Правила игры (гет)

Как дорого стоит жизнь! Как многим можно пожертвовать ради одного права — встретить новый день!

Так просто рассуждать о принципах, преданности идеалам, готовности выдержать любые пытки, сидя в Гриффиндорской гостиной с чашкой горячего шоколада, и как сложно реально воплотить это в жизнь, когда над тобой нависает смертельная угроза.

Как важно знать, что ты проснешься утром, что у тебя будет время исправить все ошибки! Ведь принципы не обидятся, если отставить их в угол перед лицом страшной угрозы. Потом все можно будет спасти, вернуть, объяснить… Ведь если наступит утро, то будет и шанс на прощение. В первую очередь, шанс простить саму себя.

А может быть, и за чертой идеалов есть жизнь, любовь и дружба, радости и печали? Может быть, по ту сторону баррикад люди тоже смеются и плачут, обнимают друг друга, пьют крепкий горячий чай, чтобы согреться? Быть может, не так важно, в каком лагере? Главное, быть живой и верить, что все еще можно исправить, что трещина сама собой срастется, раны затянутся, тучи развеются?

Когда перед тобой стоит палач, можно согласиться на многое ради самой жизни, ради шанса все исправить…

* * *

Тысяча зажженных свечей парит под потолком в огромной гостиной поместья Малфоев. Посреди зала накрыт стол. Серебряная посуда и шелковые салфетки — все по высшему разряду, все так, как и должно быть у богачей, чтущих семейные традиции.

Из полумрака взирают чинные портреты почивших Малфоев. Бывшие хозяева особняка перешептываются, но голосов их не слышно за шумом общего веселья, царящего в гостиной. Здесь собралось, по меньшей мере, три сотни людей, все они уже навеселе. Время перевалило далеко за полночь, но никто даже не слышал гулкого боя старинных напольных часов с малфоевским фамильным гербом.

Собравшаяся публика успела наесться и теперь бродит по гостиной с бокалами, полными дорогого вина из богатых хозяйских погребов, переговаривается, смеется, некоторые даже обнимаются. Они довольны, у них есть повод для радости.

Сегодня Пожиратели Смерти празднуют победу. Нет, Победу! Они шли к ней с самого начала, две магические войны и тринадцать лет безнадежной для них межвоенной поры. Сегодня Магическая Британия окончательно пала к их ногам, и теперь черепа на их предплечьях станут символами новой властной элиты. Больше никаких грязнокровок, никаких предателей крови, никакого Азкабана для верных слуг Темного Лорда! Их господин построит для них целый новый мир, живущий по их правилам, мир для чистокровных волшебников!

И все-таки даже сильно подвыпившие победители осознают торжественность момента. Рождение нового мира! Это мешает им перейти к бесшабашному веселью и неконтролируемому возлиянию. Не только это, конечно, но еще и их повелитель, гордо восседающий во главе стола. Он пьет и не пьянеет. Да и кто может представить пьяного лорда Волан-де-Морта? Его лицо серьезно, красные глаза со змеиными зрачками бегают по фигурам в гостиной, словно оценивают рентгеновским зрением. Что он ищет среди своих слуг?

Когда Темный лорд поднимается с места, все замолкают, даже портреты. Только что бурлящая, как растревоженный муравейник, гостиная погружается в гробовую тишину.

— Я решил припасти вам подарок, друзья мои! Сегодня вечером мы свободны во всем, чего нам только захочется!

Горящие глаза всех Пожирателей Смерти устремлены на повелителя. Они затаили дыхание. Они ждут, ловят каждое его движение, каждую малейшую перемену в его мимике. Всегда побеждает тот, кто первым угодит хозяину!

Волан-де-Морт хлопает в ладоши. Перед ним возникает один из домовиков Малфоев. Никто из присутствующих, кроме самого забившегося в дальний угол Люциуса Малфоя, не смог бы вспомнить имени маленького слуги, но никого из них оно и не интересует.

— Приведи сюда грязнокровку! — бросает Темный Лорд. По залу прокатывается заинтересованный вздох. Волан-де-Морт медленно, с выверенным артистизмом, подносит к тонким змеиным губам бокал с вином и делает глоток. Все в гостиной, словно загипнотизированные, повторяют его действие. Кто-то назвал бы это жутким, но сам повелитель считает это красивым.

Эльф появляется, крепко держа за руки молодую девушку. Ее одежда грязна и рвана, волосы спутаны и в пыли, левую щеку прорезала глубокая ссадина. Пленница окидывает собрание совершенно диким взглядом.

— А вот и наша гостья! — шипящим шепотом произносит Волан-де-Морт. — Мисс Гермиона Грейнджер. Верная боевая подруга нашего Мальчика-который-не-выжил!

Домовик исчезает, но пленница не пытается бежать, она немеет под взором неестественно красных глаз Темного лорда. Он делает к ней несколько шагов и поднимает палочку.

— Круцио! — девушка падает к его ногам, извиваясь и дико крича. Ни на одном лице в гостиной не проступает жалости. Одни из этих людей вовсе не знают сострадания, другие научились умело скрывать знакомство с ним, но последних немного. Один из таких, еще сохранявших человеческие чувства, стоит сейчас всего в паре метров от корчащейся Гермионы Грейнджер. Его темные глаза неотрывно следят за пленницей, и без того тонкие губы почти незаметны, настолько сильно сжаты. А ведь он учил ее! Она была лучшей ученицей Хогвартса за последнюю сотню лет. Теперь он будет смотреть, как ее пытают, и ничего не сделает, потому что такова воля его хозяина.

Пытка заканчивается внезапно. Темный Лорд отрывает взгляд от девушки, которая сжалась в комок на дорогом ковре Малфоев со скачущими единорогами. Он заглядывает в каждое лицо.

— Я отдаю ее вам, друзья мои! Но не убейте, у меня еще есть идеи на ее счет.

Пожиратели Смерти с жутковатыми смешками обступают Гермиону Грейнджер. Она сжимается еще сильнее, ведь не может не понимать, что с ней будет дальше. Слуги Волан-де-Морта терпеливы, хозяин велел не убивать грязнокровку, значит, не больше одного заклятия за раз.

«Круциатус», ожоги, змеи, магические плети — это неполный перечень того, чем кидаются в пленницу. Кто-то даже наслал неудержимую щекотку, отчего вся честная компания, собравшаяся ради зрелища, покатилась со смеху. Волан-де-Морт знает, кто наколдовал щекотку, — Северус Снейп! Он пожалел свою бывшую ученицу, поэтому воспользовался неприятным, но совершенно безвредным заклинанием. Ничего, скоро придет избавление от неуместной жалости.

Пока Пожиратели Смерти развлекаются, Темный Лорд подходит к забившемуся в угол собственной гостиной Люциусу Малфою. Тот бледен, неухожен, весь дрожит. Жалкое зрелище.

— Мне стоит убить тебя! — произносит Волан-де-Морт, поигрывая узловатой Бузинной палочкой в тонких сероватых пальцах.

— Мой лорд! — Люциус опускается на колени и склоняет голову. Все его существо молит о пощаде. Для этого даже не надо говорить, хозяин все равно почувствует. Отвращение. Вот к чему испытывает отвращение Темный Лорд: не к пыткам, убийствам, грязи битвы, а к слабости, глупости, низости.

— До чего ты опустился, Люциус? Самому-то не противно? Ты, глава могущественного чистокровного рода, извиваешься на полу передо мной, как жалкий раб!

— Мой лорд! — Малфой силится поднять взгляд, но ему страшно посмотреть в красные глаза хозяина. Волан-де-Морт знает и об этом.

— Это ведь твой дом, Люциус! А у тебя больше даже нет волшебной палочки. Ты даже не волшебник. Как сквиб.

Малфой молчит, все сильнее вжимаясь в паркет. Здесь даже уже нет ковра, чтобы облегчить привыкшим к лучшему обращению коленям стояние на жестком полу. Темному Лорду противен этот человек.

— Ты мне омерзителен, Люциус. Посмотри, грязнокровка там сопротивляется. Без палочки она проявляет больше стойкости, чем ты. Даже твоя жена! Ты распустил Нарциссу настолько, что она опустилась до предательства! Но она не пресмыкалась, когда я убивал ее. Она смотрела мне в глаза! Женщины проявляют больше гордости, чем ты.

Волан-де-Морт чувствует, что Люциус уже сам себя ненавидит, стоя на коленях перед своим хозяином. Но он по-прежнему боится смерти.

— Ты боишься умереть. Не знаю, за что ты только ценишь свою никчемную жизнь! Но я сохраню ее тебе. Я накажу тебя иначе! О, это будет отличная партия, партия, над которой мы все от души посмеемся.

Последние слова Волан-де-Морта утонули в очередном особенно сильном крике Гермионы Грейнджер. Видимо, кто-то из Пожирателей Смерти перестарался. Но это ничего, грязнокровка еще жива, и с ней можно поиграть.

Волан-де-Морт отходит, сам посмеиваясь задуманной им шутке.

Гермиона Грейнджер сжимается в комок на мягком ковре. По зеленому полю, украшенному витиеватым растительным орнаментом, скачут грациозные единороги, но она не замечает этого великолепия. Ей кажется, что боль поселилась в каждой клеточке ее тела. Только что закончился неизвестно какой по счету «Круциатус», Гермиона готова к новому пыточному изобретению своих мучителей, но они не спешат продолжать. Люди вокруг Грейнджер замерли, опустив палочки. С трепетом и благоговением они смотрят на Волан-де-Морта, который только что вернулся во главу стола и теперь стоит с поднятым бокалом гоблинского хрусталя, наполненным дорогим белым вином. Все Пожиратели Смерти готовы внимать своему господину.

Гермиона вжимается в мягкий ковер, надеясь на чудо, что про нее забудут. Она сорвала горло от крика, у нее больше нет сил, чтобы терпеть все эти пытки. Вот только не в ее власти это прекратить.

— Друзья мои! — начинает Волан-де-Морт. Пожиратели Смерти даже дыхание задерживают, чтобы не пропустить ни одного слова. — Я хочу поднять этот бокал за нас с вами. За нашу силу! Мы с вами преодолели огромный путь и теперь празднуем заслуженную победу. Впереди у нас еще более длинная дорога по строительству нового мира, такого, о котором мы всегда мечтали.

Змееподобный монстр делает театральную паузу. Гермиона не видит его за ногами окружающих ее Пожирателей Смерти, но слышит очень хорошо. «Говори! Говори! — бьется в ее мозгу. — Только говори! Пока ты говоришь, меня не пытают!»

— Самый сильный инстинкт человека — это инстинкт самосохранения. Он же — самый сильный инстинкт любого народа. Мы с вами поддались ему. Мы встали на тропу войны ради сохранения магического народа Британии, сохранения чистоты нашей волшебной крови от посягательства грязнокровок! И все же, хотя это был и простейший, и сильнейший из инстинктов, он не сделал нашу с вами миссию менее благородной. Теперь мы должны отстоять свое право решать будущее магической Британии. Наше право на жизнь! Жизнь — самое ценное, что есть у каждого. Ради жизни можно выдержать многое, можно даже пожертвовать принципами и сломать собственную личность. Ради жизни! Но мы с вами готовы ради нее же поднять флаг наших идеалов, уничтожить всю мерзкую грязнокровную накипь на нашем обществе, выстроить новую Магическую Британию. Ради этой цели, тоже жизни, только не собственной, а целого народа, можно пожертвовать всем. Так выпьем же друзья за нашу с вами новую жизнь!

Гермиона видит, как поднимаются руки Пожирателей Смерти, поднося к губам привлеченные магией со стола бокалы. Неужели это все? Неужели сейчас продолжится пытка? Сколько еще можно выдержать нечеловеческой боли? Грейнджер не знает ответа на этот вопрос, но надеется, что смерть скоро заберет ее из этого ада на земле. Одинокая слеза скатывается из уголка глаза и теряется в непослушных каштановых кудрях.

Однако пытка не возобновляется. Выпив под собственный тост, Волан-де-Морт снова говорит, но на этот раз без прежней напыщенности. Теперь он словно хочет показаться веселым. Это так не вяжется с образом кровожадного монстра, что Гермиона даже находит силы удивиться.

— А теперь я хотел бы поделиться с вами одной идеей! Она очень проста, но мне кажется, вы ее оцените.

«Конечно, оценят! — не без сарказма думает Грейнджер. — Если не оценят, ты их убьешь!»

— Раз самое ценное — жизнь, а мы сегодня празднуем, то я решил ни у кого жизни не отбирать, в качестве подарка на праздник. Но нам все же нужно наказать предателя и грязнокровку, которые оказались здесь. Я думаю, все поняли, что речь идет о Люциусе и нашей пленнице.

Гермиона снова сжимается. Ее окатывает ледяная волна ужаса. Значит, ее не убьют! Волан-де-Морт придумал что-то похуже смерти. В способностях его, несомненно больной, фантазии Грейнджер ничуть не сомневается.

— Я решил, что лучшим наказанием для Люциуса, который так кичится своим родом, и грязнокровки, презирающей нас, словно она выше и лучше, будет брак! Мы вспомним старые королевские традиции шутовских свадеб и поженим их! И свадьба будет настоящей. Пусть Люциус почувствует самым доступным ему образом, как низко он пал. Я хочу понаблюдать, что из этого получится, а убить наших жениха и невесту мы всегда успеем.

Кажется, даже Пожиратели Смерти не ожидали подобного от своего лидера. Они молча переглядываются, не решаясь высказать своего отношения. Гермиона с ужасом всхлипывает. Ее выдадут замуж за Люциуса Малфоя! Ради шутки сделают ее заложницей ненавистного человека, который сам ненавидит ее и презирает. Причинить боль, исковеркать чужую судьбу — какой «изысканный» юмор у Волан-де-Морта.

— Слышишь, Люциус, твоя невеста не горит желанием! — реагирует на Гермионин всхлип хозяин положения. — Ты настолько жалок, что тебя не хочет даже грязнокровка!

Гостиная взрывается смехом. Грейнджер не видит Люциуса Малфоя из-за спин других Пожирателей Смерти. Интересно, как долго он продержится, прежде чем убить магглорожденную жену? И где Нарцисса? Ведь ее новоиспеченный жених уже женат!

— Прости, — продолжает тем временем Волан-де-Морт, — что лишаю тебя законного траура по Нарциссе. Предательница не заслуживает почетных проводов. А древнему и благородному роду Малфоев, — он произносит это с противной издевкой, — нужны наследники, а то, боюсь, Драко не справится один с этой ношей.

Пожиратели Смерти снова гремят послушным хохотом. Они уже отошли от шока и снова готовы во всем поддерживать своего господина. Гермиона старается вжаться в толстый ковер. Вытканный единорог пытается проткнуть рогом ее руку, но у него, естественно, не выходит.

— Мой лорд! — слышит Грейнджер голос Люциуса Малфоя. Он непривычно дрожит и не растягивает слова. Видимо, шок срывает маску манер даже с такого человека. — Прошу, мой лорд, лучше смерть!

— Как? Ты совсем меня не слушал? — Волан-де-Морт мастерски разыгрывает разочарование доброго учителя невнимательностью ученика. — Я только что говорил о том, что жизнь — это самое ценное, ради нее можно пожертвовать всем, потому что, если есть жизнь, еще есть шанс добиться своей цели. Ты не согласен со мной, Люциус? Ты хочешь променять бесценную жизнь?

— Мой лорд, жизнь бесценна! Но я не могу быть мужем грязнокровки, это противоречит всему, во что я когда-либо верил!

— Ты сам разрушил все то, во что когда-либо верил, мой друг! Мы говорили о превосходстве волшебников, но ты лишился палочки и теперь все равно что маггл. Мы говорили о верности, но ты готов был предать меня сегодня. Мы говорили о наших идеалах, но сегодня ты не стал сражаться за них. Ты отбросил все, чему я учил тебя, так опустись же еще ниже, возьми в жены грязнокровку и сравняйся окончательно с ее подлой породой!

— Мой лорд! — почти скулит Люциус Малфой.

— Круцио! — гневно выкрикивает Волан-де-Морт. Гермиона слышит жуткий вопль. Да, главный монстр знает толк в пытках.

Грейнджер ловит себя на том, что ей больно не только физически. Ей больно от того, что человек предпочитает испытать ужасные муки и умереть, вместо того чтобы жениться на ней. Какова же должна быть сила его убежденности!

Тем временем Малфой затихает. Мантия шуршит по ковру с единорогами. Гермиона видит мыски черных ботинок у самого своего лица. Она знает, что Волан-де-Морт стоит прямо над ней, но боится поднять глаза. Нет, больше не смотреть в эти жуткие красные радужки, в черные вертикальные зрачки. У человека не должно быть таких глаз. Но ведь перед ней и не человек!

— А что думаешь ты, грязнокровка? Готова к свадьбе?

Грейнджер молчит. Язык прилип к небу. От ужаса она не может вымолвить ни слова.

— Ты потеряла дар речи от счастья? — насмехается Волан-де-Морт и пинает ее под ребра мыском ботинка. Гермиона издает протяжный стон от боли, но по-прежнему молчит. Все тело сводит судорогой страдания и страха. — Слышишь, Люциус? Твоя невеста онемела! Это ж какой подарок — жена, которая все время покорно молчит! Уверен, вы будете счастливы!

Пожиратели Смерти снова гогочут. Волан-де-Морт, должно быть, наслаждается произведенным эффектом. Он играет с людьми, как с куклами. И как только могут они сражаться за него? Чем может привлекать человек, который ломает чужие судьбы по воле собственной прихоти? Ведь это чудовище и вправду затеяло дикий фарс ради собственного веселья! И никто из них не может его остановить, хотя все понимают, что творится немыслимое. Конечно, Пожиратели Смерти не будут защищать грязнокровку, но ведь Люциус Малфой их друг, один из них! Почему они позволяют издеваться над ним? Ведь объединись они все сейчас, Волан-де-Морту не устоять одному против толпы сильных волшебников.

Гермиона видит, как ботинки темного колдуна удаляются обратно в сторону стола. Удивительно, что он не стал пытать ее за молчание. Может, решил, что с нее и так довольно? Ведь теперь над ней будет измываться Люциус! Так, как только захочет.

— Драко! — снова заговаривает Волан-де-Морт. — Что ты думаешь по поводу новой мачехи?

Гермиона приподнимает голову, стараясь рассмотреть в толпе Пожирателей Смерти своего бывшего однокурсника. Но его не видно. Хотелось бы посмотреть в его лицо, но Малфой отвечает откуда-то с другой стороны стола из-за чужих спин.

— Вы вольны делать, как считаете нужным, мой лорд. Мой отец предал вас, я не хочу иметь с ним ничего общего. Я ваш преданный слуга!

Грейнджер вздрагивает от этих холодных спокойных слов. Ведь Драко так гордился своим отцом, всегда подражал ему, повторял его слова как непреложную истину. А теперь он так просто от него отказался! Словно это совсем ничего для него не значит.

— Отрекаешься от родного отца? — в голосе Волан-де-Морта звучит насмешка, но Малфой-младший предпочитает не замечать ее.

— Да, мой лорд!

— Видишь, Люциус, ты противен даже собственному сыну! Я делаю тебе благодеяние этой свадьбой, так ты, всеми презираемый, будешь хоть не совсем одинок. Муж и жена — одна сатана, грязнокровка утешит тебя в твоем ничтожестве!

И снова взрыв хохота Пожирателей Смерти…

Гермиона чувствует сухонькую ручку эльфа-домовика на своем локте, прежде чем гостиная Малфоев и жуткое пиршество Пожирателей Смерти пропадает из ее глаз. Пара секунд — и она стоит посреди чьей-то спальни, наверное, гостевой. Здесь все отделано в нежных бело-голубых тонах. Довольно большая кровать с пологом, огромное зеркало в тяжелой, посеребренной раме, изображение тумана над лесным оврагом на стене. Можно было бы сказать, что комната красивая и уютная, но Грейнджер ни на минуту не забывает о том, где она находится.

Домовик в грязной наволочке, очень похожий на Добби, осторожно подталкивает ее к креслу с резными деревянными подлокотниками напротив изящного трюмо.

— Темный Лорд приказал Диди приготовить молодую мисс к свадьбе, — пищит эльф. — У Диди мало времени.

Гермиона опускается в кресло и закрывает глаза. Все тело ноет после пытки. Хочется лечь и забыться сном, чтобы страх и боль хоть немного отступили. Но Волан-де-Морт не дал ей этой возможности. Она должна до конца сыграть свою роль, повеселить его и Пожирателей. Возможно, потом ее все же убьют.

Маленький Диди суетится вокруг Грейнджер, пытаясь затереть ее ссадины зельями.

— Мисс придется принять ванну, иначе Диди никак не сможет сделать ее настоящей леди, — хнычет эльф.

Грейнджер стыдно перед слугой, который так хочет хорошо сделать свою работу. Вот только зачем он старается, если ее все равно скоро убьют? Натешатся вволю и прикончат «Авадой Кедаврой». Однако домовик не виноват в ее бедах, незачем усложнять ему жизнь.

Грейнджер покорно идет в смежную ванную и стаскивает с себя заскорузлую от грязи, пота и крови одежду. Диди напускает в огромную, как маленький бассейн, ванную горячей воды с душистыми эфирными маслами. Он сам трет Гермиону мочалкой, старательно моет ее непослушные кудри. Маленькие и умелые ручки домовика доставляют удовольствие. Неплохая прелюдия к смерти, похоже на спа-салон.

После мытья эльф тщательно смазывает Грейнджер какими-то зельями.

— Ваша кожа будет нежной, как у младенца, и сверкать, как жемчужина, и пахнуть, как чудесный цветок, — приговаривает Диди, натирая голое тело Гермионы.

— Зачем все это? Ведь меня все равно убьют.

— Будущая миссис Малфой должна быть достойна своего высокого положения на свадьбе, — если бы рабски покорный эльф мог оскорбиться, он сделал бы это. — Молодую мисс не будут убивать. Темный Лорд сказал, что устроит свадьбу молодой мисс с хозяином Люциусом. Что молодая мисс станет миссис Малфой. Молодая мисс должна готовиться к этой роли, а не думать о смерти.

Грейнджер решает не спорить. Маленький Диди очень предан своим хозяевам и хочет сделать все от него зависящее для сохранения приличий и традиций. Не стоит обижать его.

А эльф тем временем заворачивает полотенце на ее мокрых волосах и ведет ее назад к трюмо. Там начинается новое священнодействие с кремами, притирками и косметикой. Гермиона никогда не любила краситься, отдавала предпочтение естественности. Возможно, поэтому она не пользовалась популярностью у парней. Но Диди оказывается умелым визажистом. Он быстро и легко накладывает на Грейнджер вполне естественный макияж, от которого ее лицо словно преображается. Глаза становятся больше и выразительнее, губы пухлее и мягче, все черты лица выгодно подчеркнуты и оттенены. Словно это и не Гермиона сидит перед зеркалом, а красивая молодая девушка с точеным профилем.

Потом приходит черед волос. Скорее всего, Диди пользуется особой магией, потому что ничем другим нельзя объяснить то, что всегда своевольные патлы Грейнджер его слушаются. В его тоненьких быстрых ручках они становятся мягкими и покорно ложатся в высокую тугую прическу, которую домовик закрепляет алмазными булавками. Завершает ее старинный гребень, весь усыпанный алмазами.

Гермиона не понимает, зачем Волан-де-Морту понадобилось приводить ее в полный парад. Или это инициатива самого домовика? Нет, вряд ли, это красноглазое чудовище могло вообще не дать времени на подготовку и поженить их в том виде, в котором Грейнджер валялась на полу Малфоевской гостиной. Но эльфа отправили прихорашивать ее. Возможно, жестокая фантазия просто хочет соблюсти все формальности и создать красивые декорации?

Интересно, а Люциуса Малфоя сейчас тоже так приводят в презентабельный вид? Или только ее?

Теперь настает очередь одеваться. Домовик принес ей даже новое белье, тонкое, кружевное… И чулки, и роскошное белое платье. И откуда только все взялось так быстро? Или Волан-де-Морт заранее готовился? Нет, в это слишком трудно поверить.

Под конец — лаковые туфли на высоких каблуках. Гермиона смотрит в зеркало и сама себя не узнает. Слишком красивая, слишком отстраненная. Действительно как настоящая леди. Вот только сердце в груди стучит совсем не аристократическое, а горячее и боевое. Не зря она семь лет боролась бок о бок с Гарри Поттером. Она все еще львица, как и положено студентке Гриффиндора. Она все еще не превратилась в льдинку или в замученную тень.

— Хозяин должен быть доволен молодой мисс, вы прекрасно выглядите! — говорит Диди, гордый трудами своих рук.

В этот момент распахивается дверь. На пороге стоит сам Волан-де-Морт. Он окидывает Грейнджер оценивающим взглядом, а она вся сжимается. Сердце ускоряет бег, дыхание вырывается прерывисто.

— Когда вы убьете меня? — решается спросить она. В глаза смотреть боится, но свою судьбу хочет знать. Иначе просто с ума сойдет от неизвестности.

— Не знаю, посмотрим, как будешь себя вести. Но не сегодня. Сегодня ты станешь наказанием для Люциуса.

Волан-де-Морт входит в спальню и обходит Гермиону. Она чувствует его оценивающий взгляд и еще больше сжимается.

— Диди постарался на славу! Ты станешь огромным искушением для снобизма нашего скользкого Малфоя. Он остался один, без семьи и друзей, даже без палочки, он совершенно раздавлен своим унижением. Ты добьешь его. Я знаю, что все любовницы Люциуса были шатенками. Он не сможет не захотеть тебя, а секс с грязнокровкой его уничтожит. Крах самоуважения для него.

Гермиона пугается. Это наказание изощреннее «Круциатуса». Оно бьет по больному, от него невозможно спрятаться. И Волан-де-Морт оказывается не только кровожадным чудовищем, но и тонким психологом, хорошо изучившим своих слуг.

Грейнджер наконец решается поднять на него глаза. Но в главном ужасе магического мира сейчас не видно ни гнева, ни злости, ни готовой вылиться наружу жестокости. Он просто что-то обдумывает.

— Значит, меня не убьют?

— Я же сказал — нет! Ты слишком любопытна! — сердится Волан-де-Морт, и Гермиона вздрагивает от страха. Но ее мучитель быстро успокаивается. — Если бы я хотел убить тебя, то сделал бы это сразу. Конечно, нельзя было не дать ребятам с тобой поразвлекаться. Но больше мы пока этого делать не будем. Ты — подруга Гарри Поттера. Ты будешь прислуживать нам здесь, чтобы все видели, что сопротивление сломлено. Ты будешь наказанием для Люциуса, чтобы он смог выйти за рамки своего узкого мировоззрения и посмотреть шире, тогда он сможет еще послужить мне. Если твои хваленые таланты окажутся не мифом, я найду, куда тебя пристроить. Главное, не сопротивляйся, не разочаруй меня.

Гермиона некоторое время смотрит в пол и старается поверить, что на нее есть планы, поэтому ее жизнь в относительной безопасности.

И тут Волан-де-Морт подает ей руку. Это настолько неожиданно, что Грейнджер даже отскакивает от него.

— Я поведу тебя на свадьбу! Ведь твоего отца-маггла здесь нет, — спокойно объясняет Волан-де-Морт, продолжая держать руку на весу.

Гермиона понимает, что ей еще предстоит научиться не бояться его, хотя бы не ждать «Круциатуса» каждую минуту. Она робко опирается на его руку, которая неожиданно согревает. Вместе они идут по коридору и довольно скоро оказываются в гостиной.

Толпа Пожирателей Смерти ничуть не поредела, хотя за окнами уже занимается рассвет. Со стола все убрали. Теперь на нем стоит что-то похожее на импровизированный алтарь. Гермиона уже видела свадьбу волшебников, Билла и Флер. Но там все было очень легко и непринужденно. Здесь же атмосфера выглядит торжественно.

Люциус Малфой стоит у стола с «алтарем». Его действительно привели в порядок. Он гладко выбрит, волосы вымыты, уложены волосок к волоску и собраны в хвост на затылке. На нем дорогой черный костюм, из расстегнутого фрака виден серебристый жилет и белая рубашка. Гермиона невольно отмечает алмазные запонки в том же стиле, что и гребень у нее на голове.

Ей кажется, что это сон. Такого не может быть! Она не может выходить замуж за Люциуса Малфоя! Ее не может вести к алтарю сам Волан-де-Морт! Это не похоже на правду.

Вот только сколько не щипай себя, не проснешься. И они уже подошли к столу. Грейнджер слышит удивленные вздохи Пожирателей Смерти. Они тоже оценили старания Диди.

Малфой неохотно и нерешительно протягивает ей ладонь, словно ядовитой змее, которая готова ужалить. Гермиона берет его за руку все же с меньшей опаской. Сам Волан-де-Морт сказал, что ее пока не убьют. Значит, можно хоть немного расслабиться. Тем более все вокруг настолько похоже на плохо срежиссированный спектакль, что уместнее кажется смех, а не страх.

— Леди и джентльмены, мы собрались здесь, чтобы соединить священными узами брака этого мужчину и эту женщину.

Волан-де-Морт обходит стол и теперь исполняет роль священника. Вся эта комедия явно доставляет ему удовольствие.

— Сегодня они предстали перед нами, чтобы заключить союз, освященный самой магией. Отныне и навеки они будут неразлучны. Магия защитит их семью, поддержит их взаимную любовь и укрепит их в часы испытаний.

По толпе прокатываются легкие смешки. Гермиона чувствует, как напрягся ее жених. Конечно, он хочет оказаться как можно дальше от этого места и от нее. Да и она тоже. Но у них нет выбора.

— Люциус Абраксас Малфой, берешь ли ты в жены Гермиону Джин Грейнджер? Обещаешь ли перед самой магией защищать ее и беречь, пока смерть не разлучит вас?

Гермиона видит муку на лице Малфоя. Даже не владея легилименцией, она понимает, как хочется ему крикнуть «нет». И пусть хоть земля разверзнется и поглотит его. Зато он будет избавлен от уготованного ему позора.

— Беру, — наконец, выдавливает Люциус сквозь стиснутые зубы.

Тонкая золотая нить магии из палочки Волан-де-Морта опутывает их соединенные руки.

— Гермиона Джин Грейнджер, берешь ли ты в мужья Люциуса Абраксаса Малфоя? Обещаешь ли перед самой магией быть ему верной и надежной спутницей, пока смерть не разлучит вас?

Гермиона чувствует то же колебание, что и Малфой минуту назад. Что будет, если она скажет «нет» и прекратит эту слишком серьезную комедию? Ведь это ее жизнь! Она не обязана разрушать ее по прихоти монстра! Вот только если сейчас она откажется, ее убьют на месте. И жизни никакой не будет.

— Да, — дрожащими губами выговаривает Грейнджер, и вторая магическая нить обвязывает ее с Малфоем руки.

— Магия приняла ваше согласие, — торжественно объявляет Волан-де-Морт. — Обменяйтесь кольцами.

Гермиона не понимает, о чем ей говорят. Но рядом тут же возникает Диди с бархатной подушечкой в руках. На ней лежат два платиновых кольца с гербами Малфоев. Грейнджер слышит тихий стон Люциуса. Конечно, он только что стал вдовцом и снял такое кольцо. А теперь он обязан надеть свою фамильную реликвию на палец грязнокровке, которую он презирает.

Но согласие дано. Малфой берет кольцо поменьше и надевает его на палец Гермионы, стараясь не касаться ее кожи. Она чувствует, как реликвия сжимается, становясь ей точно по размеру. Платина оказывается не холодной, а почти горячей, она напоена магией до краев. Словно во сне, Грейнджер надевает второе кольцо на палец Малфоя.

— В таком случае, объявляю вас мужем и женой. Люциус, можешь поцеловать миссис Малфой!

Он особенно выделяет последние два слова. Гермиона видит боль, отражающуюся на лице Малфоя. Конечно, он не хочет видеть ее в роли «миссис Малфой», это место покойной Нарциссы, но не ее. И все-таки Люциус наклоняется к ней и делает вид, что целует, едва касаясь ее рта. Губы у него сухие и холодные. Грейнджер чувствует отвращение.

Но назад дороги нет. Пожиратели Смерти громогласно аплодируют. Теперь она миссис Малфой. И кошмар только начинается…

Среди буйства еще не протрезвевших после ночной попойки Пожирателей Смерти самым реальным кажутся красные глаза со змеиными зрачками. Теперь-уже-не-Грейнджер боится их и в тоже время не может оторвать от них взгляда.

«Не разочаруй меня!» — звучит голос Волан-де-Морта у нее в голове. Это похоже на наваждение, на гипноз. И под действием этой природной магии Гермиона наконец понимает, почему столько сильных, богатых, самодостаточных волшебников пошли за ним и идут сейчас, в огонь и в воду. Но в этой силе есть что-то жуткое, жестокое, слишком властное. Грейнджер не может не бояться темного колдуна перед ней. Он стал чудовищем окончательно.

— Давайте выпьем за молодоженов! — восклицает Волан-де-Морт, в его руке тут же появляется бокал с вином.

Пожиратели Смерти салютуют своему лидеру и новоиспеченным супругам посреди гостиной. На их лицах сальные ухмылочки. Они все понимают, что магический брак нуждается в закреплении в постели. Люциус Малфой, чуть ли не главный сноб в этом чистокровном сборище, должен будет переспать с грязнокровкой. А ведь он так презирает магглов и их детей!

Гермиона украдкой бросает взгляд на мужа. Господи, он же теперь и вправду ее муж! Это так непривычно, и ужасно… Люциус Малфой — неприлично богатый аристократ, но ему уже за сорок, тогда как ей только девятнадцать, не слишком ли велика разница в возрасте? Грейнджер тут же одергивает себя. Не об этом стоит сейчас думать! Малфой — убийца! Он не раз пытал таких, как она! Да еще и поборник чистокровности, каких свет не видывал! И ведь это он тогда подбросил Джинни Уизли крестраж своего господина, из-за которого она чуть не погибла. Это преступник, отсидевший в Азкабане! И победи вчера Орден Феникса, ему дали бы пожизненный срок. И теперь он стал ее мужем! Гермиона знает, что такое магический брак, его невозможно расторгнуть, он прекращается только в связи со смертью одного из супругов. Малфой-то, конечно, еще поживет без нее, а ей до самой смерти придется быть с ним.

И все-таки она кидает на него взгляд. Их руки разжались сразу же, как был завершен ритуал. Теперь Люциус сжимает их в кулаки. Лицо напряжено, и сам он весь натянут, словно струна. Малфой не смотрит на навязанную ему жену, да и на Волан-де-Морта тоже. Его взгляд остановился на какой-то завитушке из узора ковра.

Гермиона машинально касается обручального кольца на пальце. Теперь оно нормальной температуры. Даже удается покрутить его, но попытка снять не увенчается успехом. После заключения магического брака кольцо снимется с ее пальца, только если она будет трупом или вдовой... Грейнджер с ужасом осознает, что совсем недавно его сняли с руки мертвой Нарциссы Малфой. Сердце сжимается от отвращения. На ней кольцо, которое всего несколько часов назад было на покойнице.

— Думаю, на сегодня достаточно! Мы все устали, а нашим молодоженам и так достанется лишь брачное утро вместо брачной ночи, — разносится над гостиной голос Волан-де-Морта. — Всем отдыхать! Нас ждет трудный день, полный свершений!

Пожиратели Смерти покорно начинают откланиваться. Гермионе даже кажется, что она видит облегчение на их лицах. А их хозяин тем временем поворачивается к ней и Малфою.

— Не забудь, Люциус, что магический брак должен быть закреплен в течение ближайших суток. Лучше не откладывай это. Все равно не отвертишься, — и Волан-де-Морт уходит, больше не обращая на них внимания.

Гермионе снова становится страшно. Теперь она вся во власти Люциуса Малфоя, человека, который ненавидит ее всеми фибрами души. Что он сделает с ней? Какую боль причинит? И защитить ее некому!

— Идем, — бросает ей новоиспеченный супруг, словно служанке, и сам направляется к выходу из гостиной. Он даже не оборачивается, чтобы удостовериться, что Гермиона идет за ним.

А она идет, ведь выбора у нее все равно нет. По довольно темному коридору они попадают в ту самую голубую спальню, в которой ее готовили к свадьбе. Теперь в ней можно осмотреться повнимательнее.

— Неужели это хозяйская спальня? — вырывается у Гермионы. В таком доме, как у Малфоев, она ждала чего-то более роскошного.

— Нет, в хозяйской живет Темный Лорд. А эту выделили нам, — последнее слово Люциус выплевывает с отвращением.

Гермиона не смотрит на него. И так знает, что увидит ненависть и презрение. Куда уж тут говорить о брачной ночи, когда даже прикоснуться противно. Конечно, она и сама совсем не хочет сейчас оказаться в одной постели с Малфоем. Свою девственность ей хотелось подарить Рону, и тот принял бы ее как нежный цветок. Он был бы нежен с ней, ласков. Они бы любили друг друга… Но этим мечтам не суждено сбыться. Гермиона даже не уверена, что Рон жив. А ей предстоит стать женщиной в руках Люциуса Малфоя, который уж точно не будет нежен.

При мысли о Роне на глаза наворачиваются слезы. Скорее всего, все ее друзья мертвы. Она совсем одна в этом мире, который так враждебен к ней. У нее нет родной души, нет защитника… Слезинка катится по щеке.

— Чего ты ревешь? — голос раздается со стороны кровати, но Гермиона по-прежнему не оборачивается к мужу.

— Я одна, все мои друзья мертвы, меня пытали, выдали замуж насильно, в любой момент могут убить! — голос звучит истерично, но ей все равно. Она пытается сдержать рыдания, но у нее не выходит.

— И твоя сырость поможет тебе с этим справиться? — в голосе Малфоя звучит насмешка. — Лучше не зли меня еще больше своей истерикой. В твоих же интересах, чтобы я был максимально хорошо настроен.

— Думаете, Волан-де-Морт одобрит, если вы убьете меня сейчас? — Гермиона слышит, как у него вырывается шипение, и почти гордится собой в этот момент.

— Не смей называть его по имени, грязнокровка! Ты маленькая наглая дрянь! — Малфой в мгновение ока оказывается рядом с ней, и его пальцы сдавливают ее горло.

Гермиона хрипит, борясь за глоток воздуха, но Люциус давит все сильнее. Перед глазами плывут цветные круги, еще немного — и он задушит ее!

Малфой не дает этому случиться, разжимает хватку. Его жена падает на пол, кашляя и судорожно хватаясь за горло.

— Вы чуть меня не задушили! — гневно бросает она, когда наконец может говорить.

— С огромным удовольствием задушил бы, но ты права, Темный Лорд этого не оценит, — выплевывает Малфой.

Он снова опускается на кровать, снимает ботинки, потом носки. Теперь Гермиона смотрит прямо на него, следит за ним, как за змеей, которая готова ужалить.

— Чего стоишь, грязнокровка? Тебе нужно особое приглашение? Раздевайся!

Гермиона дрожит под его злым взглядом, но все же с трудом поднимается на ватных ногах и начинает снимать свадебное платье. Ей это дается с трудом. Крючки на спине слишком мелкие, чтобы с ними можно было справиться самостоятельно.

Малфой вздыхает, словно призывая на помощь все свое терпение. Он подходит и помогает ей. Его пальцы ловко справляются с крючками, потом вынимают из прически драгоценный гребень, начинают выбирать шпильки. Так, общими усилиями, они завершают разоблачение. Гермиона стоит посреди спальни в одном нижнем белье. Ей холодно, она обнимает себя, чтобы хоть немного согреться. Еще холоднее от ледяного, оценивающего взгляда Люциуса.

— А лошадка-то не дурна! — цокает он языком. — Я отымею тебя, грязнокровка, а потом и пальцем к тебе не притронусь.

— Я сама вам не позволю! — стараясь подобрать остатки гордости, огрызается Гермиона.

Малфой лишь ухмыляется и толкает ее на кровать. Гермиона падает на темно-синее покрывало. Полог изнутри украшен серебряными звездочками. Люциус тем временем снимает пиджак, жилет, рубашку, брюки… Он скоро сам стоит перед ней в одних трусах. Только волосы по-прежнему собраны на затылке.

Он ползет к ней по кровати все с тем же ледяным, презрительным выражением на лице. Гермиона сжимается, стараясь прикрыться углом покрывала, но он пресекает все ее попытки.

— Не прячься, — почти рычит Малфой. Сейчас он не напоминает любовника, скорее голодного, опасного хищника.

Муж нависает над ней. Тяжелый, пахнущий алкоголем и дорогим одеколоном. Гермиона тихо всхлипывает, позволяя истязать свое тело. Он не ласков, он тискает, почти причиняя боль. На грани секса и насилия, на грани страсти и жестокости. А может, все вместе?

Гермиона даже не пытается прикоснуться к нему. Зачем? Ее порыв все равно не будет оценен. Да и страшно. Она старается максимально расслабиться и отдать себя его рукам. Он напряжен, ему тяжело. Вспоминаются слова Волан-де-Морта о том, что она его личное наказание.

«Ты станешь огромным искушением для снобизма нашего скользкого Малфоя. Он остался один, без семьи и друзей, даже без палочки, он совершенно раздавлен своим унижением. Ты добьешь его. Я знаю, что все любовницы Люциуса были шатенками. Он не сможет не захотеть тебя, а секс с грязнокровкой его уничтожит. Крах самоуважения для него» — почему-то эти слова застряли в памяти.

Как жестоко! Но нет, она не будет жалеть Малфоя, который сейчас ничуть ее не жалеет. Он врывается в нее, как завоеватель, жаждущий сломать все на своем пути. Гермиона кричит от боли. Но она понимает, что до ее страданий никому нет дела.

— Девственница, значит! — шипит Люциус с удовлетворением, которое могло ей и показаться. — Как же это Поттер и Уизли в скитаниях не воспользовались подружкой!

Гермионе хочется ударить его за такое мнение о ней, о Роне и Гарри. Но сил нет. Внизу живота огнем полыхает боль. Она была девственницей, он не подготовил ее и не проявил нежности.

Люциус завершает свое гнусное дело. Новоиспеченная миссис Малфой чувствует, как его горячее семя течет у нее по бедрам. Мерзко! Как же мерзко!

Закончив, Малфой откатывается на другую сторону кровати и отворачивается от навязанной жены. Теперь он уснет, конечно. У себя дома, удовлетворенный, с надеждой на улучшение своего положения.

Гермиона лежит под одеялом, смотрит на серебряные звездочки на пологе. По щекам катятся злые слезы. Ее просто используют для игр, которых ей не понять. Она пешка, разменная монета. И ей никогда не выпутаться из этого гадкого, унизительного положения.

В то же время наличие у Волан-де-Морта планов на нее немного успокаивает. Значит, ее не убьют! Он сказал, что она будет прислуживать Пожирателям Смерти, а если проявит таланты, то это чудовище пристроит ее еще куда-нибудь. Нет, не хочется быть служанкой, не хочется помогать им. Однако теперь Гермиона отчетливо понимает смысл речи на торжестве. Жизнь — это самое ценное, пока жива, можно все исправить. И настойчивое желание сохранить себе жизнь уверенно поселяется в ее груди. Она должна справиться, должна выжить в этом кромешном аду! Когда-нибудь ей выдастся шанс отомстить за свое унижение, за свою поруганную жизнь, за смерть друзей. Вот только ради мести нужно жить! А значит, придется юлить, угождать и притворяться. Но она сумеет! Конечно, сумеет. Не зря ее называли самой умной ведьмой своего поколения. Ее ум поможет ей спастись даже в такой ситуации.

Наконец, она забывается тревожным сном, но чутким, поверхностным. Как только Малфой поворачивается на кровати, Гермиона тут же открывает глаза и смотрит на него. Во сне он кажется моложе, невиннее, словно все злость и жестокость растворяются в спокойствии Морфея.

«Теперь он мой муж, мы с ним крепко повязаны. Это ужасная шутка, ставшая правдой. И он здесь так же унижен, как и я, может, даже больше, ведь он чистокровный, и это его дом. Мы с ним в одной лодке, нам обоим нужно сохранить жизнь и улучшить свое положение. Возможно, мы еще сможем поладить».

Когда Малфой садится на кровати, Гермиона снова просыпается и утыкается взглядом в его спину. Он стаскивает с волос забытую резинку и пытается их расправить. Зевает. Сейчас он похож на живого человека, а не на жестокого хищника.

— Мистер Малфой, — окликает его Гермиона, неуверенная, что даже теперь может обращаться к нему по имени.

— Чего тебе? — он сразу напрягается, это видно по его спине.

— Я только хочу сказать, что мы здесь оба в ужасном положении, нас обоих могут убить в любой момент, и мы оба хотим выжить. Поэтому нам незачем враждовать между собой. Мы можем помочь друг другу, тем более, что теперь повязаны до самой смерти.

— С чего ты взяла, что я буду помогать тебе, грязнокровка? — усмехается Малфой, не поворачиваясь к ней.

— Я не прошу помощи, прошу лояльности в обмен на свою лояльность. Вас здесь презирают, ваша жена мертва, ваш сын от вас отказался, я единственный человек, который у вас есть.

Он поворачивается к ней резко, на лице написана настоящая ярость. Малфой нависает над женой так, что она чувствует его горячее дыхание на своей щеке.

— Не смей напоминать мне о моих проблемах! Это не твое дело!

— Ошибаетесь, теперь мое! Ведь теперь я миссис Малфой, — и Гермиона демонстрирует ему обручальное кольцо. Откуда только смелость взялась!

— Этого не должно было случиться, — чуть успокаивается Люциус.

— Согласна. Но это случилось. Теперь нам придется как-то с этим жить. И я хочу жить. Думаю, вы тоже. Поэтому чем набрасываться на меня, лучше подумайте о том, что мы можем сделать для улучшения нашего положения.

— И откуда ты только такая умная выискалась? — Малфой отстраняется и даже смеется. Гнев прошел, и теперь он слушает с интересом.

— Не важно откуда, важно, что я хочу жить.

— Думаешь, я не хочу?

— Наоборот, думаю, что хотите. Поэтому и предлагаю объединить усилия.

— Чтобы Я сотрудничал с грязнокровкой? — выплевывает Малфой.

— Других союзников у вас все равно нет.

— Да откуда ты знаешь?

— Иначе они защитили бы вас вчера. Когда вы просили смерти, а не брака со мной, а нас все равно поженили.

— Никто в здравом уме не пойдет против Темного Лорда!

— А зря, если бы все Пожиратели объединились, то один против вас всех он бы точно не устоял.

— Ты хоть понимаешь, что бывает за такие слова? — Малфой щурится.

— Догадываюсь. Но хочу жить. Поэтому не предлагаю вам идти против вашего хозяина. Слушаться, льстить и искать друзей, вот, что нужно сделать. Он должен поверить в нашу покорность и преданность. А когда повод чуть-чуть ослабнет, у нас уже будет больше шансов.

— Надеешься в итоге сбежать? Куда? Все твои мертвы!

— Можно бежать из Британии. Там тоже есть волшебники. Я знаю некоторых из родственников Флер Делакур, поддерживаю отношения с Виктором Крамом. Они бы меня приютили.

— А ты не такая дура, какой кажешься.

— Так что вы думаете?

— Думаю, что стоит попробовать. У меня тоже много друзей на материке. К тому же, если ситуация достаточно наладится, то меня и тут обласкают, и не придется никуда бежать.

— Пока у нас общая цель, мы можем работать вместе.

— Уговорила, можем.

Гермионе показалось, что теперь Малфой смотрит на нее с чуть меньшей ненавистью, как будто даже с интересом. Может, первого союзника она уже завоевала?

Если бы Гермиона знала, что придется так трудно, она удавилась бы еще перед «брачной ночью» с Люциусом Малфоем. Все последующие дни она только и делает, что бегает по поместью, стараясь угодить всем и вся и при этом не нарваться на «Круциатус» или что-то похуже. Однако теперь, когда она раскрыла свои намерения перед навязанным мужем, отступать ей гордость не позволяет.

Гермиону превратили практически в домового эльфа, только в одежде и без магии. Но она терпит приказы и старается их выполнять.

Для этого пришлось в кратчайшие сроки изучить поместье. Потерявшись несколько раз в первый же день, Гермиона вечером, вернувшись в голубую спальню, попросила у Люциуса схему дома. Он над ней посмеялся, конечно, но помог. Как хозяин имения Малфой знал его лучше кого бы то ни было.

На следующий день ориентироваться оказалось проще, но все-таки прошло несколько дней, прежде чем все коридоры и залы стали хорошо знакомы, и, поворачивая за очередной угол, Гермиона начала точно понимать, где окажется.

Будь ситуация иной, она восхитилась бы старинным поместьем, даже теперь дух захватывало от того, какой огромный и богатый это дом, сколько в нем загадок и раритетов, как причудливо переплелась тут история поколений семьи Малфоев.

Огромное впечатление производил большущий прямоугольный ковер в главной гостиной, на котором резвились вытканные единороги. Как-то Гермионе удалось понаблюдать за ними несколько минут. Животные показались ей почти живыми, потому что их движения не повторялись, каждый раз начиналась новая игра.

Еще красивее зимний сад в самом конце правого крыла усадьбы. Домовики даже сейчас поддерживают его в идеальном состоянии. Диди рассказал, что раньше цветами занималась миссис Малфой, причем не Нарцисса, а Адаминна, жена Абраксаса Малфоя, мать Люциуса. Гермиона часто натыкается на ее следы в доме. Кажется, Нарцисса не оставила в нем ничего своего, может, просто боялась что-то менять, а может, не интересовалась. А вот Адаминна, похоже, очень любила дом. Зимний сад и огромная оранжерея были ее детищем, она же сделала запущенный Малфоевский парк одним из лучших в Британии, причем не только магической.

Диди хорошо помнит хозяйку Адаминну, в девичестве Розье, и, насколько поняла Гермиона, очень любил ее, поэтому с радостью о ней рассказывает. Эти подушки вышила госпожа Адаминна, на них гиппогрифы летят среди облаков, а эту коллекцию фарфоровых дракончиков госпожа Адаминна привезла из путешествия по Китаю. Даже роскошный ковер с единорогами появился в усадьбе благодаря ей. Гермионе порой кажется, что все по-настоящему живое и красивое, а не просто знаки роскоши, появилось в этом доме благодаря Адаминне Малфой.

И все-таки этот дом необыкновенен не только благодаря ее покойной свекрови, но и сам по себе.

Необыкновенными были лестницы, которые хоть и не двигались, как хогвартские, но вполне могли перебирать ступенями, словно клавишами вытянутого пианино, стараясь уронить неугодного посетителя.

Тяжелые шторы общих комнат перешептывались между собой. Слов не разобрать, но от ощущения чьего-то присутствия холодок пробегал по спине.

В одном из салонов на первом этаже все стены испещрены переплетениями семейного древа Малфоев. Слева от двери располагаются самые древние представители, еще времен Римской империи, на ветках справа можно видеть Люциуса и Драко, теперь отросла веточка и для самой Гермионы, хотя она и не думает этим гордиться. Как-то она спряталась в этой комнате и долго рассматривала древо. Некоторые крошечные портреты гордо рассказывали о своих прижизненных заслугах. На них так редко обращали внимание, что они не гнушались пообщаться и с грязнокровкой. В отличие от настоящих больших портретов, развешанных по всему имению. Те осыпают ее проклятиями всякий раз, как подворачивается удобный случай. Гермиона помнит портрет матери Сириуса в доме на площади Гриммо 12, вот только здесь таких же гневных и сварливых портретов во много раз больше.

Зеркала не преминут сделать замечание по поводу ее неаристократической внешности. Это уже стало ритуалом. С одним зеркалом в ванной голубой спальни Гермиона сумела найти общий язык, но даже к нему приближается с опаской. Остальные же вообще старается обходить стороной.

А сколько же в этом доме антиквариата! Каждый шкаф, каждое кресло, каждая ваза — просто произведение искусства! Часто Гермионе кажется, что все они живут в музее, среди дорогущих экспонатов. Вот только в этом доме нет уюта, нет души. Только холодное высокомерие поколений владельцев. Здесь нет милых мелочей, говорящих об увлечениях хозяев, зато есть коллекция дорогих сабель, к которой не притрагивались пару веков, нет милых салфеточек, зато есть несколько старинных наборов горного хрусталя, настолько искусно сделанных, что к ним и прикасаться страшно.

Гермионе совсем не нравится дом. Но это меньшее из зол. Страшнее все-таки люди. Вещи могут быть дорогими, безвкусными, слишком красивыми, чтобы ими пользоваться, но злыми они быть не могут. А люди могут. У Гермионы каждый раз сердце в пятки уходит, когда она подает вино или закуски Пожирателям Смерти.

Ей противно от того, как они щипают ее за задницу, как сально ухмыляются, как отпускают пошлые шуточки о ней так, чтобы она точно услышала.

Зато Гермиона всегда может спрятаться в голубой спальне. Странно, но там она чувствует себя более-менее в безопасности. Ее собственный уголок в огромном враждебном доме. Здесь можно даже что-то разложить и передвинуть. Эльфы обеспечили Гермиону кое-какими необходимыми вещами вроде белья, самой простой одежды, расчески, зубной щетки… Правда домовики долго служат Малфоям, поэтому представления обо всем у них тоже малфоевские, и приходится вместо привычной щетки пользоваться жестким гребнем, а вместо джинсов носить мантии, а под них платья. И все-таки здесь ее вещи, подушка хранит ее запах, на трюмо может остаться ее длинный каштановый волос…

Даже отношения с Люциусом оказываются не такими невыносимыми. С самой свадьбы он ни разу к ней не притронулся, спит на самом краешке кровати, дальнем от Гермионы, почти не смотрит в ее сторону, говорит очень мало, только по существу. И все-таки она наблюдает за ним, узнает его привычки. Странно, но теперь он предстает просто человеком, живым.

Ненависть — слишком сильное и яркое чувство. Оно не знает полутонов, а человек многогранен, в нем всегда есть и плохое, и хорошее. Живя с кем-то бок о бок, сложно видеть только плохое и ненавидеть.

Сначала Гермиона увидела, что Малфой не всегда носит маску высокомерия. Он бывает уставшим, задумчивым, заинтересованным, даже веселым, хотя таким его теперь можно очень редко застать. Люциус прямо-таки с маниакальной тщательностью заботится о своей внешности, особенно о волосах, может подолгу расчесывать, втирать в шевелюру зелья для длины, силы, прямоты, шелковистости волос. В эти минуты он полностью погружен в себя, и Гермиону это забавляет. Сорокалетний мужчина носится с собой, словно девушка-школьница, старающаяся соблазнить красивого старшекурсника.

Еще он любит читать перед сном, причем в основном что-то по истории или теории политики. Гермиона не видела у него художественной литературы. Однажды она осмелилась спросить, что он читает. Люциус смерил ее недовольным взглядом, но рассказал, что это мемуары одного волшебника времен Первой гоблинской войны, он побывал в плену у гоблинов, многое видел. Малфой говорил долго и чем дольше, тем с большим чувством и интересом, словно забыв, с кем беседует.

Порой у ее мужа бывает мигрень, тогда он тихо постанывает и трет виски, уверенный, что Гермиона его не видит. Он бледнеет, закусывает губу, но зелий, облегчающих боль, не пьет.

Вечером он долго ворочается в постели, прежде чем улечься. Когда, наконец, находит удобную позу, тяжело вздыхает, потирает лоб, закрывает глаза. Почти сразу его дыхание становится ровным и глубоким.

Гермиона знает, что Люциус не умеет завязывать галстук, но не поручает этого домовикам. Скорее всего, раньше ему помогала Нарцисса. На второй день их брака она молча подошла и завязала ему аккуратный узел. И он позволил, хоть и никак не прореагировал. С тех пор это стало ежеутренним ритуалом.

Да, женитьбу им навязали, и никакого тепла они друг к другу не питают, но все-таки и ненависть тает. По крайней мере, со стороны Гермионы. Что чувствует Люциус, она не знает, потому что еще не умеет читать по его лицу, а спросить напрямик боится. Да и что б он ей ответил? Посмеялся бы! В этом нет никакого сомнения.

И все-таки весь день Гермиона проводит вне безопасной голубой спальни, прислуживая Пожирателям Смерти. Их она тоже узнает, но все-таки хуже. Ее первоначальная решимость найти союзников среди них немного утихла, и все-таки отчаяние пресекается на корню.

Самым опасным из всех для Гермионы оказался Антонин Долохов. Он очень капризен, все время что-то хочет, а чуть не доволен — сразу кидается «Круциатусом». Несколько раз она корчилась от боли у него в ногах. И все-таки продолжает быть покорной, это залог ее безопасности.

Большинство Пожирателей Смерти жестоки и мелочны, с болезненным честолюбием, с уязвленной гордостью. Гермиона видит их насквозь, но они не вызывают уважения. Конечно, она понимает, что постоянно в имении околачиваются не особенно полезные и бессемейные, которым нечем заняться и некуда пойти. Остальные при деле или дома, а появляются только по вызову Волан-де-Морта, которого с ночи своей свадьбы Гермиона видела лишь пару раз и то мельком.

Исключений из общей массы всего два: все тот же Антонин Долохов и Август Руквуд. Долохов не женат, поэтому ночует в основном в имении, но он явно на хорошем счету у своего хозяина. Его часто отправляют с заданиями. Гермиону в это не посвящают, но по обрывкам разговоров она понимает, что он мотается по всей стране и за границу, по переговорам, по чисткам недовольных, по поиску артефактов для Волан-де-Морта. Долохов умен, но это жестокий, безжалостный ум, человек — машина для убийства, который пытает легкой рукой. Ни один мускул на его лице не дрогнет, когда он мучает кого-то. Гермиона его боится, хоть и старается этого не показывать. Это совершенно ледяной человек, без души и сердца, непредсказуемый.

Август Руквуд другой. Он тоже холоден и сдержан, тоже без семьи. Вот только если Долохов фанатик, которому достаточно шлюх, то жену Руквуда убили в Первую Магическую войну, насколько Гермиона поняла, его дочь вышла замуж за кого-то из Норвегии и в Англии с тех пор появлялась всего пару раз. Руквуд предан Волан-де-Морту, но он не бросается в любую авантюру как в омут, в отличие от Долохова; он спокоен, взвешивает и обдумывает каждое решение. В нем нет лишней жестокости. И в плане быта почти аскет. Гермиона не раз слышала завистливые рассуждения других Пожирателей Смерти о Руквуде, потому что его слушает сам Волан-де-Морт, он даже может возражать их хозяину без опасения быть убитым. Всегда собранный, застегнутый на все пуговицы, с активно работающими мозгами. Этот человек страшнее вспыльчивого Долохова, потому что если бьет, то беспощадно и наверняка.

И все же Гермионе кажется, что Руквуд может стать ее союзником. Он не кричит все время о превосходстве чистокровных, ценит ум, а этого у нее еще не отняли. Возможно, она сможет его заинтересовать. Поэтому Гермиона старается быть максимально внимательной и предупредительной к Руквуду, задобрить его. По его взглядам она видит, что он сразу разгадал ее манипуляции, но все же пока занял выжидательную позицию. Ему еще стоит понять, как ее можно использовать, и стоит ли вообще.

И Гермиона ждет…

Конечно, в имении живет еще и Северус Снейп. Он точно знает, что такое сострадание. Наверно, договориться с ним, знакомым, было бы проще всего, но профессор пропадает в лаборатории подземелий, почти не показывается в усадьбе и никогда не пользуется услугами Гермионы.

Поэтому ей остается верить, что в голове Руквуда сложится выгодная для нее комбинация…

Сегодня вечером поднимается ветер. Такой силы, что он гнет деревья, заставляя их не только шелестеть листьями, но и жалостливо стонать. Дождя нет. Тучи слишком быстро бегут по небу, чтобы пролить на землю хоть несколько капель.

На развалинах старого замка уже ползут длинные тени. Их отгоняет лишь небольшой костерок в центральном зале, где еще сохраняется большая часть потолка. У огня сгрудились люди. Их немного, почти все ранены. Они осунулись, глаза запали, на всех лицах написано огромное горе.

От ветра холодно. Люди льнут поближе к костерку и друг к другу, чтобы не потерять драгоценного тепла. А ведь уже совсем скоро лето. Почему же так холодно?

С кучи тряпья у остатков стены раздается протяжный стон. Изможденная рыжеволосая женщина вскакивает с места и падает на колени у жалкого ложа тяжело раненного человека. Он высок и долговяз, огненно-рыжие волосы свалялись от грязи и крови, веснушки на лице неестественно выделяются из-за мертвенной бледности.

Женщина всхлипывает и проводит рукой по впалой щеке своего сына.

— Рон, милый, очнись, — шепчет она, глуша в груди рыдания.

— Ммм, — стонет молодой парень на тряпье. На его лбу выступают капли пота, он мечется. Женщина гладит его безвольно лежащую руку. Нет, она просто не может потерять еще одного ребенка.

— Молли, иди к нам, замерзнешь, — зовет ее мужчина от костра.

— Мне кажется, ему хуже, Артур.

Мужчина в годах, помятый и с рыжими с проседью волосами, подходит к ней и кладет руку ей на плечо.

— Мы сделали все, что могли. Если бы Поппи не погибла, у нас было бы больше шансов, — в его голосе тоже звучит боль, но он держится ради жены.

— Я не могу потерять его, — плачет Молли. — Не могу! Мы и так потеряли слишком многих!

— Он сильный мальчик, он справится. Идем к огню.

Артуру удается увести Молли к теплу. Там высокая, прямая как жердь женщина с черными волосами, собранными в неаккуратный узел, протягивает ей кружку с чаем. Ее глаза смотрят сквозь очки с состраданием.

— Мы стараемся, Молли, мы делаем все, что в наших силах.

— Я знаю, Минерва, но мне так страшно за него, — Молли берет кружку, а потом утыкается лицом в плечо Артура, чтобы скрыть слезы.

— Всем нам. Но он держится дольше остальных. Все остальные, кто был так же тяжело ранен, уже умерли. А он держится, и это дает надежду.

Артур кивает за жену, потому что она не в силах что-либо ответить.

У костра тихо и невесело переговариваются люди, пока ночь окончательно не погружает развалины во тьму. Несчастные начинают укладываться спать. Кряхтя и почесываясь, постанывая от боли в ранах, они желают друг другу «спокойной ночи». Время первых истерик и обид на судьбу уже прошло, сменившись спокойным мужеством. Их мир уничтожен, но пока они живы, пусть их и есть-то всего горстка, будут сопротивляться, будут помогать друг другу.

Их единственная оставшаяся сила в огне их сердец, в самоотверженности и взаимовыручке. Та самая любовь, о которой столько говорил Альбус Дамблдор, греет их в эти ветреные майские ночи на развалинах старого замка в Ирландии.

Они все собрались здесь после проигранной битвы за Хогвартс, постепенно, не сразу, притаскивая с собой умирающих и даже умерших. Они хоронили людей на зеленом ирландском лугу и плакали над земляными холмиками. Мертвые уходили туда, где нет Волан-де-Морта, нет тьмы безнадежного существования. Их близкие оставались здесь, плакали, потом затихали и серели, превращались в тени себя прошлых.

Единственным столпом для несчастных остается Минерва МакГонагалл. Ее силе можно позавидовать. Она находит слова, чтобы организовать выживание и утешить, чтобы не позволить наложить на себя руки. Но и несгибаемая профессор плачет украдкой над могилами бывших учеников. Все они — ее дети, все нашли приют в ее сердце, каждый в свое время. А теперь молодые уходят, а старая учительница сидит у костра и протягивает их родителям кружки с чаем, потому что нет у нее ничего другого для их утешения.

Когда все уже устроились, Молли опять встает и подходит к сыну. Она не может спать, сидит рядом, держа его за руку. Артур не заставляет ее вернуться, он понимает, что жена просто боится закрыть глаза, а открыв — найти их Рона мертвым.

Ночь длится долго. В лесу ухают совы, где-то далеко-далеко воет волк. Но люди его не боятся. У них есть волшебные палочки для защиты, да и нет в их сердцах больше сил, чтобы бояться. Все место занято скорбью.

Когда тьму ночи разбавляет молоко рассвета, Молли задремывает, уткнув лицо в колени. Усталость берет свое. Но она тут же вздрагивает, когда слабая рука Рона легонько пожимает ее пальцы.

— Ронни! — шепчет она. И сердце ее наполняется огромной радостью от того, что она смотрит в голубые глаза своего ребенка, прошедшего по грани между жизнью и смертью и вернувшегося к ней.

— Мама, — его сухие, обметанные лихорадкой губы с трудом выговаривают слова, но это его первое слово за две недели борьбы за жизнь.

— Родной мой! — Молли наклоняется и целует руку сына, потом, осмелев, целует его в лоб, в щеки. — Теперь ты будешь жить! О, я самая счастливая женщина сейчас!

— Мы проиграли, да? — спрашивает Рон, и сердце его матери снова сжимается.

— Да, милый.

— Много погибших?

— Много, — она не может ему врать. Его голубые глаза смотрят ей прямо в душу. Конечно, для его выздоровления полезнее была бы сладкая ложь, чем горькая правда. Но ведь все равно скоро все сам поймет, увидит, как их мало.

— Гарри?

— Мертв, — и слезы снова текут по щекам Молли. Она воспринимала Гарри Поттера как своего седьмого сына, а теперь его нет, он вступил в борьбу за весь магический мир, пожертвовал жизнью и все равно потерпел поражение.

— А Гермиона? — Рон сам с трудом сдерживает крик отчаяния.

— Мы не знаем, милый, скорее всего, она в плену.

Ее сын сжимает ее руку сильнее. Даже таким слабым и еле живым он может испытывать гнев.

— Почему вы не освободите ее?

— Мы не можем, милый, нас очень мало.

Рон пытается встать. Молли старается не позволить ему, но в тоже время боится причинить боль неосторожным движением.

Их возню слышат у костра. Оборачивается Кингсли Бруствер, сидящий на часах, но не пытается приблизиться. Просыпается только Минерва МакГонагалл. Она резко вскидывает голову, пытаясь определить источник шума. Увидев открытые глаза Рона, встает и подходит к нему.

— Я рада, что вы пришли в себя, мистер Уизли, значит, кризис миновал, — произносит она и одним твердым движением заставляет Рона лечь обратно на его неказистую постель.

— Гермиона в плену, — говорит ей Рон, грозно сверкая глазами. — Ее необходимо освободить!

— Мы не уверены, что мисс Грейнджер жива, — осторожно замечает Минерва. — Нас слишком мало, все ранены. Мы не можем рисковать.

— Тогда я пойду один! — Рон снова пытается встать, но МакГонагалл не дает ему этого сделать.

— Вы даже стоять еще не можете, не то что сражаться. Если мисс Грейнджер жива, она в особняке Малфоев, в самом логове Пожирателей Смерти. Туда не пробраться. Это чистой воды самоубийство.

— А если ее пытают? Если мучают? Она моя подруга!

— Мы знаем, Рон, но это безумство, — раздается голос подошедшего Артура Уизли.

— Безумство — бросать ее там одну, без помощи.

— Успокойтесь, мистер Уизли, — строго отрезает Минерва. — Если мисс Грейнджер жива, ее никто не бросит. Но пока нам нужно восстановить силы.

— Но ее каждую минуту могут убить! Мы можем опоздать!

— Давайте начнем с небольшой разведки, посмотрим, как охраняется особняк, есть ли слабые места в обороне, и попытаемся узнать, жива ли мисс Грейнджер. Лезть на рожон не будем.

— Хоть так, — вздыхает Рон и немного успокаивается.

Молли гладит его руку, стараясь насмотреться в его глаза, наконец-то открывшиеся. Она боится, что Рон выкинет что-нибудь и погубит себя, что смерть не оставила его, а лишь на время отступила.

Рядом с ней Минерва МакГонагалл размышляет о том, как бы организовать обещанную Рону операцию, чтобы никого не потерять. Их и так очень мало, придется быть максимально осторожными. И все-таки она чувствует, что мальчик прав. Ее лучшая ученица в грязных лапах негодяев, а она бездействует. Так нельзя. Ради справедливости нужно хотя бы попытаться помочь Гермионе Грейнджер.

Спустя два дня Рон уже может ходить и сидеть у огня, но он еще слишком слаб. Только поэтому совместными усилиями остатки Ордена Феникса уговаривают его остаться в их убежище на время разведки. Он стремится сам спасать Гермиону. Ведь как раз перед началом битвы они впервые поцеловались, впервые дали друг другу понять, что чувствуют на самом деле.

Сердце Рона сжимается, когда он сидит на холме, прислонившись к полуразрушенной стене замка, и смотрит вдаль. Как глупы они были! Все трое. Они откладывали жизнь ради борьбы с Волан-де-Мортом, верили, что победят и успеют насладиться всеми радостями жизни. А вот не победили. И не будет больше шанса просто побыть беззаботными детьми.

Как больно оттого, что навсегда закрылись зеленые, пронзительные глаза Гарри Поттера, его лучшего друга. Он сам ушел на смерть, пожертвовал собой ради них, но они не сумели воспользоваться этой жертвой. И теперь Рон уже никогда не увидит улыбки друга, ставшего ему шестым братом, не скажет ему, что решение подсесть к одинокому черноволосому мальчишке в «Хогвартс-экспрессе» было лучшим в его жизни. О таком друге можно только мечтать! Гарри олицетворял в себе все самое лучшее, доброе, благородное, что можно было найти в мальчишке его возраста. И теперь Рон никогда не сможет вслух сказать, что с радостью отдал бы за него собственную жизнь. Он всегда завидовал знаменитости друга, а теперь это кажется таким глупым! Гарри заслуживал всю любовь, которую к нему питали, он был почти святым! А теперь его нет, и мир словно стал темнее.

А Гермиона в плену, может быть, тоже мертва. А они только один раз поцеловались. У Рона даже не было шанса сказать ей, что любит ее, давно любит. Тогда, на шестом курсе, он завел шашни с Лавандой, чтобы позлить ее. Все искал чего-то, выдумывал, а ведь так просто было открыться и постучаться в дорогое сердце. Гермиона добра, она не оттолкнула бы его. Сколько раз он ее ревновал! К Краму, к МакЛагену, даже к Гарри! Какая глупость! У него был шанс просто быть рядом, слушать ее голос, держать за руку, вдыхать запах ее непослушных кудрей. Как это много! А теперь ее пытают, или она вообще мертва. И Рон так и не сказал, что любит. Если не представится шанс, эти слова будут вечно висеть у него на губах тяжелыми гирями невысказанного чувства.

А скольких еще они потеряли? Фред! Как можно жить в мире, в котором не сияют очередной выдумкой одинаковые лица его старших братьев? Фреда больше нет, а Джордж разучился улыбаться. А Люпин и Тонкс! Их сыну не исполнилось еще и года! Они оставили его с бабушкой Андромедой, но сумеет ли она защитить внука?

Странно подумать, умерла даже Лаванда, такая непосредственная в своей глупости, такая добрая и чувствительная. Когда-то она любила Рона, а он встречался с ней, чтобы вызвать ревность Гермионы! А ведь Лаванде обещала работу мадам Малкин, она могла бы стать новым модным модельером для волшебников. Но эта война исковеркала светлую душу.

Слезы все-таки потекли из глаз, когда вспомнился погибший здоровяк Хагрид. Жизнь была к нему несправедлива, и все-таки он узнал, что такое счастье. И теперь его тоже нет, а с ним канул в небытие кусок их детства.

Рон чувствует колючее, холодное одиночество. После стольких потерь сердце могло зачерстветь, но оно все еще болит, рвется. Может, было бы легче умереть, как и они? Лежать под таким же холмиком земли на этом лугу, как Фред, Люпин, Тонкс и остальные, кого удалось вытащить или кто умер уже здесь, как мадам Помфри. Она пыталась лечить, сама будучи пожираемой страшным проклятием, и умерла, так и не найдя времени для себя. Она тоже лежит в земле. Их добрая целительница.

Рон не знает, что теперь будет. Как можно исправить ситуацию. Какая надежда у них есть? Что можно сделать, когда весь мир в руках у Волан-де-Морта? Повсюду его слуги! Это кажется только ужасным сном, от которого можно проснуться. Вот только из их кошмара не выпутаться, не спастись. Им предстоит как-то выживать в мире, который больше не предназначен для них.

Может, Билл и Флер правильно сделали, что сразу же эмигрировали? Они ведь звали с собой всех. Но тут собрались идеалисты, которые еще верят в возможность борьбы. А Билл и Флер просто хотят жить, у них только родилась дочка — Мари-Виктуар. У них еще есть шанс на счастье, пусть не дома, хотя для Флер ведь там — дом. Магическое правительство Франции не выдаст их Волан-де-Морту. Они проживут долгую жизнь, родят еще много детей, и Мари-Виктуар с братьями и сестрами будет учиться в Шармбатоне. Не Хогвартс, конечно, но тоже неплохо. Да и нет больше Хогвартса! Несомненно, Пожиратели Смерти восстановят его, для них это тоже целый мир. Вот только без Дамблдора, без МакГонагалл, без Хагрида — это будет уже совсем другой Хогвартс, чужой.

Рон сидит на своем холме весь вечер и большую часть ночи, прислушивается до рези в ушах, ожидая возвращения отряда. В развалинах вместе с ним только Помона Стебль, она не мастер по части боевой магии и еще не до конца оправилась от тяжелого ранения. Рон слышит, как она ходит, охает, вздыхает. Ему не хочется говорить со своим бывшим профессором травологии, слишком много воспоминаний она навевает. Да и глаза у миссис Стебль почти всегда на мокром месте. Она оплакивает свою подругу Поппи Помфри, своих учеников, их разрушенные жизни…

И тут сразу несколько хлопков трансгрессии разрывают ночную тишину. Рон вскакивает и бежит в главный зал так быстро, как только позволяет его еще не прошедшая слабость.

Вот только Гермионы нет, это он понимает сразу. И еще кого-то явно не хватает. И все они такие помятые…

— Обновляйте заклинания! Если они все же сумеют прийти следом, они должны повозиться, чтобы достать нас, — хрипло командует Кингсли Бруствер.

Где же МакГонагалл? Но ее нет. Ее высокую прямую фигуру всегда легко заметить, но она не вернулась. Не видно Невилла и Чарли. Отец с трудом держится на ногах, опираясь на Джорджа. У матери убитый вид, лицо ее приобрело сероватый оттенок, как известняк.

— Что случилось? — снова всхлипывая, спрашивает миссис Стебль.

А Рон уже понимает. Он не может ничего выговорить, лишь ловит ртом воздух, как выброшенная из воды рыба. Это он заставил их идти на эту разведку ради Гермионы! А теперь у них по-прежнему нет ее, но они еще и потеряли людей, дорогих людей.

— Они появились словно из ниоткуда, — сбивчиво начинает Джордж, укладывая отца на бывшую постель Рона. — Их было так много! И они не знали пощады! Колдовали только смертельные проклятия. Без жалости. Мы не смогли уничтожить ни одного, а сами потеряли троих.

Джордж беззвучно плачет, не в силах больше говорить. Мать оседает на пол, ее остекленевший взгляд устремлен в пустоту.

— Чарли, — повторяет она. — Чарли.

Теперь она потеряла двоих из шести сыновей. Рон тоже чувствует, как слезы катятся у него по щекам. Казалось, что больнее быть не может, но оказывается, сердце способно гореть и в десять раз сильнее.

— Простите меня, — в ужасе шепчет Рон. — Простите, это я виноват.

Ведь только сегодня днем профессор МакГонагалл обещала ему сделать все возможное для спасения Гермионы, а теперь ее нет. Как же пусто без нее, как неправильно, несправедливо, что она погибла.

— Виноват, виноват, — повторяет Рон, не в силах справиться с грузом свалившейся на него вины.

На него не обращают внимания. Кто-то обновляет защитные заклятия по периметру, кто-то пытается помочь раненым, кто-то просто не в себе, как его мать.

Подходит Джинни, ее раньше спокойные и ласковые глаза мечут молнии.

— Что ты заладил? Кому легче от твоей вины? Эгоист несчастный! Только и думаешь о себе и своих страданиях! — и Джинни залепляет брату звонкую пощечину. — Немедленно иди и помоги миссис Стебль с Эриком!

И Рон идет, словно в полусне. Он не знал раньше этого Эрика, но теперь это неважно. Молодой совсем еще парень получил тяжелое ранение, пытаясь спасти его Гермиону. Уже за это можно быть благодарным.

Стебль быстро объясняет Рону, что нужно делать, и отходит, а он продолжает, словно на автопилоте.

— Ты не виноват, — произносит Эрик. — Мы все должны были попытаться. Гермиона — одна из нас, это наш долг — ее спасти. У нас не вышло, это общий провал, общая беда, а не только твоя.

Рон как будто не слышит. Он помогает раненым, помогает готовить ужин. Кормит мать, которая все еще не вышла из прострации и даже не плачет. Его сознание отказывается что-то чувствовать, воспринимать боль, свою и чужую.

Когда все укладываются, рядом с Роном оказывается Джордж, только теперь отошедший от отца.

— Как он?

— Уснул. Не знаю, справится ли, но нам остается только надеяться.

Они лежат рядом и молчат. В голове нет даже мыслей. Слишком страшно и больно сейчас о чем-то думать.

— Знаешь, я слышал, что говорили между собой Пожиратели, — вдруг выговаривает Джордж. Почти без выражения, но Рон тут же вздрагивает и поворачивается к брату. — Гермиона жива, это точно. Но походу они выдали ее замуж за Малфоя, уж не знаю какого конкретно.

— Что? — Рон словно выныривает из своего оцепенения.

— Да, один назвал ее «миссис Малфой».

— Ты уверен, что это было о ней, а не о Нарциссе?

— Уверен. Он сказал: «Они пришли за миссис Малфой!», зачем бы нам понадобилась Нарцисса?

— Но ведь она предала своих ради Гарри.

— Ну, может и так. Только ее же убили, и мы об этом знаем. Зачем рисковать ради трупа?

— Может, они не знают, что мы это знаем? — Рон хватается за соломинку, чтобы не верить в страшное. Нет, его любимую девушку не могли сделать «миссис Малфой», она будет принадлежать самому Рону, и они будут счастливы вместе! Даже в таких нечеловеческих условиях.

И все-таки краем сознания он понимает, что Джордж прав. Только не хочет принимать это знание. Слишком тяжело, слишком страшно.

— Эй, цыпочка! Еще огневиски! — Долохов показывает пальцем на свой бокал. Гермиону передергивает от его обращения, но она подливает ему. «Молчать и терпеть» — теперь это ее жизненное кредо.

— Недоумки! И чего только они притащились! Нам только возни, хоронить их да лечить подбитый глаз Гойла, — вещает из своего кресла Уолден Макнейр.

Гермиона не знает, о чем он говорит, но отмечает, что у Гойла-старшего, отца Грегори Гойла, ее однокурсника, и правда подбит глаз. Это выглядит весьма комично. Она не сдерживает улыбки.

— Чему ты там улыбаешься, грязнокровка? Смеешься над нами? Думаешь, ты чем-то лучше? — окрикивает ее Долохов.

Гермиона испуганно мотает головой и прикрывается бутылкой огневиски. Если сейчас Пожиратель стрельнет в нее «Круциатусом», она упадет и разобьет бутылку. Должен же он пожалеть свое любимое, 1956 года урожая?

— Ну ладно, дядя Антонин сегодня добрый, — усмехается Долохов. Но Гермиона по глазам видит, что он и правда просто пожалел бутылку.

Она старается быть как можно незаметнее, ходит между кресел малой гостиной, подливает выпивку и подает тарелки с закусками. Сидят пятеро: Долохов, Макнейр, Крэбб и Гойл-старшие на одном диване, такие же неразлучные, как их сыновья, и Джагсон. Все уже навеселе, пьют и сплетничают хуже старух. Гермиона слушает, чтобы узнать хоть что-то, но мало что понимает. Незнакомые по большей части имена, названия мест, кодовые имена операций… Она слишком не осведомлена, чтобы схватывать это неполными предложениями.

Иногда Пожиратели вспоминают истории из своей молодости, из учебы в Хогвартсе. Вот это Гермиона уже понимает лучше. Они тоже любили, дружили, шалили… Как потом из обычных парней выросли жестокие убийцы? Что пошло не так в их воспитании? Что сломалось? И кто в этом виноват?

Долохов щипает ее за задницу. Гермиона ойкает. Пожиратели хохочут. Ей противно чувствовать его руки на своем теле, вообще чьи бы то ни было руки.

