Сэйдзи (джен)

Зеленоватые расплывающиеся огоньки перестали мельтешить перед глазами, обрели отдаленное подобие четкости и, наконец, сложились в цифры: шестерка и два ноля. Противная трель будильника ввинтилась в висок хирургическим сверлом и суматошно заметалась внутри черепа. Скрипнув зубами, Огата потянулся выключить пиликающего мучителя и медленно сел на кровати, с тоской бросив взгляд в окно. Рассеянный утренний свет просачивался сквозь неплотно задернутые шторы, сигнализируя о том, что мир проснулся. Замечательно. Теперь ему обеспечена мигрень до конца очередного отвратительного дня.

Огата прикрыл глаза, мягко откидываясь на подушку и мечтая, чтобы сегодняшний день не начинался. Зачем он вообще поднялся в такую рань? Перед глазами всплыла пестрящая пометками сетка расписания игр, вызванная незначительным усилием годами тренированной памяти. Защита Дзюдана. Второй матч против Кураты-будь-он-неладен. И какой садист ставит в расписании титульные партии по понедельникам?

Первую игру из утвержденных правилами пяти Огата Дзюдан Госэй выиграл с разницей всего лишь в три с половиной моку. Мало. Очень мало. Курата Ацуси сильный игрок, даром что пока только седьмой дан, рейтинг не отражает его уровень достоверно. Рейтинг вообще давно перестал отражать истинную силу игроков, как и наличие титулов — уж Огате-то это точно известно. Дело вовсе не в бумажке с печатями Нихон Киин, не в присутствии твоего имени в списке держателей титулов Большой семерки и даже не в количестве выигранных партий. Дело в желании победить любой ценой. В жажде взобраться на плечи предшественника, безжалостно растолкав по пути остальных претендентов, искренне наслаждаясь скоростью их падения. Вот как берутся титулы — в битве, через проигрыши, неудачи и разочарования, под грузом которых ты не ломаешься, а лишь яростнее лезешь вперед. Вот в чем сила игрока — в воле к победе...

Отлично, с самого утра «любимые» размышления. Почему бы вместо всей этой бесполезной философии просто не сосредоточиться на предстоящей партии? Резко напомнила о себе боль, пульсируя, забилась в левом виске и мгновенно вытеснила из головы все мысли, не дав им даже до конца оформиться. Придется снова глушить обезболивающее. Потянувшись к тумбочке, Огата высыпал из прозрачной баночки на ладонь сразу три таблетки и проглотил, запивая водой. Должно подействовать.

Когда он вообще в последний раз нормально спал? Не вспомнить так сразу. Года два назад, или около того... Хотя, себе можно не врать — перед партией пятого тура в лиге Хонъимбо. С Тойей Акирой, своим учеником, тогда еще третьим даном. Огата уставился пустым взглядом в темный потолок, вспоминая ту игру, каждый ход, дававшийся неимоверным трудом, свою вымученную победу, высосавшую из него все силы до капли, глаза Тойи-куна после его, Огаты, глупых, совершенно лишних слов... Ч-черт. Сколько раз он мысленно клял себя за эту выходку, продиктованную сбежавшим из-под контроля страхом. Уж себе-то надо признаться: это был именно страх. Панический, захлестнувший с головой, затопивший сознание, подобно вышедшей из берегов реке, оставивший его наедине с одной-единственной бьющейся в агонии мыслью: «Уже так близко!» — обернись через плечо и увидишь горящие азартом глаза преследователей. Но… Даже в таком состоянии не стоило бить настолько подло и слишком откровенно в лоб. Он лишь показал свою слабость, дал повод остальным думать, догадываться, что он, Огата Дзюдан Госэй, блестящий ученик Тойи Мэйдзина, один из лучших на данный момент профессионалов в Японии боится собственного ученика, младшего игрока, только начинающего долгий тернистый путь по дороге великого мастерства.

