Aditum scientificum (гет)

Надежда живет даже около могил (лат.).

850 год. Июнь.

Конни, отдав честь, ушел к себе; Ханджи, не глядя, устало махнула рукой ему вслед. На столе пылились стопки исписанных блокнотов: результаты всех ее исследований за прошедшие десять лет, копию которых она всегда возила с собой. Раньше она надеялась, что это поможет все изменить — безголовая, наивная дура.

Ханджи привыкла ничего не бояться: смерти не страшилась потому, что жить гораздо сложнее, и жизнь она выбрала себе сама, равно как и людей, с которыми предстояло двигаться вперед по одной дороге, дружно смеясь, когда телега развед-отряда подпрыгивает на ухабах, а доски зловеще поскрипывают под ногами. Ханджи привыкла докапываться до сути, будь то очередной неудавшийся эксперимент или драка новобранцев в казарме, ведь знание, информация, правда всегда предпочтительнее невежества и лжи. Но сегодняшняя, высказанная правда, до этого неуловимым шепотком обитающая в закоулках подсознания, вызывала страх, холодный, когтистый, врастающий глубже и глубже, как пустивший корни сорняк, — и Ханджи со стыдом поймала себя на том, что впервые в жизни понимает смысл выражения «счастье в неведении». Не отрицала: она привыкла никогда себе не врать.

Боль в пальцах от вырываемых кольев приносила злое утешение; Конни не смог сдержать слез, сжимая в руках фотографию под треснувшим пыльным стеклом, а она не плакала. Может быть, даже хотела, очень глубоко внутри, где все еще жила маленькая глупая девочка Ханджи Зоэ, но не могла. Приказала убрать железные болты, вбитые в руки титана, когда-то бывшего человеком, женой, матерью, и первой вышла вперед, малодушно желая спрятаться от следящего за ней взгляда больших желто-зеленых глаз, так похожих на глаза Конни Спрингера. Они думали, что готовы узнать правду. Но они не думали, что эта правда будет способна их раздавить.

Ривай, как и Дот Пиксис, на время остался в Тросте — приглядывать за Эрвином, которому пока не выйти за пределы больничной палаты, и обсуждать план дальнейших действий. В последней битве погибло слишком много, и было ощущение, что вокруг разведывательных войск медленно, но верно затягивается петля. И вопрос был в том, успеют ли они вырваться до того, как угодить в ловушку.

В голове, сменяя друг друга мрачным калейдоскопом, мелькали образы: изувеченное тело пастора Ника на грязном полу, сбитые в кровь кулаки мрази Саннеса из полиции центра, блуждающая улыбка Эрвина и пропитанные мазью бинты на обрубке, оставшемся от его правой руки, выражение лица Ривая, услышавшего ее слова о несчастных жителях Рагако, до ужаса трезвый командир южного гарнизона и глубокие, врезавшиеся морщины на его лбу, Эрен у носилок с раненой Микасой, Армин, своими жуткими догадками будто снимающий слова у нее с языка, Хистория, она же Криста, неживым голосом рассказывающая о своем прошлом, рисунки, сделанные Моблитом во время экспериментов со вскрытием шеи титанов, собственные трясущиеся руки, записывающие на бумаге предложение за предложением, в смысл которых не хочется вникать… Ханджи отложила перо и размяла испачканные в чернилах пальцы. Эрвин всегда говорил, что маленьким мирком разведчиков за стенами одновременно движут две силы: надежда и отчаяние. И что они сражаются, рискуя жизнью, ради того, чтобы первая чаша весов хоть ненадолго была способна перевесить вторую. Ривай всегда говорил, что внутри стен смердит как в скотомогильнике, но осознаешь это лишь тогда, когда впервые попадаешь за их пределы. Сама Ханджи всегда говорила, что есть два типа людей: те, кто борются, и те, кто этого не делает, но ни один из них не заслуживает того, чтобы лишиться свободы, которую титаны — точнее, те твари снаружи, сделавшие себе подобных титанами, — отняли у них, даже если они не могут или не хотят за нее биться.

В дверь постучали. Она несколько раз удивленно моргнула, с трудом отведя взгляд от огонька пламени в стоящем на столе светильнике, чьи отсветы изнутри плясали на стекле, и, когда стук повторился, встала и повернула ручку.

— Надеюсь, у тебя готов план завтрашних экспериментов?

Не дожидаясь приглашения, Ривай шагнул через порог внутрь, и Ханджи машинально посторонилась. Тот оглядел заваленную всяким хламом маленькую комнату, которую она занимала в секретном убежище отряда, но ограничился лишь тяжелым вздохом.

— Удивительно, что ты об этом спрашиваешь, — она пинком закрыла дверь и уселась обратно, закинув ногу на ногу.

— Нужно знать, когда отправить Эрена и остальных идиотов на свежий горный воздух и сколько они будут проветриваться, пока полицейские шавки шныряют по округе, — Ривай, скрестив руки на груди, прислонился к стене.

— С утра пораньше на весь день. Я уже приказала Нифе и Кейджи патрулировать окрестности, пока мы не вернемся.

Тот кивнул; тишина обволакивала мягким покрывалом, и ее не хотелось нарушать. Но она все же нарушила.

