Честный. Честный? Честный обмен! (джен)

Северус Тобиас Снейп. Мастер зельеварения, профессор Хогвартса. Двойной шпион.

В юности живешь с чувством, что мир тебе должен по умолчанию. Ты полон сил и так неприлично талантлив, что бывает стыдно перед соперниками, как будто сел играть в плюй-камни с ребенком, поставившим на кон свои карманные деньги. Подарки судьбы кажутся настолько естественным, что не задумываешься об их цене. Тебе просто воздают должное, да и, откровенно говоря, воздают медленно и мало. Ты лучший зельевар поколения, а будешь лучшим в столетии! Дайте еще!

И дают, и принимаешь, не особенно вникая, какие ништяки тебе предлагают на этот раз. «Да-да, и печеньки тоже. И бабы. Или ты еще сохнешь по той грязнокровочке, как ее, Лилька? Подгоним тебе Лильку!.. Хочешь, чтобы сама? Ладно, сама приползет!.. Не тяни, все наши уже присягнули!».

Ты повторяешь за кем-то пафосные слова, пролетающие мимо сознания. И протягиваешь руку за знаком отличия, которым отмечены лучшие из лучших, цвет магической Британии. Отныне и ты цвет, жизнь полна радужных ожиданий. Но Лилька не ползет, а тебя вдруг выдергивают от котлов и тащат убивать незнакомых людей. Блюешь в углу детской, утираешься наглаженной к завтрашнему дню школьной юбочкой в клетку, ее хозяйка лежит как живая. Гордился профессиональной небрезгливостью, но слишком разные это вещи — гной бубонтюберов и чистенькая смерть от авады… На следующую акцию не идешь, метка печет все сильнее и, наконец, скручивает тело в пароксизме выжигающей нервы боли.

Добро пожаловать в реальный мир, Севи, полукровка и раб полукровки!

Дружище Люц плачется, что-то такое он подозревал, когда папаша загонял его под метку. Теперь ясно как день: лорд Абраксас избавился от амбициозного наследника. Он совсем не старый, дождется, когда в силу войдет внук, а сына можно под рабское клеймо!.. Перебираете своих клейменых приятелей: чистокровные, но туповатые Крэбб и Гойл, брат и сестра Кэрроу с печатью вырождения на рылах, истеричка Беллатрикс, блистательный Долохов без корней и связей в обществе… Волдеморт, ваш Лорд Судеб, сильнейший из темнейших, наследник самого Слизерина, как же! Полукровка, ни кола, ни двора, последний в роду… Да он обычный наемник при хозяевах жизни! Попробует ерепенится, ему перекроют денежные потоки и наймут другого.

Талант помогает купить относительную свободу. До Лорда доходит, что боевиков у него много, а зельевар один. Вянешь над котлами в усадьбе Малфоя и там же стараешься пожрать, поскольку за рабский труд не платят. Люц дарит ювелирную мелочевку, зная, что продашь, сердобольная Нарцисса пихает в карманы сэндвичи, завернутые в пергамент по сиклю за свиток. Ужинаешь дома в пыльной гостиной, запиваешь сэндвичи пустым кипятком, пергаменты сохраняешь, для тебя и это прибыток. Подолгу валяешься на диване, глядя в потолок с гамаками паутины или разговаривая с неподвижной фотокарточкой матери. На заработок с одного несложного зелья, помеченного твоим клеймом Мастера, мог бы жить неделю и ни от кого не зависеть. Но собственная лаборатория в запустении, проданы даже фиалы и серебряные ножи. Люц при всем к тебе расположении сам отмеряет дорогие ингредиенты для заказанных хозяином зелий, обозначая границы своей благотворительности.

Переступив через гордость, идешь на поклон к Величайшему Светлому. Лицемерная доброта покровителя Мародеров кажется почти искренней на контрасте с круциатусами Лорда, зарплата профессора — почти богатством по сравнению с безденежьем. Объем даровой работы удваивается, но теперь хотя бы половина твоих зелий поддерживает здоровье детей (не сказать, что ты их обожаешь, но разница между ребенком и Гвардейцем Смерти ⁽¹⁾ очевидна). Контроль за расходом ингредиентов отсутствует в принципе, впрочем, как и деньги на них. Зато под боком теплицы Помоны Спраут и Запретный лес, полный сокровищ. Смешно: однажды ты просто снимаешь с кротового пальто Хагрида зацепившийся где-то в кустах пучок волос из хвоста единорога.

Жизнь налаживается, Волдеморт считает тебя своим шпионом у Дамблдора, Дамблдор — своим шпионом у Волдеморта, ты считаешь себя независимым.

Как вдруг, словно отсроченное проклятье, срабатывает история с пророчеством, которое ты подслушал и передал Волдеморту. Кто мог подумать, что сильнейший темный маг Британии, разменявший шестой десяток лет, поверит в угрозу от годовалого ребенка?! Ребенка Лили…

Первые недели после ее гибели проходят как во сне. Стылая камера в подземельях Аврората, узники спят вповалку на полу, грея друг друга спинами. Грязные мантии из шелка акромантулов, ароматы элитного парфюма, перебитые вонью немытых тел и чьей-то загнившей раны. Тебя переводят, в коридоре навстречу тащат избитого Люца. «На суд?» — «Не-а, в Азкабан!», — щерится обломками зубов, доволен — успел сунуть взятку. В новой камере двое обгадились под аврорскими круциатусами, места подальше от них разыгрывают в «камень — ножницы — пергамент». Чистишь бедолаг беспалочковым эванеско, как, бывало, котлы запоровших зелья школяров, на тебя готовы молиться, дарят шоколадки, заначенные до встречи с дементорами.

Оказывается, ты должен стучать. Следак угощает сладким чаем, тебе нечего сказать, и он переходит на крик. Врывается Грюм и от двери бросает круциатус. Узнаёт и вместо извинений со всей дури хлопает по скрученным судорогой плечам: «Севи! Рад, что ты жив!». Следаку объясняет: «Парнишка не в себе, у него женщину заавадили. А так наш парнишка — фениксовец, даром что клейменый». Тебя переводят в камеру попросторнее, к самым опасным: Долохову и Краучу младшему. Антонин пинками поднимает на зарядку, ругается смешно и жутко, истерящий Барти описывает в красках, как отберет у конвойного палочку и нарежет отца на кнаты. Молча ненавидишь обоих.

Суд. Жесткое кресло с ручными и ножными кандалами, край сиденья больно врезается под коленки. Пафосная речь Величайшего Светлого: «Самоотверженный борец… подвергаясь ежедневному риску… презрев опасность… помощь неоценима… знали о всех перемещениях Волдеморта». В тот миг, когда спадают кандалы, тебя пробивает: знали, а что сделали? Носились от пепелища к пепелищу, трупы собирали. Сто раз могли застать Лорда со спущенными штанами! Нет, ждали, когда он об ребенка убьется!

Подземелье Хога. Пьешь. Величайший Светлый скребется за дверью, пытается снять твои запиралки, а вот шиш, ты у Лорда учился. Он взывает к сознательности, надо вести уроки. Отвечаешь, как научился у Долохова. Величайший приводит Флитвика, вдвоем выносят стену, дверь стоит. По-магловски бросаешься в них пустыми бутылками, пока вдруг не настает темнота.

Тебя возвращает к жизни бесконечно терпеливая Поппи. Поит бульоном, невозмутимо сносит истерики. Пытаешься удрать и напиться, приходишь в сознание на койке, парализованный медицинским заклятьем для буйных. Поппи, уютно забравшись с ногами в кресло, вслух читает нескончаемую «Сагу о Форсайтах»⁽²⁾ Святая женщина. Уходя из больничного крыла, ты из благодарности щиплешь ее за попку.

Младшие курсы невыносимы, на уме квиддич и навозные бомбы, у креативных квиддич с навозными бомбами. Шлифуешь образ Ужаса Подземелий. Отходишь душой у котлов. Перечитываешь свои юношеские записи, подбирая алмазы открытий, за которыми когда-то поленился нагнуться. Ты был гений, куда все подевалось?.. Статьи в «Вестнике», Величайший Светлый набивается в соавторы: «Помню, мы с Фламелем»… Ставишь его фамилию перед своей, пусть подавится, с благодарностью посылаешь в Азкабан шоколадки для Долохова.

Жизнь бежит по колее: уроки, зелья для пациентов Поппи, зелья для родившегося слабеньким Драко, зелья на продажу, зелья по программе исследований. Серебряная медаль Гильдии Зельеваров тебе и золотая «соавтору», которого уже считают научным руководителем. Банкет по поводу, вежливый хоровод поздравляльщиков, каждый второй шепчет, что выдвигал на «золото» тебя. Знаешь, что врут, и они знают, что знаешь. Редкие загулы с Люцем, будуары шлюх, таких дорогих, что уже и не шлюхи, а дамы полусвета.

Пришествие мелкого Поттера, неужто прошло десять лет?! Изумрудные глаза кажутся ворованными за круглыми очками. Ищешь в нем черты Лили, натыкаешься на родовое поттеровское хамство при полном отсутствии поттеровского ума и блеска. С изумлением понимаешь, что мальчиком никто не занимался. Мало того, что правила и нормы магического мира он усваивает с опозданием на годы и то в адаптации полудурка Уизли. Вдобавок его не научили учиться. Усидчивость, как у семилетнего, на уроках через полчаса теряет концентрацию… Оставляешь мелкого на отработку, чистить котлы. Надежда магической Британии бережливо снимает мантию, из кармана сыплется золото, одет в растянутую футболку и отвисшие на заднице джинсы с какого-то толстяка. Котлы драит, как будто рос на кухне при казармах. Мерлин всемогущий, кто его воспитывал, домовики?! Исподтишка бросаешь диагностические… В душу в гробину мать… В лысый череп!.. Налево с предподвыпердом в правую ноздрю, за пазуху и в педаль (как ты там, Антонин?)!

Тяжелое объяснение с Величайшим Светлым. Тот дает понять, что Мальчик-которого-десять-лет-мешали-с-говном-а-потом-привели-в-сказку — плод его педагогического гения, любимая игрушка. Запрещает вмешиваться. Тебе дозволено присматривать со стороны и спасти, если настанет край. Прыгнув выше головы, создаешь уникальный комплекс укрепляющих зелий, понемножку скармливаешь мелкому через Поппи. Тебя он ненавидит и не принял бы из твоих рук глотка воды.

Мелкий обречен, сгусток Тьмы в его голове со знакомой аурой Лорда лечится только авадой. Впрочем, он выжил и после авады, и после яда василиска. Надеешься, что успеет вдуть Грейнджер и дать жизнь внуку Лили, но мелкий возмутительно инфантилен, прыщики Грейнджер мацает рыжий полудурок.

Метка потихоньку просыпается и однажды, вдруг налившись чернотой, тянет к хозяину. Вокруг толпа болельщиков — финал турнира. Терпишь, исподтишка показываешь Величайшему Светлому на предплечье, тот мотает головой. Накачиваешься обезболивающим, мир выглядит плоским и посторонним, как на киноэкране. Когда перед судейскими столами появляется мелкий с мертвым Диггори, под шумок аппарируешь.

Кладбище. Первым видишь Петтигрю — Хвост щеголяет серебряной рукой, — среди масок опознаешь Люца по выбившейся из-под капюшона пряди волос. Возрожденный хозяин сверкает красными буркалами, в нем ничего человеческого, слизывает со змеиной морды потеки вонючего зелья из котла. Докопался до фанатика чистокровности Эйвери, пытает его круциатусами «за неверность».

Ты осознаёшь, что уже не прежний, чтобы терпеть издевательства Змеемордого и ласковое иезуитство Величайшего Светлого пидора. Душа выгорела, не оставив под вулканической коркой пепла ни надежд, ни светлых ожиданий. Живешь по инерции, растеряв цели и привязанности. Однажды — скорее рано, чем поздно, — ты не сдержишь рвущийся сквозь ментальные щиты посыл: «НЕНАВИЖУ! ОБОИХ!». И тогда не спасет ни Мерлин, ни Христос, которому ты молился ребенком в обшарпанной церковке на окраине Коукворта.

1) Как справедливо замечает Вики, первая ассоциация англоязычного читателя на «Death Eater» — Beefeater, который красуется на этикетке одноименного джина. Тюремщик, входящий, однако, в лейб-гвардию, поскольку служит в королевской тюрьме — Тауэре. У русского меня дословный перевод «Death Eaters» — «Пожиратели Смерти» вызывает недоумение. Как (технически) можно пожирать смерть? Варить холодец из старухи с косой? Второй вариант — «Упивающиеся смертью» — гораздо понятнее, но прилагательное вместо существительного звучит не совсем по-русски. К тому же оба варианта игнорируют ту самую первую ассоциацию с бифитером. А если не цепляться за дословный перевод, то по смыслу ближе к оригиналу либо «Гвардейцы Смерти», либо «Ненасытные убийцы».

Вернуться к тексту

2) Многотомный цикл рассказов и романов о жизни нескольких поколений английской семьи. Произведение Джона Голсуорси, Нобелевского лауреата 1932 года. Прототип семейных телесериалов, так же затягивает — при условии, что читателю не хватает событий в собственной жизни.

Вернуться к тексту

Снейп и Люциус Малфой

Хогвартс, служебные апартаменты в подземелье донжона

Смаковали кларет, заложенный в подвалы еще прадедом Люциуса. Снейп снял с камина бытовые заклинания, и отопительный прибор стал шумен, игрив и прожорлив, как подвыпивший Хагрид. Пламя пылало с гулом, словно в паровозной топке, метко стреляя угольками в сохранявшего невозмутимость Малфоя и едва не выхватывая поленья из рук Снейпа. Ощутимый ветерок тяги всасывал с ковра мелкие щепки и чешуйки коры. Древесная чепуха сгорала вмиг, промелькнув над короной пламени короткими искрами.

