.

— Подумалось. Я завершу обход через сорок минут. Если желание поговорить появится, то вы знаете, где находится мой кабинет.

— Да, сэр. Я могу идти?

— Идите, мисс Ларсен.

Стоило ли говорить, что Сольвейг не собиралась плакаться декану в жилетку.

Она сама разберется, она уже не маленькая девочка. Сама заварила кашу, самой и расхлебывать. А завтра тренировка, надо постараться не уснуть к концу занятий. А значит — ложиться прямо сейчас.

Вообще — надо завести привычку ложиться спать сразу после отбоя, как в Дурмстранге. И вставать раньше на час, делать зарядку. И надо все-таки выпросить у Выручай-комнаты тренажерный зал. Вдруг получится.

Ничего не произошло.

Все ровно так, как должно.

Завтра будет новый день.

Все это слишком напоминало аутотренинг, и поэтому ни хрена не помогало.

На Зельях ей в котел плюхнулось что-то красное, и котел рванул, опалив ей ресницы и брови, потому что не успела поставить Щит. Малфой закономерно снял с Хаффлпафф пятьдесят баллов и назначил кому-то отработку, Сольвейг выпустила кому-то в живот Iskrystaller — ледяные иглы, неглубоко, очень больно, но не смертельно (что жаль) — и неснимаемо. Лед растает сам. В конце концов, тело человека гораздо теплее, чем лед. Так Слизерин потерял двадцать баллов ("Это несправедливо, профессор Малфой!" — "Еще минус десять с Хаффлпафф за пререкания с преподавателем"), а Сольвейг получила направление к директору и после беседы с ней — время консультации в клинике Святого Мунго.

В этот раз за нее никто не заступился.

И вот от этого было — больно. А брови — что, брови. Отрастут. Есть же специальные зелья.

Ее вера в то, что человека можно любить, каким бы гребаным дерьмом он не оказался, уже не отрастет.

Наивная чукотская девочка, говорил про такое ее однокурсник из Дурмстранга Никита Решетников, питерский парень, обманом заставивший своих во втором поколении чистокровных родителей отдать его не в русскую школу, коих было целых две, а в загадочный северный институт.

Пора вспомнить про те времена, когда она вполне реально мечтала, что звезды так встанут, что Драганов обратит на нее внимание. Но, как говорится, мечты сбываются, когда уже нафиг не надо. Слишком много произошло за эти полгода, что отделяют ее от той первоначальной светлой радости, какую она испытала, когда Драганов поздоровался с ней в забегаловке перед квиддичным стадионом в Патагонской пустыне накануне полуфинального матча. Верни ее что-то в то лето — и она бы даже не подумала про съемку в рекламе нижнего белья, конечно, обошла бы ту едальню десятой дорогой, продолжала бы учиться в Дурмстранге и постаралась вынести Флинта в матче против Хогвартса, если они играли бы с Хогвартсом, потому что, блин, он был самым полезным охотником в команде — и это неимоверно бесило всех в их сборной. А теперь у нее на запястье при диагностике высвечиваются нити Обручения, и Драганов имеет к ним непосредственное отношение, а она сама готова сдохнуть с тоски только из-за того, что Макс Флинт и не посмотрел в ее сторону с той поры, как узнал об ее помолвке.

А ведь Сольвейг хотела ему все рассказать.

Теперь не хочет.

Слишком было больно сознавать, что ей не дали даже возможности все объяснить. Флинт же просто принял это, как должное — и больше с ней не разговаривал. Не за чем врать, что ее это не разозлило.

Как там Драганов говорил? Секс ничего не значит.

И правда.

На тренировке больше всех, даже больше Уизлетты, выбешивал Томпсон, запасной загонщик. Сольвейг обрадовалась сначала, что Флинт позвал на тренировку запасных, что их будет больше, но не ожидала, что он использует это для показательной порки. Потому что в этот раз Флинту в ней не нравилось абсолютно все. И как она бьет по бладжеру, и как она летает, и как они общаются с Крэгги. Под конец Сольвейг очень хотелось врезать ему по челюсти битой, но она сдержалась. Ну и гриффер, конечно, подливал масла в огонь.

— Мм, Ларсен, это тебе Драганов показал этот прием? — спросил он, подлетая ближе, когда Сольвейг не слишком удачно отбила бладжер от Робинс, бросающей по кольцам Фосетта.

