Camerado (гет)

В понедельник Гермиона подходила к кабинету Защиты от Темных искусств с такой радостью, с какой никогда ранее не приходила на этот предмет. Даже когда преподавал Ремус Люпин, который был бесконечно терпелив со всеми своими учениками. В последние несколько дней её первое настоящее занятие по окклюменции со Снейпом никак не выходило у неё из головы. Она лежала без сна гораздо дольше, чем должна была в ночь перед тренировкой визуализации. Гермиона пыталась подавить волнение своих мыслей, что взмётывались целым вихрем каждый раз, когда она думала не только об обучении, но ещё и о малоизвестных областях магии. И профессор Снейп был почти... дружелюбным, насколько это возможно. Порядочным, может быть. Он смотрел на неё как-то иначе, нежели со злостью и раздражением. В то короткое мгновение он явно казался уязвимым, с оголённым предплечьем и черными глазами, смотрящими на неё так, будто он ждет пронзительного крика или того, что она с отвращением от него отшатнётся. Она вечно одергивала друзей, когда те называли Снейпа бесчеловечным, но теперь была удивлена его способностью показывать какие-то эмоции помимо злости, презрения или же ледяного довольства.

Сейчас, находясь между Гарри и Роном, она посылала робкие улыбки в ту сторону, где стоял, скрестив руки, Снейп. Почти сразу лицо профессора потемнело.

— Вы остаётесь, мисс Грейнджер, — произнес он.

Гермиона, которая вытаскивала учебник по Защите из сумки, замерла. Гарри, стоящий перед ней, хлопнул ладонью по столу.

— За что? — требовательно спросил он. — Она ничего не сделала! Занятие даже ещё не началось!

— Двадцать баллов с Гриффиндора за пререкания, Поттер, — лениво произнёс Снейп. Гермиона услышала с другой стороны класса визгливый смех Панси Паркинсон.

Гарри покраснел.

— Я не пререкался, я просто задал вопрос, сэр.

— Я могу снять ещё тридцать баллов и назначить вам отработки, если вы... не замолчите, — Снейп приближался к ним, делая очередной шаг с каждым тщательно выверенным и отчетливо произнесенным словом до тех пор, пока не оказался рядом с Гермионой, возвышаясь над Гарри и Роном. Его длинные прямые волосы свисали вперед так, что его лицо было скрыто от неё, и она видела только кончик его крючковатого носа. Его тяжелая мантия задела её за плечо, и она отодвинулась вбок, к Невиллу, который уже максимально отклонился к выходу из кабинета, чтобы находиться насколько возможно дальше от Снейпа. Невилл сосредоточил взгляд на стене, делая вид, что их профессор не стоит над ними, и, тем самым, стараясь не привлекать к себе его внимания. Гермиона думала, что это было бы смешно, если бы страх Невилла не был так сильно ощутим. Его пот пах этим страхом. И ещё она уловила другой аромат, странно знакомый. Аромат, который шел от мантии Снейпа.

Краем глаза она увидела Рона, который положил руку на плечо Гарри, пытаясь его сдержать.

— Ну же, приятель, — пробормотал он и с извинением в глазах посмотрел в сторону Гермионы. — Брось это.

После этого Гарри скрестил руки на груди, всё ещё крепко сжимая в одной руке палочку, и опустился на стул, продолжая смотреть на Снейпа, но уже молча.

Снейп смотрел на него ещё несколько мгновений, а потом перевёл свой внимательный взгляд на Гермиону. Даже с возросшим после нескольких занятий убеждением в человечности его природы, она со стыдом обнаружила, что возвратилась к своим старым привычкам — ее сердце учащенно забилось под его непроницаемым взглядом, словно она была запуганным кроликом.

— Сегодня вечером, — произнес Снейп. — В моём кабинете. Сразу после ужина.

Послышались отчетливые смешки с той стороны кабинета, где сидели слизеринцы.

Прежде чем она смогла бы совершить ошибку, что-то сказав, он отвернулся от неё с чуть заметной жёсткой улыбкой на губах.

