В мире снов (джен)

На улице светит солнце. Для этого сурового и холодного края это — большая редкость. Ядовитую лазурь неба не разбавляет ослепительное сияние прозрачно-желтого, дневного светила. Совершенную гармонию не нарушает даже ветер — вокруг лишь тишь и спокойствие. Сияющий луч пересекает небо и летит вперед, внезапно наталкиваясь на серые, холодные, каменные стены. Он стремится проникнуть внутрь через окно, которое глухо занавешено плотной темной тканью шторы. Луч бьется об эту преграду, пытаясь пробить ее и ворваться в сумрак комнаты, чтобы своим светом отогреть неуютную обитель.

А в комнате за плотной шторой неподвижно замерла фигура мужчины. Он настолько недвижим, что, кажется неживым, дыхание не тревожит эту худощавую грудь, закутанную лишь в тонкую, измятую рубашку. Свечи давно догорели, даже их тонкий аромат успел развеяться, но мужчина этого не замечает. Он прислушивается к тому, что происходит в соседней комнате.

Тишина.

Обычный человек слышит лишь тишину, но он — не обычный человек, и даже не человек вовсе. Он — Великий Темный маг. Но все его величие, вся его Сила ничего не значат перед лицом смерти.

Он — холоден, беспощаден и жесток. Эгоистичен и хитер.

Но смерть — еще больше, она превосходит его во всем. Они — соперники, враги, но ему не выиграть эту битву.

И он стоит около окна, замерев соляным столбом абсолютной боли и прислушивается к стуку маленького сердца, которое едва бьется в груди его дочери.

Его сердца, их общего сердца, ибо оно — одно на двоих.

Он не спит уже несколько дней, словно сомнамбула двигаясь по каменной ловушке комнаты. Если уснет, его девочка умрет, но пока он рядом, то не позволит смерти забрать свое дитя.

Ведь это из-за него она умирает.

У людей пять органов чувств, а у него они все трансформировались в одно — осязание. Вкус пропал, обоняние тоже, он всей кожей ощущает звуки натянутой струной своего уставшего тела, чувствует все, вплоть до пылинок, которые падают со шторы ему на лицо, потревоженные едва заметным колыханием воздуха, выдыхаемого сквозь сжатые до ломоты в скулах зубы.

За полтора тысячелетия у него было много детей. Они рождались и умирали, бесплотными тенями скользя сквозь его бессмертие и не оставляя на нем следов. Он не замечал их, ему ни разу в жизни не довелось ощутить тепло отцовской любви.

Нет любви. Никакой. Есть вожделение, которое дарит миг наслаждения, настолько краткий, что воспринимать это как самостоятельное чувство просто глупо. Отличный инструмент для манипулирования, приятное дополнение к скучной обыденности.

А уж любовь к детям… Просто маленький кусок смертного тела, иногда имеющий твои черты. Поначалу беспомощный, кричащий, пачкающийся, а затем начинающий говорить, и даже пытающийся требовать от тебя внимание, деньги и чувства. Что-то одно, или все сразу.

Нет. Немыслимо. Возможно, Светлые и тяготеют к этой красивой лжи, своим примером вдохновляя людей верить в эту сказку, но Темные — реалисты, а Всетемнейший верит лишь материальности, логике, разуму и силе.

Вот если бы у него родился ребенок-Иной, который стал бы Темным, хотя бы часть этого мифа была бы оправдана и имела смысл.

Но не кусок смертной плоти.

Он стоит у окна, являясь последним бастионом, который не пустит смерть в свой замок. Эта бесплотная тень не проскользнет мимо него ни в человеческом мире, ни в Сумраке.

* * *

Ее звали Кама*, и это имя подходило ей как нельзя лучше. Молодая, но сильная ведьма, она излучала притяжение — рыжеволосая, зеленоглазая, с нежной белой кожей, тонкими чертами лица и полными алыми губами. Смертные замирали при виде нее, мужчины сходили с ума от желания, женщины стремились стать ей ближе, чтобы погреться в лучах этой обжигающей красоты.

