Ведьма-сквиб (гет)

Петунья яростно зарычала, и швырнула свиток со стола в зеркало. Лживая поверхность не разлетелась, а стекла на пол, словно выплеснутая вода. Девушку это не остановило: она отвесила безропотной стене смачную пощечину, а затем каблуком впечатала свиток с завещанием в быстро исчезающие остатки зеркала:

— Будь ты проклят, лицемерный манипулятор! Будь ты проклят, лживый похабщик! Будь ты проклят, Хранитель времени Ра-Гхор!!!

В голове зашумело, перед глазами поплыло, и только каким-то чудом она нащупала спинку кресла и обессилено осела на него. В ушах звенел шум, и Петунье пришлось налечь на стол, чтобы не упасть. Не сразу, но черные точки перестали выплясывать джигу, и она смогла сфокусировать взгляд. На столе издевательски маячили свиток с дарственной и доверенность.

«Еще рано хоронить. Этот… сын ведьмы… еще тот ушлый слизеринец».

Девушка рассеяно скользила взглядом по строчкам: даритель передавал ей рунический стол со всеми его подпространствами и со всем содержимым, в этих подпространствах хранимым.

«Как же я без Маэв в стазисе-то? Без такого важного дополнения мой восторг от обладания личным руническим столом будет неполным! Однако следует включить больше иронии: разозлиться до сердечного приступа мне только не хватало».

— И не только иронии, — мрачно резюмировала Петунья.

Наивный Хранитель мог безосновательно полагать себя в безопасности, не принимая ее всерьез. Тем лучше. Она справится. Удержит Снейпа (понять бы еще, как?), укрепит русло, доделает каркас Хогвартса. И воспользуется самым мерзким проклятием из арсенала ведьмы Эйлин Снейп.

Петунья наклонилась, подняла завещание и отряхнула его от воды, недавно бывшей зеркалом.

«Не дождешься!»

После чего внимательно принялась изучать оставленные Снейпом свитки и артефакт.

Занятие оказалось весьма плодотворным: стол позволял, активируя разные наборы рун, создать несколько подпространств, и в каждом из таких «карманов» девушку ждали щедрые подарки. Начиная от полного набора одежды и еды на самый крайний случай («кто-то не страдает от паранойи, кто-то наслаждается ею»), продолжая копиями книг и блокнотов с заметками по разным темпоральным вопросам и особенностям конструирования протезов, и заканчивая впечатляющей батареей разнообразных бутылочек с зельями на все случаи жизни и огромным ящичком с разноцветными кристаллизованными мелками.

Последнее особенно растрогало Петунью: они вместе кристаллизовали не так много мелков, но Снейп, видимо, увлекся (а может, ему нравилось экспериментировать с ее котлами) и наделал впрок. Девушка медленно провела пальцем по самому красивому из них — светло-сиреневому, словно обсыпанному драгоценной алмазной крошкой. Таким мелком рисуют свои пентаграммы демонологии, когда хотят выпустить сомнительные сущности в родную реальность. Мелок был твердым и неприятно царапал кожу.

«А ведь он самый сложный для кристаллизации. Обычно выложенная в котел основа кристаллизуется за пару месяцев, а этому нужно больше года, и затем еще несколько месяцев он «доходит» в другом котле, чтобы обрести прочность алмаза… И чего ради было все это делать? Он же знал, что я далека от Демонологии».

Петунья сходила на кухню, сделала себе чашку ристретто и, не торопясь, приговорила ее, прежде чем поняла: это был подарок. Давно запланированный подарок на достижение мастерства — полный набор мелков Мастера. И не важно, что она предпочитает работать с красками, не важно, что треть мелков ей никогда в жизни не понадобится, даже с учетом всех этих темпоральных приключений. Это статусная вещь: знак того, что она отныне может .

Она вернулась в комнату и села за стол. Медленно провела руками по его гладкой поверхности: каждая руна, которой она касалась рукой, слегка пульсировала под ее прикосновением, словно говоря — я повинуюсь тебе, Мастер, твори мною! Петунья на пробу набрала руны Свечи: из центра стола вверх взмыл небольшой столб света. Девушка погрузила кисти прямо в золотистое сияние, наслаждаясь теплом и нежным покалыванием, любуясь, как просачивается меж тонких пальцев послушный ее воле свет.