— А еще я, кажется, поняла, как именно происходит трансформация и создается тело титана, — сказала, сложив руки на спинку стула и упершись в них подбородком. — Все дело в превращении энергии. Ну, знаешь, вот мы энергию из еды получаем, а у них солнечная накапливается, и они ее в тепло переводят. И с этой помощью строят нужные ткани. А на человеческое тело оно похоже потому, что в голове словно есть шаблон, и ты на автомате строишь то, что привык видеть.

Она ждала стандартного «я ни черта не понял» или «иди вливай эту научную байду Арлерту в уши», но Ривай молчал. Уютно было просто смотреть и молчать. Только признавать этот подозрительный факт почему-то не хотелось еще сильнее, чем позволить странной атмосфере исчезнуть.

— Зная тебя, могу сказать, что ты уже в деталях продумала запасной план на случай, если завтра все пройдет как обычно, — Ривай не выдержал первым. — Хочу быть в курсе.

— Говорит человек, который шесть лет кряду утверждает, что мне думать вредно.

— Беспокоюсь, может. Что череп жать начнет да мозги потекут через уши, — сварливо отозвался тот.

Ханджи негромко хмыкнула.

— Если потекут, то проблема головной боли от повышенного давления решится сама собой. А если серьезно… деталей предоставить не могу. Но попытаюсь убить двух зайцев одним ударом, как и собиралась.

Военная полиция центра знает намного больше, чем говорит. И пусть пастору Нику уже все равно, отомстят за его смерть или нет, она сделает это — не врать, не врать! — для себя, лишь бы груз вины на ее плечах стал хоть немного легче. Эрвин, наверное, сделал бы так же — пугающая мысль. «Эрвин сказал бы то же самое», — недавние слова Ривая. «Эту должность я могу доверить только тебе», — да почему, титаны их всех сожри, она вспоминает все это сейчас?

— В случае, если завтра нас ждет провал, Эрвину придется досрочно выписываться из больницы, а у нас будет повод заправиться газом.

За стенами титаны. В стенах титаны. Внутри стен — те, кто поддерживают сложенный титанами порядок. А между ними, как циркачи на канате, на скользких рельсах стенных пушек горстка полуживых разведчиков, и черные металлические дула смотрят на них со всех сторон. Ривай все прекрасно понимал. Потому и пришел сейчас — в гробу и рождественских подарочных носках он видел планы ее экспериментов и их закономерные неудачные результаты. Хорошо хоть не знает, что остатки чая из его заначки стащила именно она: нашинковал бы на ленточки и сказал потом, что так и было… Ханджи устало потерла глаза. Интересно, как все-таки заставить Эрена превратиться в каменную статую? И, что еще важнее, как его из нее потом вытаскивать, если он случайно замуруется в ней заживо? Видимо, эти размышления как-то отразились на ее лице, ибо Ривай скривился, словно помойный голубь нагадил ему на макушку: такую рожу он строил обычно тогда, когда хотел спросить, о чем можно думать с перекошенной подобным образом физиономией, но сомневался, стоит ли открывать тему. Это было нечто не меняющееся, вечное, как небо над головой — его купол всегда над тобой, куда ни повернись, и не нужно смотреть вверх, чтобы убедиться, что оно все еще там.

— Знатной сейчас заварушкой попахивает, — слова вязкими каплями сорвались с губ. — Поаккуратнее будь, что ли. Неохота между больничными койками курсировать, как солдат гарнизона в патруле.

— Между чужой и своей так особенно.

Невольно задумалась: сколько же времени прошло с того дня? «Мы все здесь семья, — сказала тогда Ханджи, расплатившись за их с Риваем ужин в каранесской забегаловке. — Весь развед-отряд». А когда тот едко подметил, что этот самый отряд поголовно считает ее чокнутой чудилой, ответила: в семье не без урода. Странные люди в ней собрались. Страшные. Родные. Свободные. И за каждого из них она без колебаний убьет: хоть титана, хоть человека. Вот только…

— Значит, завтра на рассвете?

Она кивнула, и Ривай ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Вот только остались лишь трое, за кого она готова умереть сама. Не ради великих целей или чьей-то — своей или чужой — мечты о мире-не-в-застенье, а ради того, чтобы они прожили еще один лишний день. Ханджи задула огонек в оплывшем огарке свечи и прямо в одежде забралась на кровать. Первый — Эрвин. Второй… Ривай. Третий — Моблит. Горло сжал спазм. Четвертым был Мике.

Сапоги со стуком свалились на пол; она сняла очки, не глядя кинув их на покрывало у тонкой подушки, и с силой провела ладонями по лицу. Никого из них заменить нельзя; когда люди уходят, на их месте остаются дыры, на выживших — шрамы. От шрамов кожа становится толще. А он, несмотря ни на что, все еще существует: разведкорпус, ненормальный, потрепанный, язвительный, балансирующий на лезвии клинка между жизнью и смертью, но именно это делает их живее любого другого. Лишь на пороге смерти понимаешь, как сильно, безумно, неудержимо тебе хочется жить. Жить… и быть свободным.