Буйство не скованного магией огня как нельзя лучше отвечало настроению Снейпа. Сегодня он прощался с другом, это понимали оба. Хотелось всплакнуть у Люца на груди, кляня незадавшуюся жизнь с ее прогаженной любовью и рабством у Змеемордого и Величайшего пидора. Но привычка держать лицо заставляла вести разговор, как будто впереди еще сотня лет жизни с такими же вечерами у камина, рубиновым вином и уютным жаром огня, разгоняющим сырость подземелья.

— Вот такие пироги с котятами, — закончил свою исповедь Снейп.

— Почему с котятами? — поинтересовался Малфой.

— Не знаю, Антонин так говорит.

— Наверное, у русских это национальное блюдо.

— Наверное. Они вообще бедные, грибы из леса едят.⁽¹⁾

Видимо, решив, что обсуждение русской кухни сойдет за традиционную прелюдию о погоде, Малфой перешел к главному:

— Севи, надеюсь, мы пропустим стадию розовых соплей? «Не умирай, останься, как же мы без тебя»…

— Обойдетесь, — желчно отрезал Снейп. — У тебя семья, есть ради кого жить. За зельями обращайся к Дамоклу Белби, он первый после меня. Поттеренышу Дамблдор найдет другую няньку… Люц, пойми, у меня нет суицидальных настроений. Хочется пожить, только не на любых условиях. Я просто устал вылизывать старческую задницу, не успев отплеваться после чешуйчатой. Однажды не сдержусь и укушу.

— Ладно, а чем я могу помочь?

— Лорд меня заавадит или, в духе его последних настроений, запытает, как Лонгботтомов, Дамблдор организует интим с дементором. В любом случае останется тело, живое или мертвое. А ты знаешь, что могут сделать с телом, чтобы душе тошно стало… Люц, я что прошу: сожги мое тело! Не обещай, а то как бы не пришлось рисковать семьей. Но при удобном случае — сожги!

— Я тебя услышал, — склонил голову Малфой. — Сев, а надо ли доводить до крайности? Не можешь терпеть — беги!

Двойной шпион усмехнулся:

— У меня побег расписан по часам в трех вариантах. Главное, переплыть Ла Манш, а там уже метка не убьет. Осел бы в Латинской Америке, подальше от цивилизации, поближе к джунглям с малоисследованной флорой и фауной… Но что потом, Люц? Залечь на дно и жить, чтобы жить, я не смогу — сопьюсь. Исследовательская работа требует денег. Придется варить зелья на продажу, а это все равно, что заявить о себе через газеты. Мои зелья останутся зельями от Снейпа даже без именного клейма, специалист легко распознает...

— За океаном? — не поверил Малфой. — Ты такая звезда?

— Я же публикую рецепты в «Вестнике зельеварения». Если в Англии пропадает Снейп, а за океаном появляются в товарных количествах зелья по рецептам Снейпа, то кто их варит?.. Разыщут и с самыми искренними намерениями придут отношения налаживать. Или с неискренними, чтобы конкурента убрать руками Змеемордого... Так и буду вечно бегать!

Снейп залпом допил вино и со злостью швырнул бокал в камин. В гуле пламени чуть слышно зазвенели осколки. Присев у огня на корточки, Снейп стал разбивать кочергой не прогоревшие до конца головешки. Из камина полетели искры, Малфой небрежно взмахнул рукой, прикрыв ковер и брюки невербальным протего.

— Ладно, ладно, всех плохих побил, — проворчал Малфой. — Ну и побегаешь, не развалишься. Работать можно в арендованных лабораториях: наварил партию зелий, получил расчет и смылся. Это не навечно, Севи, даже не очень надолго. Я даю Лорду от года до двух. Власть он возьмет безусловно, поскольку и Дамблдор в Визенгамоте, и Фадж в Министерстве — фигуры заведомо слабые...

— Дамблдор слабый?! — перебил Снейп.

— В Визенгамоте принимают решения три фракции: аристократов, аграриев и предпринимателей. Дамблдор ни тот, ни другой, ни третий, — лаконично пояснил Малфой. — Фигура Фаджа в комментариях нуждается?

Снейп покачал головой.

— Возвращаемся к Лорду, — продолжал Малфой. — В магическом Лондоне он воцарится легко и начнет править страной, как шайкой клейменых отморозков, поскольку иначе не умеет. Первыми частично разбегутся, частично уйдут в сопротивление самые боеспособные из авроров — те, кто воевал и не может надеяться на милость победителей. Банды из Лютного хлынут грабить магазины и дома обывателей. Лорд бросит на усмирение своих гвардейцев, но те лишь увеличат хаос, поскольку сами не дураки пограбить, а убивать обучены получше, чем шпана из Лютного. Начнется массовое бегство из страны, экономика впадет в коллапс. Денежные мешки скупят за кнаты всю начинку из пирожков, и настанет время поднимать экономику. Тогда Лорда тихо удавят.

— Кто именно?

— Да любой, кому есть, что терять в Британии. Владельцы бизнеса, недвижимости… Киллеры будут в очередь вставать. Интрига в том, что сильным мира сего выгодно слить Лорда без лишнего шума, а Дамблдор уж много лет готовит своего Золотого Мальчика к эпической битве с Тьмой. Объявит Хогвартс последним оплотом Света. Вменяемый диктатор перекрыл бы школе поставки продовольствия и дождался, когда родители разберут детей. Но где вменяемость, а где Лорд в его нынешней реинкарнации? Попрется на штурм, им с Дамби обоим плевать, что дети пострадают. Одна надежда, что Лорда раньше прикончат в Лондоне.

— Если Дамблдор успеет первым, то начнутся процессы над мечеными, как после той войны, — приуныл Снейп. — Выходит, мне так и так бегать — что от Лорда, что от Дамблдора.

— За ту войну ты оправдан, а на этой не замарался в крови, — возразил Малфой. — Наоборот, вернешься победителем!

Снейп с обреченным видом покачал головой:

— Кто победитель, а кто проигравший, будет решать Дамблдор. «Северус, мальчик мой, — передразнил Снейп, — я дал тебе второй шанс, а ты дезертировал. Ты предал Силы Света! Возьми лимонную дольку, чтоб приятней было целоваться с дементором»…

— Похоже, — усмехнулся Малфой. — С характерной для него бесконечной добротой… Сев, но ведь простит, ты его знаешь. Всем нужен зельевар.

— Простит. На своих условиях. Опять повяжет непреложными, и горбаться на него, а именно это я больше не могу терпеть!.. Нет, Люц, с меткой никуда не скрыться!

Малфой усмехнулся уголком рта:

— Мой дальний родственник из французской ветви Рода, Анри Малфуа, скрылся от своей участи, получив гнилокостное проклятье!

1) Долгое время в бензин добавляли ТЭС — тетраэтилсвинец, присадку для повышения октанового числа. Из-за этого грибы у дорог накапливали соли свинца в непредсказуемых концентрациях. А поскольку в Европе везде дороги, там перестали употреблять в пищу дикорастущие грибы.

Вернуться к тексту

Снейп и Люциус Малфой

Хогвартс, служебные апартаменты в подземелье донжона

Удивленный неожиданным поворотом беседы, Снейп включил свой фирменный сарказм:

— Скромные вы, Малфои. Ну что это такое — дальний родственник излечил гнилокостное? Не эпично и даже на слух противно. Вот Уизли хвастаются, что их прямой предок ни много ни мало — Мордреда поленом гонял!

— Если Мордред пришел требовать долг, то так и было, — не дрогнув лицом, подтвердил Малфой. — Подозреваю, что у рыжих в родовом кодексе записано: «Не отдавать долги — дело чести, дело доблести и геройства»… А что касается гнилокостного, Анри Малфуа его не излечил. Он от него погиб в битве при Куртре!⁽¹⁾

— Иногда с тобой сложно, лорд Малфой, — вздохнул Снейп. — У тебя намеки такие или поток нетрезвого сознания?! Избежал своей участи, погибнув от гнилокостного… Это ж какая была участь?! Не говоря о том, что битва при Куртре была магловская. И что гнилокостное — не боевое проклятье: кастуется долго, действует медленно. Его практиковали наемные убийцы, пока их цех не вырезали под корень…

— Насчет наемных убийц — интересная догадка, при случае расскажу французским родственникам, — проигнорировав недовольство Снейпа, заметил Малфой. — А в битве при Куртре маги участвовали с обеих сторон. Думаешь, почему французы как с ума посходили? Одни лезут под копыта, другие прут на копья…

— Ментальная магия, жалящее на лошадей… Это можно было устроить, — согласился Снейп.

— Так и воевали во времена становления Святой Инквизиции. Магия оставалась неотъемлемой частью жизни: заговоренные доспехи, амулеты от женских болезней и дудочки для изгнания крыс… Но костры святош уже горели, и нечестивое колдунство стало фигурой умолчания. Оно есть, но у врага, а мы добрые христиане, возьми, сотник, этого увальня да поставь в строй... Анри Малфуа, кстати, был некромант не из последних.

— Рад за него, — теряя остатки терпения, буркнул Снейп.

— Это еще не все. Умерев от гнилокостного, Анри… — Малфой подвесил эффектную паузу и закончил: — … вернулся домой и прожил долгую жизнь!

— Подменыш! — без тени сомнения заявил Снейп.

Малфой усмехнулся:

— Как сказать. ПрОклятый Анри похоронен в склепе замка Малфуа. Лежит иссохший, плоский, как лепешка, из костей остались одни зубы, полный набор — ему двадцати не исполнилось. Однако не сохранилось, а скорее и не было записей о его смерти или упоминаний о трауре в тот год. Сунули тело с глаз долой, как изношенный сапог, а жизнь Анри продолжалась. В той же — подчеркиваю — нише упокоен глубокий старик, второй экземпляр Анри Малфуа! Согласно семейным хроникам, после битвы он вернулся в замок и, ни с кем не встречаясь, отправился к духовнику на исповедь, а потом две недели молился, запершись и вкушая только воду. После чего оставил нечестивые привычки.

— Это в смысле женщин?

— Нет, он плодился, как нанявшись, двух жен заездил, а в пожилом возрасте взял в услужение молодую вдовушку. «Оставил пятнадцать законных детей и девять признанных бастардов», это цитата, наверняка были и непризнанные. А «нечестивые привычки», я полагаю — колдовство. Малфуа-вернувшийся был сквибом или магом крайне ограниченных способностей.

— … И трудился над тем, чтобы в его род вернулась магия, — подхватил Снейп. — Какая часть его детей родилась волшебниками?

— Кто ж мне скажет! Мы с его потомками не настолько близкие родственники… Те, кто унаследовал способности, сейчас живут в магическом анклаве. Эта ветвь рода утратила капиталы и влиятельность, я у них кое-какую недвижимость скупил по-родственному. А замок достался безнадежным сквибам. Фамилию они сохранили и даже приросли баронским титулом, но забыли о своей магической крови и много поколений женятся на маглах… Впрочем, это их континентальные дела, — с оттенком презрения резюмировал Малфой. — Слава Мерлину, задолго до этого Арманд Малфуа примкнул к Вильгельму Завоевателю, заслужил в боях этот мэнор и основал мой род!

Пережидая малфоевский приступ самолюбования (у каждого свои недостатки, не правда ли?), Снейп трансфигурировал из щепки бокал, плеснул вина и посмотрел на просвет. Хваленый кларет играл рубиновыми огоньками, а должен был — светло-рубиновыми. И вкус… — он покатал вино на языке, — … вкус вяжущий, как у красных вин.

— На бочонке написано кларет, — перехватил его взгляд Малфой. — Реально старое вино, просто раньше любое красное называли кларетом.

— Знаю… — Снейп отхлебнул вина, и вернулся к истории Анри Малфуа. — Значит, прОклятый некромант успел переехать в тело какого-то бедолаги. Полагаю, он сам отправился на исповедь к духовнику, а то ведь наследники могли вздернуть конкурента на воротах замка. Двухнедельные молитвы в уединении — ни что иное как домашний арест, пока судьбу новоявленного рыцаря решал кардинал или, скорее, папа… Интересные были времена! Совершил темнейший ритуал, и беги к духовнику. Он и грех отпустит, и замолвит словечко перед иерархами… Сотню лет спустя отцы инквизиторы сволокли бы на костер и некроманта, и его впавшего в ересь покровителя.

— Положим, темным этот ритуал сочла бы разве что банда двоечников дедушки Дамблора. Им и петуха зарезать — темная магия, — заметил Малфой. — Анри был добрым христианином и не мог отнять человеческую жизнь ради сохранения своей… Хотя отнимал же в бою! Не понимаю этих тонкостей… Короче говоря, составленный им ритуал имеет обязательное условие: обмен телами возможен, если оба участника при смерти. Теперь понимаешь, почему он обменялся со сквибом?

Снейп думал недолго:

— Для сквиба любое проникающее ранение в живот — верная смерть по тогдашним временам, а магу только палочкой махнуть да выпить кроветворное. Я бы одними зельями вылечился, оно медленнее, зато надежнее.

— Ритуал называется «Честный обмен», — добавил Малфой.

— Узнаю христианское лицемерие. Один обменял смерть от раны на смерть от проклятья, другой получил жизнь — честней не бывает!

— Это суждение одинокого человека. А семейному всегда есть, что и за кого попросить у волшебника. Даже мне… — чуть слышно вымолвил Малфой и стал смотреть на огонь.

— Люц, у меня один вопрос, — тихо сказал Снейп. — Это в принципе повторимо?!

Малфой чуть заметно улыбнулся и прикрыл веки:

— А то стал бы я тебе рассказывать...

1) Битва при Куртре, она же Битва золотых шпор 11 июля 1302 г. Эпическое поражение французской рыцарской конницы от едва обученных фламандских ополченцев с копьями и дубинами.

Бой завязали вооруженные луками и арбалетами наемники с задачей взломать строй фламандских копейщиков. Однако гг. рыцарям показалось невместно отдавать победу мужичью. Игнорируя приказы командира (графа д’Артуа, внука Людовика VIII, то есть лица с наивысшей возможной на поле боя репой), рыцарская конница в благородном наступательном порыве стоптала своих стрелков и со всей дури нанизалась на копья фламандцев.

