Правила игры (гет)

Спустя два дня Рон уже может ходить и сидеть у огня, но он еще слишком слаб. Только поэтому совместными усилиями остатки Ордена Феникса уговаривают его остаться в их убежище на время разведки. Он стремится сам спасать Гермиону. Ведь как раз перед началом битвы они впервые поцеловались, впервые дали друг другу понять, что чувствуют на самом деле.

Сердце Рона сжимается, когда он сидит на холме, прислонившись к полуразрушенной стене замка, и смотрит вдаль. Как глупы они были! Все трое. Они откладывали жизнь ради борьбы с Волан-де-Мортом, верили, что победят и успеют насладиться всеми радостями жизни. А вот не победили. И не будет больше шанса просто побыть беззаботными детьми.

Как больно оттого, что навсегда закрылись зеленые, пронзительные глаза Гарри Поттера, его лучшего друга. Он сам ушел на смерть, пожертвовал собой ради них, но они не сумели воспользоваться этой жертвой. И теперь Рон уже никогда не увидит улыбки друга, ставшего ему шестым братом, не скажет ему, что решение подсесть к одинокому черноволосому мальчишке в «Хогвартс-экспрессе» было лучшим в его жизни. О таком друге можно только мечтать! Гарри олицетворял в себе все самое лучшее, доброе, благородное, что можно было найти в мальчишке его возраста. И теперь Рон никогда не сможет вслух сказать, что с радостью отдал бы за него собственную жизнь. Он всегда завидовал знаменитости друга, а теперь это кажется таким глупым! Гарри заслуживал всю любовь, которую к нему питали, он был почти святым! А теперь его нет, и мир словно стал темнее.

А Гермиона в плену, может быть, тоже мертва. А они только один раз поцеловались. У Рона даже не было шанса сказать ей, что любит ее, давно любит. Тогда, на шестом курсе, он завел шашни с Лавандой, чтобы позлить ее. Все искал чего-то, выдумывал, а ведь так просто было открыться и постучаться в дорогое сердце. Гермиона добра, она не оттолкнула бы его. Сколько раз он ее ревновал! К Краму, к МакЛагену, даже к Гарри! Какая глупость! У него был шанс просто быть рядом, слушать ее голос, держать за руку, вдыхать запах ее непослушных кудрей. Как это много! А теперь ее пытают, или она вообще мертва. И Рон так и не сказал, что любит. Если не представится шанс, эти слова будут вечно висеть у него на губах тяжелыми гирями невысказанного чувства.

А скольких еще они потеряли? Фред! Как можно жить в мире, в котором не сияют очередной выдумкой одинаковые лица его старших братьев? Фреда больше нет, а Джордж разучился улыбаться. А Люпин и Тонкс! Их сыну не исполнилось еще и года! Они оставили его с бабушкой Андромедой, но сумеет ли она защитить внука?

Странно подумать, умерла даже Лаванда, такая непосредственная в своей глупости, такая добрая и чувствительная. Когда-то она любила Рона, а он встречался с ней, чтобы вызвать ревность Гермионы! А ведь Лаванде обещала работу мадам Малкин, она могла бы стать новым модным модельером для волшебников. Но эта война исковеркала светлую душу.

Слезы все-таки потекли из глаз, когда вспомнился погибший здоровяк Хагрид. Жизнь была к нему несправедлива, и все-таки он узнал, что такое счастье. И теперь его тоже нет, а с ним канул в небытие кусок их детства.

Рон чувствует колючее, холодное одиночество. После стольких потерь сердце могло зачерстветь, но оно все еще болит, рвется. Может, было бы легче умереть, как и они? Лежать под таким же холмиком земли на этом лугу, как Фред, Люпин, Тонкс и остальные, кого удалось вытащить или кто умер уже здесь, как мадам Помфри. Она пыталась лечить, сама будучи пожираемой страшным проклятием, и умерла, так и не найдя времени для себя. Она тоже лежит в земле. Их добрая целительница.

Рон не знает, что теперь будет. Как можно исправить ситуацию. Какая надежда у них есть? Что можно сделать, когда весь мир в руках у Волан-де-Морта? Повсюду его слуги! Это кажется только ужасным сном, от которого можно проснуться. Вот только из их кошмара не выпутаться, не спастись. Им предстоит как-то выживать в мире, который больше не предназначен для них.

Может, Билл и Флер правильно сделали, что сразу же эмигрировали? Они ведь звали с собой всех. Но тут собрались идеалисты, которые еще верят в возможность борьбы. А Билл и Флер просто хотят жить, у них только родилась дочка — Мари-Виктуар. У них еще есть шанс на счастье, пусть не дома, хотя для Флер ведь там — дом. Магическое правительство Франции не выдаст их Волан-де-Морту. Они проживут долгую жизнь, родят еще много детей, и Мари-Виктуар с братьями и сестрами будет учиться в Шармбатоне. Не Хогвартс, конечно, но тоже неплохо. Да и нет больше Хогвартса! Несомненно, Пожиратели Смерти восстановят его, для них это тоже целый мир. Вот только без Дамблдора, без МакГонагалл, без Хагрида — это будет уже совсем другой Хогвартс, чужой.