Утро выдалось прохладным, но ясным; пики западных гор терялись в облаках, отбрасывающих причудливые тени на залитые солнцем склоны, и Ханджи с наслаждением вдохнула пахнущий сладковатым туманом воздух. Эрен, Армин, Моблит и Микаса заняли повозку, Кейджи и Нифа ехали позади, бдительно осматриваясь по сторонам, а ей хотелось пустить Ветреницу в галоп до самой вершины ближайшей горы, прокричать оттуда какую-нибудь чушь, сорвать голос, после пить нагретое Моблитом молоко и слушать его нотации — и не огрызаться на него за это. Ривай ехал рядом, машинально потирая левое колено: за месяц оно так полностью и не восстановилось после травмы. Да и сама она хороша — провалялась в больнице полторы недели только потому, что ее обожгло паром от колоссального титана и швырнуло об стену…

В кольце высоких каменистых холмов лежал хвойный лес, настолько густой, что Ханджи в теории даже могла бы пожалеть солдат из военной полиции, решивших сунуться в непролазные колючие заросли. Повозку спрятали на краю как по заказу словно утопленной вниз полянки, которую они ранее выбрали для проведения экспериментов.

— Хорошо! Эрен, можешь начинать! — скомандовала Ханджи, спрыгнув с лошади и достав из седельной сумки чистый блокнот.

Эрен, спустившись вниз, показал большой палец и, помедлив несколько секунд, вгрызся зубами себе в руку. Раздался взрыв.

Ветреница испуганно заржала, прижав ушки, и Ханджи ласково потрепала ее по холке, вглядываясь в облако пара, в котором сверкнули дикие зеленые глаза титана. Согласно плану, Эрен должен был превратиться с целью создания твердой оболочки, но его теперешняя форма ничем не отличалась от обычной. Она сделала Моблиту знак засечь время и, сложив руки рупором, прокричала:

— Представь, что ты у ворот Шиганшины!

Эрен-титан негромко рыкнул; сжал кулаки, будто приготовившись сражаться, и зажмурился — почему-то это выглядело очень комично, и она, не удержавшись, хихикнула себе под нос.

Ничего не произошло. Совсем ничего. Ханджи расстроенно вздохнула, поправила удерживающие очки ремни; ожидаемый исход, но разве ученым нельзя надеяться на маленькое чудо?

— Переходим к плану «Б», — сказала так тихо, что вряд ли кто-то ее расслышал.

А потом Моблит слезно уговаривал ее не лезть к Эрену в глотку, чтобы посмотреть, чем строение его голосовых связок отличается от человеческих и почему оно мешает ему разговаривать, но она все равно полезла, закономерно уронила зажженный фонарь прямиком Эрену в желудок, чего он, к счастью, вроде бы не заметил, и чуть не свалилась следом, но верный помощник вовремя вытащил ее наружу, пока она не сварилась заживо. Стерла с формы липкую горячую слизь, встряхнулась, как мокрая дворняга под дождем, помахала рукой оставшимся на склоне разведчикам. Нужно максимально использовать все отпущенное им время. Его гораздо меньше, чем кажется.

850 год. Июль.

Голова кружилась, пробитое тросом плечо страшно ныло, но Ханджи все равно приподнялась на локте:

— Эрвин! — и помахала другу из шатающейся повозки.

— Кажется, не очень серьезно, — Эрвин старался сохранить суровое выражение лица, но уголки губ подрагивали — и не выдержали, растянулись в улыбке; Ривай, сообщивший о ее ранении командующему, закатил глаза.

— Эй, а мы где едем-то?

Она завертела головой по сторонам; расплывчатая стена округа Орвуд серой громадой неумолимо приближалась в окружающей предрассветной мгле.

— Будем за стеной через полчаса. Спи, — отозвался едущий рядом с повозкой Ривай.

Тело сковала усталость, но сон не шел: мысли в голове, гудящий пчелиный рой, рвались наружу нескончаемым потоком, и она продолжала говорить, глядя в звездное небо — звезды виделись размазанными пятнышками на черной ткани.

— Надо придумать, как убить эту образину, — прошептала, повернувшись на левый бок.

Эрен, сидящий в углу, устало смотрел вдаль, где поднимались клубы пара и дыма от горящих деревьев; в воздухе стоял запах жженой травы, земля колебалась, с трудом сохраняя для них опору, пока гигантская туша Рода Райсса ползла к спящему городу. Она по нему скучала — без Эрена в разведкорпусе было тихо и… как-то не так, что означало лишь одно: это место принадлежало ему. Ханджи прикрыла глаза, не в силах поднять в мгновение ока потяжелевшие веки; вспышки погасли, оставив убаюкивающий скрип досок, негромкое лошадиное ржание и мимолетное прикосновение чутких пальцев, зарывшихся в ее волосы, покрытые дорожной пылью.

Хистория разбудила ее, как только телега остановилась у штаба орвудского гарнизона — мягко потрясла за руку, и Ханджи проснулась с ленивым протяжным зевком. Наспех перевязанная рана все еще кровоточила; бинты пропитались насквозь, и на рубашке расползалось бордовое пятно, противно липкое на ощупь. Стоит все-таки добраться до медпункта, но не время. Потом.

— После будет время на отдых, — бросил Эрвин, передав поводья одному из солдат. — Все за мной.

Их уже ждали.

