Семейные ценности рода Блэк (гет)

— Что значит «не пойду»? — возмутился Драганов. — Пресс-конференция начнется через полчаса. Марш переодеваться и в Большой зал.

Флинт, отвернувшись от дверей Больничного крыла, где сейчас собирали позвоночник Вуда, мрачно глянул на менеджера команды и отправил его по такому заковыристому адресу, что Сольвейг, не слишком поднаторевшая за год в британских ругательствах, поняла только общий посыл.

Драганов, с эти дурацким бейджем на шее, в модной мантии и щегольских ботинках вызывал у нее презрение, хотя он всего-то выполнял свою работу.

— Мистер Флинт, — набрав воздуху побольше, вновь начал Драганов, — осмелюсь напомнить вам, что вы являетесь капитаном сборной Хогвартса по квиддичу, а потому ваша неявка на пресс-конференцию невозможна.

— Я уже сказал, что не пойду, и это значит, что я не пойду, — повторил Флинт. — Я жду результатов операции. Там мой... вратарь.

— Эту информацию вы получите, как только операция будет завершена. Вероятнее всего, пресс-конференция окончится раньше, чем колдомедики закончат работу и переведут мистера Вуда в общий бокс. Вы ничего не потеряете.

— Драг, отвали от него, — попросила Сольвейг, сидящая на ступеньках рядом с Флинтом. — Он не пойдет.

— А кто пойдет? — рявкнул Драганов. — Мадам Хуч и я?

— Ларсен пойдет... и Мон, — ответил Флинт и толкнул Сольвейг локтем, велел: — Поднимайся. Я один подежурю. Скажи там овце Скитер, как нужно.

Сольвейг кивнула и пошла к подземельям. Драганов догнал ее уже на первом этаже.

— Объясниться не хочешь? — спросил он, хватая ее за плечо.

— Клешни убрал, — мрачно потребовала Сольвейг. Димитр действительно отпустил ее и руку спрятал в карман.

— Почему ты его слушаешься?

— Он капитан.

Больше она до самой пресс-конференции и слова не сказала Драганову.

Почему они с Флинтом внезапно помирились и как это связано с травмой Вуда, она не знала. Просто как будто вся злость этого мира вдруг прошла, и Флинт оказался просто очень усталым парнем, переживающим за друга, а она, Сольвейг, сейчас могла подставить ему плечо. И подставила. В конце концов, это был редкий случай, когда.

Так что она быстро привела себя в порядок, переоделась в нейтральное и поднялась к Большому залу, где за столом уже сидели представители Отдела магических игр и спорта, IQA, дурмстранговцы и мадам Хуч. Они с Монтегю пришли последними, журналисты тоже уже были на своих местах. Драганов, назначенный модератором, бодро открыл встречу с писаками.

Сольвейг сначала думала строить из себя красивую куклу, улыбаться и хлопать глазами. Потом решила, что проще быть самой собой: отвечать предельно честно на всякий заданный вопрос. Переврать, чтобы сделать из нее глупую куклу, Скитер сотоварищи смогут самостоятельно без ее непосредственного участия.

На Мона, конечно, нападали больше, чем на нее. Спросили, как ему последний незабитый штрафной, как ощущать на себе такой груз ответственности. И о том, почему Флинт в последней серии уступил право бросать квоффл другим охотникам, и о том, с какой командой в плей-офф было играть сложнее всего, и как повлияло на сборную это вынужденное разделение матча на целую неделю…

Сольвейг казалось, что связную публикацию из всех этих разрозненных вопросов сделать просто не получится. Но она не профессионал в газетном деле. Может, у них и выйдет что-то, йотун его знает.

— Мисс Ларсен, каково оказаться в команде проигравших, когда выиграла команда, из которой вы добровольно ушли? — спросил какой-то парень с блокнотом, и Сольвейг вздрогнула.

— Я не добровольно ушла. Меня выгнали из института, — сказала она зачем-то и прикусила язык. Вообще не то, о чем стоило бы распространяться. — Но оказаться в команде Хогвартса для меня честь. Хоть я и играла за Дурмстранг в прошлом сезоне — и на групповом этапе.

— Не обидно, что выиграла не ваша команда?

— Нет. Сейчас мои мысли не о победе или поражении. Только о том, чтобы с нашим вратарем Эдвином Вудом все было в порядке. Над ним сейчас работают колдомедики.

— Вы так бросились к мистеру Вуду, когда он упал, — раздался противный слащавый голос Риты Скитер. — Правда ли, что между вами завязались романтические отношения?..

