Последний хоркрукс (гет)

— Просто какая-то сила, может быть,

я из вас сделала хама!

(Ирония судьбы или С легким паром)

Даже для подростка многие чувства Гарри Джеймса Поттера подчас бывали слишком противоречивы. Например, порой в Гарри просыпался отец, и он твердо решал собрать друзей и отлупить Малфоя как Мародеры Снейпа. Но не успевало решение оформиться в план действий, как настроение Гарри менялось. Ему постепенно переставала казаться такой уж хорошей идея бить слизеринцев, а какой-то внутренний голос нашептывал ему, что настоящая месть должна быть холодной, тайной и безжалостной. «Ну уж это слишком! – наконец вступала та часть личности Гарри, которая изначально подуськивала его отлупить Малфоя. – Максимум – вываляем голого в крапиве или повесим за шкирку на шпиле башни Равенкло. Зверствовать-то зачем?» В итоге Гарри некоторое время безрезультатно метался между разными планами действий, и Малфой так и оставался непобитым.

Еще хуже обстояло дело на сердечном фронте. Как и его отец, Гарри был влюбчив, хотя для подлинного донжуанства ему недоставало отцовской самоуверенности. Но настоящие мучения ждали Гарри тогда, когда его влюбленность выходила за пределы беспокойных снов, в которые не рисковал соваться даже Вольдеморт. Гарри то неожиданно охладевал к девушке, причем в самую неподходящую минуту, то вдруг чувствовал к ней ничем не обоснованную ненависть, а иногда его и вовсе тянуло на учебу вместо свидания.

Когда Гарри узнал из воспоминаний Снейпа, что в нем спрятан последний хоркрукс Вольдеморта, ему внезапно стала понятна причина своей постоянной душевной раздвоенности, из-за которой он бесстрашно противостоял Вольдеморту, но не мог найти в себе отваги, чтобы раз и навсегда поставить на место Малфоя или Дадли. Впрочем, в ту ночь на психоанализ времени у него не было, и Гарри только старался держаться гриффиндорской части своей души. «Умирать не страшно», — сказала ему тень Джеймса, и Гарри смело шагнул под Аваду Вольдеморта.

Гарри смутно запомнил день после битвы и бессонной ночи, и был бесконечно рад, когда к вечеру он наконец добрался до дома на площади Гриммо и рухнул на бывшую кровать Сириуса. Внизу только что повешенный им портрет Сириуса увлеченно переругивался с портретом Вальбурги Блэк.

Проснувшись за полдень, чего с ним раньше никогда не бывало, и сев на кровати, Гарри почувствовал себя рожденным заново. Хоркрукс, лежавший камнем на сердце, был уничтожен, а вместе с ним исчезли и многие инородные черты характера. Гарри весело спрыгнул с кровати и почувствовал, что сегодня он натворит дел. И начнет, пожалуй, с любовного фронта.

В прошлой жизни такое решение повергло бы Гарри в долгие часы раздумий и нерешительности, заставило бы его десять раз причесаться, надеть лучшую одежду и даже, упаси Господи, костюм, и закончилось бы ничем. Сегодня Гарри быстро натянул старые джинсы, расстегнул лишнюю пуговицу на рубашке, фирменyым отцовским жестом нарочно взъерошил себе волосы и весело сбежал вниз по лестнице. Он был обаятелен, неотразим и совершенно в этом уверен.

— Привет, Джеймс, — сказал с портрета Сириус, у которого и в нарисованном виде порой заезжали шарики за ролики.

— Привет, Сириус, — ответил Гарри. – Знаешь, сегодня я сделаю одну вещь, о которой, возможно, буду жалеть всю жизнь.

— Но если ты ее не сделаешь, дружище, ты будешь жалеть еще больше, — заметил Сириус.

— Верно, — согласился Гарри и снова взъерошил свои волосы. – Где тут, друг, у тебя цветы можно купить?

— Налево не ходи, там какие-то веники, — в задумчивости произнес Сириус с портрета. – А вот направо на третьем перекрестке должно быть неплохо.