— Захлопнись, — огрызнулась Сольвейг.

— Выскакиваешь замуж за квиддичного чемпиона, думаешь, он тебе поможет попасть в какую-нибудь команду? В квиддиче не все через койку. Второй раз так не прокатит.

— Слушай, ты, сопля гриффиндорская, — Сольвейг схватила его за отворот мантии и тряхнула, — еще раз ты откроешь свой рот — и будешь собирать свои зубы по всему стадиону.

— О, так Данбар правду говорит, что ты двинутая?

— Завтра колдомедик скажет, — оскалилась Сольвейг. — И в случае чего у меня даже справка будет.

Тут Флинт свистнул всем спускаться. На земле он орал, что запасные — это тоже команда, что если они мечтают попасть на поле, то стоит хоть чуть-чуть постараться сыграться, а не устраивать битву за снитч с тасканием друг друга за волосы ("Уизли, я тебе обкорнаю патлы, если не соберешь их, нахрен!"), прекратить стараться сбить зеленых с метлы ("Робинс, я не понимаю, чего ты добиваешься? Я крупнее тебя в два раза, ты хоть что-нибудь слышала про маггловскую физику?"), не зевать у колец ("Фосетт, тебя взяли в команду не из сочувствия к убогим, а потому, что ты второй вратарь Хогвартса, и если тебя это не устраивает, то лучше сразу вали отсюда") и — главное — не собачиться в воздухе.

— Если у кого-то есть вопросы к семейному статусу Ларсен, то давайте все зададут их сейчас, и мы больше не вернемся к этому разговору никогда, — предложил Флинт так, что Сольвейг едва не отравилась тем концентратом яда, что содержался в его интонации.

— Ну, спрашивай, капитан, — встала она напротив него, сложив руки на груди. — Тебе же больше всех интересно.

— Меня не колышет, с кем ты спишь, — выплюнул он. — Ты для меня просто загонщик.

— Ок, — кивнула она. — У кого есть вопросы?

— А он, правда, такой высокий? — спросила вдруг вейлочка, и все на нее непонимающе уставились. — Ну, рост Драганова, говорят, шесть с половиной футов.

— Правда, — подтвердила Сольвейг, которая едва доставала Драганову до подбородка со своими пятью футами и семью дюймами. — И если больше вопросов нет...

— Ты играла с ним? — спросил Крэгги, почесывая битой затылок.

— В Дурмстранге за команду специальности "Боевая магия" в течение шести сезонов.

— Вы уже тогда встречались? — спросила Робинс и почему-то покраснела.

— Нет.

— А когда начали?

Сольвейг разозлилась не на шутку. Вот это, мантикора вас раздери, никого не касалось.

— Хватит, — Вуд зыркнул на свою охотницу так, словно она хуже самой Скитер. — То ли вы не знаете, что в чистокровных семьях редко женятся по любви.

— А почему? Статус? Деньги? Место в команду? — издеваючись поинтересовался Томпсон, и Сольвейг не выдержала, залепила ему Жалящим в лицо. Щека у гриффера резко распухла, глаз заплыл, и он схватился за него, приложил снега. — Психованная!

— Все, интервью окончено, — бросила Сольвейг и первая пошла в раздевалку, схватила свои вещи и унеслась в свою комнату, как наскипидаренная.

Было до того мерзко, что она простояла под горячим душем, сдирая с себя все сегодняшние взгляды и чужие слова, и Флинтово презрение мочалкой, намыливая ее несколько раз подряд, дольше часа. А потом просто сидела на кафеле, и вода текла на нее сверху, и она сидела и сидела, не в силах заставить себя встать и перебраться в постель, где она обещала себе написать письма домой и Петеру.

Сколько так будет продолжаться? День, два, неделю? Пока не найдется тема, на которую можно переключиться?

Привет, мама и папа. Теперь лорд Ларсен вам никогда не навредит, он принес мне Непреложный Обет. Ах, да, я чуть не сдохла и еще обручилась с Драгановым.

Привет, Петер. С лордом Ларсеном договориться без жертв не удалось.

Привет, Тея, привет, Даниэль. Вы очень крутые, но операцию можно было не делать, потому что без ритуала она бесполезна, а ритуал я запорола.

Хотелось выть.