— Она не станет отвечать на этот вопрос! — рявкнул Димитр раньше, чем Сольвейг открыла рот, и ей удалось гневную реплику превратить в доброжелательную улыбку.

— Ах, простите, мистер Драганов, но читательницам «Ведьмополитена» это было бы безумно интересно!

— Ну, что вы, мисс Скитер. Не думаю, что вашей аудитории действительны интересны школьные сплетни, — протянула мадам Хуч. И только тогда Сольвейг наконец-то смогла вставить:

— Эдвин — один из тех, с кем я стала общаться в Хогвартсе довольно тепло. Если бы мы учились вместе подольше, я смогла назвать его другом. Потому что он добрый, открытый, внимательный, заботливый и очень чуткий. Но никаких романтических отношений между нами нет. Я ответила на ваш вопрос?

— Вполне, мисс Ларсен, — довольно цокнув языком, кивнула Скитер.

После этого вопросы стали задавать Краму — и Сульбергу, на которого Скитер спустила тут же всех собак, ибо именно Мартин отправил замечательного парня Эдвина Вуда на больничную койку, а завершилась прессуха довольно подробным выступлением представителей организаторов турнира, обещавших на вечернем празднике (аккредитованные журналисты могут присутствовать только на официальной части — с вручением наград и всё такое) несколько сюрпризов. Ну и обещанием проводить подобные соревнования между студентами магических школ не реже раза в четыре года.

Это было неплохо. Может быть, тогда на юношеский спорт в каждой стране станут выделять чуть больше средств, чем сейчас.

— Последний вопрос, мисс Ларсен, — вцепилась наманикюренными пальцами Скитер в руку Сольвейг, когда та проходила мимо нее к выходу, — как вы сможете объяснить…

— Никак, — прервал Драганов журналистку. — Она не станет отвечать больше ни на какие ваши вопросы, мисс, — и притянул Сольвейг к себе, по-хозяйски облапив за талию.

— Успевай снимать, Бозо, — усмехнулась Скитер, и колдокамера рядом тут же мигнула вспышкой. — «Ведьмополитену» нужны красивые колдографии для моего эксклюзивного материала!

Драганов, пользуясь моментом, успел клюнуть Сольвейг в щеку, пока колдограф делал следующий кадр. Сольвейг, едва на нее перестали пялиться, тут же вытерла щеку тыльной стороной ладони и поспешила покинуть Большой зал.

— Решила, в чем пойдешь на церемонию? — догнал ее на лестнице Драганов, словно бы ничего не произошло.

— Так и пойду, — пожала плечами Сольвейг, которая не видела ничего дурного в том, чтобы появиться на награждении в белой блузке и черных брюках.

— Обалдела? Это же торжество!

— Да плевать мне, — отмахнулась та. — Как Вуд?

Флинт, как раз выходящий из Больничного крыла, улыбнулся.

— Все, уже выпил Костерост. Утром можно будет навестить.

— Хорошо, — улыбнулась и Сольвейг. — Ты в общежитие?

— Ну, да, — пожал плечами парень. — Идем?

— Идем, — согласилась Сольвейг. — Пока, Драг. Увидимся вечером.

И они действительно ушли. А Драганов остался стоять у дверей Больничного крыла, задумчивым взглядом провожая их спины.

Уже перед самыми дверями в гостиную Слизерина Флинт остановился, внимательно посмотрел на Сольвейг и вдруг сказал:

— Я глупо вел себя. Извини, Ларсен.

— Я тоже была перед тобой виновата. Прости меня, Флинт. Мир? — она протянула ему мизинчик.

— Мир, — кивнул тот и, зацепившись за ее мизинец своим, радостно потряс. — Мне нравилось с тобой дружить, Ларсен. Зря я тогда в тебя влюбился.

И зашел в гостиную.

Сольвейг, откровенно обалдевшая от такого признания, осталась в коридоре стоять столбом.

Честно говоря, она не знала, что сейчас произошло с Флинтом, кто снова воздействовал на его мозги, потому что принять, что можно было сразу спокойно поговорить, без ругани, без взаимных упреков, без оскорблений, просто взять и поговорить — и остаться при этом друзьями, было очень сложно. Они ведь с января так ни разу спокойно и не поговорили. Это был первый раз. Ну, если не считать того, как они обсуждали свой побег. Хотя какое там обсуждение…

...Слизеринцы не давили. Это единственный плюс факультета, который ощущался сейчас лучше всего: слизеры не стали ни шумно поздравлять их с серебряными медалями, ни досадовать на поражение в финале, просто Сольвейг несколько раз хлопнули по ладони, да близнецы Гринграсс повисли у нее на шее. Соскучились. Сольвейг частенько им раньше, до начала плей-офф, помогала с домашними заданиями, а вот этот месяц почти, проведенный в палатке, да даже больше, если вспомнить ее лечение в волшебном чемодане профессора Лонгботтома, совсем не общалась с девчонками. И по их коту Салазару соскучилась ужасно.