Гарри махнул Сириусу и выскочил на улицу. Цветочный магазин на третьем перекрестке был давным-давно закрыт, но Гарри ничуть не расстроился и побежал дальше, слегка помогая себе магией, подмигивая на бегу девушкам и пугая старушек. Ощущение того, что сегодня все будет хорошо, было в Гарри непобедимо.

* * *

— Гарри! – воскликнула Гермиона, открывая дверь на хлопок аппарации. – Что это?

— Поздравляю с воскресеньем! – сказал Гарри, протягивая Гермионе огромный букет, который она растерянно положила на столик в гостиной. – Слушай, посмотри, пожалуйста, мне тут вчера Вольдеморт, кажется, такую шишку Авадой посадил, — и Гарри коварно наклонил голову, чтобы скрыть озорной блеск своих глаз.

— Где? – спросила Гермиона, подходя и запуская руки Гарри в волосы. – Ой!

— Гермионка, идем в кино, — предложил Гарри, ловя Гермиону за талию и смотря на нее хитрыми зелеными глазами. – На Титаник. Или лучше на Матрицу – про Избранного и про любовь.

— А как же Джинни? – спросила Гермиона, потому что взгляд у Гарри был куда красноречивее слов, и ей даже не сразу пришло в голову, что она сама перевела разговор на тему, которой опасалась.

— Она уехала, — легко соврал Гарри. – В Гонолулу.

— Надолго? – удивленно спросила Гермиона.

— Навсегда, — ответил Гарри. – Слушай, Гермионка, вот ты умная, а вопросы задаешь дурацкие. Если я пришел к тебе, значит, мне нужна ты, а не она, правильно?

— Неправильно! – наконец возмутилась Гермиона. – Отпусти меня немедленно!

— И не подумаю, — ответил Гарри и беззаботно усмехнулся, как его отец после СОВ. – Я, может, мечтал об этом всю сознательную жизнь.

— Только танцевал ты почему-то всегда с другими, — фыркнула Гермиона и тут же подумала, что, возможно, покойник Снейп был-таки прав, и ей стоит поучиться держать язык за зубами.

— Вот теперь серьезно, — сказал Гарри, смотря Гермионе в глаза. – Все эти годы я носил в себе частицу души Вольдеморта. Это был как осколок льда, засевший в сердце мальчика из старой сказки. Каждое движение моего сердца имело уродливую тень, которая все портила. Но теперь я снова целый. И я тебя люблю.

— Гарри... – выдохнула Гермиона, потрясенная тем, что то, о чем она иногда мечтала и чего порой боялась, наконец происходит. – Но я же... ты же знаешь... я почти помолвлена.

— Слушай, поставь цветы в вазу, — предложил Гарри, чувствуя, что такие вопросы просто так с кондачка не решаются.

Пока Гермиона возилась с цветами, она подумала, что долго сопротивляться не сможет. Даже без той уверенности в своей правоте, которая сейчас исходила от Гарри, беззаботно игравшегося со снитчем, развалясь в кресле, и без его новых и очень соблазнительных манер, достаточно было таких невозможных и таких желанных слов, которые Гарри только что произнес, чтобы она потеряла голову.

— Послушай, Гарри, — осторожно сказала Гермиона, подходя к креслу и стараясь сохранять хотя бы внешнее спокойствие, хотя ее сердце прыгало, как мячик. – Тебе не кажется, что это неправильно? Мы дружим с первого класса...

— Ну и что? – беззаботно сказал Гарри, ловя снитч. – Моя мамочка целых шесть лет ненавидела моего папочку, как ты Малфоя, а после седьмого класса они поженились. Мы пока в намного лучшем положении.

— Может, твоя мамочка еще и была помолвлена с Сириусом? – ехидно спросила Гермиона, чтобы у Гарри хоть немного поубавилось самоуверенности.

