Улыбка дьявола (джен)

Рассвет только зарождался. Небо на востоке начало зеленеть. Город еще спал, не тревожась о подкрадывающемся утре. Весенние задорные звезды еще висели над домами. На улицах медленно светлело, но Сена под мостами была еще аспидно-черная, будто бы кто-то плеснул в нее чернила.

Особняк где-то на углу крайней улицы города молчал. Только в библиотеке громко тикали часы. Их было слышно даже в коридоре. Где-то за окном свистела птица. Тихо покачивалась яблоня, благоухая распустившимися цветами. Сидящий в кресле светловолосый мужчина держал в руках книгу и отвлеченно смотрел куда-то сквозь нее.

На улице была весна, а на душе звенела январская стужа, заметая колючим горьким снегом сердце. Мужчина встал, положил книгу раскрытой на столик, отошел к окну и захлопнул его. Он пригладил волосы и прошелся по мягкому ковру, заглушавшему шаги. Давно уже так отвратительно и плохо, так муторно и противно ему не было, пожалуй, еще со времен начала революции.

— Доброе утро, Виктор, — окликнули его.

— Франсуа, у вас дурная привычка не стучаться, — тихо заметил Виктор вошедшему.

— Да полно вам, гремит апрель, а вы мрачны, как туча.

Виктор оглянулся на кузена. Франсуа в ответ странно весело улыбнулся. Он был без парика, в расстегнутом черном камзоле, белоснежные манжеты и шейный платок только подчеркивали бледность после болезни. В руках он держал срезанную им веточку жасмина.

— Отдадите Катти? — он протянул веточку Виктору. — Я обещал ей принести еще вчера, но под вечер снова разболелась голова... Нет, право, вы как на похоронах!..

Виктор поднес к носу ветку жасмина, которую Франсуа принес в дом и в ответ только вздохнул. Его жизнерадостность кузена поражала и иногда безумно раздражала. Особенно почему-то сегодня, когда ему самому хотелось приставить дуло пистолета к виску. Франсуа радовался всему, чему мог. Виктор же сейчас радоваться не хотел.

«Сказать сейчас?.. — думал он, наблюдая, как Франсуа разглядывает одну из картин на стенах. — Нет, нельзя...». Виктора разрывало на части. Он никогда не любил Франсуа, но хотел, безумно хотел предупредить его об опасности, ему грозящей. И не мог, потому что долг предписывал ему молчать. Молчать и не говорить, что в части Франсуа ждут с нетерпением, но не оттого, что скучают, а оттого, что обвиняют в измене.

Он знал — Франсуа ни в чем не виновен. Кузен был не из тех, кто ради сомнительных денег отдаст информацию. Кроме того, Франсуа был безмерно предан Франции, любил свою вторую Родину и служил ей с удовольствием. Нет, он не был способен на низость. Проблемой было то, что он оставался республиканцем и не скрывал этого. Гонения на них при Наполеоне начались после покушения на императора, в котором обвиняли бывших соратников Робеспьера, Демулена, Дантона и многих других. Вот, видимо, пришел и черед Франсуа. И без того он из-за своих убеждений завис в чине капитана...

Виктор не смог переубедить Мортье, что кузен не только не предавал Империю, но и не участвовал в покушении. Он не мог выдавить из себя слова: «Франц, ради Бога, не иди в часть, притворись, что вновь болен, скройся! Что угодно, только не туда!..». Не мог. Не поворачивался язык, хотя мысли рвались, просились и бились в голове.

— Ладно... — Франсуа вздохнул, переведя взгляд на него. — Я тогда пойду. Время уже позднее, я опаздываю. Удачного дня, Виктор!

Кузен ушел, прикрыв дверь. На улице послышалось цоканье кованых копыт по мостовой. Виктор вновь взял книгу и сел в кресло. Но читать снова не смог и опять отложил ее. Страшной мыслью ударило в голову, что если вину Франсуа он не опровергнет, это никто не сделает. А тогда... тогда капитана артиллерийской роты отдадут военному трибуналу, а там уж точно расстрел...

Жить с Франсуа Виктор не мог, он раздражал его своими выходками, порой граничившими с безумием, своими мыслями, видом, оптимизмом. Но жить без Франсуа Виктор тоже не мог. Он никогда бы не признался в этом, но он действительно начинал скучать, если не видел этого раздражающего его идиота.