— Возвышение Гриндевальда, — произнес он, шагая вдоль класса. Все ёрзания и переговаривания сразу прекратились. — В каком году и какие последствия? — он посмотрел в сторону Невилла, который уже окончательно выпрямился на своём стуле и ослабил смертельную хватку, с которой он цеплялся за край стола. — Мистер Лонгботтом? — уголки рта профессора приподнялись в ужасном подобии извращённой улыбки. — Просветите нас.

* * *

Северус слегка позабавился, отметив, что мисс Грейнджер весь оставшийся день будто кипела от злости. Она выскочила из его кабинета, бросив суровый взгляд в его сторону, Поттер и Уизли от нее не отставали — оба идиота выдали ему по мысленному эквиваленту Авады Кедавры. За ужином он ментально отгородился от тривиальной беседы Альбуса и Помоны: «Да, я верю, что из Невилла получится отличный ученик мастера, если он сдаст ЖАБА на такие же оценки, как и СОВ», украдкой поглядывая на Гермиону поверх края кубка. Похоже, ей приходилось выдерживать огромное количество как всевозможных колкостей от гриффиндорцев, так и знаков сочувствия, что зависело, в основном, от снятых ею баллов и конфискованных непристойных журналов с тех пор, как она стала старостой.

Северус вышел из Большого зала пораньше, рассчитывая провести время в одиночестве, прежде чем придет мисс Грейнджер, которая должна была заявиться к нему через пятнадцать минут — очевидно, кипя от злости.

— Добрый вечер, мисс Грейнджер, — равнодушно произнес он, стараясь держаться как можно более безразлично.

— Добрый вечер, профессор, — так же ровно поздоровалась она в ответ.

Он небрежно вертел в руках палочку, прислонившись бедром к краю стола.

— Я полагаю, что вы практиковались в щитовых чарах, не так ли?

— Да, сэр, — на этот раз она не смогла произнести это твердо, её голос дрогнул. Северус лишь ехидно усмехнулся, и она сжала края своей мантии. Её руки дрожали от напряжения — от кулачков до самых плеч.

— Тогда давайте посмотрим, как многому вы научились, — холодно произнес он. Снейп поднял палочку, и она слегка вздрогнула, когда он нацелился прямо на неё.

— Легилименс, — прошипел он.

На этот раз, однако, девушка была наготове — ее изгородь из живых цветов стремительно росла вверх, а переплетения ползучих роз восстанавливались быстрее, чем Северус мог их уничтожить. Он уловил волну ее самодовольства, прежде чем она успела это обнаружить и спрятать эмоции за своей стеной. Когда он покинул ее сознание минуту спустя, она так бессовестно ему улыбалась, будто он был одним из ее друзей-болванов; ее губы растянулись почти до ушей, и, казалось, что она вот-вот лопнет от переполнявшей её гордости.

Северус был одновременно поражен и раздражен.

— Очевидно, — еле смог выдавить он, — у вас больше способностей к этому, нежели у Поттера.

Больше способностей, чем было у него самого, хотя он был всего ненамного старше тогда, а его преподавателем был один из лучших окклюментов во всём мире — Дамблдор.

— Или, — задумчиво добавил он, с интересом наблюдая за её лицом, которое вспыхнуло от удовольствия после скупой похвалы, — возможно, что вы просто работаете более усердно, чем Поттер.

— Думаю, что и то, и то, — честно ответила Гермиона, после чего ещё больше покраснела.

Северус отрывисто рассмеялся, но почти сразу же замолчал и нервно одёрнул подол мантии, выпрямляя её края, тем самым позволяя волосам свеситься вперёд, скрывая лицо.

— Что ж, — произнёс он. — Это неудивительно. Вы довольно самоуверенны, как я всегда и думал, — он поднял голову и увидел, как стремительно исчезает весёлость с её лица. Это зрелище причинило ему боль... чему-то... в его груди. Северус прочистил горло. — Как бы то ни было, ваша уверенность не является... неоправданной, — признался он. — Вы овладели навыком визуализации очень быстро. Быстрее, чем я ожидал. Я жду от вас продолжения практики, но не стану больше тратить время на эту технику, тем более, что её полезность ограничена.