— Ну, как будто и не было никаких соревнований, — пробормотал Пьюси со своего дивана, уже успев обложиться пергаментами и учебниками. — Никто не спешит бедным игрокам отодвинуть хотя бы на пару дней сдачу контрольных точек!

— Ты написал домой? — спросил Флинт, усаживаясь напротив.

— Нет, зачем? Эдриан приедет вечером. И твой отец тоже.

— И мистер Вуд, наверное, — добавил сидящий неподалеку Мон.

— Да, — выдохнул Флинт. — Наверно, ему уже сообщили.

— А твои родители будут, Сольвейг?

— Нет, — покачала она головой и решительно пододвинула к себе один из пустых пергаментных свитков, достала перьевую ручку из внутреннего кармана мантии. — Но я могу написать им письмо. Давно не писала.

По правде сказать, она не особенно-то и любила писать письма, но, кажется, в этот раз у нее действительно накопилось много новостей.

В итоге она исписала столько пергамента, сколько не изводила даже на свои лучшие эссе.

— Эй, Ларсен, идешь переодеваться? — позвала Лора Хиггс за час до назначенной церемонии. Младшекурсники уже были уведены Пьюси под ответственность мадам Хуч и других префессоров, как и в хеллоуинскую вечеринку занимавших студентов по третий курс включительно, дабы те не рвались посетить Большой зал, где праздник организовывали для тех, кто был постарше. Но Лора, хоть и училась на третьем курсе, сегодня тоже получала свою медаль, и потому была в подземельях, а не на улице.

— Не собиралась вообще-то… А думаешь, надо? — уточнила Сольвейг, отрываясь от своего письма и накладывая на него чары, заставляющие чернила запечататься на бумаге.

— Надо! У тебя наверняка есть хотя бы одно платье! Что ты вечно в брюках-то?

Сольвейг поприпиралась для приличия, что в брюках гораздо удобнее, а она не то чтобы уж модница, но Лора запихнула ее в ее же собственную комнату и по-командирски осмотрела гардероб.

— Это не то… не пойдет… забавно — но не то… неуместно… — шептала она, шерстя по вешалкам, спрятанным в нише у ванной. — О, вот это! — Лора радостно вытащила темно-синее платье без рукавов, купленное матерью на распродаже в Селфриджис. — И туфли! — те самые, мамины, тоже быстро оказались у Хиггс в руках. — Давай, примерь. Нет, не надо куртку, пускай татуировку будет видно, она крутая! Иди, иди! — подтолкнула она Сольвейг переодеваться. — А я пока волосы в порядок приведу!

На церемонию они явились вовремя — и кроме этого Сольвейг ничего больше не интересовало. Платье было удобным, гораздо больше, чем то, в котором она была на жеребьевке, и это главное. Крам приветливо махнул ей рукой и, как только появилась возможность, подошел с двумя стаканами апельсинового сока. Потом к ним присоединился Драганов — куда без него, и Крам развлекал беседой уже его, а не Сольвейг, заметно поскучневшую при появлении псевдожениха. Когда же их не без сомнения дружную компанию разбавил собой Оге Ларсен, Сольвейг захотелось сбежать куда подальше. Однако Димитр довольно крепко держал ее за талию, прижимая к себе, и осуществить задуманное ей никак не удавалось.

Отпустил он ее только на сцену — когда вручались медали. Каждому из команды на шею повесили серебряный кружочек с эмблемой соревнований и отпустили, потому что следом вручали Кубок победителям. Робинс, единственная присутствовавшая на обеде из сборной, сказала, что Макгонагалл достаточно жестко потребовала у старшекурсников вести себя прилично на награждении и команду Дурмстранга встретить не свистом, а аплодисментами. Аплодисменты были, и даже, кажется, не вымученные. Сольвейг хлопала вместе со всеми, глядя только на Крама. Чьей победе она радовалась, так это его. Их путь к Кубку, их с Крамом, был сложным, и она рада, что хотя бы половину этого пути они прошли вместе.