В память о (чванстве и глупости) победе в церкви Богоматери города Куртре вывесили пятьсот пар золотых рыцарских шпор, снятых с убитых. Еще больше затрофеили: потери рыцарей оценивают в полторы тысячи.

Вернуться к тексту

Тушинский вещевой рынок, площадка у главного входа

Василий Павлович Лыков, подполковник в отставке, бывший командир десантно-штурмового батальона. Инвалид первой группы 

Тушинский аэродром, свидетель триумфальных воздушных парадов и непафосного подвига авиатехников, снаряжавших в бой за Москву хрупкие самолеты из сосновых реек и березовой фанеры. Поле славы, отданное под барахолку и покорно принявшее фамильярное прозвище «Тушка».

С юго-восточной оконечности аэродрома еще летали ветхие Ан-2, по праздникам сбрасывали парашютистов, а на севере, ближе к метро, буйствовала контрафактная роскошь нищих. Жаловались на совковый дефицит? Получите и распишитесь! От отечественного производителя — начесанные стальной щеткой «под ламу» ушанки из бродячих собак. Турецкие норковые шубы из обрезков шириной с палец и толстокожие куртки, непрочные, как мокрый картон. Китайчатина тех лет: пуховики, набитые молотым пером с ошметками гниющей кожи и куриными вшами; липнущие к телу синтетические тенниски; совсем как настоящие кроссовки «Абибас». Игрушки, отравленные фенолом и свинцом. Еще недавно рядом с куклами можно было увидеть розовый член из той же пластмассы, но теперь срамной товар загнали в секс-шопы; к слову, один зазывно мигает сердечками у входа в метро «Кузнецкий мост», в ста метрах от Лубянки. Впрочем, «Тушка» не совсем ушла из секс-индустрии: в палатках с женским бельем встречаются предметы весьма специфического кроя, а среди косметики нет-нет да попадется тюбик с анальным лубрикантом.

— Давай за тех, кто не верну-улся,

Кто стал частицей тишины-и,

Кто лег в горах — и не просну-улся

От необъявленной войны-и-и…

Магнитофон безбожно тянул, и Палычу приходилось фальшивить, подстраиваясь под тормозящую минусовку. С гитарой выходило музыкальнее, но тише, а это упущенная выгода. Чем громче орешь, тем выше сборы, даром, что мимо нот. Вон, Юра Шатунов тоже в ноты не попадал, а собирал стадионы.

Палыч осознавал, что становится такой же беспросветной сволочью, как и остальные кормившиеся на «Тушке» попрошайки. Инвалидная коляска с колонками под сиденьем, выцветшая на солнце форма-«афганка», тонкие ноги с атрофированными мышцами, на коленях форменная кепка, деньги собирать… Остатки офицерской чести не дали нацепить ордена и звездочки на погоны, практицизм нищего подсказал проковырять на их местах дырки, завершая образ увечного воина. Ну, воевал, что с того? А Валька, с которым он, Палыч, посменно делит доходное место у главных ворот, не воевал, не служил и, скорее всего, не работал ни дня, а собирает больше. Пипл хавает упаковку.

Нищенский бизнес уязвлял душу сразу и своей подлостью, и тем, что в этой подлости Палыч с его двумя высшими неспособен достичь вершин, доступных потомственному синяку Вальке. Обманывая стыд, Палыч представлял, что скрывается на землях враждебного племени и ждет своих. Прилетят краснозвездные вертолеты, придут колонны с броней, и осколки страны вновь сольются в сверхдержаву, за которую он воевал и был готов умереть. А пока боевая задача — выжить. Полумертвым ногам мало того, что дает бесплатная медицина. Нужны массаж, акупунктура, лекарства, не входящие в куцый список необходимых по жизненным показаниям. Если бы Палыч не собирал в свою кепку больше, чем сейчас платят тянущим лямку офицерам, то его бы давно укоротили на бесполезные конечности. Вежливые коновалы из Бурденко уже точат скальпель: «Нарушается кровообращение… лучше раньше, пока не начался процесс… вот увидите, вам легче станет»… Какой тут стыд с таким диагнозом?! Собранные деньги в карман, кепку-попрошайку снова на колени. Объявляем следующий номер:

— Девятая рота. Песня воина-интернационалиста Виктора Верстакова!⁽¹⁾

Еще на границе и дальше границы

Стоят в ожидании наши полки,

А там, на подходе к афганской столице,

Девятая рота примкнула штыки…

Он допел и позволил себе глоток минералки. Пить досыта на работе нельзя — приспичит, а здешний сортир не для колясочника. Запрокинув голову с бутылочкой, как будто продолжал пить, Палыч заткнул горлышко языком и огляделся из-под век.

Смотреть в глаза рыночной публике он давно перестал: оно и неудобно снизу вверх, и бывает опасно. Вон, крендель торгует трусами с черепашками в позах Кама Сутры. Несмешной товарец, если имеешь представление, во что обходится аренда места в урожайном центральном ряду. Случайных покупателей видно по тому, как выбирают себе труселя с прилавка, прикидывают к поясу размер; постоянным товар выдается из коробки, в целлофановых пакетах, и что там завернуто в прикольных черепашек… Растительное что-нибудь, трава или маковая соломка. А Палыч, стыдно признаться, поглядывал на черепашье непотребство, огорчаясь, что многое в жизни не успел попробовать. И однажды подошли к нему с классическим вопросом: с какой, мол, целью интересуетесь?.. Еще бы чуть, и прокатили в лес в багажнике. С моджахедами было легче договариваться.

При всем том вид работающего на глазах почтенной публики наркодилера парадоксальным образом вносил умиротворение в душу Палыча. В Афгане он тоннами жег эту соломку, уже упакованную в тюки для транспортировки через границу Таджикистана. Дым из космоса было видно: однокашник из штаба показывал картинку со спутника. Он, Палыч, спас целое поколение от потока наркоты, который сейчас захлестнул Среднюю Азию, Россию и выплеснулся в благополучную Европу. Ну, инвалид. Оно того стоило! И Родина его не забыла, как хрюкают по телеку, Родина, вон, денежку бросает своему защитнику. А Меченый, Беспалый и гунявый Кибальчиш — ни разу не Родина!

Пряча бутылочку с минералкой, Палыч развернулся в кресле и засек у палаток с бельем кожанку редкого цвета — светло-коричневую, с рыжим тараканьим оттенком. Настроение рухнуло с грохотом и звоном, как стопка тарелок.

Пока владелец тараканьей куртки медитировал на упаковки колготок с фотками обтянутых задниц, Палыч по-детски надеялся, что хоть сегодня пронесет. В Афгане этот чмошник пил мочу, деликатно выражаясь, прямо из крана боевого товарища.⁽²⁾ На рынке держит контейнер с турецким тряпьем и носит чужую медаль. Палычу мстит — за то, что командир застукал его за питьем ссак, за то, что не сдал в дисбат, и вообще был кругом д’Артаньян, а стал калекой, и надо напомнить ему, кто проиграл по жизни. В свою очередь Палыч прилагает титанические усилия, чтобы не дать Тараканищу в морду. Его ж не уймешь одной воспитательной зуботычиной — войну развяжет, недоносок.

Вот, началось:

— Салют, подпол!.. Пасаны, это мой командир!

«Пасаны», двое, глумливо щерились, предвкушая развлечение. Тараканище приосанился и начал строить командира:

— Подпол, давай Круга, косарь ⁽³⁾ заплачу!

— Круга не пою, — сухо бросил Палыч. — Ранние песни у него слабые, а блатняк не исполняю принципиально. Могу «Баньку».

— А «Банька» разве не блатняк?

— Стилизация. «Сколько веры и леса повалено» — это про пятьдесят восьмую. А блатные были на ножах с политическими.

Тараканище подумал и решил, что слушать «Баньку» ему впадлу.

— Давай тогда «Белые розы»!

— Не надоело? Изо всех же киосков!

— Так то раньше было. «Ласковый май» когда распался! Давай, подпол, а? Даю два косаря! — Тараканище для убедительности достал бумажник.

Дружки захрюкали, обалдеть, как весело — заставить старшего офицера пищать подростковую песенку.

— Я. Не. Пою. «Ласковый. Май»!

Под ложечкой набух горячий ком. «Господи, только не сейчас!» — мысленно взмолился Палыч.

— Лады, давай из последнего: «Так садись же напротив меня, электрический свет потуши»… Спой, светик, не стыдись, Юру Шатунова! Прошу как боевого товарища.

А вот это он зря… Ком под ложечкой запульсировал, просясь на волю. Палыч, сосредоточенный на борьбе, смог лишь мотнуть головой.

— Подпол, нах ты здесь место занимаешь, если то не поешь, это не поешь… Может, мне со смотрящим перетереть? — наехал Тараканище. — Чтоб подыскал тебе точку поспокойней?

Эк вштырило барыгу, изумился Палыч, уже и с государем императором на короткой ноге… ⁽⁴⁾

— А перетри! Скажи, что хочешь выкупить мое место. Я не возражаю. Даже коляску тебе сдам со всеми причиндалами — на первое время, конечно. Садись да пой. Медаль у тебя есть, а ноги переломают!

Голос хрипел, ком поднялся к горлу и жег нестерпимо. Палыч рыскнул глазами — бежать! Дотолкать колеса до крайних контейнеров, и там, на еще не захваченной торгашами части аэродрома…

Тараканище заступил дорогу:

— Ты че гонишь, подпол?! Совсем берега потерял?!

— Это ты… рамсы попутал, — сглатывая ком, засипел Палыч. — Не твоя деляна… Переломают ножонки, не сомневайся.

Некая мысль все же пробилась в ганглии Тараканища. Оглянулся на «пасанов»… Нет, впадлу ему отступать перед калекой. Навис над Палычем:

— Раньше я тебя добью!

«Не сдержу», — понял Палыч, и на душе отчего-то стало легко...

1) Афганские песни в данной главе написаны этим автором.

Вернуться к тексту

2) Вирусный гепатит А, который привозили из Афганистана, характеризуется низкой смертностью и незначительными последствиями для здоровья. Лечится диетой и покоем — специальных медикаментов не существует, — длится до сорока недель… Просто находка для сачков. Надо только напиться ссак от больного. Один раз. И забыть. Если сможешь.

Вернуться к тексту

3) Тысяча — оскорбительная мелочь в 1996. Годом раньше выпустили полумиллионную банкноту, которая быстро стала ходовой: цена китайских кроссовок или футболки с многоцветным принтом.

Вернуться к тексту

4) В криминальной иерархии рынка смотрящий — даже не император, а скорее демиург, создатель и хранитель системы денежных потоков. Когда система налажена, он может вовсе не появляться на рынке, направляя своего бухгалтера для контроля над рэкетом и администрацией. О месте частного торговца — барыги говорит его второе прозвище: баран. Безгласное существо, предназначенное для стрижки. Смотрящего он вряд ли хотя бы видел в лицо. (Разумеется, это реалии девяностых, когда оргпреступность не успела срастись с властью, как сейчас).

Вернуться к тексту

...Ком вырвался на волю, уронила сумку попавшая под удар женщина, в дальнем ряду закричал младенец, стоявший рядом с Тараканищем «пасан» согнулся, как ударенный под дых, и выдал на асфальт порцию чего-то с кетчупом.

— Ты че, Сава? — удивился Тараканище. Вот же толстокожая сволочь!

— Шаурма, — выдавил второй «пасан» и деликатно рванул к урне, чтобы избавиться от закуси.

— Так это, пасаны… Пойдем Ашоту морду бить! — вдохновился Тараканище.

Палыч только начал получать удовольствие от шоу, как вдруг его кресло покатилось задом наперед. Вывернув шею, он увидел только рукав малинового пиджака и широкое запястье с престижными часами «Ориент».

— Все в порядке, командир. Я их контролировал, только встревать без повода не хотел, — негромко сказали над головой, и Палыч сразу же узнал голос. «Духанщик, Духанщик, Сурок в канале. Прием!»… Сержант, несколько разведвыходов, осколочное ранение в плечо, а вот как зовут…

Сурок закатил его в проход между палаток и предстал перед командиром во всей новорусской красе: под малиновым пиджаком майка, на шее цепура дутого золота, на пальце «гайка». Брюки и туфли указывали на определенную цивилизованность Суркова бизнеса, не предусматривающего погонь и драк ногами (иначе бы напялил спортивные штаны с кроссовками).

Подполковнику стало неуютно. Такие встречи с прошлым больно бьют по самолюбию. Он ведь, Сурок, жалеть начнет командира!

— Что тебе спеть? — глухо спросил Палыч, цепляясь за маску рыночного лабуха.

— Все! Я не отпущу тебя, командир, — улыбнулся новый русский сержант Сурок. — Не сегодня, во всяком случае. А вообще я как Вини-Пух-передовик совершенно свободен до пятницы… У тебя дома нет жены, маленьких детей, котов, собачек?

— А если б и были?

— Мы бы заехали и взяли их с собой… У меня домик в Опалихе, сауна, массажист просто гениальный, разминал гимнасток из сборной Белоруссии. А теперь этими самыми руками будет прорабатывать наши с тобой тренированные тела. Охренеть?

— Не встать! — согласился Палыч.

Большой зал приемов усадьбы Малфоев

Волдеморт и волшебники Ближнего круга

Первый за сегодня круциатус напоминал скорее бодрящую оплеуху, чем пытку: «Круцио» и почти без паузы «Фините инкантатем». Снейпа тряхнуло и отпустило. Ага, и вам здрасьте. Невольно вздернув голову, Снейп напоролся на взгляд налитых кровью змеиных глаз и успел считать мысль, которую Волдеморт и не собирался скрывать: повелителю угодно поиграть в Лорда Судеб. Запытает, но сначала наиздевается всласть.