Она посмотрела на него осторожно, с затаённой надеждой.

— Да, сэр, — ответила она.

Он взглянул на песочные часы, стоявшие на его столе.

— Поскольку впереди ещё довольно много времени, я полагаю, что не будет никакого вреда в том, если мы перейдём к следующему этапу вашего обучения, — он сделал паузу. — Если, конечно, вы не предпочитаете вручную отчищать от грязи котлы второкурсников? — он неопределенно махнул в сторону двери класса. — Справедливости ради, я должен отложить наше занятие в этот вечер и дать вам возможность отработать наказание.

Она нахмурилась и только было открыла рот, чтобы что-то сказать, однако тут же быстро закрыла его.

— Ах да, мисс Грейнджер, — с насмешкой обратился он к ней. — У вас есть вопросы ко мне? — он с хищным видом двинулся в её сторону и остановился, лишь когда между ними оставалось всего несколько дюймов. — Ведь с вашим хваленым умом, вы более чем способны понять причину, по которой я просил вас задержаться? — он изогнул вверх бровь, одновременно приподнимая и уголок рта.

Она посмотрела на него сердито, отчего он в душе ухмыльнулся. У неё всегда был избыток прямолинейности.

— Нет, профессор, — тихо произнесла она.

Северус наклонился ближе.

— Изучение окклюменции не даст никакого преимущества, если на вашем лице написано все, что вы чувствуете и думаете.

— Я... ой! — ее глаза широко распахнулись, когда до нее дошло. Она некрасиво поморщилась и застонала. — Простите, простите! Я только... я не смеялась над вами, это лишь... Господи, здесь тоже были дети Пожирателей смерти!

Северус слегка отпрянул от нее.

— В самом деле, — он потянулся рукой к подбородку, внимательно разглядывая ее. — А если бы это был класс, состоящий исключительно из верных светлой стороне хаффлпаффцев, тогда эти студенты до сих пор бы удивлялись, почему вы улыбались... Сальноволосому ублюдку.

Рот Грейнждер открылся; очевидно, она еще не поняла, что ее профессор знал, как его за спиной называют студенты. Он с горечью поджал губы; это прозвище преследовало его ещё с ученических времен — когда его ещё использовали в открытую.

— Эти уроки — тайна, мисс Грейнджер, — продолжил он. — Если кто-либо чужой начнет подозревать, что я обучаю вас скрывать мысли, обе наши жизни окажутся под угрозой. Если вы снова и снова начнете вести себя со мной иначе, чем за последние пять лет, я не только прекращу обучать вас, но и сразу назначу наказание — начиная с сегодняшнего дня и до вашего выпуска!

Она сглотнула.

— Но, сэр... все думают, что я получаю дополнительные уроки Защиты. Что вы помогаете исправить мои недоработки, — он заметил, что слово застряло у нее в глотке, и усмехнулся, — во внеурочное время. Уверена, они не стали бы считать странным, что я улыбаюсь вам, если вы жертвуете собственным временем...

Он бросил на неё быстрый взгляд, прерывая движением руки.

— Нет. Нет никакого логического объяснения для вашего поведения.

Она замерла, а он наклонился так, что его дыхание коснулось ее уха.

— Люди не улыбаются мне, — сказал он. Он заметил, как часто она дышала — то ли из-за страха, то ли потому, что подавляла протест на его слова — он не мог решить, почему.

— Итак, — он выпрямился. — Если вы покончили с защитой недоказуемого, то продолжим наше занятие.

* * *

— Люди не улыбаются мне, — сказал Снейп, так близко наклонившись к Гермионе, что она чувствовала, как его дыхание раздувает ее волосы. Она не дала вырваться всему тому, что могло показаться (злонамеренным) возражением — конечно, кое-кто смеется над ним! — тут она уловила легкий аромат его одеколона и задержала дыхание, внезапно поняв, почему ей удалось распознать сегодня в классе причудливую смесь его запахов.