Никогда еще так отчетливо она не ощущала этой магической реальности: той, которую она вначале отвергала до полного неприятия, и в которую со временем вжилась настолько, что уже и не помышляла о возвращении. Как часто вся творимая ей волшба оценивалась ей сугубо утилитарно: она не давала себе ни мига, чтобы остановиться, посмотреть на дело рук своих, и восхититься красотой. Петунья, кажется, стала забывать, чему ее учил мастер Лин…

Она просидела довольно долго за столом, вспоминая, чувствуя, переживая.

А потом встала и начала собираться. Квартира Снейпа была вполне милой. Но чужой.

Сердце звало ее дальше: к неоконченному рунному каркасу Хогвартса.

* * *

На входе Петунья столкнулась с деканом. МакГонагалл была как обычно сурова, с чопорно поджатыми губами и строгой кичкой на голове. Она пренебрежительно оглядела девушку, особенно неодобрительно осмотрела итальянскую сумку («Да, профессор, чудесная сумочка, стоит каждой потраченной на нее лиры»):

— Вообще-то, Хогвартс — элитная закрытая школа, которая гордится своими тысячелетними традициями.

— Да, мэм.

«Своей сумочкой я попрала каждый год этих традиций!»

— Предполагается, что студенты не разъезжают, куда им вздумается посреди учебного года, не беря на себя труд хотя бы уведомить своего декана…

Мимо проходили студенты, скользили сочувственными взглядами и уходили во избежание.

— Да, мэм.

— Они учатся , мисс Эванс.

Петунья покорно кивнула.

— С тем, чтобы в будущем стать достойными волшебниками, труд которых уважают и ценят окружающие…

Очередным свидетелем оказался Поттер, который быстро подмигнул, а, почти свернув за угол, протараторил:

— Поздравляю с Мастерством! — и скрылся до того, как его слова достигли ушей декана.

Лицо МакГонагалл, осознающей абсурдность происходящего — Мастера рунистики, отчитывают на пороге альма-матер как первоклассницу — было бесценно. Петунья потребовалось прикусить кончик языка, чтобы упаси Господь не рассмеяться.

— Осознала, мэм. Обещаю исправиться. Я могу идти?

Профессор яростно фыркнула и, развернувшись на каблуках, покинула поле боя. Девушка зажала рот рукой, гася истерический смех, и торопливо побежала по ступеням в родную башню.

* * *

Раньше Петунья могла себя обманывать: мол, работаю по ночам потому, что днем учусь. Что ж, время расставило все по своим местам и, наконец, пришла пора посмотреть правде в глаза: на самом деле она создавала почти все руны по ночам потому, что ей это нравилось. Нравился свежий ночной воздух, размеренная тишина, которую наполняли тихие шорохи мелка и едкий запах чернил, спокойный и размеренный труд, результаты которого можно было с удовольствием созерцать единолично.

Почти все здания Хогвартса были опоясаны изысканной вязью рунной дороги, неохваченными пока оставались лишь самые удаленные прилегающие территории вроде Совиной башни. Кроме того замок и окрестности наконец-то были освещены по ночам, и, как выяснилось, это несложное нововведение съедало просто уйму аккумулированной магии — не меньше двух крыс в неделю. Под крышей каждой башни по периметру были установлены охранные руны, препятствующие прилету незваных гостей. Фундамент здания был дополнительно укреплен от возможного постороннего воздействия как магического, так и техногенного. В ключевых точках внутри школы Петунья расположила наблюдательные руны, связанные с артефактом наблюдения — личным обручем. Директор мог переключить этот обруч на свои системы слежения и обеспечить оборону подчиненными ему доспехами и горгульями в любой точке (девушка порывалась усилить и защитников школы, но принцип их действия оказался не так-то прост).

Как итог ее многолетних усилий, в случае необходимости обороняющиеся могли противодействовать приближающемуся неприятелю, следить за его перемещением, а в случае если здание будет захвачено — проводить дерзкие партизанские вылазки, совершая рейды в любую точку замка. Озирая результаты труда, Петунья чувствовала глубокое моральное удовлетворение — незначительные недоработки были обозримы и преодолимы.

