Гадание на дорогу (гет)

Аберфорт похвалялся — перед самим собой, портретами и козами, тем незначительным добром, которым владел — своим умением смешивать безупречные коктейли. Раз уж он оказался владельцем таверны, то стремился быть достойным владельцем, со знанием и соответствующими навыками. «Не только Альбус, мой дорогой, способен выучить наизусть учебник, а потом «творчески использовать полученную информацию» — в этой части своей хвалебной речи он всегда менял голос, делая его писклявым и шепелявым (хотя ни портреты, ни козы не имели чести знать мисс Каубон, старую учительницу Трансфигурации) — не только Альбус умел увидеть детали и собрать их в единое целое.

На самом деле, Альбус был идиотом, когда доходило до умения видеть детали. Особенно, когда это касалось людей, а не каких-либо абстрактных, увековеченных правил. Так типично для Альбуса — найти десять пунктуационных и стилистических ошибок в книге на тысячу страниц, но не заметить, что твой лучший друг — одержимый жаждой власти безумец без сердца.

Тут он всегда прерывался на несколько секунд. Арианна глядела с портрета, изображая заинтересованность. Коза, которую в таких случаях пускали в залы для гостей, меланхолично жевала занавеску.

Хотя, продолжал Аберфорт, что может быть странного? Как может кто-то бессердечный заметить отсутствие сердца у другого?

— У Альбуса есть сердце, — раздалось со стороны спальни тихо, почти испуганно. — Он держит меня на этой должности. Платит зарплату. Немногие были бы столь терпимы к моим... слабостям.

Аберфорт замер с поднятой вверх ладонью. Увлекшись своей любимой речью, он совсем забыл, что Сибилла осталась вчера на ночь!

«Осталась» — наверное, не самое лучшее слово. Он попросту увидел, что она слишком пьяна, чтобы возвращаться в Хогвартс, и проводил её — затащил, что уж там — к себе. Сам сперва хотел лечь на диване, но потом пошёл к козам, на сено. Там удобнее, нежели на старой софе-развалюхе, которую он выбросил бы ещё несколько лет тому назад, если б вообще задумывался о таких глупостях.

Вчера он думал, что дама проспит как минимум до полудня. Возможно, он слишком громко ораторствовал. Бедняжка, после такого количества вчерашнего рома у неё, наверное, похмелье, как отсюда до перрона 9?, а он тут раскричался.

Арианна подарила ему суровый взгляд. Он отвернулся к Сибилле, показав украдкой портрету язык, и с облегчением услышал, как девочка рассмеялась.

— «Держит» — весьма неплохое определение, — хмыкнул Аберфорт. — Но лучшим было бы «использует».

Сибилла, может, и с похмелья, но трезвая. Быстро взглянула на него — с какой-то своего рода насмешкой.

— Я спал вчера с коз... не в спальне, — хмыкнул обиженно. — Ты не была в... в настроении принимать какие-либо решения.

Сибилла скривилась.

— Да уж знаю. И не в «настроении» дело, просто была пьяна вусмерть. Не смогла даже никому ничего предсказать. Даже самого очевидного фатального несчастного случая.

Аберфорт не смог промолчать, что, несмотря на всё, она пыталась и предсказывала. Фатальные несчастные случаи, в основном. Смертельные даже. И ему, и его козам. С особым воображением и воодушевлением — когда он тащил её в сторону кровати.

— И так, на самом деле, было хорошо, — подытожила Сибилла. — Очень хорошо. Нечего гадать забесплатно в свободный вечер. Это ведь не только мое призвание, но и моя работа. — Она машинально поправила волосы, выпрямилась и подняла подбородок, твёрдо взглянув на него: ждала атаки. — Кроме того, что за гадание без карт или хоты бы чашки с кофейной гущей?