"Амортенция, — подумала она. — Он пахнет амортенцией..." Потом всплыло унизительное понимание: "Нет,— он пахнет так, как амортенция пахнет лично для меня. Новый пергамент и запах торфа, и что-то травяное, как свежескошенная трава".

Снейп выпрямился и бросил на нее нечитаемый взгляд.

— Итак, если вы покончили с защитой недоказуемого, то продолжим наше занятие.

Гермиона машинально кивнула, не вслушиваясь в смысл слов.

Снейп уставил на нее свой нос и скрестил руки.

— Отклонение, — начал он, — чаще всего используется при установке щитов. Я знаю, что вы стремитесь заучить наизусть лекции ваших профессоров, так что я не хочу наскучить вам повторением. Все же хотелось бы отметить, что эта техника требует большей концентрации и искусства, чем визуализация. И последнее свойство, — добавил он ехидно, — то, что я хотел бы найти у вас — это зачатки хладнокровия.

Она сдержалась и ничего не ответила.

Он приподнял одну бровь, а затем вернулся к лекторскому тону.

— Ключом является контроль вашего сознания при сокрытии опасных воспоминаний и одновременной подмене их безобидными или рутинными. При корректном исполнении ваше сознание будет абсолютно неуязвимо. Щиты, которые вы должны воздвигнуть, отличны от щитов визуализации, и к тому же не должны распознаваться в качестве таковых. Вместо того, чтобы закрывать доступ в ваше сознание, они должны постоянно удерживаться на месте во время встречи с противником — это обычно приходит с практикой — но вы не должны их показывать, вы должны разрешить доступ в вашу память, подбрасывая только то, что подходит по ситуации.

— Но... что это значит? — спросила она. Профессор изогнул бровь, и она поспешно добавила: — Сэр?

— Это означает, что у вас много работы, — нетерпеливо проговорил Снейп. — У меня нет ни времени, ни желания посвящать это занятие подробному теоретическому разбору. Он шагнул к одной из многочисленных книжных полок, которые выстроились вдоль стены напротив его стола, и начал водить пальцем по рядам потрескавшихся кожаных переплетов. Он скинул свою объемную учительскую мантию, и без нее его силуэт казался до странности худым. Гермиона блуждала взглядом по тесной комнате; на каждой поверхности — от рабочего стола и шаткого столика в углу до полок на стенах — лежали книги и свитки пергамента. Она удивилась, заметив, что здесь на полках находились еще и отвратительные заспиртованные существа (накапливающиеся с тех пор, как он стал мастером зелий), служащие, чтобы удерживать стопки книг от падения на пол.

Снейп обернулся, и она тут же прекратила разглядывать его комнату: он не был тем, кто оценил бы интерес к своему рабочему пространству. Он протянул ей небольшую пухлую книгу с пожелтевшими страницами.

— Вот. Вам следует это прочесть, и запомните — меня не волнует, как вы это сделаете, — вы обязаны вернуть ее мне на нашем следующем занятии, и чтобы ничего на нее не проливали, — он сунул ей книгу, вернулся к столу и сложил руки в самой презрительной манере.

Гермиона быстро отложила книгу. Она не хотела глядеть в его глаза, пока в этом нет необходимости, и сосредоточилась на его правом виске, где нервно билась жилка.

— Вам нужно знать, — сообщил он голосом, подразумевавшим, чтобы она не тратила его время на задавание вопросов, не относящихся к делу, — что самый действенный способ для скрытия мыслей — это подавление сопутствующих эмоций. Он требует серьезной концентрации, и при выполнении вы должны быть способны отсечь опасные мысли и вывести на поверхность вашего разума только те воспоминания, которые хотите видеть, — он на миг поморщился как от боли. — Вы сами увидите, когда мы начнем сеанс легилименции, а если вы покопаетесь в чьем-либо разуме, сможете пробраться туда, куда разрешат. Это значит, что в качестве достаточно контролирующего себя окклюмента вы сможете отклоняться от легилимента независимо от того, сколь долго это длится.

Гермиона удержала рвущиеся из неё наружу вопросы. Вместо этого она просто кивнула.

— Вы готовы?

