Маленькие трудности при написании великих книг (джен)

Два часа ночи — это прекрасное время. В это время хорошие маги и маглы спят в своих кроватках, а плохие затевают мерзкие делишки, довольно похихикивая и потирая, словно мухи на стене, лапки в предвкушении скорого торжества. Нет, конечно, согласно статистике, есть ещё полуночники, хорошие маги и маглы, которым выпало ночное дежурство, астрономы, члены клуба любителей летучих мышей и… И есть Гилдерой Локхарт, великий и несравненный сокрушитель зла, победитель всевозможных чудовищ и просто хороший человек. В эту тёмную ночь он тоже не спит, ибо… Ибо Зло не дремлет. Оно лишь выжидает удобный момент, чтоб нанести коварный удар. Вот и в этот раз его подлое нападение пришлось именно на тот момент, когда этого, по традиции, ждали меньше всего: ровно в половине двенадцатого, вероломно и без объявления войны.

Как отпраздновало Вселенское зло свой успех, осталось тайной. А вот что происходило за массивными дверями старинного особняка в одном из фешенебельных районов Лондона, в силу публичности образа жизни его обладателя, было тайной весьма относительной. По крайней мере, для его соседей, агента, директора издательства и пары-тройки журналистов, которые по указке своих издательств оккупировали близлежащие кусты и деревья, выжидая, когда же будет брошен очередной вызов тьме, дабы первыми сообщить об этом событии.

Хозяин дома о присутствии последних был прекрасно осведомлён и в обычное мирное время никогда не отказывал себе в удовольствии будто случайно постоять у окна в новенькой мантии, задумчиво пожёвывая кончик пера и делая вид, что пишет что-то в маленьком блокнотике. В этот раз, однако, ему было не до этого, и позировать он смог бы лишь для бюро ритуальных услуг. Красивее, бледнее и печальнее его в этот миг класть в их продукцию было просто некого.

Миранда это понимала, как никто другой: терпеливо выслушала все причитания, стоически объяснила, что не всё потеряно, они обязательно что-нибудь придумают и, конечно, не бросят его одного. Однако, вопреки словам, бросить его в одиночестве ей пришлось почти сразу же. Камин в кабинете не годился для общения с начальством, поскольку главный предмет разговора обречённо возлежал в своём кресле, а откровенный разговор с Чарльзом убил бы те крохи самообладания, что всё ещё робко теплились в нём.

Быстро сбежав по лестнице, Миранда юркнула в зелёную гостиную. Чарльз ответил быстро: главный плюс всех убеждённых холостяков и любителей посчитать на ночь деньги. Впрочем, возможно, до него просто уже дошли радостные вести. Во всяком случае, долго рассусоливать он не стал и уже спустя пару минут стоял возле агента, отряхивая от невидимой пыли костюм. От обмена любезностями отказались в пользу делового совещания, которое устроили тут же, не отходя от камина. Ситуация была признана серьёзной, опасной и сулящей неплохие дивиденды, если всё пройдёт хорошо.

Как обычно, начинать надо было с героя, которому ещё предстояло напомнить о долге перед человечеством и его драгоценным издательством. Процедура не самая приятная и в других обстоятельствах долгая, поскольку помимо убеждения несравненного автора в необходимости спасения мира надо было ещё и тщательно всё спланировать, организовать, а уж только затем воплотить. Но вот незадача, на это самое «спланировать» времени не было от слова совсем.

Девушка робко постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла внутрь. С момента её ухода здесь мало что изменилось: всё так же тускло горел камин, на столе стояли бокалы и опустошённая в горестном порыве бутылка. К единственным изменениям мрачной картины можно было отнести разве что окончательно поддавшиеся упадническим настроениям многочисленные живые портреты на стенах; они хватались за сердце, пили валерьянку (а самые ушлые и что покрепче), трагически прижимали руку к сердцу, составляли завещание в пользу фонда имени себя. Словом, даже не пытались подбодрить своего пребывающего в какой-то прострации хозяина и оригинал по совместительству. Впрочем, оригиналу всё равно было явно не до них. Погружённый в самобичевание пополам с саможалением, он не нуждался ни в ком и ни в чём. Особенно после того, как прикончил всё праздничное шампанское и высказал агенту, что он думает по поводу своего «отпуска».

Предчувствуя долгую и напряжённую беседу, Миранда села в кресло напротив стола Локхарта. Чарльз важно опустился на диван. Повисла гнетущая тишина.

— Гилдерой, — неуверенно начала агент, — мы хотим тебе помочь.

Герой лёгким жестом махнул в сторону по-прежнему лежащего на столе письма с графиком, красноречиво напоминающим, чем закончилась предыдущая помощь.

— Я извинилась! Неужели тебе этого мало?!

— Нет. Этого даже много, и поэтому это меня пугает, — наконец заговорил он, и что-то в его голосе заставило девушку насторожиться.

— Пугает? О чём ты?

— Сколько мы знакомы?

— Шесть, скоро семь лет, а что?

— Шесть лет, четыре месяца и двадцать три дня. За это время ты с чистой совестью отправляла меня на съедение троллям, телепортировала в деревушку, полную упырей, снимала мне комнату, прекрасно зная, что в том замке орудуют вампиры, подсовывала карту деревушки, где якобы просто пропала пара человек, но, разумеется, о ведьмах ты «не знала», перенастроила мои часы.

— Гил…

— Я носил их часовщику, пока вы с Чарльзом разбирали черновой вариант книги «Духи на дорогах», и за наценку в десять галеонов он тихо и без отчётности установил, что кто-то перевёл лунные стрелки, так что они показывали новолуние вместо полнолуния. Он сказал, что часы помимо мастера мог перевести только хозяин либо даритель. Их подарила ты. За два дня до того, как отправила меня туда.

— Нельзя вычислить оборотня до появления луны, я хотела сделать как лучше!

— Ты всегда делала как лучше. Правда, с той историей с йети ты, конечно, перестаралась. Нет. Я знаю, что во всех иных житейских ситуациях ты за меня горой. Всегда придёшь, поможешь, заработаешь издательству ещё пару тысяч галеонов. Просто меня пугает тот факт, что после всего ЭТОГО ты ни разу не извинилась, а тут… ещё и Чарльза привела. Так что я просто хочу узнать. У тебя наконец проснулась совесть или… или в этот раз всё действительно настолько плохо?

Девушка с тяжёлым вздохом молча опустила голову на руки, зарывшись пальцами в густые каштановые волосы. Всё было действительно плохо.

— Мы всегда тщательнейшим образом готовились. Ты получал полную информацию, все необходимые средства и инструменты. Просто я старалась подтолкнуть тебя к некоторым действиям, — робко начала она, сама не понимая, куда делась её решимость.

