Семейные ценности рода Блэк (гет)

Эл стояла напротив зеркала уже полчаса, не в силах заставить себя активировать порт-ключ к Хогвартсу. Утром она проводила Тею в Хитроу, а когда вернулась домой, начала готовиться к выпускному. И вот подготовка совершенно точно закончена, можно смело отправляться в школу — а она медлит, будто чего-то боится.

— Хозяйка хочет пить Умиротворяющий бальзам? — с вежливым хлопком появилась чуть позади Джевел. Ее острые ушки покачивались над головой, будто их шевелил ветер.

— Хозяйка не хочет, — пробормотала Эл, — но ей это точно не повредит.

Нужно было перебороть себя. Блэки никого не боятся. Блэкам плевать на чужое мнение. Блэки — выше всех в этом мире. Так написано в Родовых книгах. Блэкам не о чем тревожиться.

А ей просто стоит признаться, что она боится вернуться в школу. Всего на пару часов: забрать свидетельство об окончании и вернуться домой. Но выпускной... Выпускной — это рубеж. За ним начнется другая жизнь, и сейчас Эл точно знала, что не готова к ней. Столько думала о том, как окажется одна против целого мира — и сейчас ей страшно, потому что все, что она себе напридумывала за минувший год, — это от отчаяния, от злости. Это самозащита. А на самом деле она не хочет оставаться одна.

Герр Хайнце будет счастлив, если она попросит его о частных сеансах, точно.

Или скажет не морочить ему голову, потому что когда тебе почти восемнадцать, глупо обращаться к колдопсихиатру, чтобы поболтать о своих подростковых комплексах. А ей просто нужно заняться делом, наконец.

Умиротворяющий бальзам она в итоге все-таки пьет.

У ворот Хогвартса на аппарационной площадке пусто, и по дороге никто не встречается, до самых дверей. С одной стороны это здорово, потому что и не хотелось никого встречать, с другой — быстрей бы отмучиться уже да свалить обратно в Виндзор, может быть, даже на автобусе, чтобы подольше находиться среди людей, но все равно одной. Она не знает уже. Она запуталась.

— Привет, миледи, — раздается от факультетских часов, и Эл видит Люпина — в его стандартной в последнее время личине Регулуса Блэка. — Рад видеть тебя.

— Привет, Тедди. Все собрались в Большом зале?

— Нет, что ты. До начала еще больше часа. Я просто сбежал из гостиной, чтобы прочитать письмо. Там слишком шумно, — он пожал плечами и неловко улыбнулся. Улыбка была мягкая, совсем не Блэковская. Так не улыбалась Леди Нарцисса, такой улыбки Эл ни рау не видела у миссис Тонкс. Это было что-то чисто Люпиновское, индивидуально Теддино. Острым тонким чертам лица Регулуса Блэка эта улыбка не шла, Тедди выглядел неестественно.

— Тебя не просят сменить лицо на более привычное? — спросила вдруг Эл, не удержавшись.

— Просят, — ответил Люпин, пожимая плечами. — Но я не буду. Это мое лицо. Раньше я его прятал, а сейчас не хочу, — он какое-то время смотрел на топазы в песочных часах и молчал. — Я хотел сказать тебе... ну, просто, чтоб ты знала, раз ты Глава Рода теперь.

Эл внимательно на него посмотрела, но Люпин будто бы собирался с мыслями, хотя было ясно, что решение он принял и оставалось лишь озвучить его.

— Я завтра уезжаю в Румынию. Мне пришло подтверждение из заповедника, меня берут помощником драконолога с последующим поступлением на магозоолога через год. Бабушка... была не восторге от идеи и вообще надеялась, что мне откажут. Но Чарли замолвил словечко...

— Чарли?

— Чарли Уизли, дядя Мари-Виктуар, он там работает заместителем директора, — пояснил Тедди. — Я всегда драконами болел, а когда на экскурсию в драконий заповедник съездил позапрошлым летом, так совсем двинулся. Так что... ну, только ты пока знаешь.

— А вейлочка? — удивилась Эл. — Узнает — поругаетесь.

— Не успеем, — грустно улыбнулся Тедди. — Я написал ей письмо, его доставят, когда я уже буду в Румынии.

— То есть ты ее бросаешь?

— Нет, что ты, — глаза Тедди округлились, рот вытянулся буквой О. — Просто возьмем паузу. У нас был плохой год. Но Виктуар... она замечательная. Нам стоит отдохнуть друг от друга, а мне в любом случае нужно учиться.

Эл кивнула.

— Круто, Эдвард. Если тебе нужно было, чтобы я одобрила, я одобряю.

— На самом деле мне просто хотелось сказать кому-нибудь, — Люпин смущенно пожал плечами. — А ты все-таки родня. Сама-то надумала, чем будешь заниматься?