Наконец, уже около полуночи, друзья решают переместиться в «Кабанью голову». Это освобождает от обязанности их «официантку». Гермиона может вернуться в голубую спальню, полежать в ванне, отдохнуть. В такие моменты она почти счастлива.

В коридоре темно, дверь находится почти ощупью. Внутри горит только пара свечей. В полумраке на постели сидит Люциус. Гермиона уже привыкла к его присутствию, поэтому спокойно проходит внутрь и начинает собираться в ванную.

— Напрыгалась? Навертелась задом? — цедит Малфой. От злости, звучащей в его голосе, она даже подпрыгивает. Они почти не разговаривают обычно, а когда дело доходит до беседы, все-таки ведут себя более дружелюбно, но, видимо, не сегодня.

— Что ты имеешь в виду? — она поворачивается к мужу, держа в руках пижаму.

— Ты ведешь себя как шлюха, предлагаешь себя этим мужланам в гостиной. Понимаю, у грязнокровки нет и не может быть ни воспитания, ни гордости, но это опускает тебя еще ниже, хотя, казалось бы, уже некуда.

Гермиона задыхается от возмущения.

— Не смей меня так называть! Я не предлагаю себя, я стараюсь не лезть на рожон и при этом заручиться поддержкой хоть кого-нибудь!

— И что? Работает? Отсосешь кому-нибудь, и они тебя поддержат! — Малфой злорадно хохочет. Гермиона чувствует от него запах огневиски. Противно, мерзко. Несколькими словами он вылил на нее целый ушат грязи.

— Нет! Я не пойду таким путем! Но и как ты — прятаться по углам и притворяться тенью в собственном доме — тоже не буду! Это вопрос: кто из нас пал ниже! Я хоть пытаюсь что-то сделать, а ты просто самоустранился, позволив им вытворять все, что угодно! Конечно, очень достойное лорда поведение!

Гермиона отчетливо осознает, что бьет по самому больному, бьет ниже пояса. Но слова Люциуса настолько обидели ее, что она хочет причинить Малфою такие же страдания, хочет отплатить ему его же монетой.

Супруг вскакивает и хватает ее за горло. На виске у него бьется жилка, глаза налились кровью от несдерживаемой ярости. Запах огневиски из его рта намного сильнее, если стоять к нему почти вплотную.

Но Гермиона его не боится. Что он может ей сделать? Убить? Она жаждет смерти! Изнасиловать? Она уже однажды это пережила. Бросить в нее «Круциатус»? У него нет палочки. Так чего бояться? У нее уже выработался иммунитет ко всем их проделкам. Пожиратели Смерти — трусы, они больше всего дрожат за свои жалкие жизни. А Люциус сейчас в опасности не меньше, чем она.

— Не смей говорить о том, чего не понимаешь! — шипит Малфой. Но Гермиона видит, что он лишь скрывает обиду и унижение за гневом. Теперь ему не так-то просто ее обмануть.

— О, я прекрасно все понимаю! И больше не боюсь тебя, так что можешь не стараться ломать комедию. Только отойди подальше, от запаха из твоего рта меня тошнит.

Люциус отскакивает от нее, словно обжегшись. Он же так трясется над собственной внешностью, а его упрекнули в нечистоплотности!

Зеркало над трюмо хохочет над ним. Малфой в гневе бросает в него бронзовую статуэтку змеи с тумбочки. Зеркало разбивается с криком боли. Осколки сыплются на пол.

— Зеркало не виновато, что ты противен сам себе, — выплевывает Гермиона. — Ты жалок, а злость вымещаешь на мне!

Она разворачивается и уходит в ванную. Дверь закрывается с громким стуком. В груди клокочет гнев. И как он только мог посчитать ее шлюхой! Как мог подумать, что она будет завоевывать сторонников через постель! Это низко и гадко! Конечно, он ни в грош ее не ставит, но все-таки должны же быть какие-то рамки приличий! Тем более он ее муж.

И тут Гермиону осеняет, что на нее выплеснулись как раз остатки его фамильной гордости. Именно потому, что она его жена, он и устроил ей эту сцену. Люциус счел, что ее поведение не соответствует положению миссис Малфой. Стоит ли ей гордиться этим? Нет! Он был слишком груб!

За этими размышлениями Гермиона наполняет ванну водой с душистым успокаивающим маслом и залезает в нее. Даже в самой захудалой гостевой этого поместья и то свой маленький бассейн вместо ванной. Интересно, что же стоит в хозяйской спальне? Просто возмутительная роскошь!

Она старается расслабиться и не думать о плохом, но обидные слова Малфоя застряли на подкорке мозга. Слишком задели. И тут…

— Миссис Малфой!

Гермиона вздрагивает и резко открывает глаза. Откуда голос? Но она быстро находит его источник. На изображении морских волн и медуз под самым потолком появилась гостья. Эта женщина в дорогом платье в стиле середины XX века явно не относится к этой картине.

— Да, мэм? — Гермиона прячется в воду по самую шею.

— Прошу прощения, что прерываю ваше купание. Мне просто необходимо с вами поговорить. А случая никак не выдается. Вы позволите?

— Конечно, но может, мне стоит вылезти и одеться?

— Не утруждайте себя! Я не слишком щепетильна! — раскатисто смеется гостья.

Гермиона ловит себя на том, что это очень приятная женщина. Но они явно никогда не были знакомы.

— Меня зовут Адаминна Малфой, я была женой Абраксаса Малфоя и матерью вашего мужа, — начинает она и сразу вызывает интерес. Ведь Диди столько рассказывал о своей покойной хозяйке. — Понимаете, меня очень беспокоит то, что происходит сейчас в нашем поместье, в частности, происходит с моим сыном и внуком. Как это ни парадоксально, я очень рада, что Тому пришла в голову идея со свадьбой. Нарцисса мертва, а у Люциуса сейчас слишком тяжелые времена, чтобы оставаться одному. Я же вижу, как он мучается, пьет, теряет себя. Это не достойно главы нашего рода.

Адаминна на мгновение замолкает, а Гермиона смотрит на нее во все глаза. Ее уже не смущает, что она голая в ванной разговаривает со своей покойной свекровью. Эта женщина, привнесшая в поместье все самое яркое и интересное, очень нравится ей. Тем более что ее слова звучат искренне и с чувством, которого сложно ожидать от человека по фамилии Малфой. Но ведь Адаминна родилась Розье…

— Я знаю о вашем происхождении. Оно никого в нашей среде не может сильно порадовать. Но сейчас такие времена, что выбирать не приходится. Мир стал совсем не тем, что был в нашу с Абраксасом молодость, — и Адаминна мечтательно вздыхает. — Я наблюдала за вами, миссис Малфой, справилась о вас у тех, кто имеет портреты в Хогвартсе. Мне нравится то, что я услышала и вижу сама. Вы очень умная молодая ведьма, у вас большой потенциал. Роду Малфой повезет, если вы в него этот потенциал вольете. Но об этом еще рано говорить. Сейчас я хочу просить у вас помощи. Я думаю, вы и без меня понимаете, что происходит с Люциусом. У меня сердце болит за сына, хоть я и просто портрет. Вы можете ему помочь! Можете вытащить со дна к деятельности, к самоуважению. Хоть он этого и не признает, но сейчас вы единственный близкий ему человек, и вы рядом.

— Но как же Драко? — вставляет удивленная донельзя Гермиона, когда Адаминна делает паузу.

— Мой внук спасает свою жизнь. Он хочет выслужиться перед Томом, хочет заслужить при нем то место, которое раньше занимал Люциус. Этим он в будущем сможет помочь отцу, но не теперь. Сейчас для него безопаснее всего держаться подальше от моего сына. Поверьте, он очень переживает по этому поводу. Мой муж и я поддерживаем его как можем, даем советы. Драко почти не помнит Абраксаса, знает его больше как портрет. Меня он помнит хорошо. Когда я умерла, ему было двенадцать. Но сейчас речь не о Драко. У него есть друзья, чтобы поддержать его. С Люциусом все намного сложнее.

— Но что мне сделать? Он и слушать-то меня не хочет!

— О, поверьте, он вас слушает! Он сам в этом не признается, но вы сумели его удивить и заинтересовать тогда, когда предложили сотрудничество. Вот только он сейчас плохой союзник. Помогите и себе, если он начнет действовать, вам от этого будет только выгода!

— Мы сейчас столько наговорили друг другу, — Гермиона вздрагивает и прикладывает руку ко рту, чтобы сдержать рыдания. Ее гнев прошел, но она обижена на мужа и знает, что он обижен на нее.

— Слышала, я уже была здесь, — вздыхает Адаминна. — Попробуйте заключить мировую. Он слишком горд, чтобы мириться, но может пойти вам навстречу. Вы же умная ведьма, я чувствую, что вы хорошо понимаете этих людей. Но в таком обществе, чтобы иметь привилегии, нужно уметь манипулировать и добиваться своего.

— Я не хочу манипулировать! Это подло!

— Девочка, здесь другие представления о подлости! Ваш мир рухнул, придется учиться жить по законам этого, или погибнете. У каждой игры свои правила, и здесь они тоже есть. Так что надевайте маску железной выдержки, учитесь добиваться своего и не бояться сопутствующих жертв. Только прошу вас, спасите моего сына, в память о том человеческом, что в вас есть, но должно погибнуть.

Гермиона смотрит на свою свекровь. Мягкое лицо, светлые прямые волосы, стянутые в тугую высокую прическу, серые глаза горят внутренним светом. Она выглядит как добрая богачка, занимающаяся благотворительностью и собственными удовольствиями, а больше ни о чем не думающая. Вспоминаются ее зимний сад и оранжерея. Ведь Адаминна всю душу вкладывала в свои цветы! А сколько диковин она привезла из путешествий по миру, чтобы сделать этот дом более живым.

— Простите, но вы не похожи на ту, кто манипулирует…

— О, внешность обманчива! Я умела покорять сердца, а потом твердой рукой добиваться своего. Абраксас всю жизнь считал, что он глава семьи, и все делал по-моему. Но я никогда не была жестока, как эти звери, что поселились у нас в доме. И мои сын и внук не жестокие люди.

Гермиона понимает, что Адаминна права. Она уже вся отмокла в ванне, пальчики сморщились. Но вылезать и идти мириться с Люциусом страшно.

— Я знаю, что они не жестоки, — признается она, и это правда.

— Вот видите! Помиритесь с Люциусом. Спасите его! И если вам когда-нибудь понадобиться помощь портрета, который многое повидал на своем веку и может оказаться в любом месте дома, я всегда буду к вашим услугам.

— Спасибо, я попытаюсь, — наконец решается Гермиона.

— Благодарю вас, миссис Малфой. Чувствую, что не ошиблась в вас. Удачного разговора и спокойной ночи.

Адаминна удаляется, а Гермиона неспешно заканчивает свои водные процедуры. Она боится идти в спальню, ведь обещание свекрови надо выполнить. И все-таки страшно, намного страшнее, чем тогда, когда Люциус нависал над ней, собираясь задушить.

Гермиона выходит из ванной, кутаясь в махровый халат. Две свечи почти догорели. Люциус лежит в постели на левом боку и не шевелится, но дыхания не слышно, значит, не спит.

— Мистер Малфой? — она до сих пор называет его так. Он молчит. — Мистер Малфой, я знаю, что вы не спите, — и опять никакого ответа. — Мистер Малфой!

Ей надоедает разговаривать с тишиной. Она вздыхает. Свечи гаснут от ее легкого дыхания. Гермиона ложится на свою сторону кровати и зябко кутается в одеяло. Стыдно признаваться, но ей и самой плохо от их ссоры. И неважно, что они до сих пор почти чужие.

Слезы собираются в уголках глаз. Это несправедливо! Ведь это он обидел ее! А она даже пришла сама мириться, первая! И все равно он упорно молчит. И ведь знает, как тяжело ей это дается.

И наконец плотину прорывает. Гермиона даже не замечает, что впервые называет мужа по имени.

— Люциус, прекрати эту детскую игру в молчанку. Я знаю, что обидела тебя, ты тоже причинил мне боль. И в этом доме мне некому верить, кроме тебя, как это ни странно. Давай не будем больше так обижать друг друга? Я хочу тебе верить, и ты можешь верить мне. Мы с этим справимся! Вольно или невольно, но мы в одной лодке, и чем дуться на жизнь, лучше попробовать жить дальше. Зачем нам враждовать и обижать друг друга? Разве за дверью не куча человек, которые хотят причинить нам боль? Так может, стоит хотя бы тут не бить друг друга по больному?

Она слышит, как он выдыхает и поворачивается на спину. Его глаза блестят в свете луны, проникающем из окна.

— Я просто хотел, чтоб у тебя было больше гордости, — тихим, извиняющимся голосом говорит Малфой.

— А я бы хотела ее себе ампутировать! Мне претит то, что делаю. Мне омерзительны их руки, их ухмылки! Меня тошнит оттого, что они приказывают мне, а я не могу заколдовать их! Я чудовищно беспомощна перед ними! И это противно!

— Правда? Тебе не нравится все это?

— Конечно, нет! Как ты только мог такое подумать!

Он лишь хмыкает в темноте. Но лед тронулся. Ссора преодолена.

— Я правда похож на тень? — спрашивает он неуверенно после такой длинной паузы, что, казалось, разговор уже больше не возобновится.

— Да, потому что прячешься от них.

— Я тоже чувствую себя беспомощным, — признается Малфой. Гермиона от удивления даже голову к нему поворачивает. Такое откровение!

— Это временно, правда же? — спрашивает она, словно ища защиты.

— Я надеюсь на это!

— Мы справимся! Я верю! — Гермиона старается вложить в слова больше уверенности, чем чувствует на самом деле.

— Ты очень храбрая, знаешь это? — она не видит, а слышит его улыбку. И это приятно. Она нащупывает на одеяле его руку и сжимает. Кожей чувствует его удивление, но через мгновение Люциус осторожно поглаживает ее пальцы.

Разговор окончен, мир установлен, но может, это не только мир, но и начало настоящего, прочного союза?

И опять надо весь день прислуживать в поместье, держать маску покорности и безразличия, угождать, льстить. Гермионе это противно, но она сдерживает себя изо всех сил. Когда совсем невмоготу, заставляет себя вспомнить «Ты очень храбрая, знаешь это?», сказанное Люциусом в темноте их спальни.

За прошедшие с тех пор три дня что-то неуловимо изменилось. В их отношениях появилось уважение, что уже приятно. Нет, они не стали друзьями, но все-таки и совсем чужими и безучастными больше не были.

Вдобавок к тому Люциус наконец «вышел из тени». Он теперь появляется среди других Пожирателей Смерти, пытается с кем-то говорить, что-то узнавать, восстанавливать прошлые связи. Но он волшебник без палочки, униженный, опальный. Его жену Волан-де-Морт убил за предательство, а потом женил его на грязнокровке. Все это не добавляет Малфою популярности. К тому же Драко по-прежнему демонстративно держится от него на расстоянии.

Когда Люциуса слишком уж оскорбительно «ставят на место», Гермиона старается оказаться рядом, чтобы послать ему сочувствующе-обнадеживающий взгляд. Кроме нее ведь некому. И она знает, что Малфой благодарен ей за это, хоть и никогда не скажет этого вслух.

И Адаминна это одобряет. Они не говорили больше, но Гермиона видела ее парадный портрет в гостиной, и свекровь ей обнадеживающе подмигнула. Конечно, ведь именно этого она и хотела: чтобы они помирились и помогли друг другу.

— Что ты хвостом виляешь? — бросает ей Долохов. Гермиона молчит, обнимая бутылку огневиски. Она уже почти привыкла к таким замечаниям… почти… — Что, язык проглотила? Думаешь, слишком хороша для таких, как мы? Вот только не воображай, будто ты леди Малфой, это сейчас не Бог весть какая важность, но ты и до нее не дотянула!

Гермиона молчит, но не сводит глаз с Долохова. Она знает, что ненавидит его, всей душой ненавидит. Мелочная, похотливая скотина, сноб со своими чистокровными идеями! Ни чести, ни совести! Таких надо душить еще в колыбели! Но Гермиона молчит. Высказать все это — значит разрушить все, что она с таким старанием выстраивает почти три недели.

— Ты воды что ли в рот набрала? Или нашего огневиски? — уже сердится Долохов. — Смотри, она ж настолько возгордилась, что не отвечает мне! — он поворачивается к Джагсону, глаза того блестят нехорошей задумкой.

— Проучи ее. Пусть попляшет. Так вертела задом, так пусть повертит под нашу музыку.

— А это мысль! — Долохов гаденько ухмыляется.

Гермиона пятится к стене. Она не знает, что ее ждет. Похоже, ей готовят не обычный «Круциатус». Липкий страх сдавливает горло.

— Империо! — бросает Долохов.

Все становится таким легким и воздушным. В голове ни единой мысли, только тепло и искренняя радость. Она будет повиноваться! О да! Будет! Она же хорошая девочка!

«Подойди и отдай бутылку мне!» — звучит голос в голове. Такой приятный голос. Он говорит только правильные вещи.

Гермиона уже идет и протягивает Долохову бутылку. Ведь это так просто, так приятно слушаться и подчиняться! Ей это нравится, она готова.

«Сними мантию!» — приказывает голос. И руки сами расстегивают пуговичку под горлом и легким движением сбрасывают темно-синюю мантию к ногам. Гермиона готова служить. Она послушная девочка!

«Боже! Что же я делаю?! Я должна сопротивляться!» — пробирается в сознание собственная мысль сквозь приторно-сладкий дурман заклинания. Но тут же гаснет. Гермиона должна слушаться, это ее призвание.

«Танцуй, куколка!» — говорит голос в голове. И она танцует, потому что хочет этого больше всего на свете и потому что ходила в школу танцев два года до Хогвартса и каждое лето потом. Ей всегда нравилось танцевать, учиться владеть собственным телом… А теперь она будет танцевать для своего господина!

«Они же издеваются над тобой! Борись!» — снова своя мысль. Но слабый импульс воли тут же гасится заклинанием.

«Сними платье! Только медленно, эротично!» — и Гермиона снимает. Ей не хватает только шеста для полного комплекта. Она расстегивает несколько пуговичек и, извиваясь змейкой, опускает платье к ногам, вышагивает из него.

— Красивая, сучка! Малфою повезло трахать такую жену! — говорит Долохов своим дружкам. — Грязнокровка, а тело красивое! Ну-ка, посмотрим, что под бельем!

«Танцуй, не останавливайся» — звучит голос в голове Гермионы, и она танцует, словно и правда предлагая себя мужчинам перед ней.

В голове что-то чешется, жжется. Это собственное сознание хочет вырваться наружу. Оно пульсирует, пытаясь побороть чужую волю. Но Долохов сильнее, опытнее, и у него есть волшебная палочка.

«Сними бюстгальтер, куколка!» — просит голос.

И Гермиона почти рычит, дергается словно в конвульсиях. Она сопротивляется, сопротивляется изо всех сил. Ее руки предают ее, она сама обнажает грудь. Но теперь уже «Империус» дал трещину. Борьба — сейчас это весь смысл ее существования. Побороть ярмо, избавиться от Долохова в своей голове.

— Хорошие сисечки! Прям под мои ладони! — смеется Долохов, глаза его сально блестят вожделением.

«Иди ко мне!» — звучит голос в голове Гермионы. И она идет к нему. Сопротивляется каждым шагом, но все-таки идет. Ее тошнит от притупленных, неправдоподобных ощущений, навеянных заклинанием.

Долохов призывно хлопает ладонью, и Гермиона сама залезает к нему на колени.

— Эй! Не будь эгоистом! Я тоже хочу! — подает голос Джагсон, который глаз не сводит с Гермионы.

— Успеется! — рычит Долохов. Он кладет руки на груди Гермионы, поглаживает соски подушечками больших пальцев. Но они не твердеют, потому что все тело сопротивляется ему, его воле, его ласкам. — Какая наровистая куколка!

Гермионе противно чувствовать прикосновения Долохова на теле. Она рвется в собственном сознании словно в клетке, ища способ вырваться. Когда ее мучитель наклоняется и целует ее грудь, прикусывая сосок, Гермиона делает очередное усилие воли, и это дает заклинанию новую трещину.

— Сильная, сучка, сопротивляется! — рычит Долохов.

«Поцелуй меня!» — голос тверд, он приказывает. Гермиона еще не может скинуть его заклинание совсем. Против воли она наклоняется и целует в губы мучителя, промежностью чувствуя его возбуждение. Вот только сейчас она не ощущает власти над ним, которую дает вожделение.

«Нет, нет, нет! Я должна справиться! Я не позволю ему!» — думает Гермиона и рвется на волю.

«Сними трусики, куколка!» — звучит голос в голове. Но этого она уже вытерпеть не может. Последнее усилие, требующее напряжения всех ресурсов организма, и пелена падает. Ее разум проясняется. Свобода!

Гермиона не думает сейчас о последствиях, она сильно наотмашь бьет Долохова по лицу, вскакивает, хватает собственную мантию и натягивает ее. Прикрыться скорее, спрятаться от этих грязных взглядов.

Не разбирая дороги, она мчится прочь из малой гостиной.

— Сука! — орет ей вслед Долохов, прижимая ладонь к красному следу ее пощечины на щеке. — Ты заплатишь за это! Круцио!

Гермиона падает и извивается, но даже адская боль во всем теле не может затмить в ней радость победы. Она справилась, победила «Империус» Долохова! Значит, у нее хватит сил!

— Довольно! — звучит шипящий голос от дверей.

Боль тут же проходит. В гостиную входит сам Волан-де-Морт. Он даже не смотрит на Гермиону у своих ног, идет прямо к Долохову. А она вскакивает и снова бросается бежать прочь, даже не забирая платье и лифчик, оставшиеся лежать на ковре малой гостиной.

Краем сознания отмечает Люциуса, все это время он стоял в углу, словно каменное изваяние, не в силах ни помочь, ни отвести взгляд. Легче от этого не становится. Она выскакивает в коридор и бежит в голубую спальню, туда, где еще чувствует себя хоть немного в безопасности.

Гермиона врывается в голубую спальню и рушится на кровать. В мантии на голое тело она бьется в истерике. Ей кажется, что ее изнасиловали, хотя до этого не дошло. И это видели несколько мужчин, в том числе ее муж и Волан-де-Морт. И она ударила Долохова! Теперь все труды пойдут насмарку, но это уже неважно. Гермиона все равно не сможет больше прислуживать им, лучше умереть, какой бы мучительной ни была смерть, это все же лучше, чем такая жизнь, такое унижение.

Она даже не слышит, как открывается и закрывается дверь, но минуту спустя сильные мужские руки крепко ее обнимают и укачивают, словно ребенка. Гермиона чувствует уже ставший хорошо знакомым мятный запах его одеколона. Аристократ во всем, даже сейчас.

— Тшшш, успокойся! Все позади! Ты умница! — приговаривает Люциус, но она почти не слышит его. Истерика накатывает волнами, и она все рыдает, и бьется, и воет как раненый зверь. Слишком большое унижение. Когда сам Малфой почти насиловал ее после свадьбы, они были только вдвоем, и Гермиона понимала, что это нужно. Сегодня же это было просто грязное надругательство над ней, ее честью, ее волей. Ей не оставили здесь ничего, даже личного пространства, даже права выбирать мужчину.

Словно разом вышибли всю надежду на хотя бы сносное существование. Ведь она так старалась! Была абсолютно покорна! Но даже это не спасло ее от такого надругательства! И ведь они просто смеялись! Развлекались с ней, как с игрушкой, которая ничего не чувствует, которая в полной их власти! Где только берется в людях столько жестокости? Столько грязи? Что надо сделать, чтобы из невинных младенцев вырастить таких сволочей?

— Гермиона, ты надорвешься! — голос Люциуса звучит даже чуть испуганно, но ей все равно. Сейчас даже его непривычная, неожиданная забота ее не трогает. Хочется выплеснуть криком всю боль и всю бессильную ярость, которые рвут на части ее сердце.

Что она сделала не так в этой жизни? Чем заслужила такие муки? Почему судьба не благословила ее милосердной смертью?

— Да приди же ты в себя! — Люциус трясет ее как тряпичную куклу, и Гермиона наконец затихает. — Ну вот и хорошо!

Она лежит у него в руках, словно статуя, безвольная и безучастная. Слезы еще бегут по щекам, но криков больше нет. Волна прошла, осталось только ужасное, опаляющее душу стыдом воспоминание.

— Ты знаешь, что ты сделала? Ты сбросила «Империус»! А это мало кому из взрослых волшебников удавалось, — говорит ей Люциус, но в ней нет места для гордости за себя. Больше вообще ни для чего нет места.

Он гладит ее по волосам. Гермиона словно со стороны наблюдает за собой и отстраненно размышляет о том, что в Малфое, оказывается, нашлось место для нежности и сочувствия. Кто бы мог подумать, что он прибежит за ней следом и будет успокаивать? Уж точно не сама Гермиона! Хотя он ведь ее муж! В нормальной семье именно так бы и было, но только не с ними, их брак — лишь шутка Волан-де-Морта!

— Ты можешь гордиться собой, а не прятаться. И я видел, когда уходил, что Темный Лорд наказал Долохова за эту проделку. Не знаю почему, но повелитель защищает тебя. Он видел, как ты боролась…

— Каким образом? Позволяя насылать на меня «Империус»? Если он все видел, почему не защитил меня? — голос звучит хрипло. Она сорвала его, пока билась в истерике.

— Он наблюдал, — подхватывает Люциус, заметно радуясь, что Гермиона заговорила. — Он же экспериментатор, ученый! Он видел, что ты сопротивляешься, и хотел посмотреть, справишься ли. О тебе говорят как о самой сильной ведьме своего поколения, вот Темный Лорд и хотел удостовериться сам. Теперь точно удостоверился. Все, кто видел, были просто ошарашены. Об этом будут долго судачить, о том, как ты обыграла Долохова. Он ведь один из лучших специалистов по «Империусу» среди наших.

— Мерзость какая! Гадость! Гордитесь тем, что лишаете людей воли! Это подло и низко! Недостойно мужчин! И сейчас никто не защитил девушку, которую заставляли вытворять перед всеми отвратительные вещи, словно и понятия нет о человеческом достоинстве! Что же это за общество такое? Где хоть зачатки морали?

В своем гневе Гермиона даже не сразу чувствует, как напрягается Люциус, как его ладони перестают гладить ее волосы, как губы сжимаются в тонкую нитку, а глаза подергиваются словно коркой льда.

— Не забывай, что, став моей женой, ты стала одной из нас, так тебе ненавистных, — цедит он, и голос его сочится ядом. — Ты сама приняла наши правила. И ты сама своим поведением спровоцировала Долохова.

Гермиона дергается, чтобы вырваться из рук Малфоя, но он крепко держит ее. Он почти навис над ней, а его длинные, сегодня не собранные в хвост, волосы образовывают своеобразный шатер, повиснув по бокам его лица и касаясь кожи ее щек.

— Что? Правда глаза колет? Ты крутила задом перед ними! Не знаешь что ли, что Бог наградил тебя хорошей фигурой, а у этих мужчин редко есть время найти себе доступную женщину? Ты проявляла покорность и высокомерие одновременно! И я предупреждал тебя, но ты набросилась с упреками. Все к этому и шло. Радуйся, что Долохов использовал «Империус», это очистило твою совесть и дало шанс сбежать. Но он мог изнасиловать тебя без заклятия, зажать в темном углу, где никто бы не нашел вас и не услышал твоего крика.

Гермиона тяжело дышит под ним. Больно осознавать, но теперь она признает его правоту. Она так хотела добиться хоть какого-то статуса, чтобы получить шанс освободиться, что совсем забыла, что имеет дело не со школьниками, а с главными преступниками магического мира. Слишком наивная и неопытная! Какой же дурой она была!

— Ты больше не в школе, здесь ты не самая умная. Люди дольше тебя прожили и больше прошли, поэтому знают и умеют больше. А ты даже без волшебной палочки! И ты грязнокровка, поэтому тебя презирали и будут презирать. Даже если в этих людях когда-то была хоть капля жалости, она никогда не распространялась на таких, как ты. Идеализм стоило оставить там же, где похоронили Поттера. Он сам был главным идеалистом всего Ордена Феникса и именно поэтому проиграл.

Слезы катятся из глаз Гермионы и теряются в ее кудрях. Она не могла бы их смахнуть, даже если бы хотела. Малфой наконец отпускает ее. Он садится и поправляет волосы, словно именно его прическа — это самое важное, что есть сейчас.

— Что мне делать? — спрашивает Гермиона сквозь слезы сорванным от крика голосом.

— Как минимум, одеться и привести себя в порядок, — холодно бросает Малфой.

Только тут она вспоминает, что все еще в мантии на голое тело. Краснеет и старается запахнуться посильнее. Люциус усмехается.

— Меня можешь не стесняться, я уже видел все, что ты можешь предложить, — сказано это таким пренебрежительным тоном, что хочется спрятаться от него.

И тут Гермиона вспоминает, что, несмотря на всю его гневную тираду, он ведь прибежал за ней, успокаивал ее истерику. Где же правда? Зол ли он на нее? Хотел ли отчитать, как нашкодившего котенка? Или здесь что-то другое?

Она всматривается в серые глаза мужа, но за его холодной маской безразличия ничего не может разобрать.

— Чего ты уставилась на меня? — Малфой выгибает бровь в вопросительном жесте.

— Пытаюсь понять, действительно ли ты так зол на меня, или опять прячешь за гневом совсем другие чувства?

— И что же удалось выяснить? — теперь все лицо изображает заинтересованность.

— Что ты испугался за меня, — Гермиона бросает это почти наугад, но неожиданно видит, что попала в цель. — Ты хотел меня утешить, но когда я пришла в себя, опять начал кричать. Почему ты не даешь себе побыть добрым, Люциус?

— Потому что я совсем не добрый, — и в его устах это определение звучит почти как оскорбление. — Что я только что говорил об идеализме?

— Да, я идеалистка. Это вообще свойственно моему возрасту, — Гермиона уже совсем пришла в себя и готова пробить его броню. — Но я умею и не боюсь демонстрировать свои чувства, а у тебя с этим явные проблемы.

— Ты так думаешь?

— Да!

— Что ж, в этой комнате ты имеешь право на собственное мнение, так что думай как хочешь. Я пришел сюда, чтобы удостовериться, что ты не покончишь жизнь самоубийством, потому что это могло бы испортить планы Темного Лорда. Не обольщайся, что значишь что-то для меня, грязнокровка.

Гермиона еще много могла бы ему ответить, но в этот момент в спальне с хлопком появляется Диди. Он подобострастно кланяется, и его большие уши дрожат.

— Темный Лорд приказывает миссис Малфой прийти в кабинет, — пищит домовик.

Гермиона и Люциус переглядываются. С них тут же слетает вся бравада, вся горячка ссоры. Зачем Волан-де-Морту ее вызывать? Наказать за то, что подняла руку на Долохова? Скорее всего.

Она быстро надевает платье и молча идет куда велено, словно на эшафот. Медлить нельзя, иначе это разозлит Волан-де-Морта еще больше, чем он, конечно же, зол сейчас. И все-таки ужасно страшно. Ведь если всех Пожирателей Смерти от ее убийства останавливает только его воля, то его самого не останавливает ничего.

Бледная и дрожащая Гермиона стучится в дверь кабинета.

— Заходи, — раздается изнутри шипящий голос.

Она входит и первое, что видит, это красные глаза с вертикальными зрачками. Волан-де-Морт смотрит прямо на нее, лишая воли не хуже «Империуса». Гермиона чувствует себя мышкой в захлопнувшейся мышеловке.

— Я видел, что ты поборола «Империус» сегодня, — говорит теперешний хозяин кабинета, и, к своему огромному удивлению, она не слышит в голосе гнева. — Я приятно удивлен твоими способностями. Значит, мне не врали, когда говорили о твоем потенциале. Удивительно, что иногда магглы могут произвести на свет такую сильную ведьму! Ты уверена, что Грейнджеры твои настоящие родители?

— Д-да, — запинаясь, отвечает Гермиона. Она уверена, ведь она очень похожа на родителей и внешне, и по характеру. И она всегда чувствовала близкое родство с ними.

— Жаль, будь ты чистокровной, это дало бы тебе большие шансы на успех. Но я привык поощрять способности, а не разбрасываться талантами. Ты грязнокровка и никогда не будешь на равных с чистокровными волшебниками, но я могу облегчить твою участь и вынести из этого пользу.

Гермиона ждет его вердикта, переминаясь с ноги на ногу. Ей по-прежнему страшно. Да и тело все дрожит — последствия только что пережитой истерики.

— Я думаю, что теперь ты не сможешь прислуживать моим людям. Это будет слишком опасно для тебя. Да и их спровоцирует на неосторожные поступки. Думаю, пока тебе лучше скрыться с глаз, дать умам успокоиться. Я придумал тебе место. Ты пойдешь в подвал, в лабораторию к Северусу. Ты ведь знакома с Северусом? Он учил тебя зельеварению в Хогвартсе. Теперь он варит зелья для меня, и ему нужен смышленый помощник. Он говорил мне об этом. Конечно, без палочки от тебя будет мало толку, но на такой риск я не могу пойти. Если без палочки ты справляешься с «Империусом», страшно подумать, что ты натворишь здесь вооруженная! — и Волан-де-Морт разражается странными звуками, которые только с большой натяжкой могут сойти за смех.

Наконец он замолкает, долго осматривает бледную, еле дышащую Гермиону. Видимо, ее испуганный вид достаточно его удовлетворяет.

— Ты довольна моим решением? — неожиданно спрашивает Волан-де-Морт.

— Д-да, — лопочет Гермиона. И это, действительно так. Ведь она знает Снейпа. Он, конечно, не самый приятный человек, но намного лучше Долохова или Джагсона, или остальных. И он точно не будет заставлять ее плясать стриптиз, это просто невозможно себе представить. Пусть шутит над ней, попрекает — это намного лучше. Да и работать в лаборатории менее унизительно, чем наливать огневиски и подавать закуски Пожирателям Смерти. Хотя этим она окажет помощь своим врагам. Но ведь выбора у нее все равно нет. Тем более если все ее друзья мертвы, нужно спасать себя и думать о себе.

— Отлично, тогда можешь приступать к своим обязанностям прямо сейчас. Только успокой Люциуса, он страшно за тебя волнуется за дверью.

Волан-де-Морт прячет страшную ухмылку на змееподобном лице, а Гермиона уходит. Она так и не может разобраться с тем, какие чувства вызвала у нее эта беседа. Странно, но скорее всего положительные!

Гермиона выскакивает в коридор и почти нос к носу сталкивается с Люциусом. Он ждет ее, на лице написано искреннее волнение, но как только Малфой замечает появившуюся из кабинета жену, волнение сразу сменяется маской безразличия.

— Все в порядке, — говорит ему Гермиона, стараясь радоваться его вниманию, а не вспоминать произошедший всего час назад кошмар. — Теперь я буду помогать профессору Снейпу в лаборатории. Мне не придется пересекаться с Долоховым и такими, как он, не придется угождать им!

— Отлично! — Люциус облегченно выдыхает. В порыве чувств Гермиона крепко обнимает его и спешит прочь, вниз, в лабораторию. Облегчение накрывает с головой только теперь. Волан-де-Морт действительно о ней позаботился. Это, конечно, очень странно, но лучше не спрашивать, что заставило его так поступить.

Сегодняшний день слишком наполнен эмоциями. Наверное, нервы скоро не выдержат. Сначала «Империус» и чуть ли не изнасилование, потом неожиданная забота Люциуса, перепалка с ним же, еще более неожиданная помощь от Волан-де-Морта… Чего еще ей ждать?

Гермиона добирается до двери в подвальную лабораторию никем незамеченной. Это можно счесть за огромное везение. Она стучит в дверь, помня, насколько щепетилен ее бывший профессор зельеварения.

Ответа долго нет, зато, если приложить ухо к щели между дверью и косяком, можно расслышать шипение зелья, стук металла о металл, бурление чего-то кипящего… Наконец раздается отрывистое:

— Войдите.

Гермиона открывает дверь и спускается по узкой и довольно крутой лесенке в подвальную лабораторию. Она довольно большая, пол и потолок облицованы грубо отесанными каменными плитами. Стен не видно, вдоль них тянутся стеллажи с бесконечными коробочками, баночками, флакончиками, мешочками… Посреди лаборатории большой квадратный стол, на котором на переносных горелках кипят сразу три котла с зельями. Сам профессор Снейп в неизменной черной мантии аккуратно нарезает корень окопника. Он поднимает голову от своей работы и смотрит на Гермиону с явным недовольством.

— Что вы здесь забыли, мисс Грейнджер? — за недели, прошедшие после свадьбы, это обращение стало непривычным. Теперь она «миссис Малфой», но поправлять Снейпа совсем не хочется.

— Волан… Простите, Темный Лорд отправил меня вам в помощницы, — запинаясь, выговаривает она, внимательно изучая носки своих домашних туфель. Под суровым взглядом зельевара ей сейчас так же неуютно, как и в школе, если не сильнее.

— Зачем мне неуклюжая школьница без волшебной палочки? — кривится профессор Снейп.

— Я не неуклюжая и больше не школьница! — взвивается Гермиона.

— Вы не окончили седьмой курс, а значит, школьница. И я прекрасно помню ваши способности.

Гермиона пугается, что Снейп сейчас прогонит ее и придется снова прислуживать Пожирателям. На глазах сразу набухают слезы. Она так обрадовалась возможности спрятаться в лаборатории! Но ведь и здесь ее не ждет теплый прием. Везде лишняя, никому не нужная…

— Ну, не ревите! Нельзя разводить в лаборатории лишнюю сырость! — сухо замечает профессор Снейп. — Вот, нарежьте этот окопник, с этим можно справиться без волшебной палочки.

Гермиона хлюпает носом и радостно бросается выполнять. Она готова резать что угодно, драить котлы, как на школьных отработках, подносить ему ингредиенты — лишь бы не прогонял! Конечно, Снейп — не самая приятная компания, но он точно не нашлет «Империус» и не заставит танцевать ему обнаженной.

С этого момента начинается их совместная работа. Гермиона быстро входит во вкус. Зельеварение всегда нравилось ей в Хогвартсе, но профессор Снейп отравлял интерес к предмету строгостью и придирками. Теперь этого нет. Он старается вообще ее не замечать, только сухо отдает распоряжения: «Принесите», «Нарежьте», «Помойте», «Помешайте», «Разлейте»… Гермиона старается делать все максимально быстро, аккуратно и качественно. Без волшебной палочки у нее не так-то много возможностей, только самые простые составы она может сварить самостоятельно. Но и они нужны, и Снейп их ей поручает.

Гермиона старается быть полезной, но не ждет похвалы. Такие люди, как ее нынешний начальник, не способны кого-то похвалить, но отсутствие неодобрительных комментариев — уже достаточная награда.

Совсем скоро лаборатория становится привычной. Она очень удобно устроена, и в ней есть почти все что нужно. После довольно грубой школьной утвари местные вещи из серебра тонкой работы поражают воображение. Диди рассказывает как-то Гермионе, что зельеварением увлекался Абраксас Малфой, да и Люциус тоже, хоть и в меньшей степени, поэтому лаборатория идеально оборудована для хозяев.

Ингредиенты здесь тоже самые разнообразные, включая очень редкие и дорогие. Гермиона смотрит на такое богатство чуть ли не с благоговением. Она-то думала, что в Хогвартсе много всего! Но куда там! Здесь коллекция в несколько раз объемнее. Даже профессор Снейп не находит повода придраться к ассортименту.

Гермиона всегда любила учиться, теперь она видит в своей работе повод пополнить копилку знаний. Она внимательно наблюдает за профессором Снейпом, запоминает рецепты зелий, которые он варит, алгоритмы его движений палочкой, его уловки, когда он готовит знакомые ей составы немного иначе, чем принято. Вспоминается учебник Принца-полукровки, который попал к Гарри на шестом курсе. Ведь там было столько всего интересного, и теперь Гермиона может воочию наблюдать за подобными секретами в действии.

Снейп за работой очень красив. Его чутье, его отточенные движения похожи на танец. Он ведет себя в лаборатории как шеф-повар ресторана с мишленовскими звездами на своей кухне. Гермиона пытается вспомнить, как показывал им профессор демонстрационные приготовления зелий в Хогвартсе, но не может. Видимо, перед классом он чувствовал себя скованно и не старался впечатлить учеников. Здесь он забывает о ее присутствии и просто творит, как непревзойденный мастер, влюбленный в свое дело.

Не верится, что этот человек мечтал променять зелья на должность преподавателя Защиты от Темных Искусств. Он настолько органично смотрится в лаборатории, настолько в нее вписывается, что кажется кощунством вырывать его из этой среды. Профессор Снейп создан для того, чтобы варить зелья.

Гермиона боится задавать ему вопросы, ведь, по сути, ее это не касается, ее приставили к нему помогать, а не учиться. И все-таки, даже просто наблюдая, она может многое освоить. Иногда профессор Снейп обращает внимание на ее заинтересованный взгляд и скупо, несколькими фразами, объясняет ей, что он делает, или для чего нужен тот или иной ингредиент, или какими свойствами будет обладать законченное зелье, или как правильно и легко сделать то-то или то-то. Эти краткие комментарии очень ценны. Гермиона ловит их как откровение и старается применять, чтобы ее учитель видел — его объяснения не пропадают втуне.

Так же, как было с Люциусом: находясь бок о бок со Снейпом, Гермиона лучше его узнает. Она отмечает, как быстро и ловко движется ее начальник, он, конечно, стал бы хорошим танцором, если бы ему пришло в голову заняться танцами. У него длинные пальцы с узловатыми суставами, за их уверенными, отточенными движениями интересно наблюдать. У Снейпа между бровями собирается складочка, когда он о чем-то размышляет, принимает решение. Он часто поправляет волосы, не заботясь о чистоте рук в этот момент, поэтому шевелюра быстро пачкается и к вечеру уже висит сосульками. Профессор может замереть посреди лаборатории с поднятой рукой и что-то вычислять в уме. Когда ему в голову приходит идея, то глаза загораются, все лицо преображается, и легко поверить, что ему меньше сорока лет.

Гермионе все больше нравится работать с ним, в тишине, в атмосфере кипучей деятельности и творчества. Это придает сил и позволяет забыть, что она — пленница, насильно выданная замуж. Тем более что и отношения с Люциусом становятся все более дружественными, они уже научились улыбаться друг другу, часто говорят о чем-то, недолго, но и без былого презрения, замешанного на отвращении. Понимать друг друга теперь все легче и легче.

Все это вместе делает жизнь Гермионы вполне приемлемой. После победы Волан-де-Морта все могло бы быть намного хуже. Она даже не знает, что делают с другими магглорожденными волшебниками, возможно, ей повезло больше всех. Она жива, сыта, в тепле, ее не пытают, дали возможность заниматься интересным делом. Можно было бы сказать, что не жизнь, а малина, если не вспоминать, что она не может уйти по собственной воле, не может выбирать. Игрушка в руках Волан-де-Морта и не больше.

В один из дней, спустя пару недель после того, как Гермиона начала помогать профессору Снейпу, их общий Хозяин соизволяет лично явиться в лабораторию. Разумеется, он входит без стука, и ему тут же кланяются.

— Как дела с зельем подавления магических способностей, Северус? — интересуется Волан-де-Морт.

— Все готово, милорд, я как раз собирался отнести его вам, — вежливо, даже с ноткой подобострастия, отвечает Снейп.

— Отлично, я сам его заберу, — и Темный Лорд протягивает руку. Зельевар тут же подает ему довольно объемную бутыль, которую Гермиона наполнила и закупорила всего полчаса назад.

— Что ты варишь? — Волан-де-Морт наклоняется над ближайшим к нему котлом, в котором смачно бурлит темно-бордовое месиво.

— Это зелье для лучшей сопротивляемости проклятиям, милорд, — поясняет Снейп.

— Отлично-отлично! — на змееподобном лице проявляется гримаса удовольствия.

Именно тогда Гермиона замечает, что Волан-де-Морт меняется внешне, причем в человеческую сторону. Неизвестно, что он с собой делает, но кожа стала розовее, лицо более выразительным, на голом черепе появились редкие темные волоски. Вот только глаза остаются красными, со змеиными зрачками. И в таком виде он пугает еще больше.

И тут Волан-де-Морт замечает Гермиону. Он словно забыл о ее существовании, а теперь вспомнил, хотя, возможно, так оно и есть.

— Твоя помощница, Северус, как она тебе? — шипит Темный Лорд.

— Я вполне удовлетворен, милорд, — неожиданно для Гермионы хвалит ее Снейп. — Она способная и весьма расторопная. Старается, чтобы вы не отправили ее назад, наверх.

Гермиона вспыхивает от такой откровенности, но глаз не опускает. Ее отправили сюда, и она старательно выполняет свою работу, неважно, какой стимул заставляет ее это делать.

— Очень хорошо. Я рад, что вы сработались. Пока у меня нет свободных людей, чтобы выделить тебе полноценного волшебника.

— Мисс Грейнджер и без палочки отлично справляется, — чеканит Снейп, видимо, он и сам не в восторге от перспективы работы с другим Пожирателем Смерти.

— Она миссис Малфой, не забывай об этом, — одними губами усмехается Волан-де-Морт. Гермиона не понимает, что он имеет в виду, но ей становится не по себе. Вряд ли что-то хорошее.

— Конечно, милорд, я и не думал! — неожиданно стушевывается Снейп. Очень забавно наблюдать его таким. Гермиона и подумать не могла, что подобное возможно.

— Работайте, не буду вам мешать, — быстро прощается Темный Лорд и уходит. Профессор все еще стоит, замерев и глядя ему вслед.

Все боятся Волан-де-Морта, даже невозмутимый Снейп. А Гермиона все меньше и меньше понимает, какие чувства вызывает у нее этот человек, и эти чувства все меньше похожи на страх, скорее на уважение. Хотя его идеи о превосходстве чистокровных, конечно, не заслуживают уважения.

— Спасибо за вашу похвалу, профессор, — первая отмирает Гермиона.

— Пожалуйста, — поводит плечами Снейп. — Я знаю, что вам пришлось пережить наверху. Здесь для вас намного безопаснее. И вы действительно неплохо справляетесь со своими обязанностями моей помощницы. Хотя будь у вас волшебная палочка, толку было бы больше.

Снейп поджимает губы, показывая, что не намерен продолжать разговор, и снова возвращается к зельям. Гермиона тоже принимается за котел, который чистила до прихода Волан-де-Морта. На душе у нее почти радостно. Даже в такой ужасной ситуации ее труд оценен!

Гермиона мелко шинкует имбирный корень, периодически бросая взгляды на Снейпа. Он сегодня варит Феликс Фелицис. Это настолько интересно, что сконцентрироваться на собственной однообразной работе почти невозможно.

Неожиданно привычные звуки лаборатории — бурление жидкостей, стук ножа о доску, шуршание мантии профессора — нарушает хлопок трансгрессии. Посреди комнаты возникает Диди. Он бледен, руки и уши трясутся, глаза полны слез. Гермиона никогда еще не видела маленького слугу в таком плачевном состоянии.

— Темный Лорд требует госпожу Гермиону к себе в кабинет, — хнычет домовик, давя более сильные рыдания.

Гермиона поднимает испуганные глаза на Снейпа. Что могло понадобиться Волан-де-Морту? Что так напугало домовика?

— Что замерли? Темный Лорд не любит ждать, — вырывает ее из задумчивости голос бывшего профессора. Гермиона вздрагивает, скидывает фартук и бегом бежит вверх по лестнице. Если Волан-де-Морт в гневе, будет неосмотрительно заставлять его ждать и сердиться от этого еще больше.

Перед дверью кабинета она замирает, стараясь унять бег собственного сердца, но не выходит. Судорожно сглатывает и стучит в дверь.

— Войди, — голос Темного Лорда звучит холодно и отстраненно. Гермиона входит в кабинет, она вся дрожит от страха.

Посреди комнаты, на ковре с узором из дубовых листьев, на коленях стоит бледный, то есть еще бледнее, чем обычно, Люциус Малфой. Гермиона охает от неожиданности, вот кого она не ожидала увидеть, так это его.

Волан-де-Морт направляет на него узловатую Бузинную палочку. Лицо холодное и строгое, чуть более человеческое, чем тогда, когда он спускался в лабораторию.

— Я решил, что раз вы супруги, то и неприятности должны переносить вместе. Говорят же, что муж голова, а жена шея, так, может, это ты не туда повернула нашего скользкого Люциуса? — шипит Темный Лорд. Гермиона чувствует, как холодный ручеек пота катится по позвоночнику. Что натворил Люциус? Ее сейчас накажут за его проступок?

Малфой не поднимает на нее глаз, внимательно смотрит на дубовые листья на ковре. Ему стыдно? Страшно? Гермиона уже давно не сомневается, что он способен на эти чувства. Беглым взглядом она замечает застывшую фигуру Адаминны Малфой на пустом портрете Мерлина, висящем в кабинете. Она пришла поддержать сына и невестку?

— Наш скользкий друг решил, что уже заслужил мое прощение! Он полагал, что своей бездеятельностью, невмешательством в наши дела может заработать мое одобрение! Он осмелился попросить у меня новую волшебную палочку! — объявляет Волан-де-Морт, и голос его дрожит от гнева.

Гермиона сжимается в комок от страха. Зачем Люциус это сделал?! Ведь они так постепенно, осторожно шли к своей цели! А теперь он поспешил и разрушил плоды их совместных трудов. Ведь взрослый, опытный человек, а совершил такую глупость!

— Ты имеешь отношение к подобной самонадеянности? — спрашивает Темный Лорд.

— Нет, — Гермиона заставляет себя смотреть в его красные глаза. Пусть прочтет, что это не ее вина.

Она чувствует мерзкое щупальце чужих мыслей в своем сознании. Хочется закричать от отвращения, выкинуть чужой разум из головы. Но Гермиона терпит. Нельзя сопротивляться Волан-де-Морту, это слишком опасно. Если он хочет исследовать ее память — надо терпеть. Сейчас она ничего не скрывает, у нее нет никаких сведений, которых бы он не знал.

Тонкие губы Темного Лорда складываются в усмешку.

— А вы неплохо сдружились. Я знал, что из вашего брака выйдет толк. — Гермионе кажется, что Волан-де-Морт радуется очередному удачному эксперименту. Это пугает. Как можно так относиться к живым людям? — Слушайся жену почаще, Люциус, она хитрее тебя.

Гермионе кажется, что в голосе их Хозяина проскальзывает уважение, но она боится поверить в это. Не может она быть хитрее Люциуса, он намного старше, опытнее, умнее нее. Сейчас у него не лучшие времена, но все это временно. Они с этим справятся, переживут. У Малфоя в любом случае больше шансов на положение в этом обществе, чем у нее.

— Ты неправильно рассуждаешь, — качает головой Волан-де-Морт. — Не надо сравнивать, надо ставить перед собой цель и идти к ней.

Гермиона вздрагивает. Он читает ее мысли, не только исследует память! Надо учиться окклюменции, это здесь просто жизненно необходимый навык.

— А вот это уже правильная мысль, — потешается над ней Темный Лорд.

Люциус переводит глаза с одного на другого, не понимая, что происходит. Гермионе его жаль. Стоять на коленях при его гордости…

— Я позвал тебя, чтобы усилить наказание твоему мужу. Если он не понял с первого раза, то теперь, думаю, поймет. Его жизнь ничего не стоит, он должен благодарить уже за то, что не убит, а не просить чего-то. Круцио!

Гермиона видит, как падает на ковер Люциус, как он извивается от боли, как срывается с губ первый стон. Невозможно не кричать от такой пытки, каким бы сильным ты ни был. Хочется помочь ему, но нечем. Гермионе остается только стоять и смотреть, сдерживая беззвучные рыдания. Среди чужих, враждебных людей этот человек успел стать своим. Да, им нелегко вместе, у них совершенно разные взгляды на жизнь и множество разногласий. И все-таки они как-то сосуществуют на маленькой площади общей спальни, даже общаются и больше не стремятся перегрызть друг другу глотки.

Гермиона вспоминает слова Адаминны о том, что в этом обществе совершенно другие представления о хорошем и плохом, и чтобы играть здесь по правилам, нужно подавить в себе все человеческое. Она поднимает глаза на замершую на чужом портрете свекровь. Это ли она имела в виду? Безразличие даже в такой момент? Можно ли это одобрить?

Адаминна выглядит подавленной. Ей очень жаль сына, но она ничем не может ему помочь. Когда Гермиона встречает ее взгляд, в нем стоит боль и сожаление. Может, это она посоветовала ему пойти и попросить волшебную палочку? Это вполне возможно. И все-таки ее свекровь выглядит строгой и сдержанной, она вполне принимает этот способ наказания.

Нет, такой Гермиона становиться не хочет. Она падает на ковер рядом с Люциусом, пытается поймать его руки, которыми он раздирает собственную грудь, пытаясь выцарапать огонь, текущий по венам.

Волан-де-Морт смеется, его смех отдается в ушах невыносимым скрежетом. Хочется спрятаться, сбежать. «Круциатус» все еще действует, Люциус красный, почти багровый, дышит с трудом и уже не кричит, а хрипит. Белки глаз покраснели от лопнувших сосудов, вены на шее натянулись. Гермионе страшно за него.

— Остановитесь! Вы его убиваете! — кричит она, но Темный Лорд лишь хохочет.

Гермиона чувствует опаляющий огонь ненависти к нему. Такая беспримерная жестокость! Совершенно излишняя. Ведь Люциус ничем ему не навредил, можно было просто сказать ему «нет» и дело с концом. Но здесь так не принято. Это черствые, злые люди. Неважно, какие идеи они отстаивают, почти в любых убеждениях можно найти рациональное зерно, но принципиальны методы. Никакие идеалы не стоят такой варварской жестокости. Ничто, полученное через такую боль, не будет иметь цены. Гермионе противен Волан-де-Морт, стоящий рядом. Даже сдержанная Адаминна сейчас вызывает лишь негодование.

Люциус начинает кашлять кровью на белую рубашку, его тело помимо «Круциатуса» корежат судороги. Гермионе жутко. Какой извращенный способ убийства!

— Вы садист! Это чудовищно!

Гермиона уже не думает о своем положении, о том, какой опасности подвергает себя. Все ее существо разрывается от такого издевательства.

И наконец все кончается. Малфой замирает на ковре. Гермиона тут же протягивает руку к его шее и нащупывает пульс. И, о чудо, он есть, пусть и слабый.

— Не бойся, он жив, и я отдаю его тебе, — говорит Волан-де-Морт теперь уже почти мягко. — Это было необходимо, чтобы он запомнил урок. Мои слуги уже почти выработали иммунитет к пыткам, поэтому приходится с каждым разом доводить их до все худшего и худшего состояния. Ты же понимаешь, что Люциус не заслужил еще палочку.

Гермиону трясет от истерики, но она старается говорить внятно.

— Вы же чуть его не убили!

— Не убил же. Я всегда чувствую грань. Да и теперь у тебя есть шанс его выходить. Тогда он будет тебе благодарен, и ты получишь в его лице самого преданного сторонника, которого могла пожелать.

Это звучит так цинично, что Гермиону передергивает. Ей сделали подарок, но настолько ужасный, что она не хочет его принимать. А выбора нет, ведь бросить Люциуса сейчас просто невозможно.

— А если он возненавидит меня за то, что я была свидетельницей его слабости?

— Поверь мне, он не сочтет это слабостью, ведь это было наказанием от меня. Ты видела его в состоянии намного худшем, когда он сам осознавал собственную ничтожность, и никто кроме него не был в ней виноват. Однако же, он принял тебя в круг доверенных лиц. Не по своей воле, конечно, вынужденно, но принял.

— Зачем вы так упорно сталкиваете нас вместе? — осмеливается спросить Гермиона.

— Ты должна сама это понять, — усмехается Волан-де-Морт и выходит. Ей не по себе от этой ухмылки, но размышлять сейчас некогда.

— Диди! — громко зовет Гермиона, зная, что домовик ее услышит, ведь став миссис Малфой, она стала и его хозяйкой.

— Да, госпожа, — с подобострастным поклоном появляется заплаканный эльф. Он любит Гермиону, она это знает. Хозяева никогда не баловали его ни вниманием, ни заботой, а новая хозяйка помнит свои идеи об освобождении домовиков, поэтому старается быть как можно добрее по отношению к маленькому слуге. Он это ценит.

— Отнеси, пожалуйста, хозяина в нашу спальню, — просит Гермиона. И Диди, все еще хлюпая носом, переносит их обоих. Он очень боится за хозяина Люциуса, его жизнь. Ведь эльфы преданы роду волшебников, их неудачи часто воспринимают как собственные.

Всю следующую неделю Гермиона не появляется в лаборатории у Снейпа, она самоотверженно ухаживает за мужем. Неважно, что ее заставили выйти за него замуж, они супруги и принесли клятвы самой магии. Да и кто поможет ему, если не Гермиона? У него же никого нет! Драко даже не зашел к ним, хотя точно знает о случившемся.

На картине в голубой спальне постоянно дежурит Адаминна Малфой. Она помогает советом, страдая от того, что не может сама ухаживать за сыном. Порой Гермиона посылает Диди к Снейпу за зельями, и зельевар всегда предоставляет ей требуемое или быстро готовит нужное. Он не злорадствует и не задает вопросов, за что Гермиона безмерно ему благодарна.

Она сама почти не спит, мало ест, и то только тогда, когда верный Диди сунет ей тарелку под нос. С каким-то болезненным рвением она выхаживает Люциуса, словно сама виновата в случившемся. Ведь если б не его самонадеянность, все было бы хорошо.

Одновременно с заботами о муже Гермиона много размышляет. В душе ее растет стойкий протест против всего происходящего. Неслыханная жестокость, игры с человеческими жизнями — она не может этого одобрить, не может принять. Ей с детства прививали совершенно иные ценности. Гермиона отчетливо понимает, что никогда не сможет подстроиться под устои чистокровного магического общества. А значит, ее ждет смерть. Рано или поздно ее убьют за провинность или просто из прихоти.

Все, что было свято для самой Гермионы, ее семьи, ее друзей, Дамблдора и МакГонагалл, которые были для нее непререкаемыми авторитетами, здесь не играет роли. Среди Пожирателей Смерти живет совсем другой кодекс чести, извращенный, по ее мнению.

Но делиться с кем-то своими мыслями Гермиона пока боится. Тем более что никакого четкого плана действий у нее в голове пока нет.

Спустя неделю Малфой впервые приходит в себя. Его лицо землисто-серого цвета, глаза ввалились. Он очень слаб и все же жив. Теперь ясно, что выздоровление вполне реально, и Гермиону это радует. Она облегченно вздыхает, видя его открытые глаза.

— Все будет хорошо, — тихо говорит она. — Мы справимся.

Он еще слишком слаб, чтобы ответить, но его глаза светятся благодарностью, какой Гермиона раньше не знала. Видимо, Темный Лорд был прав.

На следующий день Гермиона уже привычно обтирает его с утра влажной губкой, расчесывает ему мягкие волосы. Она старается не думать о том, что теперь он осознает все ее действия. Когда утренний туалет окончен, Диди открывает окно в сад. Разгар лета, на улице тепло и солнышко. В спальню доносится пение птиц, устроившихся в густых зарослях шиповника. Просто идиллическая картина, если забыть о том, в каком ужасном положении они находятся.

— Спасибо тебе за все, — слышит Гермиона хриплый голос. Она улыбается и осторожно поправляет Люциусу одеяло.

— Тебе не дует из окна?

— Нет, наоборот, приятно подышать воздухом, — он тоже пытается улыбнуться, но получается только болезненная гримаса.

— Я рада, что ты пришел в себя и теперь можешь говорить, — признается Гермиона. Она и правда рада, без него ей было одиноко, все-таки Диди с его вечным подобострастием — не лучший собеседник, а больше ей не с кем здесь общаться.

— Правда? — Люциус кажется удивленным. Гермиона лишь кивает и отходит к окну, чтобы поправить штору.

За эту неделю Малфой стал ей почти родным. Сложно не проникнуться к человеку, который так беспомощен, зависим от тебя. Но это плохое чувство, именно о нем говорил Волан-де-Морт. Гермиона не хочет воспринимать Люциуса как более слабого. Он должен быть сильным и уверенным как скала. Тогда им обоим будет намного проще.

— Ты осуждаешь меня? — вновь заговаривает Малфой. Она оборачивается к нему от окна. Его взгляд полон невысказанных сомнений.

— Нет, потому что понимаю, почему ты так поступил, — просто отвечает Гермиона. Она возвращается и садится в кресло у кровати. — Тебе тяжело в таком положении, я понимаю. Я-то пленница, мне не имело смысла ждать чего-то иного, мое положение даже лучше, чем можно было рассчитывать. А ты среди своих и раньше имел большую власть. Все это несправедливо по отношению к тебе. Но ты поспешил…

— Да, поспешил... — эхом отзывается Малфой. По его лицу проходит тень разочарования.

Гермиона осторожно пожимает его ладонь, лежащую на одеяле. Чем она может помочь кроме заботы? У нее нет такого влияния, которое могло бы вернуть ему прежнее положение. Только прихоть Волан-де-Морта в силах карать и миловать. Все они здесь зависят только от его желаний. Это ужасно, но так и есть.

— Давай я лучше почитаю тебе что-нибудь, — старается отвлечь мужа Гермиона. — Хочешь «Ежедневный пророк»? Хотя в нем теперь нет ни слова правды, все поют дифирамбы Темному Лорду. Хотя, наверно, журналисты никогда не писали по существу, им всегда кто-то платит. Может, лучше мемуары Фрайдика Однорукого? Ты их не дочитал же, верно? Тут и уголок загнут…

Гермиона начинает читать, а Люциус тихо лежит и наблюдает за ней, ее мимикой, манерой то и дело поправлять непослушные волосы, умением разыгрывать интонации персонажей книги… Он обращает внимание, что воротничок ее блузки лежит чуть неровно, что на левом запястье болтается простенький серебряный браслетик, а на скулах веснушки, яркие на бледной, незагорелой коже. Совсем еще девочка, девочка, прошедшая войну.

Люциус постепенно идет на поправку. Гермиона теперь может отлучаться от него на несколько часов и помогать Снейпу. Теперь ей неприятна эта работа, ведь она помогает сделать власть Волан-де-Морта прочнее, а ее чудовищную жестокость Гермиона видела совсем недавно своими глазами. Однако ради собственного выживания приходится что-то делать. Только теперь она не старается произвести хорошее впечатление на своего начальника, просто на автомате выполняет его сухие распоряжения.

Гермиона напряжена. Ее терзают опасения за собственное будущее, за будущее Магической Британии, за новые поколения волшебников. Что вырастит из них Волан-де-Морт? Пожиратели Смерти обсуждают спешное восстановление Хогвартса. Темный Лорд хочет открыть его к первому сентября, а восстановить за лето почти разрушенный замок — дело нелегкое. Вопрос о новом директоре тоже остается открытым, вполне возможно, что на этот пост вернется Снейп, который уже целый год возглавлял школу. Но и в остальном преподавательском составе серьезные потери за счет погибших и нелояльных новой власти, почти весь коллектив придется собирать с нуля. Ну, разве что Амикус и Алекто Керроу смогут остаться на своих местах…

Единственное облегчение — это развивающиеся отношения с Люциусом. Гермионе приятно, что у нее появляется человек, которому можно доверять. Ее жизнь теперь навсегда связана с Малфоем, потому что магический брак может быть расторгнут только смертью. В таких обстоятельствах лучше поддерживать с ним дружеские отношения.

Как-то вечером Гермиона прибирает комнату, а Люциус сидит у окна в кресле, накрытый пледом, и читает книгу. Точнее делает вид, что читает, потому что взгляд его движется по спальне следом за супругой.

— Ты очень суетлива, — нарушает Малфой тишину.

— Да? Не заметила, — Гермиона понимает, что все это от нервов, но не хочет это обсуждать.

— Тебя что-то тревожит? — Люциус сегодня удивительно настойчив. Раньше он не стремился к откровенным разговорам. Скорее всего, чувства и мысли Гермионы его просто не интересовали, неужели теперь что-то изменилось?

— Да нет, не больше, чем обычно, — поводит плечами Гермиона, расставляя в порядке флакончики с косметическими зельями на трюмо.

Люциус молчит, продолжая провожать ее взглядом. Когда Гермиона через несколько минут оказывается рядом с ним, чтобы привести в порядок шторы, он ловит ее руку и притягивает на подлокотник своего кресла.

— Слушай, с нами все будет в порядке. Мы выберемся из этой опалы, — успокаивающе говорит он, но Гермиону это только сердит.

— А если я не хочу? — резко отвечает она.

— Что значит не хочешь? — Люциус от удивления даже выпускает руку Гермионы. Та тут же встает с подлокотника, но не отходит.

— Мир, который строит Темный Лорд, чудовищно жесток, аморален! Я не вижу в нем никакого будущего. Он совершенно чужд всему, что я считаю правильным. Мне претит, что я вынуждена помогать в строительстве такой реальности. Это ужасно!

По холоду в глазах мужа Гермиона понимает, что рассердила его, но отступать уже поздно, слова сорвались с языка.

— То есть ты сама пытаешься выжить здесь, но при этом презираешь других за то же самое стремление?

— Пытаться выжить и одобрять происходящее — не одно и тоже, — огрызается Гермиона. Она снова возвращается к уборке, но голова занята совершенно другими вещами.

Спустя некоторое время Малфой снова подает голос:

— Все-таки Гриффиндор — это собрание особых людей, слишком прямых, слишком упрямых, чтобы приспосабливаться. Ты живешь идеалами, которые ушли в историю. Они могут погубить тебя, и мне жаль, если это случится.

Гермиона удивленно смотрит на Малфоя. Ему жаль?

— Темный Лорд не зря оставил тебя в живых и дал шанс на место среди нас. Я только теперь понимаю, что наш брак был шансом для обоих. Для меня стать более гибким, потому что теперь, когда война окончена, больше нет места слишком жестким убеждениям. Для тебя — стать частью нас и применить свои способности. Темный Лорд не разбрасывается талантами, это было бы слишком расточительно. Он дал тебе шанс выдвинуться, компенсировал твое происхождение моей фамилией.

— Почему вы все считаете, что я захочу реализовывать свои способности в пользу Темного Лорда? Его идеи мне глубоко чужды.

— Потому что ты захочешь помочь тем, кто при новой власти не получил этого шанса, — криво усмехается Малфой.

Это дает Гермионе пищу для размышлений. Если она прогнется под новый режим, у нее будет шанс помочь другим волшебникам, страдающим от власти Волан-де-Морта. Но это будет предательство по отношению к самой себе. Сможет ли она пожертвовать собой ради других? Что победит: благородство или принципиальность? Гермиона впервые оказывается перед выбором, в котором нет верного решения. Это слишком тяжело для нее.

— Я не хочу думать о таких серьезных вещах, я устала! — всхлипывает она, не сдерживая эмоций. — Это слишком сложно, слишком тяжело для меня. Почему я должна выбирать?

Малфой встает и крепко обнимает ее. Ему еще тяжело долго стоять, поэтому он усаживает ее на кровать рядом с собой. Рыдания глушатся мягкой тканью его халата.

— Ты сильная, храбрая девочка, ты примешь правильное решение, я в это верю, — приговаривает Люциус, поглаживая ее непослушные волосы.

Гермиона затихает в его руках. Ей страшно жить дальше, страшно принимать решение, от которого зависит не только ее судьба.

— Я помогу тебе, как смогу, — обещает Малфой. — Ты помогла мне, теперь моя обязанность помочь тебе.

— У тебя нет обязанностей передо мной, — отвечает Гермиона, которой неприятно думать, что к ней проявляют доброту только из чувства долга.

— Ты ошибаешься, — Люциус берет ее руку и нежно целует внутреннюю сторону запястья, где бьется пульс. Этот жест совершенно не вяжется с тем, что он говорит, что приводит Гермиону в еще большее смятение чувств.

* * *

Проходит всего четыре дня с того момента, как Люциус начал вставать с постели, когда Гермиону снова вызывает Волан-де-Морт. Ей страшно, вдруг он как-то узнал о ее недавнем разговоре с мужем? А она ведь так и не успела попросить Снейпа обучить ее окклюменции!

Темный Лорд встречает ее в хозяйском кабинете. Узор из дубовых листьев на ковре напоминает о жуткой пытке Малфоя, произошедшей так недавно. Гермионе кажется, что резные деревянные панели на стенах давят на нее, что тяжелая люстра на потолке хочет прижать ее к полу, что шторы на окне шепчутся особенно зловеще.

— Я решил обсудить с тобой одну важную вещь, — начинает Волан-де-Морт. Он сидит в жестком на вид кресле с высокой прямой спинкой и катает между длинными пальцами узловатую Бузинную палочку. Его человеческий облик постепенно к нему возвращается, это становится все более заметно. — Догадываешься какую?

— Нет, милорд, — с трудом выговаривает Гермиона, хотя, конечно, догадывается.

— Ты считаешься самой сильной ведьмой своего поколения. Я не верил, что грязнокровка действительно может быть такой способной, пока не увидел, как ты поборола «Империус» Долохова. Я отправил тебя варить зелья, чтобы удостовериться в твоих силах. И ты справилась, причем с помощью врожденного потенциала насыщала составы магией даже без палочки. Ты могла этого не замечать, делать автоматически. Зато Северус не мог не обратить внимание. Ты стала ему очень ценной помощницей. Но я думаю, твой потенциал выше, чем помогать с приготовлением зелий.

Волан-де-Морт делает театральную паузу, но Гермиона лишь пытается собрать разбегающиеся, как тараканы на свету, мысли. Она думала, что ее ждет наказание, а в итоге ее, по сути, хвалят. Но чего хочет Темный Лорд? Готова ли она ради выживания дать ему больше? Сотрудничать с ним более тесно? Но ведь это будет абсолютное и бесповоротное предательство всех ее прежних идеалов!

— Я думаю, что могу использовать тебя с большей выгодой для нашего дела, — подтверждает ее опасения Волан-де-Морт. — Но я чувствую, что ты колеблешься, еще не готова к сотрудничеству. Идем, я прибавлю тебе решимости.

Темный Лорд протягивает руку, и Гермиона берет ее после мгновения колебания. Она сдерживает дрожь отвращения, потому что их повелитель все еще слишком похож на рептилию. Они тут же трансгрессируют и оказываются в подвальном коридоре. Здесь тихо, пахнет сыростью, слышен звук капающей воды. Гермиона ежится от озноба, то ли тут правда холодно, то ли это страх.

Волан-де-Морт подводит ее к одной из решеток-дверей. В тесной камере с низким потолком лежит гора тряпья. При неверном свете факелов из коридора сложно разглядеть лучше. Темный Лорд поднимает волшебную палочку.

— Люмос!

Благодаря освещению заклинания Гермиона понимает: то, что она приняла за тряпье, на самом деле человек, скорчившийся на полу. Узник приподнимает голову в поисках источника света. Он весь грязный, щурится, но Гермиона довольно быстро узнает в нем Невилла Долгопупса! Ее бросает в еще большую дрожь. Ее друг! Здесь, в плену, в таком чудовищном положении! Какой ужас!

— Он нас не видит и не слышит, но видит свет, — поясняет Волан-де-Морт. — Я хотел показать тебе альтернативу. Ты живешь с комфортом, в тепле и чистоте, хорошо питаешься, имеешь возможность общаться с людьми и работать, развивая себя. С того первого дня, когда я позволил моим людям поиграть с тобой, я ни разу не отдавал распоряжений тебя пытать. Я не наказывал тебя за сопротивление моим людям. Я выдал тебя замуж за сильного чистокровного волшебника, да, опального, но его имя можно восстановить, если повести себя умно. Ты находишься просто в прекрасных условиях, о которых с твоим происхождением и биографией в сложившейся ситуации не могла и мечтать. Так разве сложно отблагодарить меня за это?

Волан-де-Морт чуть приподнимает едва наметившуюся бровь и палочкой обводит Невилла и его камеру, словно еще раз демонстрируя их Гермионе.

— Оцени контраст. Ты хочешь оказаться в том же положении, что и он?

— Только если этим спасу его! — смело отвечает Гермиона, хотя храбрости совсем не чувствует.

Волан-де-Морт смеется. Его смех похож на лязганье металла о металл, от него кровь стынет в жилах.

— Ты ничем не можешь ему помочь! Он предатель, и он убил мою змею! Его ничто не спасет, особенно твое вмешательство. Но ты можешь спасти себя. Это вовсе не эгоизм — думать о себе. Человек приходит в этот мир одиноким и таким же умирает. Так зачем жертвовать собой ради кого-то?

— Потому что это делается ради благородной цели! — в отчаянии восклицает Гермиона.

— Благородной цели? Любая цель хороша. Ты многого не знаешь и не можешь судить о том, кто прав, а кто виноват. В твоих силах только спасать себя. У тебя есть шанс занять не самое последнее место в ряду моих слуг, выучиться новому, лучше узнать мир. У тебя есть муж, дела с которым идут все лучше и лучше, ты можешь родить от него ребенка и получить семью, которую хотела, я могу дать тебе выстроить неплохую карьеру, в том числе научную. Но твой потенциал должен служить моим целям, твоя верность должна принадлежать мне!

Гермиона только дрожит. Это противоречит всему, что она считает правильным. Нет, она просто не может совершить такое предательство!

— Я дам тебе несколько дней подумать. Твой выбор: либо работа со мной, либо… — он снова показывает на Невилла за решеткой. — Мне кажется, выбор очень прост, но я даю тебе время подумать, так оцени же мою доброту.

И Волан-де-Морт трансгрессирует, оставляя Гермиону одну. Она просто стоит некоторое время, пытаясь прийти в себя. Потом кидается к решетке и трясет прутья в попытке докричаться до Невилла. Все тщетно, он не видит и не слышит ее, как и сказал Волан-де-Морт. Вконец сорвав голос и выбившись из сил, она идет прочь и долго плутает по подземельям в поисках выхода.

Сил нет, хочется опуститься на холодный камень пола и умереть. Вообще мысль о смерти активно стучится в череп Гермионы. Тогда не придется ни делать выбор, ни сотрудничать с Волан-де-Мортом, ни мучиться в заключении. Так легко…

Раньше добровольная смерть казалась ей малодушным побегом от ответственности перед другими и перед собой. Теперь она воспринимает ее как избавление от непосильной тяжести жизни. Ведь имеет же она право не справиться?

И все-таки слабый отголосок прежней Гермионы пытается доказать, что нет, не имеет. Она Грейнджер (пусть теперь и Малфой) с Гриффиндора и столько всего пережила, что просто не имеет права сдаться сейчас!

Гермиона не знает, сколько времени уже плутает по подземному лабиринту, когда ее находит Северус Снейп. Увидев ее состояние, он молча трансгрессирует ее в лабораторию и усаживает на свой стул. Она с безразличием наблюдает, как он достает из шкафа бутыль из темно-зеленого стекла, трансфигурирует палочку для помешивания зелий в кубок и наливает Гермионе лиловой жидкости с приятным травяным запахом.

— Пейте, — строго говорит профессор, поднося кубок к ее губам. Она пьет, узнавая укрепляющий отвар. Силы к ней постепенно возвращаются, но только физические, не духовные.

Когда кубок пуст, Снейп взмахом палочки возвращает ему прежнюю форму и принимается за работу, а Гермиона просто сидит и безразлично наблюдает за всеми его действиями. Он работает красиво, очень умело, но сейчас даже это ее не вдохновляет.

— Что мне делать, профессор? — спрашивает она, не особенно рассчитывая на ответ.

— Использовать шансы, которые вам предоставляют, и поменьше думать, — спокойно отвечает Снейп, засыпая толченные листья китайской жующей капусты в котел.

— Но как я могу не думать?

— Очень просто, позвольте другим решать за вас, это снимет с вас ответственность и успокоит совесть.

— Но ведь каждый человек должен отвечать за свои поступки! — подобное предложение кажется Гермионе чудовищным.

— Должен, если понимает, к чему они ведут и на что направлены. Вы же сейчас хотите действовать вслепую, а это никогда не приводит ни к чему хорошему. К тому же сейчас, насколько я понимаю, выбор у вас невелик.

— Сотрудничать с Темным Лордом и предать все свои идеалы, всех друзей, живых и мертвых, или оказаться в темнице, в том страшном подземелье, страдать, сохранив совесть.

— Разве ваша совесть не мучила бы вас в подземелье? Вам дают шанс помочь кому-то из вашего прежнего круга, а вы им не пользуетесь.

— Вряд ли мне выдастся такой шанс!

— А вдруг? Отказавшись, вы точно никому не поможете.

Снейп играет на слабых струнах ее души. Гермиона это понимает, но не знает, зачем профессору понадобилось так поступать. Или Волан-де-Морт попросил его повлиять на нее?

— Что во мне такого, что Темный Лорд так во мне заинтересован? — недоуменно спрашивает Гермиона.

— Свежая кровь, не испорченная поколениями близкородственных браков, помноженная на солидный магический потенциал. Это очень полезная смесь, а Темный Лорд всегда охотился за талантами. Он готов простить талантливому человеку его происхождение в обмен на верность. У вас есть реальный шанс выдвинуться.

— Но я не хочу выдвигаться при такой власти!

— А у вас нет выбора, — усмехается Снейп, и выглядит это довольно непривычно. — При любой другой власти вы не выдвинетесь. Вы вступили в магический брак, даже если мистер Малфой умрет, печать этого брака навсегда с вами. Это слишком сильная и малоизученная магия, чтобы с ней шутить.

— Но я подруга Гарри Поттера! Я воевала на стороне Ордена Феникса! Если от него что-то осталось, то мои друзья меня примут!

— Ваши друзья готовы принять мисс Грейнджер, но не миссис Малфой. Гарри Поттер мертв, а вы теперь жена Пожирателя Смерти. И это, поверьте, очень много. У вас уже больше никогда не будет другой стороны.

Гермиона не хочет в это верить, но червячок сомнения прочно поселяется в ее душе. Приняли бы ее, если бы узнали, что она замужем за Люциусом? Она ведь даже не знает, кто из ее знакомых и друзей выжил, выжил ли вообще кто-нибудь?

Снейп задел нужные струны, и процесс размышлений пошел в правильную сторону. Если бы рядом оказался хоть кто-то, способный дать Гермионе другую надежду, но никого нет. Она одинока в стане врагов, ее муж и единственный человек, не относящийся к ней, как к скоту, тянут ее в этот же стан. Ей дают шанс занять в нем достойное место.

Что это будет? Предательство или выживание? А есть ли разница, на самом деле? Важен лишь факт!

Время идет, Гермиона думает и никак не может решить, что же ей делать. Однако чем больше она рассуждает, тем сильнее запутывается в вопросах долга и морали. Раньше у нее был непререкаемый ориентир в лице профессора Дамблдора и Гарри Поттера, который чутко улавливал настроение директора, как флюгер улавливает направление ветра. Теперь Гермиона оказалась вне привычной системы координат и окончательно заплутала среди вопросов, над которыми не привыкла думать.

Единственным ее сознательным действием, в правильности которого она ничуть не сомневается, становится разговор со Снейпом буквально на следующий день после того, как он нашел ее в подвалах.

— Профессор, могу я попросить вас об услуге? — спрашивает Гермиона, процеживая настойку горькой полыни.

Зельевар в этот момент отмеряет на красивых серебряных весах с резными плечами и вензелями Малфоев на чашках необходимое количество порошка из корня асфоделя. Он бросает быстрый взгляд на Гермиону, приподняв бровь, чем всегда выражает удивление. Чуть заметный кивок — и профессор возвращается к своему занятию.

— Я хотела попросить вас обучить меня окклюменции, профессор. Я знаю, вы один из лучших специалистов в этой области.

— Даже я не всегда могу противостоять мысленному напору Темного Лорда, — замечает Снейп таким тоном, словно разговор идет о погоде.

— Мне нужны хотя бы основы, чтобы нельзя было читать сиюминутные мысли без применения специальных заклятий.

— Это сложнее, чем вам может показаться, — предостерегает Снейп, ссыпая точно отмеренное количество порошка в котел с зельем.

— Я готова приложить усилия и не боюсь трудностей, — гордо вскидывает подбородок Гермиона.

— Я попробую найти время, — просто отвечает Снейп. И уже тем же вечером, когда план по зельям выполнен, проходит первое занятие. Гермиона и подумать не могла, что сосредоточиться на чем-то одном и противостоять напору чужих мыслей будет так сложно! И ведь ее учитель сам признает, что слабее Волан-де-Морта.