Ее охватила паника. Ей не понравились те ощущения, когда он проникал в ее разум в последний раз; она чувствовала себя уязвимой, как если бы была голой, хотя большинство воспоминаний, которые он просмотрел, были безобидны. Теперь, при проверке ее навыков визуализации, она почувствовала — всего лишь на несколько минут — свою силу и компетентность, поставленные против его мастерства.

— Я... что? Сейчас?

Глаза Снейпа сузились, губы почти исчезли, будто бы их нет.

— Итак, начнем! — прорычал он. — Вы разве не этого хотели, глупая девчонка?

Снова Гермиона еле удержалась от возражений, которые он воспринял бы как наглость — его объяснения, которые он соблаговолил дать ей, были весьма хороши, но она не поняла, что он имел в виду насчет подавления эмоций. Разве ему не нужно знать, что она не может защищаться так, как он требует? Или он пытался доказать, что она, Гарри и Рон, совершенно не годятся для той опасной работы, которой он занимался так долго?

"Сосредоточься", — подумала она вместо этого. Он постоянно твердил, что необходимо сконцентрироваться. Гермиона не считала, что получает высокие оценки только благодаря своему интеллекту; она много работала: и над своими домашними заданиями, и в классе, на лекциях. Она могла быть дисциплинированной. Распрямив плечи, она встретила взгляд находившегося на грани раздражения Снейпа, и решила, что для проверки ее способности сохранять самоконтроль первым делом надо перестать высказывать каждую мысль, которая приходит ей в голову.

— Все в порядке, сэр, — сказала она и порадовалась тому, как спокойно прозвучал ее голос.

— Очень хорошо. Освободитесь от эмоций настолько полно, насколько сможете, — усмехнулся он с налетом самодовольства.

"Напыщенный ублюдок", подумала она, неожиданно поняв, почему Гарри всегда его ненавидел. Она дала себе мысленный пинок; нельзя привыкать так непочтительно думать о своем наставнике, и подобные мысли не способствовали освобождению от собственных чувств.

Снейп направил на нее палочку, выждал мгновение, пока они оба, не моргая, смотрели друг на друга, и затем прошептал заклинание.

Нехватка контроля — это еще мягко сказано, чтобы описать то, что произошло. Гермиона инстинктивно начала строить свой барьер из роз, но потом вспомнила, что ей необходимо подавить эмоции, а не делать препятствия для Снейпа; розы исчезли, но, пытаясь изо всех сил, Гермиона не смогла найти путь для укрепления плотины против своих мыслей, которые вдруг наводнили ее сознание.

Она могла видеть выглядевшее зловещим узкое лицо Снейпа во время атаки; на этот раз у него не было недостатка в мимике, она видела зеркальное отображение своих чувств и эмоций, которые ощущала при воспоминании о каждом конкретном случае, видела, как его глаза удивленно раскрылись, когда они оба наблюдали кентавров, уносящих Долорес Амбридж в глубь Запретного леса. Она тут же попыталась затолкать эмоции вглубь, но Снейп был быстрее ее, и еще больше воспоминаний, которые она связывала с похожими ощущениями, стремительным потоком понеслись сквозь ее сознание: содержание Риты Скитер в анимагической форме жука; решение специальной задачи по Арифмантике, хотя профессор Вектор считала, что она ее не решит до окончания Хогвартса; как она учится читать еще ребенком, устроившись на коленях у отца; как бьет в лицо Драко Малфоя; целуется с Виктором; отвлекает Снейпа в прошлом, чтобы украсть ингредиенты для Оборотного зелья из его кладовки (черт! черт!); она в великолепной ванной комнате для старост, с висящим над ней романом в то время, как она расслабляется среди пузырьков...

Разум Гермионы отчаянно кричал: "Отрази же! Быстрее!".

Она собрала в памяти всё самое безобидное, что смогла за такой короткий срок, и что вызывало бы чувство радости: тот день через несколько недель после инцидента с троллем на первом курсе, когда она засиделась в библиотеке за эссе и опоздала на ужин, а Рон и Гарри обернулись к ней с улыбками и замахали руками, приглашая сесть с ними рядом.