Аберфорт мог многое сказать. Что они оба знают — настоящие пророчества далеки от контролируемого, услужливого гадания по кофейной гуще. Что сила предсказания — дикий дар, страшный дар, приходящий сам по себе. Что Сибилла пьет на самом деле для того, чтобы не пророчествовать. Что у неё есть выбор: отдать власть виски, водке, рому — чему угодно, лишь бы имело градус — или своему дару. И она выбирает алкоголь.

Что карты, кофейная гуща, руководства — все это лишь игрушки. Рассеивание внимания. Погремушки. Они дают только иллюзию контроля. Отвлекают.

Он не мог сказать только — не слушались губы — что так же было с Арианной, что все эти реквизиты ничем не отличаются от их совместных игр, песенок, историй, постоянно повторяемых безумных жестов. Даже алкоголь подходит здесь, потому что измученная мама однажды начала убегать и в этот омут.

Аберфорт думал, что знал Арианну очень хорошо, лучше всех. И что ему эта уверенность дала? Так что из всех возможных и невозможных тирад он выбрал сделать вид, что не заметил вопроса.

— Чаю сделать могу. А вот с чашкой дела похуже.

— Можно в чём-нибудь другом. Лишь бы с градусом, — Сибилла поправила волосы, которые лезли в глаза, машинально осмотрелась в поисках шали.

Дамблдор вздохнул.

— Ещё даже не полдень, — у него была слабая надежда, что он не был сейчас похож на собственного брата.

— Поэтому начнем с чая, — она не пыталась спорить, и Аберфорт выдохнул.

По-видимому, ситуация с её пьянством была ещё не самой худшей. Не было даже особого похмелья.

— У тебя должно быть не только Внутреннее Око, но и Внутренняя Печень, — пробормотал он, ставя чайник.

Она возмутилась, что позволило Аберфорту перейти к «если Внутреннее Око настоящее, то несколько шуток его не ослепят», Сибилле обидеться за чаем ещё больше, а разговору перейти в привычное русло — к раскладыванию карт и гаданию на кофейной гуще о том, сколько гостей придет сегодня в паб и какой алкоголь будет продаваться лучше всего. Результаты, как обычно, оказались туманны.

— Гуща ставит на водку, а карты — на джин с тоником, — Аберфорт покачал головой: его это позабавило.

— А мой опыт ставит на виски. Волшебники упорно не желают выбрать что-то другое. Банда провинциальных традиционалистов. Уверен, что в пабах на континенте...

— Я попробую все твои эксперимен... шедевры, — перебила его быстро Сибилла. — Всегда заинтересована в этом. Если ты не будешь сосредоточен так сильно на вкусе и внешнем виде во вред крепости...

Коктейли Аберфорта, сделанные чаще всего на водке, иногда местных более, чем пятидесятиградусных видах алкоголя, точно не были слабыми. Те, которые предназначены для продажи. В тех же напитках, которые он подавал Трелони, пропорции были немного другими.

— ...но та идея с разноцветными сиропами, которые постоянно сменяли друг друга и вращались, была очень поэтичной. Даже не ожидала такого от тебя, — она с явным облегчением вспомнила что-то, что могла похвалить. — Словно выпиваешь пьянящую радугу. И очень сладко. Замечательно. Странно, что никому не пришлось по вкусу.

Совсем не странно, если принимать во внимание, что большинство гостей «Кабаньей головы» радуги в основном извергают. А чтобы какой-нибудь из этих ажурных напитков имел шанс быть признанным, Дамблдору пришлось бы открывать бар в другом месте и для других клиентов. Лучше всего в Лютном переулке. Но тогда его убил бы размер арендной платы. И он не мозолил бы Альбусу глаза.

Альбусу, который, наверняка, с радостью дал бы ему денег на самую высокую арендную плату. Может, в Лютном кто-то оценит барменские трюки и фантазию. А может, и нет. Как бы то ни было, Аберфорт не мог позволить брату так легко избавиться от мук совести, какими бы всепоглощающими они не были.

