О мифах и магии (гет)

Рассказывать об этом своему психиатру Гермиона не собиралась. У неё давно вошло в привычку хранить секреты от него подальше, делясь лишь крохами — снами, нечаянными мыслями, вдруг пришедшими на ум именами или словами, — а хлеб своих заблуждений оставлять исключительно для себя. О чём доктор не узнает, то ему и не навредит.

Определённо, он не узнает об этом. О том, как она стоит здесь, на тротуаре, съёжившись под зонтом, и смотрит. Она не смогла бы — не стала бы — сообщать о том, что хочет увидеть. О том, чего ждёт. Потому что в действительности ей и самой невдомёк.

Она понимала только одно: это место, эта соединяющая два дома блокированной застройки в нереспектабельном районе Лондона стена — совсем не то, чем кажется.

Ничего не изменилось со времени её последнего визита — а побывала она тут уже четырежды, — если не считать появления мужской вязаной шапки на ближнем к калитке столбике забора. Влажную шерсть усеяли дождевые капельки. Гермиона хотела забрать её, сунуть в сумочку, но знала, что мать непременно найдёт и воспримет эту шапку как очередное доказательство дочериной неадекватности.

Доказательств поднабралось предостаточно за шесть лет с того дня, когда Гермиона «проснулась» — как она сама это назвала. Она тогда открыла глаза дома, в тихом районе спокойнейшей южной окраины Лондона, в своей детской, и удивилась, что у неё такие чистые руки, что мышцы не ноют, а наоборот, не пойми с чего, онемели, что кровь сгустилась, смешанная с пылью. Пальцы казались толстыми и едва шевелились. На самом деле состояние напоминало не пробуждение, а погружение в дрёму.

Шесть лет. За шесть лет ни успехов в школе, так ожидаемых родителями, ни стабильной работы из-за привычки витать в облаках. Шесть лет походов к психиатру; шесть лет надзора матери, делавшей пометки, пока, как ей думалось, дочь не смотрит, и кусавшей губы. Она растерянно смеялась, когда Гермиона — вовсе не склонная выставлять себя на посмешище — принесла из кладовки и положила на пол в центре гостиной метлу, на которую и уставилась, точно в ожидании, что она взлетит. Дальше — хуже. Однажды миссис Грейнджер застала дочь перед камином: та, швырнув в пламя горсть бабушкиного праха и крикнув слово «нора», сунула ногу прямо в огонь, чем повергла мать в шок и удостоилась поездки в переполненное отделение неотложной помощи. Этот случай напугал даже отца, слишком долго цеплявшегося за стереотип, будто бы одарённые люди всегда со странностями. Тем вечером он вернулся с работы домой белый лицом, сжимая в кулаке мобильный телефон и лихорадочно обдумывая, что же им теперь делать с Гермионой.

Она и сама не знала, что ей делать.

Разумеется, ей нисколько не на пользу стоять здесь в ожидании чего-то невероятного: чуда, могущего произойти между пронумерованными не по порядку домами. Какого-то доказательства, что она не сошла с ума.

Сошла с ума.

Гермиона дала себе двадцать минут. Она научилась довольно хорошо чувствовать время, поскольку часто забывала дома свой мобильник. Забыла и сегодня. Ей любезно предоставлялось полчаса, прежде чем кто-нибудь из жильцов вызовет полицию. Но, может, здешние обитатели утратили бдительность после того, как полицейские обыскали и Гермиону, и её сумочку, где не оказалось никаких наркотиков?

Ещё минуту…

Не злоумышленник, а просто чокнутая, которой стоит обратиться к врачу. Чокнутая, ловящая тени снов по закоулкам Ислингтона.

Тридцать секунд…

— Вам помочь? — спросил кто-то.

Рядом возникла старушка с псом на поводке. Довольно встревоженная. На голове у неё был прозрачный капюшон дождевика, забрызганный дождём; пёс — такса — задрал короткую лапу на столб ограды.

— Я просто жду приятеля, — сказала Гермиона. Она даже не ожидала от себя такого беспечного тона. — Он запаздывает.

— А, ну ладно, — ответила старушка, отходя добавив: — Будьте осторожны. Скоро стемнеет.

— Спасибо, — поблагодарила Гермиона и вздохнула, когда старушка скрылась за дверью дома номер тринадцать.

Дождь всё шёл. Проехало пять автомобилей. Залаяла собака. Кто-то оттаскивал мусорный контейнер от обочины.

— Тоже, значит?

Гермиона вздрогнула. Слышала ли она этот голос прежде?

Принадлежал он мужчине — худощавому, угрюмому, в доверху застёгнутом чёрном пальто, темноволосому и темноглазому, с крупным крючковатым носом. Мужчина, казалось, как и она, высматривал зазор между домами. В руке он держал чёрный зонт, похожий на зонт Гермионы, и вёл себя так, словно был с ней знаком.

И она расслабилась, словно знала его.

— Да, — ответила она. — Но понятия не имею почему.

— Вот и я не знаю, — сказал он.

Некоторое время они стояли в компанейской тишине, глядя в никуда.

— Снейп, — представился мужчина.

— Гермиона, — отозвалась она.

И оба подумали, что имена прозвучали тоже знакомо.