Арифмант (джен)

Через два дня после моего вопроса Питер Вектор выясняет, когда появляется адрес будущего ученика Хогвартса в книге. Оказывается, за неделю до его одиннадцатого дня рождения. И эта новость снимает тяжесть, каменным грузом висящую у меня на плечах. Дамблдор не узнает, что Том в магическом мире!

— Спасибо, Вектор, — облегченно выдыхаю, услышав ответ. — Не передать, как вы меня обрадовали!

— Значит, я поступил верно, когда один наглый тип попытался узнать о вас. Предчувствие меня редко обманывает, — Вектор прищуривается и поясняет, глядя в мое побелевшее лицо. — Пару месяцев назад Альбус Дамблдор решил расспросить меня о некоей «мисс Гонт». Правду я ему отвечать был не обязан, поэтому соврал, что вы приехали откуда-то из Аргентины полгода назад, ваш отец магглорожденный, а мать — волшебница, вы вдова, и вам двадцать два года.

— А если обман вскроется?

— Тогда я просто скажу, что перепутал вас с Оливией Бонд. Вы ее знаете, она учится в вашей группе… «С», кажется.

Закусываю губы. Я даже не знаю, насколько сильно выручает меня Вектор каждый раз.

— Гонт, я никогда вас не сдам вашим врагам, сколько бы их ни было, — серьезным, но успокаивающим тоном говорит Глава Гильдии. — Гильдия — это немного больше, нежели просто компания людей, объединенная профессиональным интересом. Ученики, Подмастерья — они, может быть, и да, но Мастера и Магистры — мы добрые друзья. Вас, кстати, я давно уже не рассматриваю, как Подмастерье — просто должен пройти трехгодичный срок, прежде чем вы получите красное кольцо. Поэтому успокойтесь.

— Спасибо, — сердечно благодарю Главу Гильдии.

* * *

В первых числах декабря я, умаявшись после пяти уроков и дополнительных занятий с некоторыми из группы «Д», сижу за партой в пустом классе, пытаясь прийти в себя. Уроки, между прочим, не наши по сорок или сорок пять минут — они часовые, по шестьдесят.

Скрипит дверь, и в класс входит Вектор.

— Как вы, Гонт? — интересуется он, присаживаясь напротив.

— Отвратительно, — признаюсь. — У меня голова кругом идет. Эти болваны ничего не знают.

— Даже из «А» и «С»? — хитро прищуривается Вектор.

— Эти еще куда ни шло, — вздыхаю. — Но все же — самому младшему там двадцать лет. А они проходят то, что я в тринадцать лет изучала.

— Третий класс? — спрашивает мой собеседник, а потом одергивает себя. — А, я забыл, что вы с семи лет в школу пошли. Это какой по-вашему?

— Восьмой, — достаю план урока для групп «А» и «С». — Изучаем квадратные уравнения, но до них не доходит, что уравнение второй степени имеет два корня.

— Бывает, — меланхолично замечает Вектор. — А что со средней группой и с вашей… «Д»?

— Средняя группа пока решает линейные уравнения — это одиннадцать-двенадцать лет. А вот «Д»… знаете, я называю их «дауны», в честь синдрома Дауна. Знаете, такие умственно отсталые люди с рождения. Многие вещи для них недостижимы.

— Никогда не слышал этого термина, — Глава Гильдии качает головой. — Но ладно. А с ними что?

— Действия со смешанными дробями, квадраты и кубы. Арифметика простая. И это — грустно.

— Грустно, — подтверждает Вектор. — Им никогда не подняться выше Подмастерья. Как вы думаете, Гонт, с чем связано их такое отставание?

— Ну, первое — это способности. Нельзя таких брать в Гильдию. Второе — математике надо обучать не с семнадцати лет, простите, а с семи. Или хотя бы с первого курса вашего Хогвартса. Иначе спустя пять или даже семь лет у нас в Гильдию будут приходить вторые Клейны.

— Арифмантика — факультативный курс, его можно взять на третьем году обучения, — пожимает плечами Вектор. — С этим ничего не поделать.

— Третий год обучения — это тринадцать лет. Даже если дети и начнут нормально учиться считать в тринадцать, то через пять лет они будут хотя бы при слове «икс в квадрате» не шарахаться и не рисовать мне… вот это, — киваю на доску, где Клейн изобразил мне букву Х, обведенную в рамочку.

