Маленькие трудности при написании великих книг (джен)

— Это всё? — осведомился несостоявшийся маньяк таким тоном, будто фразы о том, что его крестник связан на каком-то уровне с Волан-де-Мортом, да ещё к тому же должен его уничтожить, было недостаточно.

— Всё, что нам точно известно на данный момент, — лениво повела плечами Миранда.

Этот лёгкий, едва заметный жест заставил величайшего героя магического мира насторожиться. Блэк не заметил, подростки были ошарашены новостью, Гилдерой точно знал, что значит и движение, и на первый взгляд случайно затесавшееся в предложение слово «точно». Он уже как-то попадался в эту ловушку: Миранда и Мэтью явно выяснили что-то ещё, но пока это было не достоверно. Мало информации, сомнения, однако тот факт, что они знают ещё что-то, но по каким-то причинам предпочитают молчать — хотя вроде как должны были рассказать всё — не мог не насторожить.

Журналисты вообще с того момента, как пересекли порог кабинета директора Хогвартса — где тот должен был посвятить их в детали, дабы они по мере сил и возможностей помогли ему разузнать некую крайне важную, по его словам, информацию, — не страдали особой разговорчивостью. Где-то пропадали днями напролёт, активно задействуя свои источники и, что особо подозрительно, практически не вешая на издательство немалые расходы, которые им, как видно, приходилось нести: намётанный глаз Локхарта пару раз выхватывал чуть торчащие из открытой сумки дорогую бутылку коллекционного вина, редкий томик воспоминаний какого-то совершенно занудного учёного, запомнившийся ему исключительно тем, что на последнем благотворительном аукционе за его близнеца дали больше, чем за его дом. Эти и многие другие не самые дешёвые вещи появлялись и исчезали явно не просто так, в противном случае Уэлш не стал бы их гордо именовать инвентарём для развязывания языков.

Насколько сильно на данный момент удалось развязать языки и какие именно скелеты вывалились из шкафа лорда, на данный момент Гилдерой пока не знал, но вот запашок крупных проблем он чувствовал уже сейчас. Едкий — заставлявший самоуверенную Миранду вздрагивать от каждого подозрительного шороха, опасный — практически полностью стеревший с лица журналиста извечную усмешку, что теперь появлялась крайне редко и свидетельствовала больше об измотанных нервах, чем о действительно бодром настрое.

На Гарри даже усечённая версия новостей подействовала так же. Как видно, он был готов лезть в пекло, драться с превосходящими количеством и качеством противниками, смеяться в лицо самому Волан-де-Морту, но вот от одной мысли об убийстве мальчишка сник.

— Это значит, — неуверенно начал он, — я должен…

— Либо ты его, либо он тебя, — жизнерадостно пояснил Мэтью.

— Понятно.

В комнате повисло молчание, которое даже недовольно поглядывающий на них Блэк не рисковал нарушить. Собственно, крёстный Гарри был именно тем, без кого во всей этой истории было бы просто прекрасно: меньше проблем, криков, влезания в неприятности, но в то же время он был ещё и тем, без кого, по мнению Гилдероя, обойтись было никак нельзя. Во-первых, несостоявшийся маньяк всё-равно бы во всё это влез: он же, как и Гарри, не сможет усидеть на месте, коли рядом что-то происходит. Во-вторых, им позарез был нужен кто-то, кто знал замашки чистокровных сторонников лорда, стан врага изнутри, так сказать, — тут Блэк был жизненно необходим, поскольку одно знание любимой сестрёнки Беллы чего стоило. В-третьих, им нужен был кто-то, готовый ради Гарри на всё, — рисковать «избранным» не вариант, да и себя подвергать опасности тоже как-то не сильно хотелось. Ну, и самое главное — в-четвёртых, — штаб-квартира/база/убежище/логово заговорщиков/штаб сопротивления и ещё с четыре десятка названий, коими можно было бы окрестить место, где они будут вынашивать план, было жизненно необходимо, но подходящей жилплощади под него не было.

Лондонские квартиры агента и журналиста категорически не годились — они были слишком маленькими и к тому же наполовину заброшенными. Пребывающие в вечном водовороте событий лучшие работники издательства появлялись там редко и, по сути, использовали их как место, где хранятся вещи и где можно передохнуть пару часов. Дом самого великого писателя был у всех на виду, на слуху, и потому его хозяин не безосновательно подозревал, что пожирателям может не понравиться любая подозрительная активность в нём, и тогда с домом можно будет попрощаться. Так что старый дом Блэков был более чем выгодной кандидатурой, что и подтвердил его новый хозяин, сказав, что даже если здание однажды утром взлетит на воздух, то он будет только рад.