— Доверюсь, всё же, своему опыту и занесу в бар в основном виски, — он наклонился через стол и поцеловал Сибиллу в макушку, как раз над краем шали. — Но водку и джин тоже поставлю на видное место, вдруг кто-то соблазнится. А может, даже кто-то такой богатый, что выкупит половину моего погреба, и твои предсказания сбудутся.

Трелони хмыкнула высокомерно.

— Нет в тебе понимания науки прорицания! Внутреннее Око не открывается для таких ничтожных дел, как лотерея или выручка, оно оставляет всю эту материальную суету людям, лишенным духа...

— ...предоставляя возможность жить жизнью свободной и безработной...

— ...жизнью, защищённой от превратностей судьбы! С выручкой — это просто забава, но совершенно точно тебя предостерегаю: в кружке я видела очертания совы, а это сулит неприятности. Большие и важные, но неприятные новости или события.

— И всё это вечером в моем пабе?

Она важно кивнула.

— Интересно, — отметил он мягко. — Что ж, моя цель не выиграть, а попытаться. Не я в нашей семье унаследовал гордыню. Может, во всяком случае, Большие и Важные напасти мотивируют моих клиентов. Только бы никто не умер. Что карты говорят о смертельных случаях?

— Ничего конкретного. Но здесь действительно есть некоторые... предпосылки для того, чтобы рассмотреть этот конкретный расклад, — она указала пальцем на очередную карту; педагогическая привычка, подумал позабавленный Аберфорт, — заранее увидеть приближение грустных и неспокойных времён.

— Грустных и неспокойных? — повторил он с вежливой заинтересованностью (любые времена, если верить твоим, Сибилла, предсказаниям, являются грустными, даже перерыв в войне — лишь период собирания сил), тёплым, идеально выверенным тоном.

И Арианне, и Сибилле этого всегда хватало. И вот Трелони начала объяснять, втягиваясь в отступления, рассказывать о достижениях знаменитой Кассандры, жаловаться на скептиков... Мысли Аберфорта свернули в другую сторону — он договорился два дня тому назад с Грегором, что придержит у себя товар, и товар, наверное, привезут перед рассветом, и прощай, мечта — когда вдруг почувствовал прикосновение стопы к своей ноге, что немного застигло его врасплох.

Немного. Сибилла любила иногда пофлиртовать таким образом. И получалось у неё это удивительно... по-девчоночьи. Несмело, не до конца умело — хотя после того, что видел Аберфорт в «Кабаньей голове», он был склонен считать, что заигрывания всегда неумелые, — но с пленительной деликатностью, какой-то очаровательной невинностью.

Впрочем, впечатление было обманчивым, потому что в постели Сибилла становилась созданием капризным, требовательным и жёстким, но кто устоит против такого очарования?

Сибилла упала ему на грудь, заплаканная, разъярённая, полностью растерянная. Аберфорт был к этому готов. Во-первых, благодаря информации от Альбуса, который время от времени знал раздражающе много, во-вторых, благодаря потоку клиентов, которые тоже знали, что он влюблен в Сибиллу и всегда знали кого-то, кто знал кого-то, кто возил контрабанду из и в Хогвартс, а значит, обладал источниками среди студентов.

Аберфорт задумывался иногда: неужели ни одного из преподавателей ни разу не заинтересовало, откуда у близнецов Уизли — очень прытких молодых людей, кстати — столько денег на ингредиенты для всех своих экспериментов?

Наверное, просто никого не заинтересовало настолько, чтобы в это вникать. Аберфорт тоже хотел бы не вникать в то, что — по здравом размышлении — стояло за решением Долорес Амбридж. Здравый смысл — очень хорошее объяснение. Предсказания — предмет неоднозначный сам по себе, Сибилла последнее время пила... может, ещё не так сильно, но преподаватель должен быть, словно жена Цезаря... а ее отношение ко всем, кто не разделял веры в Скрытые Чувства оставляло, мягко говоря, желать лучшего.