Эл неопределенно повела плечом. В том и дело, что нет. Потому ей и не хотелось идти на выпускной. Что там будет дальше после того, как вручат свидетельство об окончании Хогвартса? Только Один знает.

— Мисс Блэк, мистер Люпин, — раздалось от лестницы в Подземелья, и Эл с удовольствием воспользовалась возможностью не отвечать Тедди, а обернуться к ступившему в холл декану. Малфой, с красиво уложенными волосами и в темно-зеленой мантии, шел к ним с кипой каких-то документов в руках.

— Добрый вечер, профессор.

— Добрый, — согласился Малфой. — Мистер Люпин, отнесите вот эту стопку пергаментов профессору Граббли-Дергу, будьте любезны, — он сунул пергаменты обалдевшему Тедди и скомандовал: — Мисс Блэк, за мной.

Драко прошёл в свои покои, приглашающе махнул Эл на одно из кресел, на столике перед которыми тут же появились кофейник, сливки и две кофейные пары.

— Красивое платье, — отметил Малфой, подходя тем временем к своему столу и доставая что-то из верхнего ящика. — Это тебе, кстати, — он махнул рукой и отлевитировал уже устроившейся в кресле Эл на колени несколько конвертов.

— Можно?

— Открывай, это же тебе.

Эл сломала первую сургучную печать — с перекрещенными метлами, достала аккуратно сложенный бланк.

"Дорогая мисс Блэк!

ПКК "Уимбурнские Осы" поздравляет вас с успешным окончанием обучения в Школе чародейства и волшебства "Хогвартс" и получением сертификата о среднем образовании.

Надеемся, что вы решите связать свою дальнейшую профессиональную деятельность с квиддичем и возьметесь строить спортивную карьеру. Руководство клуба отметило вашу выдающуюся игру во время Международного Кубка среди студентов основных учебных заведений по квиддичу и приглашает вас на просмотр в дублирующий состав "Уимбурнских Ос", который состоится 5 июля в 10 часов утра. Координаты аппарации прилагаются.

Искренне ваш,

скаут-стажер Дж. Купер".

Эл удивлённо погладила письмо кончиками пальцев, все ещё не веря: её позвали в команду? Правда? Это не шутка?

— Открывай остальные, — велел Драко, и Эл не стала тянуть.

Другие письма были из "Сканторпских Стрел", "Стоунхейвенских Сорок", "Нетопырей Ньюкасла", "Паддлмир Юнайтед", "Холихедских Гарпий" и "Пушек Педдл". Тексты в них были приблизительно такого же содержания, разве что даты просмотров отличались да подписи рекрутеров в конце.

Последний конверт запечатанным не был: в нём лежала характеристика, которую написал для неё Малфой, и рекомендательное письмо мадам Хуч, которое она обещала всем игрокам сборной Хогвартса, если они выйдут в финал Международного Кубка среди студентов.

— Ты знал, — пробормотала Эл, и это не было вопросом.

— Конечно, знал, — подтвердил Малфой. — Я же не дурак. Приглашения на отборы пришли одновременно тебе, Флинту, Вуду и ещё паре ребят с Рэйвенкло, но там без шансов, оба в науке. Ты тогда была под домашним арестом. А потом принимала Род. Я решил, что отдам тебе письма в другой раз, и вот, отдаю.

Эл аккуратно развернула рекомендацию, составленную тренером Хуч, пробежалась по тексту. Громких эпитетов не было, все по делу: хорошо летает, играет головой, а не просто битой, без труда читает схемы, надёжно отрабатывает в защите, по необходимости подключается к контратакам, технична, аккуратна, хладнокровна, агрессия на поле оправдана игровой стратегией, к нарушению правил не склонна. Получить такую оценку было приятно.

— Спасибо.

— Сходи на все просмотры. Не смотри, что там "Пушки" — вечные аутсайдеры лиги. Тебе надо заиграть — и тогда найдётся клуб, который тебя выкупит. Тебе сейчас не за большой контракт нужно держаться, а за постоянную работу, стабильную зарплату и примерное поведение. Помнишь? Условный срок.

— Да, я помню, — кивнула Эл. — Значит, вот такая она, взрослая жизнь...

— Именно такая. И, кузина. Не забывай, что мы у тебя есть. И я, и мама, и тётка Андромеда. И Поттеры. А теперь изволь пойти припудрить носик, надеть улыбку и явиться в Большой зал весёлой. Блэки не дураки не только подраться, но и хорошо повеселиться.

С весельем у Эл в последнее время были определенные проблемы, это точно.