Когда начались танцы, Сольвейг уже хотела было слинять, но тут же была поймана Драгановым — и закружена в вальсе, хотя больше всего на свете ей хотелось снять туфли, в которых уже устали ноги, и в туалет, но «жених» заставил отыгрывать свою роль до конца, и Сольвейг покорно вальсировала, сохраняя на лице спокойное выражение.

Флинт с лангетой на правой руке стоял у стены и о чем-то разговаривал со своим отцом и мистером Вудом. Семья Пьюси была на детском празднике вместе с Арчи, а Алекс как раз недалеко от Сольвейг вел в танце рэйвенкловку Эшли Киссинджер. Малфой танцевал с директрисой (Сольвейг поклялась себе, что хотя бы раз подстебет кузена на этот счет), Лонгботтом — с ведьмой из Министерства, и всё было до того благообразно, что аж тошнило. Хотя может быть, у Сольвейг просто закружилась голова. Все-таки она не слишком любила танцевать.

Отпросившись у Драганова, наконец-то, до уборной, Сольвейг выскочила из Большого зала, подобно лани, и рванула в сторону туалета Плаксы Миртл. Если уж где ее никто не найдет, так только там. А Краму она может и позвонить.

Они как раз мирно трындели с Крамом обо всем на свете, сидя прямо на полу во в кои то веки сухом туалете Миртл и уминая спертые Петером из Большого зала бутерброды, когда серебристый хорек Патронуса проскакал сквозь стену и возвестил голосом Малфоя:

— Мисс Ларсен, немедленно вернитесь в Большой зал. Церемония еще не окончена. Это обязательно.

Сольвейг горестно вздохнула и принялась надевать на отекшие ноги материны туфли. Ее бы воля — только в ботинках да кедах бы и ходила!

Драганов мрачно проследил за ее возвращением из угла, где его окружила стайка хогвартских шестикурсниц, не забыв отметить, что появилась Сольвейг вместе с Петером Крамом, и двинулся в их сторону, невежливо отодвинув восторженных фанаток в сторону. Он уже намеревался было прошипеть Сольвейг в лицо что-то обидное, когда она одарила его таким ледяным взглядом, что единственное, что он позволил себе, — это аккуратно прикоснуться к ее волосам, убирая за ухо выбившуюся из хулиганской растрепанной косы прядь. Это было гораздо интимнее поцелуя — потому что демонстрировало настоящую нежность. И заставило Сольвейг скрипнуть зубами чуть громче, чем при дежурном чмоке в щеку.

— Куда пропала, моя красавица?

— Драг, иди в жопу, — процедила Сольвейг.

— С удовольствием! — усмехнулся он, смещая руку с ее талии ниже и немедленно по этой самой руке получая.

— Охренел? — зло поинтересовалась Сольвейг.

Драганов мечтательно улыбнулся.

— Хватит вести себя, как будто пытаешься застолбить меня, ясно? Все и так в курсе, что у нас скоро свадьба. И меня достало, что ты меня вечно лапаешь перед камерами.

— Я публичный человек, — усмехнулся Димитр. — Выйдешь замуж за какого-нибудь неприметного клерка из Министерства Магии, и будет тебе тихая непубличная жизнь. Если выйдешь, конечно.

— Ой, заткнись, — закатила она глаза. Вряд ли когда-нибудь ей грозила эта непубличность. После того, как лорд Блэк так настойчиво требовал выбрать время для передачи Рода… А она еще даже мысленно себя не каждый раз настоящим именем называет. Нет, о Роде думать определенно на данном этапе рановато. После Т.Р.И.Т.О.Н.ов, после выпускного — всяко, не сейчас. Она даже до банка до сих пор не дошла — а принимать Род, даже не зная, кто был ее отцом, не та идея, которой можно аплодировать стоя.

Вскоре выяснилось, почему Малфой требовал, чтобы она вернулась: какая-то важная шишка из IQA вручала премии самым полезным игрокам турнира, и в команде Хогвартса специалисты неожиданно таковой назвали именно ее. Это было очень внезапно, и Сольвейг, признаться, не была уверена, что достойна такой награды. Гораздо больше красивую статуэтку в форме снитча заслуживал, пожалуй, Флинт, о чем она и сказала, когда ей предоставили слово. В Дурмстранге полезнейшим игроком назвали Мартина Сульберга, и это Сольвейг оставила без комментариев, хотя и пожала руку бывшего однокашника.