Два часа упорного труда не приносят эффекта, но выжимают Гермиону как лимон. Она даже шатается от усталости, когда поднимается наверх из лаборатории. И все же это не остужает ее решимости научиться защищать свое сознание. Если решит играть по правилам этого общества — это будет жизненно необходимый навык. И все же Гермиона колеблется…

Спустя пару дней в ванную голубой спальни заглядывает Адаминна Малфой. Она выглядит взволнованной и некоторое время просто наблюдает, как Гермиона расчесывает волосы перед сном и препирается с зеркалом.

— Добрый вечер, миссис Малфой, — здоровается свекровь. — Можете уделить мне минутку?

— Конечно, — Гермиона пытается выдавить из себя улыбку, но выходит плохо. Несмотря на все рассуждения о пользе циничности и эгоизма, Адаминна ей симпатична. Да и опыта у покойной хозяйки имения достаточно, чтобы давать дельные советы.

— Я заметила, что вы стали нервны и задумчивы. Меня это беспокоит, ведь от вас сейчас зависит положение моего сына. Я хотела спросить, не могу ли чем-то помочь?

— Вряд ли. Это вопрос совести.

— Вы считаете, что я бессовестна?

— Вовсе нет, просто мы уже выяснили, что принципы у нас разные, — Гермиона старается быть вежливой, но взвинченное состояние мешает ей говорить с должным тактом.

— Верно, принципы разные. Однако мы обе женщины и можем понять друг друга как женщины. Я не смогу решить вашу внутреннюю дилемму за вас, никто не сможет, это должно быть исключительно вашим решением. И все-таки я могу дать вам пищу для размышлений.

— Куда уж больше! И так голова трещит! — невесело усмехается Гермиона, сворачивая влажные волосы на голове в тугой пучок.

— И все-таки одни размышления дают ключ к другим, — мудро замечает Адаминна. — Послушайте меня, дорогая. Дружба с Гарри Поттером приучила вас к тому, что геройствовать и тащить на собственных хрупких плечах судьбу человечества — правильно. Вот только это не очень нормально. Дамблдор воспитывал мистера Поттера особым образом ради той судьбы, которая, он это знал, предстояла мальчику. Вот только эта судьба предназначалась только для мистера Поттера, но не для вас с мистером Уизли. Вы, как верные друзья, разделили с ним тяготы его воспитания. Ваш друг свою судьбу исполнил. Но ваша судьба иная. Нет никакой необходимости лично вам геройствовать и лезть на передовую. Никто от вас этого и не требует.

Адаминна замолкает, а Гермиона стоит, опершись о раковину, и думает о том, что Дамблдор действительно знал судьбу, уготованную Гарри, растил его ради смерти в нужный момент. Но ведь поступать так — жестоко и несправедливо! И это ее непогрешимый авторитет?

— Подумайте, что никто не заставляет вас жертвовать собой. Вашу жертву даже некому оценить! Но вы женщина. А что нужно женщине? Любящий муж, способные и послушные дети, успешно функционирующее хозяйство, интересное хобби, чтобы развивать интеллект. Разве не этого же хотели и вы?

Да, Гермиона этого хотела! Найти интересную работу, на которой она сможет реализовать себя, выйти замуж за Рона, свить их семейное гнездышко, родить детей и вырастить их достойными членами общества. Разве это так много? Но все, конечно, после войны, после победы! Сначала помощь Гарри и спасение мира, а только потом личное счастье. И никак иначе.

— Я хотела… Но ведь мы проиграли…

— Человек предполагает, а судьба располагает, — философски отмечает Адаминна. — Вы представляли это иначе, но ведь нынешняя ситуация не заставляет вас отрекаться от этих мечтаний. У вас есть муж, который хорошо к вам относится. Вы вполне можете родить ребенка, даже не одного, и у вас будет семья, которую вы хотели. Темный Лорд предлагает вам дело, в котором вы сможете полностью реализовать свои способности и узнать много нового. Разве это плохая перспектива? Разве это не похоже на вашу идеальную картинку?

— Лишь в общих чертах, — осторожно признает Гермиона.

— В ваших силах придать ей больше черт того, что вам понравится. Вы по-прежнему можете распоряжаться своей судьбой. Все в ваших руках. Не нужно геройствовать, нужно приспосабливаться к тому миру, который есть и который к вам не так уж и неблагосклонен.

Адаминна уходит, а Гермиона остается в еще большем смятении чувств, чем была до ее прихода. Что же ей делать?

Укладываясь спать этим вечером возле Люциуса, она долго ворочается и наконец задает мучающий ее вопрос:

— Я буду предательницей, если решу строить свою жизнь здесь, а не бороться за своих старых друзей и наши идеалы?

— Смотря чему и кому принадлежит твоя лояльность сейчас. Если признать, что ты миссис Малфой и твоя лояльность принадлежит твоей семье, то нет, ты не будешь предательницей. Ты будешь на своем месте, действовать в интересах себя и нашей семьи. А вот если ты попытаешься натворить глупостей, то как раз и станешь предательницей.

С такого ракурса Гермиона еще не думала. Оказывается, у нее есть еще и долг перед семьей Малфоев, к которой она теперь принадлежит. Об этом тоже стоит подумать.

— Я совсем запуталась, — признается Гермиона.

— А ты меньше думай и больше слушайся, это заметно облегчает жизнь, — советует Люциус. Он поднимается на локте и склоняется над женой. Его длинные распущенные на ночь волосы щекочут ей щеки. Гермиона видит, как блестят его глаза при слабом свете луны из окна.

— Но как так?

— Я твой муж, ты должна слушаться меня, и я говорю тебе не делать хуже себе и перестать терзаться нелепыми страхами. Некому тебя осуждать! Ордена Феникса больше нет. Все это в прошлом. А в настоящем есть мы и наши возможности.

Люциус наклоняется и целует Гермиону в губы, сначала нежно и осторожно, потом со все большей страстью. Она отвечает ему, позволяя себе раствориться в ощущениях и хоть несколько минут не решать сложные нравственные вопросы.

Поцелуй длится долго, Гермиона чувствует, как сильнее колотится сердце, как тяжелее дышать от захвативших чувств. Да, Адаминна была права, у нее есть муж, у них все хорошо, возможно, скоро у нее будет шанс забеременеть от него, она уже совсем не против этого… И тогда она станет по-настоящему Малфой.

Может быть, предательство, о котором Гермиона с таким ужасом думает последние дни, уже совершилось, когда она приняла судьбу и навязанный брак с Малфоем? Может быть, уже и размышлять не над чем, все решили за нее, а ей осталось только расхлебывать последствия? Так, конечно, гораздо проще думать.

Люциус завершает долгий поцелуй и откатывается на свою сторону кровати. Гермиона лежит и смотрит в темный полог. А ведь это был их первый настоящий поцелуй! Ведь то осторожное, наполненное отвращением касание губами на свадьбе, конечно, не в счет…

* * *

Спустя неделю с тех пор, как Волан-де-Морт показал Гермионе заточенного в подземельях Невилла, он призывает ее к себе. Она уже спокойнее, почти смирилась с неизбежным. Снейп, Адаминна Малфой и Люциус совместными усилиями убедили ее в важности заботы о себе, а не только о «воображаемом» долге перед покойными.

Хозяйский кабинет завален всевозможными свитками пергамента. Они покрывают огромный письменный стол, диван, обшитый бархатом, ковер с узором из дубовых листьев. Несмотря на разгар лета и теплую погоду, в камине горит огонь.

Гермиона никогда еще не видела здесь такого беспорядка. Это ее удивляет, но она не подает вида. Занятия со Снейпом эту неделю шли полным ходом, поэтому она чувствует себя немного увереннее, чем в предыдущие визиты.

Волан-де-Морт сидит за столом, рукава мантии закатаны, кожа успела принять почти нормальный оттенок. Он держит в руках свиток, который явно читал перед самым приходом Гермионы.

— Проходи, — вполне дружелюбно кивает Темный Лорд. — Только осторожно, не наступай на пергамент.

Гермиона старается выполнить эту просьбу, хотя это и довольно сложно. У нее наконец получается устроиться на самом краешке дивана, раздвинув пергаменты. Она выжидающе смотрит на их Хозяина, ожидая распоряжений.

— Не знаю, в курсе ты или нет, но я не только политик, но и ученый. Изучаю, что очевидно, темные искусства в их современном состоянии, а так же у разных народов прошлого. Здесь собраны все свидетельства, которые мне удалось добыть о так называемой Кельтской Флейте. Легендарном артефакте друидов, который мог вылечить почти любую болезнь за определенную, обычно кровавую, плату. Я склонен считать, что этот артефакт, считавшийся утерянным много веков, на самом деле был искусно спрятан самими друидами, и мы вполне можем его найти.

Темный Лорд делает паузу, чтобы Гермиона могла обдумать его слова. Она уже заинтересована. В библиотеке Хогвартса были кое-какие сведения о Кельтской Флейте, поэтому она немного осведомлена о состоянии вопроса. Но, конечно, то количество сведений, которое удалось раскопать Волан-де-Морту, ей и представить сложно.

— Я хочу, чтобы ты занялась систематизацией всего того, что здесь есть. Привела этот хаос в систему, с которой удобно будет работать. Можешь приступать, — закончил Волан-де-Морт.

И Гермиона приступает. По мере работы она изучает информацию и все больше и больше заинтересовывается. Столько легенд и тайн вокруг этой Флейты, на сколько вопросов о природе кельтской магии она могла бы ответить! Это был бы прорыв в науке!

А Волан-де-Морт только поощряет ее, отвечая на вопросы и подкидывая новые книги. Он как тонкий психолог заставляет ее погрузиться в работу и забыть обо всех остальных переживаниях. И Гермиона в который уже раз поддается на его умелую игру, увлекается и ведет себя в точности так, как нужно Темному Лорду.

Спустя неделю они наконец приходят к результату. Теперь понятно, где находится Кельтская Флейта и как ее достать. И вклад Гермионы в это открытие довольно существенный, она не только систематизировала информацию, но и подала несколько важных мыслей, которые помогли Волан-де-Морту. Она может собой гордиться.

Когда Темный Лорд вместе с Руквудом и Долоховым появляется в кабинете, держа в руках продолговатый предмет, завернутый в ткань, он весь сияет восторгом ученого, чьи долгие изыскания увенчались успехом. Гермиона в этот момент делает выписки из труда Геды Мудрого по кельтской магии. Она поднимает голову, слыша хлопки трансгрессии.

— Все получилось? — спрашивает она, тоже чувствуя восторг от успеха.

— Да, миссис Малфой! Получилось! — гордо заявляет Волан-де-Морт, кивая ей на сверток. Руквуд и Долохов выглядят потрепанными. Их лица отражают удивление, они не ожидали увидеть Гермиону в хозяйском кабинете, но они достаточно вышколены, чтобы молчать. — Можете идти, — кивает им Темный Лорд. Оба Пожирателя Смерти тут же трансгрессируют.

Волан-де-Морт смахивает пергаменты с письменного стола и бережно укладывает на него находку. Потом поднимает глаза на Гермиону. Видно, что он хочет заняться артефактом сам, без свидетелей.

— Я могу закончить в библиотеке, милорд.

— Да, миссис Малфой, так будет лучше, — кивает Темный Лорд, но тут же снова поворачивает к ней. — Подожди. Я считаю, что ты достаточно потрудилась и заслуживаешь поощрения. Я сегодня щедр и готов сделать тебе подарок. Чего ты хочешь?

— Отпустите Невилла! — не задумываясь, выпаливает Гермиона, вспоминая ужасное состояние своего школьного друга в подземелье.

— Сожалею, но это невозможно, он уже мертв, — холодно отрезает Волан-де-Морт, и, вопреки словам, в его голосе нет ни капли сожаления. — Попытайся еще раз.

Гермиона задумывается. Невилла она сможет оплакать позже, сейчас не время выражать эмоции. Ее другая идея слишком дерзка, но она все же решается ее высказать:

— Тогда я прошу волшебную палочку для Люциуса Малфоя, — выпаливает на одном дыхании, чтобы не потерять решимости.

— Хмм, — похоже, ей удалось удивить Темного Лорда. — Я думаю, это я могу сделать, хоть Люциус и не заслужил. Хорошо. Я сделаю, но помни, что это моя милость тебе, а не ему. Он не вернул моего доверия, но ты заслужила поощрение, и раз ты хочешь палочку для Люциуса, то так тому и быть. Все-таки Малфою повезло с женой! А теперь иди в библиотеку.

И Гермиона спешит уйти, пока Волан-де-Морт не передумал и не разгневался за ее дерзость.

Гермиона уходит в библиотеку. Там тихо, пахнет пылью и старым пергаментом. Она любит эти запахи еще со школьных времен, когда допоздна засиживалась во владениях мадам Пинс. Однако сейчас в душе поднимается слишком много чувств, чтобы можно было спокойно работать.

Гермиона оставляет книгу и свои записи на большом круглом столе и отходит к окну. Из него открывается чудесный вид на Малфоевский парк с одним из самых красивых здешних фонтанов, изображающим дриаду, из кувшина которой льется вода. Солнечные лучи отбрасывают блики на воде в чаше фонтана, а брызги образуют маленькую радугу. Но эта красота не радует Гермиону.

С одной стороны, она горда успехом изысканий, которые помогла провести Темному Лорду, ведь знаменитая Кельтская Флейта найдена. С другой, ей ужасно жаль Невилла. Взгляд становится мутным из-за набежавших слез. Вспоминается добрый, неуклюжий, но такой храбрый Долгопупс! Они проучились шесть лет вместе. Она помогала ему на зельеварении, они вместе были в Отряде Дамблдора и участвовали битве в Отделе Тайн… Невилл убил Нагайну в Битве за Хогвартс! Какое мужество на это понадобилось!

А теперь его нет… Она не смогла спасти его, не успела… Хотя видела, в каком печальном положении он находится! Почему не попыталась раньше выпросить ему хоть какое-то послабление? Вдруг Волан-де-Морт сделал бы ей такой подарок?

Теперь нет смысла об этом размышлять. Невилл умер, он никогда больше улыбнется ей неуверенной улыбкой, не протянет дружеской руки… Как же это страшно — терять друзей! Казалось, ее сердце уже должно было зачерстветь, а вот нет, по-прежнему разрывается на части из-за каждой потери.

Гермиона даже не вытирает слез, они просто текут по щекам. Нужно выплакать все, прийти в себя и закончить работу для Темного Лорда. Сегодня он, конечно, не вспомнит о ней, занятый Кельтской Флейтой, но потом, когда записи ему понадобятся, будет недоволен промедлением.

— И чего сырость развели? — спрашивает с портрета пожилой мужчина надменного вида в костюме конца XVIII века.

— Мой друг умер, — отвечает Гермиона. Она не привыкла относиться к портретам с тем же пренебрежением, с которым относятся другие волшебники. Для нее живые изображения, мыслящие и чувствующие, — по-прежнему чудо.

— Люди смертны. Многих придется похоронить в течение жизни.

— Это не утешает, — огрызается Гермиона.

— Зато это правда, — вздыхает портрет. — Куда страшнее хоронить своих детей. Страшнее этого ничего быть не может. А раны от смерти друзей притупляются. Потери тех, кто не является частью нашей семьи, ощущаются не так остро.

В этом есть зерно истины. Ведь она жила весь этот год без Невилла под боком, живет без него уже месяц здесь, его отсутствие сейчас не будет чувствоваться так сильно, как отсутствие Гарри и Рона, с которыми она семь лет почти не разлучалась. И все-таки Невилл не заслужил такой смерти: одинокой, в плену… Бедный, бедный…

Спустя час Гермиона находит в себе силы вытереть слезы и сесть за стол. Она просит у Диди чашку чая с мятой и почти приходит в себя. За эту неделю сотрудничества с Волан-де-Мортом пришлось научиться отвлекаться от собственных мыслей. Проще всего жить настоящим и не думать ни о тех, кто остался в прошлом и долг перед кем она не выполнила, ни о том, что ждет ее впереди. Все это слишком сложно и страшно, будит с таким трудом усыпленную совесть. Лучше беспокоиться о настоящем. Невиллу она уже ничем не может помочь, а вот лично ей необходимо доделать записи.

Гермиона работает до самого вечера, ужинает прямо в библиотеке, не отрываясь от пергамента, и то только потому, что Диди ставит тарелку ей под нос и обещает отутюжить себе пальцы, если госпожа не поест. Вкус еды почти не чувствуется.

Когда Гермиона заканчивает, она снова зовет домовика.

— Отнеси это, пожалуйста, — она показывает на исписанные ее убористым почерком свитки пергамента, — в кабинет к Темному Лорду. Только не отвлекай его от работы.

Теперь можно вернуться в голубую спальню, где она чувствует себя как дома, и отдохнуть. Когда Гермиона уже собирается уйти из библиотеки, на большом портрете появляется Адаминна Малфой. Это ее собственная рама, но она редко сюда заглядывает, предпочитая бродить по чужим холстам, наблюдая за тем, что делается в особняке.

— О, миссис Малфой, я надеялась застать вас и поблагодарить от всего сердца! Я знаю, что вы сделали для моего сына! Это очень благородно и доказывает, что вы его любите!

Гермиона замирает. Она любит Люциуса? Этот вопрос никогда раньше не приходил ей в голову. Столько мыслей требовало ее внимания, что она не нашла времени, чтобы задуматься о своих чувствах к Малфою-старшему. А она его любит? Да нет, это просто абсурд! Не может Гермиона его любить! Хотя он ее муж. И сейчас у нее нет никого ближе Люциуса! Как бы абсурдно это ни звучало. И все-таки разве это любовь? Гермиона точно знает, что любит Рона, и чувства к нему и к Малфою совершенно не похожи. И все-таки теперь она не так-то часто вспоминает об Уизли. Они все словно остались в другой жизни, которая давно кончилась. Рон, конечно, мертв. Но говорит ли это о том, что ее чувства к Люциусу — любовь? Нет, нет, и еще раз нет!

— Можно задать вам вопрос? — спрашивает Адаминна, пользуясь замешательством своей невестки.

— Д-да, — выдавливает Гермиона. Она все еще во власти шока.

— Почему вы попросили у Темного Лорда палочку для Люциуса, а не для себя?

И этот вопрос тоже ставит Гермиону в тупик. Она ведь даже не подумала о себе! Ей и так неплохо! А Малфой страдает без магии.

— Я выросла среди магглов. Жизнь без магии для меня нормальна. Я еще совсем недавно не могла колдовать вне Хогвартса. Я бы хотела иметь волшебную палочку, но вполне могу существовать и без нее. А вот Люциус страдает от того, что лишен волшебства. Поэтому я подумала, что ему нужнее, — объясняет Гермиона, хотя облекла в слова она эти мысли для себя только сейчас, до этого ее вела интуиция, а не рассудок.

— И все равно это очень благородно с вашей стороны. Мы этого не забудем, — с чувством произносит Адаминна.

Гермиона только кивает и выходит. Ей нужно отдохнуть.

В голубой спальне темно и пусто. Диди появляется тут одновременно со своей госпожой и зажигает свечи. Свет мягкий и очень уютный. Комната сразу преображается, начинает блестеть серебряное шитье на голубой обшивке стен.

Гермиона идет в ванную и долго наслаждается покоем, который даруют теплая вода и запах эфирных масел. Как же хорошо расслабиться. Купание прогоняет все тревожные мысли, в том числе успокаивает растревоженную известием о смерти Невилла душу. Выходит из ванной Гермиона уже спокойная и умиротворенная. У зеркала стоит и развязывает галстук Люциус. Он оборачивается на ее шаги.

— Гермиона! — он делает быстрый шаг к ней, поднимает и кружит, словно маленькую девочку. Она крепко вцепляется в его сильные плечи от невольного страха.

— Это ты так «спасибо» говоришь? — спрашивает Гермиона почти веселым голосом.

— И не только так, — усмешка кривит губы Люциуса, он ставит жену на пол и целует с таким же жаром, как тогда, когда пытался отвлечь ее от мыслей о предательстве, даже большим.

Они целуются долго и страстно. Гермиона чувствует, что ноги становятся ватными, воздуха не хватает. Пальцы Малфоя распускают ее скрученные на ночь волосы и запутываются в них.

— Мне нравится твое «воронье гнездо», — улыбается он ей в губы и снова целует. И Гермиона сама тянется прикоснуться к его мягким распущенным волосам, почувствовать ладонями рельеф плеч…

Адаминна сказала, что Гермиона любит Люциуса. Может, это и есть любовь, когда внутри все пылает и хочется прикоснуться? Это совершенно не то возвышенное чувство, которое соединяло ее с Роном. Там она боялась сделать лишнее движение, краснела от прямого взгляда. А их первый поцелуй был таким робким и неуклюжим… С Люциусом все иначе. Он взрослый, опытный, конечно, знает, как поцеловать так, чтобы женщина не смогла твердо стоять на ногах.

Чувствуя, что Гермиона почти задыхается, Малфой отрывается от ее губ и прокладывает дорожку легкими как бабочка касаниями по подбородку, шее, ключице…. Гермиона откидывает голову и издает тихий довольный стон. Она кожей чувствует, как Малфой улыбается.

— Теперь все будет иначе, — жарко шепчет он, и от этого шепота бросает в дрожь. — Теперь это удовольствие. Мы оба его получим.

Люциус подхватывает Гермиону и проносит два шага до кровати. Нависает над ней и медленно распускает пояс халата. Она чувствует над собой жар его тела. Ощущения незнакомые, но приятные. Хочется почувствовать его руки и губы повсюду. Но ее единственный раз был с ним же и принес только боль и жгучее чувство стыда. Поэтому теперь страшно открыться, расслабиться и позволить ему владеть собой. Гермиона хочет его, но одновременно ее тянет прикрыться, запахнуть халат и вернуть себе личное пространство.

— Не бойся, — шепчет Люциус, легкими умелыми движениями на ее груди сквозь ткань ночной сорочки он заставляет Гермиону плавиться и извиваться под ним. — Сегодня тебе будет хорошо, я обещаю. Я умею быть благодарным.

И он снова целует ее, так что она забывает все свои страхи. Люциус пользуется этим, чтобы закатать ее сорочку до самой шеи. Автоматически Гермиона приподнимает бедра, чтобы помочь ему, и касается низом живота его возбужденного паха. Люциус издает нечто среднее между стоном и рыком, поглаживая ее соски подушечками больших пальцев.

Она тянется к его рубашке. Ведь надо же раздеть его? У Гермионы совершенно нет опыта, но захлестнувшие гормоны делают все за нее. Она чувствует горячую кожу Люциуса и стонет уже от этого ощущения. Теперь уже сама ищет его губ для поцелуя…

Спустя два часа Гермиона лежит в объятиях мужа. Больше двух месяцев они спят в одной постели и только сегодня по-настоящему вместе. Малфой нежно целует жену в макушку, она расслаблена, ее голова покоится на его груди, чувствует ровное биение его сердца.

— Тебе было хорошо? — спрашивает Люциус.

— Да, — сонно отвечает Гермиона и в подтверждение своих слов целует светлые волосы на его груди.

Они некоторое время молчат. Она уже почти погружается в сон, когда Люциус задает ей тот же вопрос, что и Адаминна несколькими часами ранее.

— Почему ты попросила палочку для меня, а не для себя?

— Я магглорожденная, я могу обойтись и без палочки, для меня это нормально. Ты чистокровный, для тебя остаться без магии — неестественно. Тебе она нужнее.

— Спасибо.

— И еще я хотела сделать тебе приятное. У меня сейчас просто нет никого ближе, — сама пугаясь своей откровенности, признается Гермиона.

— У меня тоже, — тихо отвечает Малфой. Она приподнимает голову, чтобы заглянуть ему в глаза, но в темноте под опущенным пологом ничего не видно. — Нарцисса мертва, Драко отрекся от меня. Мне рассказали, что он сейчас на хорошем счету у Лорда и хочет жениться на Астории Гринграсс. Я рад за него. Но он не вспоминает обо мне, мы ни разу с ним не говорили с самой Битвы за Хогвартс!

Гермиона слышит горечь в его голосе и нежно поглаживает по груди.

— Мы есть друг у друга, это делает нас сильнее.

— Кто бы мог подумать, что я буду благодарен за нашу свадьбу, — шепчет Малфой и крепче прижимает Гермиону к себе. Она тает от нежности.

Да, Адаминна была права, она его любит. Но любит ли он ее? Или просто свыкся с мыслью, что она его жена? Что сподвигло Малфоя быть с ней таким чутким и ласковым этой ночью? Благодарность? Одиночество? Вполне возможно, что оба чувства сразу. В любовь Люциуса к грязнокровке как-то не верится. И все же Гермионе хорошо в его объятиях, а о будущем она приучила себя не думать.

С той ночи кардинально меняются отношения Люциуса и Гермионы. Словно спустя два месяца после свадьбы они решили устроить себе медовый месяц. Теперь они по-настоящему становятся супругами. Многозначительные взгляды, ласковые прикосновения, бурные ночи. Гермионе кажется, что это сон. Ведь не может же все это быть с ней и Люциусом Малфоем? Они слишком разные, буквально из разных миров, чтобы быть так увлеченными друг другом!

Сама Гермиона чувствует, что влюбляется. Что этому причина? Красивый, опытный мужчина, который знает, как доставить девушке удовольствие, к тому же умный и интересный собеседник и единственный близкий человек в стане врагов. Этого уже вполне достаточно. Гермиона одинока и напугана, ее тянет к сильному плечу. Раньше ее опорой был Гарри, который знал, куда идти и что делать. Теперь у нее есть только Люциус.

Что заставляет его так к ней относиться — для Гермионы загадка. Однако в его отношении чувствуется забота и неподдельная нежность, нечто среднее между бережным отношением отца к дочери и страстным — мужчины к женщине. Это пленяет и сводит с ума, но не дает ответов на вопросы. Иногда Гермионе кажется, что все это часть тонко продуманного плана. Ее положение при Волан-де-Морте Малфой считает выгодным и ищет способа им воспользоваться. Это даже сложно было бы назвать подлостью. Гермионе хочется верить, что Люциус испытывает к ней что-то, но ей самой эта надежда кажется очень наивной.

Тем временем и дневная жизнь бьет ключом. Снова появляется время помогать Снейпу в лаборатории и заниматься с ним окклюменцией. Волан-де-Морт знает об их уроках и поддерживает их. Зачем ему это — Гермиона судить не берется. Зельеварение теперь приносит настоящее удовольствие. Снейп, словно соскучившись по ней за ее недельное отсутствие, становится более разговорчивым. Порой у них за работой завязываются целые дискуссии, и Гермионе они очень интересны. Профессор — человек необыкновенно умный и начитанный, и она вполне способна оценить его по достоинству.

Помимо этого именно от Снейпа можно узнать то, что творится за стенами имения Малфоев. Оказывается, Хогвартс уже почти восстановлен. Волан-де-Морт намерен открыть школу первого сентября. Вот только отбор для магглорожденных будет намного строже. Большинство магически одаренных детей из семей магглов вообще не получат писем из Хогвартса. Темный Лорд готов принять только самых-самых сильных, обещающих стать большими талантами, а таких вовсе может не найтись. Причем за всеми магглорожденными в школе преподавателей обяжут внимательно следить, при первых же признаках высокомерия или нелояльности им будут стирать память и отправлять назад. Это жестоко, но все-таки гуманнее, чем приглашать несчастных детей в столь недружелюбный к ним мир.

Самая большая проблема у Темного Лорда с преподавательским составом. Директором отправят самого Снейпа. Но у них не хватает преподавателя трансфигурации, так как МакГонагалл погибла, зельеварения, так как Слизнорт скрылся и отказывается идти на контакт, заклинаний, так как Флитвик эмигрировал, травологии, так как профессор Стебль тоже скрывается, ухода за магическими существами, так как Хагрид погиб, и древних рун, так как профессор Бабблинг категорически отказалась сотрудничать и заперлась в своем доме в Годриковой Впадине. Гермиону эти новости угнетают. Столько смертей! Добрый здоровяк Хагрид, ее любимая декан профессор МакГонагалл! Их смерть больно отзывается в сердце. А остальные? Как долго им удастся скрываться от Волан-де-Морта? Все это просто ужасно!

Снейп говорит, что достоверно известно лишь, что Амикус Керроу снова будет преподавать темные искусства в Хогвартсе, как и год назад, а его сестра Алекто — обязательное теперь маггловедение. Вероятно, если не найдут педагога, то Снейпу придется совмещать должность директора с работой преподавателя, но это возможно лишь как временная необходимость, ведь он слишком нужен для дел Темного Лорда и Пожирателей Смерти.

В магической Британии постепенно наводится порядок. Люди возвращаются к привычной жизни. В Косом переулке открылись уже почти все магазины, закрытые на последнем этапе войны. Даже старик Олливандер снова работает. А значит, жизнь продолжается!

В Министерстве Магии тоже все функционирует в прежнем ритме, словно и не было кардинальной смены режима. Министр — Пий Толстоватый — активно рисуется перед публикой и прессой, успокаивая обывателей, хотя на самом деле он ничего не решает. Однако Волан-де-Морт не хочет выходить из тени и становиться официальным лицом. Пост министра накладывает определенные обязательства, а Темный Лорд не приемлет рамок. Он по-прежнему стоит над законом, над властью. Политик, идеолог, ученый… Одни считают его великим спасителем магии, другие — величайшим злодеем, но все признают его незаурядные ум и способности. Однако появляется Волан-де-Морт крайне редко, еще реже делает заявления для прессы. Это окутывает его ореолом таинственности, который только интригует умы.

Гермионе и интересно и страшно все это узнавать. Мир меняется. Та «сказочная страна», которую она знала, за которую боролась, больше никогда не будет прежней. Сердце грызет ностальгия.

Одним из вечеров Гермиона говорит об этом Люциусу, когда лежит в его объятиях.

— Мир меняется. Все, что я знала и любила, уходит в прошлое…

— Но ведь приходит что-то новое, и оно не обязательно плохое. Не будь так предвзята, — философски замечает Люциус. — Для тебя этот новый мир не опасен.

— А вдруг? Я по-прежнему грязнокровка в мире для чистокровных. Что мешает Лорду убить меня в любой момент?

— То же самое, что мешает ему убить любого из нас. Перед Лордом все мы равны, все с одинаковой вероятностью можем быть и осыпаны милостями, и убиты. Не думай об этом слишком часто, от судьбы все равно не уйдешь.

Гермиона понимает, что ей тоже пора стать фаталисткой, иначе можно просто сойти с ума. Но вся ее деятельная натура этому противится. Хочется отвечать за свою жизнь, чувствовать стабильность и двигаться вперед. Сейчас же у Гермионы такое ощущение, словно она стоит на зыбучем песке и с каждым шагом рискует утонуть.

На самом же деле ее положение становится все прочнее и прочнее. Волан-де-Морт больше не держит ее у себя целые дни, но при этом часто зовет для различных дел. Гермиона становится чем-то наподобие его секретарши. Ей не доверяют ничего секретного или опасного, но зато дают много другой работы. Она даже часто присутствует на аудиенциях Пожирателей Смерти у Темного Лорда. Ее просто не считают нужным выгонять.

В один из дней Гермиона, направляясь в библиотеку за книгой для Темного Лорда, проходит через салон, в котором расположилась местная компания. Руквуд, Долохов, Джагсон и Трэверс играют в карты и пьют огневиски. Совсем недавно она вынуждена была прислуживать им, как горничная.

— Смотрите-ка кто идет! — цокает языком Джагсон, самый глупый из всей компании.

Долохов бросает взгляд на Гермиону и тут же утыкается в свои карты. Он еще помнит унижение, когда грязнокровка без палочки смогла побороть его «Империус», а отомстить ей за это не дал сам Волан-де-Морт.

— Ты бы молчал лучше, — сухо замечает Руквуд. — Она теперь при Лорде, ее лучше не трогать.

Гермиона чувствует смесь гордости и отвращения. Трусливые твари не боялись ее, когда она была вынуждена подавать им сигары и подливать огневиски, а теперь, когда Темный Лорд взял ее под свое покровительство, они вдруг резко испугались.

В тот день, уже ближе к вечеру, у нее выдается случай рассказать об этом Снейпу. Тот лишь ухмыляется.

— А чего вы хотели? Ценность этих парней не в мозгах, а в исполнительности. Ну, может, кроме Руквуда, он довольно толковый. Джагсон и Трэвэрс вообще два форменных дебила, но они верные и сильные бойцы, которые в случае надобности могут перейти и в маггловскую рукопашную.

— Вы же говорили, что Темный Лорд собирает таланты!

— Это верно, но не все, кто ему служит, талантливы. Многие его бриллианты мы с вами никогда не увидим. К ним особое отношение. Их не клеймят Меткой и не гоняют вызовом в любое время дня и ночи. Зато они могут больше, чем другие.

— Вы знаете таких?

— Некоторых, но далеко не всех. И это информация не для разглашения. Вы же знаете, Темный Лорд тонкий психолог, он к каждому найдет подход.

Гермиона это знает, это каждый знает. Иначе у него не было бы такой свиты.

— Раньше особо талантливыми занималась Беллатриса, — добавляет Снейп. — Но теперь ее нет. Странно, что милорд сам не прикончил Молли Уизли за убийство верной спутницы.

— Спутницы? — Гермиона не понимает.

— Не стройте из себя невинную дурочку. Беллатриса долгие годы была любовницей Темного Лорда, ходят слухи, что у них есть ребенок. Вот только правды мы никогда не узнаем. К тому же она всегда была самой преданной, почти свихнувшейся от преданности. Без ограничителей в форме совести и страха перед общественным мнением. Белла незаменима.

Гермиона надолго запоминает этот разговор. Значит, Темный Лорд долгие годы жил с одной женщиной, возможно, у них даже есть ребенок. Это делает Волан-де-Морта в ее глазах каким-то более человечным. Тем более что благодаря Кельтской Флейте он теперь выглядит совсем как человек, разве что глаза по-прежнему красные, с вертикальными змеиными зрачками.

Последним толчком для Гермионы к новому восприятию Волан-де-Морта становится еще одно событие. Однажды уже в начале июля на аудиенцию к Темному Лорду заглядывает незнакомый ей волшебник. Чернокожий, с крупными дредами на голове и явным французским акцентом. Встречают его весьма тепло, особенно если сравнивать с приемом мелких сошек. Однако темнокожий маг недоуменно косится на Гермиону.

— Кто это, милорд? Я просил вас о личной аудиенции!

— Не обращай внимания, Жак, она помогает мне с бумагами, — Волан-де-Морт даже чуть приобнимает своего гостя, проводя его к дивану. — Она, конечно, грязнокровка, но очень сильная для своего возраста и довольно умная. Ценный ресурс, чтобы размениваться. Я выдал ее замуж за одного из своих, так что теперь она тоже своя.

Гермиону очень удивляет такая рекомендация. Значит, она ценный ресурс? Темный Лорд считает ее своей? Это ново. И дает надежду, что ее не собираются убивать, по крайней мере в ближайшее время. Но так эту реплику понимает Гермиона, таинственный Жак же сделал совершенно другой вывод.

— Правда, милорд? Вы растите новую Беллу? Но не слишком ли она юна?

— Посмотрим, пока это один из многих вариантов.

Это просто сражает Гермиону. Она один из вариантов на роль новой Беллатрисы? На какую часть ее обязанностей, интересно? Любовницы? Чокнутого палача? Помощницы по важным и секретным поручениям? В любом случае, Гермионе совсем не нравится эта перспектива. Но разве у нее есть выбор? Конечно, выбор есть всегда, в ее случае — подчинение Волан-де-Морту или смерть.

Мысль о судьбе Беллатрисы Лестрейндж не отпускает Гермиону, тем более что сам Волан-де-Морт сказал, что видит в бывшей мисс Грейнджер один из вариантов замены своей бывшей самой фанатичной сподвижницы.

Тем же вечером в голубой спальне Гермиона сидит за трюмо и медленно, осторожно расчесывает гриву волос после мытья. Люциус полулежит в постели, до пояса накрытый одеялом, и читает очередной пухлый том из семейной библиотеки.

— Расскажи мне, пожалуйста, о Беллатрисе Лестрейндж, — просит Гермиона, не поворачивая к мужу головы.

Малфой опускает книгу на одеяло и удивленно смотрит на жену. Вопрос застал его врасплох.

— Откуда такой интерес?

— Просто. Расскажи! Ты же хорошо ее знал?

— Да, довольно хорошо. Она же была моей свояченицей. Хотя общего у нас было мало. Белла на три года старше меня, поэтому вращалась в старшей компании, да и я не люблю настолько эксцентричных и непредсказуемых людей, чтобы стремиться к общению с Беллой и подобными ей.

— А можно поподробнее? — Гермионе не готова сдаться так легко.

— Всю историю жизни хочешь услышать? — криво усмехается Люциус.

— Если можно, — Гермиона поворачивается к нему и делает просящие глазки.

— Эх, и чего это тебя так заинтересовала Белла! — картинно вздыхает. — Я уже сказал, что она была на три года старше меня. К тому же из семьи Блэков. Я понимаю, что ты судишь по Сириусу, но он всегда считался белой вороной. Блэки помешаны на родословной и чистокровности. Малфои, по сравнению с ними, просто магглолюбы. Сигнус, отец Беллы, был сумасшедшим в этом вопросе. Генеалогия волшебных семейств его завораживала. Он сам составлял уточненные фамильные древа, искал историю далеких предков. В общем, увлеченный историей семьи поборник чистокровности. И дочерей он воспитывал соответственно. В Андромеде это в итоге вызвало протест, в Цисси — равнодушие, а в Белле — фанатичную поддержку. Чистокровных волшебников немного, все друг другу родственники и все общаются между собой, поэтому я с детства знал Беллатрису. Яркая, энергичная, очень умная. Такой я ее помню с самого начала. Она выступала заводилой во всех детских компаниях.

Люциус переводит дух и окончательно откладывает книгу. Гермиона уже закончила с волосами, и теперь просто сидит на табурете перед трюмо, и в упор смотрит на мужа.

— Белла хорошо училась в школе, была старостой. Всегда в центре внимания, всегда море поклонников. Гордость для родителей. У нее вырисовывалось большое будущее. Насколько мне известно, на шестом курсе Белла познакомилась с Темным Лордом. Понятия не имею, кто их свел, возможно, кто-то бывавший и у Блэков, и у Повелителя. А может и сам Сигнус. Белла была просто очарована. Она быстро вошла в доверие и стала выполнять ответственные поручения. Темный Лорд коллекционирует талантливых людей, а Белла, несомненно, была очень талантлива. Она с самого начала стала одной из самых приближенных к нему людей, одна из очень немногих женщин, удостоенных Метки. Насколько мне известно, Белла сразу же влюбилась в Лорда и отдалась ему со всей пылкостью своей натуры. Они оставались любовниками до самой ее смерти. Может, у нее даже был ребенок от него. Об этом ходят упорные слухи, но я в них не верю. Если б ребенок был, Лорд не стал бы его скрывать. Понятия не имею, почему Повелитель не женился на Беллатрисе, видимо, хотел защитить ее от повышенного внимания. Так или иначе, почти сразу после школы Белла вышла замуж за Родольфуса Лестрейнджа, однокашника и одного из самых первых сподвижников Темного Лорда. Не знаю, были ли они близки, но детей в этом браке точно не было.

— С нашей стороны Беллатриса казалась сумасшедшей… — осторожно замечает Гермиона.

— С нашей тоже. Ей сносило крышу от любви к Лорду, от страха за него, от собственной буйной натуры. Много там наслоилось. Тем более все эти темномагические эксперименты оставили на ней свой отпечаток. Она проводила их намного меньше, чем Лорд, но все-таки в стороне не оставалась. Белла была совершенно непредсказуема.

Гермиона вздыхает и опускает глаза.

— Иди ко мне, — зовет Люциус, и она перебирается со своего табурета в его объятия на кровати. — Скажи, почему ты вдруг заинтересовалась Беллатрисой?

Гермиона утыкается лицом ему в плечо и глухо рассказывает о произошедшем сегодня в кабинете Волан-де-Морта. Она не знает, что это за Жак, и Малфой не знает. Но главное и так ясно. Она одна из кандидатур на замену погибшей Беллатрисы.

Люциус напрягается от этой новости. Он явно недоволен.

— Слушай, если Лорд предложит тебе более тесное сотрудничество, это будет хорошим шансом. Не отказывай ему. Ты теперь с нами, помощь ему лишь поможет тебе. Но… если ты станешь любовницей Лорда, мне будет неприятно.

Малфой стушевывается, но Гермиона его понимает. Чтобы успокоить мужа, она нежно целует его в грудь.

— Не волнуйся. Он сам захотел, чтобы я стала твоей женой. Я не нужна ему как женщина, только как мозги. Я не уверена, что готова сотрудничать, но в том, что я никогда не окажусь в его постели, можешь быть уверен. Да и в других сферах… где мне заменить Беллатрису!

— Ты себя недооцениваешь. Да и Лорда тоже. Он точно знает, чего ждать от людей, поэтому если чего-то от тебя захочет, то прежде научит справляться с подобными задачами. У тебя все получится!

Гермиона по-прежнему не уверена, хочет ли справляться. Ведь это предательство ее друзей! Но эти друзья мертвы! Разве будет предательством по отношению к мертвым выжить и устроиться в новом послевоенном мире? Эта дилемма чисто морального плана не дает Гермионе покоя, но никто из ее нынешнего круга не может помочь ей с ним. Бывают такие вопросы между человеком и его совестью, которые никто со стороны не может и не имеет права решать.

А вот неясность с заменой Беллатрисы на Гермиону разрешается довольно быстро. Уж спустя пару дней Волан-де-Морт снова зовет ее к себе, только теперь помимо поручения ей бумажной работы он начинает ее учить. Сначала это кажется неправильным — учиться у величайшего темного мага нашего времени, но постепенно любознательность в Гермионе побеждает голос запутанной морали.

Она с интересом погружается в мир истории магии, которую так поверхностно и сухо рассказывал в Хогвартсе профессор Бинс, и темных искусств. Оказывается, что среди темной магии далеко не одни проклятия, там же много и других вещей, которые вполне можно использовать, не идя на компромисс с собственной совестью.

Волан-де-Морт дает ей книги для прочтения, которые открывают Гермионе такие вопросы, которыми она раньше и не подумала бы задаться. Глотая страницу за страницей, она начинает иначе смотреть на те идеи, которые пропагандирует Темный Лорд. Погружение в тайны родовой магии, магии артефактов, магии, завязанной на жертве крови, дает новый взгляд на прежние вещи. Чистокровные действительно сильнее, а браки с магглами разбавляют магическую силу в крови. Проблема не в том, что магглорожденные второго сорта, они просто не знают много того, что с рождения знают дети волшебников и чему невозможно научить, только впитать с молоком матери. А древние рода дают своим отпрыскам еще и преимущества, которые волшебники накапливали и формировали годами! Такого подарка никогда не получить ребенку магглов, пусть и обладающему волшебными способностями. Это несправедливо, но это так. Причем об этом пишет огромное количество авторов, в том числе и те, чьи имена Гермионе хорошо известны по школьной программе, только в связи с другими вопросами.

Помимо чтения Волан-де-Морт дает Гермионе и практические занятия. Он учит ее разным заклинаниям, защитным и боевым, взаимодействию с разными магическими существами и растениями, усилению собственных способностей и навыков. Гермиона впитывает все как губка. Ее впервые учат индивидуально, если не считать занятий окклюменцией со Снейпом, и впервые ей кажется, что темп обучения соответствует ее способностям, а не замедлен.

Гермиона стремится к все большим знаниям. Она уже не боится Волан-де-Морта, она восторгается тем, каким количеством информации он обладает. Ей кажется, что ни один профессор Хогвартса столько не знает. Сейчас она видит Волан-де-Морта как ученого, и эта его ипостась ей нравится. Она притягательна, потому что так же пытлива и жаждет знаний, как и сама Гермиона. В таком образе она понимает Темного Лорда.

И они срабатываются, что-то подолгу обсуждают, даже спорят. Причем Волан-де-Морт всегда говорит тихо, мягко и вкрадчиво, а Гермиона горячится, бегает по комнате, размахивает руками. Ее энергия требует выхода. Ей хочется активной деятельности, и она вполне разворачивает ее, помогая Снейпу с зельями, Темному Лорду с бумагами, да еще и постоянно чему-то учась. Гермиона сама не отдает себе отчета, что становится похожа на молодую Беллатрису Блэк. Вот только без заскока по части чистокровности и без склонности к кровожадности.

Гермиона не видит в себе этого зарождающегося сходства, зато его видят Волан-де-Морт и Люциус Малфой…

— Я дочитала Вульфрика Седого, — гордо заявляет Гермиона, входя как-то в кабинет Темного Лорда. — Кого вы посоветуете почитать мне еще?

— Почитай Эрика Уосфайна, его трактат «О магии викингов», это тебе будет интересно, — Волан-де-Морт отрывается от своих расчетов и смотрит на Гермиону.

Она краснеет под его внимательным взглядом, но ее глаза горят восторгом новых открытий. Она обнимает дочитанную книгу, крепко прижимая ее к груди, и готова бежать за новой.

— Знаешь, у меня никогда не было такой способной ученицы, — улыбается Волан-де-Морт. Он теперь выглядит как приятный пятидесятилетний мужчина с тонкими губами и очень выразительной мимикой. Картину портят только красные глаза с вертикальными зрачками.

— Спасибо, милорд, — Гермиона краснеет еще больше.

— Ты очень способная девушка, я рад, что оставил тебя в живых. От тебя можно ждать великих свершений. Может быть, мне стоит бояться твоего возрастающего могущества? — он театрально хмурится, но глаза смеются.

— Конечно, нет, милорд, — испуганно отшатывается Гермиона.

— Да не пугайся ты так! Тебе ничего не грозит. Я не разбрасываюсь талантливыми людьми! К тому же ты первая ученица, которая сможет постепенно освоить все, что я знаю, у тебя хватит на это способностей. Когда соберусь умирать, раскрою тебе все секреты, ведь эти олухи все равно ничего не поймут, — Волан-де-Морт усмехается. Гермиона понимает, что это лишь фарс, ей не доверяют настолько, чтобы раскрыть все секреты. Да и не соберется Темный Лорд умирать, не зря он всегда стремится к вечной жизни.

— Спасибо за доверие, милорд, — все же выдавливает она.

— Эх, родись ты чистокровной, каких высот могла бы достичь! И почему судьба бывает так насмешлива! — и Волан-де-Морт снова опускает глаза в бумаги, давая понять, что аудиенция закончена.

Гермиона с поклоном выходит и еще долго пытается понять, что это было. Настоящая похвала и искреннее расположение или скрытая угроза и предостережение? Чего на самом деле хотел от нее Темный Лорд. Посоветоваться можно только со Снейпом, он единственный понимает тонкие расчеты Волан-де-Морта в его идеально выверенной игре. Люциус не настолько хорошо разбирается в людях. Вот только вряд ли Снейп когда-нибудь удостаивался чего-то подобного, видел их Повелителя таким, чтобы судить с должным основанием.

И опять Гермиона одна. Она запуталась, но распутать паутину, сплетенную вокруг нее Волан-де-Мортом, под силу лишь ей одной. Слишком хитрый игрок двигает ее по невидимой шахматной доске, чтобы можно было полагаться в этом вопросе на чужие суждения. Все так сложно… Вот бы кто-нибудь объяснил Гермионе, по каким правилам ведется эта игра! Но никто и никогда ей этого не расскажет просто потому, что никто не знает полностью этих правил, разве что кроме самого Волан-де-Морта и покойного Дамблдора. Вот с кем хорошо было бы поговорить! С Дамблдором! Но как это устроить? И Гермиона решает, что в этом деле можно посоветоваться только с одним человеком, точнее даже не с человеком, а с портретом Адаминны Малфой. Вот только поймать постоянно перемещающуюся свекровь довольно трудно. Но поставив себе цель, Гермиона всегда ее достигает.

Только спустя неделю Гермионе наконец удается поймать Адаминну Малфой на ее собственном портрете в библиотеке.

— Добрый вечер, миссис Малфой. Могу я с вами поговорить? — спрашивает она вежливо.

Свекровь, казавшаяся до этого спящей, открывает глаза и смотрит на невестку сверху вниз с портрета. Здесь, в своей собственной раме, она выглядит гордой и величавой, как царица. Гермиона даже немного робеет.

— Говорите, миссис Малфой, — покровительственно улыбается Адаминна.

— Я хотела понять… спросить вас… о правилах этого общества, в котором я оказалась…

И Гермиона, путаясь и сбиваясь, рассказывает Адаминне о том, что ею планируют заменить Беллатрису Лестрейндж, и о похвале Волан-де-Морта. Покойная хозяйка имения внимательно слушает, чуть прикрыв глаза. Когда Гермиона замолкает, Адаминна еще пару минут молча обдумывает ее слова.

— Я думаю, что это вполне похоже на правду. Том всегда был падок на ярких, умных женщин. Он вообще любит коллекционировать талантливых людей, но такие, как Белла — его особая слабость. Такие, как Белла или вы, потому что сейчас вы очень похожи на нее в молодости. Столь же энергичная, упорная, жадная до знаний. Даже внешне есть что-то общее, только она была черноволосой и бледной, вы в этом плане выглядите менее аристократично, уж простите. И все-таки что-то общее есть, хотя бы огонь в глазах.

Гермиону бросает в дрожь. Сравнение с Беллатрисой для нее совершенно не лестно. Оно пугает. Неужели ей суждено тоже стать сумасшедшей? Кровожадным маньяком?

— Вы добрее Беллы, — словно отвечает на ее мысли Адаминна. — В вас больше чуткости и такта. Белла брала напором, вы же ищете подход к конкретному человеку. Том уже не молод, неуемная энергия Беллы могла ему надоесть, а ваша чуткость имеет все шансы скрасить его старость.

— Вы думаете, Темный Лорд хочет, чтобы я стала его любовницей? — ужасается Гермиона. Ей противно от одной этой мысли.

— Вряд ли, дорогая. Ему сейчас семьдесят два года. Он пережил столько магических влияний, что вряд ли сейчас на что-то способен как мужчина. Но ему было бы приятно иметь красивую девочку рядом, которая подаст чаю, не дожидаясь просьбы, или разомнет затекшие плечи. Влиятельные старики это любят. Не отказывайте ему, если он предложит. Это ваш шанс занять одно из первых мест в обществе. При вашем понимании людей вы будете иметь огромное влияние на таком месте. Это сделает вас почти всемогущей!

— Но ведь я предаю все свои идеалы, память о своих друзьях…

— Вы слишком много думаете о морали. Мораль не накормит вас в голодное время, не согреет в стужу. Мир изменился, и вам надо привыкать к нему. Теперь власть — это Том. Вы можете оказаться рядом с ним. Ваши друзья мертвы, ваша жертва не поднимет их из могил. Так зачем жертвовать собой?

— Но это мир для чистокровных, мир, где пытают…

— Однако вы заняли теплое местечко в этом мире для чистокровных, что мешает выдвинуться другим грязнокровкам? Пытают, говорите? Но ведь не вас! А какое вам дело до других? Думайте о себе, потому что больше никто о вас думать не будет. Вкладывать в себя — это самое выгодное вложение, которое можно сделать.

Гермиона задумывается. Эта мораль ей по-прежнему совсем не нравится. Но разве есть у нее выбор?

— Миссис Малфой, а вы можете устроить мне встречу с профессором Дамблдором?

— Я могу попробовать, — уклончиво отвечает Адаминна, и по ее лицу видно, что она недовольна. — Но зачем вам это?

— Я была бы очень вам благодарна, если бы вы помогли мне с этим, — отвечает Гермиона, не желая объяснять, что только мнение профессора Дамблдора о морали считает авторитетным. Если бы Дамблдор мог подсказать ей, как вести себя в сложившейся ситуации! Насколько проще стала бы ее жизнь!

— Я попробую, — недовольно передергивает плечами Адаминна и закрывает глаза. Аудиенция закончена, и обе остались недовольны друг другом.

Гермиона идет к себе. Разговор со свекровью, на который она возлагала столько надежд, ничего не прояснил. Как себя вести? Что делать? И все-таки, может удастся поговорить с Дамблдором? Но это было бы слишком большим везением.

Однако на следующий день происходит событие, которое переворачивает мир Гермионы с ног на голову. А ведь ничего не предвещало беды, она просто шла в кабинет к Темному Лорду…

В салоне собралось обычное для имения Малфоев общество, попивающее огневиски и играющее в карты. Гермиона замирает у двери, собираясь с духом, чтобы пройти мимо них. Один вид Долохова до сих пор заставляет кожу покрываться мурашками. И тут…

— Не слышал, Крэбб уже поправился после встречи с Уизли? — это голос Трэверса.

— Идет на поправку, — недовольный голос Долохова. — Но медленно. Черт знает, сколько заклинаний одновременно в него попало!

— Сколько их было? — теперь голос Джагсона.

— Семеро. Против троих наших. Трусы! Отлавливают нас поодиночке и малыми группами! Жду не дождусь, когда Повелитель пошлет нас зачистить их логово!

— А почему он не посылает? — опять Джагсон.

— Потому что пока не видит в этом надобности, — открывает рот Руквуд. — Думаешь, Повелитель глупее тебя? — в вопросе звучит угроза.

— Нет-нет, — стушевывается и затихает Джагсон.

— Я не знаю, что думает по этому поводу Повелитель, — пылко начинает Долохов. — Но как по мне, их давно пора проучить! Этот Уизли совсем зазнался! Его почти прикончили в Битве за Хогвартс, но эта живучая гадина выкарабкалась и теперь жалит!

— Он мстит за Поттера, это ясно, — совершенно спокойно отвечает Руквуд.

— А за Крэбба кто отомстит? — Гермиона не видит глазами, но отчетливо представляет, как багровеет и брызжет слюной Долохов

— А вы не думаете, что они ищут способ освободить нашу миссис Малфой? Но сил не хватает, поэтому они убирают наших по одному-двое, чтоб потом безопасно проникнуть сюда. Они же уже пытались, только тогда мы убили двоих и взяли Долгопупса. Теперь они действуют умнее, — кто это говорит, Гермиона не знает, но это и не важно. Свалившаяся на голову информация придавливает к полу и сжимает грудь, мешая дышать.

— Ты оправдываешь их? — бесится Долохов.

— Нет, — все тот же незнакомый голос. — Просто понимаю, а не иду на поводу у эмоций. И опусти палочку, я не собираюсь тут с тобой дуэль устраивать. Темный Лорд не одобрит.

— Антонин, успокойся, — голос Руквуда. — Я понимаю, как ты хочешь добраться до этой курицы Уизли, отомстить ей за Беллу. Но не горячись, рано или поздно Лорд отдаст такой приказ.

— А вдруг они вербуют сторонников? — уже спокойнее замечает Долохов.

— Откуда? Все запуганы, носа из домов не кажут. Все неблагонадежные бегут из Британии, как крысы с тонущего корабля. Успокойся. И это гнездо грязнокровок и предателей крови мы скоро раздавим.

Слышится звон стаканов. Видимо, Пожиратели восприняли последнее предложение Руквуда как тост.

Гермиона медленно, стараясь не производить шума, уходит от салона. К Волан-де-Морту она шла по собственной инициативе, а значит, может сходить и завтра. А сегодня в голове слишком много мыслей. Не до окклюменции тут.

Значит, кто-то из Ордена Феникса жив? Кто из ее друзей? Судя по словам Пожирателей Смерти, точно жива Молли Уизли. И кто-то еще. Рон? Этого просто не может быть! Но значит… значит, помогая здесь Снейпу и Темному Лорду, она предает не только мертвых друзей, но и живых!

Гермиона входит в голубую спальню и рушится на кровать. Ее душат слезы. Существует сопротивление власти Волан-де-Морта! Ее пытались освободить, и двое погибли! Невилл пережил весь ужас плена и умер ради ее спасения! Это просто не укладывается в голове. Сердце рвется от переполняющих чувств. Как же стыдно, что она даже не попыталась узнать о судьбе фениксовцев, даже тогда не попыталась, когда Темный Лорд показал ей еще живого Невилла!

Слезы кончились, Гермиона лежит и смотрит в полог кровати. Уже темно, но она не зажигает свеч. Душа разрывается на части от гложущего чувства вины. Входит Люциус, он выглядит усталым. Сразу снимает мантию и бросает ее на банкетку в ногах кровати. Потом он замечает в темноте жену.

— Гермиона? Ты спишь?

Она мотает головой, не заботясь о том, различит он это движение без освещения или нет. Говорить нет сил. Малфой вынимает из трости, которой снова начал пользоваться, свою новую палочку.

— Люмос.

Гермиона понимает, что он видит ее в одежде распростертую на их кровати, растрепанную, заплаканную, бледную.

— Что случилось? — Люциус привычным движением снимает с волос заколку и бросает ее на трюмо. — У тебя такой вид, словно кто-то умер.

Гермиона молчит, но снова начинает всхлипывать.

— Мы с тобой два месяца женаты, а я уже не помню, который раз имею дело с твоей истерикой. Так совершенно не годится, понимаешь это? — спокойно спрашивает Малфой.

Он грациозно движется по комнате, зажигая свечи. Потом задергивает тяжелые шторы на окнах, которые отзываются неясным шепотом. Конечно, все это можно сделать с помощью магии, но он уже привык действовать сам.

— Госпожа ужасно выглядит, — ворчливо жалуется зеркало над трюмо.

— Видишь, даже зеркало понимает, что тебе надо лучше следить за собой, — пеняет Гермионе Люциус.

Она вздрагивает. Как можно думать о внешнем виде, когда узнаешь ТАКОЕ? Что за бесчувственность?

— Я узнала, что некоторые мои друзья живы. Что трое из них умерли, пытаясь освободить меня отсюда, — с трудом выговаривает Гермиона.

— Да, слышал что-то подобное. Кажется, Рональд Уизли с компанией вчера чуть не убил старика Крэбба, — тоном светской беседы отмечает Малфой.

— Почему ты мне не сказал об этом? — от ужаса, что ей врал даже Люциус, которому она уже привыкла доверять, Гермиона резко садится на кровати. Она чуть ли не задыхается от гнева.

— Зачем? Ты и так ведешь себя, словно подросток с гормональным сбоем, а от подобных новостей и вовсе впадаешь в истерику. Зачем мне такие проблемы? Это все равно ничего не изменит!

— Что значит не изменит? Теперь я знаю, что есть люди, которым я не безразлична! Рон жив! Я должна сбежать к ним! Должна быть с ними! С Роном!

К своему счастью, Гермиона не видит исказившегося от гнева лица Малфоя, уже через минуту он справляется со своими чувствами.

— Думаешь, твой драгоценный Уизли тебя примет? Ты теперь миссис Малфой, не забывай об этом. Теперь ты чужая для них. Они никогда не поверят, что Темный Лорд выдал тебя замуж насильно, будут считать предательницей. Хочешь этого? Здесь у тебя есть положение, ты имеешь все! А там тебя будут постоянно попрекать союзом со мной! Ты не была здесь обычной пленницей, и ты помогала нам. Кто из благородных фениксовцев тебе это простит?

— Я объясню! Я вымолю прощение! Я поступила с ними подло, но лучше пусть они меня убьют, я это заслужила, чем я буду продолжать предавать их каждый день!

— Что ты можешь без волшебной палочки? Бежать? Как далеко ты уйдешь пешком? Знаешь, где это сопротивление скрывается? Героиня нашлась! Школьница, ребенок, а туда же! Все лезешь на рожон! Ну, беги! Чего же ты стоишь!

Гермиона чувствует его правоту. Она не знает, куда идти, не может трансгрессировать без палочки. Если она уйдет сейчас, ее тут же найдут, и тогда Волан-де-Морт точно убьет ее, несмотря на все заработанное положение. Что же ей делать?

— Неблагодарная! Тёмный Лорд приблизил тебя, а ты все ищешь способ предать его! Вот где предательство! Тебя приняли, пригрели, хотя ты была из вражеского лагеря! И как ты теперь платишь! — голос Люциуса сочится ядом.

Гермиона не в состоянии это воспринимать. Она никак не может понять, что теперь ее союзники — Пожиратели Смерти, что с ними ее ждет больше, что ее лояльность давно обернулась другой стороной.

— Сопротивление обречено. Их слишком мало, они слишком слабы, чтобы что-то сделать. Хочешь погибнуть вместе с ними? Вперед! Но не смей утягивать меня за собой.

Люциус разворачивается и выходит из спальни. Дверь за ним захлопывается с громким стуком. Гермиона понимает, что сильно его разозлила, но сейчас ей все равно. Она настолько погружена в собственные терзания, что чужие воспринимать просто не способна. Как же ей сейчас нужно, чтобы Адаминна организовала встречу с Дамблдором! Это последняя надежда распутать слишком запутавшийся узел Гермиониных предательств.

Люциус возвращается под утро в стельку пьяный и прямо в одежде рушится на кровать. Гермиона только недавно смогла задремать. Его приход будит ее. Она встает, раздевает его, укладывает. Даже берет его палочку и произносит очищающее заклинание. Оружие, выбравшее ее мужа, неожиданно ласково греет ладонь, словно признает и Гермиону тоже, но сейчас она над такими вещами не задумывается.

И как Малфой мог просто уйти и напиться, когда ей так нужна была поддержка? Все-таки он эгоист, который может думать только о себе. В нем нет чувств, нет сострадания! Жестокий, самовлюбленный человек. И все же Гермиона не может его ненавидеть. Что-то в сердце мешает? Видимо, ее собственные чувства к Малфою искренни, и так просто от них избавиться не удастся.

И все-таки Гермиона считает себя обязанной найти способ сбежать и добраться до сопротивления. И если понадобится выкрасть палочку Люциуса, она это сделает. Вот только сначала надо прийти в себя и собраться с мыслями.

Когда Гермиона просыпается, Люциуса уже нет в спальне. И куда, позвольте спросить, его унесло в такую рань? Тем более после пьяной ночи! Конечно, чистокровный маг с волшебной палочкой вполне в состоянии снять собственное похмелье, но все же… Гермионе хотелось бы услышать объяснение его вчерашней грубости и появлению под утро в непотребном виде. Однако ее оставили ни с чем. Малфой явно не желает объясняться.

Сама Гермиона тоже выглядит совсем неважно после вчерашней истерики. Сегодня она уже спокойнее смотрит на ситуацию. Да, кто-то из ее друзей жив и сопротивляется власти Волан-де-Морта. Да, она хочет к ним присоединиться. Но пороть горячку не стоит, это может быть слишком опасно. Надо сначала все обдумать, а уж потом кидаться в омут с головой.

Зеркало над трюмо уже привычно ворчит о «вороньем гнезде» на голове, синяках под глазами и прочих несовершенствах Гермиониной внешности. Конечно, старинному предмету мебели лучше известны все нюансы аристократической красоты, но уж очень хочется запустить в него домашней туфлей, чтобы замолчало.

В тот момент, когда Гермиона уже заканчивает завязывать узел на голове, на картине, изображающей туман над оврагом, появляется Адаминна Малфой. Выглядит она крайне недовольной, значит, все еще сердится.

— Доброе утро, миссис Малфой, — голос свекрови звучит сухо и строго официально. Гермиона оборачивается к ней от зеркала и широко улыбается. Ей хочется показать Адаминне, что обижаться не на что, и они по-прежнему могут быть союзницами. — По вашему поручению, я нашла способ связаться с портретом профессора Дамблдора. Он отказался от свидания с вами.

Улыбка на лице Гермионы гаснет. Это очень печальная новость. Совет бывшего директора Хогвартса сейчас пришелся бы как нельзя кстати. К тому же портрет Дамблдора может что-то знать о сопротивлении и о том, как его искать. Он мог бы рассказать об этом Гермионе или хотя бы просто успокоить ее совесть. Однако если профессор не хочет, то заставить его невозможно никакими методами.

— Спасибо за старания, миссис Малфой. Очень жаль, что профессор Дамблдор не согласился на встречу, — ответ получается достаточно вежливым, ведь свекровь не виновата в заморочках бывшего директора.

Адаминна кивает и удаляется, не удостоив Гермиону больше ни словом. Видимо, ее обида сильнее, чем это показалось на первый взгляд. Нужно помириться с покойной миссис Малфой, как только выдастся удобный случай.

Идти к Волан-де-Морту и говорить с ним сейчас, когда голова занята мыслями о сопротивленцах, — неразумно. Поэтому Гермиона решает сначала заняться бумагами, оттягивая тем самым аудиенцию у Темного Лорда.

Завтрак ей подает Диди прямо в маленьком салоне рядом с голубой спальней. Эта комната могла бы служить приемной для гостей, которые останавливались в этих покоях. Маленький домовик задумчив и тих, что удивляет Гермиону. Ведь обычно эльф не упускает случая поговорить.

— Что нового слышно в имении? — спрашивает она, кладя в рот первую ложку овсянки.

— Ничего, госпожа, — трясет ушами Диди. — Большинство гостей отправились на задание, в доме тихо. Темный Лорд тоже отбыл с утра.

— А где господин Люциус? — спрашивает Гермиона, сама не зная, зачем ей эта информация, ведь первая мириться к мужу она не пойдет.

— Господин Люциус отбыл в Гринготтс, госпожа, — снова кланяется домовик. Отучить его от этой привычки Гермионе не под силу.

Значит, Люциус не от нее сбежал, а отправился разбираться с финансовыми вопросами. Интересно, насколько дорого ему обходится содержание в имении Волан-де-Морта и Пожирателей Смерти? И насколько на самом деле богаты Малфои? Ведь теперь Гермиона тоже имеет право хотя бы на часть этих денег, как член семьи. Ей впервые приходит в голову, что, став женой Люциуса, она одновременно стала и очень богатой.

Гермиона никогда не была совершенно равнодушна к деньгам. Таких людей очень мало, и все они страдают некоторой долей наивности. Деньги делают жизнь проще, комфортнее и интереснее — этого нельзя не признать. Однако жадной Гермиона тоже не является. Малфоевские миллионы галеонов ее никогда не прельщали. Но вот теперь они стали ее реальностью.

Закончив завтрак, Гермиона, как и собиралась, отправляется в библиотеку. Волан-де-Морт взялся за написание идеологически правильных воспоминаний о двух Магических войнах. Историю пишут победители, и главный из победителей нашел время на это нелегкое дело. Темный Лорд умеет произносить речи, после которых все слушавшие готовы ринуться в бой за его идеалы, но книга — это другое. Поэтому править, переписывать начисто, снова править и снова переписывать приходится по нескольку раз. И перепиской занимается, разумеется, Гермиона, как секретарь Волан-де-Морта.

Она заканчивает второй свиток, когда в библиотеку входит Антонин Долохов. Все внутри сразу сжимается, слишком свежа память о его издевках, сальных шуточках, «Империусе». Долохов как неприрученный хищник, ему в голову может взбрести все что угодно.

В первое мгновение кажется, что Пожиратель Смерти не ожидал увидеть в библиотеке Гермиону, однако через пару мгновений он приходит к какому-то решению. Глаза щурятся, губы собираются в тонкую полоску, на лбу собирается задумчивая складочка.

Долохов уверенным шагом направляется к Гермионе, а она сжимается на своем стуле, не зная, что предпринять и кого позвать на помощь. Ведь у нее даже нет волшебной палочки!

— Наконец-то мы с тобой вдвоем, грязнокровка! — почти сладко цедит Долохов, и от этого становится совсем жутко. — Я так долго ждал момента, когда мы встретимся один на один, и я смогу с тобой расквитаться!

Радость Антонина просачивается сквозь плотную маску бесстрастности. Гермиону бьет дрожь.

— Хотите доказать свою силу за счет слабой? — пытается она парировать.

— Я не хочу доказывать силу, в ней никто не сомневается. Я хочу проучить тебя, — Долохов гаденько улыбается. Его волшебная палочка пляшет у него между пальцами.

Гермиона чувствует, как по виску катится капля пота. В библиотеку заходят очень редко, поэтому спасти ее может только чудо.

Долохов приближается, нависает над Гермионой, так что она чувствует запах его тела. Ее мутит. Чувство собственной беспомощности накрывает волнами. «Кто-нибудь! Помогите!» — бьется в голове.

— Оглохни, — Долохов обводит палочкой библиотеку, отгораживая ее от остального мира. Теперь на крик Гермионы никто не придет, даже если найдется желающий ее спасти. — Начнем мы с простого, — голос Антонина звучит мечтательно. — Круцио!

Кажется, что кто-то дробит кости, выкручивает суставы, пускает по венам раскаленный металл. С диким криком боли Гермиона падает со стула прямо под ноги улыбающемуся Долохову. Хочется выцарапать боль из-под кожи, но это невозможно. Расцарапывая собственное тело, делаешь еще больнее.

Боль прекращается так же неожиданно, как и началась. Гермиона лежит на паркетном полу вся красная и не может подняться. Дышит тяжело. Долохов произносит еще какое-то заклинание, которое она не слышит за стуком собственной крови в ушах. По телу ползут жуткие полосы, как от кнута. Ощущения такие, словно их выжигают. Гермиона бьется и кричит, но Долохов безжалостен.

— Прекратить! — и боль тут же отступает.

Широкими шагами по библиотеке идет Темный Лорд, и черная мантия развивается у него за спиной. Теперь он больше не похож на жуткое земноводное, наоборот, приятный мужчина лет пятидесяти с виду, только с красными радужками и вертикальными зрачками.

Долохов подобострастно кланяется. Теперь его очередь дрожать. Гермиона пытается отдышаться и сесть. На ее коже остались жуткие рубцы там, где прошло заклинание мучителя. Она и раньше не считалась красавицей, а теперь ее тело изуродовано.

— Я отдавал приказ пытать миссис Малфой? — холодно спрашивает Волан-де-Морт, направляя на Долохова узловатую Бузинную палочку. Его голос больше не похож на шипение змеи, но от этого звучит не менее зловеще.

— Нет, милорд, — Антонин склоняется еще ниже. Гермиона находит в себе силы сесть на полу.

— Тогда почему ты это делал?

Долохов молчит. Ему нечего сказать. Ведь Темный Лорд наказал его за наложенный на Гермиону «Империус».

— Никогда не думал, что ты не понимаешь с первого раза. Я разочарован, Антонин. Круцио!

И теперь уже сам Пожиратель Смерти падает и корчится на паркете с криком, разрывающим глотку. Гермионе становится жутко. Сразу вспоминается, как Волан-де-Морт пытал Люциуса. Тот чуть не погиб. И сейчас в ее сердце просыпается жалость, хотя сам Долохов пожалеть ее явно не способен.

— Прошу, не надо! Он понял! — выкрикивает она голосом, охрипшим от воплей.

Волан-де-Морт переводит на нее красный взгляд. Всего мгновение на его лице читается недоумение, а потом он опускает палочку. Антонин замирает.

— Убирайся отсюда. И помни, что сегодня от долгой и медленной пытки тебя спасла миссис Малфой, которую ты хотел убить.

Темный Лорд знает, что эти слова еще долго будут жечь Долохова, отравлять его ненавистью, потому что мотивов поступка Гермионы он не способен понять.

Долохов с трудом встает и выходит из библиотеки. Ему тяжело двигаться, но оставаться рядом с Темным Лордом после того, как тот его отпустил, немыслимо. Когда за ним закрывается дверь, Волан-де-Морт снова переводит взгляд на так и сидящую на полу Гермиону. На его лице нет гнева, только интерес. Он словно впервые видит в своей помощнице качества, которые раньше не замечал, которые не способен понять, но, как ни странно, способен оценить.

— Почему ты попросила меня его отпустить? — Волан-де-Морт опускается на корточки и протягивает Гермионе руку. Та не сразу понимает, чего от нее хотят, но когда протягивает свою, кожи касается кончик Бузинной палочки. Теплая волна магии прокатывается по всему ее телу, и рубцы от заклинания постепенно начинают исчезать.

— Я не хочу, чтобы кого-то пытали, — признается Гермиона. — Это ужасно. Никто этого не заслуживает.

— Но ведь Долохов хотел пытать тебя!

— Платить злом за зло — только умножать зло, — смущенно улыбается Гермиона, на время забывая, что говорит с «величайшим злодеем современности».

— Доброта слишком беззащитна, чтобы долго жить, — вздыхает Волан-де-Морт. Он заканчивает лечение и садится на стул, с которого совсем недавно упала Гермиона. — Добротой не достичь величия, вершин власти. Добротой пользуются другие, более сильные, поэтому она слаба.

— Вы правы, но я не могу иначе, — вздыхает Гермиона. Она вспоминает Дамблдора, который своего авторитета достиг именно через доброту и любовь. Однако спорить с Волан-де-Мортом слишком опасно, и потому лучше не приводить этого аргумента. Но окклюменция Гермионы еще не достаточно отработана, поэтому Темный Лорд видит ее мысли и усмехается.

— Ты можешь спорить со мной, когда мы одни. Я позволяю. Ведь ты моя ученица, если ты не будешь спорить, я не смогу объяснить тебе некоторые вещи, научить тебя. Это будет большая потеря для нас обоих, — он делает многозначительную паузу и только потом продолжает. А Гермиона все еще сидит на полу, смотрит на него снизу вверх и не понимает, куда делся «величайший злодей современности». — Что касается Дамблдора, то доброта и любовь были лишь прикрытием. Он говорил о них, но что он делал? Они с Гриндевальдом совершали такие эксперименты с магией, на которые даже я решился лишь совсем недавно. Он был тонким манипулятором. Вспомни, что за его идеи погибло не меньше народа, чем за мои.

— Они умирали добровольно, — осмеливается сказать Гермиона.

— Пожиратели Смерти тоже никогда не действуют под «Империусом», они так же верят в меня, как фениксовцы верили в Дамблдора. Ты читала книги, ты сама теперь понимаешь, что мои принципы основаны не на пустом месте. Можешь обдумать сама. Мы с Дамблдором стоили друг друга. Он был умелым противником. Вот только менее честным, потому что прикрывался красивыми словами о любви и доброте.

— Хотите сказать, что Дамблдор лгал нам? — Гермиона шокирована этой мыслью.

— Я приведу тебе только самый показательный пример. Гарри Поттер. Почему Дамблдор раз за разом втравливал школьника в смертельно опасную схватку со мной, зная, что рано или поздно я должен буду его убить? Неужели святоша Альбус не мог защитить сироту, а не отправлять его на смерть раз за разом? Ведь юный Поттер мог оказаться куда менее изобретательным. Но Дамблдор растил героя, символ, ничуть не думая о чувствах мальчика, калеча его психику гипертрофированным чувством ответственности за весь мир. Но ведь Поттер не хотел этой ответственности, ему ее навязали.

Гермиона слушает и с ужасом понимает, что Волан-де-Морт прав. Ее кумир рушится с пьедестала. На месте в душе, где раньше сиял непререкаемый авторитет директора, теперь зияет пустота.

— Он мог спасти Поттеров? Долгопупсов? — в ужасе шепчет Гермиона, боясь услышать ответ.

— Разумеется, мог. Он мог выйти и сразиться со мной сам. Возможно, я проиграл бы эту дуэль, но никогда бы от нее не отказался. Вот только Дамблдор не хотел прекращения войны, она спасала его от скуки.

— Это же чудовищно!

— Все великие политики — чудовища. Иначе просто невозможно управлять людьми. Когда отправляешь соратников на смерть — это калечит душу. И после нескольких раз перестаешь чувствовать, перестаешь видеть в людях людей, только средство достижения цели.

— Вы прошли через это?

— Конечно. И Дамблдор прошел. И Гриндевальд. Это залог власти. За нее всегда надо платить. Только те, кто способны заплатить страшную цену, достойны управлять судьбами.

— Неужели вы больше не видите в людях людей? — теперь Гермиона понимает, почему он так легко опускается до пыток. Если видеть не человека, а лишь марионетку, очень легко произнести «Круцио».

— В некоторых — вижу, но не во всех, нельзя видеть во всех. Иначе невозможно отпустить их на смерть…

— В ком вы видите сейчас? — Гермиона уже не чувствует страха перед ним, только жгучее, всепоглощающее любопытство. Ей впервые кажется, что она понимает этого человека. Он всю жизнь шел к власти, видел в людях лишь средство достижения цели, и вот теперь он на вершине могущества. Но дает ли ему это счастье?

— Да, я по-своему счастлив, — отвечает на невысказанный вопрос Волан-де-Морт. — Но теперь я понимаю то, о чем говорил Дамблдор. Семья — это важно. У меня никогда не было семьи. Я не знал родителей, не был женат, у меня нет детей. Я отдал всю жизнь на достижение могущества и развитие изучения темных искусств. И я не жалею. Это было важно. Не смог бы я стать обычным семьянином. Это не моя жизнь. Но у меня была Белла, она долго делила со мной мой путь. Она меня боготворила. Я не ценил этого, пока она не погибла. Теперь не хватает ее преданности.

Такая откровенность несказанно удивляет Гермиону. Она и представить себе не могла, что может услышать подобное.

— В ней я тоже не видел человека. Она выполняла очень опасные поручения и доставляла мне удовольствие. Белла готова была выдержать ради меня что угодно. Но я не ценил ее никогда. Зато видел человека в Рабастане. Он был моим другом много лет. Не боялся меня, понимал, давал советы. Мы с ним прошли вместе огонь и воду. Рабастан был единственным, кого я всегда берёг. Берёг ради себя самого. Он скрашивал мое одиночество среди людей-кукол. Он погиб около года назад. Неудачный магический эксперимент. Даже мстить некому. Какая ирония!

— Мне жаль, — произносит Гермиона сочувственно. Ей хотелось бы познакомится с Рабастаном Лестрейнджем, чтобы просто понять, какого человека способен так ценить Волан-де-Морт.

— Теперь я вижу человека в тебе, — неожиданно говорит Темный Лорд. — Поэтому не позволю тебя пытать. Ты напоминаешь мне молодую Беллу, Беллу, которую я проглядел и потому потерял. Ты не сдаешься, ты горишь жаждой знать, уметь, пробовать. Ты не пасуешь перед трудностями. И ты веришь, ты умеешь думать, а не подчиняться. Тебя не так-то легко убедить, но, поверив, ты отдаешься со всем пылом. Это очень дорого. Странно, что Дамблдор, который так хорошо разбирался в людях, не приблизил тебя. Поттер был искорежен его воспитанием. Но ты… Ты росла сама, под влиянием самоотверженного поттеровского героизма. И это дало горючую смесь, всю силу которой ты еще не можешь оценить. Возможно, и я еще не до конца ее понял. Но твой талант нельзя растратить понапрасну.

Гермиона краснеет и опускает глаза. Она чувствует, что Волан-де-Морт говорит искренне, но не понимает, откуда он все это увидел. Ведь ей самой это ничуть не очевидно. Она не чувствует в себе той силы, о которой говорит Темный Лорд.

— В тебе есть то, что мне недоступно. Дамблдор лишь прикрывался добротой и любовью, но не знал их истинной природы. А ты знаешь. Ты умеешь любить, умеешь быть доброй. И это не мешает внутреннему стержню, внутренней силе. Почему, думаешь, Долохов так на тебя взъелся? Он почувствовал, насколько ты сильнее его самого. Возможно, когда-нибудь ты станешь сильнее меня! Я научу тебя, чтобы ты стала сильнее.

Гермиона по-прежнему сидит на полу. В окна библиотеки струится яркий солнечный свет, но она смотрит только в красные глаза Волан-де-Морта, словно загипнотизированная. Этот разговор переворачивает весь ее мир, все мировоззрение. Она готова идти за ним. Возможно, когда-то точно так же была очарована Беллатриса Лестрейндж, всю жизнь потом она была его тенью, жила для него, но он не увидел в ней человека, лишь средство достижения цели. И пусть теперь Волан-де-Морт раскаивается в этом, прошлого не воротишь.

— Почему именно меня? — ей кажется, что язык еле ворочается во рту, слишком много чувств ее распирает.

— В тебе есть потенциал. Есть способности. Твоя сила еще не развилась, но мне интересно посмотреть, что выйдет, когда она достигнет апогея. Это как эксперимент.

Волан-де-Морт задумывается на мгновение, прикрыв глаза.

— Мне семьдесят два года. Я жил долго, не думая о возрасте, я отдавал всю энергию своему делу. И не жалею. Но будь я моложе, никогда не отдал бы тебя Малфою. Он тебя не заслуживает! Ты была бы моей, и тебе бы я отдал то, что должен был отдать Белле.