Она пользовалась предложенными ей дарами, и всегда получала желаемое.

Ее любовью были лишь две вещи — власть и Сила.

Завулон полностью отвечал этим двум критериям, и Кама захотела его.

А он позволил ей добиться себя. Несколько ночей, пара мгновений страсти и иллюзии власти над ним.

Иллюзии, в то время как она хотела подлинной власти над ним.

Но никто и никогда не сможет получить этого.

Страшнее обманутой, даже самой собою, женщины нет никого и ничего на свете.

Кама забеременела, и ребенок родился человеком, обыкновенной девочкой.

Ведьма не могла приворожить своего любовника, его колоссальные щиты не позволяли ей даже подумать об этом. Он убил бы ее раньше, чем она смогла бы закончить ритуал.

Он и убил, но прежде — она закляла ребенка. Его ребенка, в котором была часть его сущности: кровь, глаза, волосы, кожа.

И в груди крошечной девочки забилось сердце Всетемнейшего, хрупкая душа, которой не было у Великого мага.

У него появились чувства, и самое первое и сильное — страх.

Он никогда ни о ком не переживал и ни за кого не боялся, и сейчас, держа в руках этот хрупкий, почти невесомый сверток, Завулон испытывал такой животный, первобытный страх, что не мог вдохнуть. Трясущиеся руки слишком сильно сжимали маленькое сокровище, и когда девочка заплакала, волна паники заставила его покрыться холодным потом.

Она… слишком маленькая, слишком живая, слишком… смертная.

Его дочь едва начала свою жизнь, а Завулон уже чувствует на ее кукольных плечах страшную тень фатума, груз обреченности. И это сводит его с ума.

Он назвал девочку Моргана, надеясь хотя бы через имя передать ей часть Силы великой волшебницы.

Но она все равно была всего лишь человеком, маленьким человечком.

Его ребенка охранял целый отряд, состоящий из магов и оборотней, который мог учуять любую магическую опасность. Этот ребенок стал ахиллесовой пятой Завулона, и об этом знали все.

Поначалу он пытался бороться с собой. Нарочно игнорировал дочь, а когда та достигла трех лет и начала ходить за ним хвостом, нередко кричал и срывал свое раздражение, за которым прятал неистовый страх. В этой крохе билось его сердце, она будила в нем невероятные, неправильные чувства — щемящая нежность причиняла боль, не давала вдохнуть, сжимая грудь и вливая внутрь кипящую лаву обожания.

Но Моргана была упряма. Так же, как и ее мать, она хотела получить его любовь и, едва встала на ноги, твердо шла к своей цели, не обращая внимание на его суровость, не держа обиду на холодность и попытку отстраниться.

И Завулон сдался, позволив этому сгустку света согреть себя, и осветить его душу.

Он смотрел в глаза дочери — точную копию своих собственных глаз — и не мог понять, как двое Темных смогли произвести на свет этот луч солнца. Девочка была доброй, мягкой, милосердной и любящей весь мир, вместе со всеми его обитателями. А центром этого мира был ее отец. Ее кумир, ее маг, ее бог. Она любила его самоотверженно и преданно.

Время шло, девочка подрастала. Она не по годам умна, у нее множество талантов и гордость от ее успехов добавляла еще несколько сияющих монет в копилку счастья Великого мага.

Однажды, когда Моргана играла с собакой, на дурную псину что-то нашло, и она укусила ребенка. Клокочущая, бешеная ярость, порожденная страхом, накрыла Завулона, и он изрубил животное «Тройным лезвием» прямо на глазах дочери. Кровь брызнула от изрезанного тела во все стороны, попадая Моргане на лицо и одежду.