С продолжения танцевальной части вечера, где стайка хогвартских старшекурсниц вновь метнулась к команде гостей, они с Крамом благополучно свинтили, пока Драганова увлекла танцевать какая-то девчонка с Хаффлпафф. Сольвейг не знала, как ее зовут.

Ложилась спать она в этот день такой уставшей, будто отдежурила без магии в Дурмстранге целые сутки, а не провела обычный день квиддичного игрока на закрытии турнира.

К Вуду они пошли еще перед завтраком, всей командой. Эдвин выглядел, как обычно выглядит человек, проведший ночь наедине с Костеростом. В понедельник после обеда его обещали уже выписать. А вот Флинт со своей рукой и Сольвейг за потворство от мадам Помфри получили сполна.

— Вы и Колдомедицина так же далеки друг от друга, как я и русский балет! — шипела Помфри на Сольвейг, и у нее аж алые пятна пошли по щекам от стыда. — Мистер Флинт мог остаться без руки!

— Или я мог остаться без финала, — вставил Флинт свои три кната, и медиведьма переключилась на него.

— Вы могли распрощаться с квиддичем насовсем, бестолковый вы мальчишка! Я лечила вашего отца с той же регулярностью, что и вас, и, знаете, он был гораздо более сдержан в соблюдении режима!

— Круто ему, — пожал плечами Флинт. — Не рычите на Ларсен, мэм, это я ее уговорил. Она знала, что Костероста мне нельзя, а сращивать запястье чарами — довольно сложно.

— Именно это и позволяет мне написать мисс Ларсен отвратительную характеристику, если меня спросят об этом из того вуза, который она выберет для продолжения образования. Тот, кто дает клятву Гиппократа, заботится не о желаниях пациента, а о его жизни и здоровье.

— Мне не грозит эта клятва, мадам, — сухо сказала Сольвейг, едва та замолчала. — Если я и стану учиться в медицинском, то на зельевара. Но я вряд ли стану. Извините, — и ушла.

Отповедь Помфри была… болезненной.

Глупо было на месте медиведьмы думать, что Сольвейг не понимала, что не права, когда каждые шесть часов накладывала на руку Флинта заморозку и Стазис. Конечно, нужно было срастить ему ладьевидную кость заклинанием, в конце концов, попросить Крама, если у нее самой не получится, но она боялась сделать еще хуже. Вот в этом случае на квиддиче Флинт действительно мог бы ставить крест. Или квиддич — на Флинте, что суть одно и то же.

— Не бери в голову, Ларсен, — Флинт намазывал бутерброд маслом, когда она села напротив него за стол Слизерина в Большом зале. — Я благодарен за то, что ты не сдала меня медикам.

— Помфри права, это могло плохо закончиться.

— Но не закончилось же.

Управляться одной рукой было сложно, поэтому вскоре, скривившись, будто увидел что-то отвратительное, Пьюси отнял у друга тост и нож и намазал ему бутерброды сам. Выглядел он при этом, как принц крови, обучающий этикету дворового попрошайку. Как у Алекса Пьюси получалось надевать на себя такую высокомерную личину, Сольвейг даже спрашивать остерегалась.

— Через час все собираются провожать корабль, вы как? — спросил Крэгги, проходя мимо к выходу.

— Идем, — кивнул Флинт, глядя на Сольвейг.

Она неловко улыбнулась ему.

Проводить Дурмстранг вывалила вся школа. Ребята успевали делать последние колдоснимки, дурачились и шумели, и профессора во главе с Макгонагалл и ее вечными губами-бантиками ни слова на этот счет не говорили. Даже Лонгботтом, кажется, немного повеселел, словно груз ответственности наконец-то упал с его плеч, и он этому безумно счастлив. Сольвейг стояла в обнимку с Петером, упав лбом ему в плечо.

— Эй, ну, я же буду тебе звонить, Чудовище, ты чего? — он гладил ее по плечу и щурился от яркого солнца.

— Я скучала, Петер. Я весь год так по тебе скучала. По тебе, по Тее. Я даже родителям почти не писала в этом году, а звонить вовсе было не от куда.

— Чуть-чуть остаось. Выпускные экзамены — и мы свободны, слышишь? Смотаемся в Румынию?

Сольвейг закивала, каждый раз бодая его плечо.

— Позовешь меня на свадьбу-то? — решил подколоть ее Крам, и вот тогда-то Сольвейг наконец-то засмеялась.

— Ищи себе «плюс один»! Я потребую, чтобы Драг прислал тебе порт-ключ.