Волан-де-Морт наклоняется, протягивает руки. Гермиона сидит перед ним как в трансе, а он тянет ее вверх, к себе на колени. Она позволяет ему, даже помогает, не осознавая, как абсурдна это картина. Грязнокровная подружка Гарри Поттера сидит на коленях у «величайшего злодея современности». Теперь это навязанное определение кажется ей ужасно глупым. Темный Лорд несомненно велик, но он не злодей, у него просто своя философия, как была своя философия и у Дамблдора. С точки зрения фениксовцев, он злодей, а с точки зрения Пожирателей Смерти — Дамблдор. Кто прав? Может, все правы и неправы одновременно.

Волан-де-Морт целует ее, отвлекая от всех мыслей, мечущихся в голове. Целует по-настоящему, по-взрослому, но в нем нет страсти, как в Люциусе, и он не будит страсти. Видимо, его возрасту уже чужды сильные плотские порывы. Он остыл и больше не загорится. Но и ему хочется нежности, хоть и никогда он не признается в этом.

Гермиона тоже целует его. Хотя и не чувствует в этом ничего плотского. Люциус заставлял электричество бежать по венам, а все женское естество трепетать, требуя большего. Темный Лорд этого не может. Или это просто не ее мужчина. Она воспринимает его как учителя, наставника, но не как любовника.

— Будь я моложе, ты была бы моей, — говорит Волан-де-Морт, ласково проводя рукой по ее волосам. Но это не чувственная ласка, а почти родственная. — Но я стар. И я сам выдал тебя замуж. Твой муж не лучший из людей, но он даст тебе все, что тебе нужно. Чистокровное общество примет тебя как миссис Малфой. У тебя будут имя и деньги, всего остального ты сможешь достичь сама, под моим руководством.

Гермиона смущенно кивает. Она еще не может осознать всего значения этих слов, но чувствует, что для нее это начало новой жизни. А главное — теперь ее преданность окончательно принадлежит этому лагерю. Больше не хочется бежать.

— Роди ребенка. Женщине нужны дети, — говорит Темный Лорд, и ужасно странно слышать это от него. — У Беллы не было детей, и это сделало ее одержимой. Роди ребенка, я помогу тебе, сам воспитаю. И вы будете моими наследниками. Не Люциус, а ты и ваш ребенок или дети. Я не хочу жить вечно. Долго, но не вечно. Когда твой сын вырастет, править будет он, а я позволю себе умереть.

— Почему мой ребенок?

— Я не могу этого объяснить. Чутье, интуиция, называй, как хочешь. Я просто знаю, что так стоит сделать. Наш с тобой ребенок стал бы величайшим магом всех времен и народов, но ему не суждено родиться. Может, оно и к лучшему?

Гермиона не может представить себя в постели с Темным Лордом и потому кивает. Она признает, что любит Люциуса, и потому готова родить от него ребенка. Если Волан-де-Морт примет его, за будущее малыша можно не беспокоиться.

— Пора приобрести тебе волшебную палочку. Слишком долго ходишь безоружной, — совсем другим, уже не доверительным тоном, говорит Волан-де-Морт. Гермиона улавливает перемену настроения и слезает с колен. Теперь это неуместно. Она настолько шокирована всем произошедшим, что даже не может искренне порадоваться новой волшебной палочке.

Темный Лорд протягивает ей руку.

— Идем, нам надо навестить Олливандера, — и они трансгрессируют вместе из библиотеки.

Гермиона давно хотела увидеть, как изменился Косой Переулок после войны. Ведь она уже почти четыре месяца как не покидает поместья Малфоев. А ведь за его стенами кипит жизнь, развивается Магическая Британия. И лишь Гермиона оказалась вырванной из этой череды событий, словно ее и не было никогда на земле.

И вот теперь она стоит посреди восстанавливающегося Косого переулка под руку с Волан-де-Мортом. И ей это даже уже не кажется абсурдным!

Магический квартал Лондона отстраивается и ремонтируется. Сменились многие вывески после бегства или ареста неблагонадежных волшебников. Однако сложно сказать, что Косой переулок теперь хуже или мрачнее. Гермиона подсознательно ожидала увидеть здесь один большой Лютный переулок. Но этого не произошло. Волшебная улица, с которой началось ее знакомство с миром магии, остается светлой, яркой и радостной. И народу удивительно много! А ей-то казалось, что большинство сбежит от власти Темного Лорда. И вот же спокойно прогуливаются в свете ласкового вечернего солнца и почтительно кланяются Волан-де-Морту, снимая шляпы. И он, как ни странно, улыбается встречным волшебникам, словно не он недавно развязал войну, убивал и пытал, словно не он вершит сейчас судьбы всей Британии. Просто обычный английский маг вышел на променад по Косому переулку, что в этом особенного?

И пока они неспеша идут в сторону лавки Олливандера, Гермионе начинает казаться, что она выдумала все ужасы, а на самом деле все изначально было хорошо. Никаких пыток и напрасных смертей. Интеллигентный ученый с вполне разумными мыслями в голове. Разве можно упрекать Темного Лорда?

— Ожидала увидеть заколоченные окна и дементоров? — спрашивает Волан-де-Морт, склоняясь к самому уху Гермионы.

— Что-то вроде того, — робко отвечает она, боясь вызвать гнев.

Волан-де-Морт заливисто и неожиданно приятно смеется.

— Мирная жизнь требует иных средств, чем война. Сейчас нет надобности быть жестоким, только строгим. И люди ценят, что теперь не надо ни с кем сражаться, что все подчинено закону. Последнее время Британией правили поразительно бездарные министры магии! А Пий — сильная личность, он может держать бюрократов в узде, и поэтому заслуживает своего поста, — с этими словами он толкает дверь в магазин. Колокольчик над дверью надтреснуто звякает.

Лавка выглядит точно такой же, какой ее запомнила Гермиона, когда переступила этот порог в одиннадцать лет. А ведь здесь должны были сделать серьезный ремонт. Видимо, мастер не любит никаких перемен в интерьере.

— Добрый вечер, — из-за полок появляется сам Олливандер, сильно постаревший и похудевший, его кожа похожа на высохший пергамент, но глаза не утратили любопытного блеска неутомимого жизнелюба.

— Мы пришли за новой палочкой для миссис Малфой, старая, к сожалению, сломалась, — вежливо произносит Волан-де-Морт. Гермиона видит, как теряется под его взглядом старик Олливандер. Конечно, он не может забыть пытки. Когда Темный Лорд искал Бузинную палочку, он ни перед чем не останавливался.

— Да-да, помню, десять и три четверти дюйма, виноград и сердечная жила дракона. Сильная палочка, очень жаль, что она потеряна для нас. Вы могли бы совершить много прекрасных дел с ее помощью, миссис Малфой.

Гермиона понимает, что Олливандер всматривается в нее, ищет ответы. Старик не забыл, как они виделись в коттедже «Ракушка». Тогда невозможно было представить, что Гермиона будет так вольно чувствовать себя в обществе Волан-де-Морта. Что могло так радикально изменить ее взгляды? Олливандер явно не понимает и не одобряет. Но совесть Гермионы уже устала страдать, слишком много моральных вопросов свалилось на нее за последнее время. Сейчас она спокойна и старается уверенно смотреть в глаза старого мастера.

Олливандер зачем-то кивает и начинает подавать Гермионе одну палочку за другой, но тут в процесс выбора вмешивается Темный Лорд.

— Не тащи что попало! Нам нужна сильная палочка! Что-нибудь упругое, длинное, из бука, вишни или вяза, с сердечной жилой дракона или волосом единорога.

— Но милорд… Палочка выбирает хозяина, а не наоборот, — пытается протестовать Олливандер, но стушевывается под тяжелым взглядом красных глаз Волан-де-Морта. Мастер несет требуемые палочки.

Гермиона пробует их одну за другой, но ничего не подходит. Ей начинает казаться, что ни одна из волшебных палочек, отвечающих указанным параметрам, не выберет ее в качестве хозяйки. Это может рассердить Темного Лорда, и тогда она так и останется безоружной.

И тут совершается чудо, одна из волшебных палочек окружает Гермиону целым ореолом сияющих золотых искр. Тепло и радость наполняют грудь, ведь теперь она снова настоящая волшебница со своей, а не краденой палочкой!

— Одиннадцать дюймов, достаточно упругая, вишня и волос единорога, — объявляет Олливандер, но больше ничего не добавляет.

Волан-де-Морт молча кладет на прилавок несколько галеонов.

— Спасибо, мистер Олливандер, — робко благодарит Гермиона, видя непонимание и разочарование на лице старика. Он надеялся увидеть в ней надежду сопротивления, а увидел покорную сторонницу Темного Лорда. Ну и пусть! Ее это больше не касается!

— Почему вы просили именно такие палочки? — спрашивает Гермиона у Волан-де-Морта, когда они оказываются в его кабинете, трансгрессировав прямо с крыльца лавки.

— Потому что с такими параметрами могут получиться самые хорошие палочки, самые сильные, — поясняет Темный Лорд. Он берет из рук Гермионы ее новую палочку, направляет на нее свою, и на рукоятке появляется золотая фигурка выдры. Это очень красиво. Но откуда он узнал, как выглядит ее патронус? — Легилименция, дорогая, — усмехается Волан-де-Морт, отвечая на невысказанный вопрос, и возвращает ей волшебную палочку. — А что касается параметров, то чем гибче палочка, тем легче она меняет хозяина, поэтому упругие палочки более верные. Волос единорога дает самую стойкую магию, мало подвержен магическим блокировкам. Единственное, у него есть настроение, он может страдать меланхолией или даже умереть, но думаю, к этому ты легко приспособишься. А вишня… палочки из вишни довольно редки, но это очень дорогое дерево, такие палочки особенно ценят в Японии, но и у нас в них знают толк. Вишневые палочки обладают исключительной силой. Если у них сердцевина из сердечной жилы дракона, то это совершенно убийственное сочетание, но любая вишневая палочка будет сильной. Тебе очень повезло, береги ее.

Гермиона благодарно кивает. Она даже не видит смысла спрашивать, откуда Волан-де-Морту столько известно о волшебных палочках, он просто знает все!

— Можешь идти, похвастаться! — дружелюбно улыбается ей Темный Лорд. И теперь эта улыбка кажется Гермионе теплой и приятной. Неужели можно так кардинально поменять мнение о человеке за один день?

Она благодарно кланяется и убегает.

Уже наступил вечер, и есть надежда застать Люциуса в голубой спальне. Гермиона успела забыть об их вчерашней ссоре и теперь ей не терпится поделиться с мужем своей радостью.

Малфой ужинает один в их маленьком салоне. Ему прислуживает Диди. Стол сервирован на одного человека, видимо, Гермиону не ждали так рано.

— А у меня теперь есть волшебная палочка! — с порога радостно восклицает Гермиона. — Представляешь, из вишни с волосом единорога! Сам Темный Лорд водил меня за ней к Олливандеру!

— Какой почет! — ядовито ухмыляется Люциус, чем тут же остужает восторженный пыл Гермионы.

— Ты не рад за меня? — поникнув, спрашивает она.

— Мне нет до твоей волшебной палочки никакого дела, — заявляет Малфой, но Гермиона нутром чует, что это не так.

— Почему ты сердишься? — спрашивает она. У нее самой на глаза наворачиваются слезы обиды. Несправедливо! Ведь у нее давно был шанс получить волшебную палочку, а она отдала его Люциусу! Может он испытывать хоть каплю благодарности? Или такое чувство Малфоям незнакомо?

— Я не сержусь, — муж прячет выражение лица, промокая салфеткой безукоризненно чистый рот. — Ты выдумываешь.

— Тогда что было вчера?

— Ты требуешь от меня отчета? Я, кажется, не давал тебе такого права, — его голос становится сердитым. Гермиона чувствует, что они, не помирившись, стоят на пороге новой крупной ссоры. Но остановиться сейчас значит оставить все как есть. Она так не может, привыкла идти до конца.

— Я твоя жена и имею право знать, где ты был всю ночь!

— Меня заставили жениться на тебе, а значит, никаких супружеских прав ты не имеешь, — отрезает Люциус и встает из-за стола. Однако не уходит, а в упор смотрит на Гермиону, словно ждет от нее чего-то.

— Ты несправедлив, мы давно уже перешли границу навязанного брака и живем как настоящие супруги. Понятия не имею, что на тебя нашло! Я-то надеялась порадовать тебя. У меня теперь есть волшебная палочка, и Темный Лорд оказывает ко мне особое расположение, что дает нам потрясающие перспективы! Нам, слышишь? Нам с тобой!

— Что значит «оказывает к тебе особое расположение»? — цедит Люциус. Глаза его щурятся совсем по-змеиному, крылья носа трепещут от гнева.

— Он сказал, что видит во мне человека, а не средство достижения цели! Что у меня есть способности, которые он поможет мне раскрыть! Что будь он моложе, женился бы на мне сам, а не отдал тебе! Даже Темный Лорд ценит меня больше, чем ты!

И тут Люциус со всего размаху ударяет Гермиону по лицу так, что на щеке остается красный след. Она задыхается от неожиданности, боли и возмущения сразу и прикладывает руку к щеке.

— Ты наивная дурочка, если веришь в весь этот романтический бред! Ему нужна твоя верность, чтобы ты делала за него грязную работу, и не больше. Ты просто грязнокровка, и не воображай о себе большего!

В таком гневе Гермиона еще Малфоя не видела. Ей становится страшно, душу жжет обида. И ведь она точно знает, что Волан-де-Морт был с ней искренен, она чувствовала это в его словах, взглядах, прикосновениях… Это не было ложью, абсолютно точно! А вот все ласки Люциуса, видимо, были, раз он может бить ее и говорить такие гадости!

Гермиона разворачивается на пятках и бежит прочь. Кажется, сами стены малфоевского особняка давят на нее, поэтому она выскакивает в сад под звезды. Ночь уже полностью вошла в свои права, свет убывающей луны серебрит листья. В траве стрекочут кузнечики, наигрывая свои мелодии по одним им известным нотам.

Гермиона идет по кленовой аллее в сторону декоративного пруда. Хочется выплюнуть собственное сердце, чтобы не чувствовать боли. Ведь она любит Люциуса, на самом деле полюбила. Он старше нее, совершенно другого воспитания, с чуждыми привычками и взглядами… И все же она его любит. Но он-то ее нет! И никогда не любил, и никогда не полюбит! Как же больно, как больно!

Гермиона доходит до пруда, днем по нему всегда плавают лебеди, но сейчас они уже укрылись на ночь. Ее одиночество нарушают только луна и кузнечики, стрекочущие в траве. Хочется утопиться, чтобы не разочаровываться больше в людях, не страдать. Но Гермиона этого, конечно же, не сделает. Она сильная, должна справиться.

Недалеко от нее в темноте белеет беседка, похожая на те, что делали из мрамора римляне. Гермиона усаживается в ней и смотрит на отражение в воде лунного света. Блики серебряными чешуйками танцуют по ряби пруда. Это красиво, но не успокаивает.

Слезинка скатывается по щеке, Гермиона ее не стирает. Она самой себе не хочет признаваться, что влюбилась в Люциуса Малфоя и теперь страдает из-за его слов, его высокомерия и безразличия.

— Хорошая ночь для прогулки, не правда ли? — Гермиона вздрагивает от неожиданности и поднимает глаза. На колонну беседки облокачивается Северус Снейп собственной персоной.

— Вы вышли из дома? — старается пошутить Гермиона, вспоминая школьные байки о том, что декан Слизерина боится открытых пространств и солнечного света.

— Представьте себе! Я тоже иногда гуляю, — и Снейп, не спрашивая разрешения, усаживается на скамейку рядом с Гермионой. — Что у вас случилось?

— Люциус ударил меня, сказал, что я грязнокровка и не должна воображать о себе большего, — признается она. Снейп и Малфой — старые друзья. Может, профессор сможет ей посоветовать что-нибудь полезное?

— Хммм, странно, что это на него нашло! Малфой умеет держать себя в руках.

— А еще вчера ночью мы повздорили, он ушел и вернулся под утро, пьяный…

— Да, знаю, он пришел ко мне, и мне пришлось с ним пить, чтобы не оставлять одного! — Гермиона шокирована таким признанием.

— Вы просто совершили дружеский подвиг! Но почему не отправили его назад? Мне нужна была его поддержка, а он нагрубил и сбежал.

— Это вы так поняли, миссис Малфой. На самом деле он готов был вас поддержать.

— И почему же этого не сделал?

Снейп игнорирует ее вопрос. Он некоторое время смотрит ей в глаза, словно ищет что-то, отчего Гермионе становится не по себе. Что такое знает зельевар, чего не знает она сама?

— Как так получилось, что вы совершенно не понимаете своего мужа? — наконец спрашивает Снейп. — Уже почти четыре месяца вы живете с ним в одной комнате, много общаетесь, но так его и не поняли?

— Почему не поняла? — удивляется Гермиона. — Я изучила его привычки, узнала, что он любит и как…

— Это все внешнее. Узнать любимую книгу человека или его распорядок утренних сборов совсем не сложно. Но есть же сердце. Сокровенные чувства и мысли.

— Как же я могла их узнать, если он мне о них ничего не говорил? — Гермиона в недоумении. Неужели она просмотрела что-то важное?

— Очень редко люди могут и хотят высказать их прямо. Нужно чувствовать. Видеть в мелочах…

— Хотите сказать, что Люциус знает, о чем я думаю и что чувствую? — ужасается Гермиона.

— Вряд ли. Он в этом вопросе не более чуток, чем вы. Но ведь вы женщина, женщинам положено понимать с полуслова и с полувзгляда.

— Это стереотип. Вы мужчина и, видимо, понимаете куда больше, чем я. Даже в моем муже.

— Конечно, я понимаю в вашем муже больше вас! Я знаю его намного дольше. И был с ним во многих передрягах, видел его в разных состояниях. Мы с ним друзья.

— Может, тогда вы растолкуете мне тонкую душевную организацию мистера Малфоя, которая вынудила его меня ударить?

— Я понятия не имею, почему он поднял на вас руку, меня же не было при вашем разговоре. Мало ли что из ваших слов могло его так рассердить?

— Тогда может, вы мне расскажете, почему он пил у вас всю прошлую ночь? — Гермионе нужна хоть какая-то зацепка, подсказка, чтобы размотать весь клубок последних двух дней. Она обижена на Люциуса, но в то же время болезненно хочет помириться с ним, вернуть его.

— Потому что вы собрались сбежать к сопротивлению.

Гермиона трясет головой, не понимая связи. Какое ему дело до ее намерений?

— И что же? Я грязнокровка, он сам так сказал, там мои друзья! Он думал, что я так легко забуду все свое прошлое? Все свои идеалы?

— Нет, он думал, что вы оцените его выше. Вы бы бросили его, подставили под удар. Вы даже не вспомнили о нем, когда рассуждали о своем побеге. Готовы были лучше погибнуть, чем остаться с ним.

— Но ведь это не так… — в ужасе шепчет Гермиона. Она, наконец, начинает понимать.

— Он понял это так, — разводит руками Снейп. — Если не так, то вам стоит ему это объяснить.

— Но почему он пошел пить?

— Он любит вас. А вы хотели бросить его ради иллюзии, уйти и погибнуть.

Что-то щелкает в голове Гермионы, и картинка складывается. Неужели это так? Неужели правда любит? И ведь сегодня, когда она так радовалась волшебной палочке, он не поддержал ее… Решил, что теперь ей легче будет сбежать? Ведь с волшебной палочкой можно трансгрессировать! А потом… Ведь он ударил ее после рассказа о расположении Темного Лорда! Ревность, самая обычная. Ревность разыгралась, и Люциус наговорил гадостей. Но можно ли это простить, даже понимая?

И Гермиона осознает, что простит. Ведь если ее любят, значит, надо поговорить. Малфой не знает, что она чувствует, допридумывает свое и сам же страдает от этого!

— Вы правда думаете, что он меня любит? — во рту пересохло, и язык не слушается Гермиону.

— Я совершенно в этом уверен. Но послушайте, Люциус пережил очень много: провал, Азкабан, унижение, смерть жены и отказ сына. Ему тяжело. Я понимаю, что вы пережили не меньше, что вам тоже не сладко, но он падал с большей высоты, чем вы. Поэтому если вы сейчас воспользуетесь его слабостью, а потом сбежите к сопротивлению, его это раздавит. Тут даже я и старый огневиски не поможем. Поэтому если вы собираетесь предпринять что-то подобное, то лучше не миритесь с ним. Он справится.

Гермиона уже хочет рассказать Снейпу о том, какие изменения в ее сознании произошли за сегодня, как вдруг ей в голову приходит другой вопрос:

— А почему вы не донесли Темному Лорду?

— Это не мое дело, — тут же напрягается профессор. — У нас поощряется доносительство, но не лжесвидетельство. У меня не было никаких доказательств вашего намерения, а вы сейчас ходите в любимицах. Если бы я сказал такое про вас, а это оказалось фантазией Люциуса, меня бы пытали. Я не враг себе. Пусть бы сам Малфой доносил…

Но звучит все это так сумбурно, что Гермиона понимает, что он придумывает это вот прямо сейчас, на ходу.

— Просто вам тоже не хотелось меня сдавать, — благодарно улыбается она. Напряжение отпускает. Кто бы мог подумать, что Гермиона подружится со Снейпом? Уж точно не они с профессором!

— Да, не хотелось, но это тайна, — усмехается зельевар. Он так редко смеется, что каждый раз это просто чудо.

— И знаете, я больше не собираюсь никуда бежать. Я сегодня говорила с Темным Лордом. На меня напал Долохов, а он меня спас. Я теперь с волшебной палочкой, — и Гермиона гордо демонстрирует свое новое оружие с наконечником в виде выдры. — Вишня и волос единорога.

— Вишня? — Снейп даже присвистывает. — Редкая находка.

— Да, даже странно, что она меня выбрала. Темный Лорд четко сказал Олливандеру, какие палочки мне нужно давать.

— Он очень о вас заботится, просто удивительно. Раньше Темный Лорд ни к кому не питал такой слабости. Признавайтесь, чем вы его покорили?

— Он считает, что я похожа на Беллатрису в молодости, — смущенно опускает глаза Гермиона. — Он сказал, что будь он моложе, забрал бы меня у Малфоя, и наш ребенок стал бы сильнейшим магом в истории.

— И вы выложили это Люциусу, прежде чем он вас ударил? Немудрено, он собственник, да к тому же и влюбленный.

— Да, понимаю теперь, зря я ему про это рассказала. У меня и Темного Лорда никогда ничего не будет. Ему же семьдесят два года! И глаза у него красные, они меня пугают…

— Зато это дало бы вам статус первой леди, — язвит Снейп.

— Пусть первой леди будет жена Пия Толстоватого. Не знаю, женат ли он.

— Женат, и жена у него жуткая мегера.

— Ничего, все равно она первая леди.

— Ну, как хотите. А с Малфоем вам лучше помириться, раз вы больше не собираетесь бежать.

— Я помирюсь, пойду прямо сейчас.

Гермиона с готовностью поднимается и идет в сторону особняка. Она понятия не имеет, что ей сказать Люциусу, но понимает: мириться стоит сейчас, пока он не насочинял себе невесть каких небылиц и не отдалился.

Взгляд Снейпа чувствуется спиной, но Гермиона решает не оборачиваться. Что профессор теперь о них думает? Ужас!

В особняке темно и пусто, видимо, Волан-де-Морт отправил Пожирателей на задание. Люциус сейчас на плохом счету, поэтому почти ни в чем не участвует. Но оно и к лучшему, не надо переживать, что его убьют.

Малфой сидит в их маленьком салоне у камина. На столике рядом нетронутая чашка кофе. Взгляд направлен на пляшущие языки пламени. Что он в них видит?

— Люциус, — окликает Гермиона. Малфой не оборачивается. Она подходит и садится рядом с ним на диван. Люциус напряжен и мрачен, это сразу видно. — Люциус, почему мириться всегда приходится мне?

Она хотела начать вовсе не с этого, но как-то само сорвалось с языка. Малфой удивленно поворачивает к ней голову.

— А ты пришла мириться? — он с любопытством приподнимает бровь.

— Угу, — Гермиона потупляет взгляд.

— Ночной воздух мозги проветрил? — язвит Люциус. Обида сочится из всех пор, и теперь Гермиона это замечает.

— На самом деле, встретила в беседке профессора Снейпа и поговорила с ним.

Малфой заметно напрягается после этих слов, он даже делает глоток остывшего кофе, чтобы скрыть растерянность.

— И что он тебе сказал?

— Что все это — твоя ревность, — Гермиона чуть наклоняет голову и старается поймать взгляд мужа, но ей это не удается. — Люциус, я никогда не буду любовницей Темного Лорда. Он старик! И я бы никогда его не захотела. И убегать я больше не собираюсь. На меня сегодня напал Долохов, пытал… — Малфой после этих слов вздрагивает и быстро осматривает Гермиону на предмет повреждений. Потом, видя, что ничего серьезного нет, выдыхает. — Темный Лорд спас меня, наказал Долохова. Мы с ним поговорили… Знаешь, я многое поняла. Обе стороны совершенно одинаковы, и лучше быть на стороне победителей, чем проигравших. К тому же здесь у меня есть ты.

— Вчера ты обо мне совсем не думала, — как-то очень по-детски заявляет Люциус.

Гермиона лишь усмехается.

— Ты такой забавный, когда дуешься! Почему все считают тебя холодным? В тебе столько эмоций бурлит, что как только не лопаешься!

Люциус тоже начинает смеяться, а потом поворачивается к Гермионе, заключает ее в крепкие объятия и сажает себе на колени.

— Сам не знаю, как не лопаюсь, особенно когда ты так себя ведешь!

— Значит, ты все-таки ревнуешь меня? — строит игривую мордочку Гермиона.

— Безумно! Разве ты сомневалась? Ты моя жена!

— Ты же мне сказал, что брак у нас навязанный, и никаких супружеских прав у меня нет, а значит и у тебя тоже, — она ловит его на слове.

Кольцо рук Люциуса сжимается плотнее. Лицо становится сосредоточенным.

— Да, нам навязали этот брак. Хочешь сказать, это не так?

— Так. Но сейчас разве ты хочешь со мной развестись?

Люциус замирает на мгновение, а потом горячо ее целует. Гермиона чувствует, что прошла по лезвию ножа, рискуя вызвать его гнев, но все-таки все сложилось как нельзя лучше. Когда поцелуй прерывается, дыхание у обоих уже сбилось, а сидя на коленях у мужа, она чувствует его возбуждение. Да, Снейп прав.

— Ни за что, — отвечает Люциус на заданный до поцелуя вопрос. — Не отдам тебя!

— Я сама не отдамся никому, — решается Гермиона. — Люблю тебя!

Люциус вздрагивает. Он явно этого не ожидал, но быстро справляется с собой и закрывает рот жены поцелуем. Говорить он начинает лишь пару минут спустя:

— Если б мы уже не были женаты, женился бы на тебе сейчас, маленькая чертовка!

— Любишь меня? — Гермиона запускает руки в его неестественно светлую шевелюру и целует скулу, от чего Малфой запрокидывает голову назад и прикрывает глаза.

— Люблю, ты знаешь это!

— Не знала до сегодняшнего вечера, не верила, — и снова Гермиона целует Люциуса, чувствуя его руки у себя на бедрах под платьем.

— Глупая девочка, конечно, люблю! И никуда не отпущу, никому не отдам!

Он шепчет ей это, пока еще может говорить, а не только стонать. До кровати они в ту ночь добрались уже засветло…

С того бурного примирения прошло примерно полторы недели. Объяснение пошло супругам на пользу. Теперь Люциус выглядит намного спокойнее и увереннее, да и Гермиона постоянно ощущает его заботу. Вот, значит, каково быть любимой женой Люциуса Малфоя! Повезло же Нарциссе, а теперь и самой Гермионе.

К тому же его положение становится все более прочным и стабильным. Темный Лорд начинает снова подпускать к делам, даже позвал на последнее совещание Пожирателей Смерти. Конечно, по особняку ходят слухи, что Гермиона спит с Повелителем и этим покупает восстановление авторитета Малфоя. В конечном счете это не далеко от истины. До постели дело, разумеется, не доходит, но в том, что фавор Гермионы — основа для реабилитации Люциуса, никто не сомневается.

В любой другой ситуации это могло бы сильно задевать гордость Малфоя-старшего, но сейчас выбирать не приходится. Новый мир требует и нового подхода, пробирайся к «трону», или тебя раздавят в борьбе за место под солнцем. Люциус не дурак и прекрасно понимает, что ради завоевания положения в новом обществе — все средства хороши.

Гермиона же старается изо всех сил. Находясь при Темном Лорде, она внимательно слушает разговоры и наблюдает за людьми, вся полученная информация вечером подробно пересказывается Люциусу, чтобы он мог ее использовать. И это приносит свои плоды. Разумеется, Волан-де-Морт знает о таком тандеме и вполне его одобряет.

Однако сегодня Гермионе не до построения политических интриг. Ее всерьез беспокоит состояние собственного организма. Если в прошлом месяце подозрения о неполадках по женской части списались на нервное перенапряжение, то теперь игнорировать их стало попросту невозможно. А так как в остальном со здоровьем все в порядке, то самое стойкое подозрение — беременность.

И это подозрение Гермионе совсем не нравится. У них с Люциусом вот только теперь зарождается настоящая семейная близость, у нее множество обязанностей как у «секретарши» Темного Лорда и помощницы профессора Снейпа, вокруг куча враждебных Пожирателей Смерти… Это совершенно не та среда, в которой она хотела бы родить ребенка. Что с ним будет? Смогут ли они с Люциусом защитить его? Что вообще скажет Люциус о возможности снова стать отцом? Драко его предал, вряд ли Малфой-старший готов сейчас взвалить на себя такую ответственность, их положение слишком непрочно.

И все-таки даже мысль об абортивном зелье кажется Гермионе кощунственной. Если она правда беременна, и это не выверты ее организма, то возможно ли убить нерожденного ребенка? Нет! Категорически невозможно! Для Гермионы точно.

Прежде чем впадать в панику, нужно убедиться в правильности своих подозрений. Разумеется, в Хогвартсе подобной магии не учили, поэтому Гермиона совершенно несведуща. Скорее всего, помочь смог бы Люциус, но пойти к нему с такой новостью и так-то страшно, а когда есть хоть малюсенькая надежда этого избежать, то и подавно.

Ничего лучше не придумав, Гермиона зовет в ванную Диди. Люциус еще спит, но она все равно накладывает заглушающее заклинание, в том числе и на разговорчивое зеркало, просто на всякий случай.

— Что желает госпожа? — подобострастно кланяется Диди. Его глаза горят искренним обожанием, ведь все домашние эльфы глубоко преданы своим хозяевам, а Гермиона еще и не обижает домовика, старается относиться к нему с уважением.

— Диди, у меня к тебе очень деликатный вопрос, — Гермиона краснеет и замолкает. Домовик снова кланяется.

— Диди готов во всем служить госпоже!

— Знаешь, у меня есть некоторые подозрения… Я бы хотела, чтобы ты их проверил… Думаю, ты можешь это своей магией. Я просто не знаю подходящего заклинания…

— Диди сделает все, что пожелает хозяйка!

— Понимаешь, — наконец решается Гермиона. — У меня есть подозрения, что я беременна, но я не знаю, как это проверить. И в любом случае, ты должен сохранить все в секрете, даже от хозяина Люциуса!

— Диди понимает, госпожа! — Диди кивает, гордый оказанным доверием. Он приближается к Гермионе и кладет маленькие сморщенные ладошки ей на живот. Его прикосновение осторожное и даже приятное. Сразу чувствуется волна теплой дружелюбной магии.

Гермиона уже сталкивалась с эльфийским волшебством. Оно ощущается совсем не так, как человеческое. А ведь это почти неизученный простор для исследователей! Хотелось бы заняться самой, но сейчас ее занимают более важные дела. Невозможно бросить хоть что-то и посвятить свое время просто интересному занятию.

Только теперь Гермиона неожиданно осознает, что вся ее жизнь в волшебном мире всегда была подчинена чужим интересам. Сначала Гарри и помощи ему в борьбе, а теперь Люциусу и Темному Лорду. Раньше она достаточно времени могла уделить своим собственным увлечениям, по большей части учебе, а под конец еще и Г.А.В.Н.Э., но теперь это стало совершенно невозможно.

— Госпожа права. У нее будет ребеночек, — радостно пищит Диди, а сердце Гермионы рушится с большой высоты куда-то в бездну. Что вот ей теперь делать? — Срок около двух месяцев. Диди еще не может определить пол ребенка. Примерно через месяц Диди сможет.

У Гермионы подгибаются колени, и она тяжело оседает на пол.

— Спасибо, Диди, можешь идти.

— Госпоже плохо? Госпоже принести воды?

— Не нужно. Иди.

Диди исчезает с тихим хлопком. Гермиона сидит в прострации на полу ванной. Она хочет понять, что же ей теперь делать со свалившейся как снег на голову новостью. Как рассказать о неожиданной беременности Люциусу и Темному Лорду? Они с мужем были так осторожны! И все-таки недостаточно!

И как такое только могло случиться? Раньше Гермиона думала, что незапланированная беременность — это затертый сюжетный ход дешевых любовных романов. А в итоге сама оказалась частью подобного же романа.

Ребенок сейчас совершенно не к месту, нет никаких условий для того, чтобы его вырастить. И все-таки придется что-то придумывать. На аборт Гермиона добровольно не пойдет. Ни за что на свете!

Она находит в себе силы подняться и выйти из ванной. При одной мысли о разговоре с Люциусом сердце уходит в пятки. Нельзя показываться ему в таком состоянии. Он точно что-то заподозрит.

Однако с кем-то встречаться сейчас тоже невозможно. Поэтому Гермиона не находит ничего лучше, как спрятаться в комнате с семейным древом Малфоев. Туда так редко заходят люди, что риск нарваться на кого-то равен почти нулю.

В небольшой комнате, обитой ярко-зеленым гобеленом с вышитыми именами и портретами потомков Арманда Малфоя, древо такое же большое, как в доме Блэков на площади Гриммо. Гермиона уже как-то рассматривала его. Чтобы отвлечься от невеселых размышлений, она увлекается этим и сейчас. Вглядывается в суровые лица давно покойных магов, в хитросплетения их родственных связей. В этом читается вся история магического мира. Гермиону это даже заинтересовывает, ведь генеалогия влиятельных людей — вещь очень познавательная.

Однако волнения сегодняшнего утра не проходят даром. Мысль о ребенке, который появился внутри нее так неожиданно, не отпускает. Гермиона саму себя не чувствует достаточно взрослой, а нужно отвечать за другую жизнь. Слишком большая ответственность.

И тут ей приходит в голову мысль, что все волшебники на родовом древе перед ней — чистокровные. Она — первая магглорожденная в древнем роду, кичащемся своим происхождением. И ее ребенок будет полуровкой, но по фамилии Малфой. Как Люциус к этому отнесется? Он ведь так гордится своими предками! Примет ли он полукровного младенца? Ведь вполне может заставить ее убить малыша! На него это похоже.

Гермиону бросает в дрожь. Она не готова к такому испытанию. Только-только почувствовав любовь Люциуса, миссис Малфой совсем не хочет разозлить его. Да и сможет ли она когда-нибудь простить мужу убийство их ребенка? Вряд ли!

Но ведь рано или поздно Малфой все равно узнает. Невозможно скрыть от собственного мужа даже беременность, а тем более малыша! Более того, в его собственном родовом поместье. Бежать?

Все-таки здравый смысл берет верх, и Гермиона решает не пороть горячку. Надо поговорить с Люциусом. Если он потребует аборта, тогда бежать. Но ведь есть шанс, что не потребует.

Однако идти искать Люциуса по дому страшно, поэтому Гермиона идет в подвалы к Снейпу. Они договаривались, что сегодня она ему поможет. Так что не стоит пренебрегать своими обязанностями.

Зельевар как обычно летучей мышью порхает по лаборатории. На столе на спиртовках бурлят сразу четыре котла. И в каждом свое зелье. Профессор помешивает левой рукой в одном чане, а правой — в другом, с помощью волшебной палочки, которая вращает ложку.

— Добрый день, миссис Малфой. Долго же вы спите. Обещали прийти и помочь, а сами куда-то пропали, — укоряет ее Снейп.

— Прошу прощения. Командуйте, профессор.

И Гермиона надевает фартук и приступает к работе. Ее учитель всегда работает без фартука и рукавиц, но от окружающих требует строгого соблюдения техники безопасности. Откуда такое пренебрежение к себе и щепетильность к другим, сказать трудно. Наверно, для этого нужно знать Снейпа так, как его никто, кроме него самого, не знает.

Гермиона старается работать как обычно, но сегодня она слишком рассеянна, все путается и валится из рук. Профессор периодически на нее косится, приподнимая правую бровь, и все-таки молчит. Молчит до тех пор, пока Гермиона не роняет на каменный пол колбу, которая с мелодичным звоном разлетается миллионом осколков.

— Репаро! — бросает Снейп, и колба собирается заново на столе перед зельеваром.

— Спасибо, но я теперь и сама могу, — смущается Гермиона. Она уже успела отвыкнуть иметь волшебную палочку.

— Сомневаюсь, что это безопасно. Вы сегодня на редкость рассеяны.

— Простите, профессор, — Гермиона краснеет от стыда и опускает глаза. Ей очень не хочется разочаровывать Снейпа, расположения которого добилась с таким трудом.

Зельевар внимательно смотрит на Гермиону, но молчит. Даже странно, в школе он и за меньшее облил бы ее целым цунами презрения, а тут такое безразличие. Может, у профессора множество своих проблем и ему не до нерадивой помощницы?

— Как дела в Хогвартсе? — спрашивает Гермиона, чтобы нарушить давящую тишину.

— Все хорошо. Школа вчера приняла учеников. Сегодня уже занятия. Но я директор и могу ничего не вести.

— Вы не скучаете по преподаванию?

— Ничуть.

Снейп явно не настроен продолжать разговор, Гермиона стушевывается и замолкает. В тишине проходит еще около часа.

— Стойте! Туда не надо окопник! Окопник в бодроперцевое зелье! — неожиданно вскрикивает профессор, выводя Гермиону из задумчивости. Она вздрагивает, неожиданно осознавая, что чуть не организовала довольно мощный взрыв.

— Простите, профессор! — лицо сравнивается по цвету со спелым помидором.

— Миссис Малфой, я готов выгнать вас из лаборатории ради техники безопасности! — странно, но Снейп при этих словах не выглядит злым, скорее встревоженным.

— Простите, я плохо спала, — на ходу врет Гермиона.

— Не нужно лгать. Вы слишком громко думаете, сегодня мне даже легиллименция не нужна, чтоб услышать ваши мысли.

Гермиона готова сквозь землю провалиться. Она совсем забыла, что имеет дело со Снейпом, поэтому стоит пользоваться окклюменцией. Ей и в голову не могло прийти, что корректный профессор заглянет в ее сознание без ее ведома.

— Простите, профессор.

— Да что вы все заладили: «Простите, профессор, да простите, профессор»! — Снейп неожиданно оказывается рядом и, осторожно подталкивая, усаживает Гермиону на стул. — Вы сами напридумывали себе невесть что, а теперь сами же и страдаете от этого.

— Вы так думаете? — у Гермионы ком стоит в горле, она почти не может говорить. Все-таки в том, что профессор просто прочел ее мысли, есть свои «плюсы» — не нужно ничего рассказывать.

— Разумеется, и если вы пораскинете мозгами, то будете думать так же. Люциус вас любит, теперь, когда у него так испортились отношения с Драко, он будет только рад рождению ребенка. У Темного Лорда вы ходите в фаворитках, он поможет вам. Ваш ребенок будет в полной безопасности, ни в чем не будет нуждаться. Для него это просто лучшее место сейчас.

— Но ведь он полукровка! Первый полукровка в роду Малфоев! И зачем Темному Лорду мой ребенок?

— Полукровка или нет — уже неважно. Времена меняются. Темный Лорд ценит ваш потенциал, а в соединении с родовой магией Малфоев этот потенциал даст очень сильного волшебника. Повелитель захочет воспитать из него себе наследника. Он сам вам об этом говорил. Так порадуйте его! Только сначала расскажите Люциусу, а то он обидится, что ему, отцу, рассказали последнему.

— Я боюсь, — признается Гермиона. — Вдруг он потребует аборта?

— Почему бы ему это делать? Люциус — не дурак! Ваша беременность только укрепит его позиции. Он будет рад. Не сомневайтесь в этом.

Гермионе становится легче. Она привыкла доверять своему бывшему профессору.

— Идите к мужу прямо сейчас, — продолжает Снейп, — а то здесь от вас сегодня все равно никакого толку!

Зельевар снова возвращается к своим котлам, не удостаивая больше Гермиону и взглядом.

— Спасибо вам.

Но он молчит, хотя точно слышал. Гермиона встает и уходит на поиски Люциуса. Снейп прав, чем раньше она с ним поговорит, тем раньше успокоится.

Гермиона поднимается из подземелий. С каждой ступенькой тает ее решимость пойти к Люциусу. Вдруг он все-таки рассердится? Вдруг потребует аборта? Кто бы мог подумать, что у всезнайки с Гриффиндора чувства заглушат голос разума?

И все-таки она заставляет себя переставлять ноги. Поговорить необходимо, иначе так и будет мучиться от неизвестности.

Поместье словно вымерло. Последнее время Темный Лорд немилосердно гоняет своих сторонников. Они обустраивают жизнь Магической Британии, отлавливают неугодных, ищут древние манускрипты и артефакты. Гермиона в курсе многих дел, но, конечно, не всех. Ее мало посвящают в борьбу с сопротивлением. Волан-де-Морт понимает, как болезненно она реагирует на известия о гибели бывших членов Ордена Феникса. Когда-то они были ее друзьями. Теперь Гермиона отреклась от них и их дела. Можно ли назвать ее выбор добровольным? На этот вопрос лучше не отвечать, ради спокойствия совести. Одно точно, теперь ее лояльность принадлежит Темному Лорду и Пожирателям Смерти. Невероятное развитие событий!

Люциус Малфой находится в зимнем саду. Он сидит в окружении почти заброшенных кадок с растениями. Зимний сад — детище Адаминны Малфой, за которым после смерти свекрови приглядывала Нарцисса. После того, как в поместье разместилась штаб-квартира Волан-де-Морта, о нем почти забыли. Только старая кухонная эльфийка Кири периодически посещала сад, стараясь поддерживать в нем некое подобие жизни. Сейчас здесь царит запустение, лишь слегка «припудренное» видимостью порядка. Гермионе кажется, что это прекрасно отражает положение самих Малфоев, а теперь и ее самой.

Хозяин поместья устроился в дальнем углу в плетеном кресле. Он внимательно изучает пергаменты с длинными рядами цифр, видимо, хозяйственные отчеты. Лицо сосредоточенно, задумчивая складка пролегла на переносице. Гермиона замирает и несколько мгновений любуется аккуратно уложенными неестественно-светлыми волосами мужа. Она тянет время, прежде чем заговорить. Сердце колотится в самом горле, ладони вспотели от страха.

Почувствовав на себе взгляд, Люциус поднимает глаза на Гермиону. Судя по тому, что его губы тут же сжимаются в строгую полоску, он замечает ее бледность и лихорадочный блеск в глазах.

— Что случилось? — спрашивает Малфой, всем корпусом поворачиваясь к жене, но не вставая с плетеного кресла.

— Мне надо с тобой поговорить, — мямлит Гермиона и прячет глаза, вглядываясь в маленькие желтые цветочки калган-травы в ящике.

— Я слушаю тебя, — в голосе Люциуса звучит тревога.

Гермиона чувствует, что все ее страх и напряжение готовы прорваться слезами, поэтому боится заговорить. Да что с ней такое, в конце концов! Где хваленая гриффиндорская храбрость?

— Гермиона, ты меня пугаешь, — снова заговаривает Люциус.

— Я не знаю, как ты отреагируешь, — признается Гермиона.

— Давай ты расскажешь, и мы проверим, как я отреагирую? Выкладывай, что ты натворила?

Гермиона напряженно кивает. Надо заставить себя говорить.

— Это мы натворили, Люциус, вместе. Я беременна!

Малфой резко встает, от чего его трость падает и стукает по полу набалдашником. Он делает шаг вперед и крепко обнимает Гермиону.

— И чего ты так разнервничалась? Тебе же теперь нельзя волноваться! — Гермиона утыкается лицом в твердую грудь Люциуса, она чувствует, что сдерживаемые все утро слезы все-таки прорвались наружу. — Почему ты плачешь? Это же замечательная новость! У нас будет ребенок, еще один Малфой!

— Я так боялась, что ты потребуешь от меня принять абортивное зелье… — всхлипывает Гермиона.

— Какая глупость! Зачем бы мне это делать? — Люциус увлекает жену следом за собой и снова садится в кресло так, что Гермиона оказывается у него на коленях.

— Ребенок-полукровка в чистокровной семье Малфоев! — снова всхлипывает она, боясь поднять глаза на мужа.

— Времена меняются, дорогая. Теперь правит Темный Лорд, все зависит от его воли. Он сам поженил нас, ввел магглорожденную ведьму в чистокровную семью, значит, это было для чего-то нужно. Раз ты моя жена, то наши дети-полукровки подразумевались с самого начала.

— Ты так спокойно на это реагируешь! Но ведь это ты научил Драко, что грязнокровки и полукровки — низший сорт!

— Да, — Люциус морщится и крепче прижимает Гермиону к себе. — Я так считал. Но теперь у меня есть ты.

— Ты готов отказаться от своих принципов ради меня? — у нее даже слезы высыхают, настолько она удивлена.

— У меня нет выбора. Темный Лорд не оставил мне его, когда вынудил жениться на тебе. Теперь я больше не могу презирать магглорожденных, потому что люблю тебя. И буду любить нашего ребенка, хотя раньше презирал полукровок. Да, это сложно, но я должен справиться.

Гермиона смотрит в лицо мужа, уже ставшее родным. И только теперь понимает, насколько тяжело ему приходится. Она познакомилась с магическим миром всего 7 лет назад, и то ей трудно было преодолеть свои убеждения и принять новое положение. Люциус впитал свои принципы с молоком матери, прожил с ними больше сорока лет. И теперь его вынудили разрушить собственное мировоззрение, полностью перестроиться. Он, должно быть, потерял всякую точку опоры в мире, дезориентирован. И совершенно некому ему помочь! А Гермиона думает только о себе.

— Как ты справляешься с этим? Со сломом системы ценностей? — осторожно спрашивает она, касаясь пальцами напряженного подбородка Люциуса.

— Я не знаю, — он отводит глаза. — Приходится справляться. Темный Лорд не оставил мне выбора.

— Я почему-то и не задумывалась раньше о том, каково тебе это пережить. Мне казалось, что жизнь наказала меня, но ведь и тебя не меньше.

— Ты еще слишком юна, ты многого не видишь. Это придет с опытом. Но у тебя большой потенциал.

— Прости меня. Я была черствой.

— Не нужно, Гермиона. Я не нуждаюсь в сочувствии, это моя битва, я должен выиграть ее сам. А тебе стоит думать о нашем будущем ребенке и вашем общем благополучии.

— Ты правда рад ему? — по губам Гермионы скользит легкая, чуть заметная улыбка.

— Конечно! Я ведь сказал тебе. Этот ребенок сможет получить все. У него будет древнее имя, родовая магия, немалые магические способности и покровительство самого Темного Лорда. Разве могли звезды сложиться лучше?

— Темный Лорд как-то говорил мне, что воспитает нашего ребенка как своего наследника, — вспоминает Гермиона, потирая лоб и плотнее прижимаясь к груди Люциуса.

— Тем лучше для малыша. У него будет все, что только можно пожелать, включая власть. Я не смог бы дать ему столько, сколько сможет Темный Лорд.

— Ты не будешь ревновать его к Лорду? — вдруг приходит на ум Гермионе.

— Наверно, буду, но мне придется с этим смириться. Я не буду эгоистом. Мне придется поделиться с Повелителем своим ребенком.

Гермиона кивает. Ей сейчас так спокойно в объятиях Люциуса, что она не спешит уходить, просто жмется к мужу и вдыхает его родной запах. Снейп снова был прав, напридумывала себе лишнего и сама же испугалась выдумки. Нужно было утром сразу же разбудить Люциуса. Тогда не было бы всех этих терзаний перед родословной Малфоев, а потом в лаборатории.

Вспоминается Драко. Интересно, где он сейчас? Что делает? Как отнесется к появлению у него полукровного брата или сестры? Так же положительно как Люциус?

— А что ты слышал о Драко? — спрашивает Гермиона, поднимая глаза на мужа.

Люциус, лицо которого всего мгновение назад было спокойным и безмятежным, напрягается. В глазах проскальзывают недобрые льдинки.

— Я знаю, что он сейчас живет у Гойлов, помогает Грегори справиться с гибелью Винсента Кребба. Активно готовит свадьбу с Асторией Гринграсс, но за моим отцовским благословением не обращался. Драко настолько презирает меня, что не сказал мне ни слова за все лето, не появился дома ни разу с самого пира после взятия Хогвартса.

— Ты пытался с ним связаться?

— Нет, — недовольно отрезает Люциус. — Это он отрекся от меня.

— Ты бы хотел с ним помириться?

— Пусть этот щенок приползет на коленях, а я еще подумаю, прощать его или нет! — Гермиону бросает в дрожь от такой лютой ненависти к собственному сыну. Неужели помимо всех проблем еще и эта боль грызет изнутри ее мужа?

— Мне жаль, что Драко не понимает, как ты его любишь, — старается успокоить Люциуса Гермиона.

— Жалость здесь не поможет. Это политика. Я сам вырастил его таким, — Малфой сдувается как воздушный шарик, весь его гнев куда-то исчезает, остается лишь усталость и разочарование. — Я старался быть хорошим отцом так, как я это понимал. Видимо, этого было мало. Драко предпочел не тонуть вместе со мной, а выплыть. Вряд ли я могу осуждать его за это.

— Ты бы тоже предпочел потопить его, чтобы выплыть самому? — ужасается Гермиона.

— Конечно, нет! — на лице Люциуса искреннее удивление. — Как ты могла такое подумать? Он мой сын, я сделал бы все, что в моих силах, чтобы вытащить его из любой передряги.

— Он должен был поступить так же! Ты его отец! — уверенно восклицает Гермиона.

— Но он не поступил, и не о чем теперь говорить, — она буквально видит, как Люциус захлопывается в раковине своей холодности, прячась от нее. — Прости, мне нужно работать. Хозяйство в совершенном запустении, а мы вынуждены кормить целую ораву Пожирателей Смерти. Очень постараюсь, чтобы нас это в конец не разорило, тем более теперь, когда у нас будет ребенок.

Гермиона понимает, что ее просто вежливо прогоняют. Она встает, нежно целует Люциуса в щеку и уходит из зимнего сада. В голове крутится мысль о Драко. Ее муж страдает из-за ссоры с сыном, это совершенно очевидно. Но может ли она ему помочь? Возможно, поговорив с Драко? Но станет ли он слушать бывшую однокурсницу, над которой издевался на протяжении всей учебы?

Есть только один способ это проверить. Необходимо спросить Адаминну. Ведь она утверждала, что общается с внуком. Значит, должна знать, что творится у него в голове.

Гермиона заходит в библиотеку и чуть не подпрыгивает от восторга. Свекровь в кои-то веки находится на собственном портрете. Здесь она изображена в полный рост, от чего выглядит очень величественно и имеет возможность смотреть на невестку свысока.

— Миссис Малфой! — окликает ее Гермиона. Последний раз, когда они разговаривали, Адаминна сообщила ей, что Дамблдор отказался от встречи. Тогда беседа кончилась не на самой дружественной ноте, но возможно, теперь ситуация изменилась, как и точка зрения Гермионы на происходящее.

— Да? — Адаминна открывает глаза и в упор смотрит на нарушительницу своего спокойствия.

— Миссис Малфой, мне нужно с вами поговорить.

— У вас ко мне очередное поручение? — ехидно изгибает бровь дама на портрете, прекрасная в своем высокомерии.

— Нет, новость и вопросы. Можно?

— Попытайтесь, миссис Малфой, как видите, я не покинула портрет при вашем появлении.

С одной стороны, Гермиона обескуражена таким холодным приемом, с другой, сейчас она чувствует в себе достаточную уверенность, чтобы даже поспорить со свекровью в случае надобности, сразу взять быка за рога, и тогда Адаминна не отвертится от ответов.

— Во-первых, я хотела сказать вам, что беременна, — теперь Гермионе уже не трудно об этом говорить. Главное, что Люциус не против, мнение остальных уже неважно.

— От кого? — высокомерно осведомляется Адаминна.

Гермиона даже стушевывается от подобного вопроса. И как только у этой каракули хватает наглости обвинять ее в супружеской неверности?

— Разумеется, от Люциуса! Как вы только могли подумать иначе?

— Зная ваши настроения, я могу думать все, что мне угодно. Вы чуть не убежали и не бросили моего сына, вы собирались наушничать Дамблдору!

— Я не собиралась ему наушничать! Я хотела с ним посоветоваться. И как видите, никуда я не сбежала. Я служу Темному Лорду и помогаю Люциусу восстановить положение Малфоев. И у меня будет ребенок, еще один Малфой.

— Полукровка.

— Времена меняются! Люциус рад ребенку! — Гермиона даже краснеет от гнева. Ей хочется разорвать портрет, который клеймит ее же собственными страхами.

— Еще бы! Если он не выкажет достаточной радости, Темный Лорд пошлет в него Аваду.

— Это не так. Я бы не стала жаловаться Лорду.

— Да ну? Конечно, стали бы. Вы не дура и знаете, на какие рычаги нажать. Вы и ко мне сейчас пришли за какой-то информацией. Так спрашивайте, я отвечу.

— Я хочу помирить Люциуса с Драко. Хотела узнать у вас, как настроение Драко, — все еще в гневе выплевывает Гермиона, настроенная скорее развернуться и уйти, чем продолжать разговор.

— Это разумный ход, объединение семьи сделает вас даром Божьим в глазах и моего сына, и моего внука, — неожиданно спокойно и рассудительно замечает Адаминна. — Эх, как хороши бы вы были, родись в семье нашего круга и не рвись к прихвостням Дамблдора.

— Я больше не рвусь к прихвостням Дамблдора! Я верна Лорду. А за свое происхождение не ответственна.

— Хорошо, если так, — опять совершенно спокойно кивает Адаминна. — Так вот. Драко живет у Гойлов, вы можете его застать там, когда он не на задании. Он готовится к свадьбе с Асторией Гринграсс. И Драко, и Астория, и ее родители переживают об отсутствии благословения Люциуса на брак. Внук отказался от отца по соображениям собственной безопасности. Его могли убить. Он единственный наследник Малфоев и должен думать о продолжении рода. Это и подталкивает его к скорейшей женитьбе, Малфоям нужны чистокровные наследники. Он не верит, что Люциус может серьезно к вам относиться, хотя до него, конечно, доходят слухи. Если вы предложите Драко примирение с отцом, чтобы он смог получить благословение на брак, то он вас выслушает.

— Как вы думаете, сможет ли Люциус его простить?

— Сможет, потому что прекрасно понимает его мотивы. Люциус обладает прекрасным политическим умом.

— Спасибо за информацию, миссис Малфой. Я поговорю с Драко.

— Попробуйте.

И Адаминна снова закрывает глаза. Гермиона уходит с двойственным впечатлением. С одной стороны, ей помогли, с другой, оскорбили. И как после этого относиться к Адаминне?

После разговора с Адаминной Малфой Гермиона решает сразу же идти к Волан-де-Морту: чем раньше он узнает о ее беременности, тем лучше. Темный Лорд не любит оставаться в неведении.

У дверей хозяйского кабинета сидит Август Руквуд. Это один из немногих Пожирателей Смерти, к которыму Гермиона относится уважительно. Он не замечен в излишней жестокости и отличается острым умом. Несмотря на это, Руквуд никогда не лезет в первые ряды приближенных Темного Лорда, довольствуясь вторыми ролями.

— Повелитель занят? — спрашивает у него Гермиона. Конечно, она сейчас в фаворе, но все-таки лучше не отвлекать Волан-де-Морта от важных дел.

— Повелителя нет, — качает головой Руквуд. — Он отбыл с Долоховым два часа назад.

Спрашивать, скоро ли он вернется, просто глупо. Темный Лорд никому не отчитывается о своих планах. Гермиона знает, что Волан-де-Морт может появиться с минуты на минуту, а может отсутствовать несколько дней. Это никого не удивит. У Повелителя свои дела.

Чтобы не терять время, Гермиона возвращается в подвальную лабораторию профессора Снейпа.

— Не ожидал увидеть вас снова сегодня, — комментирует зельевар.

— Я поговорила с Люциусом, и вы были абсолютно правы. Он рад ребенку, а я напридумывала себе всяких ужасов.

— Что и следовало доказать, — кивает Снейп, не отрываясь от процесса. — Как думаете, могу я допустить вас к работе по технике безопасности?

— Теперь можете, я достаточно собранна, — невольно улыбается Гермиона.

Зельевар в ответ подает ей фартук. Некоторое время они работают молча. Теперь у Гермионы дело в руках спорится, несмотря на новое понимание страданий Люциуса и не самый дружелюбный разговор с Адаминной, она вполне довольна положением. И ребенок теперь кажется наградой, а не наказанием.

— Надеюсь, вы успели обрадовать новостью Темного Лорда? — неожиданно спрашивает Снейп.

— К сожалению, нет. Я пошла к нему, но он отбыл два часа назад. Расскажу ему при первом же удобном случае.

Зельевар только кивает и продолжает работу. Гермиона сама увлекается шинкованием, помешиванием, взвешиванием. Но мысли ее все время возвращаются к Драко Малфою. Свадьба без родительского благословения. Раньше Гермионе и в голову не приходило задуматься о важности этой проблемы. Чистокровные семьи достаточно старомодны, чтобы всерьез говорить о наследовании и преемственности. Интересно, каково Драко, оторванному от отца и родного дома? Ведь магия поместья подпитывает Малфоев, Гермиона доподлинно это знает из книг, которые советовал ей Темный Лорд. Да и уже некоторое время сама чувствует особые отношения с еще недавно совершенно чужим ей домом. Ей казалось, что имение ее приняло, но возможно, это только забота о нерожденном ребенке, первом полукровном Малфое за всю историю.

Интересно, кого будет сложнее уговорить сломить собственную гордость и помириться: Драко или Люциуса? Муж страдает из-за ссоры с сыном, Гермиона точно это знает. По словам Адаминны, страдает и Драко. Но ведь до сих пор ни один из них не сделал и шага навстречу.

— Профессор Снейп, — решает посоветоваться Гермиона. — Я хочу помирить Люциуса с Драко.

— Непростая задача, — не поворачиваясь, откликается зельевар.

— Я знаю. Но Люциус страдает от этой ссоры.

— Конечно, Драко — его единственный сын и наследник. Такая ссора совершенно неестественна, потому что вредит роду.

— Такое чувство, что чистокровные волшебники — живые машины, у них нет чувств, они думают лишь о пользе рода!

— В какой-то степени так и есть. Но только в какой-то степени. Вы сами видели, насколько чувствительным может быть Люциус.

— Да, видела. Но я не понимаю, почему он сам не пытается помириться с сыном!

— Гордость, миссис Малфой. Вам этого не понять.

Гермиона больше всего на свете не любит, когда ей говорят, будто она не способна чего-то понять. Поэтому в лаборатории воцаряется молчание. Разговор кажется исчерпанным. Снейп явно одобряет идею своей помощницы, но не может предложить никакой помощи в ее практической реализации. Гермиона изначально предполагала, что ей придется действовать в одиночку, поэтому и разочаровываться не в чем.

* * *

Поговорить с Темным Лордом удается только на следующий день. Он вернулся поздно ночью, и когда Гермиона входит к нему в кабинет утром, то понимает, что Волан-де-Морт вовсе не ложился.

На его теперь уже вполне человеческом лице можно прочитать печать усталости, однако красные глаза горят, как и всегда. В который раз можно поразиться, насколько это деятельная натура.

— Доброе утро, мой Лорд, — кланяется Гермиона. В голову приходят странные мысли: ел ли он что-то, додумались ли предложить ему укрепляющее зелье, вдруг можно уговорить его лечь на часок поспать? Кто бы мог подумать, что всесильный Темный маг может вызывать подобные мысли.

— Здравствуй, заходи, — кивает ей Волан-де-Морт и потирает переносицу, как при головной боли.

— Простите, мой Лорд. Вы спали? Вы завтракали?

— Нет, я был занят, — голос почему-то звучит виновато, и вот это уже совсем непривычно.

— Может, попросить Диди принести вам поесть? — с надеждой спрашивает Гермиона.

Темный Лорд лишь пожимает плечами и отмахивается.

— Я так плохо выгляжу? — усмехается он.

— Вы выглядите усталым, мой Лорд.

— Вот и издержки человеческого лица! Хотел выглядеть менее устрашающим, а теперь все видят, что я бываю слаб.

Гермиона понимает, что если бы не прониклась симпатиями к этому великому человеку тогда, в библиотеке, когда он спас ее от Долохова, то прониклась бы сейчас. Он стар, но держит на своих плечах огромную ответственность власти, тянет ее один. Конечно, это его вина, что не с кем на равных разделить ношу, но разве не раскаялся он в этом теперь?

Гермиона зовет Диди, и они вместе накрывают завтрак прямо в кабинете. Кто бы мог раньше представить подобную картину: грязнокровная подружка Гарри Поттера совершенно по-семейному ухаживает за Волан-де-Мортом?

— Спасибо, — Темный Лорд берет протянутую ему чашку кофе. — Ты очень похожа на Беллу в молодости. Она тоже всегда обо мне заботилась.

Гермиона вздрагивает.

— Я знала Беллатрису Лестрейндж как жестокую убийцу, сумасшедшую маньячку, — тихо говорит она, не поднимая глаз на Повелителя.

— Таким же ты знала меня, однако изменила свое мнение. Может, пора отбросить стереотипы?

— Я пытаюсь, мой Лорд.

— Верю, ты способная ученица.

Некоторое время они молчат, потом Гермиона вспоминает, зачем пришла на самом деле.

— Мой Лорд, я хотела сообщить вам новость.

— Слушаю, — он ставит чашку на журнальный столик, на котором Диди накрыл завтрак, и смотрит на Гермиону. Его красные глаза теперь совсем не пугают.

— Я беременна, почти два месяца, — признается она.

— Это же замечательная новость! — восклицает Волан-де-Морт. — Когда ты узнала?

— Вчера. Но когда пришла сказать вам, вас не было.

— Ну конечно. Мне пришлось самому отправиться в Министерство. Пий умудрился поссориться с гоблинами. Дело приняло бы серьезный оборот без моего вмешательства. Мы торговались до поздней ночи, но в итоге все остались при своих. Самый бессмысленный торг на моей памяти. Гоблины оказались достойными противниками.

— Сожалею, что вам пришлось потратить столько времени.

— Ничего. Твоя новость куда интереснее! — Темный Лорд протягивает руку и осторожно касается живота Гермионы. Она вздрагивает, его прикосновения ей все еще непривычны.

Волан-де-Морт достаточно могущественен, чтобы применить легиллименцию даже к крохотному эмбриону. Конечно, никаких мыслей там еще и в помине нет, но можно почувствовать зарождающийся магический потенциал, который проявит себя в полной мере годам к трем. Гермиона не понимает, почему так важен именно их с Люциусом ребенок, но, разумеется, не препятствует, да и может ли она перечить Темному Лорду? Это немыслимо!

— Это будет мальчик и очень сильный волшебник, — произносит Волан-де-Морт, убирая руку через несколько минут.

— Мальчик? Вы уже можете это определить?

— Как видишь, могу. И я очень рад, что через семь месяцев он к нам присоединится. Я уже говорил тебе, что воспитаю твоего ребенка как своего наследника. У него будет мощная магия и защита родового волшебства Малфоев. Это немало.

— Спасибо, мой Лорд.

— Береги его. Можешь меньше работать, если тебе тяжело. Главная твоя задача сейчас — выносить нам здорового мальчика.

— Слушаюсь, мой Лорд.

Гермиону так и подмывает спросить, почему такой чести удостаивается именно ее ребенок, а не чистокровный волшебник. Она не сомневается, что Темный Лорд чувствует ее любопытство, но не удовлетворяет его. Он просто возвращается к завтраку, а на губах его теперь играет легкая улыбка.

Волан-де-Морт теперь даже выглядит более молодым и менее усталым.

И тут Гермионе приходит в голову, что ссора двух Малфоев могла быть частью его плана. Не нарушит ли она чего, если попытается их помирить?

— Мой Лорд, я хотела бы помирить Люциуса с Драко, — произносит робко.

— Так попробуй. Теперь это твоя семья, их ссора касается и тебя тоже.

— Я не нарушу этим ваших планов?

— Ну что ты! Мне нет никакого дела до Малфоев, пусть себе ругаются или мирятся, главное, чтобы не переставали преданно мне служить. Если ты хочешь, возьмись за это. Только помни, что пока они в ссоре, Драко не получит наследства и не приведет жену в этот дом, если ты их помиришь, то состояние Люциуса будет поделено между тобой и твоими детьми и Драко с его детьми. И хозяином в поместье после Люциуса останется именно Драко как старший в роду, а вовсе не твой сын.

Гермиону раньше не посещали такие прагматические соображения, она и теперь тут же отбрасывает их как недостойные. Люциус и Драко страдают от этого семейного разлада, если есть шанс на мир, то его надо использовать. У Малфоев достаточно большое состояние, чтобы хватило на всех. Да и Люциус еще поживет, пока рано думать о разделе наследства.

— Я попытаюсь их помирить.

— Ты слишком добра для нашего общества, не стало бы это тебе во вред, — усмехается Темный Лорд, и сложно понять: хвалит он или ругает.

Решить помирить Люциуса и Драко — несложно, а вот осуществить это решение или хотя бы приступить к его осуществлению — задачка потруднее. Гермиона все обдумывает, как ей лучше подступиться, и никак не может начать действовать. А время идет. Не ухудшается ли ситуация чуть ли не с каждым часом разлада? Рассуждать об этом совершенно не хочется.

Однако спустя более недели шанс находится сам. Волан-де-Морт собирает в поместье слет всех британских Пожирателей Смерти. На нем, разумеется, будет и Драко. Гермиона догадывается, что Темный Лорд организует это собрание, чтобы помочь ей в ее замысле, и очень благодарна ему. Все-таки фантастика, что Повелитель, вынужденный думать о судьбах всей Магической Британии, не забывает о семейных неурядицах своей «секретарши».

Народу в особняке собирается просто тьма-тьмущая. И это при том, что после установления полного господства Темного Лорда Темная Метка стала знаком особого расположения, редкой милостью. Желающих получить ее — огромное количество, но мало кто действительно удостаивается подобной чести.

И все равно в парадных залах первого этажа просто яблоку негде упасть. Собралось столько волшебников, что Гермиона всерьез опасается не найти Драко. Хотя дом они знают уже одинаково хорошо, и спрятаться здесь от нее Малфой-младший не может.

Наконец, уже почти отчаявшись, она замечает неестественно светлые аккуратно прилизанные волосы на фоне гобелена с изображением Эдуарда Исповедника. Гермиона спешит туда. Драко выглядит напряженным, хотя изо всех сил старается этого не показывать.

— Привет. Мы можем поговорить? — сразу начинает Гермиона. Она понимает, что если начнет разводить политесы, то Малфой-младший не станет ее слушать. Они никогда не были друзьями, чтобы болтать запросто, поэтому необходимо четко изложить суть дела, пока Драко готов ее слушать, если вообще готов.

— Валяй, — кивает головой Малфой. На его тонком, заостренном к низу лице отражается любопытство.

— Не здесь, — и Гермиона заводит его в комнату с родословным древом Малфоев, где, по счастью, никого нет. Какая ирония, что разговор о примирении отца с сыном будет проходить на глазах всех их предков.

Драко останавливается посреди небольшой комнаты. Прямой и даже величавый. Теперь Гермиона в полной мере отмечает его аристократические манеры. Она вспоминает рассуждения Темного Лорда о воспитании. Действительно, его растили совсем иначе, чем ее, он предназначен для другой роли. А Гермиона просто даровитая выскочка.

— У тебя есть минута, время пошло, — растягивая слова совсем так же как в школе, произносит Драко.

Он всегда копировал эту привычку у отца. Но теперь Гермиона хорошо чувствует разницу. Люциус не манерничает, он действительно говорит медленно, так что каждое его слово кажется весомым. Это не позерство, это четко выверенная актерская игра, которая всегда приносит успех. Драко же лишь имитирует, но не умеет пользоваться этой привычкой, не умеет расставлять акценты, что делает его растягивание лишь досадной помехой нормальному разговору.

— Не думаю, что тебе стоит ставить мне условия, — Гермиона хотела быть вежливой, но теперь чувствует, что закипает. Она уже и забыла, как несносен Малфой-младший. — Сейчас я имею прямой доступ к Темному Лорду, а ты нет, так что мое положение выгоднее. Да я здесь ради твоей пользы, а не своей.

— Решила похвастаться тем, что ты перебежчица? Тебя презирают оба лагеря за то, что ты так легко изменила принципам. Мне противно с тобой разговаривать, но я не дурак и понимаю, что брось я в тебя сейчас «Круциатус», как мне бы хотелось, Повелитель меня накажет. Так что говори и не испытывай мое терпение.

Даже манера растягивать слова сразу куда-то делась. Гермиона немо хватает ртом воздух. Она чувствует себя рыбой, выброшенной на берег. Только-только удалось договориться со своей совестью, и тут ее шаткий фундамент снова рушат. И кто? Драко Малфой, которому она жаждала помочь!

— Что? Правда глаза колет? — издевается он.

— Мои принципы — не твое дело! — находит в себе силы сказать Гермиона. — Я хочу поговорить совершенно не об этом.

— Ну так говори, уже кучу времени пытаюсь добиться от тебя чего-то связного!

Гермионе хочется уйти и ничего не делать для этого заносчивого мерзавца, который только что играючи разбил ее хрупкое душевное спокойствие. Однако она вспоминает боль, с которой об этой ссоре говорил Люциус. Надо постараться ради мужа! Ведь она любит его, хочет избавить его от этого камня на сердце.

— Я знаю, что ты собираешься жениться на Астории Гринграсс, и вы с ней и ее родителями переживаете об отсутствии благословения Люциуса.

Гермиона видит, как передергивает Драко, когда она называет его отца по имени, и ей кажется, что это ее маленькая месть, ее торжество. Пусть ему тоже будет больно, как и ей, хоть немножечко!

— Я знаю, что Люциус тоже страдает из-за вашей ссоры. Но это ты отказался от него, и это тебе нужно идти и мириться. Но я могу тебе сказать, что Люциус простит тебя, если ты попросишь у него прощения.

— С чего ты взяла, что я хочу отцовского прощения? Он предатель! Мне не хватает родительского благословения, но не от такого отца оно мне нужно!

Сказать, что Гермиона в шоке от такого заявления, это ничего не сказать. Она и понятия не имела, насколько грубым и неблагодарным может быть ее пасынок. Вот ведь ужас, собственный однокурсник теперь ее пасынок!

— Он вырастил тебя! Он был твоим кумиром! И ты смог отвернуться от него при первой же серьезной проблеме?

— Ты наивна как ребенок! Видимо, Темный Лорд держит тебя в качестве комнатного шута, — ядовито замечает Драко. — Меня растили домовые эльфы, а вовсе не отец. Он не сделал для меня ничего, за что я мог бы сказать ему «спасибо». Он был просто паршивым отцом. Я рад избавиться от его власти сейчас. И даже при всем этом я отвернулся от него не после первой проблемы. Отец много раз проваливал задания и навлекал гнев Темного Лорда на всю нашу семью. Сейчас род Малфоев находится на последних ролях, и это вина отца. Он совершенно жалок и ни на что способен. Я в курсе, что ты сейчас живешь в качестве комнатной собачки Темного Лорда и заодно пытаешься протолкнуть отца повыше к Повелителю. Понятия не имею зачем, он все равно пустит по ветру все твои усилия!

— Это не так! — в гневе выкрикивает Гермиона. Хотя на самом деле гнев вызван именно пониманием справедливости слов Драко. Люциус был сам виноват в своем падении, и он ничего не делает, чтобы подняться вновь. Это Гермиона его тащит. Но ведь это только помощь! Потом он сможет расправить крылья.

— Ты полная дура, если не видишь очевидного, — Драко разворачивается и хочет уйти, но в дверях он неожиданно натыкается на профессора Снейпа. Гермиона не слышала, как он подошел, поэтому теперь смотрит на зельевара не менее удивленно, чем Малфой.

— Мистер Малфой, потрудитесь извиниться перед миссис Малфой, она как-никак ваша мачеха и заслуживает более вежливого обращения, — холодный вкрадчивый голос профессора пробирает Гермиону до костей, и судя по лицу Драко, на Малфоя производит такой же эффект.

— Прошу прощения, — выдавливает Драко, но глаз не сводит со Снейпа.

— А теперь послушайте вот что. Вы еще понятия не имеете, с какими трудностями сталкивался и сталкивается ваш отец, поэтому вовсе не имеете права его осуждать. Вы сами не достигли и сотой доли того, чего достиг Люциус Малфой, и вы не падали с той высоты, с которой падал он. Вместо несправедливого осуждения вам стоит посочувствовать отцу и помириться с ним. То, что вы отказались от него в тот момент, когда он больше всего в вас нуждался, делает вас самого последней сволочью, которая вовсе не достойна человеческого обращения. Если ваш отец сможет простить вас, вы должны будете ноги ему целовать за это!

Драко так и стоит с открытым ртом. Он просто не находит слов, чтобы возразить своему бывшему декану. Снейп всегда умеет найти нужные слова, чтобы припечатать слизеринца к стенке.

Гермиона сама стоит словно раздавленная. Ведь и она на какое-то мгновение допустила мысль о слабости и несостоятельности Люциуса, а совершенно не имела права этого делать.

— Идите и вымолите у отца прощение, мистер Малфой, если все сложится хорошо, он благословит ваш брак.

Драко уходит, а понурая Гермиона остается лицом к лицу с профессором. Она даже не знает, что сказать. Снейп возвышается перед ней неприступной скалой, словно само возмездие.

— Спасибо, профессор, — наконец выговаривает она.

— Пожалуйста, миссис Малфой, я слушал вас некоторое время и понял, что вы не справляетесь.

— Я и не справилась. Вы справились.

— Учителя не бывают бывшими, как и ученики. Приструнить Драко — всегда моя ответственность. Тем более что он мой крестник, а Люциус — мой друг.

— Вы очень помогаете нашей семье. Огромное вам спасибо.

Снейп лишь сухо кивает и выходит. Гермиона и сама не знает, зачем зельевар это делает и почему она сама поддалась речам Драко. Ведь столько времени уже думала, что все в ее голове пришло в порядок, ан нет, Малфой-младший в несколько фраз разбил ее душевное равновесие.

Спустя примерно полчаса Гермиона решает найти Люциуса. С одной стороны, он уже должен был поговорить с Драко, и она сможет узнать новости, с другой, мало ли кого из старых знакомых встретил ее муж и в каком состоянии сейчас находится. Малфой-старший оказывается в зимнем саду, собственно, как и Малфой-младший. Гермиона замирает, скрытая раскидистыми листьями финиковой пальмы.

— Я готов дать благословение на твой брак с Асторией, она будет тебе хорошей партией, но с условием, что ты вернешься домой, — голос Люциуса звучит холодно и напряженно. Видимо, разговор с сыном дался ему нелегко.

— Я хотел бы вернуться домой, отец. Но здесь сейчас слишком много народа живет. Когда Темный Лорд собирается найти себе другое пристанище?

— Ты прекрасно понимаешь, что Повелитель никому не отчитывается в своих планах.

— К тому же здесь живет твоя грязнокровка! Я, конечно, понимаю, что тебя вынудили… Но сути дела это не меняет!

— Не смей ее так называть! — Гермиона не видит лица мужа, но слышит несдерживаемый гнев в его голосе. — Она моя жена и твоя мачеха! Относись к ней уважительно! Сам Темный Лорд признает ее!

— Не знаю, зачем она нужна Повелителю! Не иначе как в роли шута!

— У нее большой магический потенциал. Она помогает Лорду с исследованиями. К тому же далеко не глупа. А по чуткости и состраданию легко даст фору большинству людей, — уже спокойнее комментирует Люциус. Гермиона чувствует, как краснеет от похвал мужа.

— Мне все равно, какие у нее способности и чем она тебя смогла в итоге зацепить, я просто не хочу видеть ее частью нашей семьи.

— У тебя нет выбора. Признаешь ты этот факт или нет, но она моя жена, у нас с ней будет ребенок, маленький Малфой, так что она часть нашей семьи.

— Ребенок?! Полукровка? Отец, ты спятил?

— Нет, я просто пытаюсь жить в новом мире, том, который строит Темный Лорд!

Сбываются самые страшные опасения Гермионы. Ее ребенка не примут только потому, что он полукровка. Если ее готовы терпеть как досадное недоразумение, то ее малышу придется пробивать себе дорогу в жизни и всякий раз доказывать свое право носить фамилию Малфой.

— Я не узнаю тебя, отец. Ты стал еще более жалок, чем был.

— Не смей так со мной разговаривать, щенок! Я еще не простил тебя, а ты снова хочешь нас поссорить!

Гермиона тихонько отходит от финиковой пальмы и выходит из зимнего сада. Этот разговор изначально не предназначался для ее ушей, хотя ничего нового для себя она не услышала. Можно было ожидать, что Драко будет о ней самого негативного мнения, да и защита Люциуса — явление закономерное.

И все-таки такое откровенное неприятие расстраивает Гермиону. Она понятия не имеет, что ей делать, чтобы добиться расположения. Да и сегодняшние слова Драко о том, что ее презирают в обоих лагерях как перебежчицу, больно ударили. Гермионе хочется забиться в угол и зарыдать, оплакать свою когда-то понятную жизнь, в которой не было места сделкам с совестью, моральным терзаниям и неуверенности. Как бы сложно ей ни было вместе с Гарри, она всегда сохраняла самоуважение и твердую уверенность в правильности выбранного пути. Но сейчас Гермиона словно ступает по тонкому льду, ни в чем не уверенная, постоянно сомневающаяся.

Если постоянно не знать, куда идти, во что верить, то можно сойти с ума. Постоянные вопросы к себе о выбранной в жизни дороге могут погрузить человека в настоящее безумие. И Гермионе кажется, что она находится как раз на его грани.

Покинув зимний сад, Гермиона снова погружается в водоворот гостей Темного Лорда. По большей части никто не обращает на нее внимания, а те, кто все-таки замечает, только отпускают скабрезные шуточки. Ей все равно. Настроение ужасное, поэтому очередная гадость уже не может задеть ее.

— Миссис Малфой, вы не знаете, где Темный Лорд? — неожиданно отвлекает ее голос Руквуда.

— Не знаю, я не видела его с самой приветственной речи. Наверно, закрылся в кабинете с кем-то, — отвечает она. Руквуд пользуется особым расположением Повелителя, поэтому странно, что его не посвятили в дела.

Пожиратель Смерти пожимает плечами и скрывается в толпе. Но Гермиона задумывается и решает сама пройтись до кабинета и проверить, там ли Волан-де-Морт. Почему ей этого хочется, она и сама не может ответить.

Дверь кабинета закрыта, голосов из-за нее не доносится, Гермиона стучит, а потом приоткрывает створку. Темный Лорд сидит в кресле у разожженного камина с бокалом вина в руке, свечи не горят, поэтому кабинет погружен в уютный полумрак. Больше никого нет.

— Мой Лорд?

— Заходи, Гермиона.

Она входит и в нерешительности останавливается за спинкой его кресла.

— Почему вы одни?

— Я уже со многими поговорил, а теперь хочу отдохнуть. Человеческое тело не такое выносливое, как мое прежнее. Я запер дверь заклинанием, но снял его, когда почувствовал твое приближение.

Волан-де-Морт достает узловатую Бузинную палочку и снова запечатывает дверь. Гермионе удивительно, что он не хочет посторонних, но при этом пускает к себе ее. Может, она, действительно, в особом, личном фаворе?