Вектор переводит взгляд, смотрит на «произведение искусства» и фыркает.

— Да уж… Мне было намного легче, я считать научился раньше, нежели писать. В Хогвартсе Арифмантику не брал, мне отец присылал задания… некоторые даже синие. Мне хватало.

— Если не научим считать детей раньше двадцати лет, Гильдия и дальше будет сидеть в болоте, — подвожу итог. — Вектор, вы бы не цеплялись так за Гильдейские секреты. Заказы все равно будут — думаете, кто-то из моих одноклассников, учившихся по такой же программе, вспоминал, как решать тригонометрические уравнения, когда заканчивал школу? Да они с экзаменов выходили и забывали все сложнее умножения на два! Зато те, кому это действительно было нужно, шли дальше.

— Как вы? — Питер Вектор склоняет голову, одаряет меня внимательным взглядом.

— Типа того. Кстати, хороший пример — моя история. Я едва ли не до последнего класса не думала, что буду математиком. И лишь в последний год сделала выбор. У меня в аттестате «три»… э… — внезапно вспоминаю, что в женских школах до революции была не пяти, а двенадцатибалльная шкала, — в смысле, «пять» или «шесть». В Хогвартсе это «Удовлетворительно». Тем не менее, даже без моего особенного прилежания, я смогла наверстать упущенное за лето, и поступила в университет.

— Да, если бы не ваша школьная программа, вы бы не смогли за три месяца выучить то, что этим идиотам уже год вдалбливаете, а еще не вдолбили, — соглашается Вектор. — Но с другой стороны — две тысячи галеонов с каждого.

— А про нас еще не говорят, что мы зря деньги вытягиваем? — ехидно интересуюсь прежде, чем успеваю удержать свой длинный язык.

Но Вектор не злится. Он лишь хмурится.

— Говорят. Но что можно сделать? Уровень магии нам неважен, а давать задачи кандидатам на Ученичество бесполезно — способности не обязательно совпадают с умением считать.

— Учить надо начинать не тогда, когда детки притолоку головой сшибают! А тогда, когда уже можно выяснить, будет ли из ребенка Арифмант, или же его родители будут зря деньги Гильдии платить! — возмущаюсь. — Если «сильные» группы еще могут года через два добраться до Подмастерья, то «средние» будут воевать со школьной математикой еще лет пять. А про «даунов» я даже заикаться не хочу.

— Пять лет — это не десять, — оптимистично улыбается Вектор. — Все равно, Гонт. Ваша система намного сокращает сроки обучения. Пусть Гильдия чего-то и недополучит, но зато у нас Мастеров прибавится. Мастер Гильдии намного больше денег приносит, нежели Ученик. Следующим летом я вызову из Хогвартса МакКоннора. Отдадите ему вашу программу, пусть учит детей в Хогвартсе. Надеюсь, это возымеет свои плоды.

— Точно возымеет, — киваю. — Да вы увидите.

— Увижу, — соглашается Вектор.

* * *

Том уже бодро бегает по дому, добираясь до всего плохо положенного, связно и грамотно говорит, пусть и на парселтанге, читает магические книжки — на том же парселтанге — я переписала пару книжек со сказками закорючками змеиного языка, возится с зачарованными куклами и упорно отказывается есть яблоки.

С человеческим языком, увы, у него получается намного хуже, чем у того же Раймонда Лестрейнджа — сказывается, что парселтанг знаю и я — Тому есть, с кем общаться.

Немного сложно было привыкнуть к традиционным Ритуалам, обязательными для любого мага — в году их восемь, по количеству магически насыщенных дней — два солнцестояния, два равноденствия и четыре дня где-то посередине между ними. В эти дни очищались амулеты, заряжались новые, проводились Ритуалы Благословения, Долголетия, Здоровья… у магов их достаточно. При этом необходимо было учитывать специфику дня — к примеру, поминовение усопших лучше проходило на Самайн, проклятия насылались на Йоль, а чем-нибудь благоприятным занимались на Литу или Остару.

