У последней черты (джен)

— Да, да, мистер Хоутер… А, вот как? Ну, хорошо. Отпечатков так и не обнаружили? Мегавольт всегда ходит в перчатках… ходил. Да вы что?.. Не может быть!.. Хм! Проволока, которую нашли на маяке, идентична той, которая днем раньше исчезла из разгромленной лаборатории… Слишком мало для того, чтобы предъявить обвинение? Косвенные улики? Ну, конечно, такой проволоки по Сен-Канару можно найти навалом… Ладно, понял. Да. Я сделаю все, что в моих силах.

Черный Плащ положил телефон перед собой и взглянул на арестанта, сидящего по другую сторону стола. Квага, не поднимая глаз, смотрел в пол. Лицо у него было не то чтобы испуганное или удрученное, скорее — потерянное, болезненно бледное, странно поблекшее, как будто кто-то провел по нему мокрой губкой и стер с него все оттенки и краски: и румянец со щек, и блеск из глаз, и яркую буйную рыжину со всклокоченных волос…

— Квага, — негромко сказал Дрейк. — Надо поговорить.

Квага молчал… Говорить? Не-ет… Он не мог говорить, не мог выдавить из себя ни слова, язык его стал непослушным, ватным, каким-то бессильным, абсолютно чужим. Черный Плащ сидел на краю стола, покачивая ногой, но Квага не смотрел на него, не в силах был смотреть, да и не хотел, перед глазами его все еще стояла смущенная кривоватая улыбка Мегавольта: «Мы с тобой сегодня повеселимся…»

— Квага, — вновь заговорил Дрейк, — скажи мне одну вещь… Это вы вчера разгромили лабораторию на Лейгет-стрит?

Квага сделал судорожный вдох. Ему сейчас было очень мало дела до того, что случилось вчера. В данный момент он был не способен ни на чем сосредоточиться и ни о чем думать — он мог только сидеть, глядя в стол прямо перед собой, и вспоминать, вспоминать, вспоминать эту проклятую мегавольтовскую улыбку…

— Ничего мы не громили, — пробормотал он наконец. В тоне Дрейка, вроде бы мягком и сочувствующем, ему непреодолимо чудился неведомый подвох.

— Ничего вы не громили… — задумчиво повторил Черный Плащ. — Понятно. — Он тяжело поднялся, неторопливо обошел небольшую комнату и опустился в черное офисное кресло по другую сторону стола. Постучал колпачком шариковой ручки по лежащему перед ним пухлому отчету. Бросил на Квагу быстрый заговорщицкий взгляд. — А все-таки классные там были стекляшки, заметил?

— Стекляшки? Ну да… — Стекляшки действительно были классные. Квага даже слегка оживился, вспомнив забавные искривленные бутылочки, которые он нашел на полках лабораторного шкафа; нашел — и спросил себя тогда: а можно ли состряпать из них домик? Так, чтобы ничего не разбилось?

Дрейк как будто прочитал его мысли:

— Ты решил попробовать сложить из них башенку. И у тебя здорово получилось, надо сказать.

— Правда здорово? Тебе понравилось?

— Э-э… да. Мистер Роук тоже был, гм… в восторге. Ну так что, будем писать чистосердечное?

Квага всхлипнул.

— Да отстань ты, зануда! Пень бесчувственный! Чего привязался… Не буду я ничего писать!

Дрейк устало вздохнул.

— Я не «привязался»… я просто, знаешь ли, делаю свою работу, мой дорогой. Пытаюсь установить факты. И наказать виновных.

— Да пошел ты! Не буду я тебе ничего говорить! Иди и сам носом землю рой… — Квага готов был завыть от бессилия, злобы и глухой волчьей тоски. — Мегавольту даже мертвому покоя от тебя нет…

Черный Плащ опять устало вздохнул и, подавшись вперед, внимательно посмотрел на арестанта.

— Слушай, мне тоже жаль, что так получилось. Я тебе… соболезную.

— Ты? — прохрипел Квага. — Мне? Соболезнуешь? Рад небось до смерти, что Мегги скопытился… Все из-за тебя, сыщик проклятый!

— Из-за меня? — помолчав, спросил Дрейк. — Да ну? А может, из-за какой-нибудь очередной идиотской затеи? А, Квага? Что у вас там случилось на маяке?

— Ничего… не случилось.