Что ж, Снейп был готов. В подвале усадьбы искрила, стравливая избыток силы, накачанная магией нанограмма. Готовивший ритуал Малфой сделал стартовым артефактом спичку. («Севи, неужели тебя не греют воспоминания? Первые шаги в магии, спичку в иголку…»). Сейчас она ждала своего мига в кармане мантии, вселяя умиротворение в мятежную душу двойного шпиона. Снейп даже не пытался прикидывать шансы на успех. Главное, впервые за многие годы он мог решить свою судьбу. Сам, а не змеемордый и не пидор. Нужно лишь дождаться очередного круциатуса, чтобы все выглядело естественно.

— А ты не рад мне, С-северус-с. Не рад, — шипел Волдеморт. — Забыл, кто тебя поднял из гряз-си? На чьи деньги ты училс-ся?!

Снейп не слушал. Какая разница, что бухтит судья, если заранее чувствуешь себя приговоренным? А Снейп жил с этим чувством с того дня, когда проснувшаяся метка вызвала его на кладбище, под взгляд нечеловеческих красных буркал.

— …Я из-сбавлю магический мир от его главного порока — неблагодарнос-сти! — вещал змеемордый. Вот же волынщик! Снейп представил его с волынкой, в килте, с покрытыми чешуей шишковатыми коленями, и сжал зубы, сдерживая усмешку.

— …Круцио!

Ну, наконец-то!

Сведенные судорогой пальцы как будто нечаянно вцепились в мантию, ломая спичку в кармане. Снейп увидел промелькнувшую змеиную харю, себя, падающего ничком у трона повелителя… Малфой-мэнор с высоты птичьего полета… Туманный остров, который он с детства ненавидел… Европу с хорошо узнаваемым итальянским «сапогом» и Скандинавией, похожей на вздыбленную лохматую собаку. К востоку Земля темнела, там наступал вечер. Повсюду светились редкие огоньки, как лампочки на карте в магловской начальной школе. Что эти лампочки обозначали, Снейп успел позабыть, а может, и не знал никогда. Зато карта подсказала модифицировать ритуал, добавив поиск умирающих с магическими способностями. Их измученные души уже готовились покинуть тела, и Снейп, все еще полный сил, смог бы вселиться в любое. Другое дело, что его не устраивал дряхлый старик или жертва смертельного проклятья. Новое тело должно быть достаточно молодым и страдать от болезни, которая бы свела в могилу его нынешнего хозяина, но поддалась лечению зельевара.

Краем сознания Снейп чувствовал, как Змеемордый послал в него очередной круциатус, как в досаде пнул валяющееся бревном тело. Заавадит? Прямо сейчас — вряд ли. Ему нравится смотреть, как меняются глаза жертвы, когда с палочки срывается зеленый луч Первого Непростительного. Конечно, и менталку при этом считывает: мощный всплеск силы, полный обрывков не успевших оформиться мыслей, и вслед за тем тихое угасание… Прежнего, не успевшего убиться о Поттереныша Лорда возбуждали такие моменты. Нарочно надевал тесные панталоны, чтоб видели: он подлинный Гвардеец Смерти, любовник Вечной Невесты… А теперь у любовничка не только морда змеиная. Крысеныш проболтался — видел хозяина голым после ритуала на кладбище… Хотя и рептилии как-то возбуждаются.

Заавадит или даст время прийти в себя? Так или иначе, Снейпу стоило поторопиться. Неизвестно, как долго ритуал сможет поддерживать связь души с телом. Неизвестно, сколько времени уйдет на уговоры… э-э-э… назовем хозяина нового тела партнером. Которого еще предстоит найти.

Умница Люц подсказал искать маглорожденного «дикаря», который не имел бы представления о магическом мире и возможностях колдомедицины. Как ни милы были Снейпу Испания с ее мощной алхимической школой в Саламанке и гламурная Франция, в благополучных странах все взрослые волшебники так или иначе устроены. Оставалось искать в терзаемой междоусобицами Восточной Европе, а то и, страшно подумать, в России.

Дух Снейпа, до сей поры ощущавший себя точкой в небесах, простерся над всей видимой частью планеты и коснулся сознания сотен умирающих магов. Снейп не чувствовал их боли, но водопад чужих эмоций потряс его сильнее, чем лордовы круциатусы. Холодное самодовольство стариков, до последнего вздоха играющих на алчности наследников, покорность не успевших осознать себя младенцев, ярость пораженных в бою, отчаянье самоубийц и первый стихийный выброс девчонки, насмерть заизнасилованной где-то в Сербии очередными борцами за всеобщее благо. Дальше на Восток светляки душ сияли густо, как огни города в ночи — там и был город, огромный, десятимиллионный, и умирали в нем словно напоказ, слишком отвратительно и много даже для мегаполиса.

Москва.

Помня, что поджимает время, Снейп сунулся к валявшемуся у мусорных ящиков здоровяку с размозженным затылком… Без сознания и, видно, так и отойдет. Хотя в Мунго бы поставили на ноги за неделю… А вот в котловане заброшенной стройки совсем юный, в Хогвартсе учился бы от силы на шестом курсе. Голое по пояс тело на диво развито: мышцы бугрятся, живот выложен плиточками мышц. Пулевое отверстие между ребер сипит воздухом, выдувая кровавые пузырьки… Угасающее сознание раскрылось навстречу Снейпу. Прости, мальчик. Будь у тебя волшебная палочка, я бы подселился к тебе и помог… Не сказки, мы же с тобой общаемся. И ты не сверхгерой из комикса, а необученный дурачок. По наитию заимперил одного бандита и решил, что крутой?.. Но волшебник ты самый настоящий. Был…

Окончательно расстроила Снейпа мысль, что среди перлов русской словесности, подхваченных им у Долохова, нет заклинания для вызова здешних колдомедиков. Рассчитывать придется только на себя... В отчаянье он чуть не махнулся телами с женщиной, бойкой травницей его возраста. По каким-то неочевидным для обоих причинам ритуал не сработал, и Снейп метнулся на поиск другого тела, мысленно пообещав вернуться к симпатичной травнице и сварить зелье от ее саркомы. Если сам выживет…

Особняк в Опалихе. Палыч и Сурок. Спустя шесть часов и две бутылки виски после встречи на рынке

Сурок вывалил на крахмальную скатерть вазочку с оливками и, гоняя их вилкой, изобразил диспозицию:

— Вот мы, вот отсюда стреляли. Как ты стоял, засечь их было невозможно. Звук затвора? Максимум сорок метров, и то в ночной тишине, а до них было все сто!

— И что?

— А то! Ты не мог их ни видеть, ни слышать!

— Значит, не мог! — покорно согласился Палыч.

— Но ты меня оттолкнул!

— Я?! Эт’ когда?

— Тогда! Под Джелал… бабадом!

— А ты там был?

Сурок пытал его уже минут пятнадцать, Палыч изворачивался. Есть вещи, о которых не стоит рассказывать никогда и никому. Их и наедине с самим собой вспоминать боязно, потому что в полушаге маячит дурка. Хотя крутятся в голове ночами, не давая заснуть. Тот случай под Джелалабадом Палыч помнил с тысячами зримых подробностей. Если б умел, мог бы нарисовать по картинке на каждую секунду.

Тогда потерявший берега сержант вырезал огромный лоскут из шинели замполита, чтобы обтянуть обложку дембельского альбома. Замполит был зануда, стукач и жмот, по шинели натурально плакал, что здорово подняло настроение Палычу. При всем том Сурок попался, а это уже был серьезный косяк, поэтому Палыч дрючил его со всем неисчерпаемым энтузиазмом воина-интернационалиста. И вдруг в голову пришло, что разведвыход складывается нереально спокойным. Заданной точки достигли вовремя, ничего не забыли, связь работала идеально для горных условий, молодняк не натер ноги, и даже дембеля шуршали как электровеники, боясь упороть косяк перед самым вылетом домой. Командиру и дел не осталось, кроме как воспитывать Сурка, откровенно говоря, взятого в этот выход, чтобы спрятать от замполита.

Палыч воевал пятый год, закон «Если все идет хорошо, значит, ты о чем-то не знаешь» сидел в подкорке. От острого приступа тревоги сердце беспорядочно забилось в ребра, как будто пытаясь проломить грудную клетку. Мир в глазах подернулся красной пеленой, и вдруг Палыч осознал, что взмывает над мелкими старыми окопчиками, занятыми его группой, и видит каждый до дна, как с вышки… Первой мыслью было: «Убили нах!». Но — нет, он стоял, как прежде, контролируя частью сознания поток матов, извергаемых на понурого Сурка. Из любопытства Палыч-воспаривший облетел Палыча-матерящегося. Осудил пыльное пятно на отвисшем заду штанов. Матерящийся похлопал рукой, отряхивая. Воспаривший спохватился и взлетел выше, чтобы разведать обстановку.

Духи обнаружились на карнизе, так сильно источенном эрозией, что Палыч побоялся оставить на нем наблюдателя. Один уже целился из дедовского «Ли-Энфилда», другой, с автоматом, страховал его со спины. Не успев закрыть рот, Матерящийся смёл Сурка и, оттолкнувшись от него, сам отскочил в сторону. Звук выстрела он услышал еще в прыжке и, как только утвердился на ногах, ответил из подствольника. Воспаривший проследил за гранатой и попытался подправить траекторию, но был не уверен, что получилось. Так или иначе, граната пришла точно под основание карниза, и сорок восемь граммов взрывчатки стронули многотонную плиту. Раскалываясь на части, она съехала по осыпи к окопчику победителей вместе с покоцанными и растерявшими оружие духами.

Любопытный Сурок потом разыскал отметину от пули, и вышло, что дух стрелял в него. Хотя должен был сообразить, что приоритетная цель тот, кто орет, поскольку он старше по званию. Прояснить эту странность у самого стрелка тогда поленились или не успели, а потом обоих духов обменяли на пленного солдата.

В общем, банальная для той войны история. Если не считать раздвоившейся личности тогда еще капитана Лыкова. Он искал свой случай в учебнике психиатрии, потом в Интернете — нет, глухо! Личности раздваивались, иногда так радикально, что от мужчины отпочковывалась женщина или наоборот. Однако занимали тело посменно, не подозревая друг о друге, и медицина не знала случаев, чтобы половинки воспаряли.

— Ну, не могу я это объяснить! — с чувством сказал Палыч. — Оттолкнул и оттолкнул. Чуйка сработала!

— А куда гранатой пальнуть, тоже чуйка шепнула? Там же эхо, в горах. Никто не понял, откуда стреляли. Никто, кроме тебя! Я потом сто раз слышал и сам рассказывал, это ж любимой байкой стало в роте: «Упали в окопчики, водим жалом, а командир бац — и в точку!».

— Это как раз легко, — отмахнулся Палыч. — Окопчики те — брошенный выносной пост, их мои ребята долбили еще в восьмидесятом, и тогда я оставлял бойца на карнизе. В другой раз был уже опытнее и не стал рисковать. Но карниз держал в голове как потенциально опасную цель, а других не успел наметить.

— Легко… когда с твое повоюешь, — согласился Сурок. — Эх, а я-то думал, что ты экстрасенс! Встретил тебя — обрадовался…

— А теперь не радуешься?

— Я тебе по-любому рад. Но если б ты оказался экстрасенсом, было бы клево.

— Ты же строитель, на хрена тебе экстрасенс? Геопатогенные зоны и прочие фэн-шуи?

Сурок покачал головой:

— Не. Я б его брал на переговоры с заказчиками.

— На…бывают?

— Пытаются. Внесут аванс, а с расчетом затянут. Инфляция-хренация, вся моя прибыль коту под хвост. Иной раз и свои не отобьешь.

— А если брать полную предоплату?

— Я и беру — с частников. Но большие деньги в организациях, а там предоплату делают под восемьдесят процентов отката.

— Как же тогда строить? — изумился Палыч.

— А строить не надо. Надо банкротиться. Это другой бизнес, не мой. Нунах, не хочу портить карму. — Сурок свернул голову очередной «Белой лошади» и разлил. — Давай за тех, кто не вернулся!

— За них уже пили, не стоит ребят беспокоить.

— Тогда за нашу шестьдесят шестую отдельную мотострелковую. В целом.

— Погоди… — Палыч накрыл стопку рукой. Чуйка взвыла: «Молчи! Засветишься — убьют!». Офицер припечатал: «Херня! Все равно или сопьюсь, или зарежут за горсть мелочи и доходное место у ворот. А так есть шанс изменить жизнь. Пацанчик свой, со стержнем. Ишь, карму портить не хочет»… Подполковник набрал в грудь воздуха и сказал, как нырнул в воду: — В общем, бери меня на переговоры! Если будешь задавать прямые вопросы, я точно скажу, правду тебе отвечают или врут.

— Значит, все-таки экстрасенс, — не особенно удивился Сурок. — Мы с ребятами подозревали... Помнишь, как ты заначки с травкой потрошил? Я еще тогда сказал, что экстрасенс, а Поп и Бурый — «Он собаку приводил!».

— Приводил, — кивнул Палыч. — Только собака на взрывчатку была натаскана. Я просто так походил с ней, чтоб перед вами не светиться.

— Командир, я — никому, — поклялся Сурок, — сам в этом заинтересован… Командир! Эй!

Палыч сидел с остановившимися глазами, прислушиваясь к себе. В голове… звучал чужой голос? Нет, Палыч не разбирал тембра — мужчина или женщина? «I`m a man!», — раздраженно отозвалось ЭТО. Оно думало его мозгами!!!

— Кажись, мне хватит, — немеющими губами прошептал Палыч.

Сурок всполошился:

— Что, затошнило? Хочешь, отвезу на воздух?

— Не… Сур, ко мне белочка пришла и п…дит по-английски!

— Брось, командир! — не поверил собутыльник. — Ты ж банку держишь, значит, не алкаш!

— И че? Если не алкаш, то уже и белке ко мне не прийти?! — оскорбился Палыч.

— Все гораздо безнадежнее, командир. Она не придет, во-первых, потому что ты не алкаш. Во-вторых — потому что ты выпивши, а белка приходит с похмелья.

— Может, это наша белка такая разборчивая в связях, а у меня-то английская! Кто знает, что у нее на уме?