Каждый раз, когда Франсуа отправляли куда-то с ротой, Виктор мысленно со злобой и отчаянием желал ему смерти. Но стоило вдруг ему узнать, что кузен ранен, что он лежит почти что на смертном одре, как вмиг все менялось. Виктор мог ночами сидеть и дежурить рядом, молясь горячо и искренне, что Франсуа останется живым. Так было, так есть и, видимо, так будет до тех пор, пока Фортуна не отвернется от капитана и не ударит его своим черным крылом ангел смерти.

Часы с натугой заскрипели и пробили семь утра. Франсуа уже полчаса как ушел. Виктор отложил книгу, прошелся вновь нервно по комнате и подошел к окну. Птицы сидели в цветах яблони и пересвистывались. "Совсем весна..." — отрешенно подумалось.

Он вернулся к столу. Там, рядом с открытой книгой, тоже лежали цветы. Виктор взял веточку в руки, покрутил немного, и отчего-то захотелось броситься на улицу, вслед за кузеном, крепко стиснуть его и зашептать сквозь выступавшие от благодарности и стыда слезы: «Прости, за все прости!».

Вдруг вспомнилась сцена там, еще в Париже, во время революции. Он на коленях перед Франсуа, а тот стоит перед ним с ружьем со спокойным непоколебимым лицом. Не выстрелил. Несмотря на приказ, он не выстрелил... Франсуа не предал...

Виктор со злобой швырнул книгу, схватил со стула сюртук и бросился скорее к Генштабу, кляня себя за малодушие и медлительность.

* * *

Слушание затянулось на несколько часов. Франсуа стоял бледный, спокойный, только изредка взгляд его загорался гневом. Он держал себя в руках и молчал, обводя взглядом аудиторию. В углу у двери, в тени от колонны, стоял его друг, Фридрих Юнгханс. Кавалерист не смотрел на него, он стоял, опустив подбородок на грудь. «Вы уже хороните меня, Фридрих?..», — подумал капитан, грустно вздохнув. От усталости и нервов вновь началась лихорадка, пальцы неприятно холодели, бил мелкий озноб. Голова кружилась. Он уже второй день ничего не ел, а о том, что арестованному нужно дать ужин, пьяница-ключник забыл.

Почти все свидетельствовало против него. Какие-то письма с похожим почерком на немецком, какие-то шифровки, якобы найденные у него... Франсуа знал, это все подкинуто, пока он болел. Кому и зачем это нужно — вот что было важнее...

Комната вдруг качнулась, и Франсуа, чтобы не упасть, пришлось приложить немало усилий. «Если останусь жив, снова слягу», — мрачно решил он.

— Итак, это, пожалуй, все. Вполне очевидно, что... — медленно начал было председатель, как в комнату влетел невысокий человек.

Темно-каштановые волосы с проседью разметались, он даже не снял треуголки. Стоявший за председателем маршал Мортье аж поперхнулся, настолько внезапно было его появление.

— Господа, не стыдно ли вам создавать такое плохо склепанное ложное обвинение?! — воскликнул он, продолжая бегать по комнате и размахивать руками.

— Казимир, ради всех святых, не носитесь, — тихо попросил какой-то генерал.

— Не собираюсь я сидеть в стороне молча, когда одного из лучших моих капитанов обвиняют в том, что он якобы изменил Франции, — голос говорившего принял язвительно-слащавый тон. — Вот уж большей дурости еще не слышал!

— Леблан, да боже мой!..

Леблан гневно сверкнул глазами, и генерал замолчал. Франсуа не удержался от едва заметной улыбки, тенью скользнувшей по его лицу. Леблан всегда помогал ему, постоянно что-то советовал и вечно пытался поднять в звании. Он был приятным человеком, хоть порой совершенно безрассудным. Только Леблан мог вот так влететь в комнату и смутить своей дерзостью даже маршалат, что говорить про генералов.

— Я попрошу дать мне слово, — наконец выдавил Леблан, так глядя на председателя, что тот смог только кивнуть с выпученными глазами.

Генерал держался уверенно и все обвинения в адрес капитана отметал с удивительной быстротой. Он легко отверг письма, указав на расставленные точки над «i» и на особенность письма. Франсуа всегда писал быстро и уверенно, оттого точки, а порой даже надстрочные знаки терялись. Здесь же почерк был аккуратный, с выведенной каждой завитушкой. За письмами были отвергнуты и шифровки.

— Франсуа, может, иногда и творит несусветную чушь, но уж он умный человек и явно не стал бы такое хранить в кабинете, — Леблан помахал бумагами. — Глупое и плохо склепанное обвинение!.. А кроме того, я могу спокойно назвать вам, господа, имя настоящего шпиона... Но впрочем, все здесь, в папке.