— Насколько я знаю, нет, — признал Гарри. – Но ты не можешь быть помолвлена с Сириусом, он, к сожалению, умер. – и Гарри в очередной раз поймал снитч, немного подпрыгнув с кресла и выгнувшись как молодой тигр.

— Да спрячь ты свой дурацкий снитч! – не выдержала наконец Гермиона, и Гарри улыбнулся так широко, что часть его улыбки даже переползла на портрет Сириуса, который почувствовал, что дружище Джеймс в данный момент отжигает.

— Спрятал, — тут же сказал Гарри, засовывая снитч под подушку кресла и показывая Гермионе пустые руки. – Извини, пожалуйста. Я тебя правда очень внимательно слушаю. Просто мне сегодня весело, и я настроен пошалить.

«Не думать об этом! – тут же приказала себе Гермиона. – Только об этом не думать! Господи, какое счастье, что Снейп так и не научил его легилименции!»

— Гарри, а ты не подумал, что после стольких лет я могу относиться к тебе как к брату? – спросила Гермиона, пытаясь хоть как-то обуздать свою не ко времени разыгравшуюся фантазию.

— Шляпа разве не говорила тебе, что примерным гриффиндоркам врать не положено? – спросил Гарри, пытаясь вместо снитча поймать Гермиону и притянуть ее к себе на колени, но Гермиона нашла в себе силы увернуться. – Кто на мой прошлый день рожденья сказал при всем честном народе, что я очень вкусный?

— Я ничего такого не имела в виду, — тут же соврала Гермиона, немного покраснев. – А кто проникновенно сообщал, что я всегда была ему только сестрой?

— Я врал, — признал Гарри, подмигивая Гермионе. – Я вру.

— Всегда? – весело спросила Гермиона.

— В лесу да, — ответил Гарри, вставая и обнимая Гермиону. – Кого-то я только полтора суток назад так в лесу разыграл, что он даже юмора не успел понять.

Гермиона в последний раз попыталась отстраниться, но от Гарри вырваться было невозможно, даже если ты маленький-маленький снитч. «Попалась!» — подумала Гермиона с радостным замиранием сердца и положила голову Гарри на грудь.

— Гермиона, — тихо прошептал Гарри в ее волосы, — мы так долго жили ожиданием запланированного счастья. Мы мечтали о том, что, когда мы со всем справимся, у нас будет одна большая семья и все будут счастливы. И теперь, когда мы такой ценой дошли до начала исполнения желаний, нам кажется, что мы просто обязаны закончить все так, как задумали раньше, и не имеем никакого права рисковать и начинать все сначала. Только жизнь – это не экзамен, и многие задачи, которые она нам раздает, можно просто не решать. А некоторые можно решить, а потом выбросить решение. Просто потому что так хочется.

— А ты не боишься, что мы сначала потеряем ... всех, а потом и друг друга? – тихо спросила Гермиона, заглядывая Гарри в глаза. – Что у нас ничего не получится?

— Не боюсь, — решительно сказал Гарри. – Я так устал бояться, что сегодня поцелую тебя, а завтра меня убьют, и ты останешься одна, что теперь, раз мне не пришлось умереть, я уже ничего не боюсь.

— Но как же мы скажем... – начала Гермиона и почувствовала, что, как и на протяжении всех недель, которые они с Гарри провели осенью наедине, она не может при нем произнести имя Рона.

— Слушай, Грейнджер, ты достала, — с улыбкой сказал Гарри и поцеловал Гермиону.

Гарри и Гермиона в обнимку аппарировали прямо в дом на площади Гриммо, потому что Гарри выдумал историю о том, что дом пускает только его, и поэтому он просто обязан покрепче обнять Гермиону, а Гермиона вовсе не возражала.

— Круто, Джеймс, — оценил Сириус и немного озадаченно посмотрел на Гермиону. – Слушай, Эванс, ты что-то сильно изменилась за лето.

— Это бывает, — с улыбкой ответила Гермиона.

— Да? – подозрительно спросил Сириус, который начал понимать, что он немного выпал из реальности. – А хотите, я снова у вас шафером буду?