Вуд окоротил Робинс, потому что на его вопрос Сольвейг ответила еще вчера. И, пожалуй, вопрос Вуда был самым бестактным из всех. И ее ответ тоже был не самым вежливым. И вообще, задай его Флинт, она бы, может, по-другому ответила. Но Флинт не спрашивал, как будто ему действительно все равно.

А Вуд очень здорово объяснил всем, чтобы больше никто не поднимал этот вопрос: у чистокровных никто не женится по любви.

Да, наверно.

В конце концов, она знала, что лорд Ларсен ее за кого-нибудь выдаст, просто думала, что это произойдет попозже. Да кому она нужна-то была? Ни родового дара, ни ларсеновской внешности. Настоящий изгой в семье. Да и Драганов ее выбрал не потому, что она хорошая (ведь это не так), а по знакомству. Так и она бы выбрала Драганова среди семи других неизвестных чужих мужчин. Просто потому, что он — знакомое зло.

Факультет Гриндельвальда муштрует так, что какими-то принципами, записанными где-то на подкорке, начинаешь руководствоваться не только в бою, но и по жизни.

— Завтра свожу тебя покормиться страхами Томпсона, — пообещала Сольвейг Джеку и легла спать. Как-нибудь обойдутся и родители, и Петер скупыми строчками, что теперь она невеста Драганова.

И что не надо ее жалеть.

Во вторник сразу после Трансфигурации Макгонагалл открыла для нее камин в приемный покой госпиталя Святого Мунго, и Сольвейг ушла на назначенную ей консультацию.

— О, мисс, вы, наверно, по поводу взрыва котла? — улыбаясь во все тридцать два, уточнила у нее ведьма в регистратуре, и Сольвейг одарила ее убийственным взглядом, заставившим привет-ведьму заткнуться.

— Сольвейг Ларсен, мне назначено. Колдопсихиатр.

— Пятый этаж, кабинет 503, — сверившись со списками, сказала ведьма, и Сольвейг быстро ушла к лифту, не дожидаясь больше никаких комментариев. Да, за мазью, чтобы ресницы и брови быстро выросли, до больничной лавки подняться все-таки придется.

Целитель Хайнце, к которому она попала, оказался высоченным блондином с таким разворотом плеч, что и Эрвик бы позавидовал. Волосы у него были коротко подстрижены, а лимонная мантия не скрывала обычной для полевого колдомедика формы — с брюками-хамелеонами, заправленными в высокие ботинки военного образца. Из правого торчала запасная палочка.

— Дурмстранг, Колдомедицина, затем Штутгартская Академия колдомедиков. Полевое сопровождение оперативников и работа с родовыми проклятиями, — сказала Сольвейг через 10 секунд после того, как увидела его. — Приветствую, док.

— Дурмстранг, Боевая магия, — ответил мужчина, предлагая Сольвейг присесть в кресло напротив своего. — Отчислена. В Хогвартсе начала проявлять агрессию. Теперь можем приступить к разговору, мисс Ларсен? Раз уж мы показали друг другу, что умеем подмечать мелочи по внешнему виду?

Сольвейг осторожно кивнула. Герр Хайнце ей понравился. Было в нем что-то такое, заставляющее довериться. И — нет — это были не чары, навешенные на помещение. Скорее ощущение, что его учили так же, как ее, только дольше. И — раз уж он мозгоправ, но в полевой форме — очевидно, что он занимается с такими, у кого чердак, как у нее, протекает, достаточно часто. С аврорами, может?

Колдомедик задавал ей абсолютно несвязанные друг с другом вопросы: о детстве, о друзьях, об учебе. И незаметно для себя Сольвейг выболтала ему все, чего не хотела рассказывать никогда и никому: про одиночество, которого она раньше боялась, а теперь стремится к нему, про враждебное отношение к слизеринцам студентов других факультетов, такое показушное и раздражающее, что сил сдерживаться не всегда хватает, про суку-Оддс и овцу-Скитер, статьями которых даже подтираться брезгливо, про то, как ее бесят некоторые однокурсники, самодовольные уроды, как она получает удовольствие от того, что наказывает их — унижением, страхом, болью — тем, чем умеет, и как ее не любят в семье — даже про то, как Арнольд запустил в нее смертельно опасным проклятьем на каникулах.