И первый отбор был у нее уже завтра, в 11:00, с "Пушками". Эл ни слова про эту команду хорошего не слышала, они всегда балансировали на грани вылета из Лиги, но всегда сохраняли место. Наверняка туда не толпа желающих. Но и для Эл эта команда пока не ассоциировалась с работой мечты, что ни говори. Ладно, об этом она станет думать завтра.

Большой зал был украшен охапками пионов, заботливо выращенными профессором Лонгботтомом и его кружком юного флориста из девчонок второго-третьего курса. Эл помнила, что Лора Хиггс походила недолго в сентябре, а потом перестала успевать из-за квиддичных тренировок и большого домашнего задания, пришлось бросить. Цветы — белые, персиковые, нежно-розовые, малиновые, бордовые — везде: они прикреплены к текстильным драпировкам, они в вазах на столах... Это очень красиво и необычно, свежо и по-летнему. А главное, нет факультетских флагов, разделяющих всех выпускников на дома. Хогвартс позади, и больше всех собравшихся в Большом зал молодых людей нельзя смутить россказнями о погоне за баллами. Эл понимает, что даже не в курсе, какой факультет выиграл Кубок Школы. По сути, это вообще теперь не важно.

Вообще ничего не важно.

— Привет.

Эл поворачивается на голос рядом и утыкается лицом Флинту в грудь, прямо в черную парадную мантию, белую рубашку и издевательски зеленый узкий галстук.

— Привет, Флинт.

Он улыбался. Он стоял в десяти сантиметрах, аккуратно положив ладони ей на локти, и улыбался. Эл поняла, что краснеет скулами и лбом, надежно скрытыми за тональным кремом, который ей оставила Тея.

— Рада видеть тебя. И... спасибо. Мне Малфой рассказал. Про Азкабан.

— Не бери в голову.

У-лы-ба-ет-ся.

Флинт улыбается ей.

— Я, конечно, прошу прощения, что прерываю ваши объятия, — тянет откуда-то сбоку Пьюси, — но Лонгботтом сказал, что через пять минут директриса начнет говорить речь, так что неплохо было бы занять свои места.

Над ними и правда уже несколько минут мигают наколдованные звездочки, которые должны проводить за нужный столик. Столик находится, и он на пятерых. Эл удивляется, что четвертым к ним подсадили Эдвина Вуда, но ничего не говорит, только приветливо с ним здоровается, а потом свободный стул занимает Тедди Люпин, и ему довольно благодушно пожимает руку каждый из парней. Их столик самый разношерстный; остальные заняты по принципу принадлежности к факультету, и Эл просто рассматривает одноклассников в нарядной, праздничной одежде, любуется девочками с красивыми прическами и вечерним макияжем. Сейчас вряд ли стоило ждать от хаффлпаффок или гриффиндорок какой-то пакости, а потому можно было просто глазеть по сторонам, удивляясь, как повзрослели все эти вчерашние подростки, как солидно и взросло они выглядят. Совершеннолетние выпускники Хогвартса.

Письма с приглашениями на отборы притупили для Эл болезненное чувство конца — того, что завтра будет неизвестно что. Теперь было известно: ей к половине одиннадцатого утра нужно быть на тренировочной базе "Пушек" в Чадли, а все остальное не слишком имеет значение. Жизнь на самом деле вовсе не заканчивается, она продолжается, и в ней по-прежнему будет квиддич, а значит, ничего страшного, по-настоящему страшного, нет.

Эл косила на Флинта, сидящего через человека от нее, но смотрела в сторону небольшого подиума, на котором обычно стоял преподавательский стол, а теперь возвышалась лишь кафедра директора.

— Спасибо, что освободила меня от необходимости скорой женитьбы, леди Блэк, — шепнул вдруг Пьюси, чтобы разрядить обстановку.

— Всегда пожалуйста, — фыркнула Эл, как и Алекс, наклоняясь вперед над столиком. Они сидели друг напротив друга, и выглядело это перешептывание, кстати, не очень прилично. Малфой, чей взгляд Эл нечаянно поймала, цокнул языком и неодобрительно покачал головой.

— Леди? — переспросил вдруг Флинт, повернувшись к Эл. Та кивнула, будто это было само собой разумеющимся, но Флинт продолжал смотреть на нее странно, и Эл пришлось объясняться. Она мямлила, будто не приготовившая урок хаффлфаффка, пока Люпин не вмешался, заявив, что мистер Поттер настаивал на том, чтобы Эл приняла Род как можно скорее, и когда появилась такая возможность, ритуал был проведен. От Эл как бы и не зависело, когда это произойдет. Лорд-регент принял решение за нее. Флинт кивнул, приняв к сведению, а потом в Большом зале появилась директор Макгонагалл, а хор под управлением профессора Флитвика грянул гимном Хогвартса.