— Очередная потеха… очередной дурацкий эксперимент пошел неудачно?

— Т-ты... да т-ты… что ты понимаешь! — Квага задохнулся — от ярости и бросившейся в лицо отчаянной жгучей обиды. Рывком вздернул голову — и сжал кулаки... Его вдруг прорвало: сильно и неудержимо, будто внезапно распахнулись створы большой, переполнившейся, доселе накрепко закрытой плотины.

— "Потеха"? — выкрикнул он отчаянно. — "Дурацкий эксперимент", да?! Это для тебя — дурацкий! А для Мегса — вопрос жизни и смерти! Он… ему нужен был новый генератор… для подзарядки… он же не может без подзарядки, он болеет без этого, но ты… тебе-то наплевать! Ты же ничего не знаешь… и знать не хочешь! Это же не твой друг погиб! Не твой!.. И ты… Ты… ничего не понимаешь! Тебе лишь бы упечь за решетку… за просто так… кого попало… ни в чем не разобравшись… с-сука! Сволочь, лягаш, пиявка… кровосос проклятый!.. — Он орал что-то еще, и дергался, и брызгал слюной, и пинал ботинком соседний стул, и потрясал кулаками, и даже, кажется, колотил ими по столу, так, что с дребезгом подпрыгивала стоящая на краю фаянсовая чашка…

А потом — совершенно внезапно — понял, что на плече его лежит чья-то рука. И замолчал. Поднял глаза…

Черный Плащ пристально смотрел на него, и во взгляде этом было… сопереживание? участие? желание поддержать и утешить? Квага не понял. Но пальцы Дрейка были надежными и теплыми, пожатие — крепким, взгляд — сочувствующим и понимающим, и Квага не выдержал: невыносимая горечь бросилась к его горлу, и сердце его разорвалось на части, и по лицу потекло что-то мокрое и горячее, и, втянув голову в плечи, он затрясся всем телом, пряча глаза, торопливо, дрожащими руками размазывая по щекам соленую влагу. И белый свет вокруг него померк — он сидел, закрываясь ото всех руками, съёжившись, накрытый горем, точно плотной неодолимой пеленой, захлебываясь им и утопая в нем с головой, как утопают в сером, бездонном и безжалостном омуте…

— Квага, — чуть помолчав, негромко, очень мягко и очень проникновенно сказал Черный Плащ. — Поверь мне, я действительно тебе соболезную. Я знаю, что Мегс был твоим… хорошим приятелем, и тебе тяжело вот так сразу осознать и принять его… уход. Но не в наших силах изменить то, что случилось. Это нужно пережить… Тем более что — не будем себе лгать — Мегавольт сам, собственными руками создал эту смертоносную штуку.

Квага, дергая плечами, рыдал и не умел остановиться.

— Он… н-не мог её не создать… он в ней очень нуждался… нуждался, п-понятно?

— Ему было необходимо каждый день подзаряжаться?

— Д-да… Да!

— И для этого ему нужен был… новый генератор? И серебряная проволока? Чтобы увеличить проводимость тока?

Квага облизнул трясущиеся губы. При чем здесь… ну при чем здесь вообще какая-то идиотская проволока?! Ну вот сейчас?! Ну при чем?

Дрейк вновь со вздохом сел за стол и придвинул к себе клавиатуру компьютера.

— Значит, он хотел собрать генератор… И вы пошли добывать детали в электротехническую лабораторию? На Лейгет-стрит?

Квага не мог говорить — только молча кивнул.

— Как вы вскрыли дверь? Монтировкой?

— Д-да…

— Сигнализация?

— М-мегс её… вырубил. Ударом тока…

— А потом? Что потом? Ты складывал самолетики из бумажных таблиц… а Мегавольт? Что делал Мегавольт?

— Да не знаю… Не знаю я! Не знаю, отстань! Искал там что-то в шкафах.

— Проволоку? Детали?

Квага, всхлипывая, вместо ответа судорожно дёрнул головой.

— Нашел?

— Да! Он сказал, что ему надо увеличить мощность без потери чего-то там… что серебро пригодится для генератора и для… еще какой-то штуки, которую он соберет на следующей неделе! Для какой-то штуковины с повышенным КПД…

— Он что, решил изобрести вечный двигатель?