— Посиди со мной, просто посиди, — просит Волан-де-Морт. Гермиона почти привычно опускается на подлокотник его кресла. Она восхищается великим магом, но все же боится его непонятных чувств и мотивов.

Взгляд Темного Лорда устремлен в пылающий камин. Он задумчив, но вполне расслаблен. Гермионе приходит в голову, что это одна из редких форм доверия. Если Волан-де-Морт способен кому-то доверять, то она такое доверие получила. Кто мог усомниться, что могущественный колдун давно отучился кому-то показывать свою слабость? Возможно, сейчас Гермиона единственный человек, осененный таким расположением.

Тишина, нарушаемая только треском поленьев в камине, кажется уютной и очень домашней. Гермиона опускает голову на спинку кресла рядом с головой Волан-де-Морта, она тоже устала от всех волнений сегодняшнего дня. В голове все еще бьются слова Драко, который назвал ее перебежчицей, предательницей. Ведь это правда!

— Что тебя тревожит? — раздается тихий голос Волан-де-Морта, который кажется даже приятным в этот момент.

— Я говорила сегодня с Драко. Хотела убедить его помириться с отцом. У меня это не вышло, но пришел профессор Снейп и сделал это за меня. Я заметила, что Драко говорит с Люциусом, но не знаю, чем закончился их разговор. Но пока я сама пыталась его убедить, он сказал мне, что меня презирают оба лагеря: и Пожиратели Смерти, и сопротивление, потому что я перебежчица и изменила своим принципам. Он говорит, что вы держите меня за шута, и меня еще не убили, только потому что вы накажете за мою смерть, — Гермиона тяжело вздыхает. Высказать это оказалось сложнее, чем она думала.

— Малфой-младший неплохо разбирается в людях, — спокойно комментирует Волан-де-Морт. И контраст между его умиротворенностью и нервным возбуждением Гермионы хорошо заметен. — Он хотел тебя задеть, потому что ты подняла болезненный для него вопрос. И он сказал тебе то, что ты боялась услышать. Вот и все.

Темный Лорд делает паузу, а Гермиона переваривает услышанное. Эта мысль кажется ей теперь такой простой, что даже странно, что раньше не пришла в голову. И конечно, сразу ясно, что Волан-де-Морт прав.

— Участники сопротивления не презирают тебя, — продолжает он. — Как показали допросы, они считают тебя пленницей, заложницей, жаждущей освобождения. Пожиратели Смерти тоже не презирают тебя, они достаточно доверяют моему мнению. Раз я оценил тебя, то и они сделали то же самое. Так что тебе не о чем волноваться.

— Но ведь я действительно предательница, — грустно вздыхает Гермиона. Она поднимает голову со спинки кресла и заглядывает в красные глаза Темного Лорда. Они ее больше не пугают, наоборот, завораживают. Цвета выдержанного красного вина, эти глаза способны затянуть, как омуты.

— Предательство — это понятие, придуманное людьми. Оно изобретено теми, кто держится за стереотипы, не желая понимать, что мир меняется. Разве разумнее было бы погибнуть? Гермиона, сопротивление очень малочисленно и сейчас почти полностью истреблено. Если бы мы нашли их лагерь, все было бы кончено за несколько минут. Но, к сожалению, нам пока не удается обнаружить их укрытие. Это вопрос времени.

Темный Лорд делает театральную паузу, чтобы Гермиона могла осмыслить новую информацию.

— Волшебники Великобритании устали от войны, они хотят стабильности и процветания. Сейчас никто кроме меня не может дать им этого. Мы восстанавливаем разрушенное хозяйство, налаживаем администрацию, наводим порядок. После войны и раздрая в стране наконец-то устанавливается мирная жизнь, которая всем по вкусу. Сопротивленцы хотят разрушить мир, снова все сломать. Но у них нет сил на постройку нового общества, они могут только рушить, но не созидать. Раньше было иначе, пока был жив Дамблдор, у Ордена Феникса был шанс. Но не сейчас.

Темный Лорд делает глоток вина из бокала, который все это время держал в руке. Гермиона слушает его, очарованная тембром его голоса, логичностью и правильностью его слов.

— Нет предательства в том, чтобы осознать свои заблуждения и перейти на сторону победителя. Ты приняла верное решение, и тебе не за что себя корить. Не позволяй своему прошлому стать твоей слабостью, потому что так она будет слишком очевидна.

Гермиона кивает. Аргументы Волан-де-Морта совершенно ее успокоили. Даже странно, насколько искусно он умеет влиять на психику других людей. Может, именно феноменальный дар убеждения позволяет Темному Лорду вести за собой сотни магов?

— Спасибо, мой Лорд, мне нужно было это услышать, — улыбается Гермиона.

— Ты всегда можешь прийти ко мне, если тебя что-то беспокоит. Я найду время тебя успокоить.

Гермиона смотрит на него удивленно. Он правит целой страной, по сути, один, но при этом обещает всегда найти время, чтобы разобраться с ее мелкими в масштабах всей Британии проблемами.

— Могу я задать вам еще один вопрос, мой Лорд? — решается спросить Гермиона. Волан-де-Морт сейчас достаточно благодушно настроен, чтобы был шанс получить ответ.

— Конечно, — он отставляет бокал с вином на журнальный столик и чуть приобнимает Гермиону за талию. Ее это немного смущает, но она старается рассматривать этот жест как отеческий.

— Почему вы так добры ко мне? Неужели только в память о Беллатрисе Лестрейндж?

— Я говорил тебе. Ты умеешь любить, умеешь быть доброй, но при этом обладаешь крепким внутренним стержнем. Вдобавок ты сильная ведьма, которая обещает стать одной из сильнейших в истории. Я ценю в тебе все это.

Волан-де-Морт замолкает и несколько мгновений просто смотрит Гермионе в глаза. Она же в свою очередь, вглядываясь в рубиново-красные омуты на его лице, ищет в них нечто недоговоренное. Ей чудится, что мысль не закончена, есть что-то еще, пока ею непонятое.

— Среди твоих друзей меня называли чудовищем. Тебя растили с мыслью, что я само воплощение зла. Да, я пытал и убивал, я бывал жесток. Меня можно обвинить во многих грехах. И тем не менее, ты, добрая и светлая, сидишь рядом со мной, заботишься обо мне. Я сравнивал тебя с Беллой, но нет, ты другая. Ты мягче, но в тоже время более принципиальна, ты тоже пытлива и азартна, но в тебе нет жестокости, нет фальши, нет показной театральности, которые были присущи Белле. Она любила меня, я знаю это. Дамблдор так много говорил о любви, но так плохо ее знал. Я же вовсе не умел любить, хотя знаю, что меня любили. Я не жалел чувств Беллы, не берёг ее. Она готова была пойти за меня в огонь и в воду, и я, не задумываясь, отправлял ее. Останься она жива, и я никогда бы ее не оценил. Но теперь пришла ты. Я сначала увидел в тебе ее, потому что скучал по ней. Но теперь я вижу только тебя, Гермиону Малфой, ту, какой ты стала среди нас. И, кажется, я теперь лучше понимаю чувства Беллы.

Волан-де-Морт снова замолкает, но теперь Гермиона напряжена как струна. Она видит, что ему нелегко дались признания, и догадывается, что последует дальше. Но может ли это быть правдой? Возможно ли это?

— Эх, будь я моложе! Я бы выпил любой эликсир сейчас, чтобы мне снова было хотя бы пятьдесят. Тогда я смог бы сказать, что люблю тебя, и уж поверь, никому бы не отдал. Но мне семьдесят, и я могу относиться к тебе лишь как к дочке или внучке, хотя у меня и не было никогда детей. Но даже как мой любимый ребенок ты всегда можешь рассчитывать на мое понимание, мою помощь.

— Вы же не можете любить меня как женщину, правда? — чувство, прозвучавшее в голосе Гермионы, что-то среднее между страхом и удивлением.

— Я люблю тебя как женщину, Гермиона, но я не заставлю тебя ублажать старика, это было бы нечестно. Я признаюсь тебе, я уже не способен быть мужчиной, поэтому не могу претендовать на тебя. Мне неприятно думать, что ты принадлежишь Малфою, но так будет лучше. К тому же у тебя будет ребенок, я бы не смог тебе его дать.

Гермиона чувствует, как тяжело даются Волан-де-Морту эти слова. Кто бы мог подумать, что они могут вести подобные разговоры? Жуткий Темный Лорд с красными глазами говорит о своей любви и признается в мужском бессилии Гермионе Грейнджер! Кому такое могло присниться?

Несмотря на весь испытанный шок, Гермиона сочувствует своему бывшему кошмару. Она поднимает руку и осторожно проводит подушечками пальцев по его скуле, ниже к подбородку, вокруг губ. Он замирает под ее осторожной лаской, даже чуть прикрывает глаза.

— Простите меня, мой Лорд, что не могу дать вам того, что вы хотите.

— Просто будь здесь, скрась мою старость, мне этого будет достаточно. Я помогу Люциусу, буду заботиться о ваших детях, как о своих. Я научу тебя всему, что знаю сам. Лишь немного твоей нежности, и я буду достаточно вознагражден.

— Она с вами, мой Лорд. Я с вами, — произносит Гермиона. Она видит в Волан-де-Морте пятидесятилетнего мужчину. Его можно было бы назвать привлекательным, но Гермиона не испытывает к нему никакого физического влечения. Она любит Люциуса, хочет Люциуса, и это уже вряд ли изменится когда-либо. Однако Темный Лорд вызывает в ней восхищение, смешанное с сочувствием, и это невозможно игнорировать. Гермиона хотела бы ответить ему взаимностью.

Она наклоняется и осторожно целует Волан-де-Морта в уголок рта. Сначала он не шевелится, но когда Гермиона пытается отстраниться, он кладет руку ей на затылок и впивается в ее губы поцелуем.

Можно ли считать это изменой Люциусу? Да, можно, пусть и не в полном смысле, но Гермиона не сомневается, что узнай муж об этом, он бы ее понял. Невозможно отказать Повелителю, он получает все, чего хочет. Но, конечно, Люциус никогда не узнает о том, насколько нежные отношения связывают его жену с Темным Лордом, ему так будет спокойнее.

Гермиона отстраняется, когда рука Волан-де-Морта соскальзывает с ее затылка. Она видит на его лице теплую улыбку и невольно улыбается сама.

— Я должен выйти к моим гостям, а то они небось заскучали, — с сожалением произносит Повелитель, а Гермиона кивает. Она так до конца и не поняла, что между ними произошло. Ей просто необходимо собраться с мыслями.

— Да, мой Лорд. Вас зовут обязанности.

— Ты можешь остаться здесь, если хочешь побыть одна, — читает ее мысли Волан-де-Морт. — Сюда никто не заходит без разрешения.

Темный Лорд уходит, а Гермиона еще долго сидит, перебравшись с подлокотника в само кресло. Она смотрит на огонь и думает о словах Повелителя. Что все это значит для нее? И во что это выльется?

Уже около полуночи Гермиона возвращается из кабинета Волан-де-Морта в голубую спальню. Основная масса Пожирателей Смерти еще развлекается в гостиных, но шум оттуда не долетает до жилой части дома.

В спальне царит уютный полумрак. Горят три свечи, чтобы хозяевам было удобно. Гермиона волшебной палочкой зажигает остальные и начинает приготовления ко сну. Люциуса нет, но он, скорее всего, еще разговаривает с Драко, после долгой ссоры у них должно было накопиться много тем для разговора.

‒ Вы выглядите усталой! Настоящая мадам Малфой не должна показывать свою усталость! ‒ комментирует зеркало над трюмо.

‒ Значит, я не настоящая мадам Малфой, ‒ огрызается Гермиона и идет в душ. Ей очень хочется очиститься от всего напряжение сегодняшнего дня, всех тревог и сомнений. А еще смыть воспоминания о прикосновениях Волан-де-Морта, хоть она и не отдает себе в этом отчета. Темный Лорд не противен ей, но все-таки и не привлекает.

Гермиона шагает под горячие струи. Как же хорошо! Вода смывает все негативные эмоции, которые успели скопиться. И тут на плечи ложатся тяжелые теплые ладони. Гермиона резко оборачивается. Оказывается, Люциус решил к ней присоединиться! Она улыбается ему мягкой любящей улыбкой.

‒ Как прошел день? ‒ спрашивает он, мягко массируя ее плечи.

‒ Вполне неплохо, а твой? ‒ Гермиона хочет услышать, помирились ли они с Драко или нет, но боится спросить прямо, не зная, стоит ли демонстрировать свою осведомленность.

‒ Я помирился с Драко. Но вы с Северусом об этом знаете, правда?

Гермиона решает не лгать и кивает. Она скользит ладошками по груди мужа и получает от этого удовольствие.

‒ Почему ты решила нас помирить? ‒ Люциус капает на ладонь гель для душа и начинает растирать замершую Гермиону.

‒ Потому что я поняла, что ты страдаешь от вашей ссоры, ‒ она пытается заглянуть мужу в глаза, чтобы понять его реакцию. Оценит ли он такую заботу или решит, что она лезет не в свое дело?

‒ Спасибо, ‒ неожиданно и с чувством произносит Люциус.

‒ Но я же не справилась. Драко убедил профессор Снейп.

‒ Во-первых, это не важно, без тебя Северусу бы и в голову не пришло этим заниматься. А во-вторых, сам Драко говорит, что идти мириться решил уже после твоих слов, до того как появился Северус. Знаю, он тебе этого не сказал, гордость взыграла, но мне он смог в этом признаться.

В душе Гермионы разливается приятное тепло. Значит, она все-таки не бесполезна! И улыбка расцветает шире и ярче.

‒ Знаешь, никто бы другой из знакомых мне женщин не стал так беспокоиться о моем душевном состоянии, не стал тратить силы на то, чтобы его исправить. К тому же, с чисто прагматической точки зрения, моя ссора с Драко была тебе на руку.

‒ Мы с тобой из разных обществ, разного воспитания, ‒ объясняет Гермиона. ‒ Я все еще во многом живу так, как привыкла. А я привыкла, что должна помогать близким, думать о них, а не о своей выгоде. Как можно пытаться извлечь пользу из страданий собственного мужа? Я этого не понимаю!

‒ Ты прекрасна тем, что не понимаешь, ‒ и Люциус крепко обнимает ее под струями воды.

* * *

После примирения отца и сына жизнь Гермионы меняется незначительно. Да, Драко перебирается обратно в родовое поместье, но оно настолько большое, и в нем обитает столько людей, что единственный новый житель просто теряется в этом хаосе. Иногда Гермиона его встречает, они обмениваются сухими вежливыми кивками и расходятся. Никаких проблем это не доставляет.

Зато Люциус заметно расслабляется и словно находит новый источник энергии. Он настолько активизирует свою деятельность по восстановлению разрушенного авторитета Малфоев, что даже Волан-де-Морт отмечает и оценивает его труды. Люциуса начинают приглашать на совещания узкого круга, посвящать в секретные дела.

Сама же Гермиона по-прежнему старается держаться подальше от тайн, она увлеченно учится под руководством Повелителя, который всегда находит на нее время. Помимо этого заметно участились посиделки за чаем в кабинете у Темного Лорда. Гермиона сама не заметила, как начала свободно обсуждать с ним самые разные идеи, без страха спорить и высказывать свою точку зрения. Наедине они могут говорить обо всем: от эксплуатации эльфов-домовиков до влияния глобальных проблем, устроенных магглами, на магическое сообщество, от вопросов демографии до древних тайных магических знаний. И Гермиона чувствует, что эти беседы становятся ей просто необходимыми.

Помимо этого она старается отдать Темному Лорду «долг»: посылает к нему домовиков с ужином, напоминает об отдыхе, укрывает пледом в холодные дни, читает ему вслух донесения, когда у него устают глаза, и делает еще множество мелочей, о которых никому больше и в голову не приходит подумать. Волан-де-Морт отвечает ей благодарностью, при этом не переступая границ личного пространства. Он уважает статус Гермионы, как жены Люциуса.

Все это делает жизнь приятной. Можно забыть о моральных терзаниях и просто наслаждаться новым положением. К тому же Гермиона ни на минуту не забывает о том, что должна думать о ребенке, которого носит под сердцем. Этот малыш дорог им с Люциусом и дорог Темному Лорду, его необходимо сберечь. Волан-де-Морт даже окружил младенца в чреве матери особой магической защитой.

Проходит больше двух недель со сбора Пожирателей Смерти, все идет своим чередом. День не предвещает ничего особенного, пока Гермиона умывается с утра, но вернувшись в спальню, она застает Люциуса, уставившегося в окно совершенно пустым взглядом.

‒ Что случилось? ‒ муж не оборачивается, но поводит плечами.

‒ Ничего, не волнуйся.

Гермиона подходит и садится на кровать рядом с Малфоем, крепко обнимая его. Она хочет его успокоить, но не знает как.

‒ Сегодня пятнадцатое октября, годовщина нашей с Нарциссой свадьбы, ‒ выдыхает Люциус. ‒ Мы всегда отмечали этот день, но теперь она умерла.

Гермиона застывает, как каменная, не убирая однако рук с плеч мужа. Может ли она помочь ему справиться с болью от потери первой жены? Способна ли она вообще понять, что их связывало? Ведь Нарцисса совершенно ей незнакома. И будет ли вообще корректно вмешиваться второй жене в воспоминания о первой?

‒ Так странно, что она больше не со мной, никак не могу привыкнуть, ‒ добавляет Люциус, и сердце Гермионы сжимается. Она одновременно сочувствует мужу и боится конкуренции для себя.

‒ Где она похоронена? ‒ спрашивает Гермиона, и собственный голос кажется ей чужим и далеким.

‒ В фамильном склепе Малфоев, где же еще?! Все мы там когда-нибудь окажемся, ‒ начав удивленно, Люциус быстро опускает голос до минорных нот.

‒ Ты навещал ее?

‒ Нет, не мог. Все так быстро крутится… Да и ее могила будет тяжелым зрелищем. Сейчас я помню ее живой…

‒ Думаю, тебе стоит ее навестить, ‒ выдавливает из себя Гермиона. ‒ Это будет правильно. Тем более сегодня годовщина вашей свадьбы. Может, тебе станет легче, если ты сможешь нормально попрощаться и отпустить ее?

Ревновать к покойнице — глупо и нелогично, но Гермиона ничего не может с собой поделать. Она понимает, что Люциус и Нарцисса долго прожили вместе, вырастили сына. Они были прекрасной парой, гармоничной, правильной. Все ими восхищались. Нарцисса была настоящей миссис Малфой, такой, какую привыкли видеть зеркала и портреты в поместье. Сама Гермиона никогда не дотянет до этого идеала, никогда не сможет соответствовать Люциусу. От этого на душе становится горько.

‒ Пойдем со мной, ‒ неожиданно просит муж. ‒ Может, с тобой будет легче?

Гермиона понятия не имеет, зачем ей идти на могилу покойной миссис Малфой. Ей это кажется чуть ли не противоестественным. Однако серые глаза Люциуса смотрят просяще, и отказаться, глядя в них, просто невозможно.

‒ Если ты этого хочешь, ‒ мямлит Гермиона.

Спустя час супруги подходят к мраморному склепу в дальней части малфоевского парка. Готические заостренные формы, темные потеки времени на камне сразу выдают его глубокую древность. Он расположен в отдалении от всех главных аллей, чтобы гости не набрели на него случайно и не испортили настроение на увеселительной прогулке осознанием скоротечности человеческого века. Здание склепа кажется Гермионе удивительно маленьким, хотя, скорее всего, на него наложены чары незримого расширения, иначе как бы туда уместились все поколения Малфоев. Даже при том, что основная ветвь семейного древа, владеющая поместьем, не отличалась плодовитостью.

Люциус кладет ладонь на массивную дубовую дверь, и та, признавая хозяина, легко открывается внутрь.

‒ Она слушается всех членов семьи, ‒ поясняет Люциус, который выглядит напряженнее и бледнее, чем обычно. ‒ Но если входит не глава рода, то магия сообщает ему о посетителе. Я знал, что Драко навещал мать до того, как он рассказал мне об этом.

Гермиона шагает под свод склепа. Там достаточно светло. Круглые окна с мелкими неровными стеклами под потолком пропускают снопы солнечного света, разбивающиеся о пыльные полы.

Пахнет сыростью, плесенью. Наверно, именно таким запахом обладает смерть. Она и сама взирает на свои жертвы из дальнего угла. Удивительно реалистичная статуя старухи с косой поначалу пугает Гермиону, но потом завораживает гением скульптора. Возвышенность и бренность, мощь и старческая слабость, сожаление об усопших и торжество вечности соединились в сморщенных жилистых руках и складках плаща, отдаленно напоминающих плащ дементора.

Гермиона даже не сразу обращает внимание на длинные ряды каменных саркофагов, чуть заглубленных в землю по христианскому обычаю. На крышке каждого замерла статуя усопшего. В отличие от старухи с косой, которая создана руками умелого мастера, в изваяниях на саркофагах чувствуется дыхание магии. Они запечатлевают своих хозяев в момент погребения. Аккуратно причесанные, в парадных платьях своего времени, с крестами или букетами цветов в сложенных под грудью руках.

Гермиона делает шаг к Люциусу, который замер у совсем нового надгробия. На нем лежит каменная Нарцисса Малфой. Магия настолько живо передала ее образ, что женщина кажется просто спящей. Даже букет нарциссов у нее в руках ничуть не завял. И лицо, которое должно было бы исказиться в предсмертном ужасе, когда Волан-де-Морт заносил палочку, совсем разгладилось после кончины. Нарцисса дышит покоем.

Теперь Гермиона понимает, чего боялся Люциус. Он не хотел видеть свою первую жену именно такой: каменной, холодной, величественной и совершенно недоступной человеческому пониманию. Сейчас Малфой опустился на одно колено перед саркофагом. Он не плачет, он, конечно, вспоминает свое прошлое. Гермиона кладет руку ему на плечо, чтобы поддержать, ведь именно за этим она здесь.

И ее тянет в круговорот его памяти. Не зря Снейп говорил, что порой человек очень громко думает, чтобы попасть в его мысли, даже легилименция не нужна. А сейчас Люциус словно сам зовет Гермиону присоединиться к нему.

Она видит совсем еще юную Нарциссу, легкую и воздушную, идеализированную памятью, с книжкой или дневником на берегу Черного озера или в гостиной Слизерина. Мисс Блэк кажется словно сияющей среди мрачной обстановки. А вот Люциус вальсирует с ней на Рождественском балу в имении. Гермиона сразу узнает парадный зал, вот только она никогда не видела его таким вычищенным, нарядным, полным веселящихся людей. Для нее поместье ассоциируется с Пожирателями Смерти, а не уютным семейным гнездышком. Но Люциус на том балу помнит только Нарциссу, ее стройную талию в руках. Кто бы мог подумать, что он правда так ее любил? Гермиона всегда считала браки в чистокровных семьях навязанными родителями, но оказывается, это не всегда было так.

А вот и свадьба. Гермиона смотрит словно в ускоренной съемке на роскошное празднество. Неожиданно замечает живую еще Адаминну Малфой, которая смахивает шелковым платочком набежавшую слезу. Столько гостей, все радуются за них.

Потом начинается война. И Люциус старается оградить от ее ужасов свою Цисси. Она слишком хрупка, чтобы участвовать в вылазках, слишком невинна, чтобы служить Темному Лорду. Малфой ничуть не сомневается в правильности своих идей, но все-таки хочет уберечь супругу. Оказывается, Пожиратели Смерти тоже защищали своих.

Нарцисса ждет мужа вечерами, делает вид, что не замечает кровь на его мантии или лихорадочный блеск в глазах, просто приносит горячего чаю, сама, вместо Диди, или сворачивается теплым комочком под боком. И Люциус чувствует себя дома, чувствует, что свой уютный теплый мир будет защищать от всего, даже от Повелителя.

А потом Цисси говорит, что беременна. Это луч света во мраке все усугубляющейся войны. Люциус хочет быть отцом, он кружит по гостиной свою любимую жену.

Тяжелые роды. Есть риск гибели и матери, и ребенка. Люциус пьет огневиски в кабинете и как мазохист слушает крики жены из спальни. И, о чудо, живой сын! И с Цисси все хорошо. Приговор врачей о том, что детей больше не будет, слышится словно сквозь вату. Его Люциус осознает уже потом. А пока неважно, главное, что у него сын, и Цисси жива и счастлива!

А потом падение Темного Лорда. Страх, попытки выкрутиться из тупика, не попасть в Азкабан. Потери друзей и уважения, в том числе и уважения к себе. Но ведь он действовал во благо семьи, а что может быть дороже семьи?

Гермиона смотрит дальше, как ее муж и Нарцисса вместе растят маленького Драко, восстанавливают свое имя, подстраиваются. А затем снова спускается тьма, Темный Лорд вернулся. И Люциус больше не может уберечь ни жену, ни сына. Он проваливает миссию в Отделе Тайн, а когда возвращается из Азкабана, узнает о страшных последствиях.

Его это сломило. Его дом, его уютный теплый мир, где смеется Драко и нежно улыбается Цисси, разрушен, раздавлен безжалостной поступью Повелителя.

И Гермиона сама трясет мужа за плечо, вырывая из плена воспоминаний. Ведь он видел смерть своей Нарциссы, но лучше ему о ней не вспоминать. По щекам Люциуса текут слезы, и Гермиона сцеловывает их, опускаясь на колени, чтобы быть одного роста с замершим Малфоем.

‒ Мы справимся с этим, мы преодолеем боль! ‒ шепчет она, сама не зная, как можно залечить такую рану на сердце человека.

Теперь Гермиона понимает мужа лучше. Он действительно любил жену, а ему даже не дали ее оплакать, сразу женили на другой, нежеланной, на грязнокровке.

‒ Я верю, верю, ‒ тихо и хрипло отвечает Люциус, крепко прижимая Гермиону к себе. ‒ Ты помогаешь мне, уже почти излечила. С тобой у меня есть шанс снова иметь такой дом, ‒ и он кладет большую теплую ладонь ей на живот. ‒ Мы с тобой и наш сын ‒ вот что важно теперь, вот за что стоит бороться.

И Гермиона снова крепко его обнимает. Все-таки перед ней очень сильный человек. Да, жизнь не давала ему поблажек, он испил много горя, но, может быть, теперь все наладится.

Объятия перерастают в нежный, напоенный солью слез поцелуй. Гермиона поднимается на ноги и наколдовывает большой венок белых роз на надгробии Нарциссы Малфой.

‒ Она любила белые розы, ‒ тоже поднимается Люциус.

‒ Они на нее похожи, судя по тому, что я увидела в твоей памяти, ‒ признается Гермиона. Малфой отвечает удивленным взглядом, но ничего не говорит.

‒ Я должен благодарить Темного Лорда за ту свадьбу во многих отношениях, и чем дальше, тем больше я вижу мудрости в его решении, ‒ признается Люциус. ‒ Он не только дал мне возможность восстановить свое положение и пересмотреть взгляды на мир. Он дал мне стимул жить дальше, а не похоронить себя рядом с Цисси. Я бы поселился здесь, но у меня есть ты, а теперь наш малыш, это возвращает к жизни.

‒ Я не дам тебе похоронить себя здесь слишком рано! У тебя еще много времени впереди! ‒ горячо восклицает Гермиона.

‒ Я знаю, с тобой я в этом не сомневаюсь.

Выходят из склепа они вместе. Октябрьское небо бросает им в разгоряченные лица мелкую водяную пыль. Идут в обнимку и особенно остро ощущают себя живыми, чувствующими. Им еще рано ложиться в каменные саркофаги, они еще повоюют, даже если воевать придется со всем миром!

Гермиона просыпается посреди ночи, словно от кошмара. Она не помнит, что ей снилось и снилось ли что-нибудь вообще, но неизвестная сила разбудила. Люциуса рядом нет, и его половина постели холодная, значит, он еще не вернулся. За последние две недели, прошедшие с памятного совместного похода в склеп, Малфой стал намного активнее участвовать в делах Темного Лорда. Его окончательно приняли в ближний круг и теперь отправляют на задания наравне со всеми. Гермиона не уверена, что рада этому. С одной стороны, ее муж восстановил свое положение, к чему они и стремились, с другой, теперь он вынужден подвергать себя опасности. Невозможно не переживать, когда он где-то в ночи, возможно, сражается с сопротивленцами. Ведь они его не пощадят!

Гермиона не может лежать в темной пустой спальне. Она набрасывает шелковое кимоно и выходит в коридор, сама не зная, куда направляется. Ей просто хочется двигаться, чтобы мышцы расшевелили напуганное спросонья сознание.

В коридорах темно и прохладно. Лишь кое-где догорают свечи. Значит, время приближается к рассвету. Никого не слышно. Все спят, если в доме вообще кто-то есть. Гермиона сжимает древко палочки, которая уже стала привычной.

‒ Люмос! ‒ мягкий свет озаряет шелковые обои и картины в тяжелых рамах. Дом сразу становится привычным и знакомым. В нем нет ничего пугающего. Все это игры сознания Гермионы. Нужно вернуться в постель и попробовать уснуть.

Она кладет руку на живот и поворачивает назад. Теперь ей стало необходимо чувствовать увеличившийся животик, жизнь под ним. Ее мальчик, ее сын.

И тут тишину разрывает тихий, но отчетливый крик со стороны подвала. Только не оттуда, где лаборатория Снейпа, а со стороны старых казематов. Гермиона уже была там однажды, когда Темный Лорд показывал ей плененного Невилла.

Крик не повторяется, но Гермиона совершенно точно уверена, что слышала его. Она решительно направляется в сторону темниц. Это ее дом, она имеет право знать, что здесь происходит. Особое отношение Волан-де-Морта отучило ее бояться последствий. Лишь краешек подсознания пытается сказать, что иногда лучше не знать правды, а в некоторые вещи не совать свой нос. Но Гермиону не распределили бы на Гриффиндор, если б она хоть раз в жизни прислушалась к этому краешку подсознания.

Дверь в казематы не заперта. На лестнице и в коридоре горят факелы на стенах. Гермиона чувствует холод от сырых стен. Ее пробивает озноб, но она упорно спускается вниз, тем более что теперь до нее доносится нестройный гул голосов.

Очередной поворот, и Гермиона чуть не утыкается в спину собственному мужу. Пожирателей Смерти всего четверо, и Волан-де-Морт с ними. Масок на лицах уже нет, капюшоны откинуты, Гермиона легко узнает Руквуда, Долохова и Гойла-старшего помимо Люциуса.

Пока ее еще не заметили, она выглядывает в щель между Малфоем и Августом. Дверь в камеру открыта. На полу распласталась тоненькая светленькая девочка, совсем еще ребенок. Наверно, пятикурсница, если не младше. Глаза огромные от страха. Левый рукав мантии закатан, и там, где у Пожирателей Смерти чернеет череп со змеей, у нее горит красное изображение феникса, расправившего крылья. Это что-то новенькое!

‒ Что ты здесь делаешь? ‒ замечает Гермиону Люциус. Его голос обращает на них внимание остальных, в том числе маленькой пленницы.

‒ Ты! ‒ выкрикивает она, и глаза ее становятся еще больше, но теперь в них горят гнев и презрение. ‒ Мы не верили! А ты и правда их шавка! Ты продалась им! Он всем рискует, чтобы тебя спасти, а ты разгуливаешь тут как королева! Ты и волоса с его головы недостойна!

Пленница смачно плюет в сторону Гермионы, но та стоит слишком далеко, ошарашенная такой жесткой тирадой от до этого до смерти перепуганной девчонки.

‒ Люциус, уведи жену! ‒ холодно командует Волан-де-Морт и направляет палочку на девчонку. ‒ Круцио!

Она с диким воплем корчится в ногах Повелителя. Малфой грубо хватает Гермиону в охапку и тащит прочь. Последнее, что она успевает заметить, это злые кроваво-красные глаза Темного Лорда. За их посиделками и дружескими беседами она совсем забыла, как страшен он может быть.

Дверь подвала громко захлопывается за Малфоем. При свете редких факелов в коридоре Гермиона видит, как напряжено его лицо, как играют желваки на шее. Люциус очень зол на нее, но молчит. Молчит, пока не вносит ее в голубую спальню и не опускает на кровать.

‒ Какого черта ты там оказалась? ‒ Люциус почти рычит.

‒ Я проснулась. Увидела, что тебя нет. Решила пройтись по дому. Услышала крик, ‒ мямлит Гермиона, понимая, как глупо это звучит. Ее извиняет только беременность, но вряд ли Малфой помнит, что женщины вообще, а беременные в особенности, бывают совершенно нелогичными.

‒ Почему ты полезла в подвал? Неужели не понимаешь, что эти дела не для тебя?! Это могло быть опасно! Там могла быть не девчонка-малолетка, а сильный маг, владеющий беспалочковой магией! Мы бы не успели тебя защитить!

‒ У меня есть палочка, и я сама могу себя защитить, ‒ обиженно надувает губки Гермиона. Она подтягивает колени к подбородку и обхватывает их руками. Ее начинает бить озноб, запоздалая реакция то ли на холод казематов, то ли на шок.

‒ Не будь такой самонадеянной! Более опытные волшебники не всегда успевают себя защитить! Твоя задача сейчас — выносить и родить нам ребенка, а не лезть на рожон там, где это совершенно не нужно!

Гермиона понимает, что Люциус абсолютно прав, она совершила глупость, поставив под удар и себя, и их ребенка. Из горла вырывается тихий всхлип.

‒ Прости меня!

Люциус глубоко вздыхает, садится на кровать рядом с женой и крепко ее обнимает. Гермиона утыкается носом в его грудь, чувствуя, как колотится сердце под рубашкой. Он ведь испугался за нее! А она такая неосторожная!

‒ Не плачь, моя хорошая. Все уже позади.

Люциус укачивает плачущую Гермиону, как маленького ребенка. Он, видимо, не собирается возвращаться в подвал. Там вполне справятся и без него.

‒ О чем она говорила? Кто рискует ради меня? ‒ спрашивает Гермиона, когда успокаивается. Слова пленницы все еще звучат у нее в ушах.

‒ Не думай об этом, ‒ без особой надежды в голосе просит Люциус.

‒ Расскажи мне. Ведь ты знаешь.

‒ Она говорила о Роне Уизли, ‒ нехотя признается Люциус.

‒ О Роне? Он жив?

‒ К сожалению, да.

Гермиона отстраняется, чтобы увидеть лицо Люциуса. Он напряжен. Глаза холодны, но за холодностью прячется какой-то страх. Неужели опять ревность?

‒ Расскажи мне, я хочу знать, ‒ просит Гермиона и теснее прижимается к мужу. Она любит его и боится за него, даже если он сражается против Рона.

‒ Тебе не стоит об этом думать, милая. Лучше поспи, еще не утро.

‒ Расскажи, Люциус!

Он вздыхает. Понимает, что просто так она от него не отстанет, да и ложь почувствует.

‒ Сопротивление очень слабо, у них почти не осталось людей, но они по-прежнему кого-то вербуют. У них есть логово, мы никак не можем его найти. Даже Темный Лорд не может. Насколько нам известно, сейчас командует ими Рон Уизли. Мне кажется, он сошел с ума, потому что идет на совсем уж безнадежные авантюры, не щадит людей. Я, конечно, знаю, что он и раньше мозгами не блистал, но сейчас совсем с катушек слетел. Но у него есть свои почитатели. Вот эта девочка, например. Ярая сторонница.

‒ Получается, Рон идет на все безумства, чтобы спасти меня? ‒ ужасается Гермиона.

‒ Возможно да, а возможно и нет. Мы не знаем наверняка.

Гермионе становится плохо от одной мысли, что где-то гибнут люди ради ее спасения. А ее вовсе и не надо спасать, она счастливая жена и будущая мать. Но Рон этого не знает и не понимает.

‒ Может, мне показаться на людях? Чтобы сопротивление увидело, что со мной все хорошо, что я не пленница. Это поубавит их стремления нападать.

‒ Это умно, но рискованно. Поговори об этом с Темным Лордом, но утром. А сейчас спать!

Больше Гермионе ничего спросить не дают. Люциус заворачивает ее в одеяло и укачивает, пока она не проваливается в сон.

* * *

Утром Гермионе кажется, что ночное происшествие было не с ней. Слишком глупо! Слишком рискованно! Как будто кто-то на время отключил ей мозги! Теперь даже страшно показываться на глаза Волан-де-Морту, он же отчитает ее за такое поведение! Вдруг передумает ей помогать? Что тогда делать?

И все-таки Гермиона собирается с духом и подходит к кабинету. Дверь закрыта, из-за нее доносится голос Мальсибера. Тихий и монотонный. Что говорит — непонятно. Гермиона замирает. Можно уйти. Но хватит ли решимости прийти снова? Лучше подождать, пока Мальсибер закончит.

Она отходит от двери, чтобы ее нельзя было упрекнуть в подслушивании. Портреты на стенах пустые, но оно и к лучшему, Гермионе не хочется ни с кем разговаривать. Она погружается в собственные мысли и снова возвращается к словом маленькой пленницы. Рон рискует ради ее спасения, а она «продалась». По мнению девчонки, она и волоска с головы старого друга не стоит. Может, если поговорить с Роном, то можно будет ему объяснить, что Повелитель не зло. Но Люциус считает, что Рон сошел с ума. Можно ли его убедить? Или он от гнева убьет подругу? А друзья ли они теперь в самом деле?

Дверь открывается, и выходит Мальсибер. Он чем-то недоволен, на Гермиону не смотрит. Она на какое-то мгновение даже забывает, что собиралась идти к Волан-де-Морту, но ее приводит в чувство голос Повелителя:

‒ Заходи, Гермиона.

Она входит. Боится поднять глаза и увидеть осуждение во взгляде Темного Лорда. Оглядывает уже хорошо знакомый узор из дубовых листьев на ковре.

‒ Простите мою ночную выходку, мой Лорд. Не знаю, о чем я думала!

‒ Ты в порядке? ‒ голос Волан-де-Морта звучит неожиданно тепло и участливо, словно он и не сердится вовсе.

Гермиона бросает взгляд на Повелителя, видит спокойное лицо, мягкое выражение его глаз, так он смотрит на нее всегда последнее время. И вдруг на какое-то мгновение перед ней встает холодный, жестокий колдун, которого она видела вчера, его «Круцио» и крик девочки. Гермиона вздрагивает и невольно отшатывается. Темный Лорд видит это и дергается словно от удара.

‒ Я не хотел, чтобы ты это видела. Чтобы ты вспоминала.

‒ Простите, мой Лорд! ‒ Гермиона жмурится и трясет головой, прогоняя наваждение. Она знает этого человека, он стал своим, нельзя позволить случайности возвести стену между ними. Гермиона всегда знала, что Повелитель жесток, что он пытает людей и пытал ее саму. Но она простила ему это, приняла его. Волан-де-Морт теперь близок ей, куда ближе того же свихнувшегося Рона.

‒ Я теперь буду следить, чтоб двери были закрыты, ‒ вздыхает Темный Лорд. Он все еще пытается разобраться в отношении Гермионы и путается вместе с ней. Наконец она принимает решение, делает шаг вперед и осторожно кладет ладонь на руку Повелителя, сжимающую Бузинную палочку.

‒ Простите меня. Вам не нужно следить. Я буду думать головой и не соваться. И я не осуждаю, я на вашей стороне, значит, должна принимать ее до конца.

Волан-де-Морт улыбается. Он отодвигает свое кресло с высокой спинкой от стола и жестом зовет Гермиону к себе на колени. Да, Люциус никогда бы этого не одобрил, но порой они могут так сидеть. Сейчас им обоим нужно это ощущение, что ничего не изменилось.

Гермиона удобно устраивается на коленях Волан-де-Морта, только теперь она вспоминает о своей вчерашней идее.

‒ Знаете, я поговорила с Люциусом. Он считает, что Рон совсем сошел с ума в попытках меня «спасти». Я подумала, что может мне стоит появиться на людях, чтобы сопротивление увидело, что я не нуждаюсь в спасении и поддерживаю режим?

‒ Я думал о чем-то подобном, ‒ кивает Повелитель. ‒ И у меня есть идея. Мы устроим бал в поместье. В честь твоего будущего ребенка. Пригласим всех чистокровных и полукровных волшебников, большое общество. Люциус введет тебя в круг, а сопротивленцы обязательно получат подробный отчет о мероприятии. Ты покажешь себя счастливой и довольной, мы покажем себя сильными и празднующими торжество жизни, пока они готовятся убивать. Это сильно их деморализует.

‒ Бал? Почему именно бал?

‒ Потому что война прекратила традицию приемов в высшем свете, но раньше она была очень сильной. Сейчас война закончена, и нам стоит ее возродить. Мы покажем, что мы живем, а не воюем. Мы не видим в сопротивлении достойного соперника.

‒ Это мудро, ‒ задумчиво кивает Гермиона. ‒ Когда?

‒ Через недельку. И не затянем, и будет время подготовиться. Ты все организуешь как миссис Малфой.

‒ Но я не умею организовывать балы! Я никогда этим не занималась! ‒ ужасается Гермиона.

‒ Домовики тебе помогут, они это делали много раз. Можешь попросить о помощи портрет Адаминны Малфой, вы же подружились, а Ада всегда организовывала лучшие приемы! Да и тебе пора учиться. Это теперь твой мир, твой круг. Пора заводить друзей и выходить за пределы Малфоевского имения. Ты больше не пленница, ты миссис Малфой, наслаждайся этой ролью!

‒ Я попробую, ‒ кивает Гермиона. Она уже загорелась идеей. Это даст ей занятие, даст возможность проявить себя, показаться не рабыней, как ее помнят, а хозяйкой, миссис Малфой.

‒ У тебя все получится! ‒ и Темный Лорд нежно гладит ее пушистые волосы.

Время для Гермионы в эти дни летит с утроенной скоростью. Ее полностью захватывают заботы по подготовке бала. Как ни странно, но это снова сближает ее с покойной свекровью. Портрет Адаминны радостно хватается за идею организации приема и следует за невесткой по пятам по картинам поместья, раздавая советы ей и команды домовикам. Больше всего старается Диди, любящий Гермиону и стремящийся угодить всем ее желаниям.

Покупка продуктов и составление меню, заказ музыкантов и выбор композиций для танцев, украшение парадных залов, где будут встречены гости, напитки и закуски, столики для карточной игры, наряды ‒ ничего нельзя упустить. Гермиона старается соблюсти баланс цены и качества, чтобы не ударить в грязь лицом и не сильно пошатнуть и без того расстроенные финансы мужа. Совершенно неожиданно для себя она получает удовольствие от организации. Словно всегда этим и занималась, словно это ее призвание.

‒ Сейчас вы похожи на настоящую миссис Малфой, ‒ говорит как-то Адаминна, тепло улыбаясь невестке.

‒ Я впервые чувствую себя ею, ‒ смущается Гермиона.

И она действительно чувствует. Так приятно осознавать, что у тебя есть деньги и возможность командовать и выбирать, так приятно, когда тебе пытаются угодить. Весь Косой переулок и Хогсмид почитают ее завидной клиенткой и не хотят упустить заказ.

‒ Ты вся светишься! ‒ замечает Люциус одним из вечеров.

‒ Мне нравится, ‒ признается Гермиона. ‒ Я почувствовала вкус не только к учебе.

‒ Прекрасно, потому что потом тебе частенько придется этим заниматься, как миссис Малфой.

‒ Я надеюсь, что справлюсь.

‒ Конечно, справишься! Я ничуть в тебе не сомневаюсь.

Однако чем ближе бал, тем сильнее волнуется Гермиона. Нет, организовано все прекрасно, Адаминна проверила и одобрила. Но вдруг Гермиону не примут чистокровные? Она все еще грязнокровная подружка Поттера, хоть и стала миссис Малфой и ученицей Темного Лорда. К тому же Гермиона никогда не блистала красотой, а теперь, на пятом месяце беременности, считает себя совсем не привлекательной. Живот увеличился, а при ее обычной худобе это заметно. Осматривая себя в зеркале, она не находит ничего приятного, тем более что само стекло тоже недовольно ее видом.

‒ Вы же устраиваете бал в честь будущего ребенка, было бы странно, если б вы не были похожи на беременную, ‒ сдержанно комментирует Адаминна, но Гермиону это не успокаивает.

Уже в день бала она крутится перед зеркалом, пока Диди подшивает ей подол платья. Хочется спрятаться и не выходить. Только что мельком видела Люциуса во фраке, с аккуратно уложенными платиновыми волосами. Он красив как бог, и Гермиона чувствует себя дурнушкой по сравнению с ним. Вот Нарцисса Малфой была ему под стать, красивая пара. А что она? Тощая, но с животом, бледная, с острыми скулами и лихорадочно блестящими глазами, с неукладываемыми патлами на голове.

Гермиона готова разрыдаться. И зачем только Темный Лорд придумал этот бал? Чтобы опозорить ее и Люциуса?

И тут в голубую спальню входит сам Волан-де-Морт. Как он узнал, что его присутствие необходимо, навсегда останется тайной. Видимо, просто почувствовал.

‒ Ты готова? ‒ Повелитель быстро оглядывает наряженную стараниями Диди Гермиону.

‒ Я не хочу туда идти, ‒ вместо голоса из груди вырывается всхлип.

‒ Что такое? ‒ Волан-де-Морт становится у нее за спиной и аккуратно кладет руки на плечи. Этот невинный жест словно придает Гермионе сил и уверенности.

‒ Я не красивая, я только опозорю Люциуса, меня никогда не примет это общество! ‒ продолжает всхлипывать Гермиона.

‒ Ну, разве ты не красивая? Кто такое только мог придумать?

Темный Лорд обходит Гермиону и достает палочку. С его губ слетают тихие незнакомые заклинания, и от них по телу разливается приятное тепло. Гермиона смотрит в зеркало и удивляется с каждой секундой все больше и больше. Линии становятся мягче, губы пухлее, нос прямее, брови выгибаются аккуратными дугами. Волосы сами укладываются и завиваются мягкими волнами, словно темный шелковый каскад. Нет, она вовсе не становится другим человеком, это все еще ее лицо, ее фигура и ее волосы, просто все недостатки куда-то прячутся, а все достоинства выгодно подчеркиваются. Из зеркала теперь смотрит настоящая темноволосая и кареглазая красавица.

‒ Как вы это сделали? ‒ ахает Гермиона.

‒ Я почти ничего не изменил, ‒ улыбается Волан-де-Морт. ‒ Просто кое-что подчеркнул, а кое-что затушевал. Такой тебя вижу я. Думаю, Люциус тоже.

‒ Спасибо вам! ‒ и Гермиона в порыве чувств крепко обнимает Повелителя. ‒ Вы моя добрая фея!

Волан-де-Морт скептически оглядывает себя, явно дурачась. Кто бы мог подумать, что он на такое способен?

‒ Я? Фея? Я утром встал человеческим мужчиной! А теперь вдруг стал женщиной другого вида? Интересные метаморфозы творятся в малфоевском поместье!

Гермиона хохочет. Как легко, оказывается, поднять ей настроение. Или в этих эмоциональных качелях виновата беременность?

О том, что «доброй феей» назвали «величайшего злодея современности» уже как-то не вспоминается. Все это в прошлом. Сейчас он строгий, но справедливый властелин магической Британии, даже при том, что официально волшебниками управляет Министр Магии Пий Толстоватый.

‒ Гости уже начинают собираться, вам с Люциусом скоро надо выходить, так что не задерживайся, ‒ предупреждает Темный Лорд.

‒ А вы будете на балу? ‒ спрашивает уже выходящего из комнаты Волан-де-Морта Гермиона.

‒ Если ты хочешь, я появлюсь. Но танцевать точно не буду! ‒ усмехается Повелитель и исчезает.

Спустя буквально пять минут в спальню заходит Люциус. Он замирает на пороге, ошеломленный видом жены.

‒ Ты прекрасна!

Гермиона решает не говорить, что над ней поколдовал сам Темный Лорд. Зачем нервировать мужа, который и так подозревает Волан-де-Морта в не совсем честных намерениях? Лучше не давать лишних поводов для ревности и разлада.

‒ Спасибо! Нам уже пора?

‒ Есть еще пара минут.

Люциус подходит и крепко обнимает жену сзади. Его руки ложатся на округлый живот, а подбородок уютно устраивается на плече.

И тут… маленькая пяточка толкает Гермиону изнутри. Супруги чувствуют это вместе и оба блаженно улыбаются. Это их малыш, и они безмерно счастливы, что он скоро появится на свет.

‒ Осталось совсем немного, и мы станет родителями, ‒ шепчет Гермиона.

‒ Жду не дождусь появления этого сорванца! ‒ улыбается Люциус.

‒ Драко тоже был сорванцом?

‒ Еще каким! Это просто наследственная черта в семье Малфоев, мальчишки все время что-то вытворяют!

Гермиона не может представить себе чинного и благородного Люциуса маленьким шалуном, но ей хочется видеть таковым их общего мальчика. Бойким и веселым, таким, словно вовсе и не было войны, счастливым и жизнерадостным, как все дети. Еще неизвестно, какого наследника вырастит из этого ребенка Волан-де-Морт, но Гермиона сделает все, чтобы у ее сына не отобрали детство.

Супруги Малфой выходят в украшенный в честь бала парадный зал под руку, как это и положено. Огромное помещение полно гостей, некоторые лица Гермиона помнит по собранию Пожирателей Смерти, но большинство ей незнакомо. И все взоры моментально обращаются на них с Люциусом.

Гермиона ловит тихие шепоты. Что эти чужие люди говорят о ней? А о Люциусе? Такой странный брак: чистокровный и грязнокровка, сорокалетний мужчина и восемнадцатилетняя девушка. Да еще и оба столь известные личности!

Становится страшно. Гермиона чувствует холодные капельки пота, выступившие на спине, и крепче сжимает волшебную палочку, спрятанную в складках платья, напоминая себе, что больше не беззащитна.

‒ Мы рады приветствовать всех собравшихся! ‒ возносится над шепотками голос Люциуса. ‒ Наслаждайтесь балом!

Начинает играть музыка, и хотя бы часть глаз отворачивается от супругов Малфой. Все-таки Гермионе неуютно.

‒ Все хорошо, ты привыкнешь, ‒ шепчет ей в самое ухо Люциус и ведет в центр на первый танец. Хозяева по традиции открывают бал.

Гермиона занималась бальными танцами до Хогвартса, и кое-какие навыки у нее остались. Однако, проводя большую часть года вне дома, она была вынуждена бросить свою танцевальную студию. Конечно, совсем ударить в грязь лицом Гермиона не должна была, но все-таки опасалась, что покажется неуклюжей среди аристократов, для которых танцы — обязательная программа воспитания. Стоит только сильным рукам Люциуса обхватить ее, как все страхи тут же улетучиваются. Малфой прекрасный танцор, грациозный и уверенный, он ведет Гермиону, и следовать за ним не составляет никакого труда. Можно просто расслабиться, словно они вдвоем, в их голубой спальне.

К ним на середине зала быстро присоединяются другие пары. В том числе и Драко с Асторией Гринграсс. Гермиона впервые обращает внимание на будущую невестку. Маленькая, как дюймовочка, очень тоненькая и светленькая, словно фарфоровая куколка, с огромными голубыми глазами. Она не похожа ни на свою яркую и эффектную старшую сестру, ни на дерзкую и задиристую Пэнси Паркинсон, ни на глуповатую и упрямую Милисенту Булстроуд. В общем, совершенно не соответствует образу слизеринки, сложившему в голове у Гермионы. Да и Драко открывается с новой стороны. Казалось бы, рядом с ним гармонично смотрелась бы холодная красавица, презрительная ко всему, а не робкая крошка. Однако Малфой-младший трепетно обнимает невесту и не сводит с нее глаз. Как плохо они в школе, оказывается, знали Драко Малфоя!

‒ О чем задумалась? ‒ отвлекает Гермиону Люциус.

‒ Об Астории и Драко, ‒ честно отвечает она. ‒ Я представляла рядом с ним совершенно другую девушку.

‒ Внешность во многом обманчива, ‒ усмехается Малфой-старший. ‒ Я знаю Патрика Гринграсса всю жизнь, соответственно и его дочерей тоже. Дафна сразу заметна, яркая и запоминающаяся, но при этом очень ветреная, непоследовательная, легкомысленная, поддающаяся влиянию. А вот Астория совсем другая. Она не так эффектна внешне, как старшая сестра, но у нее железный характер и ядовитый язык. Она может даже отца за пояс заткнуть, а Патрик не из мягкотелых. Не удивлюсь, если Астория вертит Драко как хочет.

Гермиона задумывается над этим. Если Люциус прав, а он, скорее всего, прав, то с Асторией лучше подружиться. В конце концов, официальный наследник Малфоев — Драко, и его жена будет играть не последнюю роль в обществе.

За первым танцем следуют другие. Когда Гермионе и Люциусу надоедает танцевать, они устраиваются на диванах рядом с баром. Вокруг них крутится пестрая толпа гостей. Все подходят с желанием поздороваться и поздравить с ожидаемым пополнением в семействе, хотя прекрасно видно, что волшебниками движет элементарное любопытство. В счастливый брак Малфоев никто не верит, вот и хотят лично приглядеться к царящим между супругами отношениям. Да и подружка Гарри Поттера, переметнувшаяся в стан врага, — отличная достопримечательность.

Гермиона чувствует неискренность, от сладости речей сводит зубы, но она отстраненно слушает и вежливо отвечает. Сегодня Адаминна может ею гордиться, мисс Грейнджер окончательно превратилась в миссис Малфой, даже показному холодному дружелюбию выучилась.

В перерыве в разговоре с миссис Кребб Гермиона замечает в стороне фигуру Темного Лорда. Складывается впечатление, что его никто не видит кроме нее, окружающие спокойно беседуют, не стесняясь присутствия Повелителя. А он смотрит прямо в глаза своей «секретарше». Его красные радужки напоминают дорогое бургундское вино, и Гермиона тонет в них, пьянея от чувств и мыслей, надежно спрятанных в голове Волан-де-Морта. Он доволен ею. Он поддерживает ее. Одобряет. И правда как добрая фея из сказки.

И ведь она давно переметнулась в его лагерь и сблизилась с ним так, как мало кто сближался. И все равно робеет и восхищается всякий раз. Этот человек, если он все еще человек, гений нашего времени, его нельзя мерить обычными человеческими понятиями зла и добра, нельзя оценивать категориями простых смертных. Волан-де-Морт из совершенно другого теста, мыслит в других масштабах. И даже прикоснуться кончиком пальца к его деятельности, взглянуть одним глазком на работу его мозга — это уже подарок. Гермиона не понимает, почему раньше не дошла до этого, почему Дамблдор этого не оценил? Неужели из ревности? Ведь Дамблдор тоже был гением!

Волан-де-Морт исчезает быстро, но его появление придает Гермионе уверенности. Она его ученица, и это правильное решение. Нет ничего героического в том, чтобы умирать за сопротивление, бороться за разрушение и уничтоженные идеалы. Надо подстраиваться под время и строить новое будущее. И это будущее за Темным Лордом!

И в этот момент Гермионе кажется, что под потолком зависает тень феникса, зависает и осыпается призрачным пеплом. Видение длится всего доли секунды, но сомневаться в его реальности не приходится.

Бал продолжается далеко за полночь. Супругам Малфой из вежливости приходится танцевать не только друг с другом. Так Гермиона оказывается в объятиях Августа Руквуда.

‒ Вы отлично выглядите. Просто покорили всех,‒ делает комплимент обычно сдержанный и сухой Пожиратель Смерти.

‒ Спасибо, мистер Руквуд, ‒ Гермиона вежливо улыбается.

‒ Будьте осторожны, миссис Малфой, вы слишком искренни для этого общества и слишком высоко взлетели, многие захотят вами воспользоваться, ‒ предупреждает Руквуд, отводя Гермиону на место после танца.

‒ Спасибо за совет, я буду внимательна, ‒ Гермиону пробирает дрожь. Конечно, она и раньше понимала, что это возможно, но теперь еще и со стороны слышит. Она — желанная добыча для манипуляторов. Но ведь ее защищает сам Темный Лорд, и она верна ему. Вместе они смогут обезвредить любой заговор.

Гермиона обращает внимание, как грациозно Люциус кружит в вальсе Эмилию Розье. Он так прекрасно смотрится, что грех не залюбоваться. Рядом с мисс Розье Малфой-старший кажется таким сдержанным, холодным и высокомерным, каким его привыкли видеть. Раньше и Гермионе была доступна только эта маска, но она уже достаточно давно ее не видела. Теперь ей известен он настоящий, без флера показного презрения ко всему и вся. Посмотреть на него со стороны, рядом с чужим человеком, ‒ лишнее напоминание о том, какой путь они прошли, сколького достигли.

На следующий танец Гермиону приглашает Кребб-старший. Она хорошо помнит его сына Винсента, своего однокурсника, здоровенный и тупой детина. Но его отец производит совсем иное впечатление. Благородного вида старик с умными, хитрыми глазами и располагающей улыбкой. Всего пару часов назад Гермиона разговаривала с его женой, очень крупной и не очень умной, весьма еще моложавой женщиной. Видно, Винсент пошел в нее.

‒ Я соболезную вашей потере, ‒ говорит Гермиона, считая это уместным даже во время танца.

‒ Спасибо, мадам. Я знаю, что вы были свидетельницей смерти Винса. Но не будем о грустном, ведь это праздник.

Гермиону неприятно удивляет такая черствость. Только полгода прошло с тех пор, как этот человек похоронил сына, а ему как будто все равно.

‒ У вас есть другие дети?

‒ Да, сын и дочь от первого брака. Дочь сейчас работает во Франции, а сын здесь. Если хотите, я вас познакомлю.

Знакомство происходит примерно через полчаса после окончания танца. Ричард Кребб выглядит подтянутым и энергичным, полная противоположность младшему брату. Ему чуть меньше тридцати, он не женат, занимается разведением магических растений для нужд зельеварения и медицины. Гермиона даже рада встретить среди строгих, серьезных людей столь светского молодого человека. Ричард говорит, не переставая, рассказывает обо всем на свете и просто лучезарно улыбается. Кажется, что он абсолютно искренен и открыт.

Постепенно Гермиона расслабляется. Она танцует пару танцев с Ричардом и весело болтает с ним. Слушать профессионального траволога может быть неожиданно интересно, хоть Гермиона и недолюбливала травологию в школе. К тому же можно обменяться впечатлениями о Хогвартсе. Она скучает по школе, по той, какой она была при Дамблдоре. Или это просто тоска по детству?

Вежливость заставляет Гермиону согласиться на танец с незнакомым ей престарелым волшебником, потом с другим. Время переваливает за полночь. Волнами накатывает усталость. Наверно, можно уйти, гости простят беременную женщину за то, что не выдержала столько времени на ногах. Гермиона хочет найти Люциуса, но он куда-то запропастился, наверное, уединился с кем-то из друзей, чтобы выпить огневиски и посудачить о жизни.

В коридоре, ведущем прочь от парадного зала в сторону голубой спальни, встречает тихая полутьма. Магия изолирует шум, и к жилым комнатам не доносится громкая музыка. На стенах горят свечи, но их освещения достаточно лишь для того, чтоб не встретить носом стену.

Гермиона радуется этому. Она устала от блеска и суеты. Хочется тишины и покоя их с Люциусом уютной спаленки. И тут…

‒ Вы уже покидаете нас? ‒ Гермиона оборачивается. Свет свечи отбрасывает блик от белоснежных зубов Ричарда Кребба.

‒ Простите, я устала. Мне надо прилечь, ‒ она улыбается, легкий испуг неожиданности проходит. Ричард ей приятен.

‒ Позвольте составить вам компанию? Ваш муж уже достаточно стар, чтобы не уметь удовлетворить молодую женщину.

Гермиона задыхается от возмущения. Разве ее беременность не дает ясно понять, что Люциус еще в полной силе? Да и как этот человек смеет делать ей непристойные предложения?

‒ Я бы мог стать вам другом, ‒ не замечая ее гнева, шепчет Ричард, подходя непозволительно близко. ‒ Вы здесь одна, среди Пожирателей Смерти, среди врагов. Представить не могу, каково это, быть в самом центре осиного гнезда и не иметь даже весточки от друзей.

‒ Я здесь среди друзей! Отойдите от меня! ‒ старается крикнуть Гермиона, но из груди вырывается только писк.

‒ Вы можете не кривить душой передо мной. Я друг Дамблдора, друг Рона Уизли. Я попробую вам помочь, верьте мне, ‒ он крепко сжимает ее ладонь.

Гермиона не колеблется ни минуты. Она вырывает руку и дает Ричарду звонкую пощечину. Ее глаза мечут молнии.

‒ Как вы посмели говорить со мной об этом? Дамблдор — манипулятор. Рон Уизли — убийца, он посылает своих людей на смерть и не дает установиться миру в Британии. А вы предатель, вы предали доверие Темного Лорда. Мне не нужна ваша помощь, вы враг мне, потому что враг моему Повелителю.

Гермиона кидается прочь. Ее долг доложить о предательстве Ричарда, поэтому она стремится в кабинет Волан-де-Морта. Еще месяц назад она бы сомневалась, но не сейчас. Гермиона Грейнджер умерла, вместо нее есть Гермиона Малфой, беременная от Люциуса Малфоя и любящая своего мужа, верная Темному Лорду.

‒ Подстилка Пожирателей Смерти, ‒ летит ей вслед, но Гермиона даже не оборачивается.

Она оказывается перед дверью в кабинет неожиданно быстро, словно магия старого дома сократила для нее длину коридоров. Стучит. Тяжелая деревянная створка отворяется, но внутри темно и пусто, только в камине догорают угли. Гермиона оглядывается.

‒ Мой Лорд!

Часть книжного шкафа отъезжает в сторону, открывая потайную дверь.

‒ Иди сюда.

Гермиона не знала о том, что рядом с кабинетом есть еще какие-то помещения. Она с любопытством заглядывает в «тайную комнату». Там располагается небольшая и довольно уютная спальня. Оказывается, если хозяин заработался допоздна, он мог устроиться прямо рядом с кабинетом.

Волан-де-Морт сидит на постели в длинном темном халате, на его гладком лице играют отсветы единственной горящей свечи.

‒ Простите меня, мой Лорд! Я не знала, что вы уже спите! Я не хотела вас тревожить! ‒ смущается Гермиона. Это зрелище неожиданно кажется ей слишком личным. Не стоило ей это видеть.

‒ Все хорошо. Я просто решил воспользоваться редким свободным вечером. Садись, ‒ он хлопает по одеялу рядом с собой.

Гермиона садится. Ей почему-то неуютно смотреть на треугольничек голой, безволосой груди Повелителя, выглядывающей из халата.

‒ Простите меня.

‒ Ну что ты заладила одно и то же? Выкладывай, что случилось?

‒ Ко мне приставал Ричард Кребб, он назвался другом Дамблдора и Рона Уизли, предлагал мне помочь… Посмотрите, мой Лорд.

И Гермиона снимает барьеры, защищающие разум, чтобы Повелитель смог просмотреть ее воспоминание. Волан-де-Морта касается ее сознания осторожно. Раньше это бывало иначе, словно механическим щупальцем, перемешивающим все извилины мозга, теперь же мягкие нежные касания. Они даже приятны в какой-то степени.

Спустя пару минут все заканчивается.

‒ Эту информацию надо проверить. Возможно, Ричард сотрудничает с сопротивлением, а возможно, просто надеялся расположить тебя к себе и получить желаемое. Ты красивая девушка, не удивлен, что очаровала его.

‒ Но я не хочу этого, мой Лорд. Я верна Люциусу.

‒ Конечно, я в этом не сомневаюсь.

Он берет ее руку и мягко пожимает, поглаживая подушечкой большого пальца ее суставы. И этот жест тоже кажется слишком личным для рабочих отношений, которые Гермиона пытается выстроить.

‒ Мой Лорд… ‒ она не знает, что сказать и как объяснить. В ней больше нет страха перед этим человеком, но есть огромное уважение и нежелание обижать его.

‒ Я понимаю, ‒ он отпускает ее руку и даже прячет свою под одеяло для полной надежности. ‒ Иди к мужу, Гермиона. Сейчас ты должна быть с ним.

В голосе Волан-де-Морта слышится горечь разочарования. Гермиона понимает. Она стала слабостью для него. Эх, если б можно было сделать хорошо сразу всем, а не заставлять кого-то страдать!

‒ Простите, мой Лорд, что не могу дать вам того, чего вы хотите, ‒ Гермиона встает, потупившись.

‒ Ты и так даешь мне больше, чем я того заслуживаю, ‒ Повелитель улыбается, и Гермиона выходит. Ее мысли мечутся в черепной коробке как напуганные мыши. И как только она сумела загнать себя в такую ловушку между двух мужчин.

В спальню идет уже не спеша, ощущает, как в животе шевелится ребенок, недовольный разнервничавшейся мамой. Он ведь тоже чувствует, что вокруг что-то не то. Гермиона нежно поглаживает живот сквозь ткань платья.

‒ Тише, маленький, все хорошо, мама больше не будет волноваться.

Люциус в спальне развязывает шелковый галстук перед зеркалом. Он оборачивается. Видимо, Гермиона выглядит достаточно уставшей и рассеянной, чтобы он в два шага преодолел разделяющее их расстояние и обнял ее.

‒ Все в порядке? Тебе понравился бал?

‒ Да, все прошло отлично! ‒ Гермиона утыкается носом в его шелковую рубашку. Как же приятно чувствовать привычный родной запах. Он успокаивает и придает сил.

‒ Как же я люблю тебя, ‒ шепчет она.

‒ И я тебя люблю. Что случилось? ‒ Люциус подталкивает Гермиону и усаживает на кровать.

‒ Ко мне приставал Ричард Кребб, он заявил, что друг Дамблдора и Рона, что попробует мне помочь. Но я не хочу помощи! У меня все хорошо!

‒ Ты сказала Повелителю? ‒ напрягается Люциус.

‒ Сказала, ‒ Гермиона решает не уточнять, что застала того в постели.

‒ Тогда все хорошо. Я уже давно подозревал, что с этим Креббом что-то не чисто, но у меня не было доказательств.

‒ Ты подозревал? Так ты ловишь сопротивленцев?

Гермиона не обсуждала с Люциусом его работу, она же старается не лезть в дела Пожирателей Смерти, чтобы не быть обвиненной в шпионаже.

‒ Да, я пытаюсь выявить членов сопротивления, ‒ опускает глаза Люциус. ‒ Я хочу мира. И хочу, чтобы тебя больше не преследовало твое прошлое. Пусть эти люди сядут в Азкабан. Тогда мы и наш сын сможем жить спокойно.

Гермиона крепче прижимается к мужу.

‒ Не рискуй! Если Рон правда стал сумасшедшим, то это ужасно опасно!

‒ Ничего! Я стреляный воробей!

Гермионе вспоминается Отдел Тайн, главный провал Люциуса. Тогда он не смог сразу изловить школьников, теперь Рон вырос, и с ним не только школьники.

‒ Будь осторожнее!

‒ Гермиона! ‒ Люциус чуть остраняет ее, чтобы заглянуть ей в глаза. ‒ Ты должна верить в меня, это очень важно! Если ты в меня не веришь, то кто же будет?

‒ Я верю! Просто волнуюсь! Что со мной будет, если я тебя потеряю?

‒ Ты под крылышком у Повелителя. С тобой ничего не будет.

Гермиона ударяет Люциуса в грудь. Как он только может так рассуждать?

‒ Причем тут это? Мне нужен любимый муж. Нашему сыну нужен отец. Не смей собой рисковать!

И Люциус снова крепко сжимает ее в объятиях.

‒ Как же мне повезло с тобой! Без тебя я бы не справился. Твоя вера дает силы. И я все сделаю, чтобы защитить нашу семью, сейчас для этого нужно покончить с сопротивлением. И я собираюсь это сделать. Не переживай, я сильный волшебник, а их мало. Да и я не один.

Гермиона прижимается еще теснее. Ей хочется влезть под кожу к Люциусу, чтобы самой защитить его ото всех передряг. Если б был шанс не дать мужа в обиду, разве она не воспользовалась бы им? Но шанса нет, все в руках самого Люциуса и Бога.

И тут закрадывается нехорошая мысль. А что, если Повелитель специально дал Люциусу опасную работу? Что, если их брак ему больше не нужен? У по-мужски слабого Темного Лорда будет наследник, ведь Гермиона беременна, и если теперь убрать Малфоя, то за утешением она, конечно, пойдет к Волан-де-Морту. И он получит свое.

Верить в это не хочется, но червячок сомнения точит.

Вдали затих топот ног удаляющейся Гермионы Грейнджер, тьфу-ты, Малфой! Ричард Кребб слышал о ней столько хорошего, что теперь язык не поворачивался называть ее ненавистной фамилией. Но, похоже, рассказы Рона, Джинни, Молли с Артуром и Фреда немного устарели. Ричард встретил совсем другого человека.

Однако размышлять некогда. Гермиона без сомнения донесет на него Тому-Кого-Нельзя-Называть, значит, времени остается совсем немного.

Кребб спешно покидает особняк. Бал еще продолжается, хотя часть гостей и успела разъехаться по домам. Стрелка огромных напольных часов с фамильным гербом Малфоев ползет к двум часам ночи. На улице темно, хоть глаз выколи, сегодня новолуние. Неприятный влажный ветер дует с юго-востока и норовит запустить ледяные пальцы под мантию к волшебнику.

Ричард выходит в сад и трансгрессирует. Конечно, Тот-Кого-Нельзя-Называть проверит информацию, принесенную Гермионой, но возмездие его будет скорым. Кребб понимает, что предал Пожирателей Смерти, и ничуть об этом не жалеет. Даже последствия этого поступка для отца ничуть его не интересуют. Старый Кребб давно перестал интересоваться жизнью старшего сына, так почему Ричард должен о нем думать?

В Ирландии моросит мелкий противный дождик. Погода в начале ноября очень редко располагает к прогулкам. Ричард зябко ежится, подходя к защитным барьерам. Он знает пароль, поэтому может обнаружить развалины старинного замка давно пресекшегося рода Рейделов, убежище сопротивления. Волшебники смогли кое-что подремонтировать, и теперь некоторые помещения, особенно подвалы, стали вполне жилыми.

Ричард пересекает защитный барьер и спешит в тепло, к жарко пылающим очагам. По пути он замирает у небольшого, трудно различимого в темноте холмика — могилы Минервы МакГонагалл. На ней всегда лежат цветы, даже сейчас, поздней осенью. Все сопротивленцы — ее ученики, и они отдают дань уважения своему профессору, необыкновенно сильной женщине, которая смогла собрать их воедино после разгромного поражения в битве за Хогвартс, вдохнула в них надежду и погибла за общее дело.

В бывшем центральном зале, над которым возвели потолок, горит огромный костер очага. Чужому показалось бы, что дыма многовато, но все живущие здесь уже успели привыкнуть. Несмотря на поздний час, спать ушли еще не все. На Ричарда оборачиваются несколько пар глаз, но, узнав его, лениво отворачиваются. Все-таки Кребб так и не смог стать здесь по-настоящему своим, слизеринское происхождение и отец Пожиратель Смерти портят его репутацию. Он не обижается, прекрасно понимает, что сопротивленцы не могут позволить себе связаться с предателем, многочисленные потери и неудачи сделали их осторожными и подозрительными, а винить за это можно только Того-Кого-Нельзя-Называть и его прихвостней.

Ричард хочет сразу спуститься вниз и пойти на поиски Рона, как из тени у стены к нему встает Джинни Уизли. Она похожа на бледное приведение с горящими глазами. Кребб искренне восхищается ее силой, умением не унывать даже в самых трудных ситуациях. Джинни на этой войне потеряла любимого и двух братьев, однако нашла в себе силы бороться. Без ее энтузиазма, готовности бросаться как в омут с головой в самые опасные аватюры и, самое главное, умения возвращаться живой Рон бы имел гораздо больше трудностей, хотя у него их и сейчас немало.

‒ Дик? Иди погрейся, там еще осталось немного мяса от ужина, ‒ Джинни замирает перед Креббом, заглядывая ему в глаза. Она верит ему, как и ее брат.

‒ Не нужно, я ужинал, ‒ ему становится стыдно, что он присутствовал на торжественном обеде, где стол ломился от угощений, а его друзья едят грубую, с трудом добытую пищу, приготовленную на костре. Это несправедливо!

‒ Я думала, тебя сегодня не будет, ‒ Джинни отводит Ричарда к стене и усаживает на импровизированную скамейку. Кребб понимает, что времени у него в обрез, а нужно еще поговорить с Роном, но просто не может уйти. Ему бы так хотелось встретить эту храбрую девочку при других обстоятельствах и бросить к ее ногам целый мир! Но они на войне, на стороне проигравших, в любой день могут умереть, а сам Ричард, очевидно, умрет совсем скоро. И над ними реет призрак погибшего Гарри Поттера. У них нет шанса на свое «долго и счастливо». А как хотелось бы!

Кребб понимает, что и сама Джинни не против такого расклада, хоть и вряд ли формулировала себе это когда-нибудь. Она все еще страдает по умершему возлюбленному, но постепенно Ричард смог бы залечить эти раны, помочь раскрыться для новых чувств, снова поверить в возможность счастья. У него хватило бы терпения и любви. Но в итоге не хватает времени! Как же чертовски несправедливо!

Дик никогда не испытывал недостатка в женском внимании, но относился ко всем своим пассиям очень легкомысленно. Он срывал лепестки удовольствий и шел дальше, даже не замечая, что порой оставляет позади разбитые сердца. Но Джинни зацепила. В ней столько жажды жизни, даже после всего, что она пережила, что остаться равнодушным просто невозможно. Именно этого ему и не хватало всю жизнь, только он этого не понимал.

‒ Дик! ‒ Ричард вздрагивает, нельзя так глубоко уходить в себя.

‒ Да, меня и не должно было здесь быть, но кое-что пошло не по плану… ‒ он не хочет говорить Джинни, что предлагал Гермионе переспать с ним, чтобы заручиться ее доверием. Ему это всегда было легко, ведь если без чувств, только телом, то это ничего и не значит.

‒ Что случилось? ‒ глаза Джинни округляются от страха и волнения.

‒ Прости, не могу тебе сказать. Сначала должен поговорить с Роном.

‒ Понимаю, ‒ Джинни покорно опускает глаза.

Ричард чувствует, что должен уйти, поговорить с ее братом и отправиться навстречу судьбе, то есть смерти. Но не может. Его сердце разрывается на части от желания остаться здесь, рядом с этой девушкой с красивыми добрыми глазами, чей взгляд проникает прямо в душу. За что им это?

Кребб поддается порыву и накрывает ладонь Джинни, лежащую у нее на колене, своей. Ему приятно чувствовать ее тепло, приятно и больно одновременно.

‒ Джинни Уизли, ты самая необыкновенная девушка, которую я когда-либо встречал. В тебе столько добра, света, любви к жизни, что уже ради тебя сопротивление заслуживает победы! Ты достойна лучшей доли, но слишком благородна, чтобы думать о себе.

С этими словами Ричард встает и идет вниз, к Рону, оставляя Джинни в полном недоумении. Кребб и сам не смог бы объяснить, что это только что было?

Рон Уизли сидит в закутке немного подремонтированного подвала замка, где оборудовал себе некое подобие кабинета и штаба Сопротивления заодно. Он выглядит усталым и измученным, веснушки темными пятнами выделяются на бледном лице. Нынешний руководитель повстанцев мог бы сойти за ходячий труп, если бы не глаза, горящие лихорадочным блеском. Порой Креббу кажется, что у Рона едет крыша на почве борьбы с Тем-Кого-Нельзя-Называть, но он гонит от себя такие мысли.

‒ Рон? ‒ окликает Ричард.

Уизли поднимает голову. Под глазами залегли такие мешки, что в них уже можно картошку насыпать.

‒ Дик! Что ты тут делаешь? ‒ в отличие от сестры он ничуть не выглядит гостеприимным. С его уже всем известной точки зрения, каждый член сопротивления должен работать на благо их дела постоянно. Сейчас Креббу положено выполнять важное задание совсем не здесь.

‒ Бал почти завершен. Мне нужно серьезно с тобой поговорить, а времени у меня крайне мало!

Рон тут же становится сосредоточенным. Он кладет подбородок на сложенные домиком пальцы, всем своим видом давая понять, что внимательно слушает.

‒ Я видел Гермиону, ‒ Кребб автоматически отмечает, как напрягается и без того собранный Рон. Для него это очень личное. ‒ Она теперь действительно миссис Малфой, жена Люциуса и беременна от него, сама мне это подтвердила, да и видно невооруженным глазом. Я общался с ней на балу. Она вела себя очень раскованно, показалась мне умной и приятной собеседницей, как ты о ней и отзывался. Потом я последовал за ней вглубь дома, когда Гермиона собралась спать. Я предлагал ей помощь, сказал, что я твой друг и Дамблдора, но она набросилась на меня с обвинениями, сказала, что Дамблдор манипулятор, а ты убийца. И побежала жаловаться Тому-Кого-Нельзя-Называть!

Ни один мускул не дрогнул на каменном лице Рона. Казалось, рассказ Ричарда ничуть его не трогает.

‒ Ты кретин, ‒ совершенно спокойным тоном резюмирует он.

‒ Что? ‒ Дик шокирован.

‒ С какой стати ей тебе верить? Ты же Кребб, сын Пожирателя Смерти. Она не могла среагировать никак иначе ради сохранения собственной жизни. Вдруг бы тебя подослал Волан-де-Морт? Может, он уже не раз кого-то подсылал…

Ричард хочет сказать, что Гермиона выглядела вполне довольной жизнью до того, как он начал говорить ей о сопротивлении, и ее возмущение было очень умело сыграно, настолько умело, что не оставляло поводов сомневаться в искренности. Дику очень не хочется думать, что героиня войны и подруга Гарри Поттера и Рона Уизли переметнулась к врагам, но все, что он видел, заставляет его приходить именно к такому выводу. Однако вставить слово Креббу не дают.

‒ Теперь ты еще и раскрыл себя. Если Гермиона была вынуждена доложить о твоих словах, а скорее всего, она была вынуждена, чтобы доказать свою лояльность и не подвергнуться пыткам, тебе теперь грозит смерть. И не дай Бог, ты приведешь Пожирателей сюда!

Ричард прекрасно понимает это, но подобное безразличие к его судьбе со стороны Рона, которого он считал другом, больно отзывается в душе. В младшем из братьев Уизли не осталось ничего человеческого, он превратился в машину по борьбе с Тем-Кого-Нельзя-Называть. И Ричарду жаль его, потому что независимо от того, кто победит, душа этого человека уже непоправимо искалечена.

‒ Что ты стоишь, Дик? Убирайся! ‒ на лицо Рона ложится тень гнева.

‒ Прощай. Я надеюсь, что о твоей смерти будет кому пожалеть, ‒ с горечью отвечает Кребб и уходит. Из него словно выкачали весь воздух. Он не замечает, что рядом с дверью в кабинет в течение всего разговора стояла и тихо плакала Джинни Уизли. Когда Кребб не замечает ее, она кидается следом.

‒ Дик! ‒ Ричард оборачивается, стоя уже под дождем. Его глаза погасли, мыслями он уже за гранью. ‒ Дик, не уходи! Мы сможем тебя защитить!

Кребб молча качает головой, а потом трансгрессирует. Он не хочет подвергать кого-то опасности раньше времени. Сопротивление еще не готово, да и готовится оно явно не к его защите.

Ричард оказывается в съемной квартире в Косом переулке. Сюда придут за ним в первую очередь. Зачем убегать? Он посмотрит в лицо своим убийцам, а не будет прятаться, поджав хвост. Ведь уйти от гнева Того-Кого-Нельзя-Называть все равно невозможно.

Утро уже почти наступило. Кребб заваривает себе чаю и усаживается ждать гостей, сам удивляясь своему спокойствию, как будто на самом деле он уже умер в развалинах старого замка, когда Джинни просила его не уходить. Чувствующая часть его души осталась с ней под моросящим ноябрьским дождем северной Ирландии.

Раздаются хлопки трансгрессии. Трое. Ричард даже головы не поворачивает.

‒ Мистер Ричард Кребб, вы обвиняетесь в предательстве интересов магической Британии и пособничестве преступникам, ‒ раздается холодный голос, растягивающий слова.

‒ Убивайте, мистер Малфой, я не сбегу, ‒ Кребб поворачивается и смотрит в темные глазницы белой маски главы отряда. Он узнал его по голосу. ‒ Позвольте только поздравить, у вас очень верная жена.

