Первый День Года (Рождественские истории) (гет)

Сад во внутреннем дворе Скайхолда еще никогда не был настолько тихим, безмолвным, опустевшим. Ряды горшков с цветами, которые следовало пересадить, перенеслись внутрь замка, где было ненамного, но теплее. Теперь лавки, на которые они выставлялись, стояли непокрытыми.

Деревья дрожали совсем голыми, снег едва удерживался на их тонких ветвях. Дуновение ветра, и он рушился вниз. Что говорить о кустарниках, которыми были обсажены все стены. И все, все было укрыто белым.

Такое холодное, такое спокойное.

Даже люди теперь сюда не заглядывали, а раньше всегда кто-нибудь, да ошивался. Но здесь холодно, и те, кто желал найти одиночество и умиротворение, скопились в небольшом зале внутри. Сквозь щель в двери виднелась линия света, внутри, должно быть, горело много свечей. Преподобная мать читала проповедь. Последнюю проповедь в этом году.

Леди Инквизитор стояла у колонны, закрываясь от ветра, и держала руки под мышками. Темная шапка волос на макушке перестала греть, да и оголенный затылок тепла не прибавлял.

Эллана повернулась к дверям боком, прислушиваясь к словам матери Жизель. Старая перечница говорила что-то о том, сколько потерь они понесли в прошлом году, клялась, что будущий будет лучше, так как Создатель повернулся к ним лицом, послав в свою защиту столь много верных и праведных.

Лавеллан презрительно наморщила нос. Слова, слова, проклятые слова. У людей, кроме них, ничего больше не было. Ни единого доказательства, ни единого повода для веры. Она это приемлемым не считала.

— Блаженны верующие, потому как только вера дает истинную свободу душе. Вкладывает ключи в трепетные руки, ключи от чертогов Создателя, где тот ждет и принимает всякого, в сердце которого есть для него место.

Этот праздник, дух которого пропитал все и вся, вызывал в ней волнение, но куда больше — раздражение и злость. Это был человеческий праздник, дурацкий и беспричинный. И в какое же смятение ее приводило то, как готовились к нему некоторые эльфы, обитатели Скайхолда, будто не зная этого.

Инквизитор помнила, что рассказывала ей еще мать, когда она спрашивала, почему люди возбуждены в это время. Рассказывала всю правду.

Об эльфийском празднике начала года. Весеннем и ясном, когда цветы начинали пробираться сквозь толщу земли, вселяя надежду. Когда маленькие ландыши проглядывали сквозь снег, трясясь от холода своими синими головками, не сгибаясь и продолжая расти. Когда в оттепели чистые ручьи омывали земли, принося чистоту и забвение.

Эльфы плясали у костров, вплетая в волосы цветы и распивая ароматные травяные настои. Они наполнялись любовью к новому году и новой жизни, обещающей быть еще полнее и краше.

А потом пришли люди. Пришли и все уничтожили. И даже от такого праздника не оставили камня на камне. Они переписали календарь, утвердив начало в студеную зиму — и Эллане всегда казалось, что они сделали это назло, потому что никто в здравом уме не захочет праздновать что-то в лютый мороз. Они внесли массу варварских традиций, пошлых и грязных. И напитали все это верой в своего несуществующего бога.

Люди благодарили его за новый день. Люди просили у него помилования за свои грехи и наивно верили, что старое совершенное остается в прошлом году.

— Будет он особо милостив в хладный день прощения, выслушает всех и каждого, и не осудит, но поймет и примет в свои объятия.

Лавеллан смяла одну из бумажных лент, которую кто-то из служанок повесил у нее в покоях, видимо, пытаясь поднять ей настроение, а на ель даже не взглянула. Она фыркнула, глядя, как вокруг столпились гномы, эльфы, и даже кунари разделял общее настроение.

За минуты до проповеди, когда все собирались внутри, и они с Калленом пришли сюда. Он потянул ее за руку, но она уперлась обеими ногами и прислонилась спиной к колонне, качая головой.

Он разочарованно приподнял брови, но не прокомментировал ее жест, лишь задерживаясь с ней дольше. Он погладил ее по затылку через ткань накидки и обнял, целуя в лоб.

— Ты точно не?.. — все же спросил мужчина, горячо выдыхая в ее висок.

— Нет.