Да, он боится их, молодых соперников, наконец встретившихся и карабкающихся на вершину мира го вдвоем, цепляясь и подгоняя друг друга, черпая в своем соперничестве дополнительные силы, второе дыхание. Он боится всю талантливую молодежь, идущую за Тойей и Шиндо — своими вождями — по им самим когда-то пройденному пути, решительно настроенную отобрать титулы у старой гвардии. И это не паранойя, а объективно обоснованный страх. Однако это не та информация, которую стоит сообщать всем и каждому. Это его тайна, и тайной должна остаться. Но с этим надо что-то делать, иначе оно станет его концом, потому что страх — самый сильный противник.

После той партии он играл в официальных матчах с Тойей Акирой еще дважды в отборочных турнирах. И оба раза выиграл с минимальным преимуществом. И оба раза лишь протокольно здоровался и подчеркнуто вежливо прощался с бывшим учеником, угрюмо встречая его решительный холодный взгляд до и ледяные, горящие сдерживаемой яростью глаза после игры. Очередная встреча предстоит им скоро в лиге Мэйдзин. Только ками-сама знает, как она завершится…

Время. Огата потряс головой, отгоняя панические мысли. Надо просто собраться и ехать в Киин, проиграть титульный матч по неявке из-за глупой головной боли и хронической бессонницы — верх идиотизма.

* * *

— Финал сорок вторых игр за Дзюдан. Держатель титула Огата Сэйдзи Дзюдан Госэй против претендента Кураты Ацуси, седьмой дан, игра вторая, — официальным тоном произнес распорядитель. — Прошу провести нигири.

Очередная молоденькая девчонка из инсеев взбудораженно прикусила кончик карандаша и приготовилась вести запись партии. Амано-сан уселся со своим вечным истрепанным блокнотом ближе к выходу, так удобнее бегать отправлять горячие новости в редакцию. Идеально выглядящий в своем светлом костюме Огата привычным жестом поправил очки и безразлично воззрился на сидящего напротив: все тот же улыбающийся добряк Курата беззаботно потягивал чай из кажущейся крошечной пиалы, в своем мятом пиджаке и явно несвежей сорочке отчетливо смахивающий на слегка придурковатого бездомного. Но так он выглядит только до начала партии. Уж его-то этот образ не обманет — слишком хорошо он знает сегодняшнего противника.

Огата скривил тонкие губы в, как он надеялся, самой гаденькой из имеющихся в арсенале ухмылок. Судя по досаде, мелькнувшей во взгляде оппонента, ему удалось выразить свое отношение к происходящему верно: высокомерное презрение и напускное безразличие всегда были его самым надежным щитом против страха. И лучшей атакой на противника. Одновременная защита и нападение. Все как и на гобане. О, отлично! Ему играть любимыми черными. Именно черными он взял Дзюдан — свой первый титул — и сегодня у него есть хороший шанс приблизиться к его успешной защите. В очередной раз.

— Удачной игры.

— Желаю удачи.

Итак. Курата в последнее время играет весьма… оригинально и напористо. Первая партия показала, что обычный выжидательный стиль Огаты — не самое эффективное оружие против него. Надо вынудить соперника обнажить слабости и без промедления воспользоваться ими. Ну, это он умеет. То, что последнее время Огата играет осторожно, не означает, что он играл так всегда или что это его истинный стиль, как и то, что он не может быть агрессивным или изобретательным. При, кхм, излишне творческом подходе к игре появление слабых мест неизбежно, а значит, нужно лишь немного подтолкнуть соперника к совершению ошибки. Например, вот этот откровенно слабый ход Кураты, если он продолжит в том же духе — проиграет, не добравшись даже до середины тюбана.

Стоп.