— Да то же, что и у всех лайми: наша нефть и наши бабы. Без нас, — разоблачил засланку сержант запаса.

— Зачем белке наши бабы?.. Опа! Сур, Я ЕЕ ПОНИМАЮ!!!

— По-английски?

— Ага. А я крайний раз в академии его сдавал. В объеме «Твоя фамилия? Звание? Номер части?».

— Так спроси ее!

— Спрашивал, не колется… Сур, она говорит, что жить мне осталось не больше часа…

Особняк в Опалихе, те же и голос в голове

Белка в голове потребовала называть ее «профессор Снейп» и с апломбом заявила, что не имеет времени объяснять цель своего визита на словах, зато готова предоставить информационный пакет, который исчерпывающе ответит на все возможные вопросы.

И мысленному взору Палыча был представлен натуральный пакет из пергамента, засургученный крест-накрест гильдейскими печатями зельевара и надписанный зелеными чернилами для официальных сообщений: «Информационный пакет».

— Вали, — лаконично отшил животное не оценивший изыска Палыч.

— Куда? — опешила белка.

— Куда хошь. Например, вали в трубу. Есть такое идиоматическое выражение.

Услышав про идиоматическое выражение, белка приободрилась и выдала малый боцманский загиб, сильно испорченный излишне академическим исполнением.

Палыч стал отвечать вслух, чтобы не было скучно Сурку. Достойный воспитанник своего командира вставлял в его монолог полезные уточнения. На пару они выдали оборзевшему зверьку версию петровского загиба с добавлением современных реалий вроде разделяющейся боеголовки и вариантов нетрадиционного использования строительной техники.

Слово за слово наладился консенсус. Белка из профессора стала Севкой, мешала только неспособность нового приятеля пить наравне со всеми.

Палыч верил в реальность Снейпа процентов на двадцать, распределяя оставшиеся восемьдесят поровну между глюком от внезапного инсульта и глюком от паленого виски. По этой причине он легко соглашался на Севкины условия и норовил увести разговор в подробности, о которых Снейп даже не думал. «Это что же, мне профессором придется работать?.. Надо повторить общую химию, а то я больше по взрывчатке». Окончательно испоганил переговоры заскучавший Сурок. Устав от попыток уследить за диалогом Палыча с неслышным собеседником, он ввернул абсурдную на взгляд Снейпа фразу: «Командир, у тебя шапка разговаривает!»⁽¹⁾. Шапка подполковника осталась в прихожей и, понятно, молчала. Но рейтинг доверия к Снейпу необъяснимым образом упал до отрицательных величин. Вопросы Палыча завоняли провокацией: «А правда, что феи какают радугой?.. А кто какает радугой? Никто-никто?.. А бабочками?».

Снейп сочился тихим бешенством. Весь его сегодняшний анабазис до встречи с Палычем занял от силы пять минут, из них секунд сорок ушло на мгновенный обмен мыслями с ведьмой-травницей, а ведь они с ней почти завершили ритуал. А теперь драгоценные минуты летят в топку из-за блажи Палыча: «Где больше двух, говорят вслух!». И говорит, и переводит для собутыльника некоторые пассажи Снейпа, с любопытством дауна играя волоском, на котором висят две жизни. У него, поганца, вот-вот оторвется тромб в большой подкожной вене. Снейп знает, где пережать и чем лечить, но для этого надо взять контроль над телом русского. Свое тело двойной шпион уже списал, хотя убеждал подполковника, что с его боевым опытом тот легко завалит Волдеморта. (Ну, разумеется! Лорда Судеб. С магловским опытом. Врукопашную)… Ну и Мерлин с ним. Умрет счастливым, стоя на ногах после долгих лет в коляске. Лишь бы успеть с ритуалом… Снейп каждую секунду удивлялся, что еще жив. Похоже, что дружище Люц в очередной раз спасает его задницу, отвлекая Лорда.

— Да понял я! — вдруг трезвым голосом сказал русский. — Насчет тромбов в ногах меня еще когда айболиты предупреждали. А ты согласен взять себе мое израненное в боях тело и отдать взамен свое, абсолютно здоровое. Которое склеит ласты раньше моего, потому что тебя сейчас убивают!.. Лучше скажи, добрый самаритянин, у тебя стоит?

— Э-э… В каком смысле? — растерялся Снейп.

— В смысле баб.

— С бабами у меня не особо складывалось, — признался двойной шпион, — но тебе же лучше: ни детей, ни обязательств, начнешь с чистого листа. А так прибор в порядке, восемь дюймов.

— Больше среднестатистического, — уважительно заметил подполковник.

— Э-э… Это ж сколько ты мерился, чтобы вывести статистику?!

— Раз пять или шесть, в курсантах еще. Когда надо было кое-кого на место поставить. А статистика из учебника по сексологии.

— Дашь почитать? — оживился Снейп. — Ой…

— Вот именно. Все твое будет: квартира, библиотека, писюк четыреста восемьдесят шестой... Севка, но колдовать ты меня научишь!

— Да хоть всю свою память оставлю. Ты же джентльмен, о личном трепаться не станешь! — льстиво добавил двойной шпион. — Так меняемся?

— На живые ноги с прибором? И за это надо гада погасить? Легко!

— Буквально гада, — уточнил Снейп. — Рептилию. Ты его по морде узнаешь… Но маг невероятной силы.

— Разберемся, — резюмировал подполковник. — Что мне делать?

— Упрись в стол, а то упадешь, и тромб сдвинется. Сейчас ты как будто взлетишь и перенесешься в мое тело.

— В Англии?

— В Англии… Тело на полу, Змеемордый, когда я уходил, сидел на троне…

— С подлокотниками? — деловито уточнил русский.

Снейп удивился, но дал подробное описание:

— Подлокотники короткие, именно что локоть положить, спинка низкая, до крестца. Мебель невероятно старая, монументальная — без магии не сдвинешь. Похожа на троны колоссов у входа в Абу Симбел… Тебе до Змеемордого около фута: он меня пинал, не вставая. Кидайся сразу. Если успеет сказать «Авада Кедавра» или «Круцио»… Да что бы ни сказал, уворачивайся от палочки.

— Как от пистолета?

— В общем, похоже: если не попал заклинанием, то надо повторять «выстрел». Хотя есть заклинания-плети и заклинания-петли. Тогда палочка становится как бы рукоятью кнута.

— Кто там еще, кроме рептиля?

— Нагайна, фамильяр Лорда. Ядовитая змея, подчиняется мысли хозяина и может драться сама. Я не уверен, что справился бы с ней один на один. Людей пятеро — ближний круг. Из них может быть опасен один, с серебряной рукой — Питер Петтигрю, он же Хвост или Крысюк. Волшебник посильнее многих, но трус. В драку полезет, если только хозяин явно будет побеждать. Если увидит, что побеждаешь ты, обернется крысой и сбежит. Блондин — Люциус Малфой. Он мой друг и тебя поддержит… Если сочтет это неопасным для своей семьи, — уточнил Снейп. — У него там, в усадьбе, жена и сын — сам понимаешь, практически заложники Змеемордого. Бешеная Бель...

— Женщина?

— Ведьма, свояченица Малфоя, полное имя Беллатрикс. Лорд ее заклял на влюбленность — давно, когда был человеком. Только у Змеемордого осталось мало общего с тем человеком, поэтому заклятье сбоит. Беллу как пикси на части рвут, сама не знает, что учудит.

— Не поворачиваться к ней спиной, — отметил Палыч. — Остальные?

— Крэбб и Гойл, на вид тупые громилы, но себе на уме. Эти с места не сдвинутся без команды — Лорд им самим надоел.

— Однако, ближний круг… Шесть рыл принесли ему присягу, а надеяться не на кого, кроме змеи! Вот это я понимаю искренние отношения между начальником и подчиненными!

— Он господин, а не начальник. А остальные, если ты не понял, рабы метки… Теперь повторяй за мной: — Я, Северус Тобиас Снейп…

— Я, Василий Павлович Лыков…

— Добровольно и с пониманием последствий обмениваюсь телом, памятью и магией…

— Добровольно и с пониманием последствий обмениваюсь телом, памятью и магией…

— С волшебником, именующим себя Василий Павлович Лыков.

— С волшебником, именующим себя Северус Тобиас Снейп… А я волшебник?

— Слабенький. Но теперь будешь сильным.

— Зае… Ой, поехали-и-и!

1) Сомневаюсь, что есть не знающие этот анекдот, но всё же…

Танкист, призванный из Средней Азии, мирно тянет службу в подсобном хозяйстве. Как вдруг инспекторская проверка. Его суют в танк, приказывают ничего не трогать и нахлобучивают шлемофон. Вопль: «Командир! Шапка разговаривает!».

Вернуться к тексту

Большой зал приемов усадьбы Малфоев.

Волдеморт, волшебники Ближнего круга и вселенец

У Снейпа, только что лежавшего без признаков сознания, дрогнули веки. Бросив из-под ресниц быстрый оценивающий взгляд, Снейп — нет, уже Палыч! — оттолкнулся локтями, проехал на спине вперед и носком туфли ударил Змеемордого под руку, державшую палочку.

— Авада Кедавра! — успел среагировать на атаку Темный Лорд.

Заклятье опоздало на миг; руку с палочкой подбросило, и зеленый луч промелькнул между голов шарахнувшихся в стороны Крэбба и Гойла.

А Палыч уже извернулся, как танцор брейка, сцапал противника за подол и дернул. Ну, прямо подарок эти их рясы. Или хламиды? Мантии, подсказала память Снейпа

— Авада Ке… — Лорд слетел с трона, изумив Палыча видом покрытых чешуей голых икр, ударился затылком о край сиденья и второй раз — об пол.

Дремавшая в кресле у камина Нагайна стала поднимать голову.

Палыч перехватил мантию Змеемордого ближе к поясу и дернул вдругорядь, подтаскивая врага к себе.

— Авада…

Стальные пальцы зельевара, лущившие панцири огнекрабов как семечки, вцепились в тонкие запястья Лорда.

— Whoяда! — взревел Палыч, направляя зажатую в кулаке Змеемордого палочку в глаз хозяину.

Змеемордый сопротивлялся, подполковник нажимал. После секундной борьбы конец палочки угодил в ноздрю, прошел довольно далеко и уткнулся внутри головы («Решетчатая пластинка», — автоматически отметил подполковник, «lamina cribrosa», — подсказала память Снейпа). Палыч пристукнул по торцу рукоятки, и палочка до упора провалилась в мозг.

Двенадцать секунд, отчитался внутренний таймер подполковника. Как там звали этого рептиля?

В ряду Гвардейцев Смерти, жадно следивших за схваткой, шелохнулся Хвост и застыл с выпученными глазами. Малфой демонстративно поправил спрятанную в рукаве палочку, Крэбб переглянулся с Гойлом.

Нагайна без шороха скользила на помощь хозяину. Палыч засек боковым зрением смутную движущуюся массу, определил как опасную и рванулся вскочить на ноги, как вдруг в горло ему вцепились холодные пальцы Змеемордого. Подполковник ответил стандартно, хлопком ладонями по ушам. Пальцы на горле даже не дрогнули. Вбитая в мозг Змеемордого палочка как будто сама собой выползала из ноздри, за ней по безусой губе стекала похожая на гной желтоватая гадость. Надо же, и тут англичанка гадит!⁽¹⁾ Подполковник чувствовал себя оконфуженным, как если бы на глазах у приличных людей пришлось делать второй контрольный выстрел. Схватил палочку, задвинул до упора и, действуя как сбивалкой, взболтал мозги Змеемордому. Пальцы на горле, наконец, разжались, и в этот миг смутное-опасное атаковало.

Змей подполковник видел тысячи. Он их ел. Но в триаде крупнейших и ядовитейших змей Азии — кобра, гюрза, эфа — не встречается особей длиннее двух метров. А тут в лицо ему летела пасть, способная заглотнуть человеческую голову, как птичье яйцо. Сука Севка, не сказал, что змея Лорда ТАКАЯ!

Время замедлилось. Палыч в деталях видел раззявленные челюсти, торчащие вперед и вниз кинжальные зубы с каплями яда в канальцах, раздвоенный черный язык, прижатый к неприятно бледному нёбу. Вся анатомия была на виду, и подполковник ткнул острием палочки между набухших от яда желез. Хрустнуло. Он оттолкнул палочку с нанизавшимся на нее черепом, и башка пронеслась мимо.

Время сорвало тормоза и помчалось как обычно. Вдогон змее ударил красный луч, непрозрачный и толстый, как раскаленный лом. Попал куда-то в туловище, но видимого эффекта не произвел, а Палычу ожгло щеку. Подполковник оглянулся со свирепой гримасой, Малфой виновато развел руками.

Нагайна упала поперек тела хозяина и уже не подняла голову. Конец палочки вышел позади глаз, точно пробив мозг. По узорчатому телу толщиной с водосточную трубу пробегали судороги.

Двенадцать плюс четыре, итого шестнадцать секунд провошкался с двумя противниками. Стыдно, Василий Палыч! В массовой рукопашке быть бы тебе убитым.

Подполковник встал на ноги и отряхнул подол мантии… ВСТАЛ НА НОГИ!!! Посмотрел — правда, ноги. Правда, стоят. На пробу отбил чечетку: я-та-та, я-та-та. Слушаются! От продолжения опытов удержало только извечное «Как бы иностранцы чего не подумали»… Сквозь адреналиновый наркоз пробилась боль — предплечье горело, будто кипятком ошпаренное. Палыч засучил рукав и уставился на безвкусную татуировку: череп, змея… Метка, всплыло из чужой памяти. Почему-то Севка относился к ней, как к живому существу: боялся, ненавидел, был убежден, что метка способна его убить… Черная тушь татухи выцветала на глазах, боль утихала. Нунах такую икебану, надо будет совсем свести.