— Гермиона, мы оставили тебе пирога! — прокричал ей Гарри.

Гермиона постаралась сосредоточиться на том тепле, которое тогда ощутила, думая, что, может хоть где-то она стала своей.

Потом она неожиданно для себя поняла, что больше не чувствует присутствия Снейпа в своем разуме. Профессор прервал зрительный контакт и покинул её мысли так осторожно, что она и не заметила.

— Это было... — начал было он, но Гермиона, уже понимая, в какие воспоминания он оказался посвящен, перебила его хриплым от обиды голосом.

— Ужасно, — простонала она. — Я... Я пыталась, профессор, я действительно хотела, но когда вы были там, я просто не могла придумать, как вас остановить! И когда вы увидели...

Она замолчала и поняла, что горящие щеки красноречиво говорят о ее смущении.

Снейп прокашлялся. Показалось, что он старается смотреть куда угодно, только не на неё. Гермиона с удивлением отметила, что его щеки порозовели.

— Ну, идею вы уловили, — сказал он, удивив её ещё больше. Он вопросительно взглянул на неё. — Предполагаю, последнее воспоминание вы показали мне намерено?

— Д-да, — Гермиона тайком вытерла вспотевшие ладони о края одежды. — Как вы узнали, сэр?

— Оно было более длительным, — сказал он, медленно постукивая по губам пальцем. Она начала понимать, что он неосознанно использует этот жест во время размышлений. — И более подробным. Я сделал всего несколько вылазок в ваш разум, но этого было достаточно, чтобы уловить закономерности в естественном течении вашего мышления. Большинство ваших воспоминаний не более, чем просто картинки, многие из них — скорее чувства, чем нечто осязаемое.

Его рот скривился от отвращения.

— Это воспоминание было ярче других. Не говоря уже о том, — сухо добавил он, — что ваш взгляд был полон ужаса, когда вы поняли, что именно я увидел, а во время этого воспоминания вы выглядели куда более решительной.

Гермиона слабо улыбнулась, несмотря на остатки смущения.

— Однако, — Снейп поднял палец. — Вы позволили мне зайти слишком далеко.

Его голос был жестким, не осталось ни следа той неловкости, которую она уловила буквально мгновение назад.

— Защита работает только в тот момент, когда кто-то проникает в ваш разум. Однако это... похвально, — он с явным неудовольствием произнес последнее слово, будто не хотел награждать ее подобным образом. — Вы были напряжены, но все же смогли скрыть важную информацию. Но вы должны понимать, что эта запоздалая реакция, хлипкая заслонка никогда не одурачит Темного Лорда.

Он двинулся к своему столу и уселся, исполнив свой фирменный разворот, от которого взметнулись бы края его мантии, если бы он ее не снял, а затем сцепил пальцы, пристально глядя на нее.

— Воспоминание, которое вы выбрали, тоже не одурачило бы никого, у кого есть хоть часть мозга. Допрашивай вас Темный Лорд, вам было бы не до воспоминаний о счастливом детстве (независимо от эмоций, которые вы небрежно пропустили через всю свою защиту).

Гермиона хмуро уставилась на носки своих ботинок. Это был ее первый опыт в окклюменции, если уж на то пошло. Затем она посмотрела на его изнурённое землистого цвета лицо; она не смогла бы угадать его возраст, если бы не знала, что он учился с родителями Гарри, которые поженились и родили Гарри, будучи на десяток лет моложе, чем были родители Гермионы, когда зачали ее. Его волосы цвета вороного крыла без единого проблеска седины лишь подтверждали эту теорию. У него были глубокие носогубные складки; он выглядел лет на десять или двадцать старше, чем был, наверное, на самом деле. Его черты были так... ужасны, подумалось ей. Но она сразу пожалела об этой случайной мысли и решила, что судить о его возрасте по лицу почти невозможно.

Если Снейп и заметил, что его пристально разглядывают, он, что было нехарактерно для него, предпочёл это проигнорировать.