Огата на миг задержал дыхание, словно погружаясь в себя, его рука с зажатым между пальцев прохладным камнем замерла на полпути от чаши к золотистому боку гобана. Что это за ход? Бесполезный заброс в пункт на нейтральной территории? Надеется расслабить и сбить с толку? Что? Что это? Время словно замедлилось, стало вязким, как густой туман поутру, окружающий мир исчез, на один удар сердца приходилась целая вечность полета мысли. Он видел. Видел следующие ходы, свои и Кураты, приводящие черных в изящную, чертовски изобретательную ловушку. Это не ошибка. Огата дернул уголком рта. Он не раз и не два играл официальные матчи с Шиндо Хикару, он видел сумасшедшую, сбивающую с толку тактику Яширо Киёхару — новых подопечных Кураты-сана. Не говоря уж о том, что регулярно просматривал кифу всех матчей «золотой молодежи». Он уверен, что никакая это не ошибка, а изощренная хитрая ловушка. Но ведь ловушка срабатывает лишь тогда, когда оппонент не успевает ее разгадать и обойти или перевернуть в свою пользу. Ухмылка его стала шире и определенно точно гаже. Он не первый год в этом мире и хорошо умеет читать игру, а потому Курата не дождется нужного ответа для того, что он задумал. Осторожность и наблюдательность еще никогда не подводили Огату, так что он просто проигнорировал кажущийся ляп соперника и в награду получил быстрый раздраженный взгляд Кураты.

Пальцы привычно перебирали холодные гладкие камни в чаше, это всегда его успокаивало; глаза напряженно следили за возникающим на доске узором — на застывшей маске лица они были единственной живой частью. Да. Вот оно. Курата забыл прикрыть брешь в своей обороне слева, увлекшись попыткой влезть на территорию Огаты. Теперь важно грамотно этим воспользоваться, чтобы противник не сразу понял, что именно задумано. Когда увидит, будет уже поздно. Сейчас Огата выигрывал около восьми моку с учетом коми. Все еще мало, но лучше, чем в предыдущей партии, надо бы аккуратно закрепить свое преимущество, пока игра не перетекла в ёсэ — долгие розыгрыши никогда не были его сильной стороной.

Черный-белый-черный-белый-черный... только два цвета ритмично сменялись перед взором, сливаясь в единое контрастное пятно, словно гротескно искаженный символ инь-ян. Мерный стук камней о древесину убаюкивал сознание, мечтающее оказаться где-то подальше отсюда в тишине и покое. Сколько уже прошло времени из положенных по регламенту часов? Тонкий ручеек боли начал пробиваться сквозь мощный заслон анальгетика — хорошо, что он принял еще пару таблеток перед игрой. На периферии зрения что-то мелькнуло, привлекая внимание: Огата поднял воспаленные глаза от собственных рук и вдруг осознал, что последние ходов… двадцать сделал на автомате. Бросив с виду равнодушный взгляд на доску, он тихо выдохнул, стараясь скрыть подкатывающую к горлу панику. Не успел. Не успел ничего фатально испортить, преимущество все еще на его стороне, хоть и минимальное. Его ход. Да, все верно, не дать этой группе белых выжить — и дело будет сделано.

— Я сдаюсь, — словно через заткнувшую уши вату он услышал тоскливый голос Кураты, а сразу за ним объявление о его второй победе, щелчки фотокамеры, гомон, какие-то вопросы... Перед обсуждением есть несколько минут, надо выйти и покурить. Иначе он, на радость всем присутствующим, просто-напросто грохнется в обморок прямо на гобан, уничтожив изящную монохромную роспись, только что созданную их противостоянием.

Огата медленно поднялся на затекших от долгого сидения ногах и, игнорируя окружающих и стараясь не шататься, не спеша вышел из комнаты. Свежий мартовский воздух, льющийся из открытого окна в коридоре, позволил наконец нормально вздохнуть и слегка развеял липкий морок в голове. Дрожащими от напряжения пальцами он вытащил сигарету из мятой пачки и долго не мог вымучить огонь из зажигалки, чтобы прикурить.