Всё происходящие казалось ей в корне неправильным. Стены будто давили на неё, заставляя чувствовать себя слабой и незначительной. А ещё его слова. Долетая, как сквозь туман, они проникали в самое её сознание. Жестокие, справедливые слова о том, как она была неправа, о том, что все их операции лишь продукт её… Стоп. О чём он вообще говорит?! Они же вместе разрабатывали все детали предстоящих подвигов! Можно подумать, это была её вина, что практически всегда что-то шло слегка не так. Упыри? При чём тут деревушка, которую осаждали упыри? Да, она сама вручила ему порт-ключ, но это нужно было для восторженных свидетелей, которые не могли знать, что две недели перед этим они чуть ли не ночевали возле этой самой деревушки, собирая всю возможную информацию, расчерчивая карту на квадраты, чтоб выбрать оптимальные места для расстановки ловушек, запоминая, откуда и как появляются упыри, чтоб с максимальной эффективностью составить примерную схему всего предстоящего «геройства». Да, возможно, она не всё это время была с ним, но кто-то же должен был прикрывать его отсутствие, создавая видимость кипучей деятельности в Лондоне. И эти вампиры… Сняла комнату. Конечно, сняла комнату, а что ещё было делать? Они же умные теперь пошли, при появлении в городках посторонних, которые тащат с собой кучу странных приспособлений, мгновенно переходят в спящий режим. Залезет такой в какой-нибудь неучтённый потайной ход — и в спячку месяца на четыре. Или того хуже: прыг в окно и полетел к тётушке в соседний замок. Даже любимый гроб и пухленькие, розовощёкие от крови крестьянки не удержат. Вот и пришлось снимать комнату, представлять туристом. Но она же добыла карту замка! Соблазнила того наивного магловского полицейского, чтоб получить список пропавших без вести и умерших от «лёгкой» кровопотери, чтоб составить расписание вампирских поздних ужинов, чтоб Гилдерой, не дай Мерлин, не заявился туда, пока эта тварь была голодной. И вообще, она… И вообще, почему… И при чём тут часы, если он сам…

Её голова резко дёрнулась вверх, в карих глазах блеснул настолько дьявольский огонь, что все вредноскопы разом включились и вызвали подкрепление в виде службы охраны магического правопорядка и охраны издательства. Быстрым взмахом палочки Миранда обезвредила испускающие умиротворение цветы, посредством открытия настежь окон и отправления цветка вместе с горшком прямо на голову слишком ретивому, но не сильно умному писаке, что таился под окнами, с интересом гадая, почему в доме в столь поздний час ещё не спят. Цветы были одной из первых после встречи с василиском просьб Локхарта, который клялся, что ему они необходимы, и что эти испускающие волшебный аромат растения — то, что нужно для его несчастной нервной системы. Что ж, придётся ему свою прелесть теперь лично выуживать из помойки, поскольку на долгую память агент оставила лишь маленький серебристый цветочек, который мгновенно сник, едва она его сорвала — настойка роста, усилитель аромата и ещё что-то, влитое пару минут назад, не успело закрепить эффект на этом хрупком растении, удесятерив его в целом безвредную сущность, но тем самым высосав его силы практически подчистую.

В этот же миг раздался хлопок, и в комнате уже было с десяток волшебников, чьи добрые лица явно свидетельствовали о том, как они жаждут увидеть нарушителя спокойствия. Их и честных граждан в лице нанимателей. По счастью, чуть растерянного лица Чарльза Хэтэуэя было для них более чем достаточно, чтоб решить, что всё в порядке. Особо ретивого командира отряда Миранда удостоила коротким кивком и сухим «обсуждали детали нового контракта, я просто высказала, что с ним сделаю я и наши деловые партнёры, если он придёт на церемонию выхода книги в той розовой мантии с кристаллами сваровски».

Никакой такой мантии, конечно, не было и в помине, но… Но охрана слишком хорошо знала милые причуды своего клиента, а чудный характер агента не был ни для кого секретом. Потому, быстро раскланявшись с Чарльзом, они поспешили покинуть помещение, лишь главный задержался, чуть прищуренным взглядом уставившись на сидящего за столом. Заметив это, агент, чуть смягчившись, бросила ему:

— В издательстве, через семь минут, — и снова повернулась к сидящей за столом фигуре.

Фигура, словно ничего не замечая, продолжала бубнить заученные слова про тяжкую жизнь, суровую долю, превратности судьбы, жестокий мир и чудовищную бесчувственность, которую она, Миранда, демонстрирует прекрасному и несравненному герою.

Если бы у этого существа в кресле были чувства или предчувствия, оно бы давно забилось под стол при виде едва сдерживающей ярость агента. Во всяком случае, именно так поступил бы настоящий Гилдерой Локхарт. Но…, но его тут не было.

Две короткие вспышки произнесённого сквозь сжатые зубы заклинания, и в кресле осталась лежать лишь парадная мантия.

— Что за, — удивлённо прошептал мистер Хэтэуэй, с удивлением разглядывая брошенный предмет гардероба, который сиротливо лежал на том месте, где ещё с минуту назад сидел его лучший писатель.

— Ушёл. Ушёл негодник! — взвыла девушка, наконец дав волю чувствам и ввернув напоследок настолько замысловатый эпитет, что его истинную ценность смог бы по достоинству оценить только филолог со стажем. Ну или работник порта после трудной недели, задержанной зарплаты и третьего стаканчика в ближайшем пабе.

Быстро крикнув на прощание, что она его из-под земли достанет и обратно в эту землю с удовольствием — лично — зароет, девушка решительно шагнула в камин, назвав адрес издательства.

Оставшись один, Чарльз осторожно подошёл к креслу. Задумчиво посмотрел на то место, где находился так ловко проведший их морок. Окинул взглядом небольшую картинную галерею, где Локхарты всех мастей поздравляли друг друга с успешно сыгранным спектаклем и шумно восхищались своими незаурядными актёрскими талантами. И надо было отдать им должное, спектакль был действительно хорош, вот только малость переигран. Совсем не в духе Гилдероя. Слишком много умных слов в течение трёхминутной речи, но… Но ведь хорош! Почти провёл его и Миранду. И даже бросил свою любимую мантию.

* * *

Гилдерой Локхарт бросил не только новую мантию, гордость волшебника, честное имя кавалера ордена Мерлина третьей степени, но и все свои баночки-скляночки с кремами, духами и лаком для волос. Всё, что он взял с собой, — это «ту самую» книгу, немного денег, шкатулочку с особо ценными письмами и своё желание жить. Именно желание жить помогло ему выскользнуть из дома, минуя все хитроумные ловушки и сигнализации. Желание жить и всё та же незабвенная книга, в которой Грюм ещё в первых уроках вдалбливал нерадивым ученикам, что:

1) Твой дом — твоя крепость. Если твой дом обвешан чужими заклинаниями, которые ты в нужный момент не можешь снять или обмануть, это не твой дом и тем более не твоя крепость.

2) План отступления надо обдумать заранее, а не в последний момент.

По сложившейся традиции, план отступления Гилдерой всегда и везде разрабатывал в первую очередь. Что бы там он ни приказал говорить мороку, рассчитывая надавить на совесть Миранды, о том, что она всегда цинично швыряла его на амбразуры, на самом деле это было немного не так. Да, агент всегда ловко подстраивала некоторые события, но подготовка всегда была на первом месте, и его шансы на провал, надо было признать, были действительно минимальными. Также надо стоило упомянуть, что именно её помощь в добывании информации составляла половину успеха.

Просто каждый раз всё шло немного не по плану.

