Улыбка дьявола (джен)

Франсуа не спалось. Уже скоро должно было светать, а он так и не сомкнул глаз. Морфей обошел его стороной сегодня. Невероятная тишина вокруг не усыпляла, а наоборот давила на него. Без Нео в палатке было одиноко. Ветерок тихо колыхал стенки, и непривычно было видеть пустым дальний левый угол. Капитан сидел за столом и бездумно водил пером по бумаге, куря трубку и пуская колечки дыма к потолку.

— Слава Аллаху, вы не спите… — послышался тихий голос.

Франсуа обернулся и обескуражено замер. У входа в палатку стояла Интизар. Танцовщица была в расшитом золотом полухалате кирпичного цвета и черной юбке. Наряд необычайно шел ей, но не это поразило капитана. Танцовщица стояла с открытым лицом. Паранджу она сняла специально, в этом не было сомнений.

Ею невозможно было не любоваться: мягкая волна черных как ночь волос лежала на голове венцом; черты лица были нежны, правильны и красивы, тонкий нос — аккуратен и прям, в отличие от носов других арабок; небольшие алые пухлые губы слегка подрагивали, а в прекрасных темных глазах блестели слезы.

— Вы что-то хотели?.. — Франсуа невольно засмотрелся на нее.

Интизар кивнула едва заметно. Как это было на нее не похоже. Танцовщица, если ей что-то было нужно, пускала в ход все свои чары. Сейчас она словно оробела и вмиг поблекла.

— Вы уезжаете?.. — поинтересовалась она наконец упавшим голосом и, получив положительный ответ, вдруг легко преодолела все расстояние между ними и, грохнувшись на колени, взмолилась: — Возьмите меня с собой!

— Взять вас?!.. — изумился Франсуа. — Но зачем вам?..

— Прошу, возьми с собой!.. — Интизар схватила его за руку. — Забери меня из этого кошмара!.. О, я согласна на все!... На все!.. Быть мебелью в твоем доме, быть рабыней, быть пустым местом, только забери меня, я не проживу без тебя отныне!..

— Господи… — Франсуа, осененный страшной догадкой, посмотрел на нее с жалостью. Он взял ее ладонь в свою и вкрадчивым голосом спросил: — Ну что же ты будешь делать во Франции?..

— Что угодно! — Интизар подняла на него взор. — Буду делать то, что прикажешь мне ты.. О, Мементо, Я согласна даже отречься от Аллаха, я согласна быть последней твоей женой, быть…

— Но послушай… Как же я могу тебя забрать?.. Это невозможно, — Франсуа ласково покачал головой.

Интизар вскинула голову и долгим взглядом посмотрела на него. Отказ, пусть и мягкий, прочла она по его лицу. Танцовщица опустила подборок на грудь, беззвучно рыдая. Он не любил ее, несмотря на все ее старания!.. Франсуа не сказал ей этих жестоких слов, но женщины умеют слышать их сердцем.

Капитан поглаживал ее по запястью с тонким узором вен, даже жалея, что отказывает ей. Он действительно не любил и не хотел обманывать, но ему было жаль ее. Интизар прекратила всхлипывать, и он уж было решил, что она успокоилась, как вдруг арабка вскочила с огнем в глазах. В руке ее блеснул тонкий кинжал. Сначала Франсуа решил, будто бы она хочет убить его, но вовремя сообразил и успел перехватить ее руку. Кинжал застыл в сантиметре от ее груди.

— Тогда убей меня сам, — прошептала она, послушно разжав пальцы и разрешив ему забрать кинжал.

— Я этого не сделаю, — капитан бросил кинжал на стол, усадил Интизар на стул и присел рядом с ней. — И тебе этого не позволю. Слышишь?..

Интизар закрыла лицо руками. Сквозь ее тонкие пальцы катились крупные слезы.

— Мне не нужно любви, — зашептала она срывающимся голосом. — Позволь лишь мне любить тебя… Забери…

Франсуа уж думал, что придется действительно соглашаться и забирать ее, но послышались шаги. Интизар отпрянула, резко подняла паранджу и отошла к задней стенке палатки. Внутрь заглянул Грач, уже не такой бледный и явно полностью оправившийся. Лишь под глазами еще виднелись темные следы.

— Пойдемте, Мементо. Уже почти все готово. Интизар, вас искал Мирабель. Вам придется поехать с нами.

Лошадей пустили медленным шагом. Франсуа хотел посоветоваться с Грачом на тему Интизар, но не мог, пока арабка была рядом, Грач тоже словно хотел что-то сказать, но молчал. Так и доехали до реки. Интизар отошла, когда они спешились, и исчезла в временной палатке. Разговор, однако, с ее уходом все не начинался и не начинался.

Нил поблескивал белой лентой среди песков. На востоке уже видна была тоненькая полоска солнечного света. Над рекой низко-низко висели звезды, таинственно искрясь голубоватым светом. Дюны лежали светлыми холмами почти до горизонта.

— Красиво… — наконец вздохнул Франсуа, задумчиво глядя вдаль.

— Я, пожалуй, все же слишком сухой человек, — отозвался через некоторое время Грач, вздохнув. — Меня не восхищает этот унылый пейзаж и природа...

— И не боитесь умереть, так и не увидев этой красоты? Умереть и не понять?.. — Франсуа взглянул на него с сочувствием.

— Все появляется из праха и становится прахом, — неоднозначно отозвался генштабист. — Какая разница: раньше, позже?.. В моей работе, Мементо, сердце обрастает мозолями… Срезать их легко, а вот нарастить потом обратно почти невозможно…

— Интизар просила меня забрать ее с собой… — разговор получался несвязный, но это было неважно.

— Вы согласились? — Грач обеспокоенно взглянул на капитана. Тот покачал головой. — Вот и правильно. Незачем. Она нам тут нужна… Кроме того… Интизар, знаете ли…. тоже из Серой смерти.

Франсуа хотел изумиться, но в этот момент из палатки вышли Виктор и Мирабель. За ними едва видимой тенью скользнула танцовщица. Виктор тоже не спал ночью, у него был не накрахмален и не завязан воротничок, да и волосы слегка топорщились хохолком. Кузена он поприветствовал кивком, о чем-то размышляя.

— Что ж, до свидания, — Грач чуть склонил голову, когда они сели в лодку, и старик-араб удовлетворенно крякнул, получив плату вдвое больше, чем рассчитывал. — Впрочем, лучше уж прощайте, Мементо... Лучше уж прощайте.

Лодка качнулась и поплыла. Араб что-то насвистывал, взмахивая веслами и ругаясь на висевший безвольно парус. Был штиль. Франсуа молчал, глядя на удаляющуюся фигуру Грача, скрестившего руки на груди, и на стоявшую в отдалении Интизар, тянущую в непроизвольном жесте вслед им руку. Мирабель стоял, запрокинув голову к небу. Вскоре их силуэты стали темными точками, виднеющимися на горизонте. Белый рассвет застыл над африканскими песками неподвижной и мертвой улыбкой…