Увы, с исправлением пространственной аномалии в гриффиндорской башне все было отнюдь не так лучезарно. Длительное соседство с источником силы мутировало дефект, от чего он укрепился и расширился. Несмотря на многочисленные попытки Петуньи преодолеть его обычными методами, пространственная аномалия активно сопротивлялась влиянию руниста и проявляла поразительную жизнестойкость. Стоило девушке воистину титаническими усилиями отвоевать хотя бы пару квадратных метров пространства, как на следующую ночь аномалия распространялась и перезахватывала территорию. Грешным делом, Петунья начала подозревать в ней квазиразумность.

Девушка чувствовала, что у проблемы есть простое и элегантное решение. Возможно, муторное и занудное по части воплощения, но дающее окончательный результат, закрывающий аномалию раз и навсегда. Петунья взяла за привычку проветривать голову: скользить по созданному рунному пути вокруг Хогвартса, озирая ночные красоты и позволяя мысли пускаться в свободный полет под чистое и прекрасное звучание Лунной флейты, вмурованной в стену замка. Иногда она останавливалась на крыше башни или на зубцах балюстрады и вглядывалась в темноту. Порой ее бдения длились всю ночь, и она была среди немногих обитателей замка, кто бодрствовал, встречая рассвет.

«Воистину, я понимаю Грёслангера: рассвет стоит того, чтобы его встретить, пусть и ценой жизни».

С подобных прогулок Петунья возвращалась посвежевшей и отдохнувшей. Незримый груз обязательств переставал тяготить, и она легко и спокойно засыпала.

* * *

С очередного ночного похода Петунья вернулась в комнату довольно рано — в районе полуночи. На столе ее ждало запечатанное письмо, адресованное мисс Эванс.

«Кому бы вздумалось мне писать?»

В конверте оказались крохотный флакончик и небольшое письмо. Буквы были мелкие, сильно вдавленные в пергамент, словно рука плохо слушалась отправителя:

Мисс Эванс!

Мне нелегко даются эти строки, но голос сердца велит не останавливаться.

Во мне нет совершенства, как во всякой верующей протестантке, наделенной магией.

Я плохой декан: не умею дружить со студентами и не могу запугать их в должной мере.

Я ужасная жена — мой выбор оставил моего мужа без прямых потомков.

Я не могу и не хочу преодолеть свое к Вам отношение: Вы невероятно раздражаете меня нарочитой вседозволенностью якобы наивной магглы.

Я грешна, как и всякий другой человек.

Но я дочь пастора и не могу торговать чужой жизнью. Ибо если Вами так заинтересовался Хранитель, значит, Вы в большой опасности.

На пергамент и на флакон нанесены руны конфиденциальности. Я надеюсь, Вам хватит порядочности не пытаться их обойти.

Храни Вас Господь!

Профессор Минерва МакГонагалл».

Петунья удивленно потерла лоб.

«Какое-то засилие «я», за которым человека не видно».

Она взяла флакон и посмотрела ее на просвет. Воспоминания. Заинтригованная Петунья достала свиток основы под Омут памяти.

«Школа рунистов имени Марка Цейгергоффера — мы научим Вас создавать артефакты пятого порядка из тазика для грязного белья! Увы, краткосрочные: наша магия действует исключительно до полуночи. Не распространяется на хрустальные туфельки».

Девушка размешала содержимое флакона в «Омуте» и опустила лицо в сияющую взвесь.

Воспоминания перенесли ее в уже известный кабинет Ра-Гхора. В этот раз кресло с «пауком» над ним не пустовало: в нем полусидела Минерва МакГонагалл. Хранитель со своим «самым шаловливым из протезов» нарочито неспешно перебирал что-то у стены. И было в нем что-то странное, что-то неуловимо мерзкое и неприглядное. Девушка не могла побороть невольной дрожи, хоть и не понимала, с чем именно она связана.

— Как видите, Минерва, я вынужден отказаться. Боюсь, что проведение экспериментов с Вашим сосудом не входит в зону моих интересов в настоящий момент, — протезист даже не пытался посмотреть на собеседницу, говоря как бы между делом, словно о чем-то неважном.

— Следует ли мне понимать Ваш отказ, как окончательный? — едко уточнила декан, поджимая губы и вынужденно разглядывая углы комнаты.