— Ага. Решил! И изобретет! Изобретет, понял? Мегс чего хочешь изобретет… Он такой… Вот чего хочешь изобретет, ясно? — Квага осекся. Нет, не изобретет. Не изобретет. Ни сегодня, ни завтра, ни на следующей неделе… Мегавольт больше никогда и ничего не изобретет. Никогда и ничего. Мегавольта больше нет.

Нет.

Какие же это страшные и мерзкие слова — нет и никогда…

Горло у Кваги вновь болезненно сжалось. Это было невыносимо… Ну когда же этот полицейский урод перестанет меня мучить, спросил он себя со стоном. Ну когда? Я больше не могу этого выносить, я хочу остаться один, один, вы слышите — один, я хочу сидеть и вспоминать Мегса, я хочу вспоминать вчерашний день, и позавчерашний, и то, как на прошлой неделе Мегс покупал себе новый галстук, и то, как мы ходили с ним на пикник, и то, как он уронил чашку мне на колено, и то, как счастливо он вчера улыбался, и… и… нет, не хочу, я не хочу этого вспоминать, только не это, не хочу, не хочу, я вообще уже ничего, абсолютно ничего не хочу…

Я вообще уже ничего не хочу, понял он с ужасом. Без Мегавольта...

Черный Плащ вынул из пасти принтера распечатанный лист бумаги и протянул его Кваге через стол.

— Прочитай и подпиши внизу: «С моих слов записано верно, мною прочитано, дополнений не имею».

— Что? И все? И ты от меня отстанешь?

— Да, отстану… пока. Я просто записал то, что ты мне рассказал, вот и все. Хорошо… — Он бегло посмотрел подпись Кваги и сунул бумагу в какую-то папку. — Вот так. Успокойся, Квага, все самое страшное, что могло случиться, уже случилось. Возьми себя в руки.

У Кваги стучали зубы:

— Ты… т-ты… Самое страшное — позади? Ни черта ты не понимаешь!.. Самое страшное — одиночество, и оно… оно… уже здесь! Стоит теперь у меня за плечом. А Мегавольт, он... его... его... — Договорить "уже не вернуть" Квага не мог, губы его шевельнулись беззвучно...

— Я все прекрасно понимаю, — небрежно перебил Дрейк. — Даже лучше, чем ты думаешь. И… слушай, я хочу тебе кое-что сказать.

Квага всхлипнул.

— Ну? Что?

— Мне тут… вернее, не мне, а Хоутеру… звонили из больницы.

Квага все еще размазывал слезы по щекам, пытаясь успокоиться, вздрагивая всем телом от судорожных и тщетно подавляемых рыданий. Слова Дрейка дошли до него не сразу.

Он поднял голову. Взглянул на Черныша сквозь дрожащие растопыренные пальцы.

— Что? Из какой больницы?

Черный Плащ неторопливо откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и, опустив голову на грудь, взглянул на Квагу чуть исподлобья. Он ждал этого вопроса с явным удовольствием.

— Из той, в которой оказался твой дружок.

Квага замер. В горле у него пересохло — вот так, мгновенно, точно там внезапно включился мощный обогреватель. Что-то тут было не так.

— Из б-б… б-б… больницы?

Черный Плащ ухмыльнулся.

— Представь себе. Твой Мегавольт на самом-то деле оказался не более мертвым, чем я или ты.

— Ч-ч… что?! — Квага обомлел. Челюсть у него отвисла сама собой, и ему пришлось сделать усилие, чтобы закрыть рот и проглотить вставший в нем сухой ком. Мегавольт… жив? Жив?! Но… но… этого не может быть. Этого просто не может быть! Отсутствие пульса… смертельная бледность… холодеющая рука… Квага видел все это собственными глазами! И не только видел, но и… и чувствовал!

— Ах, черт побери, — сказал Черныш, — я-то тоже сначала подумал, что он мертв. Да и не только я. Это лишь медики из реанимации сумели установить, что он вовсе не умер… И даже не впал в кому.

— Не впал в кому? — Квага сидел, точно пораженный громом. Он по-прежнему ничего не понимал. Если Мегс не потерял сознание и не впал в кому, то... то что тогда с ним случилось?

— Обыкновенная летаргия, — спокойно пояснил Дрейк.

— Что?!..