Командир северного гарнизона в ответ на ее слова в ужасе нес какой-то бред; Ханджи, придерживая раненую руку, громко фыркнула — хотя что можно сказать о человеке, который титанов в жизни никогда не видел? Мир перед глазами то и дело терял четкость, словно линзы микроскопа расходились на расстояние чуть большее, чем это было необходимо для получения детализированной картины. Интересно, каковы точные размеры колосса номер два? Судя по всему, его рост составляет чуть ли не восемьдесят метров, если Род Райсс в своей титанической форме вообще способен встать на ноги, а не ползать лицом в землю. Лицом в землю…

— Да, вы все поняли верно. Мы будем использовать жителей города в качестве приманки, но не оставим их без защиты, — вещал Эрвин.

Пушки вряд ли помогут. Чем больше титан по размеру, тем быстрее идет регенерация: механизм, гениальный в своей простоте. Большую цель проще ранить; та тяжела, неповоротлива, занимает много места в пространстве, а потому гораздо более уязвима — а значит, должна восстанавливаться от повреждений с большей скоростью. Пушки и местный гарнизон не остановят этого титана — разве что ненадолго задержат. Совсем ненадолго. И если он способен выпускать пар, как колосс Бертольда, к нему будет не подступиться, если только Эрен…

— Командир Ханджи!

Звонкий голос Армина выдернул ее из омута размышлений.

— Главнокомандующий зовет нас обсудить план.

Он прав. Битва еще не закончена. А выспаться они все в аду успеют.

Эрвин стоял, наклонившись над разложенной на столе картой города и его окрестностей, и задумчиво хмурил брови; прямые тонкие линии означали предполагаемое место расположения отрядов гарнизона с пушками, стреляющими ядрами и крупной картечью.

— Это его не остановит, — Ханджи поморщилась, сжав пальцами ноющее плечо. — Придется действовать самим, как всегда.

Взгляд невольно пробежался по сгрудившимся у стола разведчикам, а во рту появился привкус горечи: как же мало их осталось…

— Нам необходима защита от испускаемого им пара, — Армин ухватил себя за подбородок. — Иначе мы и приблизиться к нему не сможем, не говоря уже о том, чтобы вытащить отца Хистории.

Пар. Когда жидкость испаряется с поверхности, та автоматически охлаждается за счет ушедшей на изменение агрегатного состояния энергии. А что, если…

— Перед атакой нужно будет облиться холодной водой, — произнесла еле слышно, но лица всех присутствующих моментально повернулись к ней. — Тогда сможем выгадать пару десятков секунд для нападения.

— Потому что пар, в который она превратится из-за разницы температур, поможет охладиться! — моментально подхватил ее мысль Армин и закивал. — Должно сработать!

— Только вот наш обычный принцип атаки вряд ли поможет нам в этот раз, — Ханджи в упор смотрела на Эрвина. — Сначала нужно нанести Райссу такие повреждения, которые поставят его регенерацию в тупик.

— У тебя уже есть идеи, как это сделать?

Она улыбнулась:

— Все новое — хорошо забытое старое. Понадобится много взрывчатки.

У Эрвина непроизвольно дернулся левый глаз. Воодушевившись, она продолжила:

— Насколько я смогла заметить, Райсс даже голову от земли поднять не может. Велика вероятность, что, если он все же встанет на ноги, его лицо будет стерто, а рот открыт. И если мы забросим взрывчатку ему в глотку, то при такой температуре порох взорвется сам по себе, что поможет нам в худшем случае просто отделить голову от туловища, а в лучшем — уничтожить человеческое тело Рода Райсса прямо внутри титана.

— Но ведь для этого не одна бочка потребуется.

— Точно. Поэтому, Эрен, — Ханджи сочувственно покосилась на шатающегося от усталости Йегера, — нам нужна твоя помощь. Справишься?

В его зеленых глазах вспыхнули знакомые искорки.

— Сделаю все необходимое!

— Ханджи, отправляйся в медпункт, — приказал Эрвин. — После того, как врачи разберутся с твоей раной, разузнай у командующего гарнизоном насчет запасов пороха.

— Есть.

Честь отдать смогла с трудом — рука с каждой минутой болела все сильнее, пусть она и старалась не подавать виду.

— Армин, проводи майора Ханджи.

— Слушаюсь!

Хочется спать. Хочется лечь прямо на пол и отключиться — как раньше, когда она засыпала прямо в коридоре казармы, не дойдя до комнаты после очередного затянувшегося эксперимента. Хочется по-идиотски рассмеяться и обнять их всех, вместе и по очереди, — просто потому, что она может. Потому что скоро закончится короткая летняя ночь, и восточная стена Орвуда окрасится в золото. Потому что они живы.

Военный врач гарнизона оказался добродушным усатым мужиком лет сорока пяти, от которого пахло вишневым табаком и пирогами; что неудивительно: учитывая его габариты, жена дома кормила его явно хорошо. Ханджи хихикнула себе под нос и тут же поморщилась, когда ей начали промывать рану. Ну, хоть воспалиться не успела — и на том спасибо. А вот не слышать причитаний Моблита было странно, даже держа в памяти тот факт, что Эрвин отослал его в столицу с очередным поручением.

— Ханджи-сан, отдохните, а я пойду спрошу про порох, — предложил Армин, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Нет, это уже моя забота. Разберусь. Иди к друзьям.