— Вы знаете… не вполне. Я готов рассмотреть вариант, при котором необходимый протез позволит Вам и, разумеется, Вашему уважаемому супругу вскочить на подножку последнего вагона уходящего поезда… Только представьте, долгожданный сын: чудесный мальчик с очаровательными ямочками на щечках…

Петунья всматривалась в лицо МакГонагалл, и ей хотелось закричать на бессердечного ублюдка.

— Я прошу сущую малость. Одна Ваша студентка, Эванс, несколько досадила мне.

— Чем же? — удивленно приподняла брови Минерва.

— Сущая безделица. Едва ли будучи Хранителем я могу беспокоиться о такой мелочи… — Ра-Гхор небрежно махнул рукой по направлению густой тени, лежащей у его ног. Петунья всмотрелась Высшими глазами и почувствовала себя очень неуютно: тень Хранителя мерно колыхалась и пульсировала, словно жила отдельно от своего хозяина. Этот сгусток темноты излучал ужас, порождал страх на грани с паникой.

— Однако обеспокоились, — констатировала декан.

— Я человек старого воспитания: верю в воздаяние, — Ра-Гхор виновато развел рукой и протезом. — И нет, я не трону девушку, как можно? Но, полагаю, адрес ее родителей… можно считать более чем щедрой платой за такой необычный протез… Два немолодых маггла прожили достойную жизнь, вырастили дочь. А на другой чаше весов малыш с пухлыми ручками и веселым смехом…

Минерва слепо смотрела на висящего на креслом «паука», и по ее щекам текли слезы.

— Она ничего не узнает, я Вам обещаю.

МакГонагалл прикрыла глаза и сглотнула:

— Нет. Не важно, будет она знать или нет. Он будет.

— Кто? — удивленный Хранитель бросил недоумевающий взгляд, — Ваш муж?

— Не муж, — покачала головой Минерва и слегка мотнула головой наверх, — Он.

— Помилуйте, милочка, неужто Вы, ведьма, переживаете из-за…

— Он будет знать, — перебила его декан. — И очень расстроится.

Ра-Гхор посмотрел на плачущую женщину, отвернулся и пробормотал себе под нос едва слышно: «Черт-те что».

Все закружилось, и Петунью вытолкнуло обратно из воспоминаний и тазика. Ошарашенная девушка пыталась собраться мысли воедино.

«Эта бессердечная отрыжка Бездны!»

Снейп был чертовски прав — Хранитель был абсолютно безжалостен и беспринципен. И родителям Петуньи невероятно повезло, что декан их дочери оказалась истовой христианкой.

«От какой малости порой зависит жизнь человека!»

Гриффиндорка просидела без сна всю ночь. Она несколько раз порывалась написать ответное письмо МакГонагалл и успокоить ее, что Ра-Гхор обманывал ее — у него не было рецепта для лечения ее сосуда. Но всякий раз она останавливалась. МакГонагалл была ужасным деканом, возможно, не самой лучшей женой. Но она была гордой дочерью своего отца и была достойна молчания своей студентки.

Впервые в жизни Петунья чувствовала гордость за декана.

И странную горечь, что это чувство не может никак огласить.

И только под утро поняла, что не может ограничиться простым «спасибо»: это слишком малая цена за безжалостную принципиальность дочери пастора. И пусть Петунья не могла излечить «бракованный» сосуд, но была одна малость…

Она, будучи весьма далекой от веры, пообещала себе самой, что будет каждый вечер молить о том, чтобы подвиг Минервы МакГонагалл не остался без награды.

* * *

Петунья долго уговаривала себя уснуть. Но хоровод мыслей, запущенных после просмотра воспоминаний ее декана, никак не желал успокаиваться. Она вспоминала все случаи, когда сталкивалась с Хранителем, его уклончивые ответы и все больше убеждалась, что никакой веры этому человеку быть не может. Воистину, с таким коварным манипулятором мог сладить только слизеринец с колодой джокеров в рукаве!

От Снейпа не было никаких вестей. Наверное, странно было полагать, что он найдет где-нибудь в верхней воде какой-нибудь чудесный колодец, кинет туда записочку и та, неким волшебным образом, не иначе, окажется у Петуньи под подушкой. Но так было проще представлять — Северус просто далеко уехал, но он непременно вернется. Порой, девушку охватывала досада, что слизеринец не вошел к ней в комнату перед отбытием: да, близость была бы неуместна, но насколько проще ей бы далась эта разлука!