‒ Я в ней и не сомневался, ‒ чеканит Малфой. ‒ Прощай, мразь. Авада Кедавра!

Последняя мысль Ричарда Кребба — воспоминание о глазах Джинни Уизли, огонь которых не смогла потушить вода слез.

Утром Гермиона спит долго, она слишком устала от бала и переволновалась после него. Завтракает она в постели, а верный Диди подает ей, счастливый из-за возможности поухаживать за неугомонной хозяйкой. Домовые эльфы привязаны к волшебникам, которым служат, им доставляет удовольствие их радовать. Теперь Гермиона это понимает, хотя все равно считает, что маленьким слугам надо платить.

Уже ближе к обеду по времени она направляется в подземелья профессора Снейпа, у того всегда найдется занятие. Почему-то совсем не хочется идти к Волан-де-Морту. Ночной разговор поселил сомнения в ее душе, и Гермионе просто необходимо во всем разобраться, прежде чем снова предстать перед Повелителем.

Директор Хогвартса кружит по лаборатории, успевая вовремя помешивать и добавлять ингредиенты в три котла. Просто потрясающая многозадачность!

‒ Миссис Малфой? Я вас не ждал. Думал, вы будете отсыпаться после бала, ‒ Снейп приподнимает бровь, но больше ничем своих чувств не показывает.

‒ Я уже выспалась. Готова поработать.

Гермиона действительно хочет погрузиться в работу, но голова продолжает думать о предательстве Ричарда Кребба и заданиях Люциуса.

Неужели члены сопротивления еще надеются на ее лояльность им? Если его правда подослал Рон, значит, он пытается ее спасти! С одной стороны, приятно, что ее не забыли, что хотят вернуть, несмотря на статус миссис Малфой. С другой стороны, они могут хотеть сделать из нее шпионку в стане врагов. Нынешнее положение Гермионы вполне позволяет это сделать. Вот только она теперь на стороне Темного Лорда, все расчеты Рона неверны. Когда он это поймет? И что изменится, если поймет? Вдруг он прекратит эту глупую бойню? В это слабо верится, но ведь надежда умирает последней.

К тому же добавлялось метание между мужем и Повелителем. Темный Лорд не раз давал понять, что Гермиона нравится ему как женщина, что он хотел бы видеть ее своей. Теперь, когда она беременна и собирается произвести на свет наследника, ничто не мешает ему устранить Люциуса и завладеть ею. Ведь никакого шанса противостоять ему у супругов Малфой нет. Гермионе хочется верить, что она слишком плохо думает о Темном Лорде, что он пожалеет ценного слугу и не станет причинять ей боль. Но мы же говорим о Волан-де-Морте! Разве он вообще на такое способен?

Гермионе кажется, что все слишком запутано, что, даже заняв достойное положение, она не выпуталась из целой сети слизеринских интриг. Все это явно не для ее прямолинейной натуры, однако жить с этим как-то придется.

Хочется посоветоваться со Снейпом, но Гермиона понятия не имеет, как объяснить ему всю ситуацию. Конечно, он умеет быть чутким, когда захочет, но сейчас дело не настолько серьезно, чтобы зельевар заинтересовался его распутыванием.

Уже вечером, возвращаясь из подземелий, Гермиона оказывается рядом с хозяйским кабинетом. Она сама не понимает, как оказалась в этом коридоре. Волшебный дом похож на Хогвартс, он тоже может привести по собственной воле в совершенно неожиданное место. Или не по собственной? Может, по воле Темного Лорда?

‒ Зайди, Гермиона, ‒ раздается из-за двери. Не остается другого выхода, как послушаться.

Волан-де-Морт сидит в кресле у камина и листает увесистый том с пергаментными страницами. Гермиона видит руны и схемы, но они ей не знакомы. Дверь за ней мягко захлопывается.

‒ Я нашел для тебя очень интересную книгу о развитии магического потенциала новорожденных, ‒ Повелитель кивает на фолиант поменьше, лежащий на письменном столе. ‒ Думаю, тебе полезно будет это почитать.

Гермиона молча кивает и берет книгу. Она даже прижимает ее к груди, словно защищаясь ею от Темного Лорда.

‒ Тебя что-то тревожит? ‒ Волан-де-Морт опускает свой старинный том на колени и пронзает Гермиону красным взглядом.

Она мотает головой, но он отвечает ей скептическим выражением на лице. Ему даже легиллименция не нужна, чтобы распознать ложь.

‒ Какова судьба Ричарда Кребба? ‒ спрашивает Гермиона, хотя этот вопрос ее как раз мало волнует.

‒ Он мертв. Сегодня утром его убил твой муж.

Гермиону передергивает. Ей неприятно думать о том, что Люциус убил человека, что в нем достаточно ненависти для выполнения смертельного проклятия. Для Непростительных заклинаний нужен особый настрой. Странное дело, она всегда знала, что ее муж Пожиратель Смерти и совершил много нелицеприятных поступков, сама старалась вернуть ему прежнее положение при Темном Лорде, а теперь ей противно думать о его прошлом и его работе в настоящем. Как могут такие чувственные губы произносить «Авада Кедавра»? Как могут столь нежные руки не дрожать, направляя волшебную палочку в сердце человека? Это не укладывается в голове.

‒ Значит, Кребб все-таки был предателем? ‒ лепечет Гермиона, хотя губы дрожат от избытка чувств.

‒ Да, он не был удовлетворен своим положением и переметнулся к сопротивлению. Ричард, в отличие от отца, не носил Темной Метки. Если бы все члены сопротивления и сочувствующие ему не были объявлены вне закона, мы не смогли бы вынести ему никакого обвинения.

Гермиона слушает вполуха. Перед ее глазами стоит образ Люциуса, хладнокровно произносящего «Авада Кедавра». Ее колотит.

‒ А жаль мальчика, ‒ словно не замечая ее состояния, продолжает Волан-де-Морт. ‒ Он подавал большие надежды, был отличным травологом. Мы могли бы найти применения его талантам. Думаю, он бы отлично сработался с Северусом.

Гермиона только кивает. Какой смысл думать об упущенных возможностях? Ричарда Кребба больше нет, и они никогда не узнают, сработался бы он с Северусом или нет.

‒ Гермиона, убийства — часть нашей жизни, мы убивали раньше и будем убивать впредь.

‒ Я понимаю. Но все еще не могу смириться.

‒ Иди сюда.

Волан-де-Морт откладывает книгу с непонятными рунами на журнальный столик и протягивает руки. Гермиона идет к нему, как загипнотизированная. Он усаживает ее к себе на колени, забрав из рук том о развитии детского магического потенциала, и ощущение его тела рядом неожиданно успокаивает и приводит мысли в порядок. Возможно, это какая-то особая невербальная магия.

‒ Ты слишком благородна для этого, поэтому я никогда не предложу тебе убивать кого-то. У тебя другая роль. Ты станешь ученым, исследователем, будешь помогать нам своими талантами. А убивают пусть те, кто на большее не способен.

‒ Вы считаете, что Люциус не способен на большее? ‒ даже сейчас Гермиона напрягается от такого вывода. Теперь она не сомневается, что Волан-де-Морт воздействует на нее успокаивающими чарами, мнется, хочет встать, но руки, обнимающие ее, неожиданно становятся твердыми и не выпускают.

‒ Я хорошо знаю Люциуса. Я знаю, на что он способен. Тебе больше не нужно восстанавливать его доброе имя.

Гермиона чувствует напряжение. Ей впервые за долгое время становится страшно рядом с Волан-де-Мортом. Он безумно опасен в гневе! А насколько она уже разгневала его?

‒ Я беспокоюсь за него, ‒ все-таки выдавливает она. Ей кажется, что красные радужки Темного Лорда подергиваются инеем, если иней может быть красным.

‒ Он твой муж, тебе положено за него волноваться.

Гермиона кивает. Ей неуютно в кабинете, на коленях у Повелителя, хочется уйти и уткнуться носом в рубашку Люциуса. Да, сегодня утром он убил человека, но ведь он по-прежнему остается ее любимым мужем, и он исполнял приказ. Не убей он Ричарда Кребба, Волан-де-Морт убил бы его. Все они подневольные.

Однако Темный Лорд вовсе не намерен ее отпускать. Его руки сжимают ее все крепче. Его лицо приближается к Гермиониному.

‒ Мой Лорд! Пожалуйста, не надо! ‒ молит она.

‒ Не надо? Ты обещала, что проявишь нежность, а теперь кривишься? Опять вспомнила своих дружков-сопротивленцев?

В кои-то веки это обвинение несправедливо, потому что о Роне и других она сейчас не думает вовсе. Ее куда больше волнует судьба Люциуса. Вчерашние мысли о том, что его могут специально подставлять, всплывают снова и кажутся все более достоверными.

‒ Нежность нельзя проявлять по приказу! ‒ выплевывает Гермиона. Она снова видит перед собой чудовище, и ей неприятно. Ведь он может быть другим!

‒ Если я хочу, можно сделать все! ‒ почти рычит Волан-де-Морт. Он наклоняется и целует Гермиону в губы. В этом нет любви, даже нет страсти, только желание показать власть. Темный Лорд терзает ее губы до боли, а она не может даже оттолкнуть его из-за неравенства физической силы.

‒ Пустите! ‒ пытается выкрикнуть она, но этим только позволяет языку Повелителя проникнуть в рот.

‒ Что здесь происходит? ‒ дверь кабинета открывается. На пороге стоит Люциус Малфой. Темный Лорд забыл закрыть дверь? Или для хозяина поместья здесь нет непреодолимых преград?

Волан-де-Морт удивлен, это сразу ясно. Видимо, увлекшись доказательством своей силы, он не проконтролировал приближение Малфоя. Гермиона пользуется возможностью максимально отдалить от него свое лицо, но встать с колен ей все-таки не позволяют.

‒ Как ты смеешь врываться ко мне с подобными вопросами, Люциус? ‒ шипит Волан-де-Морт.

Лицо Малфоя непроницаемо холодно. Скрывать свои чувства он научился мастерски. Вот только Гермиона достаточно его изучила, чтобы видеть за маской страх и боль. Конечно, ему неприятно видеть, как Волан-де-Морт целует его жену, как она сидит на коленях у Повелителя. Но бросать вызов Темному Лорду сейчас может только сумасшедший. Что он сделает? Позволит хозяину пользоваться Гермионой и закроет на это глаза? Или умрет, защищая свою честь, и все равно отдаст супругу в руки Повелителя? Гермионе хотелось бы избавить Люциуса от этого нелегкого выбора, но она не может.

‒ Это мой дом. И моя жена. Вы сами поженили нас, хотя я просил вас этого не делать. И теперь вы сами наставляете мне рога?

‒ А если я передумал? ‒ от этих слов Темного Лорда внутри у Гермионы все холодеет. Значит, она угадала правильно!

‒ Мой Лорд, нежность нельзя получить по приказу. Я заботилась о вас по своей воле, мне было это приятно. Но если вы убьете моего мужа, то никогда не получите моей привязанности, ‒ Гермиона говорит и чувствует, что если сейчас Волан-де-Морт убьет Малфоя, она спустится в лабораторию Снейпа и сама сварит себе яд. Потому что стать игрушкой в постели Темного Лорда настолько ниже ее достоинства, что пережить этот позор невозможно.

Волан-де-Морт медленно переводит на нее взгляд, словно стараясь загипнотизировать. Чего он хочет больше: успокоить или напугать? Гермиона не знает, но в этот момент решается ее дальнейшая судьба. Она просто не может позволить себе сдаться.

‒ Помните, вы говорили, что в отличие от Дамблдора, я умею любить? И я умею, я люблю Люциуса и уважаю вас. Но я не прощу, если вы убьете его. Вы можете приказать мне, но никогда сделанное по приказу не доставит вам того удовольствия, как сделанное добровольно. Вы можете запытать меня до полусмерти, но это не заставит меня полюбить вас. Вы можете меня убить, я не боюсь смерти, потому что подобное принуждение хуже смерти.

Гермиона переводит дух. Волан-де-Морт смотрит на нее, не отрываясь, и не шевелится, словно сам загипнотизирован. Хочется посмотреть, какое впечатление ее слова произвели на Люциуса, но она боится прервать зрительный контакт с Темным Лордом и все испортить.

‒ Вы говорили, что жалеете Беллатрису. Она любила вас большего всего на свете и сошла с ума от этой любви. Вы хотите сделать меня такой же? Хотите сумасшедшую, сломанную женщину? Только я никогда не отвечу вам той же преданностью, что Беллатриса, по принуждению. Сломав меня, вы получите безвольную куклу, но не мои мозги и не мое сердце.

Гермиона замолкает. Она не знает, что сказать. Запал кончился, вместе с ним ушло вдохновение. Накатывает усталость, словно на плечи повесили ранец с камнями.

Волан-де-Морт вздрагивает и сталкивает ее с колен. Гермиона от неожиданности чуть не падает, но ей все-таки удается сохранить равновесие. Она поднимает глаза на Люциуса. Он шокирован, в нем борется столько чувств, что он сам вряд ли может в них разобраться, не то что Гермиона.

‒ Убирайтесь! Оба! Оставьте меня! ‒ почти выкрикивает Волан-де-Морт.

Супругов Малфой словно ветром сдувает из его кабинета. Только оказавшись в голубой спальне, они могут, наконец, перевести дыхание. Чуть придя в себя, Гермиона кидается вперед и крепко обнимает Люциуса, утыкается носом в его рубашку, как давно хотела. Он еще с минуту стоит, словно застывшее изваяние, а потом и сам крепко ее обнимает, утыкается носом в макушку и снова замирает.

Так они стоят некоторое время, приводя в порядок лохмотья нервов, сильно пострадавшие после сегодняшнего столкновения с Темным Лордом.

‒ Нам теперь несдобровать, ‒ невесело усмехается Гермиона, когда к ней возвращается способность говорить.

‒ Повелитель забрал у меня все: свободу, гордость, Нарциссу, дом… Я не мог позволить ему забрать еще и тебя! Темному Лорду стоит понять, что в жизни его слуг должно быть что-то, ради чего стоит жить, помимо него и его идеалов.

‒ Я люблю тебя, Люциус! Я бы выпила яду, если бы он тебя убил!

Руки Малфоя напрягаются. Он явно недоволен таким решением.

‒ Не надо! Ты должна жить! Без тебя мир станет темнее…

Он поникает от этого откровения. Гермиона подталкивает его в сторону и усаживает на кровать. Сама она опускается рядом и пытается поймать его взгляд.

‒ Люциус, мы справимся. Мы найдем способ выкрутиться из этой передряги!

‒ Знаю, ‒ он снова крепко обнимает жену. ‒ Главное, что мы вместе. Но неужели ты спала с … ним?

‒ Нет! ‒ Гермиона даже ужасается этому предположению. ‒ Никогда! Я носила ему завтрак, накрывала пледом, сидела с ним и разговаривала ни о чем. Я была ему другом, но не любовницей!

Конечно, она упускает кое-какие детали, но ведь это же во благо, да? По крайней мере, Люциус от ее слов заметно успокаивается.

‒ Я очень рад. Даже думать не хочу, что … он тебя трогал…

‒ Люциус, мне приятно, что ты меня ревнуешь, но не стоит. У нас есть дела поважнее.

Малфой тут же становится серьезным и кивает. Теперь их жизнь в опасности, но они твердо намерены выжить друг ради друга.

Всю ночь Гермиона не может уснуть. Она прижимается к Люциусу и старается понять, почему они до сих пор живы. Волан-де-Морт гений, понять, какие мысли крутятся у него в голове, удавалось разве что Дамблдору. Не Гермионе тягаться с ним в изобретательности, но она все же пытается разобраться. Почему вообще Темный Лорд просто выгнал их, а не убил?

Под утро ее смаривает сон, но как только Люциус садится на постели, она тоже открывает глаза. Ей страшно выходить из голубой спальни, страшно сталкиваться с новой для них реальностью.

‒ Двум смертям не бывать, а одной не миновать, ‒ философски замечает Люциус, видя ее испуганные глаза, прежде чем уйти в ванную. Гермионе хочется верить, что им подарят быструю смерть, но надежда мала.

Однако реальность преподносит такой сюрприз, от которого можно упасть в обморок. Волан-де-Морт просто собрался и покинул особняк! Он отдал приказ всем, кроме Малфоев, перебраться в поместье Лестрейнджей. Одинокий Родольфус, который после смерти брата и жены старался как можно меньше бывать там, с радостью предоставил собственный дом в качестве штаба Пожирателей Смерти.

Люциусу и Гермионе не сказано ни слова. Никаких объяснений, никаких распоряжений! Темный Лорд в который раз удивил всех. Сначала Гермиона вздыхает с облегчением, но потом ее пробирает страх. То, что это опала, сомневаться не приходится, но чем она им грозит на самом деле? Что теперь с ними будет?

‒ Что произошло? Почему Повелитель так резко решил переезжать? ‒ спрашивает Драко Малфой у ошарашенного отца. Гермиона старается слиться со стеной, чтобы не привлекать внимание бывшего однокурсника, по-прежнему делающего вид, что ее не существует.

‒ Вчера произошло нечто очень странное… Но я думал, что нас убьют… Темный Лорд не думал уезжать из имения… ‒ Люциус старается рассуждать логически, и у него ничего не выходит.

‒ Что произошло? ‒ Драко заметно напрягается.

Гермиона сжимается в комок. Это все из-за нее! Если б она не шумела, а послушалась! Может, стоило наступить гордости на горло и отдаться Волан-де-Морту, чтобы у ее семьи теперь не было таких проблем? От таких мыслей хочется удавиться. Гермиона даже представить себя не может в постели с Повелителем, ей противно от одних только фантазий об этом.

‒ Темный Лорд хотел получить Гермиону в качестве любовницы. Она не захотела, я встал на ее защиту. В итоге Повелитель просто выгнал нас из кабинета.

Драко трет лицо руками, пытаясь совладать с эмоциями.

‒ Отец, какого черта? Не проще было отдать ему эту грязнокровку? Пусть бы делал с ней, что душе угодно! А теперь из-за нее страдает вся семья!

‒ Не смей так говорить! ‒ лицо Люциуса идет красными пятнами от гнева. ‒ Она моя жена, твоя мачеха, она беременна твоим братом! Она часть нашей семьи!

‒ Она не часть семьи! Тебе ее навязали! Ты не обязан гибнуть за нее!!! ‒ голос Драко срывается на крик.

‒ Ты переходишь всякие границы, ‒ гневно шипит Люциус. Он и так на взводе, и поведение сына лишь подливает масла в огонь.

Драко хватает ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. У него просто нет слов, чтобы выразить свое возмущение.

‒ Не ссорьтесь снова, ‒ решается подать голос Гермиона. Оба мужчины поворачиваются к ней, словно только теперь понимают, что не одни. ‒ Мы с таким трудом вас помирили не для того, чтобы спустя два месяца вы снова разругались в пух и прах. Дело сделано. Даже если сейчас я пойду и отдам себя в руки Темного Лорда, это не изменит того факта, что Люциус за меня заступился. Нам остается только ждать чего-то более определенного, и уж точно не ругаться между собой. Мы все в одной лодке, у нас общая проблема. Будет намного легче решить ее вместе!

Люциус и Драко переглядываются и просто замолкают. Им нечего возразить. Ситуация критическая, поэтому лучше не накалять ее еще больше.

Однако Волан-де-Морт не спешит выражать свою волю. Он словно просто забыл о Малфоях. Их оставляют вариться в собственном соку на неизвестно каком положении. Это сводит с ума, заставляет бояться всех возможных кар вплоть до падения неба на поместье.

К несчастью, вместе с Повелителем в особняк Лестрейнджей переехала и лаборатория профессора Снейпа, поэтому Гермиона лишилась любимого дела. Ей больше некому помогать и учить ее тоже некому. Безделье заставляет голову придумывать все большие несчастья, ждущие Малфоев.

Гермиона понимает, что нужно как-то отвлечь себя, поэтому начинает приводить дом в порядок. После Пожирателей Смерти осталось много сломанного, испачканного, притащенного или перенесенного, переоборудованного, запущенного за нехваткой времени. Взяв в помощь Диди, молодая миссис Малфой берется за приведение дома в порядок.

‒ Зачем ты стараешься, если мы все равно умрем? ‒ язвительно бросает ей Драко.

‒ Ну, тогда мы оставим кому-то приличный дом, ‒ огрызается Гермиона, а потом уже спокойнее добавляет: ‒ Мне просто хочется занять руки.

Теперь она узнает поместье намного лучше. Лазить во все шкафы, комоды и секретеры, перебирать хлам в кладовых оказывается очень увлекательным делом. Все-таки раньше Гермиона не имела такого тесного контакта с магическими домами, исключая разве что уборку на площади Гриммо, которая тоже была крайне интересным занятием. Любознательный ум находит много заслуживающего внимания. Вечерами Гермиона часто сидит в библиотеке, ища ответы на вопросы, появившиеся за день. Такое самообразование должно пойти на пользу.

В один из таких вечеров свой портрет в библиотеке посещает Адаминна Малфой. Гермиона в ужасе втягивает голову в плечи, ожидая гнева. Однако Адаминна ее удивляет:

‒ Вы правильно поступили. Честь миссис Малфой не покупается, ‒ гордо произносит свекровь.

‒ Спасибо! ‒ у Гермионы словно камень с души сваливается. Хоть кто-то кроме Люциуса ее не осуждает.

‒ Драко грубо ведет себя по отношению к вам. Этого следовало ожидать, но все-таки грубо. Вы много сделали для его отца, он должен быть благодарным за это.

‒ Его тоже можно понять, ‒ вздыхает Гермиона. ‒ Он никак не может привыкнуть к тому, что я Малфой. Я сама к этому не так давно привыкла.

‒ Но Драко мужчина, он должен лучше скрывать свои чувства, ‒ недовольно поджимает губы Адаминна.

Гермионе не хочется разбираться в тонкой душевной организации Драко Малфоя. Он никогда не щадил ее чувств, так почему она должна понимать его и защищать? Да и просили ли ее его оправдывать? Зачем навязывать помощь? У Гермионы сейчас и без этого есть над чем подумать.

‒ Что нам делать? ‒ она прячет лицо в ладонях, чтобы не видеть величественный образ Адаминны. Свекровь никогда не попала бы в подобную ситуацию, она знала бы, как выкрутиться! Гермиона слишком молода, слишком неопытна, слишком не слизеринка, чтобы знать, как вести себя в таких случаях. Ей намного проще вступить в честный бой или открыто поговорить, чем плести интриги.

‒ Ждать. У меня нет портрета в поместье Лестрейнджей, но есть знакомые, у которых портреты есть. Среди Пожирателей Смерти ничего не изменилось. Они все так же ловят сопротивленцев, налаживают быт магической Британии и устанавливают дипломатические связи с волшебниками других стран. Том тоже ведет себя как обычно. Судя по наблюдениям моих информаторов, он сейчас занят каким-то исследовательским проектом. Отсутствие Малфоев он никак не комментирует.

‒ Ох, как все сложно, ‒ вздыхает Гермиона. ‒ Хуже всего неизвестность!

‒ Хуже всего смерть, только она необратима, ‒ отрезает Адаминна. ‒ Со всем остальным можно справиться.

‒ Но я боюсь, что в итоге нас и убьют, только сначала замучают до потери рассудка, ‒ Гермиона готова разрыдаться и выплеснуть переполняющее ее напряжение.

‒ Том не дурак. Скоро он остынет и вернет тебя к себе. Ему же нужен наследник!

‒ Ему подойдет любой ребенок из семьи Пожирателей Смерти.

‒ Это не так, и ты это знаешь. Обрати внимание, самые сильные маги — полукровки. У магглорожденных нет родовой защиты, нет корней, которые решают очень многое. А чистокровные слабы физически из-за поколений близкородственных браков, магия семьи им помогает, но это не то же самое, что иметь крепкое здоровье от рождения. Полукровки же сильны, потому что получают свежую кровь и в то же время обладают силами своего рода. Это идеальное сочетание. Но магглорожденные волшебники не пойдут за Темным Лордом, они не разделят его идеалы, не будут верны, и поэтому ненадежны. Их дети принесут слишком много хлопот. Отобрать же ребенка у родителей — нанести ему моральную травму и заложить в его характер бомбу замедленного действия. Поэтому твой ребенок — идеальный вариант: сильная магглорожденная мать, чистокровный отец из древнего рода, преданная пара, у которой можно и не забирать младенца, вы и так сделаете из него верного Пожирателя Смерти.

Гермиона никогда так не рассуждала. Теперь же словно что-то щелкает, и все становится на свои места. Волан-де-Морт говорил ей о любви? Чушь! Этот человек, если в нем еще есть что-то человеческое, не способен на любовь и искреннюю привязанность. Он просто завоевывал ее расположение всеми доступными способами, потому что ему нужен ее ребенок.

Что ж, тем лучше. Можно не испытывать угрызений совести, что обидела Повелителя, и не беспокоиться за свою жизнь, по крайней мере до родов. С другой стороны, это не гарантирует никакой безопасности Люциусу, потому что отца малышу Повелитель может заменить. И также это не дает гарантий, что после рождения ребенка Волан-де-Морт не решит, что возиться с Гермионой крайне хлопотно. Вон как Дамблдор растил сироту Гарри, старательно пестуя его комплексы, страхи и желания. Что мешает Темному Лорду поступить так же?

‒ Вы правильно сделали, что занялись домом. Лучше не думайте о том, что сейчас не сможете изменить, а займитесь чем-то полезным. Восстановите мой зимний сад, он очень красив был раньше.

‒ Хорошо, ‒ задумчиво кивает Гермиона. Не думать она не может, но отвлечься точно нужно.

И она действительно берется за восстановление зимнего сада под чутким руководством свекрови.

Время в поместье Малфоев тянется словно переваренный кисель. Кажется, что даже воздух не колыхнется, как будто ни одно дуновение не проникает снаружи. Неужели в опалу попали не только Малфои, но и их дом, и не только у Темного Лорда, но и у всего мира?

С каждым прожитым днем атмосфера становится все тревожнее. Разговоров мало, все боятся показать свою панику и потому прячутся друг от друга по углам. Даже домовые эльфы притихли: им не хочется лишний раз попадаться хозяевам под горячую руку, а это в последнее время случается слишком часто. Даже добрая Гермиона порой срывает раздражение на покорном Диди, хотя потом всегда извиняется перед ним за свою резкость, чем вводит эльфа в ступор. Он не привык к такому отношению.

А в Британию тем временем приходит неожиданно снежный декабрь. Снег идет огромными пушистыми хлопьями, укутывает невзрачный поздней осенью сад. Кажется, что он делает все белым и чистым, словно очищая старые грехи людей. Вот бы можно было так же: укутаться свежим снегом и не думать о собственных ошибках!

В хозяйский кабинет снова возвращается Люциус. Теперь ковер с узором из дубовых листьев меряют его медленные широкие шаги и постукивания любимой трости. В гостиной больше не слышно голосов отдыхающих после заданий и ждущих распоряжений Пожирателей Смерти. Тишина плотно укутала мебель и скалится на любого, кто смеет ее нарушить. Хотя обычно виновниками выступают вытканные на ковре единороги. Шторы перешептываются теперь как-то особенно зловеще, словно стараются поддержать общий настрой в доме. Ворчливые зеркала поумеривают свой пыл, боясь быть разбитыми сгоряча.

Драко ходит чернее тучи, опустив голову. Он тоже в немилости и считает всех и каждого виноватыми в этом. Как-то раз он заявляет Люциусу, что лучше бы не мирился с ним и не возвращался домой, тогда авось сидел бы сейчас в поместье Лестрейнджей на собрании у Повелителя. Малфой-старший молча от него отворачивается, не удостаивая ответом.

Гермиона продолжает бурную деятельность в доме. Она активно восстанавливает зимний сад, потом принимается за разборку чердака. За ней следует Адаминна, которая из побуждений, которые, казалось бы, не должны быть свойственны кому-то с фамилией Малфой, стремится подбодрить невестку. Ее поддержка как нельзя кстати. Гермиона чувствует свою вину, но понимает, что не могла поступить иначе. Ее внутренние метания накладываются на эмоциональную нестабильность беременной женщины, что порой приводит к слишком уж бурным реакциям. Гермиона и сама знает, что это вредно для ребенка, но ничего поделать не может. Успокаивает только одно: магическая защита Волан-де-Морта, наложенная на ее еще не родившегося малыша, все еще действует, значит, младенец по-прежнему нужен Повелителю.

Гермиона старается не только себя отвлекать от дурных мыслей, но и Люциуса. Муж ходит слишком серьезный и отстраненный. Нет, выдержка у него безупречна, он стоически переносит очередной удар судьбы, но по складочке, залегшей на переносице, по сжатым губам, по кратким и неохотным ответам, по отсутствующему аппетиту несложно понять, что и ему не сладко. Гермиона старается быть ласковой и осторожной, чтобы муж чувствовал ее поддержку.

‒ Как я устал! ‒ произносит Люциус как-то вечером, сидя на банкетке в ногах их кровати.

С отъездом Волан-де-Морта и Пожирателей Смерти супруги Малфой перебрались в роскошную хозяйскую спальню. Однако она кажется Гермионе чужой и неуютной, ей хочется назад в голубую спальню, но лучше не волновать Люциуса капризами.

‒ Ложись, дорогой, ‒ Гермиона кладет ладони на напряженные плечи мужа и ласково их поглаживает.

‒ Это не поможет. Я устал постоянно начинать сначала. Только все налаживается, становится более-менее стабильным, появляется какая-то уверенность в завтрашнем дне, как тут же все рушится и нужно начинать заново. Я устал. Я уже стар, чтобы постоянно что-то выстраивать.

‒ Ты не стар, Люциус, ты еще сможешь вернуть свое положение, мы его вернем, ‒ Гермиона садится рядом с мужем и кладет голову ему на плечо. Так он точно не увидит страха и сомнения, мелькающих в ее глазах.

‒ Почему ты уверена, что Темный Лорд нас не убьет?

‒ Его магия по-прежнему защищает нашего сына.

Люциус поворачивается и кладет на круглый живот жены большую теплую ладонь. Ребенок ерзает, чувствуя рядом магию отца, тянется к ней. Гермиона улыбается. Ее маленький непоседа.

‒ Он даст ребенку появиться на свет, ‒ с некоторым облегчением выдыхает Малфой.

‒ Да. И это дает нам время восстановить свое положение. Я все еще не хочу умирать, Люциус. Как я не хотела этого в мае, когда попала в плен и стала твоей женой, так и до сих пор не хочу.

‒ Все-таки Гриффиндор — это диагноз! Откуда такая уверенность, что у нас есть шанс?

‒ Я просто чувствую и все, женская интуиция.

Гермиона крепко обнимает Люциуса. В ней самой мало силы и веры, но даже тем, что есть, она хочет поделиться с мужем, чтобы облегчить его ношу. Он действительно слишком много падал, и каждое падение все болезненнее и болезненнее. После какого раза он не сможет встать? Остается надеяться, что не после этого.

Тени сомнений, страхов, слабостей кружат по имению, толпятся в хозяйской спальне, наводят уныние. Гермионе хочется проснуться или вынырнуть из этой пучины, вдохнуть свежего воздуха, не напоенного отчаянием. Ведь над миром еще светит солнце, а у них только тучи. Люди еще не разучились радоваться, несмотря на все несчастья, а они как будто забыли, что такое улыбаться.

В один из ясных морозных дней в начале декабря Гермиона выходит в заснеженный парк. Ей хочется побыть подальше от сильной и волевой Адаминны, которая подавляет своим постоянным присутствием, подальше от шепота штор и ворчания зеркал, подальше от наскрипывающих траурный марш лестниц и недовольно переглядывающихся портретов.

Уже несколько месяцев как особняк Малфоев перестал казаться тюрьмой и стал домом, но сейчас Гермионе безумно хочется оказаться где-то в другом месте, где-то далеко. Может, тогда у нее снова появятся силы без страха открывать глаза по утрам.

Парк укутан снегом. Долго он, конечно, не пролежит, климат не тот, но все-таки приятно иногда полюбоваться на абсолютную белизну. Иней, повисший на ветках деревьев, создает атмосферу доброй сказки. И ведь это поместье настоящих волшебников! И почему жизнь не сказочно-радужна?

И тут Гермиона замечает следы на припорошенной дорожке аллеи. Снег закончился совсем недавно, значит, кто-то тоже вышел пройтись. Стоит догонять или не стоит? Этот вопрос занимает голову, пока Гермиона на автопилоте идет по следам, подмечая, что, судя по размеру и форме, они, скорее всего, женские.

Астория, которая совсем недавно стала миссис Малфой, стоит на берегу декоративного пруда, не успевшего замерзнуть, оперевшись об ограду. Она задумчиво смотрит на черную воду, масленно перекатывающуюся между тонкими каемочками льда у самого берега. Услышав шаги, она вздрагивает и оборачивается. Огромные голубые глаза встречаются с карими.

‒ Что ты от меня хочешь? ‒ вопрос миниатюрной Астории звучит не очень-то вежливо. Гермиона лишь пожимает плечами. Ей не хочется думать, что девушка всего на год младше нее по возрасту оказалась ее невесткой. Это кажется слишком абсурдным.

‒ Ничего, просто тоже вышла на прогулку, ‒ Гермиона поправляет меховой воротник, чтобы спрятать за естественным движением свою растерянность. ‒ Случайно увидела твои следы. Если хочешь, я уйду.

Видимо, спокойный и доброжелательный тон подкупает Асторию, потому что ее взгляд смягчается, а тонкие губы трогает тень улыбки.

‒ В доме очень тихо, стены давят…

‒ Да, я тоже это чувствую, ‒ Гермиона облокачивается на изгородь рядом с собеседницей. ‒ Там неуютно.

‒ Когда это кончится? Когда все прояснится? ‒ Астория говорит с неожиданным жаром. Видно, что этот вопрос ее очень волнует.

‒ Я не знаю. Темный Лорд не дает о себе знать. Хочется верить, что все закончится благополучно.

‒ А такое может быть?

‒ Почему нет? ‒ вопросом на вопрос отвечает Гермиона. Она чувствует себя старше Астории не на год, а лет на десять. Эту крошку всегда любила и защищала влиятельная семья, Гринграссы и сейчас не дадут ее в обиду. Гермиона же в одиннадцатилетнем возрасте была вынуждена окунуться в новый для нее мир, без защиты, даже без достаточных знаний. Это испытание и последующая дружба с Гарри Поттером сделали ее сильнее и устойчивее к неприятностям, чем она могла бы быть. Да и то, что последовало за битвой за Хогвартс, многому научило. Теперь сломать Гермиону не так-то просто, даже страх и неизвестность пока не справились с этой задачей. Если Темный Лорд хотел «сварить ее в собственном соку», чтобы сделать покорной, ‒ цели он не достиг.

‒ Ты оптимистка?

‒ Наверно, да. Хотя хотелось бы назваться реалисткой. В конце концов, вера в лучшее придает сил, а силы помогают сделать это лучшее реальным. Если сразу настраивать себя на поражение, то точно проиграешь.

‒ Я спрашивала отца о том, что происходит в поместье Лестрейнджей. Он говорит, что Темный Лорд никак не упоминает о нас, ничего не говорит. А отец боится спрашивать! ‒ Астория опускает глаза, словно ей стыдно за отцовскую трусость.

‒ Я знаю это от Адаминны, а она от портретов в поместье. Я думаю, что Темный Лорд просто хочет помучить нас ожиданием своей воли. Это тоже своего рода пытка.

‒ В пытках он знает толк.

Обе на некоторое время замолкают. В голове крутятся мысли о том, какова же настоящая кара Волан-де-Морта. Гермионе начинает казаться, что кары вообще никакой не последует, просто Темный Лорд отдалит их всех. Но он не устроит показательную экзекуцию, чтобы не объявлять Пожирателям Смерти, что его отвергли как мужчину, и потому только он зол. Да и пытать беременную женщину, ребенок которой тебе нужен живым и здоровым, ‒ не самый разумный ход.

‒ Драко так старался сохранить положение, ‒ заговаривает Астория, и голос ее звучит глухо. ‒ Он даже от отца отвернулся после битвы за Хогвартс, хотя очень переживал по этому поводу. А теперь все его старания пошли прахом. Люциус снова потерпел фиаско, и Драко опять расплачивается за его грехи.

‒ Люциус защищал меня, ‒ Гермиона не смотрит на Асторию, потому что в ее глазах не может быть ничего кроме осуждения. ‒ Темный Лорд хотел, чтобы я стала его любовницей, я отказалась, и Люциус тоже заявил, что против. Мы не могли поступить иначе.

‒ И всего-то? ‒ в голосе Астории звучит настоящий гнев. ‒ Ради такой мелочи ты разрушила положение семьи? Ты хоть понимала, что это отразится не только на тебе, но и на всех нас? Что стоило дать Повелителю? Разве это так сложно? Хотя, конечно, ты же грязнокровка, ты ничего не знаешь о верности семье, об интересах семьи!

Гермиона наотмашь бьет невестку по лицу. Ее щеки пылают от не сдерживаемого гнева. Какое право она имеет так с ней говорить?

‒ Не смей обвинять меня в том, о чем понятия не имеешь! ‒ слова вылетают изо рта Гермионы словно пчелы, тут же бросающиеся жалить Асторию. ‒ У магглов тоже есть семьи, и они умеют быть им верными! Ты ничего не понимаешь в этой жизни, не знаешь, через сколько мне пришлось пройти и чего лишиться! Но честь и совесть у меня еще есть. Лучше я умру с достоинством, чем позволю себя изнасиловать! И если ты готова лечь под кого угодно, как девка из публичного дома, то какое право ты имеешь считать себя аристократкой?

Гермиона кипит от гнева. Бледность Астории, держащейся за щеку, ее ничуть не пугает. Эта паршивка сполна заслужила! Гермиона больше не девочка для битья, чтобы позволять так с собой обращаться. Она миссис Малфой, и ей полагается уважение, соответствующее этому статусу.

‒ Да что ты понимаешь? ‒ шипит в ответ Астория, словно разъяренная гусыня. ‒ Да, я легла бы с Повелителем, забыв о гордости, ради блага моей семьи! Потому что семья — дороже собственных амбиций. Я думаю о ней, а потом уже о себе. А ты лишь гордишься тем, что ты эгоистка!

Астория удаляется с высоко поднятой головой. Гермиона остается стоять у темного холодного пруда. Она совершенно не чувствует себя эгоисткой, предавшей семью. Наоборот, в глубине сознания сидит устойчивая уверенность в правильности совершенного поступка. Может быть, в этом и есть разница между Гриффиндором и Слизерином? Гриффиндорцы выше всего ставят честь, тогда как слизеринцы выбирают выгоду, пусть не свою, а семьи, но все же выгоду. И возможно, слизеринский подход более жизнеспособен, но Гермиона и так уже слишком долго договаривается с совестью, чтобы повесить на нее еще и этот груз. Она предала прежние идеалы, но себя она не предаст!

К Рождеству атмосфера в поместье Малфоев накаляется еще сильнее. Темный Лорд по-прежнему молчит. Люциус становится совсем мрачным, почти не разговаривает, только изредка с неохотой цедит слова и часто бьет ни в чем неповинных домовиков. Драко сидит у себя в комнате, по дому почти не ходит, общается только с Асторией, а отца и Гермиону высокомерно игнорирует. Сама бывшая мисс Гринграсс исходит желчью, срывая злость на всем, что попадается ей под руку. Она тоже беременна, и это только ухудшает ее и без того неровное эмоциональное состояние.

Гермионе хочется бежать из этого дома, из атмосферы глубокого отчаяния. Ей просто необходим глоток свежего воздуха, не зараженного ни гневом, ни страхом. Но деваться ей некуда, ведь любой неосторожный поступок могут истолковать как сочувствие сопротивлению, а за это теперь убивают без суда. Гермиона же хочет жить, и дело даже не в том, что сейчас она отвечает за двоих, а в том, что внутреннее чутье верит в незавершенность ее жизненного пути, во что-то важное, ожидающее впереди. Нет, ее роль в этом мире еще не сыграна!

Праздничного рождественского настроения нет и в помине, но Гермиона с Диди наряжают елку и готовят рождественский ужин. Астория фыркает, проходя через гостиную и замечая огромную пушистую ель, на верхушку которой Гермиона левитирует позолоченную фигурку ангела.

‒ Ну конечно! Подорвала семейное положение, а сама готовится праздновать! ‒ голос сочится ядом.

‒ А что я должна делать? Лечь и умереть? ‒ огрызается Гермиона. ‒ А если теперь эта опала навсегда? Надо жить дальше, готовиться к рождению детей и отмечать праздники, а не ходить с постными лицами. В конце концов, мы еще живы!

‒ Велика радость! ‒ Астория встряхивает красивыми светлыми волосами и покидает гостиную с видом оскорбленной невинности. Даже ее напряженная спина демонстрирует презрение к Гермионе и ее Рождеству.

‒ Ну и ладно! А я хочу праздник! ‒ бросает одна миссис Малфой в спину другой. Хотя и у самой Гермионы вовсе нет рождественского настроения, хочется спрятаться от гнетущей атмосферы дома.

Диди бегает вокруг и развешивает шарики и свечи на елке. Так как в доме довольно прохладно, на голове у него нечто среднее между носком и шапкой, которое он сам себе связал. Гермиона опускается в кресло и наблюдает за ним. Эльф похож на резвого мальчишку лет семи, который предвкушает рождественское чудо. Увидит ли она, как ее сын наряжает елку? Рука сама ложится на округлый живот и поглаживает его. Изнутри малыш отвечает толчком пяточки. Он чувствует смятение мамы и недоволен им.

К вечеру Гермиона разводит огонь в камине. Драко и Астория точно не спустятся в гостиную, но может хоть Люциус придет. Он, конечно, погружен в себя и не хочет разделить с ней свою боль, но его любовь несомненна, и может хоть в Рождество они смогут забыть обо всех проблемах и насладиться обществом друг друга?

Поленья в камине распространяют приятный запах вишневой коры, когда Гермиона слышит позади себя хлопок трансгрессии. В дом могут переноситься только члены семьи, но странно, что кто-то из них путешествует подобным образом из одной комнаты в другую. Миссис Малфой оборачивается, держа в руке кочергу, которой поправляла поленья. Посреди гостиной, наступив на хвост одному из единорогов на ковре, стоит Волан-де-Морт. Вот кого она не ожидала увидеть, так это его. Черные волосы лоснятся при неверном свете огня, а красные глаза, отражающие языки пламени, наводят на мысли о чертях в преисподней.

‒ Ты собираешься защищаться от меня кочергой? ‒ одними губами усмехается Темный Лорд. Глаза его ничуть не смеются, и Гермионе не удается разгадать их выражение. Она мотает головой, не в силах сказать ни слова, и отставляет кочергу. Доставать волшебную палочку глупо, хотя вполне вероятно, что это последние минуты Гермиониной жизни.

Волан-де-Морт пересекает комнату и садится в кресло у камина. Отсветы огня пляшут на бледной коже его лица, делая вид еще более зловещим. Гермиона не шевелится. Ей на память приходят их долгие занимательные разговоры, его чуткость, и нежность, и одновременно его зверства, и их ужасное расставание.

‒ Ты боишься меня? ‒ Темный Лорд говорит почти без интонаций. Сложно понять, что он испытывает на самом деле.

‒ Да, ‒ честно признается она. Нет смысла врать, ведь если Повелитель захочет ‒ никакой ментальный блок ее не спасет.

‒ Подойди ко мне! ‒ Гермиона вся сжимается от этого приказа, помня, как он силой требовал ее ласки. Тело начинает бить мелкая дрожь. Нет, не бывать ей его любовницей! Никогда!

Темный Лорд видит ее нерешительность и вздыхает. Удивительно, но наказания за неповиновение не следует.

‒ Я не прикоснусь к тебе. Обещаю. Просто подойди и посмотри мне в глаза, ‒ спокойно и словно устало просит Волан-де-Морт, именно просит, а не приказывает, что еще удивительнее.

Гермиона подчиняется. Ее ведет любопытство, стремление понять, что задумал Повелитель. Все-таки он загадка, которую никому не под силу разгадать. Волан-де-Морт сидит неподвижно, словно боится спугнуть дикого зверька. Руки он прячет за спину, чтобы подтвердить делом свое обещание. Гермиона подходит к нему и заглядывает в красные глаза, словно в бокалы с дорогим французским вином.

И тут происходит то, чего она никак не могла ожидать. Готовилась к беспалочковой магии и особо изощренной пытке и оказывается совершенно не подготовлена к тому, что Волан-де-Морт снимает все барьеры и позволяет ей окунуться в свое сознание. Конечно, Гермионе показывают не все. Сначала она видит маленького худенького мальчика в маггловском приюте, почти дикого, потому что сверстники боялись его необычных способностей. Видит Альбуса Дамблдора, поведавшего Тому, что он волшебник. Ощущает вместе с ним радость и восторг от приезда в Хогвартс. В нем кипела жажда знания, неудовлетворяемая на уроках. Это Гермионе хорошо знакомо, ей тоже всегда казалось, что им в школе дают слишком мало. Том многие часы проводил в библиотеке, глотая информацию, как изголодавшийся путник вкусный ужин. Ему не хотелось уезжать в приют даже на лето, там он снова становился изгоем, не мог колдовать. Однако среди магглов он пользовался приютской, а потом городской библиотекой, постигая основы неволшебных наук. Кто бы мог подумать, что Темный Лорд очаруется физикой и попытается соединить знания химии и зельеварения? Великий ученый! Что было бы, разгляди его тогда Дамблдор и возьми под свое крыло? Два гения могли бы сотрудничать и познавать мир вместе, а не вечно бороться.

Потом Гермиона видит, как вокруг Тома группируются друзья, костяк будущих Пожирателей Смерти, как он все глубже и глубже погружается в тайны черной магии, все более завораживаясь могуществом, которое она открывает. Самое страшное — крестражи. Гермиона о них знала, но теперь она ощущает боль и страх разрываемой души. Волан-де-Морт раскрывает ей мотивы. Он боится смерти, но не потому что страшится небытия, нет, он познал столько, что вечность пустоты ничуть его не пугает. Но Темный Лорд жаждет успеть как можно больше, выполнить все, что способен, открыть миру столько, насколько хватит силы его ума, и только лишь затем добровольно сойти в могилу, победив саму смерть, встретиться с ней не покорным рабом, а как равному с равной.

Волан-де-Морт показывает Гермионе, как много было у него знакомств, когда он работал в «Горбине и Бэрке», показывает путешествия по миру, где открывал все новые и новые тайны магии, да и не только магии. Темный Лорд увлекался боевыми искусствами и духовными практиками магглов, изучал искусство и литературу, стремился объять необъятное. И что за обстоятельства могли соединить подобный по мощи мозг и столь черную душу?

Потом Волан-де-Морт показывает войну, жажду построить новый мир по законам, которые он понял. Гермиона видит Беллатрису, одержимую своей любовью, прекрасную в порыве страсти, похожей на религиозный экстаз, но страшную в слепой преданности.

Одна из последних сцен поражает Гермиону до глубины души. Она наблюдает Волан-де-Морта в Большом Зале Хогвартса. Столы опрокинуты, битва только что завершилась. На полу в неестественной позе лежит припорошенное пылью тело Беллатрисы Лестрейндж. Темный Лорд смотрит на грязные спутанные волосы, ссадины на щеках, закатившиеся глаза, тонкие заломанные руки и ничего не испытывает. Она любила его так преданно и горячо, как только может любить женщина, она отдавала ему всю себя без остатка, он выпил ее до донышка и не дал взамен даже крохи своей теплоты, если Волан-де-Морт вообще способен на теплоту. И вот теперь Белла погибла ради его победы, а он ничего не чувствует. Может, его изорванная душа уже не способна на эмоции?

Потом он поймет, что все-таки скучает по Беллатрисе, но стоя над ее телом он не чувствует ни малейшего сожаления. Ему все равно.

Потом появляется Гермиона. Она необычна, ее жажда жизни и доброта — загадка для него, ее стремление к знаниям напоминает его собственное. Она словно лучшее воплощение его самого. И Волан-де-Морт понимает, что, несмотря на возраст, еще способен на любовь. Она ‒ его маленькая кукла, игрушка могущественного старика, которую хочется баловать.

Он ведь и правда любит ее, по-своему, как хороший хозяин любит комнатную собачонку, но все-таки любит, хотя, казалось бы, давно потерял способность чувствовать. Их ссора причинила Темному Лорду боль. Он настолько привык повелевать, что забыл, как хорошо получать в дар. Истосковавшись, он рвался к Гермионе, как к источнику живительной влаги, а она его оттолкнула. Волан-де-Морт надеялся, что она сама придет к нему, что он сможет простить ее. Но не пришла, гордость пересилила. И вот он сам перед ней. И нет, Повелитель больше не будет ее принуждать, он этого не хочет. Ее нежность должна быть подарена, а не украдена. Гермиона была во всем права тогда в кабинете.

‒ Я прощаю тебя, ‒ произносит она, с трудом приходя в себя после гаммы испытанных переживаний. Слишком много сразу выплеснул на нее Темный Лорд.

Волан-де-Морт улыбается, и, неужели, в этой улыбке чувствуются робость и радость.

‒ Ты не убьешь мою семью? ‒ спрашивает Гермиона, уже понимая, каков будет ответ.

‒ Нет, не убью, если ты меня об этом не попросишь.

Раздаются шаги, и в гостиную входит Люциус. Он в растерянности застывает на пороге, увидев нежданного гостя.

‒ Мой Лорд, ‒ Малфой кланяется после мгновения замешательства.

‒ Добрый вечер, Люциус. Сегодня Рождество, разве у вас не празднуют? ‒ голос Волан-де-Морта звучит буднично, словно он каждый вечер заглядывает к Малфоям на огонек.

‒ Празднуют, мой Лорд, я сейчас же прикажу домовикам накрывать на стол и позову Драко с Асторией.

‒ Будь добр!

Спустя полчаса четверо Малфоев и Волан-де-Морт вкушают праздничный ужин, заказанный еще утром Гермионой, под пушистой елью в гостиной. Атмосфера натянутая, но все-таки более приятная, чем последние полтора месяца. Люциус порой бросает на жену вопросительные взгляды, словно желая спросить, чего стоило появление Повелителя в их доме и не согласилась ли она на его условия. Темный Лорд замечает эти взгляды и тайком усмехается, не считая нужным облегчить жизнь ерзающему Малфою. Гермиона же жалеет мужа, но просто не может начать подобный разговор при свидетелях. Наконец ей удается выскользнуть из-за стола, чтобы проконтролировать эльфов, хотя все понимают, что это только предлог. Люциус тут же кидается за ней.

Они останавливаются только на кухне, наблюдая, как домовики готовятся подавать торт.

‒ Почему ты сдалась? ‒ надрывно спрашивает Люциус. ‒ Ради нас? Ради истерик Астории? Это низко! Мне противно думать, что ты будешь спать с Лордом!

‒ Люциус, я не сдалась! ‒ Гермиона крепко обнимает его и пытается заглянуть в глаза, в которых плескаются недоверие и боль. ‒ Я не буду спать с Повелителем и никогда с ним не спала! Он пришел сам. Посмотри!

Она снимает блоки и открывает сознание мужу, как несколько часов назад открылся для нее Темный Лорд. Показывает далеко не все, лишь отрывки, способные заставить Люциуса поверить в правдивость ее слов.

‒ Если бы я не знал, как бесконечно сложно лгать мыслями, то не поверил бы! Этого просто не может быть, ‒ пораженно выдыхает Малфой.

‒ Я бы тоже не поверила, если б не была участницей. Это фантастика, но это правда.

‒ Даже в мире волшебников случаются чудеса, ‒ впервые за много дней искренне улыбается Люциус.

Они вместе возвращаются в гостиную, а за ними следуют эльфы с тортом. Лица Драко и Астории сияют, видимо, в гостиной тоже было сказано что-то важное. Атмосфера резко меняется в лучшую сторону. Часы с гербом Малфоев бьют полночь, и теперь это похоже на настоящее Рождество.

После Рождества все Малфои становятся частыми гостями в поместье Лестрейнджей. Гермионе не нравится этот дом, он меньше поместья ее мужа и еще менее уютный, складывается впечатление, что поколения хозяев этого дома оставались настолько глубоко безразличными к своему жилищу, что сохранили обстановку средневекового замка со скамьями, сундуками и гобеленами. В особняке холодно, пахнет сыростью, плохо продумано освещение. Среди теней рыщут диковатые домовики, чурающиеся чужих. Даже суровым Пожирателям Смерти неуютно в этой обстановке, всем, кроме Родольфуса Лестрейнджа. Этот мрачный тип совершенно безразличен к физическому комфорту, аскет и мыслитель, он словно давно забыл, что существуют еще и радости тела.

Однако все это мелочи в сравнении с тем, что Малфои больше не в опале, не мучаются от неизвестности. Люциус снова строит планы с ближним кругом Темного Лорда, Драко тоже постоянно чем-то занят, но Гермиона в его дела не посвящена. Астория светится как начищенный грош, потому что снова занимает положение, подобающее ей по происхождению, но ничего не делает. Она даже почти не покидает малфоевского поместья. Гермиона надеется, что Адаминна найдет для жены внука полезное занятие, хотя свекровь и не подружилась с молодой миссис Малфой: как говорится, нашла коса на камень, две язвительные и самоуверенные дамы ладят с большим трудом, даже несмотря на разницу в возрасте и форме существования.

Гермионе удается снова вернуться в лабораторию профессора Снейпа. У Лестрейнджей нет настолько хорошо оборудованного места для работы зельевара, как у Малфоев, и все же приходится бороться с трудностями в сыром, плохо проветриваемом помещении при вечной необходимости докупать ингредиенты. Северус, разумеется, на это не жалуется. И все-таки Гермионе доставляет нескрываемое наслаждение снова помогать ему в работе, хотя директор Хогвартса делает вид, что вовсе не заметил ее полуторамесячного отсутствия.

‒ Фартук и перчатки в шкафу, нарежьте мне корень окопника, ‒ говорит он вместо приветствия. Гермиона улыбается от уха до уха и включается в дело.

Постепенно за работой она отмечает, что ее бывший преподаватель еще сильнее похудел и осунулся, под глазами залегли совсем уж черные тени.

‒ Что нового произошло в жизни магического мира? ‒ решается спросить.

‒ Ничего, что имело бы смысл обсуждать, ‒ огрызается Снейп. И дальше они снова работают в полном молчании.

Вечером, сидя на кровати поверх одеяла и расчесывая волосы щеткой, Гермиона говорит об этом впечатлении Люциусу.

‒ Мы пропустили что-то существенное. Расскажи мне что!

Малфой, расстегивавший жемчужные запонки на рубашке, бросает на жену взгляд исподлобья. Он не хочет говорить, это видно. Но Гермиона смотрит на него твердо и настойчиво, она не отступится. Уже давно прошло то время, когда страшно было сказать что-то не так и вызвать гнев непредсказуемого мужа. Теперь Люциус понятен и оттого неопасен, да и сама Гермиона уже настолько завязла в политике, что глупо держать ее в неведении.

‒ Сопротивление по-прежнему не уничтожено. Темный Лорд рассчитывал, что удастся извлечь нужные сведения из мозга Ричарда Кребба, но ничего полезного добыть не удалось. Сопротивленцы отлично шифруются, будь они неладны!

Гермиона вздыхает. Все они до сих пор в опасности, в том числе и их с Люциусом сын. Кто бы мог подумать, что она будет от всего сердца желать проигрыша Рону Уизли? Ведь они дружили в детстве, встречали опасности плечом к плечу, думали, что любят друг друга! Неужели их сплачивал только Гарри? Погиб он, и они стали врагами. Все-таки жизнь выписывает необыкновенные кульбиты.

‒ Темный Лорд ищет осведомленных в Хогвартсе, ‒ продолжает тем временем Люциус. ‒ Кто-то из оставшихся преподавателей или из детей может знать тайну убежища сопротивленцев. Тогда Повелитель не остановится ни перед какими пытками, чтобы узнать это.

Теперь становится ясно, почему таким измученным выглядит Снейп. Он старается защитить учеников от чрезмерной активности ищеек Волан-де-Морта. Гермиону передергивает. Слишком хорошо она помнит рассказы о том, что творилось в школе в прошлом году. Неужели теперь стало еще хуже?

‒ Как думаешь, есть шанс, что они что-то выяснят? ‒ севшим от волнения голосом спрашивает Гермиона.

‒ Шанс есть всегда. Все равно мы не можем сидеть сложа руки, ‒ взгляд Люциуса становится жестоким, и Гермиона ежится.

‒ Не хочу видеть тебя таким… злым, ‒ с трудом выдавливает она.

Люциус вздрагивает и берет себя в руки. Пугать жену явно не входило в его планы. Он садится рядом с Гермионой и крепко обнимает ее. Его длинные волосы падают ей на плечи, щекочут шею.

‒ Прости, дорогая, ‒ выдыхает он ей в самое ухо. ‒ Я просто хочу, чтобы этот мир стал безопасен для нас и нашего мальчика.

Гермиона постепенно расслабляется, а Люциус кладет большую теплую ладонь на ее выпуклый живот. Теперь в его глазах светится неприкрытая нежность.

‒ Я хочу сделать его счастливым, а для этого мы должны уничтожить сопротивление! ‒ жестко заключает Малфой.

Гермиона только вздыхает.

‒ Почему ради счастья одних всегда нужно убивать других? ‒ задает она риторический вопрос, Люциус только крепче ее обнимает. На этот вопрос никто не знает ответа.

Гермиона старается собирать слухи, но ей кажется, что никто из Пожирателей Смерти не знает всего. Можно, конечно, пойти и спросить Темного Лорда, но что-то ее останавливает.

Январь выдается теплым и слякотным. Серое небо висит над самой головой и грозит на нее свалиться. Холодное нечто, так и не сумевшее до конца превратиться в снег, размазывается по оконным стеклам и норовит забраться за воротник. Такая погода навевает на Гермиону тоску и воспоминания о чистом декабрьском снеге. Ее малышу такое состояние природы тоже не нравится, и он капризничает, заставляя мамочку оставаться в постели.

В один из таких сырых и серых дней уставшая от недомогания Гермиона, кутаясь в халат, спускается в гостиную в районе обеда. Бока устали лежать на кровати, хотя сил немного. В доме все равно никого нет, поэтому можно позволить себе вольность непредставительного вида.

Однако, к своему удивлению, Гермиона застает в гостиной Асторию. Невестка сидит в глубоком кресле у камина, скрючившись и подобрав под себя ноги. Гермиона помнит, на какой неприятной ноте закончилась их встреча в саду, чуть ли не единственный нормальный разговор, хотя они и живут в одном доме. Пару мгновений она колеблется: стоит или не стоит попытаться снова?

‒ Тебе тоже нездоровится в такую погоду? ‒ наконец решается Гермиона.

Астория вздрагивает и оборачивается. Глаза у нее красные и опухшие. Не лучшее время для налаживания отношений, но сбегать поздно.

‒ Да, ребенку нехорошо, ‒ хрипловато и вполне дружелюбно говорит Астория.

Гермиона расценивает это как приглашение, поэтому проходит в гостиную и садится напротив невестки. Конечно, аристократка не одобрит хождения по дому в халате, но надевать платье и мантию нет никакого желания.

‒ Ты просила у домовиков укрепляющее зелье? ‒ Гермиона надеется, что ее забота не будет воспринята в штыки.

‒ Да, Диди принес мне, стало лучше, ‒ кивает Астория. Она пришла в себя, и ее голос больше не дрожит. ‒ Скажи, тебе хоть что-то рассказывают о происходящем? Драко держит меня в полном неведении! ‒ Астория не сдерживается и снова всхлипывает.

‒ Никто не знает всего кроме Темного Лорда, ‒ уклончиво отвечает Гермиона, но потом решается подкупить невестку информацией. ‒ Я знаю, что сопротивление еще не уничтожено, Повелитель ищет сведения об их убежище, в том числе в Хогвартсе. Оставшись без надежды, сопротивленцы могут пойти на крайние меры. Отчаявшиеся люди непредсказуемы!

‒ Это может быть опасно? ‒ вздрагивает Астория.

‒ Это опасно. Но наши мужья ‒ сильные волшебники, и они не одни. На стороне Темного Лорда много опытных магов, а сопротивленцев мало. Наша победа ‒ лишь дело времени.

‒ Тогда почему они так долго не могут справиться?

‒ Потому что не хотят лишних жертв. Война и так унесла множество жизней, нельзя поставить магическое сообщество на грань вымирания. Тем более при таких ограничениях для грязнокровок.

‒ Ограничения для грязнокровок? Ты чуть ли не доверенное лицо Темного Лорда! ‒ усмехается Астория, а Гермиона пропускает оскорбление мимо ушей.

‒ Я — да, но теперь магглорожденных волшебников почти не будут принимать в Хогвартс, только самых-самых одаренных. И для уже имеющих волшебную палочку есть определенные ограничения: нельзя занимать государственные должности, нельзя владеть магическими существами опаснее ХХ, магическими артефактами, редкими книгами по магии и прочее.

‒ Хочешь сказать, что это неправильно? ‒ голос Астории звучит нервно.

‒ Хочу сказать, что это может привести к некоторым последствием, одно из которых — заметное сокращение численности магического сообщества.

‒ И поэтому не надо убивать преступников?

‒ Надо убивать только преступников, а не еще и подозреваемых. Мы не можем позволить себе уничтожать невинных. А расследование требует времени.

‒ Ты хорошо разбираешься в ситуации, ‒ неожиданно отмечает Астория. Гермиона в ответ только улыбается. Самой себе она кажется плохо осведомленной, но произвести впечатление на невестку — приятно.

Какое-то время они молчат, но это молчание не кажется неуютным, между ними уже нет былой вражды, и это радует.

‒ На Рождество Темный Лорд сказал, что ты особенная и тебя надо беречь, ‒ произносит наконец Астория. ‒ Что он имел в виду?

‒ Темный Лорд настолько умнее всех нас, что кощунство думать, будто мы всегда его понимаем, ‒ улыбается Гермиона, ей приятно слышать такую оценку. ‒ Повелитель ценит меня, говорит, что я одаренная волшебница, но не больше.

‒ Удивительно, что, несмотря на твою неуступчивость, он тебя простил, ‒ с сомнением в голосе тянет Астория.

‒ Удивительно, но факт, ‒ кивает Гермиона.

Этот простой разговор неожиданно много меняет между ними, словно падает разделяющая стена. Нет, подругами они не становятся, но и былой вражды нет.

Следующим утром Гермиона чувствует себя лучше и отправляется в поместье Лестрейнджей помогать Снейпу. Руки соскучились по делу, поэтому работа спорится. Отвлекает ее топот ног и возня в холле над головой уже во второй половине дня.

‒ Что там стряслось? ‒ спрашивает Гермиона у профессора.

‒ Миссис Малфой, я, как и вы, не умею видеть сквозь стены. Откуда мне знать, что произошло? Если вам неймется, пойдите и посмотрите.

Гермиона отставляет ступку, в которой толкла стебель асфоделя, и идет наверх. К манере общения Снейпа она уже привыкла, поэтому это ее ничуть не задевает.

Переполох из холла переместился в основной зал, служащий и гостиной, и столовой, и приемной одновременно. Количество любопытствующих все увеличивается. Гермиона с трудом проталкивается сквозь толпу. На лавке лежит тело Долохова, он узнаваем, хоть и сильно изуродован. Гермиона не видела его с памятного дня пыток в библиотеке, когда ее спас Волан-де-Морт. Теперь ее мучитель, к которому она не испытывает никакой ненависти, мертв. Видимо, в него попало сразу несколько заклинаний. Тело местами обуглилось, местами оплавилось, а местами покрылось неприятной на вид коркой.

К горлу подкатывает тошнота. Чудовищная жестокость! Гермиона не хочет на это смотреть, но в тоже время не может оторвать глаз.

‒ Что произошло? ‒ раздается над толпой собравшихся Пожирателей Смерти голос Волан-де-Морта. Он шагает между расступившимися сторонниками словно ангел мщения, готовый карать виновных в гибели его слуги.

‒ Антонин погиб, мой Лорд, ‒ гнется в поклоне Руквуд, и Гермиона видит, как он дрожит.

‒ Как? ‒ голос Повелителя совершенно бесстрастен, и от этого становится жутко.

‒ Его убил Рональд Уизли, ‒ еще ниже склоняется Руквуд.

‒ Как ты позволил этому случиться?

‒ Их было слишком много, мой Лорд! Я защищался от троих сразу и не видел Антонина!

‒ Слишком много? Мы убиваем их чуть ли не ежедневно, какого черта их по-прежнему «слишком много»? ‒ шипит Волан-де-Морт, снова напоминая себя прежнего, до воздействия Кельтской Флейты.

‒ Мой Лорд! ‒ Руквуд рушится на колени.

‒ Круцио! ‒ Пожиратель Смерти падает на пол, корчится и кричит от дикой боли, разрывающей тело.

Глаза Волан-де-Морта холодны как лед. Он страшен сейчас. Гермиона смотрит на него с благоговейным ужасом. Пожиратели Смерти замерли, словно разом попали под действие «Петрификус Тоталус».

Наконец Волан-де-Морт снимает пыточное заклинание с Руквуда, и мгновение вдребезги разбивается, словно зеркало, пророчащее беду. Повелитель разворачивается на пятках и выходит, Пожиратели Смерти разом шумно выдыхают, так, словно совсем не дышали последние несколько минут. Гермиона, поддаваясь мгновенному порыву, бросается следом за Темным Лордом.

Волан-де-Морт останавливается только в хозяйском кабинете, который Родольфус ему предоставил, и захлопывает за собой дверь, но Гермиона успевает проскользнуть внутрь. Повелитель тяжело рушится в кресло и закрывает лицо руками. Сейчас он не выглядит таким грозным и властным, как в зале, здесь, вдали от людских глаз, нет величественного Темного Лорда, а есть просто уставший старый человек, который только что узнал плохую новость.

Гермиона подходит и крепко обнимает его, так же, как совсем недавно, в период их опалы, обнимала уставшего от разочарований Люциуса. Иногда ей кажется, что она ответственна за чувства сразу двух мужчин, и самое странное, что миссис Малфой не видит в этом ничего неправильного, мисс Грейнджер, конечно, увидела бы.

Волан-де-Морт прижимает голову к ее груди и замирает, успокаивая нервы и переваривая информацию.

‒ Он был из ближнего круга, ‒ глухо произносит он в Гермионину мантию. ‒ Старый соратник, слишком горячий, но беззаветно преданный. Я помню Антонина совсем мальчишкой, еще учеником Дурмстранга. Его привел ко мне Каркаров, как талантливого и жаждущего славы. Я всегда умел пользоваться его тщеславием. Но теперь его нет…

‒ Он до конца сражался за ваше дело, ‒ как ни странно, Гермиона вовсе не испытывает ненависти к Долохову. Его смерть принесла неприятный осадок. Все они в опасности, пока сопротивление еще существует.

‒ Он был верен, а настоящая, искренняя верность, замешанная на уважении, а не на страхе — редкость, ‒ произносит Волан-де-Морт, он уже взял себя в руки и теперь смотрит на собеседницу со спокойным и печальным выражением лица.

‒ Мой Лорд, когда сопротивление будет уничтожено? ‒ Гермиона отходит от Повелителя и разжигает огонь в камине. В кабинете сыро и холодно, как и во всем особняке Лестрейнджей.

‒ Я не знаю, я не пророк, но мы все делаем для этого. Мне самому хочется покончить с этой проблемой, тогда у меня останется больше времени на исследования. Я хочу поехать в Перу, познакомиться с магией индейцев, когда наведу порядок в Англии. Поедешь со мной? Думаю, твоего ребенка к тому времени можно будет уже оставить на какое-то время.

‒ Возможно. ‒ Гермиона понимает, что надолго оставлять новорожденного без матери — не лучшая идея и что Люциус будет страшно ревновать, если она согласится на путешествие в Перу. Но это открывает огромные перспективы для исследований, и безумно интересно окунуться в незнакомый и самобытный мир. Гермиона не знает, найдет ли в себе силы отказаться от такого заманчивого предложения, когда оно перестанет быть вариантом на будущее, а станет конкретным действием, вполне реальным.

‒ У тебя есть время подумать, но это обещает быть очень интересным приключением, ‒ не настаивает Волан-де-Морт. ‒ Я многое почерпнул для себя, когда путешествовал в молодости, теперь хотелось бы снова этим заняться. Силы есть.

Гермиона только задумчиво кивает. Она все еще думает о мертвом Долохове. Есть что-то неправильное в том, что в мире, где правят Пожиратели Смерти, кто-то убивает самых известных из них. Конечно, терроризм существует давно, а сопротивленцы сейчас именно террористы, но все-таки убийство Антонина Роном никак не вяжется в голове у Гермионы с миром господства Темного Лорда.

Она уходит из кабинета Повелителя все еще задумчивая. Заниматься зельями сегодня больше не хочется, поэтому отправляется домой. Душа требует тишины и покоя, отдыха от сильной нервной встряски. Гермиона долго просто лежит на кровати, машинально поглаживая живот, в котором ерзает от беспокойства ее маленький непоседа. Ему тоже неуютно, когда маме тревожно. Сон незаметно накрывает теплым покрывалом их обоих.

Просыпается Гермиона о того, что в комнату входит Люциус. Она садится, с трудом стряхивая с себя дремоту.

‒ Прости, что разбудил. ‒ Малфой выглядит усталым и подавленным.

‒ Долохов был твоим другом? ‒ спрашивает Гермиона, понимая, что сейчас у всех на уме только это убийство.

‒ Нет, он иностранец и ниже меня по положению. Но мы были хорошо знакомы и не раз сражались плечом к плечу. Он один из ближнего круга!

‒ Да, его убийство — чудовищно.

Люциус садится на кровать и крепко обнимает Гермиону. Сейчас им как никогда хочется быть рядом и чувствовать поддержку друг друга в мире, который враждебен, опасен.

‒ Знаешь, ‒ серьезно начинает Малфой, и Гермиона поднимает на него глаза. ‒ Я думаю, что тебе лучше уехать отсюда. У нас есть вилла в Южной Италии, там очень красиво, и море недалеко. Там ты будешь в безопасности, да и переживания вредны для ребенка, а морской воздух пойдет на пользу. Там сопротивленцы до тебя не доберутся.

Гермиона задумывается. С одной стороны, она никогда не была в Италии, но все время мечтала побывать, и это отличная возможность. Да и им с малышом действительно будет намного безопаснее вдали отсюда. Но с другой стороны, она не может себе представить неизвестности, ведь Люциус не будет ей сообщать никаких местных новостей, чтобы не тревожить. Да и оказаться одной, вдалеке от мужа и от Темного Лорда, хотя в последнем Гермиона не захотела бы себе признаться, тоже будет очень тяжело.

‒ Обдумай это, пожалуйста, ‒ чувствуя ее колебания, предлагает Люциус. ‒ Мне бы очень хотелось, чтобы вы оба были в безопасности, ‒ и он кладет руку на довольно большой живот Гермионы.

Она лишь пожимает плечами, погружаясь в раздумья. Интересно, а отпустит ли ее Волан-де-Морт в Италию, если она попросит? Что ему будет ценнее: ее безопасность или ее присутствие? Вопрос, ответ на который невозможно предсказать.

Гермиона долго обдумывает, поворачивает ситуацию под разными углами и все равно никак не может принять решение.

‒ Если боишься скуки, то думаю, Астория с радостью с тобой поедет. Ей неуютно здесь. И вы сможете получше узнать друг друга, ‒ уговаривает жену Люциус.

Поездка с Асторией наказанием не выглядит. Гермионе наоборот хочется поближе сойтись с невесткой. И это сняло бы скуку, хоть Тори и гораздо более ограниченна, чем она сама. Но все-таки живой собеседник.

Несмотря на это, Гермиона продолжает сомневаться. Люциус говорит с Асторией и подсылает ее к жене, чтобы та попробовала уговорить, но маневр не удается. Гермиона вежлива, но страх неизвестности и разлуки с мужем слишком пугает ее. Как она может прятаться на безопасном расстоянии, когда он здесь рискует жизнью?

Мысли мечутся в голове, не находя решения, словно они разом потеряли чувство направления. Даже выписывание «за» и «против» не спасает.

Гермиона наконец решается посоветоваться с Адаминной. Свекровь уже не раз доказывала свою житейскую мудрость и крайнюю полезность в решении проблем. Найти ее по домашним портретам всегда сложно, поэтому приходится потратить на это пару дней. Встречаются они в библиотеке, у собственного портрета покойной миссис Малфой.

‒ Мне надо с вами посоветоваться, ‒ с места в карьер начинает Гермиона.

‒ О том, что мой сын решил тебя отослать? ‒ проявляет осведомленность Адаминна.

‒ Да. Как вы думаете, мне стоит ехать?

‒ А ты сама как думаешь?

‒ Я не знаю! ‒ с искренней мукой в голосе восклицает Гермиона.

‒ Я бы на твоем месте не поехала. Когда происходит что-то интересное, хочется быть в центре событий, а не у черта на рогах. Безопасность — это, конечно, хорошо, но какова цена жизни без «перчинки» экстрима?

‒ А ребенок?

‒ Милая, от судьбы не уйдешь. Если ребенку суждено родиться и жить, он родится и выживет в любом месте, а если на роду написано помереть, то помрет и в Италии. Так что какая разница?

Фатализм Адаминны окончательно убеждает Гермиону. Если разницы нет, то покидать Люциуса она ни за что не хочет!

‒ Спасибо, ‒ благодарно кивает она свекрови.

‒ В этом разница между тобой и Асторией, ‒ улыбается величавая женщина на портрете. ‒ В тебе кровь кипит, а в ней еле течет. Ты вся горишь, пылаешь, не можешь без дела, без впечатлений, а ей все лениво и все скучно. Может, это один из признаков вырождения аристократии?

‒ Я не знаю. Мне всегда казалось, что это просто характер такой, ‒ пожимает плечами Гермиона. Разбираться в психологии Астории ей сейчас не хочется. Однако стоит ей выйти из библиотеки, как она сталкивается с невесткой лицом к лицу.

‒ Так что ты решила насчет Италии? ‒ нетерпеливо спрашивает та.

‒ Я не поеду, в такое время надо быть дома и поддерживать своих, помогать им. Если хочешь, поезжай одна.

Астория только корчит недовольную гримаску.

‒ Глупая ты! Чем мы можем помочь мужчинам? Только путаемся у них под ногами. А в Италии сейчас тепло. Можно подышать морем, посмотреть древности, пройтись по магазинам, наесться вкусностей до отвала… Это ж отличный отпуск! И для малышей полезно, ‒ Тори нежно поглаживает живот, в котором развивается младенец, месяца на три младше, чем Гермионин.

‒ Может быть, просто сейчас самое главное — это борьба с сопротивлением, а не отдых. Мы должны вернуть Англии мир.

Астория лишь пожимает плечами и уходит. Все-таки они из разных миров и никогда не поймут друг друга до конца. Разное воспитание дало настолько разный менталитет, что теперь обе миссис Малфой словно инопланетянки друг для друга.

‒ Я не поеду в Италию, ‒ сообщает Гермиона Люциусу вечером.

‒ Я так и предполагал, но надеялся, что ты все же согласишься, ‒ вздыхает Малфой. ‒ Я очень беспокоюсь о твоей безопасности.

‒ Не стоит. Я взрослая девочка и сама могу о себе позаботиться, у меня же есть волшебная палочка, ‒ и Гермиона даже демонстрирует ее в подтверждение своих слов.

‒ Я понимаю, но у Долохова тоже была палочка, и он был сильным волшебником, ‒ Люциус продолжает беспокоиться, на лбу залегает складка, всегда достоверно показывающая его обеспокоенность.

‒ Сопротивление меня не убьет, я была их другом, они сначала попытаются вернуть меня на свою сторону, и вы успеете меня спасти за это время, ‒ не очень уверенно рассуждает Гермиона, надеясь, что ей не придется проверять теплоту дружеских чувств Рона Уизли. После всех рассказов о нем, старый школьный друг предстает маньяком похлеще самого Волан-де-Морта.

‒ Мы не знаем, что у них в головах, ‒ недоверчиво тянет Люциус.

‒ Я уверена, что нам не придется этого проверять, ‒ беспечно заявляет Гермиона, даже не представляя, насколько она заблуждается.

Гермиона решает даже не говорить Волан-де-Морту о том, что Люциус просил ее уехать, но каким-то своим способом Темный Лорд все равно об этом узнает.

‒ Я рад, что ты решила остаться, ‒ говорит он как-то, когда Гермиона заходит к нему за очередной книгой. Работать в лаборатории ей тяжеловато, и она возобновила обучение у Повелителя, чем оба очень довольны.

‒ Я не захотела покинуть самый центр событий, ‒ пожимает плечами Гермиона, в голове отмечая, что ее присутствие для Волан-де-Морта важнее ее безопасности.

‒ Да, это твой характер! Все время испытывать судьбу на прочность и лезть на рожон. Но это в тебе и подкупает, Шляпа была совершенно права, отправив тебя в Гриффиндор.

‒ Она предлагала мне выбрать между Гриффиндором и Когтевраном, ‒ сообщает Гермиона, не зная, зачем Темному Лорду может потребоваться эта информация.

‒ Это закономерно, ты достаточно умна для Когтеврана. А почему выбрала Гриффиндор?

‒ В одиннадцать лет я считала, что храбрость заслуживает большего уважения, чем ум, ‒ говорит Гермиона и сама смеется над своей детской наивностью. Теперь-то она понимает, что безрассудная храбрость даже больше вредна, чем отчаянная трусость.

‒ Ты была милым ребенком, я в этом уверен, ‒ улыбается Повелитель, и в его глазах Гермиона видит нежную отеческую привязанность.

Гермионе надоедает сидеть в четырех стенах и путешествовать только каминной сетью между поместьями Малфоев и Лестрейнджей. Она скучает по Хогвартсу и Лондону, их тайнам и атмосфере. Хочется выбраться наружу и почувствовать себя свободным человеком. Совершенно неважно, что ей рожать через 2 месяца. Все равно хочется активности.

Сопротивление, однако, по-прежнему не уничтожено. После убийства Долохова шестого января прошло уже довольно много времени, Пожиратели Смерти утроили бдительность, но сторонники Рона Уизли затаились. За почти месяц не было совершено ни одного нападения! Просто удивительно, особенно если сравнить с количеством террактов до убийства. Гермионе хочется верить, что сопротивленцы сами испугались своей дерзости и притихли, но на это мало надежды.

И все-таки очень хочется вырваться. Совершенно очевидно, что Люциус ни за что ее не отпустит, он слишком печется о безопасности, а уйти просто так, самой, никому не сообщив, чревато долгими ссорами и нервами. Гермиона решает предупредить Асторию, той и в голову не придет ее останавливать, а если хватятся, расскажет, куда делать миссис Малфой.

‒ Я собираюсь прогуляться по Косому переулку, хочешь со мной? ‒ как ни в чем не бывало спрашивает Гермиона у невестки, которая вышивает у камина в гостиной на больших напольных пяльцах.

‒ С ума сошла? Там же сопротивление! ‒ округляет светлые глаза Тори.

‒ Сопротивление? В центре Лондона? Под самым носом у Министерства Магии и Темного Лорда? Это смешно! ‒ улыбается Гермиона. Несмотря на начало февраля, погода стоит отличная, и думать о возможных опасностях совершенно не хочется.

‒ А мне не смешно! Я не хочу рисковать собой и своим ребенком, ‒ отрезает Астория. ‒ Но ты, конечно, можешь делать, что тебе вздумается.

‒ Вот и славно, тогда увидимся вечером, ‒ и Гермиона шагает в камин, предвкушая долгожданную прогулку.

В «Дырявом котле», куда она перемещается из собственной гостиной, довольно малолюдно, однако не совсем пусто. Старый лысый Том за стойкой читает «Ежедневный пророк». Увидев гостью, он даже крякает от удивления.

‒ Миссис Малфой! Какой сюрприз! Будете что-нибудь? ‒ он готов лебезить, потому что о фаворе Гермионы у Темного Лорда известно всем.

‒ Нет, спасибо, хочу прогуляться, ‒ дружелюбно улыбается миссис Малфой. Да, теперь не поймешь, где искреннее радушие, а где сплошное лицемерие, придется привыкать.