Дополнительным плюсом ко всему этому шло то, что дом был просто-таки напичкан магической защитой — правда, замешанной исключительно на чёрной магии — по самое не балуйся. Как видно, семейная паранойя Блэков ни в чём не уступала Грюмовской, а если добавить к этому обилие маглов по соседству и тот факт, что им явно было что скрывать, то она смело давала ему очков двести форы. Дом и безо всякой дополнительной защиты брать надо было исключительно штурмом, а уж о том, чтобы подслушать о происходящем в нём, не могло быть и речи.

Особенно по части защиты выделялась маленькая комнатка на первом этаже.

Небольшая, зато самая светлая в этом и так излишне тёмном доме, который, казалось, высасывал весь свет, отчего даже днём в комнатах царила мрачная и крайне нездоровая атмосфера. Причина её светлости была проста: в ней хранилась и выставлялась напоказ гордость, честь и главное богатство семейства Блэков — родословная. Да, это было не какое-нибудь замшелое генеалогическое деревце, что рисуют магловские аристократы — кто они такие, собственно, эти самые аристократишки по сравнению с одним из самых знаменитых, самых богатых, а главное, самых чистокровных родов Англии?! — строго говоря, это было даже не дерево, а скорее схема, поскольку не было в ней привычной для всех подобных структур вершины, на которой располагалось имя основателя.

Нет, самый-самый-пресамый первый Блэк тут, конечно, был, но вот только не он один возглавлял эту стену почёта. Ещё в первый раз, когда Гилдерой побывал в этом доме, он отметил, что задумка «древа» была не в том, чтобы отследить линию рода, а в том, чтобы показать, насколько он чистокровен и сколько всяких разных знаменитых волшебников можно к нему приписать, если начать засчитывать дальних-предальних родственничков. Здесь были не просто учтены все, кто вступал в брак с представителями семейства, чтобы показать потомкам, насколько те были достойны этого союза, приводились уже их собственные древа. В результате этого опутанные сложной сетью только выглядящих как побеги веток стены комнаты были даже не родословной, а схемой степени родства всех чистокровных семейств, с которыми Блэки успели породнится.

Это была комната-алтарь, куда водили гостей. Комната, в которой не было ничего, что могло бы помешать созерцать эти стены. Комната, защищённая такой прорвой заклятий, что даже мечтающий взорвать магловским динамитом дом Блэк был вынужден признать, что дом-то рухнет, а вот комната будет стоять. Собственно, именно в этой комнате и было решено провести первое собрание штаба сопротивления.

— Давно вы узнали? — спросил наконец Гарри, когда молчание стало совсем уж нестерпимым, а Гилдерой был уже практически уверен, что с минуты на минуту найдёт наконец на одной из стен свой портрет, поиском которого он был занят весь последний час.

— В Хэллоуин.

— И целых два месяца молчали?! — треснув по столу, с негодованием воскликнул Блэк.

— Ну извини, лично я под Империо больше не отчитываюсь тёмному лорду, а говорить остальным Дамблдор запретил, — ответил вместо Локхарта Уэлш.

Это, как ни странно, подействовало.

— Вы поэтому отдали мне череп, да? Чтобы он не смог влезть мне в голову?

Гилдерой сухо кивнул. Отпираться было бесполезно, особенно учитывая тот факт, что упомянутый он попросил забрать с собой из Хогвартса.

— Но если он может влезать мне в голову, то ведь, возможно, он однажды сможет…

— Вовсе не обязательно, — прервала Гарри агент. — Ваша связь уникальна, и потому с уверенностью ничего утверждать нельзя, но мы с профессором Дамблдором считаем, что подобное маловероятно. Вряд ли он сам осознаёт, насколько сильно вас связал тот ритуал воскрешения, а раз так, то боюсь, он пока сам не знает о том, что ты чувствуешь его. Как только узнает, у нас, безусловно, могут возникнуть определённые проблемы, но на данный момент беспокоиться об этом глупо.