А потом целитель Хайнце ее отпустил, сказав, что пришлет заключение утренней совой. А пока ей действительно стоит заглянуть за средством для наращивания обгоревших ресниц и бровей.

Сольвейг вышла из его кабинета и только дошла до лифта, как наткнулась на мистера Пьюси.

— Добрый день, сэр, — сказала она, шагнула в лифт и вместо шестого этажа нажала первый. Погулять бы. Чуть-чуть. Створки лифта закрылись как раз в тот момент, когда мужчина открыл рот, чтобы поздороваться с ней в ответ.

Лечебное зелье можно было бы сварить самой, но оно настаивается почти неделю. Проще зайти в аптеку.

Косой вечером блистал, как гирлянда, все лавки сияли витринами, маня и дошкольников, и взрослых магов. Сольвейг свернула в Лютный и пошла к "Белой виверне". Очень хотелось есть — после долгого разговора с колдопсихиатром в животе заподсасывало, а в Большом зале появляться лишний раз вообще не хотелось. Потому что чем чаще она видит всех этих зубоскалов, тем сильнее желание проклясть всех как-нибудь позаковыристее. Герр Хайнце сказал, что простейший способ держать агрессию при себе, — это избегать тех, кто на агрессию провоцирует. Но это по понятным причинам было сложнее, чем описывал док.

До трактира она не дошла, слившись со стеной, едва увидела красные мантии авроров у дома терпимости, маскирующегося под массажный салон. Ну, да, только в Лютном и ходить к массажисту, конечно. Оцепление парализовало неширокую улочку, сталкиваться с местными стражами порядка при исполнении Сольвейг особенным желанием не горела, так что вернулась в Косой и пообедала в "Дырявом котле". Правда, хозяйка на нее так зыркнула, что Сольвейг сочла за лучшее побыстрее проглотить свое рагу и поспешить на выход. Ну, она же смотрелась в зеркало на обеде, не такие уж там и проблемы с бровями!

— Мисс Ларсен, — материализовалась перед ней какая-то серебристая то ли куница, то ли горностай и сказала голосом Малфоя: — поторопитесь вернуться в школу, терпение директрисы не безгранично. Жду у ворот, — и растаяла.

Сольвейг хмыкнула и аппарировала в Хогвартс только после посещения аптеки.

Вообще, конечно, ссориться с деканом смысла особенного не было, он все-таки был неплохим мужиком и прикрывал слизеринцев почаще, чем то же самое делал для грифферов Лонгботтом. Но тут срабатывала природная вредность или еще что-то. Она не хотела учиться в Хогвартсе, выбрала его методом исключения, от безвыходности — и потому что-то в Сольвейг сопротивлялось соблюдению предписанных правил поведения, качественному выполнению домашнего задания и подготовке к выпускным экзаменам. И необходимости подчиняться хогвартским преподавателям.

Вообще она бы сейчас задумалась об экстернате.

Жаль было только от квиддича отказываться. Потому что квиддич на данный момент был единственной отдушиной, и она не позволит каким-то там Томпсонам и Уизлеттам, и даже Флинту испортить ей все настроение перед межшкольным турниром. Она заслужила играть в плей-офф. Пускай это и было с другой командой.

Обстоятельное письмо Краму с извинениями по поводу недавней не слишком вежливой записки Сольвейг написала во время Истории магии следующим утром. Петер, конечно, поиздевается, спросит, почему она до сих пор не напечатала фотографию с помолвки на майке и не ходит в ней по школе — но на то он и друг, чтобы обстебывать ее по каждой мелочи. Как только Крам найдет себе девушку (или когда она сама найдет его, как случилось с его родителями), Сольвейг тоже начнет зубоскалить. Никита говорил про такое: "Ну, я же любя". Это загадочное русское "Я же любя" и не менее загадочное "Ты только не обижайся, но..." были у странного русского стандартной причиной, почему его нельзя было бить за очередное высказывание. (Ну, это он думал, что нельзя).