В Дурмстранге не было выпускного-праздника. Боевку выпускали на построении: в парадной форме курсанты выстраивались во внутреннем дворе замка, где руководство боевых подразделений Магической Скандинавии вместе с директором вручало им документы об окончании магического института — и "покупало" их в свои группы быстрого реагирования, частные агентства и другие конторы, куда требовались ребята, составлявшие элиту Дурмстранга. Их считали бешеными, факультетом психов, страшились попасться им на пути — и все же признавали, что Боевка — самый популярный факультет, хоть и поступало на него совсем немного студентов. Не каждый был так уверен в себе, чтобы выбрать путь воина и остаться верным своему решению до конца. Эл видела, как выпускался Димитр, знала заранее, что судьба его решена, и он едет домой, в Болгарию, чтобы присоединиться к сборной своей страны на тренировочных сборах. Она была уверена, конечно, что любовь ее к Димитру будет вечной, и не сомневалась, что сможет составить ему достойную пару. Даже чуточку жаль, что это все оказалось только детскими фантазиями, ничего общего с реальностью вовсе не имеющими.

Ох, как же факультет гордился теми, кто стоял, гордо выпятив подбородок, по стойке смирно, когда директор Линдберг зачитывал приказ об отчислении одиннадцатого курса Боевой магии в связи с окончанием института.

Как же ей жаль, что она сейчас не там: не стоит в красном камзоле рядом с Никитой Решетниковым и остальными, не смотрит на однокашников с восхитительно пьянящим чувством превосходства.

Жаль, что сейчас она почему-то не чувствует единения с парнями. Еще пять минут назад чувствовала, а сейчас — нет.

Сертификаты вручают все же деканы. Сначала рэйвенкловцам; профессор Флитвик наколдовывает себе стремянку, по которой потешно забирается, чтобы быть с учениками на одном уровне, и по Большому залу разлетаются сдержанные смешочки. Профессор Чар нисколько не злится, он всегда был первым, кто с готовностью посмеется над своим ростом и фигурой. Флитвик говорит прочувствованную речь, посвященную его воронятам, а потом выпускники начинают подниматься на подиум и получать свои документы. Слизеринцы последние; Эл не знает, было ли так задумано специально, ведь их всего трое. Но Малфой смотрит с прищуром, обводит взглядом всех собравшихся.

— Я горд вручить сертификаты об окончании Хогвартса своему первому набору. Я стал преподавать в Хогвартсе ровно семь лет назад. За это время мистер Флинт и мистер Пьюси ни разу не посрамили честь факультета. В этом году мисс Блэк присоединилась к дому Салазара Слизерина, и я клянусь, она на самом деле достойна быть слизеринкой. Но главное не это. Мой факультет малочислен. Прошло много лет со Дня Победы, и сейчас школу покидают дети моих старших товарищей, которые помнят, что нас считали факультетом темных магов. Факультетом, откуда выходят Пожирателями Смерти. Но правда в том, что каждый сам делает выбор, на чьей стороне сражаться, и у каждого свои мотивы. Правда в том, что фамилия не определяет твоего характера. Что можно быть хорошим человеком, а можно быть подлецом и трусом — и цвет галстука не влияет на это. Вечным доказательством моих слов станет директор Северус Снейп, слизеринец и самый отважный мужчина, которого я когда-либо знал. Я могу поклясться, в Подземельях тоже умеют дружить, хоть многие и называют это круговой порукой; в Подземельях умеют помогать бескорыстно, пускай другие и оправдывают это чьей-то выгодой; в Подземельях умеют любить, и эту нежность и теплоту никто не посмеет осквернить заявлениями о Родовых интересах. К счастью, мы живём в XXI веке, и Тёмные волшебники побеждены. Сейчас ни один из вас не поставлен перед выбором: потерять своих близких — или потерять свою честь. У вас впереди широкая дорога, по которой вы вступаете в мир, полный самых привлекательных перспектив. И однажды ваши дети тоже получат письмо из Хогвартса, и их радости не будет предела. Подумайте тогда, не все ли равно, на какой факультет они попадут, ведь они будут оставаться вашими детьми, а родительская любовь не может измеряться ни рубинами, ни топазами, ни сапфирами, ни изумрудами. Я желаю вам всем стать хорошими магами. Заниматься тем, что вам нравится, тем, в чем вы хороши. И быть счастливыми.

На мгновение в зале повисла тишина, тягучая, как клейстер, такая, будто заложило уши. И тогда Флинт захлопал. Его одинокие аплодисменты подхватил сначала Вуд, потом Эл и Пьюси, а за ними почти все рейвенкловцы, хаффлпаффцы и довольно много гриффиндорцев. Преподаватели, даже расчувствовавшаяся директор Макгонагалл, тоже хлопали и глядели на Малфоя во все глаза, и совсем молодой декан барсуков Граббли-Дерг по-мальчишески засвистел, сунув два пальца в рот. Большой зал грянул смехом, радостными воплями и овациями, под которыми ошеломленный Малфой глядел на их столик с трибуны, глядел и не мог сдержать торжествующей улыбки.

