О мифах и магии (гет)

Дом показался ему необычайно пустым. И внутри неприятно пахло, точно где-то издохло какое-то существо, хотя он недавно делал перестановку, сорвал полки, заменил всё, что мог позволить себе заменить, и в отчаянной надежде избавиться от сквозняков попытался утеплить пищевой пленкой окна при помощи фена. Живи он в другом доме, вскрыл бы и полы; однако он знал, что под тонким ковром в кабинете и старым деревянным настилом в гостиной — только камень. Никаких трупов, ничего, питающего его кошмары об искажённых, белых, безносых лицах, о трепещущих раздвоенных змеиных языках.

О ней.

Некому было встречать его, когда он отпер и что есть мочи толкнул бедром переднюю дверь — она всегда заедала в сырую погоду. Пустота и безжизненность обычно не вызывали сильных эмоций, но сегодня он отчего-то неприятно удивился.

Он почувствовал себя странно одиноким, ещё садясь в поезд. Перепугал занявшую место напротив женщину, средних лет, невысокую, с розовым кончиком носа, которым она быстро уткнулась в «Дейли Мейл». Она усердно делала вид, будто не поглядывает на попутчика между абзацами, следя, как бы он не сдвинулся с места или не достал из кармана выкидной нож, чтобы отнять у неё ожерелье, стоившее не дороже пяти фунтов. Он улыбнулся ей один раз, но тем лишь вогнал в краску и вынудил скрыться за газетой. Они сошли на одной станции, Коукворт Северный, но женщина вдруг попятилась и устремилась в кафе, опасаясь, вероятно, что он проследит за ней до дома.

И опять-таки подобное положение вещей обыкновенно его не волновало, а сейчас вышло наоборот.

Идти от станции домой было холодно и сыро; подозрительно тихие улицы укрывались в накатывающей от реки туманной дымке, и он едва видел мостовую под ногами. Мысленно он перенёсся на несколько часов назад, обратно в Лондон, к новой знакомой — большеглазой, с облаком тёмно-русых волос, прикрывающей пальцами зубы. Он старался не смотреть на неё в упор, потому не заметил, были ли зубы кривыми или просто слишком крупными. Она однако же всё равно застеснялась, когда улыбнулась, хотя он в жизни бы не догадался, чем мог вызвать её улыбку.

Она спросила, откуда он, удивив его. Ему показалось — нет, он даже знал, — что у них с нею одинаковый выговор.

— Из Линкольншира, — ответил он.

— Понятно, — сказала она. — И надолго вы приехали?

— Нет, — он покачал головой, — но я ещё вернусь.

Они сообщили друг другу только имена. Не обменялись ни телефонными номерами, ни адресами. Казалось, нервозность Гермионы усиливалась, чем дольше они стояли, избегая встречаться взглядами и смотря лишь на дома блокированной застройки, точно в ожидании светового шоу. Прошло, наверное, несколько минут, но чувствовалось, что гораздо меньше. В голове тикали собственные часы — подсознательным напоминанием о том, как мало времени у него осталось. Он не знал, к чему ведёт этот обратный отсчёт.

— Даёте слово? — спросила она, наконец обернувшись и посмотрев ему в глаза.

Сердце вдруг остановилось. Буквально. Ухнуло вниз, утонуло в брюшной полости. Он прижался рукой к грудной клетке, вдавил ладонь, как будто мог ею осязать замершее сердце.

Гермиона не отводила взгляд.

— Да. — Сердце, дёрнувшись, ожило. — Даю слово.

* * *

Прошло два месяца, прежде чем Гермиона снова увидела его. Унылая сырая осень давно сменилась ещё более сырой зимой. Серое небо проливалось дождём, узкие улочки устилал туман. Город кишел одетыми в чёрные плащи добытчиками рождественских подарков: люди торопливо шагали по тротуарам, заходя в магазины, поспешно залезали в автобусы, спускались по лестницам и эскалаторам в метро. Много раз ей казалось, что она узнала его в толпе, но это всегда был не он.

До сих пор.

Она зашла в одно из этих сетевых заведений, в паб на Чаринг-Кросс Роуд: рассчитанное на массового потребителя убранство, втиснутое в оболочку семнадцатого столетия. Чёрные потолочные балки и глянец ламинированного меню на столах; дешёвое пиво хлещет из кранов. Липнущие к подошвам узорчатые ковры и доносящийся из дальней части помещения запах туалета. Гермиона никогда прежде здесь не бывала, но по причине, неведомой ей самой, отважилась зайти. Родители всегда сторонились таких мест. Если они выбирались всей семьёй по какому-либо поводу, то могли подолгу брести чёрт-те куда, пока не найдут «настоящий гастропаб», а мать твердила:

— Ты же знаешь, мы не доверяем ресторанам с картинками в меню.

На паб вроде этого отец с матерью во второй раз и не взглянули бы, даже стой Гермиона в его витрине голышом.

Впрочем, сейчас Гермиона была не просто одета, а ещё и укутана в шерстяное пальто с измятым искусственным цветком на лацкане.

И цедила джин с тоником.

И не вздрогнула, когда со стаканом виски в руке напротив сел Снейп.

— Вот уж действительно странно, — сказала ему она.