Тот ограничился прощальным кивком и тут же умчался.

— Нелегко вам, разведчикам, приходится, — сочувственно протянул врач, накладывая на ее плечо плотную давящую повязку.

— Нам же внутри стен не сидится.

— Так-то оно так, но многие ведь хотят того же, чего и вы — свободы. Но не у всех есть смелость.

— Отсутствие смелости не есть трусость. Просто… — она задумалась, подбирая слова, — этим людям есть, что терять внутри этих стен. А мы, док, внутри стен не живем, вот и вся разница.

Не живем. Существуем. Он усмехнулся и завязал узлом треугольный кусок белой ткани:

— Рукой не махать, а желательно вообще не двигать примерно неделю, будет как новенькая.

— Спасибо.

Уже собравшись уходить, она поинтересовалась:

— А не подскажете, кого спросить насчет порохового склада?

Остановившись на пороге, смущенно почесала в затылке; у врача, убиравшего на место инструменты, при ее словах почему-то задрожали руки.

850 год. Август.

Моблит держал то и дело норовящий погаснуть светильник, пока она судорожно перебирала найденные в архивах военной полиции бумаги.

— Невероятно. Невероятно! — пробормотала, пролистывая одну за другой пожелтевшие от времени страницы, испещренные чьим-то аккуратным почерком — чернила, слегка выцветшие, приобрели фиолетовую окраску.

Военная полиция по приказу короля уничтожала все упоминания о вещах, которые представляли малейшую угрозу существующему режиму — так говорил Джел Саннес. Видимо, все-таки не все, и именно эта халатность — или предумышленное сокрытие информации — сейчас играла им на руку. На раскапывание архивов могут уйти недели, но Ханджи уже давно не ощущала бурлящего внутри радостного энтузиазма. А ведь еще и эксперименты с Эреном теперь просто обречены на успех!

— Моблит, мне нужно, чтобы ты подготовил копии всех документов касаемо вооружения и техники. Точнее, их копии в первую очередь, всех остальных — позже.

— Сделаю, командир.

Благодаря Хистории с финансированием исследований проблем больше не было, и Ханджи мысленно облизывалась на новенький микроскоп, который по ее заказу привезли в казарму Троста. Эрвин настаивал, чтобы она осталась в столице: как друг, не как главнокомандующий, — но Митру Ханджи не выносила на дух. Коронацию новой королевы-то еле выдержала, едва не сбежав с торжественного банкета — Эрвин и Ривай в три руки удержали. За шкирку. Это не считая втыка от командующего разведкорпусом за неподобающий внешний вид. При одном воспоминании об этом она фыркнула себе под нос: где, скажите на милость, в приглашении было указано, что парадная форма одежды должна быть женской? К тому же, амуницию проще надевать поверх костюма. А то, что она стащила его у Эрвина, особой роли не играло… хотя, может, он не возмущался бы так сильно, если б она просто подогнула штанины слишком длинных брюк, а не обрезала… Из груди вырвался легкий вздох. Она любила моменты дружеских перепалок, разговоров ни о чем, веселых споров, когда они ставили на кон чей-нибудь обед или — банально — завалявшуюся в карманах мелочь, как-то: когда они с Риваем еще до падения Марии впервые оказались в паре на тренировке по рукопашному бою, ставки не делал только ленивый. Даже Эрвин поставил. Дважды. И долго ворчал, что оба раза неверно: поединок завершился общим счетом один-один, ибо Ривай с ножом представлял собой опасность более серьезную, нежели Ривай без ножа, а холодное оружие с коротким лезвием Ханджи не любила и управлялась с ним плохо, зато, выросшая в приюте, прекрасно знала множество запрещенных приемов — и закономерно уложила Ривая на обе лопатки, когда тот попытался врезать ей ногой. А Эрвину почему-то страшно не везло в азартных играх, если на кону стояли деньги. Спектакль тогда закончился появлением Шейдиса, разогнавшего всех с внутреннего двора: проигравшая половина отправилась покупать ужин выигравшей, Эрвин к себе в кабинет, а они с Риваем — в медпункт, по дороге в который высказали друг другу все то, что не успели сообщить кулаками.

Вспомнив об этом, Ханджи покосилась на лежащий на столе футляр. После уничтожения титана Рода Райсса Ривай отправился к часовне в поисках Кенни Потрошителя, а вернулся с ценнейшим образцом, когда-либо попадавшим им в руки. Длинный толстый шприц и колба, наполненная полупрозрачной жидкостью, лежали в углублении на белой ткани, зловеще поблескивая в неровном свете стоящего рядом искусственного кристалла из той же часовни, созданной титаном-основателем. Подобно самим титанам, кристаллы как-то накапливали солнечную энергию, а потом светили в темноте, даже выбитые из стен подземной пещеры: когда они начали гаснуть, Ханджи эксперимента ради положила их во дворе, где их не заслоняла тень, и вечером, когда солнце закатилось за горизонт, полупрозрачные камушки вновь засияли холодным, серебристо-лунным светом. Вдохновившись результатами, она поручила Моблиту и Конни рассчитать, сколько времени необходимо для зарядки среднего по размеру кристалла, чтобы тот светил всю ночь — Эрвин еще неделю назад одобрил план подготовки финальной вылазки, а факелы в удобстве использования значительно уступали каменным «фонарям». Да и на заводах теперь стало возможным работать круглосуточно…