Эл сделалось разом легко и спокойно, она орала вместе с остальными студентами просто от радости, от того, что школа позади, что все так ждали этого целый год, что они молоды, красивы, здоровы, и у них вся жизнь впереди.

Сертификат об окончании Хогвартса вложен в стильную матовую черную папку с золоченым гербом школы. В нем значится имя — Электра Беллатрикс Блэк, — и Эл понимает, что впервые ей не мерзко видеть его на официальном документе. Да, она Блэк, и, да, ее родила мадам Беллатрикс. Так и есть. Ей не за чем стыдиться этого. Если щелкнуть пальцами, сертификат растает в воздухе, по воле декана отправляясь туда, где его нельзя потерять — домой к выпускнику.

— Мне казалось, что тебе нравятся танцы, — заметил Флинт, появляясь из-за ее плеча с двумя бокалами лимонада, левитируемые левой рукой без палочки. Вторая рука у него была на перевязи, хотя и очень аккуратной. Флинт проследил за взглядом Эл и хмыкнул: — Да, снова заныла. Пришлось надеть бандаж. Через часик можно будет снова принять обезболивающее. А через два дня плановая операция в Мунго у Эдриана. Пара дней на восстановление — и в бой. Просмотры начнутся, — он снова лучезарно улыбнулся, чего почти никогда не делал, когда разговаривал с Эл. По крайней мере не после Рождества.

— Прости, что не сдала тебя сразу мадам Помфри, — сказала зачем-то Эл, хотя прекрасно помнила, что уже извинялась — и что Флинт сам просил ее об этом.

— Забудь. У меня был финал Кубка. Это было круто.

— Да, — легко согласилась Эл. После всего, что произошло с ними двумя во время турнира, оставшегося далеко позади, ей казалось, что послематчевые штрафные были самым ярким впечатлением минувшего учебного года. Хотя, конечно, было много и других запомнившихся моментов: то, как профессор Томас приковал их с Флинтом друг к другу магическими наручниками; как они с Эдвином Вудом летали на квиддичном поле и над Запретным лесом; как профессор Граббли-Дерг задал им вычесывать фестралов и показал мантикору Никифора; как какой-то студент Лондонского магического предложил им транфигурировать вилки во что угодно и оказалось, что мама с папой подарили ей на Рождество фамильный стилет Флинтов, утерянный много лет назад и всплывший на блошином рынке где-то в Сохо; ядовитая тентакула, которую велел укрощать профессор Лонгботтом и которая сломала Люпину волшебную палочку; и то, как круто было плавать в Черном озере наперегонки с Крамом; и как Драганов закрыл собой от Бомбарды отважного маленького Альбуса Поттера, безрассудно бросившегося на помощь отцу-аврору в захваченной террористами деревне…

— Знаешь, да, давай потанцуем, Флинт, — попросила Эл, взмахом руки отправляя так и висящие в воздухе бокалы к ближайшему столику. Она положила руку Флинту на плечо и вложила другую в его ладонь. Звучала приятная мелодия, и в центре зала танцевало несколько пар. Эл нравилось, что с Флинтом можно было молчать во время танца; он хорошо вел, даже не имея возможности придерживать ее за талию из-за руки, и Эл нравилось их небыстрое движение по залу.

Эл вообще нравилось быть рядом с Флинтом. Было спокойно и уютно, будто в любимых разношенных ботинках, которые уже нигде не жмут, не давят и не мозолят. С Флинтом было классно. Эл не знала, Магия это чудит или это ее собственные чувства, но... если можно было с Флинтом, то без Флинта она была не согласна.

Когда медленная музыка сменяется тяжелыми гитарными рифами и на сцене появляются музыканты, Большой зал взрывается визгами и улюлюканьем. Это "Дикие сестрички", конечно, и вечно-молодой-вечно-пьяный Мирон Вогтэйл снова чувственно обхватывает микрофон на стойке своей когтистой ладонью и сверкает белоснежной улыбкой.

— Сколько ему уже? Лет сорок пять? — спросила Эл у Флинта, который, посмеиваясь, продолжил придерживать ее за талию. Вог скакал по сцене в клепаной косухе на голое тело и узких кожаных штанах, явно прошитых не одним десятком заклинаний — в противном случае они бы давно разошлись по шву на ладной заднице музыканта.

— Нестареющая классика, — усмехается тот. — Песня про гиппогрифа же огонь!

Песня про гиппогрифа, надо отметить, была написана задолго до того, как Флинт да и сама Эл появились в планах.