Гермиона громко фыркнула, выражая своё несогласие с такой позицией, и Миранда поспешила пояснить, что опасаться проникновения лорда в мысли Гарри и по поводу его возможного взятия под контроль на фоне того, что тот хочет попросту убить подростка, по меньшей мере глупо. Можно, конечно, попытаться обучить Гарри защищать своё сознание, но лично она считает, что куда полезней будет заняться изучением заклинаний, которые помогут в борьбе против пожирателей. К тому же череп не единственная защита, по словам Дамблдора, хоть защита матери уже не действует в полной мере, маловероятно, что лорду будет комфортно в случае, если он сможет-таки проникнуть в сознание гриффиндорца.

Красочно и уверенно описывать силу любви, которая в итоге и должна помешать в осуществлении столь мерзкого деяния, мог только сам директор Хогвартса. Во всяком случае, в исполнении его верных помощников это звучало не столь убедительно, а порой и вовсе смешно, но спорить никто не стал.

Мэтью же и вовсе, желая то ли добить, то ли вселить уверенность в подростка, ободряюще похлопал его по плечу.

— Мой тебе совет: влюбись в какую-нибудь девчонку. Лорд тебе в мысли полезет, а там романтические стихи собственного сочинения и раздумья о том, как вы назовёте вашего первенца. Его неделю тошнить после этого будет!

Однако после рассказанного тошнило почему-то вовсе не Волан-де-Морта. Лорд где-то строил козни, плёл интриги, мучил маглов, а может, и просто спал после неправедных трудов. В любом случае, он вряд ли сейчас сидел стиснув руки, безучастным взглядом глядя перед собой, пытаясь осмыслить услышанное, как это сейчас делала грифиндорская троица.

— Не знаю, как у вас, а у меня это самое худшее Рождество за всю мою жизнь, — мрачно выразил общий настрой Уизли, когда Блэк, чтобы хоть как-то поднять настроение, позвал всех на праздничный ужин.

В тот момент все с ним согласились, пожелав друг другу, чтобы это так и осталось и чтоб больше подобных новостей не было.

Согласились, пожелали, но сами не поверили.

Мэтью и Миранда дали им всего неделю на то, чтобы прийти в себя. Окончательно осознать, принять, смириться с неизбежным.

Маленькая комнатка сильно преобразилась за это время, помимо стола и семи стульев, что были тут в первый раз, теперь появились массивные шкафы, полки, стеллажи и витрины, чьё назначение было не столько в том, чтобы вместить в себя всё необходимое на их взгляд для борьбы с Волан-де-Мортом, сколько в том, чтобы скрыть за собой стены с ненавистной Блэку родословной. Это противостояние дома и его хозяина не переставало удивлять его гостей, поскольку, хоть дом и принадлежал ему, но, как и безумный эльф, всячески мешал.

Украшающее стену древо было неприкосновенным для всех: ему были нестрашны ни время, ни магия, ни огонь, ни прочие неприятности — повредить его мог только хозяин дома, что с успехом и продемонстрировала матушка Сириуса, проделав дыру в том месте, где раньше было имя её старшего сына. Упомянутый старший сын, несмотря на полученный статус хозяина, по-прежнему был бессилен. Словно сама сила, что дремала в старых стенах, защищала их от него, не давая не то что повредить — закрыть стены от посторонних глаз. Картины падали на пол, не пойми откуда вылезшие жучки в прямом смысле сжирали мебель, которая начинала сама собой гнить, едва её ставили в комнату. Массивный огромный шкаф, служивший ещё прапрадеду Сириуса, развалился уже через четыре дня. Его восстановили магией, прогнали паразитов, но, уже сейчас краем глаза поглядывая на потемневшую и источающую запах гнили махину, Гилдерой понимал, что это не надолго и рано или поздно процедуру придётся повторить.

Сириус Блэк предпочитал делать вид, что всё в порядке: домовик сошёл с ума, дом просто старый, а мебель слишком вкусная для насекомых — пусть жрут, ему не жалко. Однако даже он не смог делать вид, что всё в порядке, после того, как они вынырнули из последнего воспоминания, что им показал омут памяти.

Оно и неудивительно, положение из тяжёлого, мягко говоря, переквалифицировалось в критическое, поскольку выяснилось, что, хоть победить Волан-де-Морта и можно, но сложно.

Вот скажите, как вы будете побеждать любого волшебника? Вы вызовете его на честную дуэль, где в результате боя, возможно, одержите победу. Ключевое тут слово — нормального волшебника, а не матёрого тёмного мага, который возомнил себя не пойми кем и плевать хотел на правила, законы и, упаси Мерлин, святость любой жизни.

