Все действуют лживо? (джен)

Ланцелот: Дракон вывихнул вашу душу, отравил кровь и затуманил зрение. Но мы все это исправим.

Эльза: Не надо. Если верно то, что вы говорите обо мне, значит, мне лучше умереть.

Е. Шварц «Дракон»

Сибилла поежилась, с грустью оглядела преподавательский стол, прекрасно понимая, что ни капли спиртного не обнаружит. Новое пророчество, мантикора ее задери. Сибилла знала, что скоро оно настигнет ее, знала, как давно болеющий человек всегда чует заранее, что скоро прихватит сердце, приступом скрутит грудь. Выпить, выпить хоть чего-нибудь. И неважно, что вчера она клялась МакГонагалл, что больше никогда, ни за что. Легко клясться, когда душа спокойна и нет жуткого предчувствия надвигающейся беды. Пророчества, вот так штука, добрыми не бывают. Уж у нее точно, за добрыми сказками — это не к ней.

Пророчества не бывают кстати. Обязательно его услышат те, кому оно не предназначалось, а тот, кто должен сидеть и внимать, не узнает, или узнает не так, не в тот момент не от того. Проклятье какое-то...

— Вам нехорошо? — к ней наклонился профессор Лонгботтом, Невилл, такой приятный мальчик! — может быть кофе?

Но от одной мысли о кофе начинает тошнить.

— Нет, нет, — спасибо, — она улыбнулась, близоруко щурясь.

Новое пророчество. Это значит — она станет видеть еще хуже. Каждое новое пророчество отбирает зрение. Прапрабабка, по семейным преданиям, гордилась, что была совершенно слепа, да вот только у Кассандры был муж, боготворивший ее, была семья, был еще один дар — умение делать пророчества в нужное время и в нужном месте. А если она, Сибилла, ослепнет совсем, что будет тогда? Кто поможет ей? И сейчас-то ходить по незнакомым местам трудно. Хорошо, что она знает каждый камешек, каждую выбоину в коридорах Хогвартса и может пройти, даже закрыв глаза, даже прижимая к груди ополовиненную бутылку хереса…

Херес, друг-дружочек, заменивший всех, самый верный и самый лучший, который не подводит, давая то, что обещал.

Напиться до изнеможения, и спать.

Спазм скрутил желудок, Сибилла поднялась, затравленно озираясь — в самых страшных снах она видела, что пророчество настигает ее в Большом зале.

— Вам помочь? — Невилл смотрел обеспокоенно, но без вязкого, такого мерзкого фальшивого сочувствия, которое исходило от других, и Сибилла кивнула ему:

— Да, профессор Лонгботтом, да, что-то мне нездоровится… — и первая поспешила выйти в боковую дверь.

Они шли по пустым коридорам, молчание было тягостным, но о чем говорить друг с другом они не знали, а может быть это только она мучилась этим вопросом? Судя по безмятежному взгляду профессора Лонгботтома — его все вполне устраивало.

— Холодно, как же холодно и неуютно, — пробормотала Сибилла. — Вам не кажется?

— Неуютно? — Невилл был удивлен, — это же Хогвартс!

Это прозвучало так, словно в Хогвартсе всем и всегда было хорошо, словно не было войны, которая пусть и кончилась десять лет назад, но все еще не выветрилась из старых стен замка. Уж Сибилла чувствовала это отлично и все больше и больше мерзла, и ни огонь в камине, ни шали, ни согревающие чары не могли спасти ее от этого холода.

— Это же Хогвартс! — она передразнила Невилла неожиданно зло, — ну и что? Это просто — замок, замок, которому тысяча лет и сколько там? Старый прогнивший замок, в котором было полным-полно горя и несчастья. Он весь пропитан кровью, слезами… — она говорила все быстрее и быстрее, уже жалея, что сама завела этот разговор. Надо было дойти до своей башни, зарыться там в блаженную духоту подушек и попытаться согреться. Что толку высказывать все, что на самом деле думаешь, этому мальчику, который полон надежд, которому победа в последней войне принесла почет и любовь, а ей…

— Спасибо, что проводили, — Сибилла резко развернулась к Невиллу, преграждая ему дорогу, хотя до ее башни было еще пару коридоров.