Косой переулок уже ожил после войны, почти все лавки работают, хотя у некоторых и сменились хозяева. Волшебники снуют туда-сюда, делая необходимые покупки. На улице достаточно тепло, несмотря на февраль, поэтому даже у Флориана Фортескью есть клиенты.

Как же приятно снова вдохнуть тяжелый воздух Лондона, окунуться в городскую суету. Конечно, быть в центре событий, в штабе Темного Лорда очень интересно, но вынужденный домашний арест никому не идет на пользу.

Гермиона заглядывает в магазин с ингредиентами для зелий, а потом во «Флориш и Блоттс», где проводит чуть ли не два часа. Даже огромная библиотека Малфоев, в которой, кажется, есть все, не отбила любви к книжному магазину. Тем более что к известной покупательнице выходит сам пожилой мистер Флориш, они долго говорят о книгах и остаются довольны друг другом, так как интересно проводят время, и Гермиона покупает себе несколько томов. Хозяин магазина настолько любезен, что предлагает воспользоваться его личным камином, чтобы Гермиона могла без проблем вернуться домой. Но она отказывается, ей еще хочется пройтись, причем, как ни странно, еще и заглянуть в «Горбин и Бэрк». Мисс Грейнджер никогда бы не опустилась до посещения подобной лавки, но миссис Малфой многое о ней слышала, лично знакома с мистером Горбином, побывавшем у ее мужа и даже у Темного Лорда, и ее жжет интерес познакомиться с редкими темномагическими артефактами, которыми торгуют в лавке.

Уже почти стемнело, погода явно портится, поднимается противный ветер с Темзы, поэтому вышедшая из теплого книжного магазина Гермиона зябко ежится и поднимает повыше воротник пальто. Приходит мысль не ходить в Лютный переулок, а вернуться домой, но до ужина еще добрых два часа, а дел совершенно нет. Ноги сами несут в сторону «Горбина и Бэрка».

На улице пусто ‒ холодный ветер разогнал всех покупателей. Идти одной по самой оживленной магической улице в Лондоне, да еще и в полутьме неуютно, но Гермиона ругает себя за мнительность. Это беременность так на нее действует, не иначе!

И тут…

‒ Остолбеней! ‒ Гермиона как подкошенная рушится на брусчатку Косого переулка, с ужасом думая о том, что ей нужно беречь себя и ребенка.

Несколько теней в мгновение ока оказываются рядом с ней. Лиц не видно, фонари освещают их со спин, поэтому лишь очерчивают контуры фигур.

‒ Скорее!

‒ Иди сюда, Гермиона, скоро все будет в порядке! ‒ ужас накатывает ледяной волной, потому что последний голос она узнает, это Рон Уизли. К ней тянется рука. Рубашка задралась, и на предплечье можно различить очертания взмывающего ввысь феникса. Еще мгновение, и обездвиженную Гермиону затягивает в воронку парной трансгрессии. Ее сумка с книгами остается лежать на тротуаре, а в ней и волшебная палочка из вишни. Вся операция не заняла и минуты.

Перемещение стягивает живот. Это так вредно! Беременные не трансгрессируют! Но никому кроме самой Гермионы нет до этого дела. Скоро все заканчивается. Весь небольшой отряд оказывается в чистом поле, продуваемом всеми ветрами. Отчетливо пахнет морем. Моросит мелкий холодный дождь, значит, они далеко от Лондона. Но где именно?

Гермиона чувствует рядом с собой сопение Рона, который ее трансгрессировал, а затем резкую боль в руке. Он до крови рассек ей ладонь. Почти сразу проходит действие заклинания, теперь можно двигаться, но бежать нет никакого смысла. Гермиона понимает, что ее притащили в таинственное убежище Сопротивления, если она узнает, где оно находится, Темный Лорд будет ей очень благодарен.

Рон заставляет ее вытянуть руку и приложить ее, казалось бы, к воздуху, а на самом деле ‒ к защитному барьеру. Магия втягивает кровь с хлюпающим звуком, запоминая ее. Теперь можно пройти. Шаг вперед, и пейзаж резко меняется. Гермиона видит развалины старинного замка среди деревьев и чуть в стороне несколько холмиков с крестами, видимо, могил.

Заметив, куда смотрит Гермиона, Рон подает голос:

‒ Там мы похоронили раненных в битве за Хогвартс, но не выживших, и сейчас хороним тех, кто погибает в стычках с Пожирателями, чьи тела нам удается вытащить. Там лежит профессор МакГонагалл.

Склизкий колючий ком подкатывает к горлу Гермионы. Она не знала, что ее любимая декан мертва, думать об этом неприятно. Гордая, несгибаемая МакГонагалл погибла за дело Сопротивления и похоронена здесь, рядом с этими руинами. А сама Гермиона сражается по другую сторону баррикад. В этом есть что-то неправильное, неестественное.

Осознание собственного предательства накатывает снова. Казалось, что чувство вины осталось в прошлом, и теперь есть только миссис Малфой, верная своей семье и Темному Лорду, но оказывается, где-то в самой глубине подсознания все еще живет маленькая мисс Грейнджер, верившая в чудеса и доброту профессора Дамблдора, и эта наивная девчонка порой подает голос.

Гермиону ведут дальше, к развалинам. Она оказывается в огромном зале, над которым сумели возвести какую-никакую крышу. Посередине горит огромный костер. Здесь множество людей, знакомых и незнакомых, и все они с опаской смотрят на Гермиону с ее огромным животом. Она старается не встречаться ни с кем взглядами. Ей страшно. Казалось бы давно знакомые люди теперь кажутся совершенно чужими, и Гермиона гораздо охотнее увидела бы сейчас Руквуда с Трэверсом или даже покойного Долохова.

‒ У нас получилось, но думаю, для приветствий еще рановато, дайте ей прийти в себя, ‒ в полной тишине объявляет Рон. Голос его звучит теперь низко и хрипловато. Прошло меньше года с того момента, как они виделись в последний раз, но как же все изменилось!

Рон подталкивает Гермиону к маленькой лестнице в подвал. Теперь они одни, очевидно, что никто не ждет подвоха. Интересно, не останься ее волшебная палочка в сумке, подняла бы она руку на этих людей?

Они входят в крохотную подвальную комнату. Здесь тепло и сухо, пылает очаг. Тесно. Из мебели только небольшая кровать и стул, заваленный одеждой.

‒ Не хоромы, конечно, понимаю, что последнее время ты жила совсем в других условиях, но зато теперь ты с нами!

Гермиона слышит в голосе Рона искреннюю радость. Она опускается на кровать, потому что поясницу уже ломит от долгого напряжения, и внимательно рассматривает старого друга. Он все еще долговязый и нескладный, каким и запомнился, волосы такие же огненно-рыжие, и множество веснушек на лице. Но щеку располосовал безобразный рваный шрам, губы превратились в сжатую полоску, а глаза заледенели. Добрый, веселый и не очень умный Рон Уизли, которого Гермиона знала в школе, никогда не смотрел так. Холод, решительность, расчетливость и ненависть ‒ вот что живет теперь в его взгляде. Становится страшно.

‒ Ты изменилась, стала еще красивее, чем я помню! ‒ Рон улыбается, но глаза остаются такими же страшными. Интересно, он умеет теперь расслабляться? Искренне радоваться?

‒ Ты тоже изменился, ‒ заставляет выдавить себя Гермиона.

Ей ужасно жаль эту сломанную жизнь. Они там, по другую сторону баррикад, тоже ожесточаются, твердеют, но все-таки живут и видят в мире что-то помимо войны. А Рон ‒ нет. Он исковеркал себя в угоду своей борьбе, своей мести, превратился в бездушную машину для сопротивления Темному Лорду. Вот в чем беда. Повелитель не может справиться с ними, потому что они этим живут и другого не видят!

Гермионе становится жутко. Перед ней стоит совершенно чужой ей человек, незнакомый. Она боится его. Хочется закрыть глаза, а открыв, увидеть привычные стены спальни и родную улыбку Люциуса.

‒ Я так рад, что мы наконец-то смогли тебя спасти! Прости, что шли к этому так долго. Но мы старались, правда. И вот теперь ты снова с нами! ‒ Рон оправдывается перед ней за задержку. Неужели Ричард Кребб не успел рассказать ему, что она переметнулась на другую сторону?

Гермиона смотрит на Рона ничего не понимающим взглядом. Ей кажется, что он сумасшедший. Живет иллюзиями. Бредит наяву.

‒ Кребб не сказал тебе? ‒ слова с трудом продираются сквозь внезапно пересохшую гортань.

‒ Сказал, он был здесь, прежде чем я отослал его на квартиру, где его убили. Но я не виню тебя в его смерти, ты не могла поступить иначе. Ты должна была защищаться! Одна, в стане врагов. Бедная! Даже представить страшно, каково тебе пришлось!

Рон садится рядом и порывисто обнимает Гермиону. Ей неприятны его объятия. Он убил Долохова! И пусть Долохов пытал саму миссис Малфой, но он был из ближнего круга Темного Лорда, а Рон его убил. Гермиона напрягается и старается высвободиться из объятий.

‒ Прости, я понимаю, тебе тяжело пришлось, тебя насиловали. Я дам тебе время, столько, сколько нужно. Дам тебе прийти в себя. Пожалуйста, не волнуйся. Ты теперь со своими, тебе больше ничто не грозит. И мы ни в чем тебя не виним.

Гермиона ежится еще сильнее. У нее не хватает сил открыть рот и разубедить Рона. Накатывает страшная усталость. Она тяжело моргает.

‒ Дорогая, ты устала! Конечно, такое потрясение! Ложись здесь, тебе тут будет удобно, и никто не потревожит. Располагайся, я принесу тебе поесть. Все позади, теперь ты дома!

Гермиона снимает пальто и сапоги и ложится на кровать. От волнения кружится голова. Ее же уже должны были хватиться? Какая она глупая, что отправилась одна в Косой переулок! И почему только она вечно лезет в авантюры, не думая о последствиях? Теперь опять попала в передрягу, причем исключительно по собственной глупости.

‒ Я запру тебя, чтоб никто не тревожил. А то знаю я наших, они страшно любопытные, захотят тебя повидать, все страшно соскучились! Особенно мама и Джинни. Но это терпит. Сначала тебе надо отдохнуть и прийти в себя. Подожди немного, я принесу тебе еду.

Рон выходит и запирает за собой дверь. Но когда он возвращается с миской жаркого, Гермиона крепко спит в одежде на его кровати. Она слишком измучена нервным потрясением. Рон решает за благо не будить ее. Все разговоры подождут до завтра. А пока он впервые за много месяцев может позволить себе быть счастливым, рассматривая знакомые и незнакомые одновременно черты изменившейся Гермионы.

* * *

‒ Милорд, это ее сумка, в ней книги и волшебная палочка! ‒ голос Трэверса долетает до Малфоя, сидящего в жестком неудобном кресле в хозяйском кабинете поместья Лестрейнджей, словно сквозь вату.

‒ Спасибо. Что говорят магические следы? ‒ голос Волан-де-Морта сух и деловит. Но за маской скрывается целый пожар гнева, и Люциус это прекрасно знает.

‒ Миссис Малфой не колдовала. Но мы засекли магический след Рона Уизли, ‒ рапортует Трэверс. Сердце Люциуса болезненно сжимается. Не колдовала? Просто не успела достать палочку или ушла добровольно?

‒ Еще что-нибудь?

‒ Никаких улик, продолжаем работать в штатном режиме.

‒ Работайте быстрее! Вы должны найти мне миссис Малфой живой! ‒ рявкает Повелитель, и Трэверс весь сжимается, чтобы казаться меньше и незаметнее. ‒ Вон отсюда!

Трэверса как ветром сдувает. Темный Лорд переводит красный взгляд, пышащий настоящей яростью, на Люциуса. Тот вжимается в свое жесткое кресло. Волан-де-Морт в гневе совершенно непредсказуем.

‒ Как она вообще оказалась в Косом переулке? ‒ шипит Повелитель. ‒ Кто ее отпустил туда одну? Ты идиот? Ты не понимаешь, что она самая желанная мишень Сопротивления? Что она нужна нам живой для укрепления нашей власти?

Люциус прекрасно понимает, что Волан-де-Морту плевать на укрепление власти, он сможет сделать это силой и без Гермионы, но для него это личная потеря, как и для самого Малфоя. Но от этого понимания не легче, потому что ярость Темного Лорда сейчас обрушится на него. Она его жена, и следить за ней было его обязанностью, а он не уследил.

‒ Она не спросила меня, милорд. Я ни за что не отпустил бы ее! Но она ушла сама, предупредив только Асторию. Мы же не держали ее под замком!

‒ Почему ты не уследил?!

‒ Милорд… ‒ Люциус не знает, что сказать в свое оправдание, настолько абсурден упрек. Они ведь уже давно не следят за Гермионой, она одна из них. Никому, в том числе и Люциусу, в голову не могло прийти, что ее надо контролировать.

‒ Круцио! ‒ Малфой рушится на холодный каменный пол и корчится от боли. Он воет как подстреленный волк и чувствует на языке металлический привкус крови из прокушенной губы.

Люциус страдает и в то же время рад этим страданиям. Они притупляют жестокую душевную муку от страха за жену. Возможно, он уже потерял ее, возможно, больше никогда не увидит… Сопротивленцы могли убить ее!

А самое страшное, что она ведь раньше собиралась сбежать к ним и даже говорила ему об этом! Неужели Гермиона все-таки осуществила свой план? Дождалась, пока ей начали полностью доверять, и сбежала! Но тогда почему бросила волшебную палочку? Боялась, что Волан-де-Морт успел сделать слепок и сможет отследить магию? Правильно, конечно, боялась. Умная девочка. Очень умная и очень храбрая. И от этого еще больнее ее терять.

Боль заканчивается внезапно. Малфой лежит, чувствуя щекой холодный камень пола, и тяжело дышит.

‒ Убирайся, Люциус! Видеть тебя не хочу!

Он встает и уходит через камин. Ему и самому хочется убраться подальше от красных всепроникающих глаз Темного Лорда. Даже сейчас Люциуса гложет ревность. Ведь Повелитель страдает от потери Гермионы не меньше самого Малфоя.

В спальне темно и пусто. Холодная заправленная кровать. Люциус призывает из кабинета бутылку огневиски и стакан. Пьет, чувствуя, как алкоголь обжигает горло. Хочется напиться, но мозг остается болезненно ясным. Как страшно осознавать, что он снова один. Когда погибла Нарцисса, Люциусу казалось, что вокруг ад кромешный. Да, он изменял жене и не раз, ему хотелось разнообразия, огня страсти, острых ощущений, а Цисси была спокойной и холодной, аристократка во всем, даже в постели. Темпераментному Люциусу этого всегда не хватало. Но он ее любил, как верную подругу, родного человека, мать своего сына, понимающего слушателя. Без Цисси душа тосковала и ныла. Но Гермиона сумела растопить сердце, впустить в грудь новые чувства, новые помыслы. И снова захотелось жить, стремиться к лучшему, совершать невозможное. Ведь Люциус Малфой не промах! Он многое может!

А что теперь? Пустая холодная постель! Гермиона не такая дурочка, чтоб не понимать опасности. Она, конечно, нашла какой-то способ связаться со старыми друзьями и ушла к ним. Может, все ее слова, все ласки были ложью? А на самом деле Гермиона любила только своего Уизли? Этого чудовищного маньяка?

Эти мысли отдаются жуткой болью в сердце, перед которой меркнет даже «Круциатус» Волан-де-Морта. Ничто не может быть страшнее для человека, чем его собственные мысли, кромсающие изнутри. Никто не сделает нам больнее, чем мы сами.

Люциус пьет почти до утра, пока не засыпает прямо во одежде на той стороне кровати, которую обычно занимала Гермиона. Слишком больно осознавать, что храбрая, дерзкая девочка с Гриффиндора, которая сумела пробраться ему в сердце и свернуться там нежным пушистым котенком, могла вонзить в спину острый нож предательства, бросив его. Малфой стремится найти оправдание Гермионе и не может. Он полюбил, плюнув на все принципы, которые ему вбивали в голову с самого детства, а его бросили, растоптали как ненужную игрушку.

Сон спасает от пытки мыслями, но и он тревожен и изменчив, подбрасывает видения, танцующие где-то на краю сознания, неуловимые, неприятные, болезненные и манящие одновременно.

А вот Астория Малфой, легко отпустившая Гермиону в Косой переулок, спит в своей спальне совершенно спокойно, положив светлую головку на грудь любимому мужу.

Гермиона просыпается в комнате Рона и некоторое время не может понять, где она. Волна воспоминаний накрывает с головой, и от нее хочется закричать. Сопротивление — стан врагов, а у нее нет волшебной палочки! Пока еще ей верят, считают пленницей Волан-де-Морта, значит она в безопасности, но когда обман раскроется? Не убьют ли ее сразу же?

Ребенок ворочается в утробе. Рожать примерно месяца через два, но «танцы» малыша уже достаточно ощутимы. Что будет с ним здесь? Конечно, сопротивленцам не нужен сын Люциуса. Позволят ли ей родить? Не убьют ли ребенка сразу же? Об этом не хочется думать, ведь вера в скорое спасение Пожирателями Смерти еще жива. Однако они ищут убежище Сопротивления уже больше полугода и все безрезультатно, почему удача должна улыбнуться им именно сейчас? Слишком наивно думать, что ее пропажа заставит Темного Лорда активизировать поиски.

Гермиона закрывает глаза и старается представить, что она дома и все хорошо. Но запах потухшего очага и старого камня не дают потерять связь с реальностью. Да и ее постель, она пахнет Роном, а не ей и Люциусом. Раньше запах Уизли казался очень уютным и домашним, но теперь от него хочется поскорее избавиться.

Рон приходит вместе с тарелкой каши, источающей аппетитный аромат. Так как Гермиона не ужинала, рот сразу же наполняется слюной.

‒ Ты проснулась? ‒ миссис Малфой открыла глаза при звуке открывающейся двери, поэтому ответ на вопрос очевиден. ‒ Я не разбудил?

Гермиона качает головой. Совершенно детское чувство, но ей не хочется говорить с Роном, просто потому что он похитил ее из дома, от привычных уже людей.

‒ Я принес тебе завтрак, ‒ Уизли ставит тарелку прямо на кровать рядом с Гермионой. ‒ Кушай пока, а я принесу кувшин и таз, чтобы ты умылась. У нас тут плохо с коммуникациями, приходится жить по-средневековому. Но мы привыкли, и ты скоро привыкнешь. Главное, что теперь ты в безопасности.

Гермиона вовсе не чувствует себя в безопасности, но все же садится и ест. Ей нужно хорошо питаться, чтобы не повредить ребенку, хотя вряд ли сопротивленцы смогут организовать сбалансированный рацион, подходящий для беременной женщины.

Когда-то борьба за справедливость, за идеалы добра (а на самом деле Дамблдора) занимала все ее помыслы. Теперь Гермиона смотрит на жизнь куда многограннее. Ее волнует безопасность ее ребенка, она думает о Люциусе, Темном Лорде и его исследованиях, работе Северуса Снейпа, своем образовании под руководством Волан-де-Морта, даже об Астории и ее малыше. Вся ее жизнь теперь там, в поместьях Малфоев и Лестрейнджей, а эти люди остались в прошлом.

Накатывает жгучее чувство вины. Они помнили о ней, думали о ней, а она просто оставила их позади, вычеркнула из жизни и пошла дальше. Конечно, они не заслужили такого подхода, фениксовцы всегда были к ней добры, вырастили ее, по сути. Но жизнь повернулась совсем иначе, чем они рассчитывали. И кто в этом виноват? Разумеется, не Гермиона!

‒ Ты все время молчишь… ‒ Рон возвращается с кувшином и тазом. ‒ Я понимаю, тебе не сладко пришлось, но ты можешь мне выговориться, поплачь, если хочешь. Я помогу тебе справиться с болью. Больше никто не причинит тебе вреда.

Гермиона лишь нервно мотает головой и набивает рот кашей, чтобы был повод не отвечать. Она не хочет говорить с Роном. Вся боль давно осталась позади, у нее была полноценная счастливая жизнь, и это он ее отнял.

‒ Я сегодня должен помочь ребятам, но я пришлю к тебе Джинни или маму. Не думаю, что тебе стоит оставаться одной, да и они будут рады наконец тебя увидеть. Страшно соскучились!

Гермиона дергается от этих слов. Ей не хочется никого видеть, лучше б отпустили домой! Но при этом жутко стыдно перед людьми, которые любят ее, за то, что их Грейнджер больше нет. Она теперь другая, такая, которую они не знают и вовсе не захотят любить, когда узнают. Интересно, что бы в подобной ситуации посоветовала Адаминна?

Рон поливает Гермионе из кувшина, помогая умыться, а потом уходит. Спустя несколько минут в комнатушку вбегает Джинни. Она крепко и порывисто, но все же осторожно, сообразуясь с положением подруги, обнимает ее.

‒ Я так рада, что ты снова с нами! Я так соскучилась!

У Гермионы хватает сил обнять ее в ответ и улыбнуться. Их добрый комок энергии и жизнелюбия. Как хорошо, что она смогла оправиться после смерти Гарри. В этом мире должно быть что-то настолько светлое и радостное, как Джинни Уизли. Вот только сразу накатывает понимание, что она террористка, и в мире Темного Лорда ей не будет места. Придется сделать выбор, и Гермиона выберет не ее, а новую семью, как бы чудовищно это ни звучало.

Руки сами собой опускаются. И сразу становится заметно, что Джинни сильно похудела, остались одни косточки, скулы заострились, под глазами залегли тени, а взгляд потух, словно всю радость из него выпил дементор. Война не пощадила любимую Гарри Поттера. Интересно, каким бы стал сам Гарри теперь?

‒ Ты изменилась, даже похорошела! ‒ Джинни пристально рассматривает подругу. ‒ Видимо, Пожиратели не особенно тебя мучили!

‒ Надо мной уже давно не издевались, только по началу, ‒ признается Гермиона. Ей стыдно говорить изголодавшейся, измученной Джинни, что жила с полным комфортом в довольстве и не знала ни в чем отказа.

‒ Почему же перестали? ‒ Уизли недоверчиво щурится.

‒ Мы договорились… Я на многое посмотрела иначе… ‒ лопочет Гермиона. Понимая, что никакими словами не замаскирует предательства.

‒ То есть Дик сказал правду? Рон решил, что ты не поверила ему. Но он ведь правда был одним из нас! ‒ в голосе Джинни звучит неподдельная боль, а глаза блестят от слез. Гермиона дергается как от удара и внимательно вглядывается в лицо Уизли. Неужели Ричард Кребб был дорог ей?

‒ Я не поверила ему. Но все равно должна была рассказать. Темный Лорд не мог ему доверять.

‒ Темный Лорд? Ты хоть знаешь, как много трудностей пережил Дик? Каким он был хорошим? Он просто заставил меня жить снова после гибели Гарри! А теперь его убили. Из-за тебя убили! Я оправдывала, думала, у тебя не было выбора. Скажи, Гермиона, у тебя не было выбора? ‒ Джинни все еще надеется, она не хочет верить очевидному, и это ножом режет по сердцу. Но солгать, глядя в честные, знакомые и незнакомые одновременно глаза, невозможно.

‒ Был.

‒ И ты выбрала сдать его Лорду! ‒ стонет Джинни. Крупные слезы катятся по ее щекам. Гермионе больно их видеть. В сердце просыпается Грейнджер, которая искренне любила эту рыжую девчонку. Но миссис Малфой не имеет права ее любить, даже жалеть не имеет права. Она уже совершила одно предательство, но больше не совершит.

‒ Да, выбрала.

‒ Почему?

Гермиона не знает, как объяснить, она автоматически кладет руку на живот, словно защищая и успокаивая малыша, а сама пытается подобрать нужные слова, которых просто нет и быть не может.

‒ Ааа, ясно! ‒ неожиданно приходит ей на помощь Джинни, сама додумывая то, что не успела придумать Гермиона. ‒ Ты боялась, что мы не примем тебя с ребенком, и пыталась заслужить ему место. Дорогая, это совершенная глупость! Ты наша Гермиона, ты нам дорога, и это твой ребенок, мы его примем. Понимаю, что это плод насилия, ты сама его не хотела, но малыш ни в чем не виноват, его все будут любить, как и любого другого. Уверена, Рон с радостью заменит ему отца.

Гермиона вздрагивает при мысли о том, что кровожадный убийца, в которого превратился Рон Уизли, будет воспитывать ее сына. Ведь у ее малыша есть отец, и она хочет, чтобы воспитанием маленького Малфоя занимался Люциус. Это будет правильно.

‒ Не волнуйся! С тобой и твоим ребенком все будет хорошо. Мы не виним тебя за него.

‒ Я люблю моего сына, ‒ с трудом выговаривает Гермиона, сама не понимая, как позволила Джинни втянуть себя в эту комедию.

‒ Конечно, любишь! Это же твой ребенок! Тебя никто не винит!

В комнату заглядывает Молли Уизли с пирогами. Она тоже обнимает Гермиону и даже пускает слезу от радости встречи. Мать семейства сильно постарела и почти полностью поседела. Гермиона даже думать не может о том, как тяжело терять детей. А костистая теперь, сухонькая и бледненькая Молли держится, продолжает печь пироги и, видимо, записала всех сопротивленцев в ряды своей семьи.

Миссис Малфой неуютно с обеими Уизли, словно они вовсе незнакомые, чужие люди. Это удивительно, но закономерно. Гермиона чувствует, что уже скучает по Люциусу, ее словно ломает от нехватки его присутствия, его запаха, его голоса… Хочется обнять мужа и забыть сопротивленцев как страшный сон, но к сожалению, вырваться из реальности никак не удается.

‒ Скоро война закончится, и мы снова сможем отстроить «Нору», ‒ мечтает вслух миссис Уизли. Гермиона понимает, что война и правда скоро кончится, но победят в ней далеко не они, и некому будет отстраивать «Нору». Их мир, мир Дамблдора, канул в прошлое. Теперь это мир Темного Лорда, но Сопротивление не хочет этого признать.

‒ Жалко, что Дик этого не увидит, ‒ вторит матери Джинни. Гермиону передергивает, когда предателя, рвавшегося к ней в постель, ласково называют Диком. Словно здесь вся жизнь отражается в кривом зеркале.

В этом есть что-то неправильное, ведь раньше это Пожиратели Смерти казались ей ошибающимися, запутавшимися, а здесь, среди фениксовцев, жило все то, что она ценила. Но жизнь — сложная штука, и другая сторона тоже оказалась по-своему моральной, и везде смеются и плачут, дружат и любят. Невозможно отличить, где плохие, а где хорошие, потому что нет ни тех, ни других, все всегда серое. Разве Гермионина вина, что ее место оказалось по другую сторону баррикад?

Она замечает на оголившемся предплечье Джинни татуировку взмывающего ввысь феникса. Миссис Малфой уже видела ее у девочки, попавшей в плен к Темному Лорду, и у самого Рона.

‒ Что это? ‒ спрашивает она.

‒ Это? ‒ Джинни спешит спрятать феникса под рукавом блузки. ‒ Это способ связи внутри Сопротивления.

‒ Черная Метка? Только с фениксом? ‒ и какова же теперь разница между ними? Просто одни поклоняются жестокому исследователю Волан-де-Морту, а другие вчерашнему школьнику Рону Уизли.

‒ Это похожая магия, но не то же самое, ‒ вмешивается миссис Уизли. ‒ Рон никого не подчиняет. Просто так проще общаться между собой и находить друг друга в стычке. Это удобно, почему мы должны давать врагам преимущество?

Гермиона неопределенно поводит плечами. Она не хочет, чтобы на ее предплечье появлялся феникс, но вовсе не против черепа со змеей. Интересно, будет ли у нее шанс попросить у Повелителя Метку?

* * *

Уже за полночь, когда Рон рушится у костра в общем зале их замка. Он смертельно устал, разведка вымотала. Нужно было понять, как отнеслись Пожиратели к похищению Гермионы, успешно ли они замели следы.

Мама молча подает тарелку с ужином и кружку чая. Она уже давно ничего у него не спрашивает, ждет, когда сам расскажет. Рон измучен своей борьбой, разочарован во многих прежних авторитетах, жизнь слишком больно бьет его последнее время. Это делает раздражительным, а гнев как всегда срывается на самых близких, хоть это и несправедливо.

‒ Они ищут ее, ‒ говорит Рон, усевшейся рядом матери. ‒ Как с цепи сорвались, словно сам Лорд подстегивает их.

‒ Может, она нужна им зачем-то? ‒ предполагает Молли.

‒ Конечно, нужна! Она была символом старого мира, подругой Гарри Поттера, которую можно использовать в своих целях! Но мы не позволим им держать у себя нашу Гермиону!

‒ Знаешь, сынок, она не выглядит замученной. Видимо, о ней там хорошо заботились. Да и ты поймал ее одну в Косом переулке. Значит, ее отпустили. А раз отпустили, значит, доверяли.

Рон трясет головой, как собака, отряхивающаяся от воды. Он не хочет думать, что его Гермиона переметнулась.

‒ Ее могли заколдовать. Могли шантажировать и контролировать. Она же почти ничего не говорит, мы ничего не знаем. Но Гермиона сильная, она придет в себя и расскажет. Я верну ее в чувства. Она наша, любит нас, а мы ее любим. Конечно, она скоро оттает.

‒ Дай Бог, чтобы так! Я скучаю по нашей умненькой Гермионе, которой до всего было дело, ‒ тепло улыбается Молли. ‒ Ужасно, если эти изверги промыли ей мозги.

‒ Что бы они ни сделали, мы найдем способ это исправить! ‒ уверенно заявляет Рон. Однако в нем самом вовсе нет такой уверенности. Не так он представлял себе встречу со школьной подругой и любимой. Может, это беременность так на нее повлияла, но Рон увидел совершенно чужого, незнакомого человека, лишь отдаленно похожего на Гермиону Грейнджер.

Это был еще один осколок его счастливого детства, который развеялся в прах.

‒ С Гермионой или без, мы все равно победим! ‒ шипит Рон, и лицо его краснеет от не сдерживаемого гнева, как всякий раз, когда он думает о Волан-де-Морте и его Пожирателях Смерти.

‒ Конечно, победим! ‒ поддакивает Молли, но даже в ее голосе уже не звучит былой уверенности. Слишком многих они потеряли, слишком много перенесли. Не очень ли дорогой ценой достается победа? Для кого она, если все погибнут? Эти вопросы в той или иной форме бродили во всех головах сопротивленцев.

Идут дни, все они похожи один на другой для Гермионы. Она все больше замыкается в себе, скучает по Люциусу, Темному Лорду, Снейпу, Адаминне. У Сопротивления все кажется ей чужим и враждебным.

Рон и Джинни упорно стараются привести ее в чувство. Сначала они списывали Гермионину замкнутость на последствия долгого пленения у Пожирателей Смерти, потом поняли, что с каждым днем становится только хуже, и решили действовать. Брат и сестра упорно тащат Гермиону на сборища сопротивленцев. Смотрят на нее террористы косо, обсуждать что-то серьезное при ней боятся, произошедшие с ней изменения пугают старых знакомых, но и Рон, и Джинни искренне верят, что помогают подруге влиться в коллектив. Миссис Уизли приобщает Гермиону к хозяйственной деятельности, вроде готовки, стирки или штопки. Миссис Малфой еще не успела отвыкнуть от подобных дел, но воспринимает работу без интереса или энтузиазма. Попросят — сделает, сама помощи не предложит.

Гермиону напрягает, что ее никогда не оставляют одну. Она все время на виду, вынуждена кого-то слушать и что-то отвечать. Ее и раньше никогда не тянуло в большие шумные компании, а теперь это только усугубляет общее состояние уныния. Нет возможности посидеть в тишине, подумать, почитать. А если Гермиона долго спит, на нее поглядывают с неодобрением, как на лентяйку и нахлебницу, и беременность тут ничуть не спасает.

Довольно быстро приходит понимание того, как сильно изменились знакомые раньше люди. Особенно Рон. Его состояние становится настоящим открытием. Гермиона за все семь лет их дружбы никогда не замечала в нем ни жестокости, ни стремления доминировать, ни стальной уверенности в собственной правоте, ни циничности. Теперь все это расцвело пышным цветом. Рон — высокий, худой от небогатого рациона, жилистый от постоянной физической активности, все время угрюмый, со шрамом через всю щеку ‒ похож на бездушного наемника-убийцу. Временами он просто пугает, причем не только Гермиону. Джинни тоже признается, что не осмеливается перечить брату. Даже миссис Уизли порой попадает под горячую руку.

Как ни странно, единственным человеком среди сопротивленцев, с которым Гермиона может более-менее общаться, оказывается Дин Томас. Он мало изменился в отличие от остальных. К тому же его маггловские привычки и знания напоминают Гермионе детство и собственных родителей, которых она теперь вряд ли когда-нибудь увидит. Дин травит байки из жизни футболистов его любимой команды «Вэст Хэм Юнайтед», забавно жалуется на плохое питание и регулярно рассказывает, что то мать, то сестры умоляют его вернуться домой, а он отказывается, потому что очень ответственный. Дин не требует от Гермионы соответствия своим воспоминаниям, не уговаривает ее «выговориться» о мучениях у Пожирателей Смерти, не начинает то и дело вспоминать погибших родных или друзей, не уверяет, что никто не винит ее в беременности от Малфоя. С ним просто, потому что он живет сегодняшним днем. С ним можно нормально поговорить.

‒ Ты никогда не дружила с Дином, а теперь только с ним и разговариваешь, а нам из тебя слова приходится клещами тянуть, ‒ ревниво заявляет однажды Джинни.

Гермиона лишь неопределенно поводит плечами. Что можно на это ответить? Она общается с Дином только потому, что от него никогда не услышишь подобных слов.

И все-таки Гермиона медленно, но верно погружается в отчаяние. Ее никогда не найдут! Не спасут! Ей придется остаться с сопротивленцами на неизвестно сколько времени. Возможно, даже рожать придется в этих руинах, и Бог знает, чем это кончится, без обученных людей, нужных зелий, элементарных условий… Гермиону гложет страх, который порой мешает рассуждать здраво.

Февраль уже на исходе, на улице страшная слякоть, а частенько еще и противный холодный дождь, когда Гермиона наконец остается одна. Ее попросили вынести мусор в яму за пределами обжитых руин. Вроде простейшее задание, но оно открывает путь к свободе.

У Гермионы нет волшебной палочки, поэтому она не может трансгрессировать. Нет даже представления о собственном местонахождении, но это неважно. Даже уйти к магглам лучше, чем оставаться у Сопротивления! Она выбрасывает мусор и идет прочь, оскальзываясь в грязи и чувствуя, как ледяная вода пробирается за воротник. Логика, которая могла бы подсказать бесполезность этого предприятия, упорно молчит. В сердце бьется отчаянная надежда: а вдруг получится? Вдруг удастся сбежать? Просто ломает от желания оказаться в объятиях Люциуса и почувствовать вкус его поцелуя. Слишком давно они не виделись, слишком сильно Гермиона по нему скучает. Интересно, скучает ли он по ней хоть вполовину так же сильно, как она по нему? Хочется в это верить. Сердце рвется домой. И как только строгое и негостеприимное поместье Малфоем сумело стать ее домом? Но именно так Гермиона теперь называет особняк про себя.

Барьер безропотно пропускает миссис Малфой. Ей слишком доверяли, чтобы накладывать специальные охранные заклинания. Гермиона оказывается в открытом поле. Даже спрятаться негде! Но ее это не сильно смущает. Главное идти в одну сторону, тогда можно выйти хоть к какому-то жилью, и совершенно не хочется думать о том, что в подобной ситуации человек всегда ходит кругами.

Гермиона быстро устает. Все-таки длительные пешие прогулки по бездорожью в дождь не самая легкая задача для женщины на исходе восьмого месяца беременности. Но упорство превозмогает усталость. Настолько хочется домой, что все остальное отступает на второй план. Гермиону тянет к Люциусу с такой силой, что больше ничего просто не имеет значения.

Рон материализуется рядом спустя примерно два часа после побега, когда миссис Малфой уже просто валится с ног от усталости и стучит зубами от холода, но продолжает упорно идти вперед.

‒ Куда ты идешь? ‒ спрашивает Рон, и голос его звучит так, как будто он искренне верит, что Гермиона просто заблудилась.

‒ Домой, ‒ она не видит смысла ему врать.

‒ Твой дом с нами! ‒ Уизли кажется действительно удивленным.

‒ Нет, ‒ отрезает Гермиона и продолжает идти, хотя и понимает, что это бесполезно, ее не отпустят. Не для этого «спасали».

Рон больше ничего не спрашивает, он хватает Гермиону в охапку и трансгрессирует с ней к защите замка Сопротивления. Вырываться бесполезно и даже опасно, он намного сильнее, но может опасно передавить живот.

Так и не отпустив на землю, Рон на руках доносит Гермиону до спальни, в которой раньше жил сам, а последний месяц расположил ее. Опускает ее на кровать и заклинанием запечатывает дверь. Гермиона смотрит на него во все глаза, не в силах предугадать последствия своего необдуманного поступка. Рон не выглядит разгневанным, сейчас он намного больше похож на себя прежнего, чем когда бы то ни было. Уизли выглядит как побитая собака, которая все же ластится к только что мучившей его руке.

‒ Тебя заколдовали? ‒ он почти умоляет о положительном ответе.

Гермиона качает головой. Никто ее не заколдовывал, разве она виновата в том, что любит Люциуса, а не Рона? Сердцу не прикажешь.

‒ Конечно, заколдовали! Ты сама об этом не знаешь! ‒ Уизли хватается за спасительную идею словно утопающий. Ему так хочется верить, что его школьную подругу все еще можно вернуть.

Гермиона упорно трясет головой, отрицая его мысль, но Рона уже невозможно остановить. Он сияет от радости, что нашел объяснение.

‒ Мы все исправим! Я люблю тебя! Мы будем счастливы! Вспомни, как нам было хорошо вместе! ‒ Рон садится на кровать рядом, тянется к Гермионе поцеловать.

Ее кривит от отвращения. Ей неприятно думать о любви Рона, она не чувствует к нему ничего кроме страха и неприязни. Даже вспоминать противно, что их могли связывать какие-то отношения. Теперь это, к счастью, в прошлом.

Рон пытается целовать, его руки ползут по телу Гермионы, она дергается, стараясь отстраниться. Уизли не дает.

‒ Тебе нравилось, вспомни это. Нам было хорошо вместе и может быть хорошо сейчас. Позволь мне быть с тобой. Я помогу тебе все забыть!

‒ Нет-нет-нет, ‒ Гермиона почти кричит, бьется, стараясь оттолкнуть Рона. Это похоже на кошмар, от которого хочется проснуться. ‒ Не трогай меня! Не трогай! Отпусти!

‒ Гермиона, я люблю тебя! Я не причиню тебе вреда! ‒ Рон почти умоляет. Даже тот человек, в которого он превратился, не хочет быть насильником, хотя Гермиона и не верит, что Уизли способен на любовь.

‒ Отойди! Не трогай! Я не люблю тебя! Мне противно! ‒ слезы текут у Гермионы по щекам, ее бьет как в лихорадке от отвращения и ужаса.

Рон наконец отстраняется и смотрит на нее со смесью боли и непонимания.

‒ Чего тебе еще нужно? Чего тебе не хватает? ‒ выплевывает он. Его жжет боль отвергнутого влюбленного, но Гермиона, понимая это краешком сознания, неспособна принять в расчет.

‒ Домой. Я хочу домой! К Люциусу! Я люблю его. А ты мне противен! ‒ она не думает, сколь опасны эти слова, просто хочет обезопасить себя от дальнейших попыток близости со стороны Рона. Слишком гадко даже думать об этом!

‒ Тебя заколдовали!

‒ Нет.

‒ Ты сама не понимаешь!

‒ Это ты не понимаешь! ‒ Гермиону окончательно прорывает. ‒ Ты маньяк, террорист, который не дает установиться миру. Дамблдор — манипулятор, он всю жизнь только и делал, что играл в игры. А Повелитель стремится воссоздать сильную Магическую Британию, он великий, гениальный ученый! Он может перевернуть представления о магии. Ты и твои сопротивленцы обречены, и это к счастью для всех.

‒ Ты сама себя слышишь? Твой Повелитель — жестокий убийца!

‒ А ты разве нет? Скольких ты убил ради своей цели? Те, кто у власти, вынуждены применять силу, и уж тем более они вынуждены применять ее на войне.

‒ Он убил Гарри!

‒ Гарри был его врагом. Он не мог оставить его в живых.

‒ Ты действительно заколдована!

‒ Нет. Я прозрела. Я теперь многое понимаю из того, чего не понимала раньше. А вот ты — нет. Ты сошел с ума!

Рон разворачивается и выходит, хлопнув дверью и заперев ее за собой. Гермиона остается одна. Постепенно приходя в себя, она понимает, как глупо себя вела. Она поставила под удар и себя, и своего ребенка. Рон мог ее убить и может вернуться за этим в любую минуту. Гермиона должна была беречь наследника Темного Лорда, но в итоге сама подвергает его опасности.

Она ложится на кровати, обнимая большой живот. Хочется верить в лучшее. И безумно хочется жить самой. В который раз осознается ценность жизни. Что угодно можно исправить, главное, оставаться в живых. И в глубине души все еще теплится лучик надежды на то, что Пожиратели Смерти спасут и ее, и ее ребенка. Надежда умирает последней.

Выйдя от Гермионы, Рон направляется в закоулок, служивший ему кабинетом. Там спрятана непочатая бутылка огневиски. Хочется напиться и забыться.

После смерти Гарри Поттера для Рона рухнул целый мир, все то, что он знал и любил, исчезло. Больше не было гостеприимной «Норы», вечно что-то выдумывающих близнецов, школы и друзей. И мама больше не улыбалась. Сначала Рон отчаянно цеплялся за жизнь, еще не зная, что от этой самой жизни остались одни лохмотья, потом пытался смириться с тем, что увидел вокруг себя. Но не смог. Поэтому заменил Минерву МакГонагалл во главе Сопротивления и занялся борьбой с господствующими теперь Пожирателями Смерти. Рон вовсе не думает о том, как будет жить после победы. Это неважно. Главное разрушить то, что строит Тот-Кого-Нельзя-Называть.

Неважно, сколько людей погибнет. Цель оправдывает средства, а свержение тирании кровожадного убийцы — несомненно, благая цель.

Рон ожесточился, научился приказывать и наказывать. Раньше ему и в голову не приходило, что он так может. Но жизнь показала, что человек привыкает ко всему. Если бы рядом был Гарри, все стало бы намного проще. Гарри умел вести за собой, вдохновлять, принимать решения. Возможно, это заложила в нем сама природа, а может быть, Дамблдор специально развивал эти качества. Рона же к такой роли никто не готовил. Он всегда оставался в тени лучшего друга. Да и мозговым центром их компании всегда выступала Гермиона, а не Уизли.

Однако пришлось в кратчайшие сроки научиться и вдохновлять, и планировать, чтобы Сопротивление не развалилось. Все понимают, что сейчас оно держится на Роне, никто из повстанцев не выстоял бы так долго, приноровились бы к режиму или сбежали. Но Рон удерживает их вместе и заставляет верить, что цель достижима.

Одной из идей-фикс, которые владели Уизли помимо уничтожения Волан-де-Морта, было спасение Гермионы Грейнджер. Рон всегда ценил ее дружбу, радовался, что она на их стороне и может помочь. После истории с Лавандой Браун на шестом курсе Рон наконец-то понял, что влюблен в нее. И у них был шанс на счастье! Уизли убедил себя, что будь Гермиона рядом с ним в его борьбе, жизнь казалась бы легче. Не раз и не два теряя друзей, терпя неудачи и разочарования, он жаждал ее поддержки. Больше никого не подпустил бы к себе, не позволил увидеть, что и несгибаемому лидеру бывает больно, страшно, грустно. Рон отдалился ото всех, даже от своей семьи, чтобы все силы отдать борьбе. Но порой так хотелось, чтобы руки Гермионы погладили по голове, обняли, чтобы ее голос пообещал хорошее в будущем и помог придумать, как выкрутиться из передряги. Вот только ее не было рядом.

Рон жертвовал многим ради спасения подруги и любимой, веря, что она разделит его ношу, встанет во главе Сопротивления рядом с ним. Но этого не случилось. Спасти Гермиону они спасли, но прежней Грейнджер уже не было.

Огромный живот беременной подруги причинил Рону почти физические страдания. Ее насиловали! Она носит ребенка Пожирателей Смерти! Уизли всегда мечтал стать у нее первым и единственным, вот только ему не дали такой возможности. Гермиона должна была рожать детей ему в мире без Волан-де-Морта. Но она беременна от Люциуса Малфоя. Что может быть хуже?

Изменения также не остались незамеченными. Рон отметил, как Гермиона похорошела, но списал это на несовершенства собственной памяти. Конечно, он успел забыть, насколько она хороша!

Но изменилась не только внешность. Интонации голоса, а главное взгляд, стали другими. Холодными, отстраненными, сдержанными. Гермиона прекрасно себя контролирует. Вот только никто из сопротивленцев не может от нее добиться и капли тепла. Рон решил, что пытки Пожирателей Смерти сделали его подругу такой. Но однажды он заметил блаженную улыбку на лице Гермионы, когда она рукой ощущала толчки крошечной пяточки своего не родившегося ребенка. Нежность и любовь светились в каждой черточке. А Рон никакой заботой не мог этого получить! Но он не позволил закрасться и тени подозрений.

И вот сегодня Гермиона убежала. Без надежды на успех она все-таки пошла «домой», к Пожирателям. Рон не может этого понять, не может с этим смириться. Конечно, черная магия! По-другому невозможно это объяснить.

Слова Гермионы о том, что он ей противен больно ранили. Такая нежность к не родившемуся малышу и такая неприязнь к бывшему другу! Рон не понимает, чем заслужил это. Ведь Гермиона любила его! Нет, любит, нельзя отчаиваться.

Уизли устраивается за хлипким столом, склоченным из досок Диком Креббом, с бутылкой огневиски. Алкоголь обжигает горло, но не приносит желанного облегчения. Рон пьет и пьет, не думая о закуске, стремясь опьянеть, чтобы не думать. А в ушах звенит: «Я хочу домой! К Люциусу! Я люблю его. А ты мне противен!» Сердце отчаянно ноет. Он так стремился ее вернуть, так верил, что она спасет его от самого себя, просыпающейся жажды крови, страха перед поражением. Столько надежд было связано с именем Гермионы Грейнджер, которая всегда была самой настоящей волшебницей. И вот уже почти месяц, как она рядом. Такая близкая и такая недосигаемая… Все стало только хуже.

Рон сидит долго. Пытается найти опору в собственной душе, чтобы двигаться дальше. Он должен продолжать борьбу с Пожирателями Смерти, иначе его жизнь вовсе не имеет цены. Вот только где найти силы на эту борьбу? Как понять, куда двигаться дальше?

Время перевалило за полночь, когда в закуток, превращенный в рабочий кабинет, входит миссис Уизли. Она осторожно трясет сына, уснувшего сидя за столом, и помогает ему добрести до матраса, который он постелил прямо на полу кабинета, когда Гермиона заняла его спальню.

Рон просыпается, пытается сфокусировать взгляд на матери, с трудом ее узнает. Алкоголь всегда сильно на него действует.

‒ Мама, что мне делать? Мама! ‒ он тянется к ее рукам за лаской, которую так жаждал получить от Гермионы, но которой не смог добиться.

‒ Спи, дорогой, ты слишком много выпил, ‒ вздыхает Молли.

‒ Посиди со мной, пожалуйста, не уходи!

Миссис Уизли опускается на колени рядом с сыном. Она нежно гладит его волосы. Ее саму ужасают произошедшие с ним перемены. Не таким они с Артуром его растили, совсем не таким. Как жаль, что погиб Гарри Поттер! Это должно было быть его место, его готовили для этой роли, он лучше к ней подходил.

‒ Мам, я совершенно запутался! Так хотел спасти Гермиону, надеялся, что она мне поможет. А она заколдована! Я точно это знаю. Не может наша Гермиона так говорить.

По усеянным веснушками щекам катятся пьяные слезы. Их никто не вытирает, и они впитываются в подушку, оставляя темные от влаги пятна.

‒ Ты найдешь путь, Ронни.

Миссис Уизли самой до слез жалко сына, который взвалил на себя слишком тяжелую ношу и так надеялся разделить ее с любимой девушкой, а она не взяла. Вот только Молли не верит, что Гермиона заколдована. Не похоже на то. Чужая магия уже проявилась бы. Миссис Уизли видела много разных людей на своем веку, и она понимает, что их Гермионе просто как следует «промыли мозги», скормили выгодную версию, которую ее совесть смогла принять. Магглорожденная девочка не так тесно связана с ними, как тот же Рон, ей не обязательно погибать за идею. Она молода и может перестроиться. Если Люциус Малфой достаточно умен, чтобы хорошо с ней обращаться, то Гермиона вполне способна влюбиться в него и сменить сторону.

‒ Что будет, если мы не сможем победить? ‒ спрашивает Рон, а миссис Уизли продолжает гладить его волосы.

‒ Или погибнем, или эмигрируем. Во Франции нас всегда примут Билл и Флер, а на небо ушло столько дорогих людей, что нас есть кому встретить, ‒ вздыхает она. Ее ждут ее мальчики, Фред, и Чарли, и Гарри тоже, который, наконец, встретил своих родителей.

‒ А как же «Нора»? Как же Хогвартс?

Миссис Уизли не знает, что на это ответить. Ей тоже хочется домой, к прежней сложной, но счастливой жизни. Только она уже не верит в победу, мир, который они знали и любили, канул в Лету, и его уже нельзя будет восстановить, слишком многие погибли.

Рон постепенно засыпает, а Молли еще долго сидит над ним, вглядываясь в огрубевшие черты своего возмужавшего мальчика. Когда она наконец уходит спать, ее движение будит еще не до конца протрезвевшего Уизли. Он долго лежит в темноте, и в душе его поднимается горячая, ядовитая злоба, подстегиваемая не развеявшимся еще опьянением.

Во всем виновата Гермиона! Если бы она им помогла, все сложилось бы иначе! Они бы могли победить. У нее ведь достаточно внутренней информации, конечно, она знает лазейку, способную обеспечить Сопротивлению победу. Но ведь не говорит! Не хочет предавать своих змеюк! Конечно, она не заколдована, это просто он пытался ее оправдать. Гермиона сама, по доброй воле сдала Дика, и забеременела она тоже не от изнасилования, как бы ни больно было это признавать.

Рона душит и давит ярость. Он слишком рассчитывал на помощь школьной подруги, а теперь, оказавшись без ее поддержки, находит в ее лице врага, виновника всех своих злоключений.

Рон закусывает зубами угол подушки, чтобы не рычать от гнева, захлестывающего его с головой. Но подавить в себе вышедшие из-под контроля эмоции не может. Он встает, еще не твердо держится на ногах, но идет в свою прежнюю спаленку. Гермиона лежит на боку в позе эмбриона, словно свернувшись вокруг своего живота, и крепко спит, грудь вздымается в такт дыханию. На некоторое время Рон замирает, любуясь завитком волос под ухом, белой щекой на подушке, высвеченной светом волшебной палочки, тонкой рукой, прикрывающей большой живот. При мысли о том, что в утробе когда-то любимой им девушки сидит малфоевское отродье, накатывает новая волна ярости. Уизли кидается вперед, наматывает длинные кудряшки на кулак и с силой тянет.

Гермиона просыпается от боли, в ее глазах написано недоумение, быстро сменяющееся страхом. Рон видит его, упивается им, пьянеет от него еще сильнее. «Пусть она страдает так же, как страдал я! Она это заслужила! Сполна заслужила», ‒ бьется в воспаленном сознании.

И Рон отвешивает Гермионе пощечину, звонкую, резкую. Затем еще одну. Теперь-уже-не-Грейнджер кричит в его руках, пытается вырваться. Рона только распаляют эти крики. Несколько часов назад он хотел получить физическое удовольствие от нее и доставить его ей, но теперь он упивается ее болью, и наслаждение сопоставимо.

‒ Дрянь! Мразь! Подстилка Пожирателей! Я тебе противен, а твой высокомерный лизоблюд нет? Продалась им! За миску со жратвой продалась! Ненавижу тебя, ненавижу! ‒ Рон бьет все сильнее, уже ногами. С губ срывает стон садистского удовольствия.

В лице Гермионы он лупит сейчас всех Пожирателей Смерти, самого Волан-де-Морта, свою искалеченную жизнь, разбитые надежды, раздавленную, обманутую любовь. Всю боль, которая раздирала душу Рона, он выплескивает на женщину, которая олицетворяет несбывшиеся надежды.

‒ Прекрати! Ты ее убьешь! ‒ заспанный Дин Томас, прибежавший на крики, кидается на Рона и пытается оттащить. Но Уизли сильнее. Подоспевает Джордж Уизли. Вместе они справляются.

Гермиона без сознания падает на постель. Давно она его потеряла? Рон даже не заметил. Он стоит со скрученными за спиной руками и тяжело дышит. На его собственной кровати лежит окровавленная, растрепанная беременная женщина. Какое-то мгновение Рону кажется, что он убил ее, и эта мысль не вызывает чувства вины. Гермиона сама во всем виновата. И все-таки она дышит, слабо, прерывисто, но дышит.

‒ Успокоился? Можем отпустить? ‒ спрашивает Джордж.

Рон кивает. Ярость прошла, оставив после себя пустоту. Бить больше не хочется, противно даже прикасаться к той, которую любил всего несколько часов назад. Предательство Гермионы оставило в душе выжженную пустыню.

‒ Что на тебя нашло? ‒ Джордж спрашивает, сделав шаг назад. Дин тоже отступает. На лицах написано недоумение.

‒ Она продалась. Предала нас, ‒ выплевывает Рон, а на душе горько. ‒ Это больше не наша Гермиона, она теперь на стороне наших врагов.

‒ Кто тебе сказал? ‒ ужасается Джордж.

‒ Она.

На это нечего возразить. Рон разворачивается и уходит назад в кабинет. Он сам себе видится призраком. Только теперь приходит осознание, что не только Гермионы Грейнджер больше нет, нет и его самого. Они настолько изменились, что у них просто не может быть ничего общего, глупо было рассчитывать.

Когда Рон захлопывает за собой дверь, Джордж тоже уходит, даже не думая об избитой до полусмерти Гермионе. Дин Томас оглядывается по сторонам и, словно вор, подходит к женщине на кровати. Она жива, но просто в ужасном состоянии. Дин никогда специально не изучал медицинскую магию, но он убирает кровь и, как может, залечивает раны. Хотя бы первая помощь будет оказана.

‒ Я делаю это не ради той, которой ты стала, а ради той, которой ты была, ‒ оправдывается он, глядя в бессознательное лицо.

Гермиона выживет, даже ее младенец выживет. Дин сразу чувствует мощную магическую защиту утробы, которая спасает и ребенка, и мать. Видимо, какой-то очень сильный волшебник дорожит этой парочкой настолько, что потратил кучу сил, защищая ее. Значит, Гермиона неплохо устроилась по ту сторону. Может, не зря она? Там у нее есть шанс на нормальную жизнь, а у них лишь призрачная, с каждым днем тающая возможность. Так ли это плохо ‒ спасать себя, когда корабль тонет?

Дин делает все, что может, и уходит, возлагая главную надежду на защиту Гермионы. Ложась спать, он понимает, что не может винить ее за желание выжить и найти свое место под солнцем. Разве не это главная цель существования любого человека?

Северус Снейп закупоривает последнюю колбу с восстанавливающим зельем и убирает ее в шкаф. Он ужасно устал. Пост директора, совмещенный с местом преподавателя зельеварения, и обязанности штатного зельевара Пожирателей Смерти выматывают. А ведь Северус еще и старается не оставаться безучастным к происходящему, по мере сил.

Когда Пожиратели Смерти допрашивали школьников, Снейп сделал все возможное, чтобы детей не пытали и не поили слишком уж токсичными зельями. Получалось не всегда. Один ребенок сильно пострадал, чуть не погиб, но целители Св. Мунго справились. После гибели мадам Помфри медсестрой в школе подрабатывает тихая, бледная, похожая на привидение Аманда Роулсон. Она, конечно, достаточно компетентна, но не способна творить чудеса, как Поппи.

Северус прекрасно понимает, что его душит ностальгия по прежнему Хогвартсу и людям, которые уже умерли, но он не дает себе расклеиться. Еще не время, война еще не закончена. Да и не в привычках Северуса себя обманывать, ему никогда не придется отдохнуть, разве что на том свете.

Сегодня, закончив работу, Снейп отправляется к Малфоям. После того как Пожиратели Смерти оставили в покое школу, главной головной болью стал Люциус. Старый друг, всегда подчеркнуто аристократичный, хорошо знакомый и вовсе не глупый. Он не раз падал, поднимался, шел вперед, добиваясь поставленных целей, снова падал. Северус видел Люциуса уставшим, напившимся, подавленным, но всякий раз знал, что тот ужом вывернется из неприятностей. Это одна из самых полезных фамильных черт Малфоев.

Вот только у каждого человека наступает предел, когда слишком сложно снова подняться. Снейп боится, что Люциус как раз достиг своего предела. Пропажа Гермионы его подкосила. Северус и раньше знал, что его друг влюбился во вчерашнюю школьницу, да еще и грязнокровку, да еще и гриффиндорку, но и подумать не мог, что ее потеря сможет довести Малфоя до такого плачевного состояния. По Нарциссе он так не убивался. Возможно, ситуация была бы проще, не усугубляй ее Темный Лорд. Повелитель открыто обвиняет Малфоя в пропаже жены и пытает его в наказание так старательно и изощренно, как умеет только Волан-де-Морт.

Что и говорить, после победы их Господин стал как-то мягче и уравновешеннее, меньше карал и больше миловал, реже прибегал к пыткам. Вот только после того как в конец обнаглевшие сопротивленцы похители явную фаворитку Темного Лорда прямо из Косого переулка, он словно с цепи сорвался. Теперь попадаться Повелителю просто опасно. И чаще всего попадает бедняге Люциусу, которого превратили в козла отпущения.

Северус закрывает лабораторию и идет к камину. Надо наведаться к Малфою, подбодрить его.

Люциуса Снейп находит в его кабинете. В комнате стоит устойчивый запах огневиски. Неудивительно, хозяин последнее время слишком много пьет. Сам Малфой спит в глубоком кресле, подперев рукой небритую щеку. Он выглядит запущенным, неопрятным, как человек, который уже несколько дней не выходит из запоя.

«Что есть такого в этой девчонке, что она своим отсутствием довела хладнокровного Люциуса до столь плачевного состояния?» — думает Северус. Он открывает окно, чтобы пустить в комнату свежего холодного воздуха позднего марта.

Малфой шевелится в кресле и с трудом разлепляет глаза.

‒ Снейп? Какого черта ты тут забыл? ‒ не очень-то гостеприимно хрипит он, шаря рукой в поисках волшебной палочки. Наконец найдя ее, Люциус приманивает к себе графин с водой, подряд опрокидывает в себя три стакана, после чего глубоко вздыхает.

‒ Где твое хваленое гостеприимство? ‒ ухмыляется Снейп. Он пристраивается на край стола — любимая поза.

‒ К черту гостеприимство! ‒ Малфой с размаху швыряет стакан в стену и наблюдает за радугой мелких осколков, рассыпающихся по полу.

‒ Люциус, просто дурной тон так убиваться из-за женщины! Какой бы шикарной она ни была, а твоя Гермиона вовсе не тянет на шикарную, ‒ журит друга Северус.

‒ Женщины? ‒ Люциус хохочет, и этот резкий каркающий смех делает его похожим на сумасшедшего. Даже хладнокровному Снейпу становится немного не по себе. ‒ Дело не в Гермионе. Если эта мразь захотела меня предать, то скатертью ей дорога! Грязная кровь все-таки дала о себе знать. Как бы хорошо ее ни устроили здесь, ее все равно тянет в грязь к ее дружкам, забиться в нору вместе с сопротивленцами и пакостить оттуда по мелочи. Это в ее стиле! Мелкая, подлая душонка!

Люциус ругает жену, а Северус слышит лишь попытки самовнушения со стороны брошенного, но все еще любящего мужчины. Он страдает, это очевидно. Вернись сейчас Гермиона, и Малфой легко простит ей все, лишь бы заполучить назад. Чем, интересно, она его так зацепила?

‒ Все дело в том, что наш Повелитель влюблен в мою жену и сходит с ума из-за желания отомстить ей за предательство. Он скоро всю Англию перевернет вверх дном, чтобы ее найти и лично свернуть ей шею. А меня он считает виноватым, что она выбрала их, а не нас. Поэтому меня скоро убьют, просто за то, что я оказался плохим сторожем для пассии Повелителя. Эта маленькая паршивка лишила меня всего, что у меня было, обрекла на муки пыток и подписала мне смертный приговор. Но ей, конечно, все равно. Грязь из крови не вымывается.

Северуса передергивает. Он не верит, что Грейнджер-Малфой сбежала сама. Возможно, ее похитили, возможно, она уже мертва. Снейп работал с ней и успел изучить. К тому же он вовсе не сторонник дискриминации по чистоте крови, поэтому не верит, что какая-то «грязь», выдуманная Люциусом, могла заставить его жену его предать.

Однако спорить совершенно бесполезно. Малфой еще не протрезвел, и к тому же его разум затуманен болью и разочарованием, он не способен воспринимать здравые рассуждения.

И тут дверь кабинета распахивается. На пороге стоит взволнованный Драко Малфой.

‒ Отец, профессор, ужасные новости! Сопротивленцы взяли в плен Эйвери. Повелитель рвет и мечет.

Снейп шумно выдыхает. Наглость Сопротивления переходит всякие границы! Люциус со стоном сползает ниже в кресле. Разгневанный Темный Лорд, без сомнения, отыграется на нем.

* * *

Десять дней Гермиона находится на грани жизни и смерти. Она отчаянно борется за жизнь ради себя и своего ребенка. Защита Волан-де-Морта выдержала побои Рона, но даже она восстанавливает здоровье слишком медленно.

К тому же, после открытого и добровольного признания в предательстве, Гермиона больше не является своей среди Сопротивления. Из спальни Рона ее вышвыривают в полуподвальное помещение замка, сырое и холодное, часть потолка которого обвалилась, и оттуда задувает ветер и затекает вода во время дождя. Гермиона старается сжиматься в комочек, чтобы согреться, но это мало помогает.

К счастью, добрая миссис Уизли принесла ей матрас и плед. Она же кормит и поит ее. Без Молли Гермиона бы умерла. Когда она наконец может поблагодарить несостоявшуюся тещу, то миссис Уизли отвечает лишь:

‒ Я делаю это не ради тебя, а ради памяти о Гермионе Грейнджер, которую мы все любили.

Большего и требовать нельзя.

Миссис Уизли с Гермионой не разговаривает. Видимо, ей противно осознавать, что бывшая подруга ее сына, сторонница Гарри Поттера и частая гостья ее дома превратилась в сторонницу Волан-де-Морта и Пожирательницу Смерти. Сложно винить Молли за это. Но Гермионе очень одиноко. Ее никто не навещает больше. Скорее всего, Рон запретил.

От тоски она все чаще разговаривает со своим малышом, которому предстоит скоро родиться. Гермиона боится этого момента. Здесь ей не смогут, да и не захотят оказать помощи, и чем закончатся роды в подобных условиях страшно даже подумать. Однако петь песенки, рассказывать истории, вспоминать прошлое и рассуждать о жизни гораздо приятнее, когда чувствуешь ответное шевеление маленького человечка внутри себя. Да и звук собственного голоса разгоняет тишину. Гермиона надеется, что не сойдет с ума.

Уже в конце марта в камеру неожиданно подкидывают еще одного человека. В грязном и избитом теле с трудом узнается Гейлорд Эйвери. Гермиона практически не имела с ним дел, однако не раз видела в имении Малфоев. Люциус как-то обмолвился, что Эйвери скрытен и умен, но это единственное, что Гермиона о нем знает.

Спустя несколько часов Пожиратель Смерти приходит в себя. Он с трудом фокусирует взгляд на Гермионе. В глазах зажигается удивление.

‒ Ты? В камере? Вот это поворот!

Гермиона лишь пожимает плечами. Что тут можно сказать? Она сильно сглупила, спровоцировав Рона, но теперь ничего не поделаешь.

‒ Наши думают, что ты сбежала добровольно и теперь помогаешь Сопротивлению! ‒ огорошивает Эйвери.

‒ Нет! ‒ у Гермионы даже зрачки расширяются от удивления и гнева. ‒ Я не сбегала, меня похитили! Я пыталась сбежать отсюда, но Рон меня вернул. У меня нет волшебной палочки.

‒ Знаю. Твоя осталась в сумке, мы ее нашли. Только мы думали, что ты специально ее бросила, чтоб Повелитель не нашел тебя по ней.

‒ Я бы хотела, чтоб он меня нашел! Я хочу домой, к Люциусу. Мне рожать со дня на день, а здесь мне скорее дадут умереть, чем помогут, ‒ в голос Гермионы пробирается отчаяние.

‒ Ты же была одной из них! Почему они держат тебя взаперти?

Времени много, поэтому Гермиона, соскучившаяся по человеческому общению, подробно рассказывает Эйвери, как ее похитили и что было после. По мере ее рассказа Гейлорд мрачнеет все больше.

‒ Если ты говоришь правду, то это чудовищно, ‒ заключает он. ‒ У нас все считают, что ты нас предала. Темный Лорд все вверх дном переворачивает, чтобы найти тебя и наказать. Он пытает Люциуса Малфоя. Думает, что он позволил тебе бежать, не уследил. Малфой вообще в ужасном состоянии сейчас.

Гермиона лишь всхлипывает. Мысль о том, что Люциуса пытают из-за нее, больно режет по сердцу. Она не хочет, чтобы муж страдал. Но как только они могли поверить, что Гермиона добровольно их бросила?

‒ Я не раз говорила Темному Лорду, что верна ему, я помогала ему в исследованиях, я была покорна, как он мог подумать, что я предала его?

‒ Не знаю, ‒ Эйвери пожимает плечами и морщится от боли. ‒ Но он верит в это. Видимо, он считает, что ты слишком умна, чтобы сунуться в Косой переулок одной. Всем было очевидно, что ты желанная мишень для Сопротивления, зачем было подставляться?

‒ Помутнение рассудка, слишком надоело сидеть дома.

Гермиона и сама не может толком объяснить, как совершила подобную глупость. Теперь все очевидно, но тогда она и думать не думала об опасности попасть к сопротивленцам. А еще считается лучшей ученицей Хогвартса последнего столетия! А мозгов ни на грош!

Она сворачивается вокруг живота на своем матрасе, пытаясь взять себя в руки. Гермиона так рвалась домой, к Пожирателям Смерти, а теперь выясняется, что она и там враг. Поверит ли кто-нибудь, что она ушла не добровольно? Вряд ли! Везде чужая. Теперь у нее нет будущего, потому что ни одна сторона не согласится поверить в ее лояльность, ни одна не примет назад. Гермионе остается только умереть в звании предательницы обеих сторон.

Вот только у нее еще есть ребенок, за которого она в ответе и которого по-прежнему защищает Темный Лорд. Значит, он все еще рассчитывает на ее мальчика. Гермиона понимает, что несмотря ни на что хотела бы оказаться у Пожирателей Смерти. Там хоть для ее ребенка есть шанс, а здесь ни для кого. Надо что-то придумать, чтобы спасти сына Люциуса, потому что себя спасти уже не получится.

Гермиона глотает слезы. Хочется жить, исследовать, любить мужа и растить малыша. Как только она могла так сглупить и сломать собственную жизнь?

Спустя пару дней умирает Эйвери. Об этом даже не сразу узнают, поэтому Гермионе некоторое время приходится сидеть наедине с трупом. Ей не страшно, просто мертвое тело становится очередным напоминанием о неизбежности собственной судьбы. Надежды остаться в живых почти нет, и Гермиону это угнетает. Она думает о возможностях счастливой жизни, которые перед ней открывались, и хочет выть от безысходности. А винить можно только саму себя. В подвале замка сопротивленцев оказалась по собственной глупости.

Постепенно Гермиона погружается в фантазии. Она воображает себя дома, рядом с Люциусом, в библиотеке поместья, в саду, в лаборатории с профессором Снейпом, в кабинете с Темным Лордом. Ей нравится представлять, что она сейчас делала бы, будь дома, с кем и о чем говорила бы. Нередко в мечтах рисуется и поездка в Перу, которую предлагал ей Повелитель. Гермиона очень мало знает об этой стране, поэтому ее фантазии окрашены романтическим бредом отчаявшейся женщины и мало связаны с реальностью. Словно образы, возникающие в голове, могут помочь прожить жизнь, которая могла бы быть в реальности.

Гермиона вспоминает маггловскую англиканскую церковь, в которую ее водила мать в детстве. После поступления в Хогвартс она ни разу там не была. Странное дело, волшебники отмечают Рождество и Пасху, крестят своих детей, но при этом никогда не говорят о Боге или религии, словно вовсе об этом не задумываются. Раньше Гермиону никогда не интересовал этот вопрос, но теперь она рассуждает на эту тему от скуки. Даже пробует молиться так, как ее учили в детстве. Ведь хуже от этого все равно не будет, а вдруг Бог поможет. Но выхода из своего положения Гермиона не видит.

В один из дней, когда из дыры в потолке мерно капает вода, сводя с ума однообразным «кап-кап», в камеру Гермионы заходит Джинни. Она молча опускается на пол у стены, подтягивает длинные худые ноги к груди и какое-то время просто смотрит на бывшую подругу. Гермиона тоже не сводит с нее глаз, не зная, чего ожидать.

‒ Скажи, ты любила нас, когда мы были друзьями в школе? Меня, Гарри и Рона? ‒ спрашивает наконец Джинни. Глаза ее блестят от влаги, в них пляшут мысли, которых Гермиона не может разобрать.

‒ Конечно, ‒ осторожно отвечает она. К чему этот допрос?

Джинни снова затихает. Какое-то время она погружена в свои мысли, и даже монотонное капание дождевой воды о пол ее не раздражает. Гермиона же напряжена как струна. Ее взгляд ищет на лице Уизли подсказки, но не находит.

‒ Почему ты так легко сдалась? ‒ наконец снова заговаривает Джинни. ‒ Почему забыла о нас и встала на сторону Пожирателей Смерти?

Гермиона понимает, что ей представился шанс хоть как-то объяснить свое поведение. Вряд ли ее поймут, но попытаться все же стоит.

‒ Я сдалась далеко не сразу. Меня насильно выдали замуж за Люциуса Малфоя в первый же день после пленения. Люциус тоже этого не хотел, но такова была воля Волан-де-Морта. Он сказал мне, что этим наказывает Люциуса. Я поняла лишь, что меня не убьют. Знаешь, как хотелось жить? Мы все можем рассуждать о принципах, но не все готовы умирать за них. Я оказалась не готова.

‒ Но ведь раньше была готова! ‒ перебивает ее Джинни. ‒ Ты с первого курса шла навстречу опасностям вместе с Гарри и Роном. Ты противостояла злу, была храброй, может быть, самой храброй из всех, кого я знаю. Что с тобой случилось?

‒ Я была ребенком. Я не осознавала до конца, что меня могут убить. Ведь мы не можем представить смерти, нам кажется, что мы, со всеми нашими мыслями, чувствами, переживаниями, просто не можем перестать существовать, не можем кануть в вечность! Это неподвластно нашему рассудку. Поэтому легко было быть храброй. Я всегда знала, что выкручусь, в последнюю минуту меня спасут или самой удастся выбраться из передряги. Я никогда не была одна. Да и не так часто на меня наставляли волшебную палочку, чтобы произнести «Авада Кедавра».

Гермиона переводит дух. Ей даже приятно рассуждать не с самой собой после стольких дней тишины. Мозг словно радуется работе.

‒ А тут, ‒ продолжает она, ‒ я оказалась среди врагов, каждый из которых готов был убить меня. И я была совершенно одна. Не знала, выжил ли кто-то из вас. Без надежды на помощь под прямой угрозой смерти я просто хотела выжить. Инстинкт самосохранения — самый древний.

‒ Но ты ведь могла лишь притвориться, что соглашаешься! ‒ Джинни не может понять, но слушает с интересом.

‒ Я так и сделала, ‒ кивает Гермиона. ‒ Я ненавидела их каждой клеточкой тела. Но меня заставили им служить, и я служила, чтобы не погибнуть. Я верила, что у меня выдастся шанс сбежать. Но без волшебной палочки, окруженная врагами, что я могла поделать?

‒ Но ведь ты сказала Рону, что теперь хочешь к Малфою. Значит, что-то заставило тебя передумать?

‒ Да, сложилось много разных факторов. Во-первых, я полюбила Люциуса. У нас с Роном ничего не получилось бы, он был мне как брат, я очень им дорожила, готова была о нем заботиться, как и о Гарри, но в этом не было ничего физического. Я это поняла, когда захотела Люциуса. Это совсем другое.

Джинни морщится. Ей и представить противно, что кто-то может хотеть Люциуса Малфоя. Однако Гермиона продолжает, теперь ей по-настоящему хочется, чтобы ее поняли.

‒ Конечно, я не сразу полюбила его. Но мы с первого дня жили в одной комнате, спали на одной постели. Когда видишь человека изо дня в день, в разном настроении и состоянии, уже не можешь воспринимать его как врага. К тому же у меня не было никого, на кого можно было бы опереться. И я пыталась заключить союз с Люциусом ради выживания. И у меня вышло. После одной из неудач мне пришлось долго выхаживать Люциуса, Волан-де-Морт запытал его почти до смерти. Я не могла бросить его. И это связало нас вместе. Он не такой, каким мы его видели. Строгий, высокомерный, честолюбивый гордец, я не спорю. Но в нем есть ум, честь, он умеет любить и ценить семью. И он красив, не говори мне, что никогда не думала, что он красив.

Джинни не противоречит. Она просто пристально смотрит на Гермиону и пытается понять.

‒ Несмотря на любовь к Люциусу, взаимную любовь, я все еще долго хотела бежать. Особенно когда узнала о Сопротивлении, что произошло не сразу. Но я забеременела. Знаешь, материнство многое меняет. Ты понимаешь, что ответственна не только за себя, но и за другого человека, который сам о себе позаботиться не может. И это ребенок Люциуса. Я люблю его. Я сразу понимала, что вы не примете моего малыша. Просто не сможете полюбить Малфоя, даже маленького, ни в чем не виноватого. А там у него есть будущее. Темный Лорд обещал мне будущее для моего сына. Разве могу я не защищать его?

‒ Твоего ребенка смогли бы полюбить. Он наполовину Грейнджер и не должен отвечать за преступления отца. И неужели любовь к Малфою пересилила любовь ко всем нам? ‒ Джинни говорит без злости, но в голосе не слышно тепла.

‒ Было еще кое-что. Волан-де-Морт стал учить меня, сам. Он показывал мне некоторые заклинания. Не только из темной магии, просто то, что не влезло в школьную программу. Он давал мне книги по истории и теории магии, а также о магии у разных древних народов. Я многое изучила. Знаешь, они не так уж и не правы. В идеологии Волан-де-Морта есть рациональное зерно. Я не оправдываю его методов, но не могу обвинять за его веру. К тому же он исследователь, изучает магию и древние артефакты. Война требует особых мер. Ты же понимаешь, что сейчас Рон действует с не меньшей жестокостью, чем Волан-де-Морт. Можно говорить, что идеи Ордена Феникса правые. Но я поняла, что правы все, просто смотрят с разных точек зрения. Несложно принять, если понимаешь.

Гермиона выдыхается. Она понимает, что сказала в свое оправдание все, что могла, и лишь добавляет:

‒ Я попала туда пленницей, а в итоге обрела любимого мужа, возможность стать матерью, шанс заниматься исследованиями, которого мне никогда не дали бы иначе. Что еще мне было нужно?

Джинни вздыхает.

‒ Знаешь, я все это время, как дура, надеялась, что ты сказала Рону что-то не то, что мы тебя не так поняли, а если дать тебе спокойно все объяснить, то все встанет на свои места. Сейчас я не нападала на тебя, не давила. Ты могла высказаться, оправдать себя как угодно, защититься от любых обвинений в свой адрес. Я пришла слушать, а не осуждать. Но то, что ты сказала спокойно и добровольно, убедило меня в том, что моей подруги действительно больше нет. Гермиона Грейнджер, которую я знала и любила в школе, просто не может оказаться похотливой эгоисткой, променявшей друзей, которые всегда были рядом, на мужчину, оказавшегося готовым заставить ее кричать от удовольствия. Это не любовь, это похоть. Взрослый мужчина, женатый, имеющий взрослого сына, многого добившийся и многое повидавший, просто не может полюбить вчерашнюю школьницу, которая намного ниже его по положению. Да что у вас может быть общего? Но ты правильно сказала, он красив, ты хотела его. У него убили жену, а он еще не стар. Конечно, он не отказался воспользоваться твоим телом, да к тому же и еще одного ребенка получить. И на секс с Люциусом Малфоем, каким бы хорошим он ни был, ты променяла преданную любовь Рона, рисковавшего всем, даже собственной жизнью, чтобы спасти тебя, знающего тебя, так долго бывшего рядом. И ты променяла не только Рона, ты променяла всех своих друзей.

Джинни переводит дыхание и облизывает пересохшие губы. Глаза ее блестят от слез, которым гнев и разочарование не дают пролиться. Гермиона краснеет, но не отводит взгляда. Она обязана это выдержать, она это заслужила.

А из дыры в потолке медленно, раздражающе капает вода…

‒ И ты эгоистка. Всех друзей, все принципы, все, за что ты боролась, ты променяла на комфорт для себя. Ты и сейчас, смотря мне в глаза, говоришь: «Что еще мне было нужно?» Тебе! Ты совершенно не думала о нас. Мы о тебе не забывали, мы стремились тебя спасти. Но ты брала в рассчет только себя и свою жизнь, свой комфорт. Ты хотела бежать, пока тебе было плохо, но стоило тебе устроиться с удобством, и желание бежать пропало. Главное же, что тебе хорошо! Знаешь, я впервые рада, что Гарри умер, он избежал этого страшного разочарования в тебе, которое мы все испытали.

Гермиона утыкается лицом в колени и молчит. Джинни сидит некоторое время молча, потом встает и уходит. Она услышала все, что хотела. Гермиона даже не замечает ее ухода. Она видит всю неприглядность собственных поступков. И ведь Джинни права, раньше она была другой! Но в какой момент все изменилось? С каких пор собственное удобство стало для нее важнее всего остального? А может, так всегда и было, просто раньше удобным казалось дружить с Гарри и Роном?

Гермиона не знает ответов. Ее терзает чувство вины, с которым нет сил бороться. Эгоистка, предательница! Она теперь даже не все свои мотивы может вспомнить. Темный Лорд говорил, что не преступление думать о себе, потому что каждый человек думает о себе, это его естественная потребность и естественное право. Но ведь вот они, люди, думающие о других и о цели, перед ней, реальны. Она принадлежала к ним раньше. Так почему теперь позволила себе превратиться в человека, которого сама не смогла бы уважать?

Чувство собственного предательства, подлости накрывает с головой. Перед внутренним взором встают зеленые глаза Гарри, они смотрят на нее с укором. Поттер никогда не думал о себе, он боролся за других, умер за других. Настоящий герой. Гермиона никогда не претендовала на звание героини, но разве не должен человек быть хотя бы порядочным? А разве такой порядочности ее учили родители?

Гермиона ощущает правоту Джинни. Она, как последняя шлюха, отдалась бывшим врагам. Продалась им за безопасность и возможность не видеть войну. Спряталась от происходящего, знала, что ее бывшие друзья сражаются, но даже думать об этом не хотела! Как страус спрятала голову в песок.

Продажная тварь.

Гермионе даже кажется, что Джинни права насчет Люциуса. Он просто не может ее любить. Пользовался ее помощью и ее телом, ждал ребенка. Люби он жену, разве поверил бы, что Гермиона ушла добровольно? Разве он так плохо ее знает?

Чувства Темного Лорда в подвале замка Сопротивления тоже кажутся нелепыми, несмотря на то, что Гермиона видела его мысли. Такой сильный волшебник, как Волан-де-Морт, конечно, умеет лгать даже мыслями.