Пришлось вникать в так называемую «магическую гигиену». Если у магглов гигиеной считалась чистота физического тела, то маги заботились еще и о том, во-первых, чтобы в чужие руки не попадали «эманации» — кровь, волосы, ногти, пот, слюна и тому подобное, во-вторых, чтобы на себе, любимых, не висели случайные или намеренные сглазы или проклятия. Если у магглов сглаз чаще был просто «образным выражением», то у магов же хорошие работающие сглазы вылетали, мама не горюй.

Различать магию «визуально» я научилась не сразу. Скорее, это даже не видение как таковое — нечто вроде ощущения. Абстрактного, но понятного. Когда я еще не была магом, такое ощущение возникало рядом с кем-то — человек мог быть мне симпатичен сразу, а мог вызвать однозначную неприязнь. Какие-то места обладали «атмосферой» — ужаса или, напротив, уюта.

У магов такие «ощущения» намного сильнее, хотя и это не совсем верно. Я бы сравнила маггла со слабовидящим человеком, для которого доступны лишь цветовые пятна, интенсивность светового излучения и какие-то общие контуры предмета. Человек же с хорошим зрением способен в синем прямоугольнике разглядеть красочную картину с водопадом и единорогом рядом, к примеру.

Видеть потоки магии, как выяснилось, я начала видеть едва ли не сразу, как мне в руки попала палочка. Но вот понять, что именно это — поток магии, я поняла лишь недавно, когда Анна Лестрейндж, отчаявшись продраться сквозь мою «Арифмантско-маггловскую рациональность», не вытащила меня аж в Стоунхендж. Там она в приказном тоне велела описывать, что я вижу и чувствую. Что от меня хотят, до меня дошло только через три часа, но дошло. И дошло так, что я недели две бегала, рассматривая все подряд, прислушиваясь к своим ощущениям едва ли не круглосуточно.

По идее, вместо термина «видеть» лучше бы было использовать другое слово, какой-нибудь свой подходящий термин, но за много лет маги этим почему-то не озаботились. Впрочем, мне без разницы — «видеть» — значит, «видеть».

Между делом выяснилось, что я лучше вижу потоки магии в Рунах и Артефактах, нежели в живых существах или зельях. Мне проще иметь дело со статичными, нежели динамическими потоками, а при варке Зелий магии уходит очень много, чтобы компоненты прореагировали должным образом. Сами же Зелья несут лишь остаточную магию.

Помимо восьми магических Праздников, существовали и другие Ритуалы, которые проводились в другие дни. И их тоже было немало.

Узнала я и о магической профессиональной деятельности. Собственно, она делилась на Гильдейскую и простую. Гильдии в магическом мире выполняли роль наших университетов — именно в Гильдиях сосредоточена вся магическая «наука».

Умение высчитывать, когда и что стоит проводить, какие именно манипуляции при этом необходимо производить, является сложнейшей наукой — Ритуалистикой.

Артефакторы изготавливали амулеты, обереги, различные усилители магического фона, магические «приборчики» и тому подобные вещи.

Зельевары занимались зельями, Менталисты же не только воздействовали на разум людей или других живых существ, но и могли считать остаточный фон на месте какого-либо происшествия или по каким-нибудь останкам.

Боевые Маги выполняли роль охраны. Больше всего их было, разумеется, в Министерстве, но и частные лица пользовались их услугами. Стоили услуги недешево, но и охрана была на надлежащем уровне.

Были еще и Магозоологи — маги, занимающиеся содержанием и разведением магических существ. Обычно каждый из таких магов специализировался на одном или двух видах животных. Больше трех — очень редко, магические животные — существа непредсказуемые и сложные.

Я со своим парселтангом могла бы стать Магозоологом — разводить василисков. Но у их яиц слишком долгий инкубационный период, плюс еще василиски слишком долго растут. Достать яйцо, в принципе, не было проблемой — василиск вылуплялся из яйца, снесенного самцом любой птицы, и высиженного жабой. Собрать курятник, точнее, «петушатник» на пару-тройку тысяч клювов не проблема, а там кто-нибудь да будет с дефектом органов размножения, и снесет мне пару яиц. Потом подложить под какого-нибудь предка Тревора — и дело в шляпе. Но ждать три года, пока жаба высидит мне василиска, да не подохнет, потом лет десять кормить «царя змей» свежими цыплятами, чтобы тот вырос хотя бы на полметра, а потом еще полвека ждать, пока с него яда можно будет нацедить — занятие крайне неблагодарное.