— Отвлеките внимание от опасных воспоминаний, замените их уместными и правдоподобными, — напутствовал он. — Иначе, если вас схватят, вам не выжить. Но прежде, чем мы углубимся в эту тему, вы должны научиться очищать свой разум от эмоций, держать его чистым и ясным. Пока вы не научитесь этому — от наших уроков не будет толку.

— Да, сэр.

— Вы снова придете сюда в четверг, — сказал он, пряча глаза. Она заметила, что он — поразительно! — вновь покраснел. — В то же время.

— Да, сэр. Доброй ночи, профессор.

Он снова склонил голову — было ли это машинально, или он просто пытался притвориться, что её более не существует, Гермиона не имела ни малейшего понятия.

Она поспешила сбежать прежде, чем он сказал еще хоть слово. Ее сердце бешено колотилось.

Он даже не упомянул украденную шкурку бумсланга. Она не могла понять, вселяло это оптимизм или тревогу.

* * *

На следующий день Альбус вызвал его по каминной сети после последнего урока — третьекурсники Рейвенкло и Хаффлпаффа, — чтобы сказать, что будет отсутствовать в школе некоторое время. Северус сердито уставился на подпалину на дальней стене, след чрезмерного энтузиазма одной студентки, пытавшейся применить заклинание обезноживания. В некотором смысле новости были не слишком хорошими, ведь Темный Лорд почти наверняка вызовет его, как только узнает, что Дамблдора нет в замке; с другой стороны, отсутствие директора сулило облегчение. Вид его чернеющей от проклятья руки за каждым ужином было неприятным напоминанием о том, что неизбежно приближалось.

К тому же у него не было особого желания обсуждать с Альбусом последнее занятие с мисс Грейнджер.

Альбус подарил Северусу пронзительный взгляд, говорящий о том, что он в точности знает, как его шпион чувствует себя по поводу его загадочного исчезновения из школы и оставления той без присмотра, и его лицо исчезло из пламени камина. Северус собрал ворох дрянных студенческих эссе и направился в свой кабинет, хлопнув дверью так, что она слегка треснула. Сработали автоматические чары "Репаро", и лишь безвкусно изукрашенное зеркало, должно быть, оставшееся в наследство от Локхарта, обитавшего здесь в качестве преподавателя Защиты, и прикрепленное к стене чарами вечного приклеивания, пошло волнами по всей своей поверхности, но Северус был не в настроении, чтобы уделять внимание этому явлению.

Мисс Грейнджер... Слишком часто его мысли обращались к ней. При всем его ужасе по отношению к Темному Лорду, планам Драко и обещанию, которое выудил у него Дамблдор, он со стыдом признавался себе, что она внушает ему не меньший страх. Он с самой ее просьбы об этих уроках знал, что ситуация будет неудобной для обоих и унизительной для нее, но почему-то не учел, как повлияют на него даже эти короткие моменты проникновения в ее разум. Он использовал слово «интимность» на их первом занятии, но существовала высокая вероятность выйти далеко за пределы границ интимности и даже приличия. Физическая близость была концепцией, знакомой ему лишь поверхностно, как и близость ума и эмоций с семьей или друзьями. Но это было что-то еще, какая-то духовная близость, которой он совсем не хотел.

Когда Дамблдор обучал Северуса защите мыслей, это было болезненно, несмотря на кажущуюся доброту старого волшебника. Северус мог без сомнения сказать, что Дамблдор знал его лучше, чем кто-либо когда-либо, даже лучше, чем Лили, когда они были детьми. Лили, которой он отдал все, кроме своей тайной сущности, скрытой внутри, где он хоронил боль и позор, о которых ему было стыдно даже заикнуться. Кроме своих слабостей. Лили была хорошим другом, но даже будучи ребенком он признавал, что яркая и красивая ведьмочка, которая позволяла ему раскачивать себя на ржавых качелях детской площадки, вероятнее всего, была предназначена для мира ярких и красивых вещей и людей, к которому Северус, безусловно, не принадлежал. Всегда было безопаснее хранить некоторые вещи в секрете от нее.