— Профессор Трелони, я… я буду рад вам помочь, если надо.

Сибилла фыркнула, замахала на него руками и быстро-быстро засеменила в сторону своих покоев.

Невилл вздохнул и неторопливо направился обратно, к Большому залу.

* * *

Перси Уизли проскользнул в кабинет, когда собрание уже закончилось.

— Гарри, на пару слов, — он взял Гарри за локоть и кивнул в строну соседней с залом двери — места для приватных разговоров.

— Перси, может потом, у нас сейчас как-то плохо со временем, — спросил Гарри.

— Два слова. Сам министр… — Перси красноречиво закатил глаза.

— Я слушаю, — Гарри прошел в комнатку, но садиться за стол не стал — остался стоять у двери.

— У меня к тебе два вопроса, точнее даже — просьбы, — Перси, напротив, основательно устроился за столом, сложив руки в замок, и разглядывая столешницу перед собой, — первый — пустяк. Грядет десятилетие победы, мы на тебя рассчитываем.

— Мы? Рассчитываем? Перси, брось свои шутки, говори, Мерлина ради, нормально. Меня ждут ребята.

— А что непонятного? Вот, — Перси вытащил свернутый трубочкой пергамент, — тут все мероприятия, пресса, ну и все прочее. Ты должен быть.

— Кому должен?

— Гарри, ты сам понимаешь, — взвился Перси, — можно подумать, мне доставляет удовольствие выполнять такие поручения, — пробормотал он. — Ты должен быть, это приказ. Я вот не оспариваю и тебе, знаешь, не советую. Сколько можно строить из себя… И пользоваться своим статусом героя?

— Пользоваться статусом? — Гарри усмехнулся.

— И второе… — Перси повысил голос, поднял глаза и тут же снова уставился в столешницу, — сегодняшний рейд… он должен пройти не очень удачно.

— Что? — Гарри сел напротив Перси, — я ослышался, да? — ты хотел сказать — удачно?

— Ты все прекрасно слышал. Рейд должен пройти НЕ-удачно, — Перси с опаской глянул на Гарри, — и я не могу тебе объяснить причину.

— А я сейчас пойду к Министру, и он мне все сам замечательно объяснит, — Гарри сорвался с места.

— Он тебя не примет.

Гарри остановился.

— Не примет?

— Как думаешь, почему он послал меня, а не вызвал тебя? Ему не хочется тебе говорить, а у меня нет выхода. И у тебя его нет.

— У меня как раз есть — я могу послать и тебя, и министра.

— Не можешь ты ничего, и я не могу, — сказал Перси спокойно и устало, потер лоб, вздохнул. — Ты уже в системе, Гарри, неужели ты не понял? Если бы ты не обзавелся семьей, если бы Джинни не начала рожать детей, а зная нашу семейку можно предположить, что она и не остановится… И в леса ты вряд ли теперь подашься. Ты же их не бросишь, так ведь? Да и что тебя просят-то? — Перси посмотрел на него с усмешкой, словно уже уверенный, что Гарри согласен. — Придержишь своих ребят сегодня, а на следующей неделе будешь улыбаться и говорить хорошие слова. Делов-то! Тем более это… это для общего блага.

— Действительно, — Гарри саданул кулаком по столу, — делов-то! Ты что, угрожаешь моей семье? Перси, ты одурел? Это же и твоя семья!

— А я только передаю тебе то, что велено, — Перси выпрямил спину и смотрел холодно и спокойно. — Я-то тут причем?

— Так, пошел вон, — Гарри распахнул дверь, — уматывай!

Перси не надо было повторять дважды.

* * *

Новое пророчество. Новое пророчество. Новое пророчество.