Ни местные, ни Миранда, ни, конечно, он сам, не могли подозревать, что йети будет не один. И что эти полоумные крестьяне ни разу за все годы не додумались вместо того, чтоб с криком «Йети! Йети! Спасите, помогите, убивают!» сбегая с места встречи, приглядеться и запомнить особые приметы. В итоге, когда в хитроумную ловушку, венец магической и инженерной мысли Локхарта и пары-тройки волшебников, чьи имена история не пожелала сохранить для потомков, попал злополучный представитель столь редкого вида, выяснилось, что он был слегка не один. Выяснилось, что их было слегка больше, на пару десятков. Выяснилось, что у них ни много ни мало, а конфликт на грани войны. Выяснилось, что-либо Гилдерой Локхарт спасает добрых йети и свою жизнь, либо он отправляется на ужин к их менее гуманным собратьям, которые не понимают всей прелести быть вегетарианцами.

С оборотнем вообще случилась дурацкая история. Об оборотнях почему-то известно очень мало (кроме того, что лучше с ними не встречаться). Однако он был уверен, Миранда была уверена, а оборотень… оборотень оказался слишком быстрым для механической ловушки, слишком умным для снотворного, которым щедро напичкали сделанную на заказ куклу в человеческий рост и которая просто обязана была его соблазнить запахом человеческой плоти, слишком вертлявым, чтоб в него можно было прицелиться обездвиживающим или чем-то в этом роде. В итоге в тот день самого прекрасного и великого волшебника мира спасла излишняя предусмотрительность и план отхода, во время спешной реализации которого всё в очередной раз пошло немного не так, как надо.

Спешно отступая в сторону заботливо расставленной ловушки за номером семь, которая была последней в запасе и которую поставили чисто для очистки совести, совсем не надеясь, что до неё дойдёт очередь, Гилдерой, как и положено во всех произведениях его любимого жанра, неловко поскользнулся и упал. Тут бы, конечно, конец любому, но Гилдерой Локхарт далеко не любой волшебник и, вообще, личность крайне неординарная. Он готов всегда и ко всему, в его походной сумке, которая так же вместительна, как и красива, есть всё: от драже «Берти бобс» до волос с головы вейлы и сушёной лапки крокодила. И, конечно, это «всё» обязательно включает в себя зелья. Целую кучу, которая также рассчитана на любой цвет, вкус и трагический случай. В тот раз трагического случая удалось избежать лишь не иначе, как чудом, странным стечением обстоятельств и божьим провидением по совместительству, которое воспротивилось столь бесценной потере для мира.

Всё произошло в двух шагах от седьмой ловушки, коварный смысл которой заключался в том, что, по мнению героя и его агента, дойти до неё, минуя предыдущие шесть, сумел бы только оборотень, защищаемый магией. Поэтому территорию на подходе к ней так щедро напичкали антимагическими приспособлениями, что хвалёная магическая сумочка героя всея Британия, снабжённая всевозможными улучшениями и защитами, не выдержала. Бездонная её сущность прекратила своё существование одновременно с чарами, гарантирующими целость и невредимость того, что пряталась в её недрах. Так что, подбегая к западне номер семь, слыша лёгкий хлопок, треск и звон, доносящийся откуда-то из области левого бедра, где как на дрожжах начала расти и пухнуть сумка, он не придумал ничего умнее, чем из последних сил швырнуть этот стремительно набирающий вес и аромат снаряд куда-то за спину. Движение было неудачным, снаряд тяжёлым, а мерзкая колдобина на дороге коварной — не удержав равновесия, он повалился на землю, замерев лишь в паре сантиметров от собственной ловушки. Для оборотня произошедшее назвать удачным стечением обстоятельств было также нельзя, поскольку пресловутая сумка достигла в полёте не только апогея тяжести и вонючести, но и крепости материала, при столкновении с мордой хищника всё её содержимое щедро залило тому некогда человеческое лицо, рот и глаза.

Увы, склянка с экстрактом умиротворяющих цветков была либо слишком крепкой, либо её содержимое не попало на него, зато, судя по вою и налившимся кровью глазам, перцовая настойка была тут как тут.

От страшного рёва из головы вылетели все планы, построения, схемы, замысловатые советы Грюма и замечания Миранды. В последний момент, уже видя кидающегося ему на грудь зверя, он на автомате выкрикнул первое заклинание, что в то мгновение пробилось в его охваченный паникой разум.

Обычное заклинание трансфигурации. Бесполезное, в общем-то. Оно действует на предметы, животных, и если маг, произносящий его, силён, то может насильно обратно обратить слабого анимага в человека. Но не оборотня. Нет, никак не оборотня, который стоит прямо над тобой и дышит зловонным дыханием смерти тебе прямо в лицо. Однако оно сработало! Что-то с чем-то, как видно, перемешалось, или измотанный оборотень заметно ослаб, или луна находилась в каком-то особом положении — неважно. Главное, сработало!

В общем, это тянуло на сенсацию, орден Мерлина, признание всех мракоборцев и врачей мира, если б не одно но. То, что в книге гордо звучало как «оборотень издал жалобный стон. Мех у него исчез, клыки уменьшились, и он превратился в простого смертного», на самом деле было несколько иначе. Оборотень издал жалобный стон, мех у него исчез, клыки уменьшились, и он превратился в простого смертного… женского пола примерно тринадцати лет от роду.

Сказать, что этот провал был всем провалам провал, означает не сказать ничего. Едва взглянув на выгнувшееся над ним худое, перепачканное грязью в разорванном платье, девичье тело, Гилдерой понял: это будет не приём в Министерстве по случаю вручения ордена, это будет разбирательство Визенгамота по обвинению в растлении малолетних со всеми вытекающими. А читательницы? Что скажут читательницы?!

Миранда, Чарльз и верный издательству адвокат решили вопрос быстро. Юная особа получала абонемент на все книги героя (с автографом для верной поклонницы), зелье от лучших зельеваров Европы отныне будет доставляться ей каждый месяц с совой (каждый раз в разных местах, дабы не вызвать подозрений), а в книге не будет даже намёка на её истинное я. Адвокат протянул ей перо, чтоб подписать документ о неразглашении, Миранда ободряюще подмигнула, Чарльз важно кивнул, а великий и неимоверно прекрасный Гилдерой Локхарт, сжав её худые ладошки, сказал, что сохранение всего втайне — это, в первую очередь, ради её блага.

Но всё это в прошлом. Тогда у него было время на подготовку, сейчас его не было. Тогда ему, по крайней мере, по его расчётам, ничего не грозило, в этот раз ему как минимум стоило опасаться, а как максимум надо было спешно бежать, прося магического убежища, что он, собственно, и сделал, едва агент вышла из комнаты.

Рассуждал он примерно так. Сообщение было секретным, всё произошло наверняка уже поздним вечером, и по сложившейся традиции огласке будет предано с большим скрипом и явно не в ближайшие три дня. Так что ничего предосудительного не будет в том, что он, не зная о произошедшем, разочаровался в своём решении сидеть в четырёх стенах и побежал спасать мир. Цель для спасения, к слову, была выбрана давно, ещё в самом начале геройской карьеры, когда Чарльз намекнул, что для увеличения спроса было бы неплохо расширить зону геройств. Посмотрев, где именно следует её расширить и что именно там предстоит делать, Гилдерой пришёл к выводу, что он лучше просто поедет на зону для особо опасных волшебников, чем туда.