Он не осознавал, как далеко заведет его легилименция по дорожке к пониманию девчонки Грейнджер. Говорить о событиях, желаниях и чувствах — это одно; чувствовать же на себе чужие эмоции, ступать тропинками ее желаний и узнавать самые сокровенные тайны — совсем другое. Северус никогда не был приветлив со своими студентами, как другие преподаватели Хогвартса. Даже учащиеся его собственного факультета не могли назвать его наперсником.

При одной мысли об этом он усмехнулся.

Снейп беспокойно шелестел страницами старого текста, посвященного Защите, но его глаза невидяще скользили по строкам. Пришлось признать попытку отвлечься чтением провальной. Он вдруг оказался в затруднительном положении, невольно став доверенным лицом Гермионы Грейнджер. Единственным положительным моментом было то, что ее эта ситуация смущала даже больше, чем его самого.

Что чувствовал Альбус, прорываясь годы назад сквозь ничтожную защиту Северуса? Он видел своего ученика, принимавшего Темную метку, морщившегося от боли, чувствовал боль, прожигавшую все нервные окончания предплечья, как особо жестокий Круциатус. Видел Северуса, унижавшегося перед входом в башню Гриффиндора, пресмыкавшегося перед Лили, чья красота была холодной в неверном лунном свете. Смотрел, как отец пытается выбить из четырнадцатилетнего Северуса всю магию; испытывал ли радость, которая взметнулась в груди Северуса, когда он впервые взял в руки метлу; гордость, когда он стал единственным в классе учеником, правильно сварившим Оборотное зелье с первого раза. Отчаяние, испытанное им, когда на четвертом курсе он приехал домой на Рождество и узнал, что его мать мертва уже два месяца; гнев, беспомощность и одиночество, которые сопровождали его каждый раз, когда Блэк и Поттер издевались над ним. Сквозь пронзительные голубые глаза Альбуса Северус не сумел извлечь ни единой мысли, но эти глаза без труда забирались в самые потаенные уголки его сознания, узнавая, как Северус пытал магла среднего возраста, представляя, будто это его отец подергивается от малейшего движения палочки. И даже тот момент, когда он, восемнадцатилетний, впервые был с женщиной, Пожирательницей смерти, чьи руки в старческих пигментных пятнах все еще помнили, как заставить Северуса задохнуться от восторга.

Эта мысль пробудила последнее воспоминание, которое Грейнджер неосторожно ему открыла, и ему пришлось надавить ладонями на глаза в отчаянной попытке изгнать из воображения образ девушки — его студентки — в ванне. Даже более эротичной, чем ее коленки и плечи, выглядывавшие из воды, и смуглый ареол соска, едва заметный в облачках пены, была книга, заколдованная парить в воздухе перед ее глазами. Что-то старое и русское, чего не ожидаешь увидеть в руках девушки. Но тогда он лишь начинал знакомиться с ней.

Черт. Подери.

Он был вынужден признать, что, возможно, треклятые гриффиндорцы сложнее, чем он предполагал. В течение многих лет он думал о ней не иначе, как о прихлебательнице Поттера, вечной всезнайке и благодетельнице, чьи волосы были будто внешним атрибутом неугомонного внутреннего энтузиазма. Она вечно защищала Лонгботтома и своих незадачливых друзей. Несколько лет назад ее попытки освободить домовиков Хогвартса стали поводом для постоянного веселья в учительской. Северуса она лишь раздражала; не то что бы он был с ней принципиально не согласен, ведь годы фактически рабского положения то перед одним хозяином, то перед другим, заставляли его смотреть на домовиков с сочувствием. Но ее серьезность в этом вопросе нервировала.

Но теперь... Зная, что она сделала с этой Скитер... И с Амбридж... Да, она была беспощадной. И он провоцировал ее на первом занятии, издевательски спрашивая, достаточно ли она безжалостна, чтобы копаться в его голове.

С замиранием сердца он понял, что так и не услышал ответа. Черт подери.

Зарычав, Северус швырнул книгу в стену.

Разумеется, он уже давно наложил защитные чары на все книги, но для этого случая эффект защиты оказался слишком слаб.