Откуда-то снизу, где валялся труп Змеемордого, поднялось темное облачко, на секунду заволокло глаза, и Палыч ощутил постороннее злое внимание. Прислушиваясь к себе, он шагнул к голове Нагайны, наступил гадине на шею и вытащил из пасти палочку. Какое-никакое, а оружие... Еще облачко, недолгая слепота, и в голове подполковника стало двое подселенцев… Нет, снова один! Первый, большой, сожрал второго? Ощущения были тончайшие, Палыч и не заметил бы чужаков, если бы раньше не общался со Снейпом. Словно кто-то молчит в темноте.

— Всё, что ли? — спросил он то ли затаившегося Молчуна, то ли Гвардейцев Смерти, и по напряженным взглядам понял: не всё. Ждут.

Палыч и сам чувствовал незавершенность ситуации. Как будто собирался в разведвыход и с полной боевой выкладкой вдруг очутился в зале игровых автоматов. Бац-шмяк, и Главзлодей убит! Хрясь-хлюп, и Главдракон повержен! А Главгерой даже не вспотевши… Если все так легко, то какого черта отсюда бежал Снейп и чего ждут эти? Определенно, тут зарыта добротная подлянка. Какой-нибудь волшебный аналог «мертвой руки»,⁽²⁾ других вариантов и нет.

Гвардейцы смотрели, замерев, как на повтор голевого момента. Только Хвост, сбросив заклятье, потягивался затекшим телом.

Молчун в голове никак себя не проявлял, и подполковник решил, что успеет с ним разобраться. Сначала текучка.

— Бойцы! Я не поэл! Вам тут борьба нанайских мальчиков или шефский концерт выпускниц медучилища?! Команды стоять и пялиться не было! Или вы, в гробину, в мать, всю службу переслужили?! Ма-алфой!

Командный рявк Палыча действовал гипнотически даже на потомственных штафирок. Сроду не служивший в армии аристократ сделал шаг вперед с ударом на подошву и четко приставил ногу.

— Здесь!

— Вижу, что не с девкой на сеновале, — отечески пошутил подполковник. — Отвечать следует не «Здесь!», а «Я!».

— Я! — с лицом несколько изумленным повторил Малфой.

— Чучело на ледник вместе со змеей!.. Обдумай, как выгоднее предъявить убиенных широкой общественности. Типа, тайная операция героических бойцов Сопротивления… Это всех касается, морды! Вы — герои Сопротивления!

1) «Англичанка гадит» — эта емкая характеристика отношений Британии со всем миром приписывалась то Суворову, то Александру III. В устах английских политиков звучит как «У Британии нет постоянных союзников, есть только постоянные интересы».

Вернуться к тексту

2) Мертвая рука — популярный у террористов-смертников способ минирования, при котором кнопку или рычаг взрывателя надо удерживать, чтобы не произошел взрыв. Если террориста подстрелят, мертвая рука разожмется, и…

Вернуться к тексту

Крэбб переглянулся с Гойлом, и две авады ударили в спину Хвоста. Тот упал мешком, брякнув об пол серебряной рукой.

Ага, обрадовался Палыч, демонстрируют лояльность и заодно сводят счеты. Или сводят счеты и заодно демонстрируют лояльность, неважно. Они уже мои!

— Мистер Крэбб, мистер Гойл! — добавил он стали в голос. — Извольте объясниться!

— Мы подумали, что решающая битва со Злом была тяжелой и кровопролитной, — озвучил общую мысль Крэбб. — А Пит все равно приговоренный еще за старые дела, и потом засветился перед Поттером, когда Лорда возрождал.

— Можно еще Сивого… предъявить широкой общественности, — добавил Гойл.

— Мистер Крэбб! Мистер Гойл! Впредь попрошу не проявлять инициативу без приказа старшего командира. Хотя вы мыслите в правильном направлении! — оценил подполковник. — Пора очистить наше движение от патологических личностей. Только не от всех сразу. Обществу надо привыкнуть к тому, что мы хорошие парни, поэтому оставим немножко плохих для контраста. Будем защищать от них граждан. С переменным успехом, чтобы сохранялась интрига…

Громилы склонили головы.

— Осмелимся заметить, — опять за двоих заговорил Крэбб. — Мы счастливы служить вам, сэр!

— Счастье — естественное состояние подчиненного, когда начальник знает свое дело, — сформулировал подполковник. — Пока свободны! Разойдись!

Крэбб и Гойл по-армейски повернулись через левое плечо и направились к камину.

— Секунду, сэр! — вспомнил Гойл. Вернулся и отдал подполковнику палочку черного дерева.

Севкина, сообразил Палыч. Похоже, Змеемордый правда его списал, раз приказал разоружить…

Вторая палочка, когда не знаешь, куда девать первую, была именно тем, чего не хватало, чтобы почувствовать себя отставной козы барабанщиком.

Гойл, уловив заминку, деликатно вытянул инструмент из пальцев подполковника, помог пристроить в рукаве и показал, как цеплять палочку за петельку и как выхватывать. Шепнул, глядя в сторону:

— Взмахните вот так, скажите «Люмос».

Палыч верил обещанию Снейпа, что теперь станет сильным волшебником, но в первый раз побаивался облажаться из-за какого-нибудь неучтенного пустяка. Взмахнул палочкой, стараясь точно повторить небрежное движение Гойла и отчаянно желая, чтобы все получилось:

— Люмос!

Полыхнуло, как светошумовая граната, только без грохота, и мир погрузился в темноту.

— Нокс! — с перепугу выдала чужая память.

— Севи, гиппогрифий выкидыш! Нашел время баловаться! — прикрикнул Малфой.

— Я пошутил, папа, — автоматически ответил Палыч, смаргивая хлынувшие слезы.

Англичанин явно не знал этого анекдота⁽¹⁾, но понял правильно:

— Простите, сэр!

— Не стоит, мы же в неформальной обстановке. На будущее: боец не просит прощения, а признает свою вину словом «Виноват!». Простят его или нет, ему глубоко по хрену!

Сквозь темень в глазах различалось пламя осветительных факелов, а спустя минуту проступили нечеткие блины лиц. Граната ярче, сделал вывод подполковник, и вообще, не дотягивают лайми… Не дотягивают! Авада эта — туфта против ПМ⁽²⁾ А выеживаются! «Кядавра»! Не знают, как пишется «кадавр»?

— Результатами проверки удовлетворены? — тихо спросил он Гойла.

— Более чем, сэр!

— За помощь благодарю. Идите. Сильно не напивайтесь, завтра в десять быть здесь.

Малфой между тем вызвал двух домовиков и шептал в тряпичные уши, показывая глазами на мертвые тела.

— Не убирай, — сказала Беллатрикс. Дождалась, когда Крэбб и Гойл исчезнут в пламени дымолетного пороха, и яростно вонзила каблук в грудь Змеемордого. — Тварь! Ты сдох! Сдох!

В голове Палыча испуганно пискнул Молчун. Начиная догадываться, в чем дело, подполковник отстранил вяло трепыхавшуюся Беллу и наклонился к трупу:

— На штаны не скопил, что ли?

— Мантию носили на голое тело, давно. Сейчас это знак верности старым идеалам, — дал справку Малфой.

Подполковник брезгливо подцепил концом палочки подол Змеемордого и задрал до пояса. Удивился, ногой перекатил труп на живот и удивился еще больше. Между ног у Темного Лорда была одна дыра на всё. Клоака.

Беллатрикс зашипела разъяренной кошкой и вонзила в Лордово дупло носок туфли.

— А тебя, значит, приворожил, — констатировал Палыч.

— Заклял на влюбленность, — поправила ведьма, очищая туфлю взмахом палочки. — Приворотом пятикурсники балуются, чтобы по коридорам обжиматься. Легкие чары, ими даже в постель девчонку не уложишь, если сама не хочет… А я хотела его каждую минуту. В Азкабане голову о стены разбивала, лишь бы забыться. Пятнадцать лет вскакивала на любой шорох в коридоре — вдруг мой Лорд вернулся за мной?! И дождалась!

Дочь древнейшего и благороднейшего рода Блэк смачно плюнула на труп и скомандовала домовикам:

— Убрать!

Опустилась на колени и обняла ноги Палыча.

— Беллатрикс?

— Мой Лорд?

— Как захочешь, красивая. Скажи, и буду твой! — ляпнул Палыч.

Что его дернуло за язык?! Адреналиновый откат? Счастье, что жив и крепко стоит на ногах? Или отвыкшее сознание оглушили мужские гормоны, коих не хватало наполовину парализованному инвалиду?

— МОЙ! Лорд, — воспользовалась предложением Беллатрикс.

Палыч коротко провел рукой по ее волосам:

— Встань. И впредь не унижайся — запрещаю.

— Я преклоняюсь, мой Лорд. В этом нет унижения!

— Вот и встань. Преклоняйся про себя, без внешних проявлений.

Он дал женщине руку, помогая подняться, и попытался нацепить на мрачную физиономию Снейпа бесстыжую улыбку, отработанную еще в лейтенантской юности. Чужие мышцы сопротивлялись, а некоторые, похоже, атрофировались в ноль за ненадобностью.

— В общем, я улыбнулся, — шепнул Палыч.

— Я поняла, мой Лорд. Ничего, у вас еще получится…

— У тебя тут есть комната?

— Три. И ванная, — потянула его за руку Белла. — Давно мечтала отмыть эти патлы!

— Что, нравились?

— Ничуть. Портили аппетит.

Уходя, Палыч счел нужным доложить хозяину дома:

— Люц, мы с леди … хм… обсудим легальные методы борьбы!

Дружеское обращение привело Малфоя в замешательство. Вскинув голову, он с надеждой всмотрелся в знакомое со школьных лет лицо. Снейп выглядел как Снейп после нескольких круциатусов: ввалившиеся глаза без намека на красный огонь, сжигавший изнутри Лорда Судеб, заострившийся нос, вечно слипшиеся от паров из котла волосы… Однако старый друг обнимал за плечи Бешеную Бель, что уже вызывало у Малфоя когнитивный диссонанс. Окончательную нереальность этой картине придавал щенячий взгляд Беллы, ловящий как милость каждый вздох некрасивого Снейпа. Так много лет назад глядела очаровательная, но взбалмошная сестра Нарциссы на харизматичного политика, носившего вызывающий псевдоним Лорд Волдеморт.

1) И вам не расскажу, он неприличный.

Вернуться к тексту

2) Подполковник имеет все основания считать, что в бою палочка уступает пистолету. Уже потому, что стрелку не надо тратить секунду на произнесение «Авада Кедавра». Посмотрите на You Tube любой ролик по теме «тактическая стрельба», «практическая стрельба», особенно с участием 11-летнего Никиты Крючина. Сравните с фильмом о ГП, и вопросы отпадут.

Вернуться к тексту

Особняк в Опалихе, Сурок и тот, кого он считает Палычем

С минуту Снейп оглядывался чужими, нет, уже своими глазами. Раньше у него не было повода жаловаться на зрение: мелкий шрифт читал с двух футов, что еще? А еще, оказалось, можно без лупы различить на бутылочной этикетке волоконца бумаги, отслоившиеся по контуру букв, и три оттенка неровно легшей на печатную пластину фоновой краски (паленый виски, точно). Абсолютное зрение! Раньше он просто не знал, с чем сравнивать... Иначе у Нюниуса появился бы лишний повод для нытья, усмехнулся про себя Снейп, прощаясь с прошлым. Новое тело нравилось все больше: широкая грудь, мощные руки, втянутый живот. Ноги поправим! Рост будет хорошо за шесть футов, лицо… Зеркала нет, зато на столе альбом со снимками, и вот он, командир. Лицо ближе к скандинавскому, чем к славянскому типу, решил Снейп (имея о последнем сумбурные представления, поскольку и курносый шатен Долохов, и цыганистый Крам — оба славяне, и о каком общем типе может быть речь?). Главное, нос недлинный и прямой, а не тот банан, который он мысленно называл римским, понимая, что льстит себе отчаянно. А улыбка! То, что физически не давалось Нюниусу. Плакатная улыбка. Хочешь увидеть мир и заработать, вступай в SAS!⁽¹⁾

И не сквиб — Снейп успел считать сегодняшние воспоминания подполковника. Далеко не сквиб! Мерлин всемогущий, этот русский сам не знал, чем владеет!

Соберись, приказал себе двойной шпион (бывший! Да! Да!!!). Это тело еще нужно спасти!

И начал:

— Сурок…

— Что еще, командир? Белка сообщила дату конца света? — пробурчал собутыльник. — Обидно, ей-Богу. Не хотел колоться, что экстрасенс, так и молчал бы. А то сказал, потом давай под шизика косить. Обратку даешь?!

— Никакой обратки, Сур. Ты даже не представляешь, насколько я крутой экстрасенс. Тебя больше ни одна тварь не обманет, а если попробует, дня не проживет… А хочешь, дорожная полиция тебе будет честь отдавать?

— Хочу, — застенчиво согласился Сурок.

— Значит, будет! — пообещал Снейп. — А теперь слушай. Я не шучу. Я не шизик и я не сильно пьяный… Принял?

— Принял, — кивнул Сурок. — Ты к чему ведешь?

— У меня в ноге, вот здесь, тромб. Оторвется — проскочит до сердца или дальше, в легкое — так и так мне кирдык. Поэтому сейчас ты аккуратно, не касаясь кожи, разрежешь мне штанину…

Вопреки опасениям Снейпа, отставной сержант не ударился в панику. Командир приказал, боец исполнил — какие проблемы? Распластал штанину кухонным ножом, Снейп немедленно прижал вену. Повезло, что тромб в большой подкожной, а не в глубоких… То, что он собирался сделать, повергло бы в шок любого флеболога. Но что понимают маглы в лечении волшебников?!

Сурок отправился за какой-то финкой — зачем? Лучше без свидетелей… Снейп не успел возразить, и ладно, потому что сержант вернулся с маленьким острейшим ножом. Похвастал:

— Лучше скальпеля! Я брился ею на выходах… Что еще нужно — таз, бинты?

— Погоди, Сур. Сможешь достать пиявок?