— Да, — признал он, протягивая руку; Гермиона стиснула её слишком поспешно, словно не могла позволить себе прикосновение, достаточно продолжительное для нормального рукопожатия.

— И как там в Линкольншире? — поинтересовалась она.

— Ненастно, — ответил он. — Дождь.

— Тогда всё, как в Лондоне.

— Никаких отличий.

Снейп сделал глоток и поморщился. Гермиона улыбнулась, чуть не забыв прикрыть ладонью губы.

— Как вы нашли меня? — не могла не спросить она.

— Я вас не искал, — возразил Снейп. — А вы?

— Я вас тоже.

Его брови удивлённо приподнялись и опять вернулись к привычной нахмуренности.

— Значит, те же, там же, — подытожил он. Откинувшись на скрипнувшем стуле, он закинул ногу на ногу, устроив лодыжку на колене. Гермиона заметила, что на нём ботинки, хоть и кожаные, но поношенные. И чёрные, как и всё его облачение. Чёрная дыра, принявшая человекоподобную форму, негатив. — Что привело вас на Чаринг-Кросс?

Гермиона привстала, нависая над столиком и опираясь о столешницу рёбрами сжатых ладоней. Оставленные предыдущими посетителями крошки впились в складки на кулаках.

— Вот же оно, правда? — зашептала она. — То самое притяжение.

Снейп промолчал. Лишь смотрел чёрными блестящими глазами.

— Вы тоже очутились здесь, — припечатала она. — Вам меня не обмануть.

Он спустил ногу обратно. Стул под ним затрещал, накренился, когда он стремительно подался вперёд, ударяя коленом по обтянутому чулком бедру Гермионы, прежде чем нашлось безопасное место сбоку от столика. Он поджал губы; кончик неожиданно розового языка показался и тут же скрылся за зубами.

«И ведь не красавец, — подумала Гермиона. — Почему же я чувствую, что не могу не смотреть на него?»

— Да, — в конце концов признал он шёпотом.

Она вздрогнула. Впервые — почему, чёрт подери, это случилось только теперь, если вспомнить обстоятельства их знакомства? — к ней пришло понимание, что она ничегошеньки не знает о своём визави. Вдруг он опасен?

А он, похоже, и впрямь опасен. В его взгляде, в неспокойной позе была чуждость. Он — кто-то потусторонний, не от мира сего.

Интересно, может, и в Гермионе люди видели что-нибудь подобное? Иногда ей хотелось, чтобы так оно и было, хотя бы для оправдания того, отчего у неё чрезвычайно мало друзей.

— Что происходит? — спросила она, отодвигая стул.

— Не знаю.

— Когда вы прибыли?

— Час назад.

— Вы доехали сюда на метро?

— Да. Я планировал отправиться в Ислингтон, но вместо этого оказался здесь.

— И я тоже, — прошептала она. Волосы на затылке поднялись дыбом. Бармен слонялся возле столика и, кажется, следил за ними обоими. Это и выводило Гермиону из себя, и, отчасти, приятно щекотало нервы. — Стена.

— Тайный проход. — Снейп, похоже, сбитый с толку, насупился.

— Да! — воскликнула она. — И почему все думают, что мы свихнулись?

— Мы закрываемся на обед, — провозгласил бармен.

Гермиона предпочла не обратить внимания.

— Это как бы обычная стена, но она необычная, да? — вслух размышляла она.

— Как-то так, — согласился Снейп.

Гермиона сдвинула брови, стукнула кулаками по столешнице, потом взяла свой стакан и решительно направилась к стойке бара.

Бармен даже не пытался изобразить занятость. Просто стоял и ждал ухода посетителей. Он нахмурился, когда Гермиона пододвинула ему пустой стакан, но и пальцем не шевельнул.

— У меня вопрос, — сказала она, и бармен выжидательно приподнял брови. — К вам сюда заходят… необычные люди?

Он закатил глаза:

— Нельзя ли поточнее?

— Не случалось ли такого, — Гермиона напряжённо думала и подбирала слова, — чтобы кто-нибудь пытался пройти сквозь стену?

Если бы бармен чем-то занимался, то непременно прекратил бы. Он сделался ещё более неподвижным и затвердел лицом; только на короткой шее выступила вена.

— Одни психи кругом, — пробормотал он и добавил громче: — Закрываемся мы. — Он всё же схватил принесённый стакан и швырнул его в ящик с бутылками. Звон стекла заставил Гермиону отпрянуть. — Счастливого Рождества.

Бармен запирал дверь, а выставленные вон Гермиона и Снейп топтались на тротуаре. Они украдкой обменялись взглядами, однако вместо смущённых улыбок — это надо же выбрать заведение с таким отвратительным обслуживанием! — на лицах проступило замешательство.

— Ладно, — сказала Гермиона, ожидая, пока Снейп плотнее запахнёт пальто на своей худощавой фигуре. — И что дальше?

Он еле-еле повёл головой в её сторону. Только чёрная точка зрачка, мазок света на глазном яблоке свидетельствовали, что он смотрит на Гермиону, вглядывается, запечатлевает в памяти, отчего нестерпимо захотелось спрятать лицо в ладонях.

— Когда родители ждут вас домой? — спросил он.

И тогда она наконец улыбнулась. Безудержно. Потому что на самом деле это была очень плохая идея.