Однако теперь, посмотрев со стороны, прикинув все за и против, он пришёл к выводу, что лучшего места ему не найти. Огромная снежная страна — лучшее место для того, кто хочет спрятаться. У них неспокойно сейчас, но так даже лучше, загребущие ручонки агента и директора туда не доберутся. Расцвела преступность? Ну, так значит, будет проще найти тех, кто поможет разорвать ненавистные контракты. А ещё…, а ещё зима близко. Зимой туда никто в здравом уме не сунется! А значит… А значит, главное — добраться, главное — долететь.

И он долетел! Продрог, как цуцик, посинел так, что сливался с новым синим костюмом, был ледяным, как снежная королева, но смог! Не смог только прокричать заветное «я, подданный британской короны Гилдерой Локхарт, прошу политического, магического и прочих убежищ». То есть «я, Гилдерой Локхарт, подданный Британской короны, прибыл для спасения вас…» и далее по тексту. Не успел, потому что выбранный за неотслеживаемость полёт на метле имел один очень большой минус. Минус на улице был настолько большим, что тело отказалось его слушать, а рот — произносить заветные слова, и, пока услужливые ребята-пограничники бегали за горячим чаем и кое-чем покрепче, кое-что пострашнее явилось во всей своей дьявольской красе.

Миранда шла по скромному залу с самой нескромной улыбкой на лице. Гилдерой бы, наверное, сбежал, если бы, конечно, смог хотя бы пошевелиться или толпа журналистов, с нетерпением семенившая за агентом, была бы чуть поменьше. Человек хотя бы на тридцать.

— Ах! Какое чудо, дамы и господа, мы всё-таки успели его перехватить, — сияя обезоруживающей улыбкой, возвестила она, раскрывая ему свои объятия и одновременно изящным жестом, подзывая маленького фотографа из издательства первым запечатлеть этот момент. — Гилдерой бывает порой таким рассеянным, когда бежит спасать мир. Едва прослышал о том, что ужасный Сириус Блэк нанёс удар, и он, не теряя ни минуты, бросился в школу. Чтоб защитить беззащитных детей, заслонив их своей грудью и первым принять удар!

В груди у великого и несравненного героя что-то предательски ёкнуло, а глаза против воли оглядели зал в поисках спасения.

— А ведь некоторые завистливые личности могли б дурно истолковать столь благородный жест. Они могли бы сказать, что Гилдерой решил сбежать. Повести себя, как самый распоследний трус, — её голос был полон печали и сожаления, но в глазах не было и тени жалости. — Подумать только, какая чудовищная ложь и позор запятнали бы это великое имя. К счастью, мы с вами, дорогие друзья, успели вовремя, не так ли, Гил?

Деваться было некуда.

Не сбавляя оборотов и не давая благодарной публике очнуться от чар её голоса, девушка ловко перевернула всю историю с ног на голову, милостиво разрешив проштрафившемуся герою скромно отмолчаться в её тени. В её исполнении история обрела комичный и нисколько не портящий имидж героя оттенок. Журналисты всех мастей и их верные читатели узнали следующее: великий Гилдерой Локхарт праздновал в тихом, практически семейном издательском кругу своё новое назначение, когда сова принесла страшную весть. Нападение на гостиную, полную детей, так взволновало его нежное сердце, что он, не помня себя, выбежал из комнаты, схватил метлу и бросился в Хогвартс, чтоб по горячим следам схватить преступника. Но увы, столь благородный поступок был омрачён, сыграло ли свою злую шутку шампанское, или страшная болезнь, которая почти что лишила его жизни в топких болотах, была тому виной, а может, виновата исключительная защита школы, которая была усилена в свете побега преступника. Важно одно. До Хогвартса он так и не сумел добраться. Сбитый с толку магией, ослабший и едва живой, он сбился с курса, но, слава Мерлину и магическому сотрудничеству, его нашли бдительные пограничники. Бережно сняли с метлы, по мере сил отогрели, и вот теперь его слегка подлечат, и он непременно бросится в Хогвартс, который, будем надеяться, продержится до его прибытия.

Вернулись домой они уже ближе к полудню. Миранда всё ещё тихонько злилась, и даже чувство собственной безоговорочной победы не сильно способствовало возвращению их обычных вполне дружеских отношений. Чарльз же, как видно, прекрасно отдохнувший на диванчике в гостиной, ждал их уже не один, а вместе с удобно расположившимся в кресле незнакомым Гилдерою волшебником, которого агент поприветствовала быстрым кивком головы.

— Мэтью Уэлш, наш лучший…

— Специалист по копанию в грязном белье, — бодро представился молодой мужчина, протягивая руку для пожатия.

— Он занимался всей этой историей с Сириусом Блэком, — меж тем степенно продолжал мистер Хэтэуэй. — Выяснил пару интересных деталей, о которых тебе, как мы считаем, стоит знать.

Гилдерой, надо было признать, не впервые встречался с такими, как Мэтью, и знакомство это было из разряда «Откуда такие берутся? Узнаю — сделаю всё, чтоб они больше не появлялись». Уэлш был не просто любителем покопаться в грязном белье и повытаскивать чужих скелетов на свет божий, он был ярким представителем той части журналистов, что костерят все публичные личности и на которых молятся все непубличные директора издательств. Нагловатый взгляд серых глаз, развязные манеры и неброский костюм, который будет не жалко угробить, ползая по канализации, пробираясь в дом очередной Звезды, или сбегая от разъярённых собак и охранников этой самой Звезды, когда она прознает о преследовании. Примечательность их сегодняшней встречи была в том, что рядом была Миранда (обычно она таких спроваживала своими методами, эффективность которых была настолько высока, что мало кто решался на вторую попытку), и в том, что журналиста представили Гилдерою официально, с подачи Чарльза.

Последнее было в новинку тем, что нежную натуру героя всех времён и народов всячески оберегали от столкновения с другой деятельностью издательства, а именно с выпуском газеты. Позиционирующая себя как прессу средней желтизны, противовес рупору министерства «Пророку», она уверенно вышла на рынок три года назад, но только в конце прошлого года, на волне популярности Гилдероя сумела выбиться в пятёрку главных газет Британии, вплотную приблизившись к её безоговорочному лидеру. Чарльз справедливо полагал, что газету, основная фишка которой — эксклюзивный и полученный из первых рук материал о герое всея Британия, нельзя превращать в исключительно ему одному посвящённый журнал. Непредусмотрительно. Звёзды всходят и заходят, герои имеют свойство героически погибать, а газета и затраты на её раскрутку — это вещь недешёвая, и потому рискованно делать ставку на одного человека. К тому же образ презирающего славу героя был бы слишком чувствительным к подобным манипуляциям. Поэтому Локхарт не имел никакого отношения к этой сфере деятельности издательства, его персоналу, и именно поэтому сейчас с плохо скрываемой тревогой взирал на стоящего перед ним молодого человека, смутно догадываясь о причинах его появления здесь.

— Вы что-то нашли? — неуверенно начал он, переводя взгляд с агента на директора.