Сибилла почти перестала спать, а от мыслей о еде хотелось умереть сразу. Ученики казались монстрами: у Эйлин Кэседи выросли рога, у Марка Эббота вместо рук были безобразные клешни, а у прочих… у прочих — не лучше. Было бы, наверное, правильнее снять очки совсем, тем более что и в них она уже видела плоховато, но без очков ощущала себя совершенно беспомощной, голой, как и без своих шалей. И ей приходилось смотреть на этих маленьких монстров, отводить глаза, надеясь, что хоть так морок развеется. Она быстро давала задание, велела открыть учебники и выполнять работу, а сама садилась к камину и зябко поводила плечами, подкидывая в огонь дрова. Профессора жаловались, что после ее уроков студенты осоловелые и ни на что не годные, но ей было все равно, она замерзала и холод, поселившийся в ней, пока еще можно было прогнать…

Новое пророчество. Последнее пророчество.

Она закрывала глаза и беззвучно плакала.

* * *

До назначенной операции оставалось несколько часов, и Гарри решил аппарировать домой, перекусить, побыть рядом с Джинни и детьми.

Джинни стояла на крыльце их дома, смотрела куда-то в сад. Появление Гарри ее напугало.

— Что случилось? — он вытащил и сжал палочку, — Джинни?

— Джеймс, он только что был здесь, только что, но я его не вижу. Позови его, Гарри, — Джинни говорила спокойно, но в этом спокойствии Гарри без труда различал тревожные нотки. — Он прячется, а мне тяжело его искать, — она обняла свой огромный живот.

— Иди в дом, я найду его. Альбус?

— Он спит, а Джеймс… я надеру ему уши, точно, мое терпение на исходе.

Их сад за домом был не настолько велик, чтобы мальчишка четырех лет мог в нем долго прятаться, но Гарри обходил садик раз за разом, звал Джеймса — безрезультатно. Сам ребенок уйти на улицу не мог. Или мог? Гарри ощущал, как в душе разрастается холодный, липкий страх и, помимо воли, в памяти всплывали слова Перси. «У тебя семья, Гарри, у тебя — семья».

Гарри сделал глубокий вдох и еще раз стал обшаривать сад, все самые потаенные уголки, которые обожал Джеймс…

Он нашел сына, спящим под кустом жимолости, за старым ящиком, неизвестно откуда взявшимся в саду. Гарри поднял ребенка на руки и отнес в дом. Гарри мог поклясться чем угодно, что пять минут назад, когда он осматривал этот участок сада, Джеймса тут не было, не было!

— Пообедаем? — прошептала Джинни, укладывая сына в кроватку. — А с этим молодым джентльменом я поговорю потом, ох, поговорю!

— Нет, я тороплюсь, — Гарри поспешно поцеловал жену. — Я буду поздно, у нас…

— Можешь не объяснять, но постарайся не слишком задерживаться, я с этими нервами могу родить в любой момент!

— Дождись меня, — он обернулся, — и не ругай Джеймса.

— Если ты пообещаешь поговорить с ним по-мужски. Он своими выходками сведет в могилу.

— Не преувеличивай, он просто мальчишка.

— У него тяжелая наследственность.

— Да, — Гарри устало улыбнулся, — да, — и шагнул в камин.

* * *

— Послушай, Сибилла, может быть тебе взять отпуск? Ты ходила в больничное крыло? От тебя скоро и тени не останется!

МакГонагалл будет жить вечно, залезла к ней по лестнице и даже не запыхалась. И все такая же прямая спина. Может это анимагия причиной? Обернешься кошкой, полежишь на солнышке и становится легче жить?

— Ты меня слышишь, Сибилла?

— Слышу, Минерва, слышу. Чего ты от меня хочешь?

МакГонагалл наконец-то села, сложила руки на коленях:

— У тебя тут невозможно находиться! Я пришлю домовиков, и не вздумай их гнать. Все эти твои… шали и накидки, все в стирку. Комнату и класс — проветрить. И тебе — проветриться. Пойдем, поужинаем.

К горлу подкатил ком. Это пророчество точно будет последним, раньше никогда ей не бывало так тяжело, и нечего кивать на возраст, она знает, чувствует — дело не в возрасте.