— Эй, Сольвейг, — подошел к ним Никита Решетников. Желтая сумка на его плече была разрисована несмывающимся синим маркером — на ней каждый из команды Хогвартса написал свои пожелания, измазавшись в непривычной для магов краске. — Можно тебя на минутку?

— Да я сегодня сама популярность, — хмыкнула та, но в сторонку они с Решетниковым все же отошли.

Тот молчал минуту, собираясь с мыслями и хмурясь.

— Ларсен, я говнюк, — начал Никита, и Сольвейг резко прекратила улыбаться. — Эта травма Флинта… она же еще с тренировки, да?

— Какое это имеет значение?

— Скажи, — настойчиво повторил Никита.

— Ну, да. Повредил запястье.

— Можешь врезать мне, Ларсен. Это из-за меня.

— Чо? — непонимающе вылупилась на него Сольвейг. — Ты тут причем? Он с метлы навернулся.

— Это ведь в среду было? Когда у нас был спарринг?

Сольвейг кивнула.

— Я наложил иллюзию. Сольвейг, во мне летом окончательно проснулся дар, и я просто не мог не… Я не удержался, Сольвейг.

Она с силой закусила губу, чтобы действительно не врезать приятелю со всей дури каким-нибудь неприятным заклинанием.

— Что ты сделал?

— Иллюзия… не очень сильная… ну, просто неприятная.

— Почему я не видела?

— Ты была в эпицентре.

— И что видел он? — Никита наклонился и почти прошептал ей на ухо, что.

Сольвейг с силой толкнула его от себя двумя руками в грудь.

— Ты чокнулся, Гудини недоделанный?! Верни всё, как было!

— Уже, Ларсен, уже! Я уже всё развеял.

— С чего мне верить тебе?

— Ну, вы вроде бы помирились с Драгановым…

— Он тут каким боком?

— Вы же лаяли друг на друга несколько недель. Я думал, что…

— Что это из-за Флинта, и решил, что знаешь хороший способ помирить меня с женихом, отвадив поклонника? — перешла на свистящий шепот Сольвейг, обвинительно ткнув Решетникова пальцем в грудь. — Флинт мог остаться без запястья, идиота кусок!

— Ларсен, я…

— Ты, блин, понимаешь, что сделал вообще? Ты…

— Я понимаю, Сольвейг. Мне, правда, очень жаль.

— Ты… С чего ты вообще решил, что можешь вот так просто влезть в мою жизнь, а? Мы даже не друзья!

— С Драгом — друзья, — насупился парень. — И я не подумал, что Флинт может покалечиться. Я знаю, что такое травма запястья, правда. Я подумал, что вы с Драгом — всё.

— Мог подойти и спросить. Поверь, я отвечала журналистам и Оге, ответила бы и тебе. Хотя по-прежнему считаю, что это вообще не твое дело. Или спросить у Драганова, раз уж вы друзья. Как по мне, так он по уши втрескался в нашу массажистку, но, знаешь, я из-за этого ей руки не ломаю! И свадьбу не отменяю.

— Я дебил?

— Ты дважды дебил, блин, — пихнула его плечом Сольвейг. — Всё, отвали.

— Но ты простишь меня? — спросил Никита уже ей в спину.

— Жди письма с гноем бубонтюбера, придурок.

— Договорились!

Корабль медленно отплывал к центру Черного озера. Сольвейг стояла рядом с Драгановым, который наконец-то держал свои руки при себе, и Малфоем, следившим за тем, чтобы слизеринцы не уронили честь факультета. Слизеринцы, надо сказать, декана своего не подводили.

— Ну, пора прощаться? — легко пихнул Сольвейг в бок Димитр, когда мачта корабля скрылась под водой, и остались только круги, бегущие по озерной глади. — Мне пора возвращаться в университет.

— Вали, — усмехнулась Сольвейг.

— Даже не станешь по мне скучать?

— Не надейся.

То, что Драганов наконец-то скроется с ее глаз, было почти что подарком судьбы. Она уже и не чаяла дождаться, когда это уже произойдет.

— Но ты помнишь про…

— Да ты мне никак об этом забыть не дашь! Драг! Я помню!

— Я пришлю тебе Бьянку, когда будет пора. Может быть, это произойдет раньше твоего выпускного. Как только Смит достанет еще несколько документов.

— Ладно.

— Сколько порт-ключей тебе нужно для друзей?

Сольвейг смерила его недоверчивым взглядом.

— Ты так говоришь, как будто список гостей на фиктивную свадьбу — это самое важное, что может быть.