— Туда будем запускать? — указав на больную ногу, хладнокровно поинтересовался Сурок. (Ну, выпили по бутылке. Ну, разрежем ногу и напустим пиявок… Командир знает, он Академию кончал). Я к тому, что в аптеках давно пиявок не видел, а болотные, они ж неизвестно кого сосали.

— Каких быстрее достанешь, таких и давай, — решил Снейп. — Неважно, если болотных, все равно их варить!

Невозмутимость сержанта впервые дала трещину:

— Ну, ты даешь, командир! Прям как Гингема!

Умению этого магла решать неожиданные вопросы можно было только завидовать. Поднял с постели живущего при сауне белорусского массажиста, отправил с фонарем ловить пиявок. Снейп слышал в окно, как тот укатил на велосипеде, тренькая звонком и насвистывая.

— Я обещал по сто баксов за хвост, — объяснил Сурок энтузиазм исполнителя. — У него на Родине это приличный месячный доход семьи.

Снейп тем временем составил список остальных ингредиентов зелья — обычные травы, ходовые в обоих мирах. Другое дело, что зельевар не знал их русских названий и писал по латыни. Сурок, подивившись учености командира, поехал на машине в фельдшерский пункт. Далее по схеме: поднял, дал сто баксов. Довольная фельдшерица подарила справочник лекарственных трав с казенным штампом и навскидку вспомнила трех пенсионерок, энтузиасток фитотерапии. Верный своим принципам, Сурок поднял с постели ближайшую и обменял портрет Франклина на полдюжины старательно надписанных пакетиков и бонусную связку грибов. На обратном пути разыскал добытчика пиявок, справедливо рассудив, что при установленных расценках едва ли тот остановится на требуемом десятке хвостов. Снейп слышал окончание их расчетов:

— Дуремар, ты до десяти считать умеешь?!

— Алексей Сергеевич, я ж ночью, аки тать, не щадя живота… Возьмите еще хоть парочку, в запас. А то вдруг испортятся?

— Испортятся? Они у тебя дохлые, что ли?

— Как можно, Алексей Сергеевич! Товар — высший сорт! Гляньте, какие живчики!

— Ладно, двух возьму. По десятке, не дороже…Что ты мне мелких подсовываешь?!

Разгоряченный торговлей, пахнущий болотом Сурок ввалился на кухню⁽²⁾ к Снейпу и, отодвинув закуски, выложил добычу на стол. Болотная вода в банке с пиявками цветом и запахом напоминала мочу циррозника; на поверхности переливалась нефтяная пленка.

— Отлично, Сур! — оценил Снейп. — Теперь мы это сварим. И будем жить!

— Буридо, фуридо, сусака, масака! — непонятно прокомментировал сержант.

1) Special Air Service, SAS — британская Специальная авиадесантная служба, непременный участник военных авантюр НАТО. Это не ВДВ в нашем понимании, а малочисленный спецназ со специализацией групп по четырем направлениям: для высадки с моря, с воздуха, для действий с использованием наземного транспорта и в горах.

Вернуться к тексту

2) Разумеется, Сурок принимал гостя на кухне. Аль не русский человек? Бытовала байка, что этот обычай возник из-за козней КГБ, который подключался к проводным телефонам с опущенной трубкой и прослушивал разговоры в комнатах. (На кухни-то телефон не проводили). Как представишь миллионы людей, тихо квасящих с друзьями под Высоцкого… И за каждой компанией следит из тайного бункера чекист в наушниках!

Вернуться к тексту

Большой зал приемов усадьбы Малфоев

Люциус Малфой и голова в камине

Пятидесятилетний огневиски плеснулся в хрустальной стопке,⁽¹⁾ выстрелив голубоватым огоньком. Малфой пощурился сквозь маленький огонек на большой огонь камина, покрутил стопочкой у носа, сладострастно втянул воздух… Как вдруг камин полыхнул зеленым, и в опавшем пламени появилась белобрысая голова:

— Лорд Малфой!

— Мистер Роули!

— Сэр, извините за поздний…

— Пустяки, мистер Роули. Я для этого тут и сижу, камин караулю.

— Для чего, сэр?

— Чтобы успокаивать юных впечатлительных камрадов, которые уже Метки удостоились, а до сих пор не усвоили, что Лорд никому не докладывает о своих делах… Отбыл он. Взял Нагайну и мистера Петтигрю, был как всегда спокоен. Это вся объективная информация. От себя добавлю, что Лорд и раньше исчезал на несколько дней.

Малфой лукавил. Сильнее всех переполошились из-за побледневшей метки не юные и впечатлительные, а ветераны, помнившие развоплощение Лорда и светлый террор восемьдесят первого года. Было полчаса чистой паники, когда говорящим головам в камине помешала перекусать друг друга только техническая невозможность такого действа⁽²⁾. И все орут наперебой, и каждый требует немедля впустить его для приватной встречи. А по физиономиям видно, что представляется эта встреча исключительно в формате «Накидаемся у Люца и продолжим в бардаке». Со стороны Малфоя свою лепту в переговоры вносил просочившийся в зал медведь — материальный патронус Долохова. На зависть достоверный и стабильный зверь долго фонтанировал безадресным матом и перед тем, как развеяться, сел на задницу и тоскливо спросил: «Ну, что, Люц, пора у…бывать, что ли?».

Словом, гвардеец пошел нынче нервный и плохо управляемый. Теперь, когда Малфой стал вторым, если не первым лицом заговора, это подталкивало иначе взглянуть на лордовы круциатусы.

— Сэр, но метка… — докапывался юный Роули.

— Сам удивлен! Предполагаю, что на этот раз Лорд вершит свои дела далеко, возможно, в южном полушарии, вот метка и отключилась. Не вижу поводов для беспокойства, Торфинн. — Малфой натянул отеческую улыбку. — А ты по-прежнему в патруле?

— Да, сэр. Чистим этот мир от мрази! — с пафосом заявил белобрысый.

— И себя не забываете! — хохотнул Малфой. — В Лютном сейчас можно за один рейд составить себе состояние… Молодец, Торфинн, истинный слизеринец! Знаешь, с какой стороны у бутерброда масло.

Белобрысый польщенно заулыбался.

— Ты смотри там, осторожнее, — добавил Малфой. — Если артефакт непонятный и всякое такое, даже не пытайся разобраться, а сразу неси к старшему. Нет таких доходов, за которые стоило бы отдать жизнь. Не говоря уже о том, что зажимать добычу от своих экономически не выгодно. Дорогая вещь просит богатого покупателя, и это по определению не барыга. С книгами ко мне — сам куплю или подскажу, кого из серьезных людей какие темы интересуют.

— Благодарю вас, сэр!

— Обращайся…

Люциус вернулся к хрустальной стопочке, но благостное настроение пропало. Выпил залпом, как зелье, и уставился в огонь камина. Благородный напиток не внес в мысли ясности, а в душу покоя.

Вот так однажды летним вечером открываешь дверь на чей-то стук, а на пороге Санта с елочкой:

— Люцик! Ты так ждал Рождества, что я решил не томить столь замечательного мальчика! Вот тебе елка, вот тебе даже полено и мятная палочка!⁽³⁾

Ты говоришь:

— Э-э-э…

— Не бла-адари, — отмахивается Санта, и ты замечаешь, что какой-то он неправильный. И одет слишком тепло, и перегар изо рта совершенно не британский. — А теперь, Люцик, беги скорей за носками, да захвати самые большие, тролльего размера, потому что в детские носочки не поместятся мои главные подарки. Угадай, какие?

Ты говоришь:

— Лето же…

— Не угадал! — веселится неправильный Санта. — Первое слово — трупы! Теперь угадывай, чьи! Первая буква — «Во»! Ну же, Люцик! Вторая буква — «лде»… Давай вместе: Во-лде… Угадай букву «морда», и получишь рождественский кейк!

Ты говоришь:

— А-а-а…

— А гостей я пригласил, не беспокойся! Представляешь сюрприз?! Они такие приходят, а ты такой: «А у меня елка!». И на каминной решетке в трольих носках три трупешника! Можно их под елку посадить, в золотой бумаге с бантиками. Еще прикольней будет!

Ты говоришь:

— Н-ну…

— Ну, что ты такой тормозной, Люцик! — укоряет Санта. — Веселись!

И нахлобучивает тебе венок из больно колющегося остролиста, и нетрезвым голосом запевает «Джингл Беллс».

Вот такой компот из гиппогрифов, лорд Люциус Малфой Второй. Ждал ты дня, когда сдохнет Змеемордый? Ждал, еще как! А что ж тогда не веселишься? Да невесело как-то...

1) Shot Glass: стопка, она же шот, дословно «Стреляющий стакан», т.к. пьют из нее залпом, вмещает обычно одну унцию (29,57мл) или полторы, но тогда называется уже jigger. Вполне себе традиционный англосаксонский и не только сосуд для потребления крепких напитков. Фактом своего существования опровергает миф, что только русские лакают виски, коньяк etc как водку, а джентльмены — обязательно из хайбола или тюльпана (Tulip), теплым, смакуя аромат…

Вернуться к тексту

2) Не помню, решен ли в каноне вопрос «занятой линии» при переговорах через камин. У меня камин может работать в режиме конференции.

Вернуться к тексту

3) Список Рождественской атрибутики в Британии невероятно раздут с точки зрения человека, привыкшего к елке, салату оливье и Советскому шампанскому. Одно перечисление с краткой справкой, откуда это взялось и что с ним делать, требует целой статьи.

Вернуться к тексту

Большой зал приемов усадьбы Малфоев

Люциус Малфой

Лорд был чужой. Вот беда-то.

Малфой оплачивал его расходы, сидел из-за него в Азкабане, сносил ненависть и укоры незнакомых людей, снова оплачивал его расходы, числился в ближнем круге… И хоть бы раз, хоть бы намеком, смазанной печатью на конверте мелькнуло имя того, кто запустил коммерческий проект «Лорд Волдеморт».

В общих-то чертах Люциусу все объяснил дед еще летом семьдесят первого, в конце последних летних каникул. Малфой-младший тогда вернулся из тренировочного лагеря Гвардейцев Смерти, искря идеями господства чистой крови.

— Люци, я плохо воспринимаю идеологические абстракции,— осадил его дед. — Скажи, что конкретно этот лордик может дать такого, чего нет у Малфоев? Земли? Капиталы? Родственные связи? Еще одно место в Визенгамоте?

— Силу! — горделиво ответил натасканный в лагере Люциус.

— Э, нет! Силу ты получил от папы с мамой, у лордика тебе только боевку ставили. Сомневаюсь, что его тренеры лучше твоих домашних, так что ничего ты не приобрел в своем лагере, разве что развлекся в компании ровесников … Люци, Малфоям не нужно бороться за господство, оно и так наше. Идейки превосходства по крови хорошо играют среди тех, кому больше нечем гордиться. В каждом пабе сидит свой микролордик и при горячем одобрении публики обличает несправедливость общества, в котором достойные люди лакают дешевое пиво, в то время как недостойные потребляют марочные вина в компании дам с обнаженными спинами. Выбери болтуна поспособнее, надуй деньгами, надуй получше, чтоб всплыл над всеми, и получишь ледокол, который силой взломает, что закажешь — социальные институты, экономику, государственные границы. Иногда это единственный способ в разумные сроки обновить застоявшуюся систему. Но уж больно кровавый. Их же, лордиков надутых, потом назад топить приходится, поскольку созидать они органически неспособны — только разрушать.

Под какие задачи готовили Волдеморта, дед ответить не мог — судить по делам было рано, Гвардейцы Смерти только набирали силу. А через месяц лорд Иннокентиус Кастор Малфой разбился на метле. Не справился с управлением, с прискорбием сообщил «Пророк». В тот же день «Квиддичное обозрение» скорбело о безвременной кончине загонщицы «Холихедских гарпий», которая, надо же так совпасть, тоже не справилась с управлением. Мерлин знает, сколько заплатил вступивший в права главы рода лорд Абраксас, чтобы журналюги умолчали, что почившие летели на одной метле и были в чем мать родила.

В случайности этой катастрофы Люциус уже тогда сомневался. Профессиональные квиддичисты все трахаются на метле, такая у них фишка: два удовольствия в одном. Дедуля был в расцвете сил — пятьдесят девять, для мага вторая молодость, — разводил гиппогрифов и сам объезжал диких, ухитряясь сохранять полный комплект пальцев. Это что же заставило двух законченных экстремалов настолько выпасть из реальности, чтобы врезаться в землю на сотне миль в час?

Едва Люциус снял траурную повязку, как отец стал загонять его под метку. Сам лорд Абраксас знал по Хогвартсу первый набор Гвардейцев, со многими приятельствовал. Однако от метки уклонился, считая, как и дед, что Малфоям незачем бороться за то, чем они уже обладают. А Люциусу заявил, что надвигается гражданская война, и для рода будет полезно, если наследник вступит в Гвардию Смерти. Мол, чья бы сторона ни взяла верх, один из Малфоев окажется в стане победителей и отмажет проигравшего.

Не отмазал. Даже не пытался: сидел на родовом капитале, как гоблин на сундуке. В разгар репрессий восемьдесят первого, когда волна арестов докатилась до высшего общества, и Люциусу как никогда требовались деньги, задержал выплату ежемесячной ренты наследника.

Сигнал был недвусмысленный: «Выкручивайся сам». Первые приговоры клейменой братии уже прозвучали, не оставив надежд тем, кого еще не достал карающий меч правосудия. И Люциус провернул самую наглую авантюру в своей жизни. Написал на собственном бланке заседателя-наблюдателя Визенгамота: «Люциуса Малфоя II заключить в Азкабан сроком на три месяца» и сдался знакомому аврору. Запущенная в бюрократическую машину записка догнала его через сутки уже в виде распоряжения за подписью секретаря Визенгамота и выдернула с допроса на этап. Других судили, а он уже сидел. Стимулированный сотней «галек» микроскопический клерк уничтожил записку и переложил сшитое в Аврорате дело из стопки ждущих рассмотрения — в архив вынесенных приговоров.