Конечно же, в Хогвартсе преподавали и намного худшие педагоги. Аберфорт всегда считал, что на будущее магической Великобритании фатально повлияет создание из школы личных казарм Альбуса: места, где члены Ордена Феникса, которых война покалечила так, что они больше не способны жить в обществе, могли залечить свои раны. Ситуация такова, каково поведение молодежи, и хорошо знать, что Аберфорт, скорее всего, не доживет до дней, когда всю власть возьмет в свои руки поколение, воспитанное Северусом Снейпом. Но что ж поделаешь, все они находились в состоянии войны. Долгой, скрытой, партизанской войны.

Перед Сибиллой он своих размышлений не раскрывал. Во-первых, ей было бы больно. Во-вторых, она бы обиделась и была бы права, друзья так не поступают, друзья и семья для того, чтобы поддерживать, не обращая внимания на какую-либо глупость законников. В-третьих, не он решал, каким быть Хогвартсу, так что давайте иметь дело с теми, кто действительно на это влияет. В-четверых, это всё не имело значения, ведь решение Амбридж, даже выглядя совершенно разумным — на самом деле иная форма боевых действий. Сибилла и Долорес были пешками двух противоборствующих сторон. Аберфорт готов поспорить, что если бы он узнал Амбридж получше, ему тоже стало бы её немного жаль.

А может, и нет. В конце концов, это она довела Сибиллу до такого состояния — Трелони сидела в кресле у бара, пьяная вдрызг и рыдала истерично — в конце концов, у истоков всего этого стояло Министерство. И его таверну Министерство не слишком любило.

«Кабанья голова». А это идея.

— Сибилла, — окликнул он её отечески. — Сибилла. Посмотри на меня. Хорошо. А сейчас глубоко вдохни, умойся, поправь волосы и макияж, и пошли в таверну. Там все тебя уже ждут. Все очень переживают.

— Правда?

Она подняла на него взгляд. Её глаза, опухшие и без очков, казались ему слишком маленькими. Он сразу же почувствовал укол вины — ведь на самом деле, Сибилла переживает драму, а он думает о её глазах, старый козел — и тем горячее закивал головой.

— Правда. Клаудиус должен сегодня отправляться в дорогу, хотел, чтобы ты ему погадала... только, знаешь, погадай ему на счастье. Не на что-то важное. Лучше всего, на спокойную дорогу, низкие взятки. Чтобы не спорил. Знаешь же, какой он впечатлительный.

Не многими вещами в этой жизни он был так горд, как спасением Клаудиуса МакФелла из Азкабана. Это было как раз после исчезновения Волдеморта, во время той перегруппировки сил, которую многие считали миром. Он ворвался тогда к Альбусу, заявив, что если уж Северус Снейп скоро может стать преподавателем в Хогвартсе, то и Клаудиус МакФелл может заниматься контрабандой алкоголя и табака. Пусть Альбус подёргает за нужные ниточки. Не стоит сажать честных контрабандистов, когда Пожиратели Смерти разгуливают на свободе.

Сибилла начала успокаиваться и взяла себя в руки. Аберфорт ободряюще улыбнулся, зовя её за собой.

— Ну же, пойдем. Зал ждет. Карты сами себя не разложат.

— Эта сука Амбридж сказала...

— Здесь никому нет дела до того, что там себе думает какая-то жаба из Министерства. Все ведь знают, что это банда мошенников, взяточников и напыщенных формалистов. Знаешь, за что задержали Лысого Мэки последний раз? За нелегальную длину прутиков в метле! Якобы если на два сантиметра короче, то это уже нелегальное производство. Почти двое суток его держали, чтоб им источник сдал, но Лысый только смеялся им в надутые рожи. В общем, сам тебе расскажет, — он попробовал поправить её шаль, и она сразу же схватила его за руку, обвинила в том, что он испортил ей прическу, и начала самостоятельно орудовать небольшим блестящим гребнем. — И ещё — тебе есть, где жить. Не вытурили же тебя, а если бы даже и так, то у меня всегда...