После окончания занятия Вуд, сидевший в этот раз со своими, подбежал к Флинту, сунул ему в руки стопку пергаментов и унесся на следующий урок, а слизеринцы вместе с хаффлпаффцами отправились на Гербологию. Флинт на ходу просматривал Вудовы игровые схемы, которые тот мог генерировать со скоростью 100500 штук в час, передавая их Пьюси, а тот Сольвейг, но она проглядывала их поверхностно: на защите Вуд не слишком концентрировался. Хотя в нападении он придумывал интересные комбинации, и пару из них Пьюси даже убедил Флинта вечером же и попробовать. Но то ли у Флинта всегда было такое мрачное настроение по утрам, чего Сольвейг раньше не замечала, то ли еще что-то, но капитан был уже третий день мрачнее тучи, и Сольвейг, как ни старалась поменьше обращать на него внимание, никак не могла перестать ловить на себе его тяжелый взгляд. Впрочем, только они встречались взглядами, Флинт тут же отводил глаза, преувеличенно заинтересованно начиная разглядывать собственные руки, заколдованный потолок в Большом зале или вот прямо сейчас цапень, сок из плодов которого они собирали по заданию Лонгботтома. Сольвейг, засмотревшись на Флинта, не сразу поняла, что ее напрягает в работающем рядом Люпине, а потом обнаружила на его месте Драганова в мантии Хаффлпафф с зеленым плодом цапня в руках и шарахнулась в сторону, толкнув работающего рядом Эпплби.

— Что, Ларсен, совсем мозги потекли? — громко спросил барсук, отталкивая ее от себя.

— Люпин, это было не смешно, — заверила напарника Сольвейг, и желтый немедленно превратился в косплей на нее.

— Я думал тебя развеселить хоть чуть-чуть, — пожал плечами Люпин и ловко выдавил сок в стоящую между ними банку. — Но, видимо, тебе не весело видеть жениха.

— Заткнись, — попросила Сольвейг, продолжая работать. Люпиновская манера постоянно кого-то изображать, о которой Сольвейг забыла за время каникул и лежания в Больничном крыле, снова начала ее здорово выводить из себя. — И не делай так при мне, пожалуйста.

— Не изображать Драганова? Или тебя? — уточнил Люпин, выдавливая сок из еще одного плода цапня, пока Сольвейг пыталась, не слишком навредив растению, отодрать от своей руки вцепившийся в предплечье отросток.

— Обоих. Ты хоть помнишь, как выглядишь на самом деле?

— Помню, — согласился Люпин. — Но мне нравится экспериментировать. Так же веселее. К тому же ты была права насчет нестабильной Магии, и Гарри, мой крестный, на все каникулы запер меня в библиотеке. И я действительно нашел несколько дневников метаморфов. Так что скоро, думаю, я не буду искриться от избытка Магии. Ее же можно сбрасывать в накопители. Ты знала?

— Естественно, — кивнула Сольвейг. Как знала и то, что такие накопители — вещицы родовые, на заказ их способны сделать только гоблины, человек за такое не возьмется, будь он хоть тысячу раз артефактологом. Ее прадед, по крайней мере, точно бы не потянул. Так что, когда она разносила половину сада своими выбросами и била стекла в детской, родители просто вставляли новые. А поврежденные деревья выкорчевывали. И никаких там Аллов Пугачевых, как говаривал Никита. Что-то она часто стала вспоминать Решетникова. Может, его в команду взяли вместо нее?

Интересно, а что было бы, исчезни она действительно с гобелена Рода Ларсенов? Ну, мало ли, что могло бы произойти? Ну вот исчезла. Как бы тогда запел Фолквэр Ларсен, заяви ему Драганов, что жениться согласен из всех правнучек старикана только на ней? Пятнами бы, наверно, зелеными пошел.

Кстати, про пятна. Точнее, про Джека. Они вчера не слишком удачно погуляли до Гриффиндорской башни, всего трех загулявших третьекурсников встретили по дороге, так что Джек с них немного вытянул. Надо бы придумать для него более сытную программу. Ну, например, Данбара. Пускай только повод даст, гнида.

* * *

Старший аврор Поттер, руководивший облавой на главу наркокартеля в центре Лютного, на долю секунды напрягся, когда невидимый родовой перстень чуть-чуть прижег ему палец, как бывало обычно, когда Тедди неожиданно появлялся в доме на Гриммоулд Плейс, и быстро огляделся по сторонам. Но тут из окна борделя полетели проклятия, и он переключился обратно на операцию, решив не отвлекаться по мелочам. За оцепление Тедди не пробраться, а надрать крестнику уши за самоволку, подумал Гарри, он еще успеет.