Втянув ядовитый дым, Огата поднял очки на голову и закрыл слезящиеся от недосыпа глаза. Зачем он здесь? В коридоре Нихон Киин. На матче защиты своего титула. В этом мире — мире го. Он ведь устал. Он потерял нечто, что раньше вело, толкало его вперед. Что-то, что помогло ему сдать про-экзамен на первом месте, без единого поражения; пойти учеником к Тойе Койо, стремиться стать лучшим...Что давало стимул лезть на вершину, сбрасывая по пути всех встречающихся противников. Что-то сломалось в нем, и даже не тогда, когда он прилюдно облил своего ученика грязью, — в тот момент оно безвозвратно осыпалось острыми осколками. А начало трескаться, как хрупкая ваза эпохи Хэйан, намного раньше: когда Огата впервые почувствовал, когда признался самому себе, что боится больше, чем любит играть. И тотчас проклял себя за эту слабость. С тех пор все, что он делал: гонка за титулами, за победами, желание превзойти всех профи, — превратилось из мечты стать лучшим в попытку убежать, оторваться от преследователей, от пресловутой новой волны игроков. Сильных. Талантливых. Смелых. Таких, каким он сам был пятнадцать лет назад. Был.

Вот когда Огата понял, что больше не жаждет постигнуть высшее мастерство, что он потерял желание занять вершину, заполучив все титулы го, его не волнует свое будущее в этом мире. И будущее японского го его тоже не волнует. А беспокоит и страшит его только собственное неизбежное падение — ведь именно он скоро окажется на пути идущих вверх, и именно его спихнут так же, как он сам спихивал предшественников по дороге к вершине — легко, небрежно, не удостоив прощальным взглядом и словом.

— Огата-сан, все ждут только вас для обсуждения партии. И вы же помните, что обещали мне небольшое интервью для «Еженедельника го», — Амано-сан улыбчиво подмигнул — в своем репертуаре.

Он с сожалением стряхнул пепел и затушил окурок о донышко пустой пепельницы; призрачный сизоватый дымок красиво закручивался спиралью, отравляя чистоту весеннего вечера. Спрятавшись за привычными стеклами очков, Огата равнодушно захлопнул створку окна, оставляя лишь душный прокуренный воздух коридора.

* * *

Он не запомнил, как добирался домой, и, сколько это заняло времени, тоже не знал. Судя по тому, что ключи от машины обнаружились в руке, вел он сам, удивительно, что остался жив, в таком-то состоянии. Кое-как разувшись, Огата отшвырнул ботинки и привалился спиной к двери. Нарастающий гул в голове не давал сосредоточиться ни на одной мысли, перед глазами мелькали разноцветные круги, вызывая тошноту, в ушах противно звенело на одной высокой ноте, словно лопнула невидимая струна в мозгу, отвечающая за настройку звука. Видимо, последняя порция обезболивающего стала лишней, но без нее Огата вряд ли смог бы внятно выражать свои мысли на обсуждении да еще давать дурацкое интервью приставучему журналисту.

Держась за стену рукой, он наконец добрался до ванной комнаты и сунул голову под струю холодной воды. Мокрые волосы противно прилипли к щекам, запуская ледяные ручейки за воротник рубашки, однако цветные хороводы перед глазами прекратили бесконечную карусель, и дышать стало чуть легче. Но головокружение не отступало до конца. В таком состоянии ему не уснуть точно, а завтра опять день забит до предела — как, впрочем, все его дни. Кажется, у него в баре оставался виски. Как там говорится, клин клином вышибают? Радикальная мера, но Огата Сэйдзи тоже умеет совершать рискованные ходы. В пластиковой баночке обнаружилась пара оставшихся плоских кругляшков — надо будет выписать новый рецепт.

Последним, за что смогло уцепиться уплывающее в сонную муть сознание, было назойливое мигание красной лампочки автоответчика.