Девочка была в шоке. Ужас, который исказил ее мягкие черты, невозможно описать. Она плакала без остановки несколько дней, захлебываясь и икая. Наконец, измученный виной и отчаянием маг, погрузил ее в сон «Морфеем». А потом аккуратно стер воспоминания о собаке. Но вместе со страшной смертью пришлось убирать и счастливые воспоминания игр с щенком, и жгучее чувство стыда, доселе неизведанное Завулоном, заставило его морщиться от омерзения к себе — он крадет радость у собственного дитя.

Он — Темный, он не умеет любить, не может дарить счастье. Это чужеродные для него эмоции, эта сияющая, первозданная чистота тупой иголкой колет его изнутри, но он терпит, и со временем дискомфорт перестает замечаться им.

Жизнь снова налаживается, Моргана вновь счастлива и смотрит на него все теми же, сияющими любовью, глазами.

И вот, ей исполнилось десять лет. Завулону нужно было уехать ненадолго, его вызывает Инквизиция, но он не может расстаться со своей малюткой. Вывезти ее из замка опасно, но эгоизм побеждает. Без нее ему будет плохо, и маг берет девочку с собой, увозя из безопасной и теплой утробы замка в жестокий, реальный мир.

Счастью дочери нет предела, она не любит расставаться с отцом, и природная любознательность, помноженная на детскую тягу к приключениям, превращают эту поездку в невероятное событие в короткой жизни малышки.

Но невероятным событием станет эта поездка и для самого Завулона. Страшным событием. Нельзя быть Великим Темным и не иметь врагов.

Когда они возвращаются обратно домой, на него нападает Темный маг. Внезапно. Настолько внезапно, что показать это не смогла ни одна линия вероятностей. Видимо, тот решился в последний момент.

Моргана как раз была с отцом. Она не могла увидеть летящее проклятие, ибо не была Иной, но своим маленьким, любящим сердцем почувствовала опасность, угрожающую папе. И отреагировала, прикрыв родителя собой.

Завулон впал в состояние аффекта от ярости и ужаса, и не соображая, что творит, действуя инстинктами, убил Темного. И лишь когда в Сумраке погасла аура убийцы, он понял, что подписал своему ребенку смертный приговор.

Проклятие может снять лишь тот маг, который его создал.

А Завулон уничтожил его.

Он схватил на руки свою побелевшую и опавшую, как цветок лотоса, дочку, и прижал к груди. Его трясет так сильно, что клацают зубы, издавая неприятный звук. Он яростно и отчаянно прижимает хрупкое тельце, бессмысленно забрасывая ее заклинаниями, пытаясь влить в нее Силу, но это не помогает — они проходят сквозь нее, как лучи солнца сквозь стекло окна.

Дыхание Морганы затруднено, она выдыхает со свистом и ужасным хрипом, и этот звук заставляем мага кричать. Слезы обжигающей соленой кислотой льются из глаз, стягивая кожу, высушивая ее, заставляя натянуться на скулах, словно гипсовую маску.

«Зачем, Моргана, зачем?! Не умирай, не оставляй меня! Не пущу, не отдам!..» — слова застревают, не в силах протиснуться сквозь сжатые до боли зубы, оседая тяжестью в горле, не давая сглотнуть, вдохнуть, заговорить.

Это невозможно, она не может умереть, ведь она еще совсем кроха.

«Кто может забрать ее у меня? Кто посмеет вырвать мое сердце — горячее, пульсирующее, кто в состоянии выпустить из него кровь?! Из меня — Великого Темного?!»

Никто не отберет его свет. Даже Тьме он необходим, чтобы осознать себя. Без Света, который оттеняет, невозможно осознать Тьму.

Напуганные слуги и свита боятся подойти к нему, ибо он уже убил нескольких безумцев, которые посмели подойти слишком близко.

Он мечется по поляне, словно раненый зверь, стараясь выплеснуть свою ненависть, боль, отчаяние и страх. Вокруг него горит земля и деревья, природа, придавленная магией, разрывается, сотрясаясь попеременно дождем, громом и огнем.