— Нашли-то это что-то мы давно, но, — Миранда замялась, неуверенно поглядев на Чарльза, и, только заметив его лёгкий ободряющий кивок, продолжила: — Этим занимался Мэтью. Это его дело, и мы были уверены, что именно он доведёт его до конца. Поэтому не считали нужным отвлекать тебя.

— И что-то изменилось?

— Только то, что вы забрали моё дело, — весело отозвался Уэлш с интересом разглядывая Локхарта.

— Мне оно не нужно, если хотите, то забирайте его обратно.

— Я бы с радостью, но не могу.

— Почему?

— Потому что вся эта затея с расследованием была устроена не только затем, чтоб узнать всё о Сириусе Блэке, но и поймать его, — мрачно заметил Чарльз, подавая сигнал журналисту к тому, чтоб достать содержимое его портфеля. — Мы провели собственное расследование, подкупили и споили половину Визенгамота, Аврората и ещё двух десятков не менее важных структур, чтоб выяснить всё, что есть на этого преступника.

— Смею вас уверить, мистер Хэтэуэй, что эти данные стоят каждого галеона, что мы за них отдали, — почтительно заметил Мэтью, раскладывая на столе фотографии, какие-то вырезки из газет, копии отчётов: целый ворох бумаг, которые, судя по выражению лица редактора, стоили уж слишком много этих самых галеонов.

— Если мы сейчас опубликуем статью, то это будет просто бомба, — торжествующе закончил Уэлш, любовно поглаживая фотографию, на которой были изображены четверо подростков в гриффиндорской форме.

— С другой стороны, если мы сейчас раскроем все карты, то они уберут этих бесполезных дементоров и пришлют им на замену кого-то посерьёзней, что, в целом, может вынудить Блэка залечь на дно, — задумчиво глядя на фотографию, сказала агент.

— Выпустив статью сейчас, мы в лучшем случае сможем отбить те деньги, что были потрачены на добывание информации, поэтому… Мы должны рискнуть! Гилдерой, ты займёшься всем на месте, Мэтью и Миранда будут оказывать тебе всевозможную поддержку и…

— Может, вы скажете наконец, что происходит?! — взмолился герой всея Британии, уже отчаявшись понять смысл происходящего.

— Что происходит? — рассмеялся Уэлш, — да тебе и нам чертовски повезло. Завтра мы все отправляемся ловить Сириуса Блэка!

— Всё-таки переохлаждение и недосып — это слишком серьёзное испытание для человеческого организма, — философски заметил Чарльз, когда бесчувственное тело героя было заботливо уложено на диван.

Доброе утро понедельника не принесло никаких хороших новостей. В очередной раз выяснилось, что закон жесток и неумолим, а магический контракт, подписанный тобою с директором Хогвартса, — это нечто покруче сделки по продаже души; сам магловский дьявол перед ним сущий младенец. Хвалёные адвокаты издательства жалобно разводили руками. Условия контракта были не просто идеальными, они являли собой просто-таки голубую мечту всех учителей мира. График — неделя в месяц (иногда и того меньше, за счёт выходных и праздников с каникулами). Оплата — такая же, как и у всех прочих учителей, невзирая на то, что часов у них больше. Единственное нарекание — никаких форс-мажоров. Заболел? (привет профессору Кеттлберну, который лишь чудом успел уйти с работы в конце года с оставшимися у него руками и ногами) — работать! Умер? (Привет профессору Бинсу) — работать! В школе ЧП (привет покойному василиску и лорду-который-всё-никак-не-угомонится) — работать! В общем, как выяснилось, над этим пунктом поржали всем юридическим отделом, отнесли на поржать подписать Чарльзу, и до сего драматического момента ни у кого даже мысли не мелькнуло, что это неспроста.

— А если война? А если, — Гилдерой отчаянно подыскивал любые невероятные события, при которых контракт можно было бы аннулировать, — Волан-де-Морт вернётся? Если весь магический мир будет захвачен, поставлен на колени и на школу нападут пожиратели смерти?

— И возглавлять их будет лично Сам-Знаете-Кто? — понимающе кивнул маленький адвокат издательства.

— Да! А ещё он придёт не только с пожирателями, но и с… оборотнями! — его мозг, увы, мог думать только о предстоящей опасности и более ни о чём другом.

Однако служитель Фемиды лишь обречённо развёл руками.

— Ну, в таком случае вы в этот — воистину трагический для всего мира — момент будете на работе. В качестве преподавателя Хогвартса.

Единственным плюсом оказалось короткое письмо от Снейпа, в котором мастер зелий известил своего уважаемого коллегу, что у него есть пара свободных пар и никакого желания сидеть без дела. Поэтому он с радостью взял бы на себя нелёгкое бремя провести пару уроков защиты, пока Гилдерой не прибудет в замок. Поскольку профессор Люпин не сможет вести уроки в пятницу, а в субботу и воскресение занятий нет. Если, конечно, его высокоуважаемый коллега не захочет посетить квиддичный матч.

Гилдерой не хотел посещать не только матч, но и саму школу, поэтому письмо было принято с восторгом и немедленно снабжено ответом, полным всевозможных благодарностей. Миранда, конечно, сказала, что это странно, да и зачем Снейпу брать себе лишние часы, но не смогла найти ни одного достойного объяснения, и потому не стала портить драгоценную минуту счастья.

Впрочем, ей и без этого хлопот хватало. Практически целая неделя ушла на то, чтоб медленно, осторожно и как можно аккуратней сообщить герою истинное положение дел, а дела были действительно плохи. Настолько плохи, что из дома пропало всё спиртное, умиротворяющие цветы были возвращены из помойки на своё прежнее место, а запас успокоительных средств в аптечке приходилось обновлять с завидной регулярностью.

* * *

В Хогвартс он прибыл только в воскресенье вечером. Настроение было на отметке «верните василиска, он мне нравился больше», дождь лил как из ведра, где-то в замке сидел оборотень, а вне замка бегал маньяк-психопат. Ещё никогда суровые будни не ставили перед ним такой сложной дилеммы, на тему, где сейчас безопасней.

Однако вопреки дикому желанию забиться в свою комнату, наставив на неё кучу заклинаний и навесив всё тот же любимый амбарный замок, пришлось направиться к Поттеру, который по устоявшейся традиции отдыхал после матча в больничном крыле в окружении поклонников его несравненного таланта влипать в истории. Судя по всему, тот решил лишить Сириуса Блэка возможности убить себя посредством самоубивания. Не лишено, конечно, смысла, но он подобное не одобрял.

— Ну как ты тут? — сказал, осторожно опускаясь на стул возле кровати.

— Бывало и хуже, — флегматично пожав плечами и безучастно глядя в стену, отозвался мальчик. Как видно, его голова была занята совсем другими мыслями и переживаниями. Что ж, Гилдерой его понимал, будешь тут радостным и счастливым, когда вокруг такое творится.

— Как бы это банально ни звучало, я тебя понимаю.

— Правда? — зелёные глаза серьёзно посмотрели на него, пожалуй, впервые с тех пор, как он вошёл в палату.

— Да, едва ли во всей этой школе найдётся человек, который понимал бы тебя лучше, чем я. Ведь мне тоже пришлось за свою жизнь пережить пару-тройку… драматических минут.