Хотя можно василиска из Хогвартса сманить — он там уже большой, очень старый, с него и яд годится, и шкура неплохая. Только я в Хогвартс не полезу. И Тома не подпущу. Там же «рукав» длиной в пару десятков метров и возрастом в тысячу лет. Не факт, что Тома он не тронет. Змеи не трогают, да, но Дьявол знает, что в голове у «Васи».

Гербологи возились с магическими растениями, Целители помогали справляться со всевозможными недугами, причем не только магическими.

Были и «теневые» Гильдии. Собственно, их наличие было логичным — в любом обществе есть организованная преступность, и маги не должны быть исключением.

Они и не являются. Темные Ритуалы, Демонология, Некромагия, деструктивная Менталистика, всевозможные яды, заказные убийства, незаконное обращение в рабство магглов… Причем для «теневиков» Статут о Секретности имеет номинальное значение — они не гнушаются использовать магглов по полной программе. Основной принцип здесь — «не попадаться».

Собственно, любой Ритуалист способен провести Темный Ритуал — это несложно. Как и любой Менталист способен перевернуть человеку, что магу, что магглу, мозги так, что тот злейшего врага за мать примет. Впрочем, у магглов тоже любой химик может сварить наркоту, но вот профессионально этим занимаются единицы. У магов так же.

Но у магов наказание за подобную деятельность намного серьезнее — Азкабан или даже «поцелуй дементора».

Про «поцелуй дементора» выясняется очень интересная подробность — его применяют только к единственным отпрыскам мужского пола какого-либо Рода, не имеющим потомства.

И объяснение подобного явления очень простое — дать возможность Роду не прерваться. Тело без души вполне способно на простые физиологические реакции… в том числе и на семяизвержение. Соответственно, от такого тела можно зачать и родить.

Заключение в Азкабан же имеет последствия. Помимо искалеченной психики, маги, проведшие в стенах Азкабана более года, лишаются способности иметь детей. Поэтому данное наказание применяют с оглядкой — к тем, кто имеет братьев и сестер, либо на срок меньше года. Либо… либо если видят вину не только преступника, но и его родителей, что воспитали такого ребенка. Если хотят уничтожить Род.

Сириус Блэк получил пожизненное в Азкабане, потому что у него был брат Регулус, чья смерть не была подтверждена. Иначе ему грозил бы «поцелуй».

Морфин Гонт за нападение на маггла должен был получить не больше полугода, а то и вовсе штраф, и по большей части за нарушение Статута, — но его осудили на три года. И даже то, что он вышел на свободу на полгода раньше, нежели в каноне, не даст ему детей. Кто-то явно решил оставить Тома единственным потомком Рода Гонт, и я даже знаю, кто бы это мог быть. Та же самая личность, которая хотела, чтобы ребенок-маг вырос в маггловском приюте.

Немного непонятно с Барти Краучем-младшим. Почему он, единственный отпрыск, был приговорен сперва к пожизненному, а потом уже к «поцелую»? Решаю поинтересоваться у Родольфуса Лестрейнджа, разумеется, представив ситуацию, как гипотетическую, без имен и фамилий. Родольфус подкован в магических законах — один из его родственников даже был Министром Магии в Британии. Кстати, полный тезка. Только имя писалось немного по-другому — «Радольфус».

— Значит, сперва за незаконную деятельность этот маг был приговорен к пожизненному в Азкабане? — задумчиво переспрашивает Родольфус. — При этом у него достоверно нет ни братьев, ни сестер — даже бастардов?

— Да, — подтверждаю.

— К моменту ареста его отцу было пятьдесят один, а матери — шестьдесят два? И они — чистокровные люди? Без примеси крови вейл, великанов и прочих животных?

— Да.

— А его отец — важный чин в Министерстве и председательствовал на суде над его подельниками? А потом ваш маг вроде как бы сбежал — его мать пробралась в Азкабан и умерла под его личиной, выпив Оборотного?

— Да.

— Так, ясно… Потом его отец держал дома под Империусом, чтобы тот не убежал к оставшимся на свободе подельникам, но через тринадцать лет его поймали «на горячем» и, не отходя от места, «поцеловали». Верно?