— Как Битлы для магглов.

— Точно, — согласился Флинт. — Битлз — это тема. Почему мы больше ни разу не танцевали в гостиной под их пластинку, как в твой день рождения?

— Твой мы вообще не отмечали, — смутившись, буркнула Эл. "Дикие сестрички" продолжали жарить рок, и вся школа отплясывала, сотрясая стены Большого зала счастливыми воплями.

— Я тогда очень злился на тебя. Игнорировал, а сам хотел тебя схватить за плечи и трясти, трясти, трясти, пока бы ты не заревела или не заорала. А ты была хмурая, сдержанная и злая. Теперь я понимаю, почему, а тогда хотелось сделать тебе очень, очень больно.

Эл кивнула. Ну, да.

— Хочу в гостиную, — призналась она вдруг. — Соскучилась.

— Пойдем, — согласился Флинт, глазами нашел макушку Пьюси, скачущего где-то у сцены, и за ладошку повел Эл в коридор.

Школа была пуста; все, кроме выпускников, отправились утренним поездом в Лондон. Под каменными сводами Хогвартса громко раздавались их шаги — быстрые уверенные Флинта и мелко цокающие каблучки Эл.

В Подземельях тускло горели факелы, Эл поймала себя на движении к стене — она часто касалась стен, следя за маршрутом по барельефу. Точно так же Алекс Пьюси учил близнецов Гринграсс и Андрэ Паркинсона ориентироваться в темени слизеринских помещений — на ощупь.

У самой двери в гостиную Флинт остановился, и Эл тоже, продолжая рукой поглаживать холодное тело мраморной змеи, свернувшейся клубком. Каменная змея слегка-слегка двигалась, ее кольца скользили под руками маленьких слизеринцев много веков подряд с того самого момента, как великий Салазар заколдовал ее на помощь студентам. Конечно, только тем, кто поступил на его факультет.

— Я не помню пароль, — сокрушенно "признался" Флинт. — Алекс говорил, что утром его поменяют, но я не спросил, на какой.

Эл улыбнулась. Вранье было детским, забавным. Никто в школе не знал, кроме слизеринцев, что их гостиная никогда не требовала пароля. Она была настроена на биометрию каждого студента в зеленом галстуке и открывалась перед ними всякий раз, когда они брались за ручку двери. Магия реагировала на Магию — всё просто и элегантно. И вопроса с подслушанными паролями не поднималось уже много-много лет.

Флинт стоял у самой двери, и Эл пришлось подойти к нему вплотную, чтобы дотянуться до серебряной ручки (конечно же, тоже в форме змеи) и нажать на нее. Эл задела Флинта грудью, и он тут же собственнически прихватил ее за талию и спустил руку ниже, на задницу, и, ввалившись в гостиную, они уже целовались. Эл жадно впивалась в его обветренные губы, зарывалась пальцами в отросшие волосы. Флинт, избавившись от перевязи, хаотично гладил ее по спине и бедрам, куда мог дотянуться, они плюхнулись в заветное кресло у камина, не отвлекаясь друг от друга ни на миг, и на какую-то долю секунды Эл показалось, что она выглядит до невозможности неприлично, сидя на коленях Флинта верхом, и ее платье задралось слишком высоко, но тут Флинт стал спускаться по ее подбородку к шее, и резко стало наплевать на приличия, потому что то, что происходило сейчас, было самым желанным в мире, и Эл не хотела забивать себе голову ерундой. Ей было так хорошо, что она не остановилась бы, даже если бы Глава Рода ей приказал.

А, постойте.

Она сама Глава Рода.

И никто ей больше не указ.

Кожа у Флинта смуглая, и красивые мышцы пульсируют под ее пальцами, и дыхание тяжелое, сбивающееся, ведь они не разрывали поцелуя, пока Эл расстегивала непослушные пуговицы на белой сорочке Флинта дрожащими от волнения пальцами; пришлось оторваться, когда она стягивала с Флинта белую майку, но потом они снова обнимали друг друга — и губы, губы, губы!.. Когда Флинт легко подхватил ее под задницу, заставив скрестить ноги у него на талии, и заявил, что они идут в спальню, потому что нечего радовать гостиную подобным зрелищем, Эл блаженно зажмурилась, припав горячим ртом с к чертям размазавшейся помадой к Флинтовому уху, и очертила языком острую линию его скулы, и поцеловала острый кадык — все, о чем она грезила все то время, что ей приходилось изображать невесту Драга и потом, когда они с Флинтом не разговаривали. И Флинт был классным. Он навалился на нее своим весом, и это было круто, это было так правильно и так желанно, что Эл не почувствовала никаких неудобств. Она обмирала от восторга, когда Флинт перевернул ее спиной к себе и расстегнул длинную молнию на платье, а потом аккуратно сдвинул его по плечам вниз, оголяя незащищенную спину, провел пальцами по красному ожогу дракона, а потом приник к нему губами, выцеловывая каждый открывшийся сантиметр шрама, оставшегося, когда магический контур сработал. Флинт так часто велел ей прикрыться, когда они оставались наедине, и теперь, когда он сам раздевал ее, Эл наслаждалась тем, что сейчас она не просто голая — она обнажалась для конкретного человека, который хочет видеть ее тело, который хочет ее — какой бы двинутой тварью она ни была.