Это она виновата! Это природа создала это хрупкое, человеческое тело, которое сейчас растворяется у него в руках, словно папирус, опущенный в воду.

«Будь ты проклята! Проклята!» — наконец кричит Великий Темный, и земля содрогается. Находящаяся в нескольких километрах от поляны деревня вздрагивает. Начинается землетрясение, и за несколько минут обжитый людьми кусок мира уходит под землю.

Но Завулону все равно. Он сам умирает.

Хрипы становятся тише, дрожь немного проходит. Что это? Может ей становится лучше?.. Вот сейчас она откроет глаза и улыбнется ему, глядя с обожанием.

Но он понимает, что это невозможно.

Его дочь будет умирать долго и мучительно. Проклятие медленно высосет из нее свет, а потом и жизнь.

Он находит лошадь, садится на нее и, все также прижимая дочь, скачет в замок, оставив позади развороченную землю, принявшую на себя его боль.

* * *

Завулон стоит у окна. На мгновение ему кажется, что он перестает слышать стук сердца дочери, маг испуганно дергается, но затем снова застывает. Нет. Показалось.

Это движение разбивает статичную недвижимость, сменяясь на лихорадочные шаги по комнате. Вперед-назад.

Пятнадцать шагов в одну сторону, столько же в другую.

Он не может войти в ее комнату, в ту комнату, где он просидел сутки, глядя на ее бледнеющее тело, укрытое красным покрывалом. Он надеялся, что это покрывало сделает ее чуть более живой, яркой… Но свечи около кровати бросают страшные тени, их искусственный свет не греет, не красит его кровиночку, а, наоборот, словно нарочно, уродует. Он требует убрать свечи, но комната погружается во мрак, а его дитя боится темноты. Он зажигает файерболы, но эффект такой же, как и от свечей, и он в ярости выбегает из комнаты, крича: «Вернуть свечи!».

Она лежит, словно сломанная кукла, временами постанывая и плача.

Стоит несчастному отцу закрыть глаза, как картины этого ужаса всплывают, обжигая глазные яблоки, а тихий плач оглушает слух. Слишком громко!

Вот опять… Стоны и плач… Невыносимо.

У него болит все тело, словно мага избивали долго и мучительно.

Он знает, что нужно сделать, но не может пошевелиться.

Это — за гранью страдания. За пределами жизни.

Всетемнейший снова входит в комнату. Он смотрит в заплаканное лицо Морганы, касается своими длинными пальцами ее хрупкого тельца. Пальцы чувствуют ее ребра даже сквозь ткань тонкой, шелковой рубашки. Он берет ее на руки, прижимает к груди и медленно укачивает.

Опускает голову и зарывается носом в сияющее русое золото волос, вдыхая на макушке нежный аромат своего ребенка.

Он больше не плачет, у него не осталось слез.

Он словно погружается в транс, как те качающиеся дервиши**, радеющие в молитвенном экстазе.

Он покачивается взад и вперед, в лодке своего страдания, на волнах отчаяния и беспросветности.

Еще немного… еще чуть-чуть…

Моргана вскрикивает особенно протяжно и сердце Завулона не выдерживает. Их общее сердце.

Эгоизм сдается под напором сострадания и любви.

Последние два чувства, которые его дочка заставила его испытать.

Он бормочет заклинание, проводя рукой по липкому от пота лбу Морганы.

Она коротко вздыхает, и он ловит губами этот последний вдох.

— Засыпай…

От края до края

Небо в огне сгорает

И в нем исчезают

Все надежды и мечты

Но ты засыпаешь

И Ангел к тебе слетает

Смахнет твои слезы

И во сне смеешься ты

Засыпай,

На руках у меня засыпай,

Засыпай

Под пенье дождя…

Далеко,

Там, где неба кончается край

Ты найдешь

Потеряный рай.