Глаза Трелони моментально засверкали гневом:

— Не вытурили! Но отдали мои курсы какому-то... какому-то...

Он закончил её фразу с нажимом:

— Кентавру, — в таверне гостили очень разные личности, даже, бывало, Пожиратели Смерти, Аберфорт наслушался уже всяких бредней, но ему всегда было больно, когда их повторяла Сибилла. — Хорошо. А теперь придай себе божеский вид и пошли.

— А глоток чего-то покрепче? Для куража?

Аберфорт окинул её взглядом. Красные щеки, но это может быть из-за плача. Мутный взгляд, но это может быть из-за слёз. Она стояла не слишком уверенно, но это может быть из-за усталости...

Хватит обманывать самого себя, приказал он себе строго. Она пьяна, пьяна в стельку, никакого крепкого алкоголя. Во всяком случае, не от меня, добавил Аберфорт про себя, трезво взглянув на вещи — точно ведь в пабе её, бедную жертву Министерства, кто-то угостит.

Клиенты «Кабаньей головы» любили Сибиллу. Не только из-за Аберфорта. Преступный мир был чертовски суеверным, гадание Сибиллы было не хуже и не лучше чьего-либо, а работа в Хогвартсе и театральная манера толкования обеспечили ей репутацию. Ну и плюс готовность погадать на «несерьёзные» вещи — для улучшения кому-то настроения или чтобы предостеречь, если Аберфорт был уверен, что ближайшие планы виновника не кончатся ничем хорошим.

— Для куража можешь получить поцелуй, — он наклонился к ней с намерением поцеловать в лоб, или в щёку, или волосы…

Она его опередила. Подняла голову и поцеловала его в губы, долго, глубоко, немного отчаянно. Её дыхание отдавало коктейлем из алкоголя и успокоительных — смесь не совсем безопасная и, конечно же, не особо приятно пахнущая. Но Аберфорт уже давно к этому привык.

— Вот это девушка с характером! — он немного отодвинулся, пропуская её к двери. Аберфорт предпочитал останавливаться на поцелуях — во всяком случае, пока Сибилла не начнет мыслить яснее.

Он не хочет опасаться, что она снова расплачется в его объятиях, а он вновь не будет иметь понятия, что еще может — снова, снова, снова — сделать.

Минерва высказала ему свои соболезнования первой. У Аберфорта было ни то неприятное, ни то раздражающее впечатление, что большинство почётных гостей только сейчас поняли, что — ах, это же брат Дамблдора. У некоторых в голове промелькнуло даже «печально известный». Печально известный брат великого Дамблдора.

Тоже Дамблдор, значит. Последний Дамблдор, на самом деле, потому что он сомневался, что ещё сможет зачать ребенка. Хотя, Слизерину удалось, кажется, когда ему уже перевалило за двухсотку. В любом случае, ничего хорошего из этого не вышло.

Но в таком возрасте — рассуждал Аберфорт, последний Дамблдор, принимая череду соболезнований — разве у них есть уверенность в том, что ребенок был от Салазара? Ну и сплетничали об этом, должно быть! Интересно, нашелся бы в наши дни столь храбрый историк, который бы опубликовал такую гипотезу... «Род Слизерина — большой миф Альбиона». Кровь Слизерина умерла одновременно с ним самим, а его наследник был на самом деле сыном маггловского садовника самого низкого происхождения. И к тому же иностранца.

Хотя в теперешнем политическом климате это даже как сатира или выдумка не прошло бы. Автор даже не мог бы больше рассчитывать на тёплую и безопасную должность в Хогвартсе. Собственно, остается ли Хогвартс безопасным сейчас?

Где-то в толпе промелькнули лица Гарри и его друзей. Преисполненные решимости. Злые. Он почувствовал холодный гнев — немного, но в основном тошноту.