Оказаться лицом к лицу в постели с Флинтом было волнительно. Их несколько раз тогда, зимой, были будто украденные, и Эл помнила, как плакала каждую ночь от счастья, которое скоро закончится, не оставив ей и толики Йольского чуда. Сейчас они смотрели друг другу в глаза, и Эл чувствовала себя, как на том уроке Окклюменции с Флитвиком, только наоборот: она заставила себя открыться Флинту полностью, максимально облегчить доступ к своему сознанию, чтобы, если Флинт захотел, он смог бы прочитать ее, как забытый учебник со столика в гостиной. Но Флинт ее читал и так. И Эл могла поклясться, что сейчас он сам тоже открыт для нее, и его глаза смотрят на нее, внимательно, прося, дожидаясь разрешения. Самые красивые глаза в мире.

Она сама потянула его на себя, укладываясь на спину, на белую хрустящую простынь слизеринской спальни, раздвинула колени, чтобы ближе, кожа к коже, чтобы не отрываться друг от друга ни на миг, чтобы вплавиться в него, стать его частью, навечно поселиться у него под кожей со всеми своими шрамами и татуировками, чтобы никто не посмел его отнять. В животе сладко сжималось, Флинт ласкал языком ее щиколотку, забросив ее ногу себе на плечо, вел по бедру здоровой левой рукой, слегка царапая мозолистыми пальцами. Она хотела, так хотела его, что готова бы была поторопить, если бы не боялась спугнуть это мгновение, будто они вернулись в декабрь, будто все могло сложиться иначе. Просить не пришлось, Флинт сам сдвинул руку туда, где уже было мокро и горячо, и Эл откинулась на подушку, разметав по ней рассыпавшиеся из прически волосы. Когда Флинт скользнул в нее, подтянув к себе ближе, она распахнула глаза и потянулась к нему, когда губы Флинта зависли в дюйме от ее лица. Они двигались жадно, неловко, слишком торопливо, как будто дорвались. Эл кусала губы, чтобы не орать, хотя очень хотелось, но когда она все же не смогла сдержать стона и получила одобрительную улыбку Флинта, то больше не сдерживалась. Она притягивала Флинта сильнее, обнимала его за шею и царапая едва отросшими ногтями по затылку и шее, выла, когда Флинт что-то задевал у нее внутри, жалась к нему, вскрикивая на каждый толчок. Получив ощутимый шлепок, она догадалась перевернуться, улеглась грудью на кровать, устроив голову на локтях, и взвыла, когда Флинт прижался к ней мокрым животом, загнав глубоко и резко. Ему, наверно, стало тяжело держать ее одной рукой, и он навалился на нее, распластывая по кровати, вдавливая в матрас. Эл чувствовала, как у нее пот по лбу бежит, и волосы начинают мелко завиваться. Волос было много, они лезли Флинту в рот, когда он наклонялся, чтобы поцеловать ее, и он пытался перебросить их на другую сторону, чтобы было удобнее, заметно дергая. Ей нравилось чувствовать его — в себе и вокруг себя, и резкая боль от прижатой пряди волос не была тем, что способно было помешать сейчас. Флинт рычал, оставляя кусачие поцелуи по ее плечам, сжимал за бедра, оставляя россыпь красных пятен на коже, которые к утру нальются синяками. Эл ощущала себя игрушкой-жевалкой, которую покупают собакам, и кайфовала оттого, что это с ней, и с ним, и вообще — с ними двумя.

— Флии-и-и-и-инт, — простонала она между фрикциями, но он заткнул ее рот, поцеловав жестко и даже немного больно, а потом сказал:

— Меня зовут Макс, — и двинулся так, что Эл заорала не своим голосом, и ее затрясло под чужими руками, а перед глазами потемнело. Флинт — Макс, — довольно выдохнув, скатился рядом. Эл лежала на животе, бесстыдно выставив кверху зад, и тяжело дышала. Макс, раскинув ноги и заложив руки за голову, лежал в нескольких сантиметрах от нее, его живот поднимался и опускался — Макс восстанавливал дыхание, не собираясь ни прикрываться, ни бежать за полотенцем.