— Хорошо, Минерва. Раз так суждено… Кто я такая, чтобы сопротивляться…

И опять коридоры, и опять молчание, и опять желание это молчание прервать.

— Дети изменились. Дети войны. Их так мало, да, Минерва? Они все — порченные, маленькие лгунишки, маленькие жадины, маленькие…

— Сибилла! — МакГонагалл останавливается, — что на тебя нашло? Ты, конечно, всегда была… эксцентричной, но сейчас ты перегибаешь палку! Они — дети, просто дети.

Чем ближе был большой зал, тем тяжелее становилось идти. Глаза заволакивало пеленой и теперь — Сибилла знала и это — эта пелена не уйдет, останется и после того, как новое пророчество вымотает, высосет ее силу. Но не идти она уже не могла. Все было предопределено, и сопротивляться не было смысла.

* * *

С Гермионой он столкнулся в приемной министра. Она молча схватила Гарри за рукав и потащила за собой. В кабинете, и так защищенном сверх меры, она наложила дополнительные заклинания от прослушивания.

— Тебе не кажется, что это уже паранойя? — Гарри сел в удобное кресло, которое Гермиона установила специально «для своих».

— А тебе не кажется, что в Министерстве не все так радужно, как принято считать? Интриги, закулисная борьба? Не замечаешь? — Гермиона села за стол, откинулась в кресле, крепко сжимая подлокотники.

— Как же… замечаю… Гермиона…

— Тебя тоже вынуждают поучаствовать в фарсе «как хорошо мы стали жить после победы?»

— Да, да.

— И ты хотел поговорить об этом?

— Да.

— Меня тоже вызвал Министр. Давил на все больные мозоли, пообещал продвинуть несколько законов, над принятием которых я бьюсь последние пять лет. Такая неслыханная щедрость! — Гермиона была раздражена и скрывать этого не собиралась. — А что он тебе пообещал?

— Ничего, ко мне приходил Перси. Сказал, что мы все в одной лодке.

Гермиона подалась вперед, нахмурилась отчего ранняя морщина между бровями обозначилась резче:

— Тебе угрожали?

— Если и так, то очень тонко.

— Не понимаю… В этом надо разобраться, как думаешь?

Гарри встал.

— Надо. Скажи, Гермиона, а ты… Ты согласилась? Твоя ложь стоит принятых законов?

— Я сказала, что приму участие во всем этом фарсе, но буду говорить то, что думаю, а не то, что велит Министр. Я думаю, это правильное решение и достойный компромисс.

— А если они попросят больше?

— Но мы же разберемся к этому моменту, что происходит, и…

— И всех победим? — Гарри встал и подошел к двери. — Слушай, как им не стыдно? Как они могут делать мерзости так спокойно?

— Ох, Гарри, не пытайся это понять, — Гермиона взмахнула волшебной палочкой, снимая заклинания, чтобы Гарри мог выйти. — И приходите с Джинни к нам в эти выходные, обсудим все еще раз спокойно.

Гарри кивнул и вышел. А он-то надеялся, что после разговора с Гермионой станет легче!

Что с ними происходит? Раньше бы он рассказал Гермионе о том, как пропал Джеймс. Почему сейчас не сказал?

Но хоть не соврал, почти не соврал. Уже хорошо…

* * *

Стоило сесть за стол, как отпустило. Сибилла оглянулась и не увидела Невилла, и это ее расстроило. Обыкновенное понятное чувство — сожаление, что рядом нет милого профессора травологии.

— А где профессор Лонгботтом? — обратилась Сибилла к профессору зельеварения Ромильде Вейн.

— В теплицах. Я пойду к нему чуть позже, что-то передать? — Ромильда тоже была очень милой, даже несмотря на то, что ее волосы сейчас выглядели как змеи. Сибилла через силу улыбнулась.

— Нет, не надо, просто мне кажется… очень важно, чтобы он был тут. Не знаю почему…

— Предчувствие?