Везде чудятся ложь и предательство, и Гермиона завязла в них по самую шею так, что не вырваться. Этот разговор с Джинни рушит самоуважение, погружая в бездну самоуничижения и сожалений. Но в тоже время Гермиона отчетливо осознает, что если вернуть ее к моменту пленения, она поступила бы точно так же, во всем. Ничего бы не изменила. Не ушла бы одна в Косой переулок, чтобы не попасться Рону, разве что. Осознавая свою подлость и мерзость, Гермиона продолжает тянуться к той жизни, которую вела у Пожирателей Смерти, хоть и понимает, что путь назад для нее закрыт. Никто не поверит, что она не сама сбежала, а значит, ее просто убьют. Но, возможно, дадут родить ребенка, ведь Волан-де-Морт по-прежнему его защищает. Да, надо хоть сейчас сделать что-то хорошее, найти способ спасти своего малыша. Дать ему шанс стать хорошим и правильным, если его мать не смогла.

С этими мыслями Гермиона проваливается в спасительное забытье сна, больше слыша сводящего с ума стука дождевых капель о каменный пол.

Март кончается. Гермиона отчетливо ощущает приближение родов. На нее накатывает липкий, холодный страх. Она боится рожать в принципе, но рожать здесь, у Сопротивления, боится в несколько раз больше. Ей чудится, что ей не помогут просто из вредности, чтобы они с малышом погибли. Снятся сны, в которых она кричит от дикой боли в животе в темноте, сырости и полном одиночестве. И ощущение близящейся смерти не проходит.

Гермионе так нужны сильные объятия Люциуса, что она готова душу отдать за них. И лучше не вспоминать, что муж вовсе не хочет ее обнимать, а считает предательницей, перебежчицей. От этого сердце болит еще сильнее, а страх крепче сжимает грудь. Гермиона убеждает себя, что у нее еще есть время, есть шанс спастись и оказаться рядом с Люциусом, и конечно, он поймет ее и простит.

Только во снах Малфой не прощает. Он приходит в видения под утро, прямой как струна, отстраненный, чужой. Кто бы знал, как больно видеть совершенно пустой, холодный, безразличный взгляд на любимом лице! Как хочется броситься на шею и расцеловать, а в глазах такие айсберги, что боишься пошевелиться. Во снах Люциус презрительно смотрит на Гермиону и уходит, оставляя ее гибнуть в родовых муках.

Страшно думать, что это может быть правдой. Ужасно! Хуже только сама смерть.

В первых числах апреля в подвал спускается Дин Томас. Гермиона думала, что он придет раньше, ведь они неплохо общались, пока ее еще не заперли. Вот только Дин не шел, а теперь она настолько погрузилась в собственные переживания, что не уверена, что хочет его видеть.

‒ От тебя остался один живот, ‒ констатирует бывший однокурсник.

Гермиона и так знает, что сильно похудела от нервов и плохого питания, организм все ресурсы отдает ребенку, который уже достаточно большой.

‒ Мне рожать со дня на день, ‒ безэмоционально отвечает она. Сил нет, Гермиона сама выжгла себя отчаянием и самобичеванием.

‒ Боишься?

‒ Да.

‒ Они тебе помогут. Миссис Уизли поможет. Они считают, что ребенок ни в чем не виноват, даже Рон с этим согласен.

‒ Миссис Уизли не акушерка, ‒ парирует Гермиона, хотя на душе все-таки становится легче.

Дин продолжает просто смотреть. О чем он думает? Загадка. Но Гермиона замечает кончик его волшебной палочки, торчащей из нагрудного кармана. Все мысли сразу же улетучиваются из головы. Это путь к спасению. Послать патронуса, рассказать Люциусу, где она! Шанс, что ее ребенка спасут. Конечно, самой Гермионе не жить ни в одном из лагерей, но ее мальчик будет с отцом, вырастет настоящим Малфоем, станет наследником Волан-де-Морта! Это было бы самым счастливым исходом, который Гермиона может представить.

Как беременной женщине отобрать волшебную палочку у сильного мужчины, не имея собственной?

‒ Ты хоть немного раскаиваешься? ‒ спрашивает Дин. Гермиона неопределенно пожимает плечами. Мозг лихорадочно ищет способ. Вспоминается беспалочковая магия. Снейп учил их на шестом курсе, и Волан-де-Морт учил саму миссис Малфой. У нее должно получиться! Она чувствует резерв магической силы своего сына, который словно специально предоставляет матери магию для собственного спасения. Конечно, сотворить без палочки патронуса или трансгрессировать Гермиона не сможет. Но на простое «Остолбеней!» ее должно хватить.

«Я же Малфой! Я не могу не справиться!» ‒ твердит внутренний голос.

Все силы Гермиона направляет на Дина.

‒ Остолбеней!

И он сползает по стене, замерев с крайне удивленным выражением на лице. Дин явно не ожидал нападения. Гермиона кидается вперед, хватает волшебную палочку.

‒ Прости, Дин. Ничего личного. Просто мы с сыном хотим домой.

Дин не может пошевелить ни одной мышцей, но кажется, что на его лице написано осуждение. Конечно, сторонник Сопротивления не может понять подобного предательства. Но гриффиндорки Грейнджер больше нет, есть миссис Малфой.

Гермиона вспоминает руки Люциуса на своем теле, его поцелуи, первое признание в любви, свое счастье. Всю любовь к Малфою, которая живет в ее сердце, она вкладывает в заклинание.

‒ Экспекто Патронум! ‒ на полу появляется красивая серебристая выдра. Гермиона любуется ей лишь мгновение, а потом дает ей задание. Дин с минуты на минуту придет в себя, и тогда легко справится с миссис Малфой, даже без палочки.

‒ Черт бы тебя побрал! ‒ раздается от двери. Гермиона в ужасе оборачивается. У входа в ее камеру стоит Рон Уизли, его лицо перекошено от гнева. На полу начинает шевелиться Дин Томас, заклинание спало. Но серебристая выдра скрывается за каменной стеной, и остановить ее невозможно. Гермиона с сыном вложили достаточно магии, чтобы выдра выполнила свою миссию даже после их смерти.

В голову приходит, что она выполнила свой долг. Даже если Рон и Дин убьют ее, Сопротивление все равно будет уничтожено, в Магической Британии наступит мир под властью Волан-де-Морта. Ведь последние полгода она хочет именно этого. Значит, все не зря. И Гермиона с решимостью встречает взгляд Рона. Она тверда и готова встретить свою судьбу.

* * *

«Яксли ранен», — эта новость появилась сегодня утром и уже наделала много шума. Люциус даже не ужасается. Сопротивленцы в конец обнаглели. А главное, Малфой уже не верит, что доживет до их падения. Все его тело болит, взывая к милосердию, но Темный Лорд не ведает жалости. С каждым днем он все больше звереет. Люциус уже не обманывается на его счет. Повелитель хочет вернуть Гермиону и сам убить ее за предательство. Сомнительно, что он даже Малфою даст заглянуть ей в глаза. А так хотелось бы! Посмотреть еще раз на продажную тварь, которая острыми зубами прогрызла солидную дыру в его сердце.

Люциус уже не обманывает себя. Он безумно скучает по жене. Убить за предательство, конечно, хочется, но сжать в объятиях и поцеловать — не меньше. А ведь она еще и носит его ребенка! Интересно, что по этому поводу думает сама Гермиона? Как она собирается рожать у Сопротивления?

Никогда еще Вселенная не была так скора на ответы, как в этот день. Стоит Люциусу, развалившемуся на своей кровати, подумать, как перед ним появляется маленькая серебряная выдра. Малфой ни разу не видел Патронуса Гермионы, поэтому не сразу понимает, что это он.

‒ Люциус, Эйвери сказал, что ты считаешь меня предательницей и ненавидишь. Мне ужасно больно об этом думать, потому что я никогда бы тебя не бросила. Меня похитили! Люциус, если в тебе осталось еще хоть капля сострадания ко мне, уговори Повелителя спасти меня! Я в плену у Сопротивления. Мне страшно. Если тебе плевать на меня, то подумай о нашем ребенке, который родится совсем скоро, он ни в чем не виноват.

Малфой слушает вполуха, его куда больше занимает магический след. Нужно точно знать, откуда послали Патронуса, это самые нужные координаты последнего года! А все вопросы и сантименты подождут. К моменту, когда серебряная выдра тает в воздухе, Люциус уже знает, где находится убежище Сопротивления. Ненаносимый замок Рейделов, значит, символично. Последний из Рейделов был близким другом Альбуса Дамблдора по ученичеству в Хогвартсе.

Спустя пятнадцать минут он стучится в хозяйский кабинет Лестрейнджей, который теперь занимает Волан-де-Морт.

‒ Я занят, Люциус! ‒ раздается холодное шипение из-за двери. Повелитель в человеческом теле вернулся к своим прежним замашкам. Даже странно, что к таким изменениям привела девчонка-грязнокровка, которую никто и никогда не брал в расчет.

‒ Милорд, это очень важно! ‒ сейчас Малфой готов настаивать даже ценой пыток. Чем быстрее они спасут Гермиону и уничтожат гнездо Сопротивления, тем лучше будет для всех.

Дверь распахивается. На пороге возникает высокая фигура Темного Лорда в черной мантии. Его лицо горит гневом.

‒ Ну? ‒ шипит он, и звучит это так, что при другом раскладе Люциус уже дрожал бы от страха как осиновый лист. Но сейчас он вовсе не думает о себе.

‒ Я знаю, где логово Сопротивления, ‒ объявляет Малфой.

Волан-де-Морт чуть ли не за шиворот втаскивает Люциуса в кабинет, где сидят Руквуд, Родольфус Лестрейндж, Трэверс и Джагсон. В мозгу ощущается острый щуп чужого сознания, требовательного и неосторожного. Малфой выбрасывает на поверхность недавнее воспоминание о выдре, но это не сильно облегчает муку, которой подвергает его Повелитель.

Наконец, все заканчивается.

‒ Даже если это ловушка, мы попадемся в нее. Потому что нас много, а Сопротивление слабо. Не найдем логово, так хоть уменьшим их ряды, ‒ объявляет Волан-де-Морт, и в его голосе слышится настоящее воодушевление.

Люциус тяжело дышит после пережитого, но все-таки замечает, как просветлело лицо Темного Лорда. Он тоже надеется, что скоро увидит Гермиону, в любом качестве. Малфою это ясно как день. В душе ворочается ревность. Вот только есть ли смысл ревновать, если жена все равно предала их, а значит, будет убита? Или все-таки не предала, и у нее есть объяснение? Люциусу очень хочется в это верить. До дрожи тянет прижать ее к себе, уткнуться в пушистую макушку и никуда не отпускать. Боль последнего месяца перемешивается с надеждой на воссоединение, и этот коктейль буквально сшибает с ног.

‒ Что стоишь, болван? ‒ рычит на него Волан-де-Морт, уже полный жаждой кипучей деятельности. ‒ Собирай людей! Мы отправляемся как можно скорее.

Люциуса как ветром сдувает из кабинета. Наконец-то можно что-то делать! Ведь последнее время он был в опале, его почти не подпускали к делам. Теперь снова в работе. Можно поучаствовать в операции, побить как можно больше сопротивленцев и, возможно, самому спасти жену.

Малфой настолько рад возможности ее увидеть, что почти забыл о предательстве. Какая разница, сбежала Гермиона или нет, если снова будет дома?

‒ Экспелиармус! — и палочка Дина вырывается из руки Гермионы и летит прямо к Рону Уизли.

Миссис Малфой смотрит на бывшего друга, и ужас плещется в ее широко распахнутых глазах.

‒ Полагаю, самое позднее через полчаса нам надо ждать сюда твоих дружков — Пожирателей Смерти? ‒ вопрос Рона больше смахивает на утверждение.

Гермиона шумно сглатывает, пытаясь понять, что теперь с ней будет. На полу возится Дин, пытаясь встать, но заклинание спало еще не до конца.

‒ Что ж, этого и следовало ожидать от такой продажной твари, как ты. Тебя купили за мягкую постель и вкусную еду. Купили с потрохами. За комфортную жизнь ты расставила ноги перед человеком, которого всегда презирала. Хочешь посмотреть, как мы погибнем? Смотри! Наслаждайся! Нам не победить, но наша кровь будет на твоих руках. Живи с этим.

‒ Петрификус Тоталус! ‒ и Рон рушится на каменный пол подвала. Гермиона удивленно оборачивается. На узкой осыпающейся лестнице стоит Джинни, она только что опустила палочку. ‒ Нам не нужны упаднические настроения, мы будем обороняться! ‒ произносит она.

Ее глаза горят огнем решимости, наверно, именно так выглядели амазонки. Джинни Уизли будет защищать своих близких и свои идеалы до самого конца.

‒ Дин, возьми палочки и идем, у нас много дел, ‒ продолжает командовать она. ‒ А ты, ‒ даже не смотрит на Гермиону, но обращается к ней, ‒ можешь отправляться на все четыре стороны, больше, чем уже навредила, ты навредить не сможешь.

Джинни идет вверх по лестнице, прямая, с высоко поднятой головой, в ней есть что-то величественное сейчас. Дин Томас подчиняется ей и тоже покидает темницу. Рон лежит на полу каменной статуей все еще под воздействием заклинания.

Гермиону раздирают сомнения. Поверит ли ей Люциус? Придут ли Пожиратели Смерти? Вдруг они решат, что это ловушка? Да, конечно, это ловушка! Сопротивление знает и подготовится. Но раньше повстанцев спасали только внезапность и возможность скрыться в тайном убежище, теперь этого преимущества нет. Гермиона знает, как их мало, как они истощены. Им не победить. Это совершенно очевидно.

Сердце пронзает червячок сомнения. Правильно ли она поступила? Гермиона Грейнджер никогда бы такого не одобрила. Она бы сама возглавила сопротивление вместе с Роном и умерла за идеалы Дамблдора. Но Гермионы Грейнджер больше нет, она погибла в битве за Хогвартс. Есть Гермиона Малфой, и ее преданность не принадлежит Сопротивлению. Волан-де-Морт убьет ее за побег, как только найдет, но это неважно. В Магическую Британию снова придет мир!

Живот пронзает резкая, тянущая боль. Нет! Не сейчас!

Видимо, маленький Малфой понял, что его маму скоро убьют, поэтому оставаться внутри нее слишком опасно, лучше выбраться наружу и испытать судьбу. Как же не вовремя!

Гермиона от боли сползает по стене на собственный матрас, который все это время служил ей постелью. Ей не помогут. Теперь точно. Все будут слишком заняты, чтобы думать о ее родах. Они умрут. И она, и ее сын. Схватка заканчивается. Гермиона тяжело дышит, но чувствует неожиданный покой. Не так уж плохо уйти в небытие от всех этих вечных вопросов и терзаний. Только очень жалко сына! У него должен был быть шанс увидеть мир!

Рон шевелится. Заклинание постепенно спадает. Но на Гермиону он даже не оборачивается. Разминает затекшее тело и идет наверх, к своим. Она же остается на матрасе в подвале, бледная, с выступившей на лбу испариной, всеми забытая.

* * *

— Прошу внимания! — выкрикивает Джинни, и глаза сидящих в общем зале бывшего замка Рейделов обращаются к ней. Дин Томас останавливается у самой лестницы в подвал. Он старается не дать отчаянию затопить душу и все-таки хочет послушать, что скажет единственная девочка Уизли.

— Пожирателям Смерти известно, где мы скрываемся. Скоро они явятся сюда, чтобы уничтожить Сопротивление! Информация достоверная. — Ропот ужаса прокатывается по залу. Люди понимают, что пришел конец. — Сейчас не время спрашивать, кто в этом виноват. Мы должны подготовиться и дать достойный отпор врагу. Пусть нас немного, но все мы сильные волшебники, у каждого из нас храброе сердце, которое горит искренней верой в наши идеалы. Пусть с нами больше нет Гарри Поттера, но я верю, что его дух незримо присутствует здесь. Гарри гордился бы нами! Нашей отвагой и нашей верностью! Мы пойдем в бой с его именем и именем Альбуса Дамблдора на губах. Потому что мы верим в будущее Магической Британии. Свободное и счастливое будущее, где нет места пыткам и дискриминации по статусу крови. Мы будет сражаться за наш дом, который у нас отобрали! И я верю, что справедливость восторжествует! Она свершится сегодня нашими руками!

Эта короткая речь зажигает надежду во многих сердцах, в том числе в сердце Дина. В этот момент он снова видит ту Джинни, в которую влюбился в конце пятого курса. Да, инициатором разрыва была она, Томас еще питал к ней чувства, но он понял тогда, что Уизли суждено быть с Гарри Поттером, это ее судьба, и смирился. В замке Рейделов, после смерти Мальчика-Который-Все-Таки-Не-Выжил, Дин попытался возобновить ухаживания, но сначала Джинни слишком ушла в свою печаль, чтобы замечать подобное, а потом появился Дик Кребб, и их сближение стало очевидным. Теперь Кребб мертв. Но Дин не питает никаких иллюзий насчет собственных шансов. Однако сердце у него не каменное. Сейчас он искренне восхищается Джинни, валькирией, готовой заменить своего умершего парня и повести людей на битву со злом. За ней не страшно пойти и в огонь, и в воду.

— Вы верите мне?! — в запале восклицает Джинни. Ей отвечает стройный утвердительный гул. Дин тоже выкрикивает нечто одобрительное и осознает, что совсем рядом с ним общему хору вторит еще один голос. Рон Уизли вышел из темницы.

Когда это он успел передать сестре командование Сопротивлением? Похоже, это свершилось само собой, так естественно, словно все изначально понимали — так и будет. И никакого конфликта не ощущается. Рон полностью признает главенство Джинни, подчиняется ей, как будто даже рад избавиться от груза ответственности.

— Вы со мной?! — снова кричит Джинни.

— До конца! — вопят сопротивленцы. И все понимают, что конец большинства из них, если не всех, наступит уже очень скоро.

Дин тоже знает это, но сейчас ему все равно. Он готов последовать за девочкой с огненными волосами хоть в самое пекло ада!

* * *

Люциус Малфой стоит на вершине пологого холма и смотрит вниз, на долину. Прошлогодняя трава, сухая и желтая, не позволяет оценить красоту изумрудных ирландских холмов. Но ему и не до созерцания красоты. Он знает, что в долине — руины замка Рейделов, скрытые заклинаниями. Сейчас видно только пожухлую траву, но Люциус знает, что там гнездо сопротивленцев и там Гермиона. Он так безумно соскучился по ней, что уже не играет роли — сбежала она сама или была похищена, как утверждает. Если выдастся шанс ее обнять, это уже будет счастьем.

Вот только Повелитель настроен решительно. Он не верит в невиновность Гермионы и, конечно, убьет ее в наказание. Люциусу даже думать об этом больно. Нет! Он должен первым найти жену и спасти ее! Плевать, если для этого придется всю жизнь скитаться, спасаясь от Пожирателей Смерти. Главное, она будет жива и рядом.

И ведь есть еще ребенок. Гермиона беременна. Их сын мог уже родиться, но тогда его точно убили сопротивленцы. А мог и не родиться, но в таком случае появится со дня на день. Конечно, эти звери могли вытворить что угодно и прервать беременность Гермионы, но об этом не хочется думать. Люциус мечтает увидеть сына почти так же сильно, как жену. У Драко своя семья: жена и скоро появится маленький Скорпиус. До Люциуса им нет почти никакого дела. А ему так хочется покоя и уюта рядом с близкими людьми! И зачем только Гермиона сбежала и разрушила всю идиллию?

* * *

Лорд Волан-де-Морт парит над долиной. На западе от него плещутся холодные серые воды пролива, внизу желтая прошлогодняя трава и ряды Пожирателей Смерти, замершие в боевой готовности. Скоро, совсем скоро заклинания будут сняты, и Сопротивление захлебнется собственной кровью! Этим мерзким террористам давно пора погибнуть!

Вот только политические рассчеты Темного Лорда омрачают мысли о беременной девчонке-грязнокровке, которая тоже где-то там, в гнезде Сопротивления. Паршивая предательница, сумевшая пробраться в разодранную душу Волан-де-Морта и согреть ее. Почему именно она? Почему единственный светлый лучик среди трусов и лицемеров предал его? Неужели Том Реддл не заслуживает немного тепла? Ведь даже он оказался способен полюбить!

Да, Волан-де-Морт уже давно отвык лгать себе. Он любит эту девочку. Она его главная слабость. Вот только раньше он безжалостно уничтожал все свои слабости, чтобы они не стояли на его пути к величию. А тут не смог. Стал старым и сентиментальным! Решил сохранить девочку, чтобы она стала его отрадой на остаток дней. Ведь он, кажется, полностью приручил ее! И ошибся. Предательница! Даже она!

Эта ошибка и теперь, спустя два месяца, вызывает тупую боль в сердце Волан-де-Морта. Но личная боль у него всегда становится причиной злости. Сейчас же не просто злости — первобытной ярости! Он готов расстерзать Гермиону за то, что растревожила в нем то человеческое, что он пытался похоронить, а потом вонзила нож в самое сердце. Этого он никогда не сможет простить!

Лишь тоненькая струйка рассудка напоминает, что сама девочка говорит о похищении, а не побеге. Может ли это быть? Он выяснит, непременно выяснит! Для этого у него есть свои методы. И если она предала его, то лучше б ей погибнуть до встречи с ним!

* * *

Битва начинается резко. Вот только что тишина и покой, и через секунду воздух пронзают лучи заклинаний, крики и стоны людей. Пожиратели Смерти в черных плащах и масках, не разобрать, кто где. Сопротивленцы на виду. Они идут в бой с высоко поднятыми головами.

Дин Томас среди своих. Он старается краем глаза следить за огненной шевелюрой Джинни. Пожирателей Смерти слишком много, это ясно сразу. Тот-Кого-Нельзя-Называть собрал всю свою армию! Дин чувствует, что их поражение — это вопрос времени. Но как же хочется жить, как упоительно дышать и чувствовать солнечный свет кожей. Как радостно натыкаться глазом на быструю и точную Джинни, понимать, что она тоже жива и ведет их в бой.

Рядом падают друзья. Под зеленой стрелой рушится Джордж Уизли. Со стороны тут же доносится полный боли вопль его матери. Молли кидается к сыну, Артур стремится перехватить ее, но поздно. В нее тоже вонзается луч смертельного проклятия.

Они уходят. Сражаются до последнего, вырывая у судьбы каждое следующее мгновение в ожесточенной схватке с врагом. Еще минуту жизни, последнюю, самую жаркую и самую сладкую минуту! Но они уходят. Постепенно. По одному. Сминаются под натиском превосходящих сил противника. Там их встретят Дамблдор и Гарри, их друзья и члены семей. Там они будут дома.

Дин на мгновене поднимает глаза к голубому небу, словно на прощание. Там летят чайки. Может быть, это белые души погибших сегодня сопротивленцев ждут остальных, чтобы уйти вместе, уйти героями? Последние певцы старого магического мира, рассыпавшегося под безжалостной пятой Того-Кого-Нельзя-Называть!

О них не расскажут в школе. О них вообще скоро забудут. О них запретят помнить.

Новые поколения будут воспевать Темного Лорда и его армию. Будут верить в другие идеалы. Какое счастье не увидеть этого!

Дин отбивает проклятие. Еще немного, еще чуть-чуть. Он еще не надышался!

— Авада Кедавра! — словно в замедленной съемке он видит, как зеленый луч неизвестного Пожирателя Смерти летит в Джинни. Крик предупреждения срывается с его губ, но поздно, невозможно опередить заклинание. Валькирия с огненными волосами выгибается дугой и падает. Дину кажется, что он видит, как дух ее отделяется от тела и поднимается к облакам с блаженной улыбкой. Она идет к Гарри, которого единственного по-настоящему любила и который единственный был ее достоин.

Кажется, что солнце закатилось после смерти Джинни. Поражение предрешено. Дин опускает палочку. У него больше нет сил сражаться, словно все они были в погибшей Уизли. Сопротивление обречено, зачем продлевать агонию?

* * *

Гермиона тяжело дышит после очередной схватки. Когда же уже начнутся роды? Это невыносимо! Наверху идет битва, ее шум доносится даже в подземелья. Но Гермионе нет до этого никакого дела. Ее собственное положение слишком опасно, чтобы думать о ком-то еще.

— Так и знал, что ты струсишь сбежать! — это голос Рона. Его щеки раскраснелись, волосы спутались и слиплись от пота на висках. Глаза блестят, как у помешанного.

— Чего ты хочешь? — у Гермионы нет сил с ним пререкаться. Она просто хочет, чтобы закончились боли и чтобы Люциус забрал ее домой.

— Мы проиграли! Ты знала это с самого начала! Все знали! Но ты не достанешься им живой. Ты не имеешь права быть счастливой, после того как предала нас. Наша кровь на твоих руках! Ты вся в крови! Ты не видишь? Ты же в ней тонешь!

Рон хохочет. Его смех похож на металлический скрежет. Гермиона больше не боится. Слишком долго боялась. Убьет? Она и так погибнет. Лучше рано, чем поздно. Зачем продлевать мучения?

— Убивай, если так хочешь? Что разглагольствуешь? — голос Гермионы сочится презрением к тому ничтожеству, в которое превратился Рон.

— И убью! Авада… — но палочка дрожит в его руке, губы не слушаются. Он не сможет ее убить. Это совершенно очевидно. По веснушчатым щекам Рона текут злые слезы безумца. Гермионе становится его жаль. Вот только он не примет утешения, да и нечем утешать.

— Остолбеней! — возникает стойкое ощущение дежавю. Снова Рон хотел убить ее, и снова его прервал заклинанием человек с лестницы. Только на этот раз не Джинни, а Пожиратель Смерти. Из-за черного балахона и маски Гермиона не может понять, кто это, но не Люциус, судя по фигуре. — Обоих вас отправлю к Повелителю! — и по голосу она узнает Руквуда.

— Август, я почти рожаю! — сообщает ему совершенно спокойно, как о чем-то обыденном. Выражение лица скрыто маской, но колеблется он лишь секунду.

— Скажешь об этом Темному Лорду.

* * *

Волан-де-Морт стоит на холме. Внизу, в долине, горят подожженные его людьми руины замка Рейделов. От этого гнезда неповиновения не должно остаться даже воспоминания. Он сотрет с лица земли все, что хоть как-то связано с Сопротивлением.

Рядом материализуются Руквуд с Роном Уизли и Гермионой. Волан-де-Морт весь собирается, напряженный как струна. Сейчас ему предстоит одно из самых важных сражений в его жизни, битва с самим собой, с непрошенной, неожиданной любовью.

— Мой Лорд! — Руквуд кланяется.

Уизли под заклинанием. Девчонка дрожит. Она что-то видит в его глазах, и это не дает ей надежды. Пусть дрожит. Пусть боится!

— Иди, Август. Я не забуду, что это ты их доставил, — холодно бросает Волан-де-Морт. Руквуд ему неинтересен. Он лишний здесь.

Пожиратель Смерти кланяется еще раз и трансгрессирует прочь.

— Мой Лорд! Я вас не предавала, меня похитили! — лепечет Гермиона. Он даже не слышит ее. В ушах шумит из-за внутренних терзаний.

Волан-де-Морт медленно достает узловатую Бузинную палочку. Ему некуда спешить. Он должен насладиться моментом и вернуть власть над самим собой.

— Легилименс!

Он легко, словно бумажный, проламывает барьер ее окклюменции. Наивная! Ей не защититься от него, если он сам хочет прорваться. Темный Лорд окунается в воспоминания. Целый поток, каскад картин, лиц, чувств. Впечатлительная девочка, наивная и чистая. Идеалистка до мозга костей. В ней есть все, чего никогда не было в Волан-де-Морте и что так ценил Дамблдор. Странно, что он не отметил ее, хотя разглядел Поттера. Старый глупец! От этой крошки он получил бы намного больше!

Темный Лорд смотрит все. Он хочет впитать в себя саму сущность Гермионы, понять ее, прежде чем уничтожить. Детские, платонические чувства к Рону, а потом настоящая, взрослая любовь к Люциусу. Это больно. Волан-де-Морт достаточно выдрессировал себя, чтобы сохранить самообладание, и все равно больно. Его единственная слабость! Она никогда не любила его. Только уважение, благодарность и жалость. Самое унизительное, что может быть, это жалость. Тем более от слабой, глупой девчонки!

И одновременно Волан-де-Морт понимает, что ей есть за что его жалеть. У нее впереди вся жизнь, и к старости она превзойдет по знаниям своего учителя, у нее любящий муж и скоро будет сын, много детей впереди. У нее есть возможность стать счастливой. А у него ее уже нет.

И это унизительно! И Волан-де-Морт терзает разум Гермионы. Она кричит от жуткой боли в голове. И крик ее упоителен. Кричи! Волан-де-Морт чувствует удовольствие, потому что только так может властвовать над ней. Только так он сильнее. Только так он снова может почувствовать себя властелином, и ее в том числе. Жаждал любить, а вместо этого причиняет боль, потому что ничем другим не способен вызвать столь сильных чувств.

Ему легко ее убить. Вот только Волан-де-Морт уже понимает, что не сможет. Она ничем перед ним не провинилась. Она должна вот-вот родить ему наследника. Сколько еще она сумеет сделать на своем веку? И ее будут любить так, как никогда не любили его!

«Я должен был быть таким, как ты! Мог стать таким, как ты! И я достиг бы всего и намного большего! Но я не стал, не смог, и потому ты имеешь право меня жалеть!» — эта мысль отравляет сознание. Волан-де-Морт с еще пущей силой впивается в ее мозг. Крик обрывается. Гермиона теряет сознание.

Темный Лорд прекращает пытку. Он знает всю подноготную девочки перед ним. И любит ее. И с этим ничего нельзя сделать. Его единственная слабость. То, каким мог бы стать он сам, если бы не натворил ошибок.

«Ты могла бы стать моим искуплением, но не пожелала. Значит, я это заслужил. И мне одному тащить дальше всю тьму в моей изодранной душе», — с этой мыслью Волан-де-Морт замечает, что по его лицу катятся слезы. Он стирает их, и, к счастью, никто этого не видит.

Люциус опускает палочку. Перед ним горят руины замка Рейделов. Пожиратели смерти не потеряли ни одного человека. Сопротивленцы мертвы. Малфой не видел только Рона Уизли, самого главного среди террористов, но не сомневается в его смерти. И Гермионы здесь нет. Люциусу хочется надеяться, что она сбежала, а не была уничтожена самими сопротивленцами за патронус ему. Сердце щемит в недобром предчувствии.

— Малфой! — он оборачивается на голос Руквуда. Снимает маску и смотрит выжидательно.

— Если тебе интересно, то я нашел твою жену и не дал мальчишке Уизли убить ее. Обоих доставил к Повелителю!

Малфой весь сжимается. В груди что-то болезненно обрывается и ухает вниз, на неизмеримую глубину. Он потерял ее, если она сейчас у Темного Лорда! Почему судьба так строга к нему?

— Спасибо за информацию, — кивает Люциус и к своей чести может сказать, что голос не дрожит.

— Да не за что. Думаю, что он уже убил ее, — жестоко добавляет Руквуд.

— Вероятно, — выдавливает Малфой. Он весь каменеет, словно покрывается коркой льда. Больше нет сил. Хочется шагнуть в магический костер и погибнуть вместе с Сопротивлением, забравшим у него жену. Гермиона была его всего чуть больше полугода, но стала слишком нужной, чтобы легко перенести потерю.

Люциус идет в ту сторону, где последний раз видел Темного Лорда, наблюдающего за сваткой. Может, хоть тело осталось, будет что похоронить в фамильном склепе. На это его должно хватить, а что будет дальше, даже думать не хочется.

Люциус видит Волан-де-Морта и останавливается. Что ему сказать? Да, Гермиона предала их. А может быть, и нет. Какая теперь разница?

Темный Лорд оборачивается, видимо, почувствовав чужое присутствие. Взгляды встречаются. Серый и красный. В тот момент они понимают друг друга, два мужчины, влюбленных в одну женщину.

— Гермиона рожает. Я отправил ее в твое имение и вызвал туда целителей из Мунго. Она много перенесла, но моя защита помогает ребенку.

— Спасибо, милорд!

Тяжелая каменная плита с грохотом рушится с души Малфоя. Есть надежда! Надежда увидеть и жену, и сына.

— Она не предавала нас. Она виновата лишь в скуке и глупости, — продолжает Волан-де-Морт.

— Я рад это слышать.

* * *

Уже почти утро, когда Люциус входит в небольшую комнату с окнами на юг, подготовленную в качесте детской новому Малфою. Сюда только что принесли его сына. В богато украшенной резьбой люльке лежит туго спеленатый сверток с маленьким красным сморщенным личиком. Малыш спит, сладко причмокивая.

Люциус не решается взять его на руки. Слишком крошечный. Кажется, только вчера Драко был таким же, а теперь у него самого скоро родится сын. Как быстро летит время. Но чувствовать себя старым вовсе не хочется.

Малфой с тревогой вспоминает, как несколько часов назад один из целителей вышел от Гермионы и спросил, кого спасать. Роды тяжелые, и мать, и ребенок слишком много пережили. Все поворачивалось к худшему. Люциус почти не колебался, готовый ответить. Но тут, словно из-под земли, вырос Темный Лорд. «Должны выжить оба! Иначе всех вас отправлю следом!» — прошипел он, и в реальности этой угрозы сомнений не осталось. Целитель вздрогнул и убежал, понимая, что спорить бесполезно. Люциус благодарен Повелителю за своевременное появление и искренне надеется, что ни Гермиона, ни их ребенок никогда не узнают, какой выбор он готов был сделать.

«Как ты назовешь сына?» — спросил его Волан-де-Морт прежде, чем уйти. «Я не знаю, — Люциус действительно об этом не думал. — Спрошу Гермиону». «Если она согласится, назовите его Октавианом, в честь первого римского императора, как будущего первого императора магической Британии». И Повелитель ушел, оставив Люциуса думать над предложением.

Малыш хмурится во сне, чуть пожевывая губки.

— Тише! Папа тебя защитит, — еле слышным шепотом откликается на это движение Малфой. И таинственным образом лобик крохи разглаживается. Он чувствует, что отец рядом. А Люциус знает, что сделает все возможное, чтобы сын вырос счастливым и желательно полюбил отца больше, чем его старший брат.

К бесконечной нежности по отношению к мальчику примешивается горечь. Гермиона без сознания и неизвестно, когда придет в себя. Может быть, вообще не очнется. Целители остались живы, потому что миссис Малфой не погибла при родах. Но ее состояние все еще вызывает опасения.

Люциус выходит от сына, тихо прикрыв дверь. Он знает, что старая эльфийка Дорри, вынянчившая уже два поколения Малфоев, начеку и позаботится о ребенке лучше кого бы то ни было другого. Комната, в которой уложили Гермиону, в другом крыле, чтобы шум, производимый новорожденным, ее не тревожил.

В спальне темно. Плотные шторы задернуты, чтобы даже лунный свет не беспокоил больную. Тело на кровати кажется маленьким и хрупким. Без большого живота Гермиона смотрится непривычно.

Люциус опускается в деревянное кресло у постели. Он вглядывается в сильно похудевшее лицо жены, ищет следы улучшения. Почему она должна страдать? Малфою так хочется обнять и поцеловать ее, но он боится навредить и просто смотрит, а потом начинает говорить. Шепотом он зовет Гермиону, уверяет ее в своей любви, рассказывает об их сыне. Вдруг она услышит?

* * *

Гермиона в пустоте. Здесь нет ни света, ни звука. Даже времени нет. А пространство относительно. Она хочет пошевелиться, но тело тоже отсутствует, хочет закричать, но не произносит ни звука. Неужели это и есть смерть? Совсем не хочется умирать! Ее сын не должен расти без матери, он ведь родился, она точно знает. И Люциус. Надо попросить у него прощения! Это слишком важно. Не может она умереть, не обняв мужа! Это будет несправедливо.

Гермиону охватывает растерянность. Она не знает, что делать? Куда двигаться? Можно ли выбраться из этой пустоты? Но это необходимо, а значит, самая умная ученица Хогвартса за последние сто лет придумает способ.

Неизвестно, сколько проходит времени, прежде чем в пустоте появляется тяжесть. Гермиону тянет вниз, словно у нее снова есть тело и оно весит несколько тон. Пошевелиться не удается. Издать звук — тоже.

Именно в этот момент раздается голос. Не ее. Но знакомый, родной. Люциус! Надо двигаться к Люциусу, надо найти силы. А усилия необходимы титанические. Словно пытаешься сдвинуть с места огромную гору голыми руками. Но ради этого голоса Гермиона готова совершить и более невероятные вещи. Она должна обнять Люциуса и попросить у него прощения за то, что ушла и позволила себя похитить. А потом можно и умереть. Уже не страшно будет.

Голос то появляется, то исчезает. Без времени невозможно определить длину промежутков, но это и неважно. Главное, дело движется. Настолько медленно, что почти незаметно, но движется. Гермиона идет на голос мужа, и с каждой попыткой все легче и легче. Даже пустота отступает перед упорством.

Когда, наконец, удается открыть глаза, стоит раннее утро. Сквозь задернутые шторы просачивается совсем немного сероватого света, какой бывает только в пасмурный день перед рассветом. Гермиона не узнает спальни, хотя и не сомневается, что она в поместье Малфоев, дома.

На кушетке в ногах кровати в полулежачем положении застыл Люциус. Он спит, его длинные светлые волосы выглядят нечесанными. Щеки небриты. Интересно, как давно он тут?

Гермиона чувствует на себе взгляд и ведет глазами в сторону. В деревянном кресле рядом с ее постелью сидит Волан-де-Морт. Его красные как старое вино глаза направлены прямо на нее.

— Мой Лорд! язык еще плохо слушается. Во рту сухо, как в Сахаре.

— Я рад, что ты очнулась, — отвечает он, и его тонкие губы трогает легкая улыбка.

— Долго я..? — договорить тяжело, но вопрос и так понятен.

— Двое суток. Я подпитывал тебя энергией.

— Спасибо.

Они смотрят друг на друга некоторое время. Кажется, все понятно без слов. Он никогда не попросит прощения за незаслуженную пытку, а она никогда не скажет ему «прощаю», но это написано на их лицах, плещется в их глазах. Словно несорвавшиеся слова танцуют танго на губах, заметные и понятные, но не прозвучавшие.

— Теперь у тебя есть сын, — ломает тишину Темный Лорд.

— Вы его защитили.

— Ты не передумала отдавать его мне в наследники и ученики?

— Нет, — она мгновение собирается с силами. — Вы же не заберете его у меня? — слишком длинная фраза забирает много сил.

— Нет, вы его родители, растите его, а я буду добрым дедушкой и наставником. Когда придет время, ты позволишь ему идти своей дорогой, заменить меня. Но до этого еще далеко. Впереди много лет, когда твой сын будет кататься на метле над лужайкой, а в дождливые дни читать с тобой книжки.

— Спасибо, мой Лорд.

Он снова просто смотрит на нее. Так много хочет сказать, а может так мало. Она видит это и не прерывает тишину. Гермиона знает, что он пытал ее за боль и страх, которые испытал из-за ее пропажи, что сейчас в его сердце свернулась в клубок тихая печаль, ведь два дня назад родился не общий их сын. Ей хочется его утешить, но она не может, да он и не позволит.

Был ли шанс для такой истории? Их истории. Оба понимают, что нет. И от этого немного грустно. Только ее грусть светла, потому что в двух шагах спит любимый муж, а в соседнем крыле — их сын. А его печаль отравлена завистью к ее молодости.

— Я желаю вам счастья! — произносит Волан-де-Морт и растворяется. Только члены семьи Малфоев могут трансгрессировать в поместье, но для Темного Лорда нет преград.

Именно в этот момент шевелится Люциус. Гермиона смотрит на него, впитывает каждую черточку. Плевать, что сейчас он выглядит неопрятно. Главное, что он здесь, жив и здоров. И, похоже, не особенно сердит на нее, раз не отходит от ее постели.

— Доброе утро! — проталкивает слова сквозь пересохшее горло Гермиона.

— Ты очнулась! — сон с Люциуса как рукой снимает. Он кидается к ней, но останавливается, боясь сделать больно. На лице его настоящее счастье, от которого сердце тает.

— Поцелуй меня, я безумно соскучилась! — просит Гермиона. Шевелиться еще трудновато, но ради такого долгожданного события она постарается.

И Люциус целует ее, жадно и осторожно одновременно. У них еще будет время насладиться друг другом, когда она поправится. Впереди куча лет!

— Родная моя! Боже, какое счастье, что этот кошмар позади! — Малфой садится на кровать рядом с ней, игнорируя кресло, и сжимает ее тонкую ладонь.

— Прости меня, — Гермиона знает, что должна это сказать. — За глупость.

— Теперь все будет хорошо, — Люциус поводит плечами. Он не хочет вспоминать пережитое. Потом они обсудят случившееся, расскажут друг другу, что пережили. Но не сейчас. Еще слишком рано, души покрыты незажившими рубцами.

— Как наш сын?

— С ним все в порядке. Дорри за ним присматривает. Он чудесный! — Люциус широко улыбается мыслям о мальчике.

— Жду не дождусь, когда смогу взять его на руки.

— Набирайся сил, потом все наверстаешь.

Им больше не нужно слов. Глаза расскажут красноречивее. Много страданий позади, и теперь они вместе, готовые противостоять всему миру ради своего счастья.

Кризис миновал, и Гермиона быстро идет на поправку. Целители св. Мунго даже озадачены такой способностью организма к восстановлению. Без Темного Лорда, который, кстати, больше не появлялся, конечно, не обошлось, но об этом ни к чему всем рассказывать.

Уже вечером первого дня, после того как Гермиона очнулась, в спальню к ней заходит Драко Малфой. Вот кого она не ожидала увидеть, так это школьного врага и пасынка по совместительству.

— Привет, Грейнджер, — голос звучит натянуто: он тоже чувствует себя неуютно рядом с ней.

— Привет, но я больше не Грейнджер, — она инстинктивно натягивает одеяло повыше, чтобы хоть за этой тонкой преградой спрятаться от Драко.

— Грейнджер — это состояние души, — глубокомысленно изрекает он с видом непризнанного философа.

— Из него я давно выросла, у тебя устаревшая информация, — парирует Гермиона, гадая о цели визита.

— Верно, — Малфой неожиданно серьезнеет, даже мрачнеет. — Ты больше не Грейнджер. Я знаю, что это ты раскрыла логово Сопротивления. Честно, никогда не верил, что ты переметнулась к Повелителю. Не ожидал такого от подружки Поттера.

Гермиона дергается. Рассуждения о морали ее поступков ей по-прежнему неприятны.

— Если ты пришел разглагольствовать об особенностях моей преданности, то уволь. Я имею право прогнать тебя на правах больной и хозяйки дома.

Теперь передергивает Малфоя. Вряд ли он когда-нибудь привыкнет, что в его доме хозяйничает Грейнджер, причем на совершенно законных основаниях.

— На самом деле я пришел заключить мировую. Мы, как это ни странно, одна семья, живем в одном доме, наши дети будут играть вместе. Может, у нас получится поладить?

Гермиона с удивлением слышит в голосе Драко надежду. С каких пор его волнуют подобные вопросы?

— Возможно, и получится. Если ты не будешь пытаться меня задеть.

— Я постараюсь, — Драко усмехается и протягивает руку. Гермиона ее пожимает, остро ощущая неправдоподобие происходящего. Что-то в мире перевернулось, если она предает Уизли и обменивается рукопожатием с Малфоем.

Спустя примерно час после ухода Драко, когда Гермиона постепенно погружается в сон, в спальне раздается вежливое покашливание. На картину с морским пейзажем где-то в Скандинавии заглядывает Адаминна Малфой, как всегда величественная и властная.

— С возвращением домой, миссис Малфой, — обращается она к Гермионе, ничуть не смущенная тем, что почти ее разбудила.

— Спасибо, — Гермиона садится на постели. Все-таки приятно видеть свекровь, при всех ее аристократических замашках.

— Твой сын — просто прелесть! Давно этот дом не слышал детских голосов, теперь у нас будет целых два младенца. Дорри собьется с ног!

— Вы осуждаете меня, что я ушла в Косой переулок одна? — спрашивает Гермиона, боясь услышать ответ.

— Разумеется! Ты совершила огромную глупость и обрекла на страдания моего сына. Но ты достаточно поплатилась, можно больше к этому не возращаться.

Гермиона кивает. На лучшее и рассчитывать было нельзя.

— Как вы с Люциусом назовете сына? — снова подает голос Адаминна.

Гермиона вспоминает переданную ей мужем идею назвать ребенка в честь римского императора. Она еще колеблется, хотя с Волан-де-Мортом все-таки лучше не спорить.

— Наверное, Октавиан, как предлагает Повелитель.

— Хорошее имя для Малфоя, — одобряет Адаминна.

— Это вы прислали Драко? — осеняет вдруг Гермиону.

— Он сам согласился, что пора прекратить вашу глупую вражду. Вы оба достаточно выросли со школы, и теперь на одной стороне, к тому же родственники. И это улучшит атмосферу в доме. Ведь здесь маленький Октавиан и скоро будет маленький Скорпиус. Не сомневаюсь, что они подружатся.

— Должно пройти больше времени, чтобы ко мне привыкли.

— Это только ты так думаешь, — усмехается Адаминна. — Люди слишком заняты собственными проблемами, чтобы интересоваться другими. Ты — уже не новость, а потому неинтересна.

Она уходит, а Гермиона надеется на правоту этих слов. Теперь это ее мир и вовсе не хочется быть в нем всю жизнь «белой вороной».

* * *

— Мама, мама! — худенькая девочка лет пяти с ярко-рыжими вьющимися волосами, карими глазами и россыпью веснушек на щеках бежит к Гермионе по запущенному саду «Норы». — Хьюго укусил садовый гном!

Гермиона не понимает. Мама? У нее нет дочери, только сын. И кто такой Хьюго? Она хлопает глазами, пока растрепавшаяся от бега крошка тычет ей пальцем туда, где случилось «несчастье».

На дорожке появляется Рон. Он выглядит упитанным и вполне довольным жизнью, а клетчатая рубашка с закатанными до локтя рукавами очень ему идет. На руках у Рона сидит пухлый карапуз лет трех, тоже рыжий и в веснушках. Он держит левую руку подальше от себя и Рона, потому что на безымянном пальце набухает солидная капля крови.

— Я же говорила! — авторитетно заявляет девочка.

— Гермиона, Хьюго опять сцепился с гномами, просто никакого сладу с ним нет, — Рон широко улыбается, подходя, а Гермиона застывает, словно ледяное изваяние. Уизли — маньяк-террорист! — Ты же знаешь, мне никогда не давалась медицинская магия. Спаси наш пальчик!

— Мам! — выдает карапуз. Гермиона достает палочку и залечивает ранку. Вся рыжеволосая троица широко улыбается.

— Мам! — снова зовет мальчик и тянет к ней руки. Рон отдает ей ребенка. На Гермиону с веснушчатого лица, так похожего на ее собственное, несмотря на детскую пухлость, выжидательно смотрят глаза Рона Уизли.

Она вскрикивает и просыпается. Конечно, в спальне малфоевского поместья, где же еще ей быть! Вот только сердце колотится как сумасшедшее. Она только что видела семью, которую создала бы с Роном Уизли, если бы они победили в битве за Хогвартс. Это будущее больше невозможно, но оно вторгается в ее сны. И кажется таким реальным! Чуть ли не более достоверным, чем то, что с ней случилось!

Гермиона понимает, что не может лежать. Ей нужно увидеть сына, живого, настоящего, не рыжего и не веснушчатого. У нее нет и не может быть будущего с Роном, у нее есть ее Октавиан и Люциус.

Пошатываясь от слабости, держась одной рукой за стену, Гермиона бредет по коридору к комнате, где они еще до ее похищения приготовили детскую. Хорошо хоть лестницы преодолевать не нужно.

В отделанной в зеленых тонах спальне мерцает свет ночника. Старая Дорри прикорнула в углу. Октавиан тихо посапывает в своей колыбельке. Гермиона замирает, опираясь на бортик кроватки.

Это настоящее чудо! Даже в совсем еще крошечном младенце она видит что-то от себя, а что-то от Люциуса. Их сын похож на обоих сразу.

Сон о рыжеволосых детях развеивается как туман под лучами солнца. Нет, конечно, это не может и никогда не могло быть реальностью! Самое настоящее на свете — это ее светленький мальчик и любимый муж. Вот ее жизнь, ее настоящее место, и она с самого начала шла именно к нему, просто извилистым путем.

Гермиона опускается прямо на пол у кроватки и сидит, наблюдая за спящим Октавианом. Она знает, что Дорри проснулась сразу, как только в комнате появился третий, и внимательно наблюдает. Нянька не может запретить матери быть в детской, но ее недовольство нарушением режима буквально сочится изо всех пор.

Времени проходит много. Начинает брезжить рассвет. Октавиан просыпается и тут же начинает кукситься.

— Его надо покормить, — подает голос Гермиона. Пусть аристократы делают, что хотят, но она будет сама заниматься своим сыном. Никакая эльфийская нянька, пусть даже самая лучшая, не заменит ребенку матери.

Малыш хнычет сильнее, оказавшись на незнакомых руках. Гермиона боится навредить ему, ведь у нее не было ни младшего брата, ни младшей сестры, поэтому она с трудом представляет, как обращаться с новорожденными. Но Дорри рядом, она страхует ее и подсказывает. Вместе они перепеленывают Октавиана, а потом устраивают Гермиону в большом, удобном кресле кормить его.

И именно в это минуту в детскую врывается всклокоченный Люциус с вытаращенными глазами.

— Ты с ума сошла?! — накидывается он на супругу. — Я заглянул проведать, а тебя нет! Слабая, ходить нельзя, и опять пропала! Я уж перепугался, что тебя снова похитили! А ты сидишь тут и не думаешь, что тебе еще рано вставать и что своим отсутствием на положенном месте переполошила весь дом!

Октавиан начинает плакать, он не привычен к громким звукам, издаваемым не им самим. Это немного отрезвляет Люциуса.

— Дорри, забери ребенка. Я немедленно трансгрессирую миссис Малфой в ее постель.

— Нет, — одергивает его Гермиона. — Я собиралась покормить сына, и я его покормлю. А потом обещаю вернуться в кровать. И нечего поднимать такой переполох, Сопротивление уничтожено, меня некому похищать.

Люциус сразу сдувается. Он и сам понимает, что развел панику на пустом месте, но уж слишком перепугался. Еще очень свежи воспоминания о том времени, что она была в плену, и Малфой понятия не имел, суждено ли им увидеться снова. Гермиона видит это по выражению лица и смягчается.

— Прости меня, я не должна была просто так исчезать. Но мне приснился дурной сон, и очень захотелось увидеть Октавиана. Я ведь и не видела его до сих пор! Это неправильно.

— Ты должна сначала поправиться, — уже мягче замечает Люциус.

— Мне лучше, правда, я достаточно хорошо себя чувствую. И… хочу в нашу постель, в нашу комнату, она роднее, — Гермиона смущена, ей кажется, что она навязывается мужу, который может быть еще не готов к возобновлению близости с ней.

Но Малфой расплывается в широкой улыбке.

— Я устроил тебя в отдельной спальне, чтобы не тревожить, так у тебя больше простора. Но если хочешь, сию минуту вернешься в нашу спальню. Я уже соскучился по твоему запаху от подушек.

И это самое милое, что когда-либо слышала Гермиона, самое интимное, даже сильнее, чем признание в любви. Она хочет броситься на Люциуса сейчас же, наплевав на слабость, но ее левую грудь мерно сосет Октавиан.

В гулкой старой церкви пахнет ладаном. Солнечные лучи, пробирающиеся пучками сквозь неровные витражные стекла, высвечивают целые ансамбли пылинок, танцующих под сводами. От потемневшего камня пахнет вековой историей. Все это создает атмосферу торжественности и таинственности, которая действует даже на волшебников. А их не так-то просто удивить.

Гермиона стоит у мраморной купели. Рядом с ней замер Люциус. Сакральность места влияет на него сильнее, чем можно было бы предположить. Маги в большинстве своем не склонны к религиозности, но если уж берутся исполнять ритуал, то относятся к нему со всей серьезностью.

Лысый священник у алтаря читает положенные молитвы над купелью. Народу в церкви мало. Раньше Малфои приглашали на крестины множество людей, но Волан-де-Морт настоял на закрытости церемонии. Гермиона догадывается, что Темный Лорд что-то задумал, но у нее не было возможности спросить его об этом. Они так и не виделись с тех пор, как она пришла в себя.

Сейчас Повелитель стоит у купели рядом со священником. На руках он держит крошку Октавиана в кружевной крестильной рубашке. Кто бы мог подумать, что он может так сосредоточенно произносить христианские обеты, положенные крестному отцу?

Англиканство разрешает иметь несколько крестных отцов и матерей для ребенка, но волшебники обычно ограничивают этот круг. Крестный-маг должен не только учить младенца религии, что всегда предполагается, но почти никогда не исполняется, но и защищать его. Испокон веков принято в процессе крещения накладывать защитные чары на младенца. Именно поэтому, несмотря на достаточно невнимательное отношение к религии среди волшебников, обряд Крещения соблюдается на протяжении веков.

Гермиона не слушает обеты, которые произносит Волан-де-Морт. Она думает о том, что ни одного ребенка Магической Британии не защищали так старательно, как ее сына. Конечно, за него не отдали жизнь, как за Гарри Поттера, но сама Гермиона за этот месяц изучила много заклинаний, завязанных на защите крови, и наложила их на Октавиана. А теперь он получает гарантию безопасности благодаря чарам самого Темного Лорда! Магия Волан-де-Морта спасла его еще в утробе матери, теперь же будет охранять всю жизнь.

Все понимают, что Октавиану выдастся непростая судьба иметь дело с наследием великого, но жестокого крестного. Повелитель фактически разрушил Магическую Британию и построил ее заново, но все его реформы должны укрепиться в глазах английских волшебников, прежде чем станут привычными. Сейчас чародеи переживают переходный период от одной системы к другой. Но сглаживать острые углы этой системы, дорабатывать ее, обновлять придется уже Октавиану, как наследнику Темного Лорда. Может, и к лучшему, что малыш не видел ужасов войны, не видел старого мира, он не столкнется с той моральной дилеммой, с которой столкнулось старшее поколение: а стоило ли оно того?

Священник изображает на лбу Октавиана крест, после чего берет его на руки и устраивает на краю купели.

Гермиона не отрывает глаз от мальчика. Ее сын! Она до сих пор не может привыкнуть к тому, что он не внутри нее, а его уже крестят, его держат чужие руки! Октавиан хнычет, когда ему на голову льют освященную воду. Таинство почти завершилось.

Гермиона отмечает, что Драко Малфой тоже не сводит глаз с младшего брата. Совсем скоро он принесет сюда крестить собственного сына. Астория родит со дня на день. Она даже не появилась в церкви сегодня.

Волан-де-Морт снова берет ребенка. Левой рукой он прижимает к себе Октавиана, а правой достает из рукава мантии Бузинную палочку. Гермиона замирает в ожидании. Она никогда не отличалась религиозностью, поэтому христианский обряд Крещения ее мало волнует, но защитные заклинания, накладываемые Темным Лордом на ее сына, успокаивают.

После того как Рон Уизли появился из ниоткуда посреди Косого переулка и похитил ее, Гермиона стала мнительной. Она не уверена, что все сопротивленцы пойманы. Вдруг кто-то на свободе и угрожает ее мальчику? И никакие аргументы Люциуса на нее не действуют.

И вот теперь, когда Волан-де-Морт произносит древние магические формулы и сама Гермиона ощущает сильную волшебную ауру этого завершающего Крещение ритуала, она немного успокаивается.

* * *

— Госпожа, Темный Лорд просит вас выйти к нему в холл, — кланяется Диди.

Гермиона поспешно поднимается и выходит из-за стола. В столовой Малфоевского поместья собралось несколько десятков гостей, чтобы отпраздновать Крещение Октавиана Томаса (в честь Волан-де-Морта) Малфоя. Люциус во главе стола ведет оживленную беседу с Руквудом. Настоящее застолье хороших друзей по поводу радостного события.

Волан-де-Морт участвовать в праздновании отказался. Странно, что теперь он появился и требует Гермиону.

— Скажи хозяину Люциусу, что я пошла к Повелителю, — просит она Диди и выходит из столовой никем, кроме мужа, не замеченная.

Волан-де-Морт ждет ее, прислонившись к перилам лестницы. К удивлению Гермионы, рядом с ним стоит Дорри с плотно завернутым в одеяльце Октавианом на руках.

— Мой Лорд, — положенный поклон.

Повелитель молча протягивает ей руку. Гермиона послушно касается ладони, и они тут же трансгрессируют.

Вокруг темно и холодно. Пахнет сыростью и плесенью. Откуда-то сверху капает вода.

— Люмос, — огонек загорается на кончике палочки Волан-де-Морта. Гермиона следует его примеру, оглядываясь. Они глубоко в подземельях.

— Зачем мы здесь? — осмеливается спросить она. Озябшее тело покрывается гусиной кожей.

— Я собираюсь совершить еще один ритуал, очень темный. Давно его не проводил. Идем.

Темный Лорд ведет Гермиону к сырой и скользкой от слизи стене. Он тихо нашептывает заклинание-ключ, постукивая волшебной палочкой в разных местах стены, и проход открывается. Похожая магия защищает вход в Косой переулок. Вслед за Повелителем миссис Малфой шагает в низкий сводчатый каменный мешок. При свете волшебных палочек на полу можно разглядеть скорчившуюся фигуру.

Нужно приложить немало усилий, чтобы узнать в этом до безобразия отощавшем, грязном, бледном, щурящемся от сияния «Люмоса» оборванце Рона Уизли. Гермиона тихо охает. Ей неприятно его видеть, более того, неприятно видеть таким. Да, Рон сошел с ума, превратился в одержимого террориста, но ведь и своих теперешних друзей Гермиона раньше считала такими же. К чему лишняя жестокость? Почему просто не убить противника?

— Я убил бы его, — отвечает на невысказанный вопрос Волан-де-Морт. — Но я ждал сегодняшнего дня. Смерть Рона Уизли не будет напрасной, он погибнет, осознавая, что своей гибелью делает сильнее меня и твоего сына.

И тут Гермиона отчетливо осознает, словно яркая вспышка проносится в голове и освещает все планы Повелителя, что он намерен делать. 2 мая 1999 года Темный Лорд повторит событие, произошедшее в ночь на 31 октября 1981, но теперь он сделает это сознательно, все предусмотрев. Конечно, Волан-де-Морт больше не собирается развоплощаться. Но у него снова будет крестраж-человек, и им станет Октавиан Малфой.

Гермиона сама не знает, какое чувство в ее душе сильнее: страх или гордость. С одной стороны, она помнит, как мучился Гарри от того, что в нем жила часть души Повелителя. Но с другой стороны, к Поттеру этот осколок был враждебен, и Гарри пытался бороться с ним. Октавиана Волан-де-Морт будет защищать, он научит ребенка пользоваться их связью. Это будет во благо.

— Ну что, Гермиона, ты довольна? — раздается с пола каркающий голос Рона Уизли. — Мне-то уже все равно, я умру. Но тебе жить дальше среди них, с осознанием того, что ты обрекла на рабство собственного ребенка. Он ведь его уничтожит, поработит его сознание. Волан-де-Морт понимает только силу и подчинение, он будет пользоваться твоим сыном как пешкой, в своих целях.

Гермиона вздрагивает. Конечно, нет! Рон лжет, настраивает ее против Повелителя. Она слишком далеко зашла, чтобы передумать сейчас.

— Он умрет и возродится в твоем сыне, а потом в ком-то еще, и так будет править вечно. Вот на что ты обрекла Британию. Живи с этим, — Уизли смеется, а Гермионе хочется завопить и проснуться от кошмара, потому что голову разрывает от мыслей и чувств.

— Он сумасшедший, — бросает Волан-де-Морт. Но не предлагает отказаться от плана. Ритуал он уже совершил, все готово.

Гермиона стоит и смотрит то на Рона, то на Волан-де-Морта. В памяти всплывает сон почти месячной давности, когда она видела себя в саду «Норы» женой и матерью Уизли. Два будущих, два пути. Глупо считать, что Гермионе не оставили выбора, он всегда есть, и она его сделала. Можно ли было что-то изменить иным решением? Может да, а может и нет, теперь это уже неважно.

— Нет, он не сумасшедший, — чеканит Гермиона. — Сейчас он прав. Зачем лгать? Я все равно не смогу вам противостоять.

Волан-де-Морт бросает быстрый взгляд на миссис Малфой. Она не сомневается, что он все видит и понимает. Сейчас ее душа горит на огромном костре, только спасаться от него Гермиона не намерена. За предательство мстят предательством, и пусть не тот же самый человек, лучше от этого не становится. Она предала своих старых друзей, пошла за Повелителем, как за Оракулом, а теперь он предал ее, заставил принести в жертву собственного сына. И ведь упрекнуть его не в чем, Гермиона сама на все согласилась.

— А ты хочешь мне противостоять? — ведет бровью Волан-де-Морт.

— Нет, мой Лорд, — костер догорает. В душе Гермионы умирает та часть, которая верила в доброту и справедливость во всех. Возможно, это и ее дань будущему крестражу.

— Умница, этому ты научилась, — улыбка змеится по тонким губам Волан-де-Морта. — Авада Кедавра!

Рон вздрагивает и замирает мертвой грудой. На руках у Дорри заходится плачем Октавиан. Теперь в нем всегда будет жить часть его крестного. Для защиты ли? Конечно, и для нее тоже. Но кто поверит, что Волан-де-Морт согласится добровольно уйти в небытие, не подчинив себе тело молодого и сильного Октавиана Малфоя? Об этом можно будет даже никому не сообщать, ведь ритуал видела только Гермиона.

— Зачем вы меня позвали? — спрашивает она у Темного Лорда.

— Ты все равно почувствовала бы изменения, все-таки мать, — пожимает плечами Повелитель. — К тому же ты мне небезразлична, сама знаешь.

— Будь я вам небезразлична, вы не отняли бы у меня сына.

— Я не отнимал, ты сама мне его отдала. И не надо так убиваться. У вас с Люциусом еще будут дети, а забирать себе Октавиана я в ближайшие годы не собираюсь, возможно, этого никогда и не понадобится. Но я должен быть уверен, что проживу ровно столько, сколько мне будет нужно. И если в итоге для этого придется воспользоваться телом Октавиана, значит, я это сделаю. Не делай такое скорбное выражение лица, я сделал твоему сыну подарок.

— Хочется в это верить, — ведет плечами Гермиона. На самом деле она не верит ни на грош.

Они идут вверх пешком. Волан-де-Морт понимает, что Гермионе нужно время перед возвращением в поместье Малфоев. А она сама пытается представить, как расскажет о произошедшем Люциусу, но у нее не выходит.

— Не говори ему, — отвечает на ее мысли Темный Лорд. — Пусть это останется нашей маленькой тайной. Октавиану я сам расскажу, когда он достаточно подрастет. Это будет наше с ним дело.

— Давно вы это придумали?

— Когда выдавал тебя замуж за Малфоя.

— Я же видела ваши мысли! Вы убеждали ими, что любите меня.

— Я и люблю. Но это не мешает мне перестраховываться на случай смерти.

— Почему за счет Октавиана?

— Я уже говорил тебе, что он сильный волшебник. Родовая магия Малфоев и свежая кровь магглов. У него огромный потенциал, и с моей помощью он сможет развить его до значительных высот.

— Вы его убьете?

— Возможно, а возможно и нет. Не думай об этом. Ближайшие несколько лет ты вообще можешь забыть, что в нем есть часть меня.

— Как я могу забыть? Я всегда буду помнить, что ему не дожить до старости!

— Не будь такой пессимисткой! Возможно, мне надоест жить, и я никогда не воспользуюсь телом Октавиана. И тогда он точно доживет до старости.

Волан-де-Морт трансгрессирует, оставив Гермиону с Дорри и ребенком посреди холла поместья Лестрейнджей.

Несколько дней Гермиона ходит понурая и притихшая, она пытается переварить, свалившуюся на нее беду. Легко отдать сына в услужение Повелителю, которому полностью предана, но не легко осознавать, что этот самый Повелитель, не задумываясь, убьет его ради прихоти. Из головы не уходит мысль: могла ли она предугадать это заранее? А если б предугадала, то могла бы что-нибудь изменить? Гермиона не знает, но от этого не легче.

— Чего ты такая невеселая? Мы победили, в Британии мир и покой, — недоумевает Люциус. — Что с тобой творится?

В ответ только пожатие плеч. Как рассказать ему? Ведь он ничего не знает о крестражах. Гермионе не приходит в голову, что Люциус точно так же отдал Октавиана Темному Лорду, как и она, что это их общая ответственность. Ей кажется, что вина лежит на ней одной.

Измаявшись вконец, миссис Малфой решает посоветоваться с единственным живым человеком помимо нее и Волан-де-Морта, который знает о крестражах. С профессором Снейпом. Они вполне дружелюбно общались до похищения Гермионы. Возможно, ее учитель и нынешний директор Хогвартса сможет помочь.

К желанию навестить Снейпа Люциус относится с пониманием.

— Странно, что он сам до сих пор не появился. Я видел его лишь мельком, на праздновании победы, когда ты была еще слишком слаба, чтобы выходить. Кажется, он ушел почти сразу после речи Повелителя.

— Может, у него много дел в Хогвартсе, — вяло предполагает Гермиона. Эта версия неправдоподобна, поскольку Снейп — один из тех людей, кто всегда все успевает и не выглядит усталым. Конечно, он тоже человек и нуждается во сне, но настолько закалил свое тело, что обходится минимальным отдыхом. Гермионе всегда казалось, что за такую гигантскую работоспособность нужно продать душу дьяволу.

Она посылает Снейпу сову с просьбой о встрече и получает в ответ короткую записку: «Завтра в полдень для вас будет открыт камин в кабинете директора. С. Снейп». Собственно, глупо было ожидать чего-то большего.

В полдень следующего дня Гермиона шагает в камин, чувствуя себя школьницей, идущей на отработку. И зачем только она решилась оторвать профессора от дел? Он никогда не стремился к чьему-то обществу, тем более к ее.

В кабинете директора не изменилось ровно ничего. Даже насест Фоукса стоит на прежнем месте. Словно Снейп бережно хранит память о покойном Дамблдоре. Возможно ли это? С ним никогда не знаешь наверняка.

Профессор выглядит похудевшим и пожелтевшим сильнее, чем обычно. Его темные умные глаза впиваются в Гермиону сразу же, как только она делает шаг из камина, отряхивая мантию от сажи.

— Добрый день, миссис Малфой, чем могу быть полезен? — голос сух и официален. Глупая была затея — решить пооткровенничать с этим сухарем, но отступать поздно.

— Добрый день, сэр, простите, что отвлекаю вас от дел. Я хотела повидаться и обсудить одно очень деликатное дело, о котором, так уж получилось, могу поговорить только с вами.

— Присаживайтесь.

Выражение лица Снейпа не меняется. Он делает приглашающий жест рукой, указывая на кресло для посетителей, а потом наколдовывает поднос с чайником и чашками. Если б не нахмуренные брови и поджатые губы, директор сошел бы за гостеприимного хозяина, разливающего чай.

Гермиона садится в кресло, все сильнее и сильнее ощущая себя не в своей тарелке. Она старается успокоиться, но ладони потеют, а глаза избегают смотреть прямо на профессора.

— Мы с вами потеряли слишком много друзей в этой войне и убитыми, и оставшимися по другую сторону баррикад, — эта фраза Снейпа сразу разбивает всякое отчуждение. Гермиона удивленно вглядывается в профессора и видит черты усталости и старения. Видимо, он тяжело переживает случившееся.

— Да, но ведь они были врагами… — она все еще пытается рассуждать с идеологически верных позиций.

— Какая теперь разница, если они погибли? — пожимает плечами Снейп и делает глоток из чашки. — Сколько сильных талантливых магов убито! Вы ведь знаете, что из членов Сопротивления лишь единицам удалось сбежать?

Гермиона кивает. Снейп обвиняет ее в этом?

— Вы считаете, что мне не стоило отправлять патронуса Люциусу? — спрашивает она.

— Это неважно. Раньше ли, позже ли, Темный Лорд все равно нашел бы замок. А вы и Октавиан могли бы не дожить до этого момента. Вы действовали в личных интересах.

— Вы расстроены тем, что сопротивленцы погибли?

— Да, расстроен.

— Почему вы говорите мне об этом? Ведь я могу донести Повелителю! — Гермиона ошеломлена откровенностью Снейпа, она совсем не ожидала ее.

— Нет, не донесете, раз вы пришли ко мне. Я знаю о том, что Темный Лорд сделал с вашим сыном, и раз вы здесь, догадываюсь, что восторга по этому поводу у вас нет.

— Но откуда вы знаете? — с каждой фразой удивление миссис Малфой растет.

— Он просил меня помочь ему провести ритуал. Его душа уже настолько расщеплена, что Повелитель боялся сюрпризов. Однако все прошло гладко, — по голосу непонятно, рад Снейп этому факту или нет.

— Вы одобряете? — Гермиона замирает.

— Я давно отвык что-то оценивать. Мне приказывают, и я делаю. Я верный слуга Повелителя, — на лице Снейпа не дрогнет ни один мускул. Гермионе хотелось бы заглянуть в его мысли, но, конечно, ей это не удастся.

— Все это как-то не клеится, профессор.

— В вопросах его чувств и преданности всегда было трудно разобраться даже мне.

Гермиона аж подпрыгивает от удивления. Она прекрасно узнала голос. Заговорил портрет Альбуса Дамблдора. Он поблескивает голубыми глазами сквозь очки-половинки и усмехается в бороду, хоть это и печальная усмешка.

— Профессор Дамблдор! — восклицает Гермиона.

— Да, миссис Малфой, мы с Северусом здесь вместе скорбим о погибших товарищах.

Губы Снейпа только тут трогает тень улыбки. Видимо, шок гостьи его забавляет.

— Да, миссис Малфой. Вы ведь ничуть не ожидали увидеть нашего непогрешимого старого мунипулятора!

— Как тебе не стыдно, Северус, я же все слышу! — театрально обижается Дамблдор.

— Вы всего лишь картина, Альбус, и я могу говорить что хочу.

— Профессор, что вы думаете о произошедшем? — Гермиона удивлена спокойствием и присутствием духа бывшего директора, пусть и нарисованного.

— А что я должен думать? Том меня обыграл. Все-таки возраст взял свое. Он на удивление толково ведет дела, так что пока мне не в чем его упрекнуть.

— Но жертвы? Сколько человеческих жизней потеряно зря! — у Гермионы не укладывается в голове подобный цинизм. Его просто обыграли? Что за чудовищные шахматы? Но ведь именно об этом говорил ей Волан-де-Морт, когда спас от Долохова. Они с Дамблдором просто играли в игру от скуки, и никто из них не зло и не добро, просто кому-то достались белые фигуры, а кому-то черные.

— На войне всегда есть жертвы, — старик смотрит на Гермиону сквозь очки так, словно она говорит совершенные глупости.

— Но люди…

— Люди сами пошли воевать, — отрезает Дамблдор, он хоть и продолжает смотреть дружелюбно, но в голосе звучит сталь.

— Не утруждайте себя, миссис Малфой, каждому нужен приличный обман, чтобы успокаивать собственную совесть. Альбус продолжает строить в уме хитроумные комбинации и тем развлекается. Не удивлюсь, если один из его портретов висит в личных комнатах Темного Лорда, и они продолжают играть.

— Но люди… — снова повторяет Гермиона.

— А что люди? Те, кто возомнили себя гениями, считают возможным не оглядываться на людей. Они лишь пешки для его великого ума. В этом плане Альбус и Повелитель совершенно одинаковы. Не удивлюсь, если наш добрый директор сам создал Темного Лорда, чтобы иметь достойного противника после победы над Гриндевальдом, сам подтолкнул его к игре. А Темный Лорд? Оглядывался ли он когда-нибудь на тех, кто служил ему верой и правдой? Подумал он о ваших чувствах, когда превратил Октавиана в крестраж? А ведь вы ему дороги, это несомненно.

— Они же просто не способны чувствовать!

— Иначе они не совершили бы того, что совершили. Чувства притупляют гениальность.

— Не хотела бы я быть гениальной, — вздыхает Гермиона.

— Я тоже.

Снейп задумывается. Дамблдор молчит. Гермиона пытается понять, что же ей делать дальше. В итоге ее смена стороны ничего не изменила. Идеалы прогнившими оказались по обе стороны баррикад.

А как же Октавиан? Получается, самое важное предательство Гермиона совершила по отношению к собственному сыну, сама того не осознавая.

Стало ли ей легче от того, что она окончательно убедилась в бездушии Дамблдора? Нет. Стало хуже. Ведь получается, что Гарри умер просто так. И Рон сошел с ума и был убит тоже просто так. Ни за что погибли Джинни, мистер и миссис Уизли, Фред и Джордж, Дин Томас, Люпин и Тонкс, да и многие другие, даже Нарцисса Малфой и Долохов. Выходит, что единственной справедливой смертью оказалась только смерть самого Дамблдора, он просто получил ту карту, которую раздавал другим, но его это, похоже, только забавляет.

Гермионе неожиданно захотелось проснуться в Гриффиндорской гостиной, не знать всего этого, не видеть кошмара, чтобы самой серьезной проблемой был приближающийся экзамен. Реальность оказалась слишком жестока для нее.

— Как вообще можно жить, будучи пешкой в чужой игре? Понимать, что твоя жизнь ничего не стоит?

— Вы жили раньше, что вам мешает продолжать так же? — приподнимает бровь Снейп. — Примите правила игры. Играть интереснее, когда вы их знаете. Может быть, вам удастся их изменить.

— А если я больше не хочу участвовать? — Гермиона с надеждой смотрит на Снейпа, чувствуя, как затылок ей прожигают глаза Дамблдора. Что он думает на самом деле? Этого никто и никогда не узнает.

— Что ж, всегда есть возможность погрузиться в частную жизнь. Совсем отрешиться от политики вы не сможете. Ваш муж в игре, и ваш сын тоже. И они — птицы крупного полета. Но вы можете отстраниться. Представьте, что игры нет. Ведь она редко трогает тех, кто не хочет играть.

— У вас есть идеи, как я могу отрешиться?

— Могу взять вас преподавателем по древним рунам в Хогвартс, нам он как раз нужен, а вы были лучшей по этому предмету. Будете учить детей и посещать поместье Малфоев, когда захотите. Школа всегда укрывала от реальности, создавая добрый и справедливый мир для детей. Вы больше не ребенок, но можете поучаствовать в создании такого мира для других, для тех, кто ничего еще не понимает.

— Да, согласна!

Гермиона не колеблется с ответом ни минуты. Она хочет вернуться в Хогвартс, потому что только здесь чувствовала себя счастливой. Здесь все началось, и не только для нее, для них всех. Может быть, до краев налитый магией замок сможет подсказать ей ответы?

— Вы не посоветуетесь с мужем?

— Он меня поймет, — Гермиона выдавливает улыбку.

— Вы осознаете, что даже в Хогвартсе я не уберегу вас ни от Темного Лорда, ни от вашего сына?

— Понимаю, но вряд ли Повелитель захочет иметь со мной дела сейчас, а Октавиан пока просто ребенок, такой, каким был Гарри Поттер.

— Это-то и страшно, он может повторить судьбу Гарри Поттера.

— У Октавиана есть родители! Мы с Люциусом сделаем все, чтобы его защитить.

Снейп смеется, и смех этот похож на воронье карканье. У Гермионы на миг проскальзывает мысль, что он тоже сошел с ума, как Рон Уизли.

— Вы наивны, миссис Малфой, — отсмеявшись, говорит директор. — От любой опасности кроме Темного Лорда Октавиана защитит сам Темный Лорд. А от Повелителя никто и ничто не защитит.

Гермиона лишь вздыхает. Она не хочет об этом думать, это слишком тяжело.

Прежде чем покинуть школу, Гермиона спускается во двор. Хогвартс полностью восстановлен, его острые круглые башни, словно когти, стремятся проткнуть облака. Только вместо хижины Хагрида так и зияет пепелище, конечно, оно постепенно покрывается травой, но Снейп и не думает прятать этот остаток прошлого.

Все-таки директор странный человек. Верен сразу двум сторонам. Помогает Волан-де-Морту совершать темные ритуалы, скорбит о погибших обоих лагерей, дружелюбно беседует с портретом Дамблдора... Гермиона хотела бы знать, как он сам себе все это объясняет. Только кто же ей расскажет?

Она идет к Запретному лесу. Ее обступают древние мрачные стволы, и уверенно ведет скрытая от глаз школьников тропинка. Гермионе приходит в голову, что сопротивленцы пользовались этой дорожкой, а Снейп «не видел» их. Очень на него похоже.

Деревья расступаются. На круглой поляне сооружено каменное надгробие. «Гарри Джеймс Поттер. 1980-1998» — высечено на камне. Интересно, знает ли Темный Лорд об этой могиле? Наверное, знает. Ведь ему все известно, он может прочитать мысли любого человека, даже Снейпа. Почему только Волан-де-Морт до сих пор не стер могилу с лица земли? Уважение к павшему противнику? Все может быть.

Гермиона опускается на корточки и касается ладонью шершавого серого камня. Голова опущена, волосы падают на лицо.

— Здравствуй, Гарри.

Ей отвечает лишь шелест листьев. Гарри Поттер мертв уже больше года.

— Я знаю, что ты никогда бы не понял и не простил меня, как Рон. Но я достаточно наказана за доверчивость. Да и разница в итоге лишь в том, что я жива, а ты мертв. Нами обоими манипулировали, обоих заставили играть по правилам, которых мы не знали. Это чудовищно несправедливо!

Лес молчит. Гермиона гладит могильную плиту, и по щекам катятся крупные градины слез. Она их не стирает.

— Мы были идеалистами, Гарри, делили мир на черное и белое, но черным было все кроме нас самих! Ох, Гарри, как же мне хочется, чтобы ты обнял меня и понял. Ведь ты всегда знал, что делать, всегда умел выбирать правильно. Как мне нужна сейчас твоя поддержка! Всегда была нужна! Но ты мертв, да и не подал бы мне руки.

Гермиона знает, что останься Гарри жив, он погиб бы в замке Сопротивления, как Джинни, или позже, в темнице поместья Лестрейнджей, как Рон. И Грейнджер должна была погибнуть вместе с ними, это было бы правильно. Но Грейнджер нет, есть Малфой.

— Гарри, расскажи мне, как ты жил с крестражем? Как мне помочь моему сыну, чтобы он не страдал так, как ты? — и снова в ответ лишь закономерная тишина.

Гермиона гладит камень и думает о том, что только мертвец под ним смог бы сейчас помочь Октавиану. Но его нет.

Именно смерть Гарри Поттера кажется особенно несправедливой, ведь ему единственному не предоставили выбора. В отличие от них всех, он не мог остаться в стороне.

Гермионе хотелось бы отправиться на поиски родителей, возможно, даже вернуться к магглам. Там ее не ждет никаких игр. Но она не может бросить Люциуса и Октавиана и никогда не сможет. Это очевидно.

Интересно, кто из сопротивленцев все-таки смог сбежать? Билл и Флер с Мари-Виктуар и Тедди Люпином — это точно. Но может быть кто-то еще? По словам Снейпа, даже из замка Рейделов кому-то удалось скрыться. Можно ли им помочь? Нет, Гермиона не собирается свергать систему и организовывать новое Сопротивление. Она больше не хочет играть в политику. Просто это несчастные люди, потерявшие дом. А люди ценны всегда, независимо от их положения в обществе или убеждений. Неважно, на чьей стороне они воевали. Это просто люди.

Гермиона последний раз проводит рукой по могильной плите Гарри Поттера и идет прочь. Над Хогвартсом светит солнце. Замок выглядит величественным, ему не интересны человеческие войны, он видел их слишком много.

— Я больше ни на чьей стороне! Я на стороне людей, которым не нужны игры, — Гермиона сама не знает, что произносит эти слова вслух. Она стоит спиной к Запретному лесу и могиле Гарри Поттера, лицом к школе, где учатся новые поколения волшебников.

И на душу снисходит неожиданный покой. Гермиона ни в чем не виновата, слишком умные люди дергали за ниточки, чтобы сопротивляться их воле. Но больше она не поддастся, теперь сможет им противостоять, потому что знает правила игры.