И Эллана осталась ждать. Провожала всех, кто заходил внутрь, взглядом и глотала холодную слюну.

Внутри исчезли Кассандра и Варрик, они пришли вместе, словно позабыв в этот день обо всех перепалках. Эльфийка увидела, как Вивьен в роскошной мантии опустилась на лавку рядом с одной из служанок в скромных одеждах. Блэкволл, занесенный снегом, как идол в разрушенном храме, стал у дверей и смиренно склонил голову. И Каллен, ее Каллен сел сзади, складывая руки в таком дурацком и таком бессмысленном жесте.

Лавеллан подняла голову, заглядывая в серое небо и ища там то же, что видели все они. Они так часто поднимали лица вверх, надеясь быть увиденными оттуда, что ей начало казаться, будто это возможно.

Она гневно отряхнулась, сгоняя странные мысли.

— И увидит он в этот день детей своих, любимых созданий, и услышит их молитвы все до одной. И свято верующие получат в следующем году сторицей.

А проповедь продолжалась.

Дверь приоткрылась, внутрь ускользнул Коул. Послушать ли преподобную или же понаблюдать за прочими. Пожалуй, прочие это единственное, что достойно внимания.

Как они все надеются на то, что-то, что они творили весь год, волшебным образом простится. Как они раболепно слушают сладкие речи преподобной, лишь бы не открывать глаза на реальность.

С какой готовностью они поверили в чудесный символ — Вестницу Андрасте — и вложили свои жизни в ее руки.

Им просто нужно было во что-то верить.

Инквизитор обняла себя за плечи, двигая замерзшими пальцами внутри грубых перчаток.

А если… если они были правы? Во всяком случае, у них было то, что грело даже в самый собачий мороз. Как грели ее чувства Каллена. Наверное, ему ее тепла не хватало, раз он был вынужден сидеть среди них, заряжаясь пламенем своей веры.

Он столько преодолел, чтобы принять ее.

Отторжение. Неприятие. Стеснение.

Она противилась ему, отталкивала, боялась. А он делал шаги вперед, прижимал, успокаивал.

— Потому что любовь Создателя к пророчице его Андрасте живет во всех нас, в глазах любимых и любящих.

Вздохнув, Эллана прошла от одной колонны до другой.

Они слушали проповедь и веряли в лучшее. И он верил.

Эльфийка вздохнула и подошла к двери. Если она и хотела просто тронуть дверную ручку, то не вышло. Та моментально сдвинулась с места, легким скрипом оповещая тех, кто внутри, о новом госте.

Кажется, таких удивленных взглядов она не видела с того самого момента, когда предстала перед ними. Ободранная маленькая эльфийка с мозолистыми руками, сжимающими длинный меч — реальное и настоящее, во что стоило верить. Они смотрели на нее и сомневались, что это недоразумение сможет что-то сделать для них.

Она им доказала. Всем доказала, чего стоит. И они поверили.

Глубоко вздохнув, она шагнула вдоль прохода к лавке, где сидел Каллен. Рядом с ним никого не было, а если бы и было, вряд ли он бы заметил. Он держал руки сложенными, пряча в них лицо, и шепотом повторял слова преподобной, убеждая и себя в этом, в новой лжи.

Все будет хорошо.

Вот только… ведь в ее силах было сделать все хорошо. Может быть, преподобная Жизель и не лгала.

Инквизитор опустилась на сидение рядом с ним, словно ненароком дотрагиваясь своим коленом до его. Открыв глаза, советник взглянул на эльфийку. Наверное, ему показалось, что произошло чудо. Наверное, так оно и было.

Переступив через свои гордость, суть и прошлое, она отдала себя человеку. Тому, который верил в нее больше всех. И — что важнее — тому, в кого верила она сама.

— Да прибудет искупление нашим грешным телам, потому что в святой день, Первый День, Создатель смотрит на нас с улыбкой. Примем его дар любви и насладимся покоем, дарованным на короткий миг.

Сняв ее перчатки, он спрятал ее промерзшие ладони в своих горячих руках, и от этого сразу весь мир показался светлее.

Лавеллан никогда не праздновала Первый День, не лепила снежки и не пила горячее вино. Конечно, никогда она и не сидела на новогодних проповедях. И не пыталась поверить во что-то, чего нет.

Но она могла попробовать. Если не ради себя, то ради него.