— Летаргический сон. Ему подвержены люди в состоянии стресса, в состоянии сильного эмоционального потрясения… Мегавольт, поди, здорово нервничал перед своим «экспериментом», а?

Квага вспомнил, как Мегс бегал по комнате, ронял, поднимал и вновь ронял предметы… как у него тряслись руки и поблескивали глаза… И — глотнул. Слезы медленно высыхали у него на щеках.

— Ну да, он… он был тогда… дерганый какой-то. Суетился… Нервничал, точно!

Дрейк медленно кивнул.

— Потом его шибануло током, и он… отключился. Уснул. Впал в летаргию. Это… бывает. В тяжелых случаях летаргического сна частота дыхания и пульс замедляются настолько, что становятся почти незаметны, кожа бледнеет, а тело «остывает» до температуры окружающей среды. Только сделав энцефалограмму, можно с уверенностью сказать, жив человек или мертв.

— То есть, он… Он…

— Жив, да. И даже недавно пришел в себя… соня. Но его пока держат в госпитале Святой Анны для дополнительного обследования.

— В госпитале? То есть, — Квага все еще не мог, никак не осмеливался поверить в услышанное, — он действительно жив? И я, того... могу его навестить? Прямо сейчас?

— Можешь, можешь... только погоди, не так быстро. Не забывай, что ты задержан по обвинению в краже. И к тому же только что признался в содеянном.

— Ни… ни в чем я не признавался!

— Признавался, признавался. Вот доказательство. — Черный Плащ хлопнул рукой по папке. — Ты же сам всё подписал, забыл?

— Что? — Квага онемел. — Я... ты... так ты... Это ты меня заставил! Ты же знал, что Мегс — жив? Знал? Я... я думал, что ты действительно мне сочувствуешь... соболезнуешь... а ты... Ты просто кривлялся... втирался мне в доверие... разыгрывал передо мной идиотский спектакль! Да?

— Да. Извини, приятель. — Дрейк, усмехаясь краем губ, виновато развел руками. — Но мне надо было добиться у тебя признания. Служба у меня такая поганая, знаешь ли.

— Ты… ты просто сыграл на моих чувствах! Ах ты… — Квага задохнулся от возмущения, он был настолько ошеломлен и уничтожен всем происходящим, что попросту не мог подобрать нужных слов. — Да ты… как ты мог! Да как ты мог, а?! Я... ты... Я-то тебе поверил... Я д-думал, ты говоришь искренне, от всего сердца... А ты... ты оказался просто с-с… с-с…

— Сволочью, я знаю. Ты думаешь, что сделал для меня открытие, Квага? И сильно меня удивил, а? Или даже, упаси бог, оскорбил? — Дрейк прищурился. И вдруг захохотал, закинув голову, раскачиваясь на вертящемся офисном стуле, точно школьник, отмочивший особенно удачную шутку. И смех его был таким звонким, таким вкусным и заразительным, что, глядя на него, Квага вдруг понял, что его тоже разбирает хохот — дурацкий неуправляемый хохот, неуместный, нездоровый и слегка истеричный, но ему было плевать… Главное — Мегавольт был жив. Жив! «Мы с тобой еще повеселимся, Квага…» И правда — повеселимся! Так повеселимся, что весь Сен-Канар вздрогнет, черт побери! Когда выйдем на свободу…

— Так что… значит… нас теперь упекут, да? — с трудом выговорил он между приступами хохота. — Упекут… в тюрягу? За… разгром в этой… лаборатории? И к-к... кражу серебра?

Черный Плащ пожал плечами.

— Не знаю, это как суд решит. Мое дело — передать документы, а остальное от меня не зависит. Если договоритесь о возмещении ущерба — может, и не упекут. Отделаетесь общественными работами.

"Может, и не упекут..." Ну и хорошо, ну и ладненько. А если и упекут — ну и черт с ним, переживем, где наша не пропадала! Черныш, конечно, гнида и хитрая коварная сволочь, но, в конце концов, Квага знал об этом и раньше и мог бы держать ухо востро, да и вообще все это на самом-то деле такие мелочи... Мелочи же, честное слово! Главное, сказал он себе, Мегавольт — жив! И мы с ним опять, опять будем вместе... Вместе, черт побери! Назло всем и всему! Квага широко, счастливо улыбался, и слезы по-прежнему быстро, горячо и неудержимо катились по его щекам.

Только теперь это были — слезы радости.