Они никогда не были его учениками, это никогда не была его война, это никогда не было его ответственностью. Но всё равно — чёрт побери, в прошлый раз в начале той бойни это были хотя бы дети, которые закончили школу!

— Аберфорт...

Сибилла схватила его за рукав мантии, вырвав из размышлений. Он поймал себя на том, что последние несколько минут машинально кивал головой, пожимал руки и повторял «спасибо» — не зная, кому и за что, ведь соболезнования не слушал. Просто череда рук, лиц и голосов. Он не смог бы сказать, кто отошел от него только что... Нотт? Какая-то рок-звезда?

Чёрт. Если это была рок-звезда, можно было бы хотя бы попросить автограф. Грег их любил.

— Думаю, нам уже пора идти, — Сибилла встала возле него так, что казалось, он взял её под руку.

— Куда? — спросил Аберфорт.

Глупо. Но он и правда не имел понятия.

— На поминки.

А. Ну да. Теперь он вспомнил. Альбус хотел, чтобы его похоронили на школьных лугах, а не в фамильном склепе, Минерва организовала ему поминки в школе. Так правильней. Аберфорт не представлял себе, как он должен был бы принимать всех тех важных персон в «Кабаньей голове». Хотя постоянные клиенты, наверное, обрадовались бы возможности знакомств и автографов. И вырвали бы министерские кресла из-под задниц. Потом было бы что рассказать. Самые веселые поминки столетия.

Это стало правильным решением — чтобы Минерва всё организовала.

Сибилла направилась в сторону Хогвартса. Он машинально шагал за ней. В конце концов, посидел недолго на поминках, принял очередную волну соболезнований от очередной волны знакомых — друзей и врагов — Альбуса.

Не чувствовал раздирающей боли. Не чувствовал даже средней боли. Был уверен, что через какое-то время в обществе начнут это обсуждать. Осуждение его обиды на брата даже в самой близкой, скорее всего, кульминационной фазе войны может оказаться полезным. Даже благотворным.

Он не чувствовал боли, но ощущал себя странно. Не отдавал себе до этого дня отчёта, как сильно привык быть младшим. Одним из семьи. Третьим. Вторым. А сейчас остался как бы единственным ребенком в семье. Очень странное ощущение. Хотя, конечно же, он уже давно прекрасно справлялся сам. Но всё равно Альбус справился бы куда лучше. Он всегда любил привлекать внимание.

Они шли через луга. Веял легкий ветерок. День был ясным и Аберфорт решил, что его это радует.

— И что ты теперь собираешься делать? — бросил он.

Сибилла смутилась.

— Останусь в Хогвартсе, конечно же. Преподаватели согласились, да и Дамблдор... Альбус... предпринял перед смертью некоторые меры, чтобы обеспечить мне хотя бы жилище. Буду дальше преподавать. Это мой дом. И я люблю учеников. Они такие... бойкие. Полные энергии.

Ничего другого и не следовало ожидать. Трудно было даже понять, что Аберфорт — Дамблдор — ответом разочарован. Разве они оба не слишком стары для таких больших изменений, как сожительство с другим интеллигентным созданием? Аберфорт вспомнил свои короткие школьные годы: питание по расписанию, общая гостиная, постоянная нехватка уединения. Ужас.

— Это хорошо, — вздохнул он. — Это хорошо, что ничего не меняется, что нет... неразберихи. — Он закашлялся. — Разве что мы должны заявить сегодня в таверне, что весь алкоголь за полцены, потому что пьём за душу моего брата. Был когда-то такой обычай, правда? — он попробовал засмеяться, и вышло вполне естественно. — Пожиратели Смерти изумятся!

В конце концов, Аберфорт сражался, потому что дети, в конце концов, сражались и неважно, сколько раз он повторял себе потом, что всё это, весь этот бардак, эта война — дело Министерства — потому что знал, что никогда бы себе не простил (Арианна ему бы не простила), если бы остался в таверне вместе с остальными разумными, обычными людьми, которые просто хотят иметь возможность делать бизнес.