Рон сидит на своем холме весь вечер и большую часть ночи, прислушивается до рези в ушах, ожидая возвращения отряда. В развалинах вместе с ним только Помона Стебль, она не мастер по части боевой магии и еще не до конца оправилась от тяжелого ранения. Рон слышит, как она ходит, охает, вздыхает. Ему не хочется говорить со своим бывшим профессором травологии, слишком много воспоминаний она навевает. Да и глаза у миссис Стебль почти всегда на мокром месте. Она оплакивает свою подругу Поппи Помфри, своих учеников, их разрушенные жизни…

И тут сразу несколько хлопков трансгрессии разрывают ночную тишину. Рон вскакивает и бежит в главный зал так быстро, как только позволяет его еще не прошедшая слабость.

Вот только Гермионы нет, это он понимает сразу. И еще кого-то явно не хватает. И все они такие помятые…

— Обновляйте заклинания! Если они все же сумеют прийти следом, они должны повозиться, чтобы достать нас, — хрипло командует Кингсли Бруствер.

Где же МакГонагалл? Но ее нет. Ее высокую прямую фигуру всегда легко заметить, но она не вернулась. Не видно Невилла и Чарли. Отец с трудом держится на ногах, опираясь на Джорджа. У матери убитый вид, лицо ее приобрело сероватый оттенок, как известняк.

— Что случилось? — снова всхлипывая, спрашивает миссис Стебль.

А Рон уже понимает. Он не может ничего выговорить, лишь ловит ртом воздух, как выброшенная из воды рыба. Это он заставил их идти на эту разведку ради Гермионы! А теперь у них по-прежнему нет ее, но они еще и потеряли людей, дорогих людей.

— Они появились словно из ниоткуда, — сбивчиво начинает Джордж, укладывая отца на бывшую постель Рона. — Их было так много! И они не знали пощады! Колдовали только смертельные проклятия. Без жалости. Мы не смогли уничтожить ни одного, а сами потеряли троих.

Джордж беззвучно плачет, не в силах больше говорить. Мать оседает на пол, ее остекленевший взгляд устремлен в пустоту.

— Чарли, — повторяет она. — Чарли.

Теперь она потеряла двоих из шести сыновей. Рон тоже чувствует, как слезы катятся у него по щекам. Казалось, что больнее быть не может, но оказывается, сердце способно гореть и в десять раз сильнее.

— Простите меня, — в ужасе шепчет Рон. — Простите, это я виноват.

Ведь только сегодня днем профессор МакГонагалл обещала ему сделать все возможное для спасения Гермионы, а теперь ее нет. Как же пусто без нее, как неправильно, несправедливо, что она погибла.

— Виноват, виноват, — повторяет Рон, не в силах справиться с грузом свалившейся на него вины.

На него не обращают внимания. Кто-то обновляет защитные заклятия по периметру, кто-то пытается помочь раненым, кто-то просто не в себе, как его мать.

Подходит Джинни, ее раньше спокойные и ласковые глаза мечут молнии.

— Что ты заладил? Кому легче от твоей вины? Эгоист несчастный! Только и думаешь о себе и своих страданиях! — и Джинни залепляет брату звонкую пощечину. — Немедленно иди и помоги миссис Стебль с Эриком!

И Рон идет, словно в полусне. Он не знал раньше этого Эрика, но теперь это неважно. Молодой совсем еще парень получил тяжелое ранение, пытаясь спасти его Гермиону. Уже за это можно быть благодарным.

Стебль быстро объясняет Рону, что нужно делать, и отходит, а он продолжает, словно на автопилоте.

— Ты не виноват, — произносит Эрик. — Мы все должны были попытаться. Гермиона — одна из нас, это наш долг — ее спасти. У нас не вышло, это общий провал, общая беда, а не только твоя.

Рон как будто не слышит. Он помогает раненым, помогает готовить ужин. Кормит мать, которая все еще не вышла из прострации и даже не плачет. Его сознание отказывается что-то чувствовать, воспринимать боль, свою и чужую.

Когда все укладываются, рядом с Роном оказывается Джордж, только теперь отошедший от отца.

— Как он?

— Уснул. Не знаю, справится ли, но нам остается только надеяться.

Они лежат рядом и молчат. В голове нет даже мыслей. Слишком страшно и больно сейчас о чем-то думать.

— Знаешь, я слышал, что говорили между собой Пожиратели, — вдруг выговаривает Джордж. Почти без выражения, но Рон тут же вздрагивает и поворачивается к брату. — Гермиона жива, это точно. Но походу они выдали ее замуж за Малфоя, уж не знаю какого конкретно.

— Что? — Рон словно выныривает из своего оцепенения.

— Да, один назвал ее «миссис Малфой».

— Ты уверен, что это было о ней, а не о Нарциссе?

— Уверен. Он сказал: «Они пришли за миссис Малфой!», зачем бы нам понадобилась Нарцисса?

— Но ведь она предала своих ради Гарри.

— Ну, может и так. Только ее же убили, и мы об этом знаем. Зачем рисковать ради трупа?

— Может, они не знают, что мы это знаем? — Рон хватается за соломинку, чтобы не верить в страшное. Нет, его любимую девушку не могли сделать «миссис Малфой», она будет принадлежать самому Рону, и они будут счастливы вместе! Даже в таких нечеловеческих условиях.

И все-таки краем сознания он понимает, что Джордж прав. Только не хочет принимать это знание. Слишком тяжело, слишком страшно.