К слову, след от кельтского ритуала немного побледнел, но запястья все еще оставались опутанными узорами обетов, отчетливо видимыми на бледной коже. И теоретических знаний Петунье вполне хватало, чтобы понять, что в случае если (нет-нет, она не будет об этом думать!) Снейпа не станет, рунные цепочки исчезнут, словно их и не бывало. У нее появилась привычка тереть бледные узоры, разгоняя кровь по жилам, от чего символы проступали ярче — так она острее чувствовала свою связь с ним.

В конце бессонной ночи, наполненной горьким презрением к бессердечному однорукому ублюдку, Петунья с большим трудом уговорила себя уснуть, вцепившись пальцами в запястья и прижав узоры обетов к губам.

И во сне ее невысказанная мольба исполнилась.

В комнате царил полумрак, разгоняемый только парой свечей. Северус сидел за учительским столом и что-то писал в длинном свитке. От фигуры мага на пол и стену ложилась густая трехрукая тень. В силуэте второй левой руки прятался смазанный силуэт, меньше чем призрак — все, что осталось от вампира, укрывшегося в тенях от неизбежной смерти.

— Это совсем другое время.

Снейп перевел взгляд на тень на стене и молча поднял бровь в ожидании продолжения.

— Здесь нет Пражской Академии. Уже больше сорока лет нет вампира Цейгергоффера. И много кого еще нет. А если и есть… Известный тебе Бааль-Шем уже несколько десятилетий скрывается среди магглов в Малой Азии.

Зельевар устало потер пальцами глаза:

— Как такое возможно? Мы не в верхней воде? Или изначально были не в ней?

— Были в верхней и вернулись в верхнюю, — непривычно медленно, взвешивая слова, ответил Марк. — Подозреваю, что мое разделение повлияло на временной поток значительно серьезнее, чем можно было бы предположить. Возможно, это следствие несовершенства той преграды, которая делила русло. Мы не просто создали копию реальности с шансом на исправление ошибок, мы создали две временные реальности.

Вампир помолчал, затем продолжил:

— Как следствие, некоторые явления, события, люди оказались только в одном течении, не имея проекции во втором. Для обитателей верхней воды это не так критично, как для тех, кто оказался только в новом русле. Сейчас последним не дает сгинуть только присутствие в том русле твоего сквиба и хроноворота.

— Оставь в покое моего сквиба. Нашу задачу твои выводы отменяют?

— Нет-нет, задача актуальна, как никогда. Мы были неправы ранее: получившиеся течения сами стремятся к самостоятельности. Но… — Цейгергоффер поднял правую руку, на которой мертвой плотью застыл указательный палец (им мастер рунистики однажды активировал хроноворот и разделил когда-то единое течение времени), — это усложняет нашу задачу. Мы должны укрепить ширму с двух сторон равными силами. И если там мы запитываем силой Лорда Судеб, то и здесь нам нужен аналогичный маг.

— Что там, говоришь, необходимо для победы, кураж? — горько отозвался Снейп. Он откинулся на спинку стула, и у Петуньи защемило сердце: насколько старым и потерянным было его лицо. Особенно на контрасте с тем, что она видела совсем недавно у Тибра.

Цейгергоффер положил тень руки на плечо зельевара:

— Снейп, я все меньше верю, что два отчаявшихся дурачка могли заварить такую кашу. Мы играем на поле, где свои задачи решают куда как более могущественные силы. Так получилось, что наши с ними интересы совпали: для самостоятельности нового течения все мы трое должны в него вернуться. Причем не просто вернуться, а окончательно и бесповоротно порвать с верхней водой. Мы не просто эмиссары, брошенные на решение невозможной задачи. Мы части флеш рояля, которым планируют выиграть эту игру.

Северус крепко обхватил кистями свои запястья и с силой принялся массировать следы обетов:

— Включи это в нашу ширму. Пусть будет дольше, но я не хочу быть выброшенным как отыгранная карта. Пока у нас есть возможность, мы должны обеспечить себя гарантиями.

Марк согласно покивал головой. Снейп наклонил голову, от чего длинные черные пряди закрыли лицо и едва слышно прошептал:

— Я вернусь.