Настроив освещение, Ханджи поправила очки и, закрыв один глаз рукой, уставилась в окуляр микроскопа. Жидкость внутри колбы представляла собой какую-то неоднородную смесь явно биологического происхождения: в растворе, насколько она могла судить, разглядывая его в микроскоп через корпус шприца, порой попадались фрагменты клеток. Приготовив тонкое предметное стекло, она нажала на металлический поршень и слегка утопила его; на стекло капнула прозрачная капля — и тут же задымилась, испаряясь. Черт побери. Что и требовалось доказать. Вернув содержимое шприца обратно в колбу, она отодвинула футляр подальше и, сложив руки на столе, устало прижалась к ним щекой.

Согласно тому, что сообщили ей Эрен и Хистория, основой является спинномозговая жидкость титана, в которую было добавлено что-то еще. Но вот что именно, Ханджи сказать не могла. И не было ни одной идеи или мысли, за которую можно было бы уцепиться, вытянуть на поверхность хрупкую ниточку предположений и гипотез. Да и будь это просто ликвор, без всяких химикатов или чего похуже, обратное превращение возможно лишь в том случае, если титан съест человека с такой способностью. Это был факт, неопровержимый, незыблемый… и без единого возможного научного объяснения. Это был факт, а факт, как известно, самая упрямая вещь на свете.

Ханджи погладила пальцем полупрозрачный кристалл из подземной пещеры; тот вспыхнул, красиво переливаясь холодными искрами, как упавшая с неба звезда. Если Райссам, пришедшим из-за стен, удалось создать такую сыворотку, то на что же способна медицина людей внешнего мира? В то время, когда все силы уходят исключительно на военную промышленность, становится не до врачей. Не до развития фармацевтики. Или же королем-основателем все было сделано специально, чтобы людей внутри стен не стало слишком много? Это была придуманная им модель идеальной жизни? Рука непроизвольно сжалась в кулак; камень-звезда процарапал кожу острыми краями.

Перед глазами стояли страницы книги, что она в свое время зачитала до дыр: «История экспедиций за стены», писавшаяся и переписываемая разведчиками со дня основания разведывательных войск. Понадобилось тридцать с лишним лет, чтобы убедить короля в необходимости создания отряда элитных бойцов, совершающих вылазки наружу, и еще десять — до первой экспедиции к югу от стены Марии. Разведчики гибли всегда. Сотнями. Тысячами. Ради крупиц информации, ради попыток заглянуть за горизонт, ради свободы, чьи крылья развевались на окровавленных плащах. Они не смотрели свысока — они были ближе к небу.

В дверь осторожно постучали, и Ханджи, удивленно заморгав, подняла голову.

— Войдите!

— Простите, командир Ханджи, я, наверное, помешал, — на пороге топтался Армин со стопкой каких-то папок.

Она тепло улыбнулась; Армин со своей неудержимой тягой к знаниям и верностью далекой безумной мечте одновременно напоминал ей молодого Эрвина и ее саму в юности, которая сейчас казалась бесконечно далекой.

— Все хорошо. Ты что-то хотел?

— У меня есть пара идей насчет завтрашних экспериментов с Эреном. Я думаю, что придумал, как протестировать прочность брони, которую он может создавать.

Ханджи поправила очки:

— Излагай.

— Ну… вы же помните, что недалеко от ворот Троста за стеной Роза есть глубокие овраги? Туда еще постоянно падают дети фермеров и домашний скот. Я подумал, что можно попытаться сделать подпорки, используя Эрена, если будет угроза, что земля обвалится ему на голову. К тому же, в западных горах часто бывают оползни…

— Хорошая мысль. Стоит попробовать.

— И Эрену ничего не будет угрожать, — закончил Армин; его глаза радостно заблестели.

Она кивнула, покосившись на найденные в архивах бумаги. Что там Ривай говорил про мономозг?

— Как только убедимся в том, что Эрен без особого ущерба для себя может создавать броню, попробуем сделать вот это, — Ханджи протянула ему чертеж устройства под названием гильотина. — Судя по всему, раньше это использовалось для людей, а нам нужно модифицировать конструкцию для убийства титанов.

— Можно поставить ее у южных ворот Троста, — Армин внимательно разглядывал тонкие линии схемы. — И сразу испытать.

— Чуть позже я переговорю с инженерами гарнизона. Дам тебе знать, поможешь, если захочешь.

— Конечно! Кстати, я принес вам это, — он протянул ей папку. — Отчеты о двух первых ночных вылазках.

— Просмотрю. Можешь быть свободен.

— Есть!

Дверь закрылась с легким хлопком. Когда все утрясется, нужно будет пригласить Арлерта к себе в отряд исследователей — если Армин согласится, Ривай вряд ли станет возражать.

850 год. Сентябрь.