Эл повернулась к нему, очертила пальцами кубики его пресса, блестящие от пота, шутливо укусила за бок.

— Охуенно было, — признался Флинт, поворачивая к ней лицо и снова целуя, вдумчиво, медленно, тягуче.

Сладко.

— В душ?

— Иди первая, мне надо зелье выпить еще, — Флинт лениво поднялся, хрустнул шеей и пошел к своей одежде, комом сброшенной на полу. — Вот драккл, в гостиной, наверно, осталось, в мантии. Я быстро.

Когда Эл вышла из душа, Макс перестилал простыни. Бутылек из-под обезбола поблескивал на тумбочке. Он снова поцеловал ее, подошедшую к нему, и велел ложиться, а сам зашел в закуток, где Эл мылась весь год, и пустил воду.

Через несколько минут Эл почувствовала, как кровать рядом прогнулась, и настойчивая рука Макса скользнула по ее животу вниз, а сам он прижался к ней сзади крепко-крепко, закинул ногу через ее бедро и притерся носом к ее затылку.

— Спи, — велел он, слегка поглаживая ее, но вскоре задышал ровно, обмяк, сделался тяжелым и жарким. Эл подумала, что полежит так немного, а потом перевернется, чтобы смотреть на Флинта сколько пожелает, потому что теперь — можно, теперь Флинт будет только ее, и никто и ничто их не разлучит. Теперь они смогут обедать вместе, и по утрам варить кофе, если захотят, и она покажет ему столько классных мест в Лондоне, и они прокатятся до Виндзора на автобусе, и, может быть, она научит Флинта кататься на велике, если он не умеет, и это будет прекрасно, как в тысяче любимых мамой мелодрам и в лучших клипах на песни про двоих, кому больше никто не нужен.

— Я люблю тебя, Макс Флинт, — прошептала она, зная, что Флинт спит и не услышит. Обняв его руку, она устроилась удобнее и сама не заметила, как заснула.

Утро наступило под аккомпанемент фырчания незнакомого Патронуса-ежа, и Эл, открывшая глаза, сначала потянула на себя простынь, а потом уже стала слушать сообщение.

— Эл, ты едешь в Лондон? Хогвартс-Экспресс отправляется через сорок минут. Подождать тебя в холле?

Это голос Тедди, и Эл, пока еще ничего не отвечая, следит, как ежик, смешно дернув крошечным хвостиком, исчезает в стене.

Через сорок минут?

Спешно наколдованный Темпус показывает двадцать минут десятого, и Эл резко вскакивает с кровати.

— Макс? — зовет она, поняв, что Флинта нет в комнате, и вещей его нет тоже. Она призывает платье, висящее на трансфигурированных плечиках на двери в умывальник, быстро и ловко застегивает его на спине и закручивает неопрятный пучок из растрепанных волос, после чего умелыми пассами волшебной палочки разглаживает заломы на платье. Туфли оставляет в руках, когда выходит в коридор и идет в гостиную. Там тоже пусто, тихо, и только трещит огонь в камине, как и вчера вечером, и месяц, и год назад, и всегда. Тогда Эл возвращается в коридор к жилым комнатам, проходит дальше своей и стучится в ту, где во время учебы жили Флинт и Пьюси. Но она тоже пуста, только испуганно хлопнувшие глазами домовики собирают постельное белье и бархатные зеленые пологи с оставленных кроватей.

Эл возвращается в гостиную и наконец обувается. Туфли немного натирают, неудобные.

Она выходит в коридор Подземелий, и дверь за ее спиной мягко захлопывается. Впереди только едва подсвеченный путь к лестнице, и Эл не остается ничего, кроме как подниматься в холл, туда, где ее ждет Люпин.

На первом этаже у факультетских часов столпотворение людей и чемоданов. Каждый торопится успеть сделать последнюю колдографию со школьными приятелями, тут и там мелькают вспышки колдокамер.

Эл находит Люпина почти у самых дверей, его чемодан левитирует в паре сантиметров от пола, а сам Тедди увлеченно разглядывает свою запонку. Он тепло улыбается, увидев перед собой Эл, и краснеет, доставая палочку.

— Я помогу, — говорит он и заклинанием маскирует на шее Эл следы прошедшей ночи. По красивому породистому лицу Блэка расползаются пятна румянца.

Эл благодарно пожимает ему руку, перехватывая, когда он ее опускает, обеими ладонями, и спрашивает, не видел ли он Флинта или хотя бы Пьюси.

— Они ушли еще до завтрака, — замечает Тедди, неловко отводя глаза. — Я взял тебе сандвич, будешь?

Эл не хочется сандвича. И не хочется в Лондон. И не хочется на отбор в "Пушки".

Эл охота просто лечь и сдохнуть.