Вариант честной дуэли даже не рассматривался: хватит! Всё, что можно узнать о сочетании «честная дуэль» в понимании лорда, они выяснили ещё в прошлом году, и Гилдерой имел все причины сомневаться, что хоть что-то с тех пор принципиально изменилось. Тёмный волшебник, несмотря на то, что хотел лично убить Гарри, уже должен был понять — и, собственно, прошлый год тому порукой, — что самолично это сделать, конечно, важно, но ещё важней перестраховаться.

Что ж, надо было признать, что он не просто перестраховался, а застраховался от летального исхода на много смертей вперёд, получив фактическое бессмертие без философского камня. Убогое, жалкое, уродливое, но всё-таки бессмертие. Они могли убивать его вплоть до бесконечности, и толку не было бы решительно никакого. У него была куча врагов, море слуг и скелет отца, в котором, согласно заявлениям целителей, находилось аж целых двести шесть костей. Ещё целых двести пять удачных попыток воскрешения!

Сказать, что на этом моменте весь оптимизм, появившийся в них за эти дни, вкупе с тем задором, что был у самого Локхарта после злополучной лекции, как-то быстро испарился, значит не сказать ничего. В одно мгновение стало понятно, почему даже Грюм не смог его за столько лет победить.

— А есть ещё какой-нибудь способ? — робко спросил Гилдерой, отрешённо понимая, что не так сильно он и злится на знаменитого мракоборца. Ну подумаешь, лекция — чёрт с ней. А насчёт того пожирателя, так они же вместе его, получается, победили. Он же, как-никак, тоже участвовал! Да, Грюм просто настолько зазнался, что ему было стыдно попросить о помощи! Побоялся просить, думая, что ему откажут. Откуда ему было знать, что весь такой благородный и ничуть не злопамятный Локхарт…

Мысли о прощении вылетели из головы, едва агент, хитро улыбнувшись, сказала:

— Ну, есть, конечно. Даже два.

— Кроме того, что он сам решит сдаться, — хмуро уточнил Блэк.

— Тогда один. Только он ещё более сложный, чем банальное уничтожение крестражей.

— Что может быть сложнее, чем обнаружить хитро спрятанные, наверняка окружённые самыми сильными чарами осколки души Сами-Знаете-Кого?! — с явным недоверием спросил Уизли.

— Ну не знаю. Может, заставить его раскаяться в содеянном и искренне покаяться во всех своих грехах?

— Я серьёзно!

— Я тоже, — с усмешкой сказала агент, — это и есть второй способ уничтожения крестражей.

— Проще его убить, — устало выразил общее мнение Блэк.

Однако это оказалось ничуть не проще, поскольку, словно желая их добить, агент сообщила им о том, что крестраж не один:

— Согласно нашим подсчётам, их должно быть семь, — уверенно заявила она.

— Может, это всё-таки ошибка? — осторожно начал Гилдерой. — Да, он воскрес, но на тот момент у него был крестраж в виде дневника, а его мы уничтожили.

— Нет, хоть задокументированных случаев изготовления подобного не так уж и много, этих случаев более чем достаточно, чтобы уверенно заявить: от одного крестража с человеком подобные физические метаморфозы не происходят. Тут их было несколько — явно больше четырёх известных нам предметов основателей и дневника, — нахмурившись заметила Гермиона.

У Гилдероя от этого заявления даже голос пропал. Ладно, Миранда и Мэтью, они готовились к этому разговору, но Грейнджер то откуда взяла задокументированные случаи и такую уверенность в голосе?! В привычки гриффиндорки не входило озвучивать домыслы, сплетни, а значит, она не просто где-то читала, но и верила в то, о чём говорила.

— Я читала об этом в древних тайнах могущества, а также это вскользь упоминалось в открытиях, давшихся дорогой ценой. Там довольно однозначно писалось о том, что люди, разбивавшие душу, теряли человечность морально, но не физически. Были лёгкие признаки, но никак не то, что творится с Сами-Знаете-Кем.

— Ты нашла томик древних тайн?! — задохнулся от удивления Уэлш. — Да я всю родню объездил, выискивая, у кого он мог бы заваляться. Там же практически весь тираж изъяли как особо опасную книгу!

— Мне дал Сириус, — виновато сказала девушка, как видно, сама не веря, что побывавшая в её руках книга настолько редкая и опасная.

— Я понятия не имел, что она есть среди них, — буркнул бывший маньяк. — Приказал Кикимеру собрать особо ценные в магическом плане книги, на которые не наложены никакие проклятия и сглазы, и отправить их Гермионе. Она просила литературу почитать на лето, а мне эта макулатура всё равно не нужна.