Он не имел к ним претензий. Он их понимал. «Трус» значит «живой», «герой» значит «мёртвый». В любом серьёзном бизнесе так, а война — чертовски серьёзный бизнес. Он думал, что они правы, их правота произрастала из опыта и знаний, правота, которая ускользала от детишек в Хогвартсе, потому что те были молодыми, глупыми и убеждёнными в своём бессмертии — потому что не имели, что терять. Щенки, послушавшие голос учителя-дурака, который так и не научился любить людей, а умел только их использовать.

Нет, Аберфорт не соглашался ни с Альбусом, ни с детишками из Хогвартса. Пробовал их даже переубедить, чтобы они опомнились (он бы нашёл им какое-то укрытие, переправил за границу, ведь каждый в британском преступном мире был ему что-то должен), но напрасно. А если уж так, то — нет, он не изменил своего мнения, никогда не менял его — но не мог больше сидеть и просто протирать стаканы.

Аберфорт сражался, потому что чувствовал бы себя невозможно глупо, если бы убили половину учеников Хогвартса, а он бы жил и смешивал коктейли коллегам Тома Риддла. Это как проснуться с похмелья с неясным ощущением, что сделал вчера что-то очень неловкое, а потом выйти к знакомыми и прочитать по их лицах, что да, точно, сделал даже хуже — и они никогда не дадут тебе об этом забыть. И так будет каждый день. Из двух зол — уж лучше погибнуть в идиотской битве.

Сражался, сражался, и сражался, и ждал, что какое-то шальное проклятие оборвёт род Дамблдоров, сражался, одинаково злой на Пожирателей и на Альбуса, Орден Феникса, всех тех преподавателей, которые считали себя умными, а так очевидно провалили экзамен, сражался, потому что желал добраться и до Волдеморта, и до Гарри Поттера, раз уж до Альбуса не мог, и расквасить им носы, и наорать — смотрите, до чего довели, вы этого хотели?! — страстно желал накричать на них всех, умников, взорваться, как Арианна, до последнего вдоха сражался, потому что любил, потому что это было справедливо, сражался и сражался, пока в конце концов не обнаружил, что они победили.

Его это застало врасплох.

И только тогда на него свалилась усталость. Ещё минуту назад он думал, что будет ломать носы, а теперь осознал, что вынужден опереться на почерневшую от заклятий стену. Дышал неглубоко и быстро — слишком неглубоко и слишком быстро, попробовал вдохнуть глубже. Заболело в груди. Конечно же, напряжённые мышцы. Или повредил ребра. Такие нагрузки, если быть честным, явно не прописаны в его возрасте.

Запал битвы сходил на нет и оставались факты. Трупы. Завален Хогвартс весь: труп там, труп здесь, если перефразировать стишок с последней войнушки Альбуса.

Взрослые — с обеих сторон — Аберфорт почему-то не мог переживать о них, не сейчас. Но только прикрывал глаза, как на него обрушивались картины битвы — очередной упавший ученик, очередной мёртвый ребенок. Он их не уберёг.

Это не было его обязанностью. Он был только барменом и сделал даже слишком много, больше, нежели другие, во всяком случае, помогая Ордену Феникса своими контактами. Это была обязанность преподавателей. Министерства. Родственников. Аберфорт пробовал тех детей переубедить... Он сделал всё, что было в его силах и даже больше, нежели...

Его затопило бескрайнее презрение к себе, преподавателям Хогвартса, всему миру. Он сплюнул. Слюна была розоватая, но это от прокушенной изнутри щеки или разбитых губ. Ничего страшного. Запрокинул голову, опёрся о камень, уже холодный. Испачкался, и когда вернется в таверну, все завсегдатаи будут с тревогой спрашивать, всё ли в порядке, а он ответит, что, по правде, с ним ничего не случилось.

С ним, стоящим над гробницей стариком, ничего не случилось. Он снова сплюнул, не открывая глаз.