— Тебе же будет нужна поддержка. Я же знаю, что для тебя это тоже непросто.

— Мне даже ехать туда не хочется. У Ларсенов… В общем, там все чужое.

— Я сделаю порт-ключ для Крама, а ты потом напиши мне, если потребуется еще.

— Ладно.

— Тогда пока?

— Пока, Драг, — он нежно поцеловал ее в лоб и шепнул:

— Но ты помнишь, что нельзя сейчас с Флинта снимать Забвение, правда? — и сразу сделался серьезным. — Даже не думай, пока все не закончится. Тебя может так шибануть ответкой от Обета, что мало не покажется.

Сольвейг скривилась, как от зубной боли.

— От тебя одни неприятности, — заверила она Димитра. — Оттого, что он бы знал, он один, ничего бы не изменилось, понимаешь?

— Мы это уже обсуждали.

— Нет, ты запретил это обсуждать. Ты взял с меня Обет!

— Скоро все закончится. Я тебе обещаю. Тогда я сам с ним поговорю.

— Всё, уходи, Драг, правда. Я устала от тебя. От тайн. От того, что не могу поговорить нормально с людьми, которые мне дороги, не соврав им. От того, что должна притворяться, что люблю тебя. Лучше бы ты выбрал Эву, раз она тебе нравилась.

— Эва не помогла бы мне разрушить империю Ларсенов. И наказать Фолквэра. Я не ошибся, мое знакомое зло. Пока! — и он прогулочным шагом отправился к воротам Хогвартса, чтобы аппарировать с площадки, до сих пор охраняемой аврорами.

Сольвейг еще постояла на улице, ежась под подувшим с севера ветром в тонкой толстовке, и повернула в сторону школы. На понедельник была куча домашней работы, а она пока что только начала эссе для Граббли-Дерга, и впереди у них очередной понедельничный тест от Флитвика, и… аааа! Квиддич кончился. Началась обычная жизнь.

Неделя после окончания турнира действительно выдалась нелегкой, потому что была предпоследней учебной, и преподаватели постарались максимально подготовить их к допусковым контрольным работам, которые начинались сразу после Дня победы в мае. Семи— и пятикурсники приходили в свои общежития только ночевать, да и то Сольвейг не раз видела девчонок, задремавших после звона колокола на диване в гостиной. Однажды они до четырех ночи спорили с Пьюси над толкованием вопроса по Высшим Зельям и едва не проспали завтрак. Библиотека сделалась самым популярным местом в замке, и найти себе свободный стол там становилось сложнее с каждым днем.

— Почему нет Т.Р.И.Т.О.Н.а по полетам? — зевая спросил Вуд, плюхаясь рядом с Сольвейг на Истории Магии. — Я бы сдал.

— Я бы тоже, — мечтательно протянула Сольвейг, укладывая голову на руки и отгораживаясь от призрака профессора Биннса рюкзаком. — Ничего не успеваю, Один, помоги.

— Твои конспекты по Зельям, — вытащил из сумки Вуд потрепанную тетрадку. — Спасибо, я переписал кое-какие темы.

— Расти большой, — отозвалась Сольвейг с закрытыми глазами. — Мне бы кто дал скатать Трансфигурацию.

— Пришла бы хоть разок на электив по Высшей Трансфигурации за год, может быть, тебе было бы полегче с этими животными трансформациями.

— Электив? — оживилась Сольвейг. — Я не знала, что есть дополнительные занятия.

— Да весь курс знал, ты чего! Только Слизерин и не ходит на них, да еще барсуков почти нет. Мы ходим полным составом, Сольвейг. Весь год, — Вуд, казалось, был действительно удивлен.

— Ладно, я приду в следующий раз. Когда?

— По вторникам после ужина. В семь.

— Спасибо, — и она, наконец, смогла нормально заснуть на ближайшие полтора часа, пока мертвый профессор продолжал занудно вещать о делах давно минувших дней.

Как хорошо, что Историю Магии ей в этом году сдавать не нужно.

Чему Сольвейг на самом деле радовалась, так это тому, что можно было в начале года выбрать только те предметы, которые она собирается сдавать, плюс эту обязательную для всех, но совершенно неинтересную Историю Магии. Почему-то она была уверена, что любой преподаватель Хогвартса, кроме Биннса, смог бы читать эту дисциплину, и было бы занимательнее в разы! Да тот же Малфой! У него были шикарные лекции, четко структурированные, логичные, строгие. По конспектам его лекций могли бы учиться даже ее будущие дети, когда им придет пора идти в школу! Малфой был мастером закреплять изученный материал, это правда.