Сибилле показалось, а может в голосе Ромильды правда была толика презрения. Как же, как же, по прорицаниям Ромильда, как и большинство гриффиндорцев, не блистала. Гриффиндорцы! Слишком прямолинейные и порывистые, слишком уверенные, что судьба в руках человека. И сбывшееся пророчество, да даже сотня сбывшихся пророчеств, для них не доказательство…

Сибилла плотнее запахнула шаль.

По залу, от входа прямо к учительскому столу, катилась волна ледяного воздуха, Сибилла застыла, видя то, на что другие не обращали внимания. Воздух стал гуще, плотнее и картины — ясные, четкие, замелькали перед глазами.

Она медленно, осторожно сняла очки, трясущимися руками положила их на стол, скинула шаль — она сама стала холодом, и ледяной ветер больше не пугал ее. Сибилла встала из-за стола, ей что-то говорили, но голоса ее коллег были похожи на комариный писк, и она с досадой отмахнулась от них. Она вышла в центр, простерла руки, отпуская себя на волю, видя себя со стороны: вот ее душа отделилась от тела и поплыла золотым облаком вверх, а ее место занял серебристый сумрак, повозился, устраиваясь поудобнее, злобно клацнул зубами, разразился мерзким хохотом и прошептал тихонько:

— Теперь-то они нам поверят, не так ли? Теперь — поверят, — и тут же закричал, отчего старые камни вздрогнули. — Вы, все, лживые и продажные, маленькие врушки и опытные вруны, вы, жадные маленькие твари и твари побольше, все вы, кто думает, что его белые одежды все еще чисты! Все вы, собранные тут, слушайте и расскажите тем, кто сидит за воротами замка! Грядет наше время! Под моими знаменами — легион и каждый из вас уже в нем! Наступит день и придет час, когда тот, кто нес свет, повернется ко тьме, тот, кто верил в правду, станет сам врать, тот, кто был другом, отвернется и уйдет прочь! И начнется новая эра и…

Сибилла видела, как ее тело выгибалось, руки хватали воздух, глаза закатились. Голос гремел, слова вылетали из сведенного судорогой рта. Старосты уводили детей, профессора пытались пробить купол, под которым она все выкрикивала и выкрикивала свое последнее пророчество. Душа ее, золотое облако, задрожало и, став стрелой, ринулась вниз, выбивая из своего тела пришлый дух, из последних сил отвоевывая все, что у нее оставалось — саму себя.

Купол пропал, к ней бежали МакГонагалл, Вейн, кажется Флитвик, и, слава Мерлину, Невилл. Она схватила его руку:

— Гарри, Гарри в опасности, передайте ему, слово в слово, — прохрипела она, погружаясь в темноту.

Последнее, что она услышала, были чьи-то слова: «Стоит ли беспокоить Гарри? … Невилл, не… страшного… завтра… вы нужны здесь…».

* * *

До времени начала операции авроров оставалась пара минут. Гарри смотрел на ворота, на резную ограду, отделявшую старое поместье Розье от остального мира. Было тихо, в окнах старого дома, едва видимого из укрытия, горело только одно окно.

— Мистер Поттер. Гарри! Мы начинаем?

— Мы начинаем через три минуты. Проверьте порт-ключи. Все на своих местах?

— Да.

— Ждите моего приказа.

— Слушаюсь, мистер Поттер.

Выбор. Как же он ненавидел быть героем.

Как же он боялся за своих детей. Стоило закрыть глаза, и он видел спящего под кустом жимолости Джеймса.

Всего одна операция. Всего одна проваленная операция, которая и так неизвестно чем кончится.

Всего несколько интервью после этого на тему, как хорошо теперь жить в магической Британии и какой министр молодец. Стоит ли так переживать?

Ведь не появится же в конце концов от этого новый Волдеморт, ведь так?

И он сможет, — сможет ли? — смотреть в глаза друзьям и детям, сможет все так же, как ни в чем не бывало целовать Джинни.

Правильный выбор — какой?

На душе было тяжело, мерзко и, кажется, шрам обожгло давно подзабытой болью. Нет, только показалось.

Гарри поднял палочку и выпустил в небо сноп искр.

Операция началась.

Он свой выбор сделал…