Повисшая в комнате тишина более чем красноречиво свидетельствовала о том, что думают остальные о «лёгком» чтении гриффиндорки.

— Хорошо, их было пять, но никак не семь! С чего вы вообще взяли, что их семь? — не сдавался Гилдерой. — Мало ли, что он сказал. Число видите ли, красивое и магически сильное. Ему лет-то тогда всего ничего было. Молодость, грандиозные планы, которые он вовсе не обязательно смог воплотить.

— Мы практически на все сто процентов уверены, что пять он создал до того, как ему помешали некие обстоятельства, — при этих словах агента «некое обстоятельство» дёрнулось, но промолчало, поскольку в следующий миг девушка положила прямо перед ними на стол пару невыдержанных в специальном живительном растворе карточек. — Это очень редкая фотография, сделанная незадолго до его падения. Посмотрите на неё внимательно, а теперь сравните с вот этим, — она ткнула в фотографию, лежащую чуть в стороне.

От былой красоты тёмного лорда на фото уже ничего не осталось: с карточки на них смотрел высокий, можно даже сказать, костлявый человек с неестественно белой, отливающей синевой кожей. Собственно, смотрел он не на них, а куда-то в сторону, поскольку фотография была явно сделана впопыхах. Она была кривой и косой, и потому при виде неё любой уважающий себя фотограф должен был схватится за голову и начать причитать, что композиция ужасная, горизонт завален, главный герой не пойми где, да и вообще, в кадре на первом плане какие-то левые люди и вещи.

Все фотографы и матёрые мракоборцы готовы были пожать руку храброму автору, который решился на такой отчаянный поступок и сделал снимок лорда, поскольку до него таких храбрецов либо не находилось, либо они слишком быстро заканчивали свой земной путь.

— Ого, у него тут даже нос есть! — удивлённо заметил Рон.

Собственно, этот нос, похоже, и был главным аргументом в пользу ещё одного неучтённого осколка, поскольку больше физических отличий от нынешнего образа установить было нельзя.

— Может, всё-таки неудачное воскрешение?

— Нет. Судя по всему, были созданы ещё крестражи, причём минимум один.

— Он же всё это время был в лесу! Там не то что людей не было, там даже крестраж пихать было не во что! А потом он вылез, чтобы схватить Гарри, но у него все силы уходили на контроль Мэтью и Риты, и он снова не мог, понимаете?

— Забавно, — вдруг сказал вышеупомянутый гриффиндорец, задумчиво разглядывая вторую фотографию, показывающую теперешний облик. — У него тут глаза змеиные, а на кладбище, когда я с ним боролся, они были просто красными, но не более.

— Что?!

— Ну вот смотри, они красные и змеиные, а тогда они были другими, — пояснил он склонившийся над фото Миранде.

— Значит, два крестража. Два плюс известные пять, итого семь, как и было запланировано.

— Ну хорошо. Один у нас уничтожен, два даже неизвестно как выглядят, но оставшиеся четыре, о которых мы знаем, — есть идеи, где они?

Миранда и Мэтью переглянулись и нехотя заявили, что списка мест пока нет. У них было не так много времени на работу со свидетелями и сбор данных, а Дамблдора, который, как никто понимает лорда и его мотивы, сейчас осаждают Скримджер и Фадж. Оба продыху фактически не дают, прося о посильной помощи и содействии в противодействии панике.

— Собственно, профессор Дамблдор хотел, чтобы мы лишь ознакомили вас с ходом дела, — подытожила агент. — Никто сейчас, разумеется, не пойдёт уничтожать крестраж или выискивать его следы. Сами понимаете, что, несмотря на всё своё тщеславие, Сами-Знаете-Кто не идиот, если мы вызовем подозрение, то он просто перепрячет осколки в другие места. Менее символические, но зато более надёжные в том плане, что мы не будем о них знать.

При этих словах все немного облегчённо вздохнули. Все, кроме самого догадливого волшебника мира, который, как никто иной, умел складывать в уме два и два: страшные тайны Волан-де-Морта и свой не сильно счастливый опыт. Он, сидя на резном стуле, в комнате, отдающей гнилью и сыростью, прекрасно знал, когда наступит «тот самый момент» и появится список мест. Знал, потому как ошибиться тут было просто невозможно. Июнь. Коварный, обманчиво тёплый июнь уже тянул к нему свои мерзкие щупальца, усмехаясь и нахально обещая, что в этом году пробьёт прошлые рекорды по неприятностям.