Сухой кивок в ответ, и Поттер снова уткнулся в созерцание стены, в которой Локхарт в упор не видел ничего примечательного. Во всяком случае, она явно не заслуживала такого внимания, когда рядом есть он.

— Мы с тобой в прошлом году об этом говорили. Опасности, близость смерти, а слава…

— Гермиона сказала, что вы, едва услышав о произошедшем, бросились сюда, — еле слышно прервал его подросток.

— Ну… мне объяснили, что я поторопился и лучше немного обождать. Подготовиться.

— Жаль, что вас не было на матче, вы бы их наверняка прогнали, — и не давая времени заверить в этом, осторожно продолжил: — Вы верите в предсказания?

— Раньше немного интересовался.

— А почему перестали?

— Потому что, — ну не говорить же, что до смерти испугался, что одна из этих загадочных и обвешенных амулетами предсказательниц сможет прочесть его прошлое и узнать, что же на самом деле случилось чуть больше шести лет назад, — …глупости это.

— Гермиона считает так же.

— Гермиона — очень умная девочка, опираться всегда надо только на…

— Я видел Грима. Дважды. Во время матча и… и тогда, вечером после ужина, когда Вы ушли. Вы срочно зачем-то понадобились. Я сказал тёте, что Вы уже трансгрессировали, но она и слушать не стала. Я вышел из дома, а там он стоит…

Грим — это было уже слишком. Прям-таки беги и пакуй чемоданы. Конечно, пакуй чемоданы, если это был действительно Грим, а не большая собака. Или волк. Или оборотень. Гилдерой едва заметно поёжился и попытался избавиться от подобных упаднических мыслей, рассказывая мальчику о тех приключениях, что по ряду причин не вошли в его собрание сочинений.

* * *

Заниматься с Гарри он согласился потому, что это занимало свободное время, не давая думать о тех ужасах, что плотно вошли в его жизнь, и, хоть разум вывесил старый и, как видно, трепетно хранимый плакатик «Поттер = опасность», он не торопился отказываться от этих уроков. Да, мальчишка был просто магнитом для всевозможных неприятностей и проблем, но если обучить его самостоятельно справляться с этими самыми проблемами, то высока вероятность, что его участие в их решении более не понадобится. К тому же Чарльз, узнав об этих уроках, выразил своё согласие, справедливо считая, что поддерживать дружбу с мальчиком полезно как для рейтинга, так и для их общего дела. А с общим делом, надо было признать, возникли проблемы.

Собственно, проблемы с ним не прекращались с момента появления Локхарта в Хогвартсе. Во-первых, было решено, что, как единственный человек, связанный с издательством и имеющий разрешение находиться на территории школы, он не должен покидать её ни при каких обстоятельствах. Главный редактор важно подчеркнул, что этот особый статус и есть единственная причина, почему дело отдают ему, забирая у Уэлша. Во-вторых, сам Мэтью и Миранда, не имея возможности напрямую участвовать в компании по поимке Блэка, руководили операцией удалённо. Заваливая героя указаниями и инструкциями на тему, куда пойти, что спросить и, конечно, проследить, чем не радовали его от слова совсем. И, наконец, в-третьих… надо было решать, говорить или нет. Они сказали Гарри, что преступник охотится за ним, но сообщить, что этот преступник — его крёстный отец? Сказать, что это он фактически подписал смертный приговор его родителям? Гилдерой Локхарт трепетал от праведного гнева, с нескрываемым вызовом поглядывая на Люпина. Это ж надо, а? Мало того что оборотень, так ещё и перекинул на него столь неприятную обязанность, как необходимость мучиться выбором, говорить или нет.

Да и стоит ли? В том, что троица не сдаст их секрет прочим журналистам, Гилдерой не сомневался, но вот сама реакция на новость. Всю свою карьеру он упрямо верил в верность доктрины «предупреждён — вооружён», правда, в понимании Поттера она просто обязана была превратиться в «предупреждён — побежал ломать дрова, творить дела и лезть, куда не надо». А не сказать — потерять доверие, ослабить бдительность и не дать понять мальчику всю степень опасности.

В итоге решено было рассказать всё Гермионе, как умной девочке, которая дружит с этой ходячей неприятностью, а попросту говоря, перекинув на её хрупкие плечи это нелёгкое бремя ответственности. Известия и вскрывшиеся подробности она приняла стоически, глядя на её чуть побледневшее лицо, которым дело и ограничилось, он впервые испытал даже некоторое чувство уважения. Всё-таки не пропащее поколение, хотя ему в её возрасте выпало куда больше испытаний: хватило бы на несколько книг.

Тут, однако, выяснилось, зачем Снейп вызвался провести те уроки. Изучение материала об оборотнях. Ловко, ловко, ничего не скажешь. Но он решил ничего об этом не говорить Миранде, а то она опять заведёт свою любимую пластинку на тему «ну я же говорила!». Гермиона же, пообещав что-нибудь придумать, в свою очередь осторожно спросила:

— Какие у вас взаимоотношения с отделом регулирования магических популяций и контроля над ними? С его подразделением, занимающимся зверями?

— Очень хорошие. Особенно после того, как я участвовал в зверском убийстве самого старого василиска Англии, а редактор пустил его шкуру на обложки для книг.

— И никакого шанса наладить отношения?

— После того, как Миранда лично побеседовала с начальником отделения, с особым смаком описывая ему прецедент Геракла? Когда этот хитрец не только сумел вывернуться из мастерски составленного на него дела по убийству редчайших животных, но ещё и оставил после себя практическое пособие, опираясь на которое можно доказать обоснованность убийства практически любого животного на планете.

Печально покачав головой, она ушла. Очевидно, её тоже занимали какие-то грустные мысли, но у него не было ни времени, ни сил помогать кому-либо ещё… кому-либо ещё, кроме себя.

Жизнь меж тем шла своим чередом, а Поттер оказался на редкость способным учеником, что не удивительно — при таком-то учителе! И уже через пару занятий нечто серебристое стало с завидным постоянством появляться в роли патронуса, хотя, как не без изрядной доли самодовольства заметил Локхарт, до его павлина этому туману было ещё далеко.

Тем временем, хоть работа и кипела, Миранду и Мэтью он практически не видел, редкая записка с указаниями — и на этом всё. Но он всегда знал, что они где-то неподалёку, что-то выискивают, что-то вынюхивают, и, как ему было не жаль своей немеркнущей славы, он искренне, от всего своего великодушного и чистого сердца, желал им самим найти беглого преступника. Без него. Он в этот раз, так и быть, может остаться в тени, хотя те, в свою очередь, кажется, делали всё, чтоб этого избежать.

Посещать профессора Трелони не входило в его планы, но Уэлш тыкал пальцем в какие-то странные графики и клялся Мерлином, что с этой провидицей что-то не так.

Что именно с ней не так Гилдерой понял когда, наконец, взобрался в её логово — с головой у неё не так!

Погружённое в красноватый полумрак помещение, стойкий аромат каких-то пряностей и сама хозяйка, облачённая в какие-то аляповатые, совершенно безвкусные одежды.