Впереди ее ждали экзамены по Защите от Темных искусств, Чарам, Высшим Зельям, Гербологии, Уходу за магическими существами и Высшей Трансфигурации. Всего шесть — легкотня по сравнению с десятью обязательными предметами в Дурмстранге плюс тремя экзаменами на выбор. Число тринадцать на Боевой магии считалось счастливым, никто меньше тринадцати учебных дисциплин уже много лет не сдавал, считалось дурным тоном. Так что если и была выгода (пускай и сомнительная) в том, что ее вытурили из Дурмстранга в прошлом августе, так только в том, что она могла немного расслабиться, тогда как Решетников и другие ее бывшие сокурсники сейчас сжали булки и ударились в зубрежку на одних только бодрящих отварах да жидком экстракте элеутерококка.

В четверг после ужина они валялись под раскидистым дубом на полянке, давно облюбованной студентами для подготовки к занятиям. Последние апрельские дни стояла довольно комфортная погода, чтобы они могли проводить время не в помещении, хотя профессора рекомендовали хотя бы потеплее одеваться. Шотландские весенние вечера редкий абориген мог назвать по-настоящему теплыми.

— Нет, ну, а что, если у тебя сломается палочка? — спросила Сольвейг, прерывая спор между Пьюси и Вудом, сидящими над учебником по ЗОТИ. — Вот перед тобой, ну, я не знаю, боггарт, а ты стоишь, такой, и не знаешь, что делать?

— А что делать? Закрывать сознание? — повернулся в ней Флинт. Они лежали на пледе, обложившись конспектами, и Сольвейг, подперев голову ладонью, пожевывала травинку, уже давно следя за разворачивающимся спором, а не читая учебник.

— Поздно, если боггарт уже принял форму твоего страха. Можно, например, сжечь его.

— У тебя получается беспалочковое Инсендио? — скептически поинтересовался Пьюси.

— У меня получается достать зажигалку из кармана и призвать любую сухую ветку, а потом просто поджечь ее, — она показательно чиркнула зажигалкой. — Магия!

— Ну, а что делать, если у тебя сломалась палочка в бою? — не отстал Вуд. — Вот ты говоришь, что на одних заклинаниях в ЗОТИ далеко не уедешь…

— Но это правда, парни! Выбей палочку из руки соперника и выруби его.

— Как?

— Что, продемонстрировать? — усмехнулась Сольвейг, поднимаясь.

— Да, — согласился Флинт. — На мне.

Сольвейг посмотрела на его руку, по-прежнему в фиксирующей повязке, и покачала головой.

— На мне, — предложил Пьюси и тоже поднялся. Как ему удалось после всех этих валяний на траве даже рубашку не измять, для Сольвейг так и оставалось страшной загадкой.

— Ладно, — она встала в стойку. — Выбей у меня палочку.

Экспеллиармус Пьюси, от которого она не стала защищаться, отбросил волшебную палочку Сольвейг за спину, как раз к конспектам и ее вещам. Следом Алекс ударил Инканцеро, и Сольвейг отмахнулась от веревок простым Щитом. Расстояние между ними нельзя было назвать даже дуэльным, и оно все сокращалось с каждым новым заклинанием, которое Сольвейг отбивала. Наконец, она смогла подобраться к Пьюси достаточно близко для того, чтобы разоружить без помощи чар и зафиксировать ему голову в треугольник со спины. Не так, как неделю назад на спарринге с Решетниковым, но чем-то похоже. Они валялись на земле, правой ногой она фиксировала руку Пьюси, которой он секундами ранее пытался расцепить ее руки у себя на груди.

— Эй, ты его задушишь!

Сольвейг ослабила хватку.

— Сдаешься?

— Сдаюсь, — согласился Пьюси. Его палочка лежала на пледе, заботливо призванная Вудом, чтобы не сломалась в процессе.

— Что это, блин, было? — поинтересовался Алекс, потирая шею.

— Это? Ну, порнуха, как и с Никитой, — ответила Сольвейг, отряхиваясь от мелких травинок. — Сдадим экзамены, староста, научу тебя паре приемов.

Флинт хмыкнул в кулак и вернулся к изучению параграфа. Сольвейг спрятала свою палочку в кобуру и растянулась на пледе, закрывая глаза. До выходных оставался всего один день, а завтрашнее занятие по Защите они как-нибудь переживут.