Марлен, уходя, удивленно взглянула на нее, но Ханджи махнула рукой, чтобы ее не ждали; прислонилась к стене кабинета, в котором они сидели каких-то полторы минуты назад, прижалась затылком к холодному камню и закрыла глаза. Ривай остался переговорить с Эрвином; нетрудно было догадаться, о чем. «Не уезжай из Троста», — хотелось попросить и Ханджи, но она знала, что друг не послушает. И промолчала, малодушно оставив последнюю попытку на Ривая, которому всегда было класть на субординацию, систему и прочие вещи, объединяемые словосочетанием «сложившийся порядок».

Из-за двери доносились приглушенные голоса, слившиеся в один звуковой фон, но Ханджи не вслушивалась — представляла и так, что скажут друг другу эти двое. Забавно, ведь они с Риваем, регулярно спорившие по мелочам, почти всегда проявляли трогательное единодушие, когда дело касалось чего-то действительно серьезного. Когда дело касалось Эрвина. «Ты упрямый осел!» — едва не слетело с языка, когда главнокомандующий заявил о том, что сам возглавит операцию по возвращению внешней стены.

— Тише, спокойно, — голос Ривая, чуть более громкий, чем всегда, раздался в коридоре, несмотря на преграду. — Будешь показушно геройствовать, я тебе ноги переломаю. Аккуратно, кости срастутся без проблем, но из казармы ты долго не выйдешь, гарантирую.

Ривай продолжал что-то говорить, но она не слышала, равно как и ответа Эрвина. Если бы друга это удержало, Ханджи сама переломала бы ему все оставшиеся конечности, но… Дышать вдруг стало трудно; она сползла спиной по стене, уронив руки на колени. Ради своей мечты, о которой Эрвин рассказал ей много лет назад, когда был еще сержантом, а она — рядовым в его отряде, он пожертвует жизнью, без колебаний и сожалений. Своей жизнью… рисковать проще. Отправить на смерть самого себя проще, чем смотреть, как по твоему приказу на нее идут другие.

Холодно. Даже теплое пальто не спасает; по штабу гуляют сквозняки, просачиваясь в многочисленные щели, заползая под кожу, вымораживая изнутри. На столе в ее комнате ждет огромная стопка бумаг, которую хорошо бы разгрести за оставшиеся до назначенной на ближайшее новолуние экспедиции двое суток; от контраста чернильных строчек рябит в глазах — те расплываются сквозь линзы очков, и Ханджи порой кажется, что однажды она проснется и не увидит ничего, кроме окружающей ее темноты. Чувство пугающей достижимости желанной цели, мысли об операции, разрушенной Шиганшине, подвале дома Эрена не дают заснуть, прочно поселившись в подсознании, вися обрывками паутины по его углам. Неуютная в этом году осень. Неуютная в этом мире жизнь.

— А ты чего тут задницей пол протираешь?

Ханджи подняла голову. Непривычно смотреть на Ривая снизу вверх — от этой мысли тянуло по-идиотски рассмеяться.

— По твоей тленной физиономии соскучилась, — поправила норовящие соскользнуть ремни очков. — Не ровен час забуду, как она выглядит.

От ответа Ривай воздержался; издав какой-то непонятный звук, являющий собой нечто среднее между вздохом и презрительным фырканьем, он зашагал по коридору в сторону лестницы. Злится, аж искры сыплются. Встав на ноги, Ханджи направилась следом, вскоре его догнав, закономерно замедлила ход. Злится — на Эрвина. Как и она.

— Надо было все-таки сломать ему ноги. И здоровую руку заодно, — пробормотала Ханджи, бросив взгляд на внутренний двор штаба за немытым окном; к стеклу прилип кленовый лист, солнечно-желтый, разлапистый, яркий, и от этого хочется плакать.

Отряд снабжения превзошел сам себя: судя по доносящемуся с кухни запаху и бегающим туда-сюда дежурным, они скупили все имеющееся на продажу в компании Флегеля Ривза мясо, угрохав на это двухмесячный бюджет разведкорпуса, но осуждать их было трудно. Несмотря на первые в истории разведчиков действительно хорошие шансы на успех экспедиции, все понимали, что победа, если им удастся ее вырвать, достанется дорогой ценой. Возможно, даже более дорогой, чем обычно: враг был сильнее, хитрее, таился в полумраке, время от времени скаля зубы, щерясь, и больше всего на свете Ханджи мечтала навсегда стереть эту ухмылку, чтобы от нее не осталось и следа. План был хорош, ночной путь был проложен, эксперименты, диво дивное, не провалились — ни один — но именно это и будило в душе тревогу, а вместе с ней — звериное чутье, на которое она с детства привыкла полагаться. Но сегодня, когда из казарм тут и там слышался воодушевленный гомон и смех, солдаты гарнизона закатили шумную гулянку за два часа до смены караула, а горожане на площади отмечали какой-то праздник, непривычно мрачное настроение поджало хвост, вобрало когти, позволив улыбке осветить лицо. Справятся. И не такое видали, а вот поди ж ты, не разучились пока смеяться и весело сходить с ума.