— Да, именно так.

— Что я могу сказать. Первое — маг однозначно не мог быть приговорен к пожизненному. Либо «поцелуй дементора» сразу, либо срок меньше года. Либо он — не единственный ребенок. Но мне видится это по-другому. Скорее всего, если бы мага приговаривали к заключению, то не к пожизненному, а к году заключения — либо сразу, поскольку отец поспособствовал, либо потом срок был пересмотрен. Отец, скорее всего, упирал бы на то, что сын у него единственный, а он — уважаемый человек, поэтому поблажку бы дали. Мать, вероятно, тут ни при чем — в Азкабане трюк с Оборотным не пройдет. Во-первых, потому что тело принимает свой изначальный облик по прошествии часа даже после смерти, а, во-вторых, любой посетитель Азкабана на входе и выходе проверяется собаками — сличают запахи. При Оборотном запах не меняется. И если бы собаки учуяли другой запах, то вашему «беглецу» было бы очень грустно. Далее. Учитывая, что мага «поцеловали», едва поймав, то я склоняюсь к версии, что все-таки изначальным приговором был «поцелуй дементора». Но его отец выпросил отсрочку приговора до тех пор, пока не появятся внуки — такое иногда позволяется, особенно если у отца были связи в Министерстве. Он нашел девушку, согласную на краткосрочный брак и рождение ребенка, а затем пошел за сыном в Азкабан. Забрал оттуда сына, который не горел желанием делать детей, поскольку это означало бы конец отсрочки от «поцелуя», и привел домой. Дома пришлось его удерживать, поскольку сын рвался сбежать. Таким образом прошло тринадцать лет, а когда сын все-таки сбежал и принялся за старое, то поймавшие его сотрудники Министерства не стали церемониться и давать его отцу еще одну поблажку. Вот и все.

— Спасибо, — говорю Родольфусу, наконец-то разобравшись. — Буду знать.

— Всегда пожалуйста, — улыбается Родольфус.

* * *

Двадцать первого декабря — Солнцестояние, которое мне нужно отпразновать с Морфином.

Радости мне это не доставляет.

Ему тоже.

Впрочем, ничего нового — все проходит точно так же, как в прошлом году — Ритуал, угощение, а потом прощание. На этот раз я не дожидаюсь, пока Морфин нас выгонит — ухожу первой.

Впечатление — тяжелое.

* * *

Тридцать первого декабря Тому исполняется два года. Я решаю пойти с ним в «Фортескью», чтобы поесть сладостей. Конечно, их можно поесть и дома, но иногда хочется сделать это в кафе.

Сладостей много. Я наконец-то пробую «Всевкусные драже Берти Боттс» — гадость неимоверная. Приличных вкусов нет совсем, а вкус старых носков или ушной серы — вовсе не то, чем можно наслаждаться. Шоколадные лягушки, однако, мне нравятся. Хотя лягушки и прыгают, если откусить от них кусочек или отломить, то они замирают. Том пытается на них шипеть, уговаривая, но магическим шоколадкам его уговоры безразличны. Тома это сильно печалит, он едва не плачет. Но официантка вовремя приносит небольшой тортик с двумя свечками.

— Нужно задуть свечки, — говорю Тому. — И загадать желание.

— Какое желание?

— Любое. Все, что ты хочешь.

Том выслушивает мои объяснения и кивает.

— Хочу домой, — говорит он и дует на свечи. Огоньки мерцают и тут же гаснут.

— Молодец, — хвалю ребенка, запоздало вспоминая, что желание вроде как не говорят вслух. — Теперь съешь кусочек, и мы пойдем домой.

Ну, желание должно быть исполнено…

— Эм… простите, мадам, — вдруг отвлекает меня мужской голос с непривычным акцентом, — мне крайне неловко вас беспокоить, но не могли бы вы ответить мне на один вопрос?

— Да? — оборачиваюсь к говорящему. Ко мне обращается довольно пожилой маг. На вид ему можно дать за семьдесят лет.

— Мадам… скажите… вы сейчас говорили с вашим сыном… это был парселтанг?

Смотрю в темные глаза старика, который с какой-то затаенной надеждой ждет моего ответа.