Председатель схватил папку и тут же начал изучать документы. Леблан, улучив возможность отойти, подошел к капитану и принес ему стул. Франсуа с благодарностью взглянул на генерала и одними лишь губами прошептал: «Спасибо».

— Вы — не тот человек, который способен на предательство, — Леблан серьезно посмотрел на него. — Мне ли не знать... После слушания отдохните... А еще лучше, куда-нибудь уезжайте. Я посмотрю вечером, куда можно вас направить и сообщу вам утром. Не думаю, что вас задержат тут на еще одну ночь, уж слишком весомые у меня доказательства.

Доказательства были действительно весомые. Переписка, словесный портрет, перехваченные когда-то давно и забытые приказы. Все это отмело жалкие улики против Франсуа. Уже через час капитана отпустили, правда, допросив на тему некого Карла Хайдриха. Франсуа о таком и не знал, потому толком информацию дать не мог.

— Откуда у вас это все, мой генерал?.. — тихо поинтересовался он, когда они с Лебланом шли по коридору. — Это ведь документы, которые так легко не достать...

— А, да это ж ваш кузен мне сегодня утром принес, — удивился Леблан. — Он разве не сказал вам?.. Влетел ко мне, как угорелый, так сбивчиво объяснял, что я не понял даже сразу ничего спросонья. Вы же знаете, Франсуа, я любитель поспать, и в девять утра у меня еще ночь.

Франсуа дальше не слушал. Виктор! Виктор принес документы, которые его оправдали! Значит, он заранее знал... И ради него поднял, наверняка, на уши пол Генштаба!.. Капитан поспешил откланяться, отказался от сопровождения и поспешил к дому кузена.

Виктор встретил его взволнованный и даже не скрывал этого. Оба замерли сначала в дверях.

— Виктор... Оправдали... — Франсуа улыбнулся ему и вдруг стиснул в объятьях благодарности.

Виктор, закусив губу, так же крепко обнял его. Что бы он там не говорил, а он без Франсуа все же не сможет...

— Пошли, с ног валишься, — он запустил Франсуа в коридор. — Ужин уже на столе.

Франсуа в ответ смог только улыбнуться устало. Но этого хватило, чтобы на душе улеглась пурга и воцарилось спокойствие. Они всегда были на вы, и лишь в особые моменты, когда случалось что-то действительно поразительное, переходили на ты. И это был тот самый особый случай.

В столовой было довольно темно. Виктор хотел было попросить зажечь еще свечей, но Франсуа махнул рукой.

— Мимо рта не пронесем, — тихо произнес он.

«Шато» в полумраке казалось черным. Франсуа признавал лишь это вино. Это Виктор знал прекрасно. Знал он и то, что Франсуа почти не пил, но сегодня, как решил сам Виктор, ему обязательно надо было выпить. Да им обоим...

— Леблан предлагает уехать мне куда-нибудь, — словно между делом заметил Франсуа, когда оба уже закончили ужин и сидели с бокалами напротив друг друга. — Я думаю принять его предложение.

— И надолго уезжаешь?.. — поинтересовался Виктор, разглядывая кузена.

— Черт его знает... Хочу отдохнуть от Франции... Не могу тут больше находиться... Леблан прав. Мне надо развеяться.

— А еще поспать, — заметил ему Виктор.

Франсуа только рассмеялся устало и помрачнел, чуть наклонив голову и не глядя на него. Виктор еще перед ужином распорядился приготовить гостевую спальню, зная, что домой Франсуа вряд ли сегодня отправится.

Он проводил кузена до спальни. На фоне белой подушки Франсуа был, казалось, еще бледнее. «Дурак», — мысленно выругал то ли себя, то ли его Виктор. А затем вслух уже добавил:

— Доброй ночи.

— Виктор!.. Постой... — окликнул его вдруг Франсуа. — Я... не задувай свечу, ради Бога.

— Детство решил вспомнить? — не удержался от усмешки Виктор, но, взглянув на Франсуа, тут же снял улыбку, присел рядом с ним и положил руку на лоб. — Неужто до сих пор боишься темноты?

Франсуа подавил нервный смешок и тяжело вздохнул. Он ничего не мог поделать с этим страхом. Капитан думал, он избавился от него, но сегодня вдруг он вернулся, словно и не исчезал. Это был страх даже скорее не темноты, а ночных кошмаров, так часто снившихся ему в детстве и после нервных потрясений.

Виктор все же задул свечу и вернулся назад.

— Я посижу с тобой, — вздохнул он. — Спи.

Франсуа на это только с благодарностью сжал ему руку, и Виктор вдруг отчетливо понял: он бы все отдал, чтобы стать с Франсуа друзьями, а не врагами.