В общей столовой царил гам. С трудом отыскав Моблита в толпе разведчиков и присоединившихся к ним ребятам из гарнизона, Ханджи устало плюхнулась на деревянную скамейку, которую до этого, кажется, чем-то облили, что, впрочем, было совершенно не важно. С соседнего стола доносились вопли Конни, Жана и стосковавшейся по мясу Саши, цапнувшей пытавшегося ее удержать Конни за руку, перепутав его с мясной нарезкой, которую у нее едва смогли отобрать… Не удержавшись, Ханджи прыснула в кулак: вот ведь идиоты. А перед глазами все плыло будто в тумане; она лишь успела отметить, что на шумном застолье не было ни Эрвина, ни Ривая: первый наверняка отсиживался у себя в кабинете, в сотый раз проверяя каждую бумажку, второй… Ну, Ривай вообще никогда не был сторонником подобных мероприятий, но сейчас, в данный момент ей не хватало его рядом — хотя бы себе Ханджи могла в этом признаться без проблем. Моблит, до ее прихода успевший опрокинуть в себя пару бутылок темного нефильтрованного пива, что-то безостановочно говорил, а она кивала невпопад, смотря в свою кружку — по поверхности янтарной жидкости прыгали золотистые отблески огня.

Ривай появился из ниоткуда: отпинал по разным углам затянувших любимую волынку Эрена и Жана, прикрикнул на столпившихся вокруг непрошеных зрителей и так же внезапно исчез, оставив после себя едкий шлейф безысходной болезненной злости. В кои-то веки наевшиеся до отвала солдаты лениво расползались кто куда, и Ханджи, залпом допив содержимое кружки, последовала их примеру, кошкой нырнув в прохладную безлунную ночь.

Поплотнее запахнув воротник, она пожалела, что не взяла из комнаты свитер: обычно довольно устойчивая к перепадам температур и холоду в целом, Ханджи весь день мерзла, зябко кутаясь в плотную грубую ткань пальто. Под ноги попался камушек, и она пнула его носком сапога; тот с легким стуком отлетел в стену, упав обратно в пыль. Из пыли в пыль, из праха в прах. От погасших свечей сизый дым, изо рта морозное облачко застывшего дыхания, сладко-медовый вереск на забытых могилах волнами мелких сиреневых цветков, и даже здесь, в городских стенах, слышится его нежный тоскливый шепот.

Ханджи не заметила, как обошла по кругу здания штаба; замерла на мгновение, увидев неразлучную троицу, уходящую в сторону отведенных разведчикам казарм: Армин что-то рассказывал, сбивчиво, радостно, активно размахивая руками, Эрен смеялся, даже Микаса едва заметно улыбалась. Ее яркий красный шарф всполохом метнулся вслед, стоило им скрыться за поворотом. Она вздохнула; раньше, скорее всего, зашла бы к Эрвину — они часто болтали по вечерам в его кабинете, когда выдавалась возможность побыть просто друзьями. Зайди она к нему сегодня, они бы точно разругались вдрызг.

— Опять ворон считаешь?

Ривай, нахохлившийся, как промокший под дождем уличный кот, уселся на крыльце, поставив рядом пол-литровую кружку, о крепости содержимого которой можно было лишь догадываться. Ханджи молча подошла и устроилась по другую сторону от кружки, подперев рукой подбородок.

— Спасибо, — произнесла в пространство, глядя на ровный огонек в светильнике за окном напротив.

— За что?

— Ты попытался.

Больно. От того, что злишься на лучшего друга из-за сделанного им выбора, злишься на себя, понимая, что сама поступала и поступила бы точно так же, злишься на Ривая, что он не смог уговорить Эрвина остаться в Тросте, и вновь на себя, что даже не сделала попытки.

— Не хочу больше никого хоронить, — вырвалось почти неосознанно; в ладонь ткнулась деревянная ручка, и она не глядя отхлебнула пару глотков. Поморщилась: — Пресвятые стены, ну и мерзкое же пойло.

— Не нравится, не пей.

На потрескавшихся губах остался горький привкус, но по телу разливалось приятное тепло; Ханджи запрокинула голову, смотря вверх.

— Я хочу увидеть свой дом.

— Где он?

Она со вздохом растянулась на досках. Глаза Ривая, обметанные черными тенями, парой светлячков поблескивали в темноте.

— Понятия не имею. Наверное, где-нибудь далеко за стенами.

— Знать не знаю, о чем ты.

— Место, откуда не хочется убегать. Куда хочется вернуться. Возвращаться снова и снова. Мне не нравится возвращаться сюда. Какая разница? Нас никто не ждет в этих стенах. Только мы сами, — отрывисто, будто в бреду шептала Ханджи. — И куда бы ты ни поехал, ты…

— …берешь с собой себя, — закончил он ее мысль.

И неожиданно улегся рядом, сцепив в замок руки. А ей вспомнились намертво въевшиеся в память слова из полузабытой книги: грусть — это место, в котором люди иногда живут годами.

— А где твой дом, Ривай? — спросила, даже зная, что не дождется ответа.

Не потому, что он не захочет отвечать. Потому, что ответ на этот вопрос он и сам бы знать не прочь.

— Там, где меня нет.

— Город, в котором нас нет… звучит неплохо, — Ханджи слегка повернула голову.

Ривай смотрел в небо.

— Да. Неплохо.

— Обещай, что мы туда попадем.

Странный разговор. Дурацкая просьба.

— Совсем тронулась?

Не вопрос — утверждение.

— Ага, — улыбнулась она, закрывая глаза.

И сквозь шепот вереска с далеких холмов обещанием прозвучало тихое «увидим».