— Вы! — резко воскликнула она, указав на него унизанной перстнями рукой, при этом нещадно звеня многочисленными браслетами и цепочками. — Я знаю, зачем вы здесь!

— Да? — только и смог вымолвить он, украдкой озираясь, пытаясь заметить хоть что-то, что служило бы доказательством, что с ней всё официально «не так» и можно было бы с чувством выполненного долга покинуть это место. К сожалению, местный антураж и наряд были слишком характерным признаком для её профессии, а значит, этого будет маловато для отчёта.

— Да, — с видом вселенской скорби повторила та, — я вчера заглянула в свой хрустальный шар в надежде помочь в поисках преступника. Вы же знаете, я не выношу всю эту суету, поэтому не могу помочь преподавателям в патрулировании коридоров, но мои способности…

— Так что Вы видели?

— Вас!

— Меня? Это было… было интригующе, — и словно под чарами он сделал один робкий шажочек вперёд. — И что я делал?

— Вы страдали!

Один шаг вперёд обернулся тремя назад, а желание находиться здесь приблизилось к нулю.

— Вы победите, но ваша победа станет поражением, — не замечая его стратегического отступления, продолжала профессор прорицания. — Только когда вы потеряете всё, вы одержите самую большую победу в своей жизни.

Эти слова заставили его замереть. Глупость. Как можно победить и одновременно проиграть? Однако всё-таки любопытство победило. — А Вы видите только будущее или можете узреть ещё и прошлое?

— Могу, но будущее намного интереснее. Я чувствую, как осторожно поднимается вуаль времени, дозволяя увидеть…

— И если я попрошу вас посмотреть повнимательней, вы увидите моё будущее и ничего из прошлого?

— Только будущее, — уверила его она, и вдруг её глаза загорелись от предвкушения, — Вы хотите узнать больше о том, что вас ждёт?

Впереди его ждала тёплая постель, кружка горячего шоколада, которую Гилдерой прописал себе сам для успокоения нервов и, конечно, письма поклонниц. Так что ближайшее будущее и расписание полнолуний сулили только хорошее, что же до прочих неприятностей. Гилдерою было немного неловко, но он искренне обрадовался, что его старая спальня была занята новым преподавателем ЗОТИ. Выделенная ему на замену была в совершенно другом крыле от оборотня… и на расстоянии восьми этажей от Поттера, что способствовало хорошему сну намного больше всяких зелий, которые, как говорят, вредны для фигуры и свежего цвета лица.

Он протянул ей свою руку, желая со всем этим покончить. Эта женщина в смешном наряде совсем не соответствовала образу той особы, которой ему стоило бы опасаться. Так что он просто решил, что, будь она действительно хороша, то ни сидела бы сутки напролёт в башне Хогвартса, обучая детишек гадать на кофейной гуще за бюджетную зарплату и без надбавки за вредность. А раз так, то можно и рискнуть, заглянуть за вуаль чего-то там.

— Я вижу у вас впереди много приключений, — великолепно. — Много опасностей, — замечательно. — Смерть… — ещё лучше. — Женщину…

— Женщину?! — от удивления он даже забыл вырвать руку у этой шарлатанки, хотя всего мгновение назад был полон решимости для этого.

— Да! Женщина, — Трелони фактически носом уткнулась в его ладонь, осторожно водя длинными тонкими пальцами по едва заметным линиям на его руке. — Она предана вам, как никто. Кошки. У неё много кошек.

Мысли о Миранде, возникшие при первых словах, совершенно вылетели из его головы при последних. Имя только одной женщины в его жизни было тесно связано с упоминанием представителей кошачьих. Не доказано, но всё же связанно. И сейчас, внимательно вслушиваясь в слова провидицы, он не знал чего хочет больше, чтоб она оказалась обыкновенной лгуньей или чтоб…

— Что-нибудь ещё? — с замирающим сердцем спросил он, не смея вырвать руку и со страхом сам изучая её, словно он тоже сможет там что-то прочитать.

— Да… она… всё, что вы знаете о ней, — ложь.

Это был удар одновременно и в спину, и чуть пониже. Подлый удар. В одном Гилдерой не сомневался, это очередная проделка Миранды. И, главное, такая подлая, такая низкая.

Воспылав желанием немедленной мести, он пулей вылетел из кабинета, поставив рекорд в спуске по верёвочным лестницам. Однако встрече не суждено было состояться ещё долго, только накануне Рождества, в Сочельник он получил извещение от Уэлша о том, что есть возможность для личной встречи.

В Хогсмиде в столь ранний час было не так уж и многолюдно. Все заранее запаслись подарками, да и выходной день способствовал долгому и безмятежному сну. Деревушка сияла магическими огнями и обыкновенными гирляндами, напоминая скорее яркую открытку, чем поселение, где живут и работают реальные люди.

— Удалось что-нибудь выяснить?

— Ни черта, — с неизменной улыбкой отозвался журналист. — Я узнал все сплетни Хогсмида, кто что ест, кто с кем спит и какие любимые панталоны у мадам Розмерты, но о Блэке ничего нового выяснить не сумел.

— А Миранда?

— Наша фифа? Фифу понизили, — торжествующе объявил Метью. — Чарльзу надоело ждать, и он кинул её на передовую. Так что она позавчера объявилась тут злая, как мегера, и распугала своим видом всех дементоров, патрулирующих улицы.

— Они патрулируют их?

— Угу. Каждый вечер после заката солнца. Выйдешь на улицу ночью луной полюбоваться, а там плывёт нечто, разве что не завывает.

От такого красочного описания Гилдерой невольно поморщился, уж слишком живая картинка появилась в его воображении, да и воображать-то тут было особенно нечего. Была уже в его жизни ночь, луна и нечто, плывущее на него. Даже с завываниями. Об этом он вспоминать не хотел, поэтому быстро вернул тему в старое русло.

— Где она, кстати?

— В доме прибирается, кричит, что я неотёсанный мужлан и она в такой дыре жить не может. Визжащая хижина теперь на самом деле визжит, — со смехом закончил он явно удачное, на его взгляд, сравнение.

— Визжа… вы что, остановились в Визжащей хижине?!

— Ну да, а где же ещё, — растерялся журналист. — Это единственное здесь местечко, которое ещё не оккупировали эти крысы из пророка. Бродят, вынюхивают тут, — презрительно заметил он, словно большую часть своего времени не занимался тем же самым. — А в хижину у них кишка лезть тонка.

Почему у репортёров пророка была кишка тонка лезть в Визжащую хижину, Гилдерой прекрасно понимал. Он был на третьем курсе, и ему не терпелось посмотреть на главную достопримечательность Хогсмида. Крики и вопли пополам с неизменным скрежетом и грохотом, что регулярно доносились оттуда, пугали не только местных жителей, но и служили пищей для всевозможных историй, баек и прочих порой нелепых, но неизменно жутких рассказов. Что ж, хижина его в этом не разочаровала.