— Да, — решаюсь признаться.

— О, Кощеевы мощи! — неожиданно по-русски восклицает мой собеседник и тут же переходит на английский. — Мадам, простите, Мерлина ради! Просто…

Маг достает из нагрудного кармана мантии белый кружевной платок, вытирает выступивший пот. Терпеливо жду, что он скажет дальше.

— Я… Меня зовут Андрей Долохов, я иммигрант из России. Я… я изучаю языки нечеловеческих рас. И видов. Я знаю язык русалок, вейл, кентавров, гоблинов… но парселтанга я не знаю. Я пытался найти учителя… но все, кого я встречал, в лучшем случае знали лишь отдельные слова. Послушайте… мадам, не откажите мне в любезности научить этому языку. Я готов платить вам за уроки, сколько вы скажете!

Смотрю на бледного старика с нервно подрагивающими руками. В его возрасте изучать новый язык? Да и смогу ли я преподать ему его? Врожденная змееустость вовсе не то, что выученный парселтанг. Со змеями мой земляк никогда не сможет поговорить.

Андрей Долохов расценивает мои колебания по-другому.

— Мадам, сто галеонов за урок!

Молчу, пытаясь подобрать слова, которые не обидят несчастного исследователя-полиглота.

— Двести! Мадам, пожалуйста, не отказывайте мне! Я… я всю жизнь мечтал научиться говорить со змеями!

— Со змеями вы говорить не сможете, — вздохнув, говорю Андрею Долохову по-русски, который при звуках родной речи едва не падает со стула. — Со змеями способны общаться только урожденные змееусты. Увы.

— О… — мой собеседник хлопает глазами, затем сглатывает, приходя в себя. — Неожиданно… приятно встретить человека из милой России… Погодите… но почему только урожденные?

— Потому что змеи тупы, словно пробки, — поясняю старику. — У них нет разума. А змееустость — это магическая сила, дающая змеям на время ума. А выученный парселтанг, к сожалению, не способен влить в змей эту силу.

— Погодите, сударыня… — Андрей Долохов ерзает на стуле. — Откуда вы это знаете?

Вместо ответа приподнимаю одну бровь. Маг внезапно краснеет.

— Да, точно… простите, сударыня. Кто, если не вы...

— Так что, — пожимаю плечами, — вам этот навык будет абсолютно бесполезен.

— Нет, отнюдь! — в глазах Андрея Долохова снова разгорается пламя. — Все равно, это же… это же парселтанг, сударыня! Мое предложение все так же в силе! Двести галеонов! Я готов выучить его, даже если змеи меня понимать не будут!

Смотрю на старика, который словно обезумел от близкой возможности выучить парселтанг. На старика, который готов платить бешеные деньги за умение, которое ему, как собаке пятая нога. Но лишний заработок… С другой стороны, брать деньги за пустое?

— Хорошо, — принимаю решение. — Я буду ожидать вас в субботу к десяти утра у себя дома. Адрес камина — «Ласточкино гнездо, флигель». За уроки я не возьму с вас ни кната…

— Нет, сударыня, так не пойдет!.. — с жаром восклицает старик, но я его перебиваю.

— Дослушайте. Не возьму ровно до тех пор, пока не увижу, что от моих уроков есть толк. И пока вы сами этот толк не увидите. Тогда вы заплатите мне столько, сколько посчитаете нужным.

— Сударыня…

— Меня зовут Лина, — говорю старику, смотрящему на меня странным взглядом. — Мисс Лина Гонт. Обо всем остальном мы поговорим в субботу. Если не передумаете, конечно. А пока… мне нужно домой. Простите.

Поправляю Тому пальтишко и поднимаюсь с кресла. Действительно, мой ребенок домой хочет уже с час, наверное. А желание надо выполнять.

— А… а по батюшке вас как? — интересуется Андрей Долохов. — Как звали вашего достопочтенного батюшку?

— Марволо, — говорю старику и тяну Тома за ручку. — Пойдем домой, малыш.

— Домой! — радостно отзывается Том на парселтанге и едва ли не бежит вперед меня. — Домой!

— Был рад знакомству… — слышится вслед.

— Взаимно, — отзываюсь уже на улице. Том таки может выполнять роль неплохого паровоза. Если захочет.