— Так приветствуешь даму своего сердца?

Сибилла звучала непривычно... ново. Её голос стал немного хриплым, она говорила громче, чем обычно, без своей таинственной манеры. Аберфорт попробовал улыбнуться. Видно, вышло очень средне, потому что Трелони забеспокоилась о том, не нужно ли его отправить в полевой госпиталь.

— Нечего отбирать время у целителей, — проворчал он. — Эта битва уничтожила самую важную мою мысль. Доказала, что я уже не молод.

— Но сражаешься, как молодой бог! — Сибилла, успокоившись, обняла его за шею. — Я видела с башни... Я тоже сражалась, бросала шары, попала в того оборотня, ты видел?

— Не видел, — он не смог придать голосу нужного энтузиазма и Сибилла спросила с тревогой:

— Но ты веришь мне?

Он подтвердил. И добавил, что устал. А на самом деле размышлял, распространяется ли его свежая ненависть к преподавателям Хогвартса, всем тем взрослым, которые пустили детей в битву, которые позволили им умереть, которые были как Альбус и как он сам, которые всё испортили — на Сибиллу.

Но Сибилла... Сибилла была только человеком с большой силой-и-проклятием, суть которой скрыта от него ради какого-то абстрактного «добра». Силой, с которой волшебное сообщество не могло справиться, проклятием, которое невозможно исцелить.

Сибилла, в конце концов, могла защищаться от результатов собственных предзнаменований, только бросая ярмарочные реквизиты, в то время как ученики бросали заклятия. Как бы там ни было, эта несправедливость не вытекала из её вины.

Он прижал её к себе крепко, спрятал лицо в её волосах. Она дрожала. Но через минуту отодвинулась от него решительно, заявив:

— У меня много работы. В госпитале. Я ищу раненых, делаю чай остальным, раскладываю карты... Только хорошие гадания! — заверила она, стоило ему открыть рот. — Поппи и другие занимаются в основном тяжёлыми ранеными, а мы с ученицами помогаем остальным. Пойду искать, — она не сказала «Я беспокоилась о тебе», но он это понимал, и вдруг сжалось его, старого дурака, сердце, и в то же время стало как-то светло. — Мы должны вернуться назад, тебе наверняка тоже найдут работу...

Он до сих пор не был уверен, не вцепится ли преподавателям в глотку. Но и ждать, прилипнув к стене, не был намерен.

— Множество дезинфицирующих эликсиров делаются на основе алкоголя, — пробормотал Аберфорт. — А приличный процент крепости сейчас полезен для всех. Я заскочу в таверну и принесу немного. Заодно и проверю, не задело ли мой погреб.

Так теперь и будет, понял он вдруг чётко, словно увидел картину, словно подлый дар предсказания перешел на него — он сейчас пойдет за алкоголем, вернется, поможет Поппи с эликсирами, наорет при возможности на Минерву, Молли и каждого взрослого, которого там встретит — или нет, может, будет слишком уставшим — а потом пойдет с Сибиллой в «Кабанью голову», где в то время компания завсегдатаев будет, наверное, накачиваться виски, и они будут пить всю ночь, и в этот раз он не будет ей разбавлять алкоголь, а клиенты, теперь уж точно антиПожиратели, будут расспрашивать про битву и называть их героями, и он миллион раз расскажет, как Сибилла движением, достойным игрока в квиддич, нокаутировала оборотня. Они будут поднимать тост за тостом. А под утро Аберфорт и Сибилла попробуют поместиться на одной кровати, и Аберфорт, как всегда лежа на краю, будет задевать одной рукой пол. И они будут хохотать, потому что после героической битвы нельзя упиться с горя, как бы ни хотелось.

И всё будет хорошо, хотя по правде так быть не должно.

— Тогда увидимся в госпитале?

Он улыбнулся ей — старый, усталый дурак — и сжал её ладонь. Во всяком случае, он мог попробовать такое будущее заслужить.

— Увидимся в госпитале.