Он тогда решил, что непременно попадёт внутрь и всё разведает и обязательно кого-нибудь спасёт. Весь оставшийся год он готовился, собирался, рассказывал, как именно будет выгонять нечисть, и на прощание перед летними каникулами сказал сокурсникам, что следующей осенью они будут свидетелями величайшего события. Следующей осенью хижина молчала. Безмолвно взирая своими заколоченными окнами и наводя ужас одним своим видом. То же самое было и в следующем году, и ещё через год. Что ж, теперь он знал, почему она молчала и кого он чуть не полез на самом деле изгонять. Что, надо было признать, с лихвой искупало те неприятные шуточки, которые смели позволить себе его сокурсники тогда, когда он ещё не был великим героем и обладателем приза за самую очаровательную улыбку.

— Да как вы туда вообще проникли! — наконец выдавил из себя он, когда первый шок от таких новостей пропал. Ведь, признаться, посылая письма и получая указания, он ни разу даже не задумался, где обосновался журналист.

— О… долгая история. Я сначала обошёл все местные гостиницы и тому подобные заведения, но эти крысы, они были повсюду! И, главное, не только из пророка, я видел старых знакомых, которые работают, ты не поверишь на кого. Придира и ведьмина улыбка! Нет, ты представляешь, как популярна эта тема, если даже эти ребята обосновались тут. В общем, я уже тогда начал поглядывать на эту хижину, благо уж мне-то известно, что никакой шебутной компании там нет и в помине. Но, должен сказать, директор и прочие постарались на славу, — со знанием дела одобрительно кивнул он, — заклинания стоят хорошие, чары — высший класс, а доски одна к одной. Короче, ни единого шанса пробраться внутрь, даже такому ушлому парню, как я. Но я не был бы я, если б не смог найти туда ход. Так что я ходил, ходил, пока в один прекрасный день не увидел его! — гордо закончил Уэлш, словно призывая Локхарта обратить на что-то внимание.

Он перевёл взгляд ниже и только сейчас заметил стоящую рядом с журналистом угольно-чёрную лохматую псину, от одного взгляда внимательных глаз которой у Гилдероя что-то перевернулось в животе. Причём перевернулось настолько капитально, что в этом, к счастью, не слышимом никем «бульк» потонуло начало долгого и не менее красочного объяснения.

— …И смотрю, пёс этот лезет — хлоп — прямо к дереву. Я, признаться, испугался. Дети-то в наше время совсем без тормозов пошли, скормить зверюшке хлопушку или каким зельем опоить — это для них раз плюнуть, только взрослые волшебники потом удивляются, откуда у нас, таких приличных и воспитанных, столько пожирателей взялось. Вот откуда. Детская жестокость, не регулируемая отцовским ремнём, вот источник всех бед на этом шарике.

— Так что там с собакой? — нетерпеливо перебил герой всея Британия, для которого тема воспитания детей была и близкой, и далёкой одновременно.

— Лезет к дереву, ловко избегая ветвей, раз — и внутрь. Я, естественно, за ней. Дракучая ива, я вам скажу, это сущий пустяк. Помню, я как-то пробирался в гримёрку Селестины Уорлок.

Гилдерой поморщился, Селестину он знал давно, и она сама ему жаловалась о том, что есть у неё один преследователь, которого ничем, кажется, не остановишь. Все виды защиты ставила, даже кое-какие не из самых гуманных к предполагаемому нарушителю спокойствия — всё равно ушёл. Она даже, помнится, просила найти этого маньяка, дабы передать его правосудию, и вот ирония, он приехал искать одного маньяка, а нашёл совсем другого. Жаль только, Чарльзу этого будет недостаточно. Максимум, что он сделает, — это похвалит Уэлша за находчивость.

Предаваясь таким мыслям, он вполуха прослушал ту часть, где Мэтью пролез дальше и обнаружил дом, как, обследовав его, понял, что это не много не мало, а сама Визжащая хижина. Потом, путём сложных размышлений, пришёл к выводу, что раз это дом и им пользовались, а вместо парадной двери у него бешеное дерево, то практически наверняка есть какой-то способ его отключить. Также было очевидно, что журналист крайне гордится своей находкой и ни за какие коврижки не сменит его на гостиницу, хотя Гилдерой его и попытался натолкнуть на полезность этой идеи.

— Да ладно тебе, меня в этом убежище всё устраивает. Особенно когда Мэнди по лазу внутрь забирается, то ещё зрелище! Ради этого и стоило сюда приезжать!

— Я думал, мы сюда приехали искать Блэка.

— Ищем, ищем, я только тем и занимаюсь, что его ищу, правда, — со смехом сказал он, ласково потрепав пса по холке. — Я хотел назвать его Рэнди или как-то ещё в том же духе, но он упорно отказывается отзываться на эти имена. Не нравятся они ему и всё, — ласково заметил он, с восторгом почёсывая тому за ухом.

Гилдерой смотрел на эту сцену нежности с большим подозрением. В силу своей профессии, а точнее из-за того, во что она со временем вылилась, он развил хроническое недоверие к животным (как к магическим, так и обычным), а если добавить сюда ещё и природную брезгливость… Он точно знал, что обниматься, сидя практически на земле с бездомной собакой, у которой нет прививок, но зато наверняка есть целый зоопарк блох и прочих насекомых, он стал бы разве что под угрозой авады. И то долго бы взвешивал все за и против, выбирал местечко посуше и почище, костюм постарее, а после немедленно обратился к врачу и душеприказчику. Ну так, на всякий случай.

На этой весело задумчивой ноте они решили, что пора бы уйти от любопытных глаз мало-помалу просыпающейся деревушки, полной, по словам Уэлша, пророковских прихвостней. К тому же нельзя было забывать о Миранде, которая скоро выдохнется с этой уборкой, и если вовремя не явиться перед ней, предварительно вытерев лапы о коврик и купив тортик, то беды не миновать.

В целом, день прошёл просто замечательно, Мэтью с восторгом показывал свои владения (украдкой с явным неодобрением сообщив, что агент убила весь неповторимый антураж хижины, починив разбитую мебель и убрав вековую пыль и паутину), Миранда тоже была, кажется, искренне рада его видеть, хоть и отпиралась от обвинения в создании ложных пророчеств. Смеясь над его мнительностью и пылом, с каким он бросился защищать честь неведомой кошатницы, она пригласила их обоих за стол, за которым даже чёрному псу нашлось место и угощение.

Они бы наверняка просидели так не только весь день, но и вечер и, конечно, ночь, со смехом пересказывая друг другу истории из жизни и всякие журналистские байки, но с первыми признаками приближения сумерек Гилдерой бросился собираться. Профессору Люпину опять «нездоровилось», и он по устоявшейся традиции предпочитал в такие дни, а точнее ночи, сидеть у себя в комнате, не выходя лишний раз без особой на то нужды.

У самого входа в тоннель его поймал Уэлш, протягивая наполненные шампанским бокалы ему и агенту.

— Предлагаю выпить. За нас! За то, что мы здесь! За то, что мы поймаем Блэка, спасём Британию и срубим на этом столько денег, что ребята из пророка подавятся собственной желчью!

Они счастливо чокнулись бокалами и под глухой собачий лай опорожнили в себя их игристое, божественно сладкое и лишь чуть пьянящее содержимое. Допивая последние капли которого Гилдерой Локхарт, бесстрашный сокрушитель тьмы и неизменный поборник справедливости, был готов поклясться всеми своими книгами: собака не лаяла, собака смеялась.