Не созданная для массовых репрессий судебная система задыхалась, обожравшись жертвами. Смертельно усталых исполнителей подгоняла негласная установка Министра покончить с Гвардейской заразой до Рождества, и даже знаменитым своей ненасытностью визенгамотским взяточникам было не до наследника рода Малфой, когда у них оставались не доенными целые лорды.

Прокатило.

Отсидел три месяца на левой половинке, в компании кидал, катал и щипачей, гордившихся соседством с Гвардейцем. За сикль с осужденной морды дежурный тюремщик избавлял от дементоров всю галерею с двумя десятками камер. В пятнадцать сиклей обходился чайник заварки и гигантский бутерброд из ковриги хлеба с вареной говядиной, сыром и зеленью… Молва потом твердила о бессчетных миллионах, коими Люциус откупился от пожизненного срока.

Вышел пополневший на пять фунтов, стриженый от вшей — даже Нарси узнала не сразу. Карман грела волшебная справка: «…освобожден в связи с окончанием определенного Визенгамотом срока». В голове под тремя окклюментными щитами притаились навыки, банальные для обитателей Лютного и обещавшие неприятные сюрпризы высшему свету.

Родовая усадьба встретила разором и запустением. Пришибленные отсутствием хозяина домовики даже не убрали разбросанные при обыске вещи.

Старый вассал Малфоев Гойл доложил, что отца трясли недолго и без вдохновения, и будто бы вступился за него сам Непримиримый Крауч-старший. Однако стоило лорду Абраксасу появиться в публичном месте, как на знакомую всей магической Британии платиновую шевелюру слетались патрульные авроры и требовали показать предплечье. Отец безропотно расстегивал двенадцать золотых пуговок на рукаве, авроры отходили, он застегивал, появлялся новый патруль… В общем, победители развлекались вовсю, и якобы из-за этого лорд удалился от светской жизни. Залечивать раны искалеченной хамством души. (Разбираться в подтекстах Гойла, это рехнуться можно, проще считать его тупым).

Отец обосновался в домике на побережье, купленном в свое время для рыбалки, чтобы переночевать и с рассветом в море, но никак не пригодном для нормальной жизни. Пять комнат, одна ванная, в подвале всего сотня галлонов вина — не по-малфоевски.

Люциус навестил его, как только смыл с себя тюремную вонь. И увидел руину прежнего лорда Абраксаса. Папаша-предатель косил печальным лошадиным глазом (ждал укоров, а вот ему шиш). Вздрагивал, когда штормовой ветер хлопал ставней на окне. Формально спросил о здоровье, Люциус формально ответил. Нетвердым почерком написал доверенность наследнику Малфою на право голосовать от имени рода в Визенгамоте, велел переезжать с семьей в мэнор, пока там все не растащили, и приглядывать за арендаторами.

Со временем он явочным порядком спихнул на Люциуса управление всем имуществом рода. Перешлет совой письмо управляющего: станок сломался на ткацкой фабрике. Люциус разбирается, платит, прибыль законным образом уходит на счета рода, коими наследник не распоряжается. Поначалу он отправлял отцу подробные отчеты, надеясь, что у того проснется совесть. Ответа не было. На Рождество привозил к дедушке Драко, сердце Малфоя-старшего не таяло ни хрена.

Под окном гостевой спальни на заднем дворе всегда сушилось очень простое женское белье. Ни возраст, ни даже габариты отцовой сожительницы не угадывались по этим трубам на бретельках. Если белья не было во время приезда Люциуса, оно появлялось через час. Хозяйка в доме ощущалась и без сигнальных флагов, однако Люциусу она себя не явила ни при жизни отца, ни после его нелепой смерти от драконьей оспы.

Мертвый Абраксас Кастрикий Малфой, лорд восьмого по древности рода магический Британии, походил на раскрашенную детьми жабу, воняющую тухлым яйцом⁽¹⁾. Тащить заразу для публичных похорон Люциус даже не подумал — сжег вместе с домом Адским пламенем, не пожалев и перстня главы рода. Для проформы набрал в урну спекшейся в стекло почвы, поставил в родовой склеп. Эмоций было не больше, чем когда в детстве убирал денник за подаренным дедом пони.

Эмоции проснулись в Гринготсе, при встрече с обслуживающим счета рода почтенным Скалозубом. Оказалось, что пресловутая ткацкая фабрика и еще треть родового имущества, в которое Люциус вкладывал свои деньги, не получая ни кната из доходов, давно, с конца семьдесят первого года, принадлежит некоему Джону Смиту. Кроме того, сэр Абраксас презентовал означенному джентльмену двадцать миллионов «галек» — опять же треть всей наличности рода.

Сделав это сообщение, почтенный Скалозуб тушканчиком сиганул с линии огня и спрятался у Люциуса за спиной. Гоблинский стол железного дерева разлетелся в щепки, хотя Люциус не прикасался к палочке и очень старался не думать о Бомбарде.

— Тысяча, — назвал стоимость ущерба Скалозуб, — и только из сочувствия вашей потере.

— А и Мордред с ним, — ответил новоявленный лорд Малфой.

Кресло гоблина с подложенной на сиденье подушечкой выглядело нелепо без стола, и Люциус разнес его уже осознанно.

— За кресло не дам больше трехсот, все равно без стола гарнитур был неполный… Выпить есть?

— Мухоморовая. Люди плохо переносят.

— Проверим.

Проверили. На вкус — огонь, выхлоп отдает сырым грибочком. Всяко лучше азкабанской бражки из жеваного овса.

Под мухоморовую легко проскочило известие, что мэнор через голову Люциуса завещан Драко. Ему же, внучку любимому, коего лорд Абраксас видел два-три раза в год при визитах вежливости, в день свадьбы надлежало передать золотой ключик от сейфа с десятью лямами. По пять миллионов щедрый Абраксас завещал наследникам вассальных родов Крэбб и Гойл. Одарил недешевыми памятными безделушками сотню однокашников и дальних родственников (Люциус не смог вспомнить и половины). Назначил приданое в двести тысяч фунтов стерлингов некой, очевидно, магле Хэзер Эмили Мур (уж не хозяйке ли сорочек-труб?).

Имя Люциуса Малфоя в завещании не упоминалось.

Разумеется, все не разбазаренное сэром Абраксасом он получил по порядку наследования, как сын.

Но сам факт.

Гоблин с сочувствием на крючконосой морде протянул карманную фляжку с мухоморовой:

— Чем ты его так?

Люциус подставил трансфигурированный из щепки стакан:

— Не я. Он меня. — Выпил, показал метку. — Сам заставил принять, а потом…

В озарении он выхватил из мусора на полу Кровавое перо и написал на обороте завещания:

Sept.22.1971

Dec.24.1971

Dec.29.1971

Предплечье щипало, царапины ложились поверх лордова клейма. Символично.

— Двадцать второго сентября погиб лорд Иннокентиус, — заметил Скалозуб.

— У тебя отличная память.

— Обычная для финансиста. Все состояние рода переходило наследнику, как не запомнить… Двадцать девятого декабря лорд Абраксас передал Джону Смиту сейф с двадцатью миллионами и семь объектов недвижимости общей стоимостью от пяти до семи миллионов. А вот двадцать четвертого…

— Меня заклеймили.

— Считаешь, одно с другим связано?

— Сейчас не сомневаюсь. Отец настаивал, чтобы я сократил траур по деду до трех месяцев. «Дедушке не понравилось бы, что ты хочешь провести взаперти свои последние Рождественские каникулы». Я и отправился на бал. А там друзья, вино, доступная однокурсница, еще вино… Сам не понял, как оказался на коленях перед Волдемортом.

— Джон Смит — ненастоящее имя! — с таинственным видом сообщил гоблин.

Люциус усмехнулся:

— Это демонстративно ненастоящее имя, почтенный Скалозуб.

— Можешь звать меня Скали.

— Тогда я Люци. Ты с какого года, Скали?

— С шестьдесят пятого, Люци.

— Мальчишка! Я с пятьдесят четвертого.

— Сам ты мальчишка: я с тысяча восемьсот шестьдесят пятого… Нет, лорд, при всем уважении, ваша идея — говно!

— П-чему?

— Потому что лорду человеков невместно, чтобы магическое существо звало его Люци. Это мухоморовая, сэр. Я предупреждал, что люди плохо ее переносят.

— Люди многое плохо п-реносят, Скали. Напр-мер, предательство. Мы вообще на удивление нежные сволочи.

— Сэр, вы не можете знать всех мотивов и обстоятельств. В семьдесят первом ваш батюшка не имел опыта в делах и водил знакомства с активом молодой фашистской организации. Поэтому я с равной вероятностью допускаю, что его, к примеру, соблазнили обещанием небывалого куша. Или вас без его участия проиграли в карты добрые дяденьки, от которых вы получали шоколадки в детстве. Или миллионы для Джона Смита и ваша метка были платой за то, чтобы род Малфой не стерли с лица земли. Почему нет? Гибель вашего деда в таком случае можно расценивать как демонстрацию силы. А то, знаете, несерьезно — выбивать двадцать лямов, крови не пролив… Так что, если хотите мой совет — не оценивайте действия отца. Примите, как заморозки, как лондонский смог: это произошло, и ничего не попишешь, остается только устранять последствия.

…Во всем он был прав, крючконосый. Кроме, пожалуй, воздействия мухоморовой на людей. Она сносит запреты и условности, но тогда это было именно то, что надо. Пока токсины нарядного гриба гуляли в крови, Люциус на многое в своей жизни успел взглянуть со стороны. Вышло, что отец из него едва ли не хуже, чем из сэра Абраксаса. Тот хотя бы не скрывал скептического отношения к Волдеморту и Ко. А он, Люциус? Хотел, чтобы сын им гордился, и сын гордится. Копирует «малфоевский» надменный вид, не понимая, что это маска человека, которому пол-Британии плевало на мантию. Абраксас не знал, как загнать сына под метку, Люциус не знает, как сына уберечь. Ведь Драко гордится им, правой рукой Темного Лорда, несгибаемым Гвардейцем Смерти эт сетера.

Тухло на душе.

И нет в ней сил, чтобы повторить сыну слова, четверть века гвоздем сидящие в памяти: «Что конкретно этот лордик может дать такого, чего нет у Малфоев? Земли? Капиталы? Родственные связи? Еще одно место в Визенгамоте?.. Драко, Малфоям не нужно бороться за господство, оно и так наше»...

Господства, впрочем, тоже нет. Уж так боролись за права чистой крови, так боролись, что все прогадили.

* * *

Невидимый домовик по одному подкладывал в камин полешки, стараясь не беспокоить хозяина шумом. Оставалось последнее, как вдруг в основании безупречно сложенного «колодца» громко треснуло, и конструкция завалилась набок, выплюнув облако искр и золы. Домовик горестно взвыл, и активность у камина прекратилась. Аппарировал. Видимо, туда, где ушастые бьются головой о мебель, а может, хихикают над хозяевами.

Малфой поднял сонный взгляд на камин. Поленья занимались от раскаленных углей, не требуя вмешательства, говорящих голов не наблюдалось. Еще с час подежурить надо, а то мало ли кто будет ломиться. Мальсибер, скотина, прорывался через камин в кабинете, защиту взломать не смог, но разнес дымоход.

Старая Гвардия боится повторения восемьдесят первого.

Хотя разумнее бояться повторения девяносто четвертого.

Гвардейцы сейчас единственная реальная сила, уж разбежаться-то с награбленным всяко успеют, если не смогут или не захотят удержать власть. А возродись Змеемордый, от метки не сбежишь. Так и потопаешь стройными гвардейскими рядами за безумным господином — да на тот свет, зацепив по пути половину неклейменой Британии.

Очень хочется верить, что в девяносто четвертом Змеемордого вызвали к жизни Хвост и Крауч младший. Конечно, два нелегала, им либо власть свергать, либо всю жизнь шхериться. Темный ритуал вычитали в газете, голема Волдеморта нашли в лесу.

Что деньги на гвардейские мантии и маски, на тренировочные лагеря, на кормежку союзничков — оборотней и великанов, на лечение беглых азкабанцев, на… на… Содержание боевой организации требует ежедневных расходов, и, конечно, их оплачивали из народных пожертвований. Хочется верить.

Что прожженный политик Министр Фадж полгода ничего не замечал совершенно бесплатно, потому что дурак.

Что в аврорате кончился веритасерум, чтобы допросить мелкого Поттера и установить истину.

Что у невыразимцев думосборы были заняты солеными грибами, поэтому у Поттера не смогли взять воспоминания.

Хочется, а не верится. Слишком явно маячит за этой историей давешний урод, автор коммерческого проекта «Лорд Волдеморт».

Значит, жив еще.

А Волдеморт, похоже, опять не успел выполнить свою задачу, какой бы она не была. Министерство кое-как, но работает, Визенгамот иногда, но собирается, лавки в Косом через одну, но открыты, рынок недвижимости замерз, но не рухнул. Система не сломалась и готова откатиться к прежнему состоянию.

А урод уже доказал, что смерть исполнителя для него не причина отказаться от проекта. Настойчивый. Опять через третьи руки, через джонов смитов будет надувать свой ледокол, заставляя всплыть и доломать не доломанное.

Малфой готов был пожалеть, что Волдеморта убили так рано. К Рождеству он бы точно расхерачил все, что можно, и тогда урод мог высунуться из подполья.

Хотя — как знать, возможно, сегодня смерть Змеемордого спасла жизнь самому Малфою. У трона безумца никто не чувствовал себя в полной безопасности. Даже Долохов, друг и соратник Волдеморта со школьных лет, под любым предлогом избегал помпезных обедов с Лордом, предпочитая водить патрули в Лютном. И с непонятным намеком говорил Малфою о Реме с длинным ножом⁽²⁾.

— Сдох. Это ж ликование какое! — вслух произнес Люциус. — Вот это я помог другу Севи удрать от надоевших господ!

1) Видимо, в первых книгах мама Ро забыла убить сэра Абраксаса. По ГП-вики он умер не позже 1996 (в этом году Слизнорт говорит с Драко о его смерти). Между тем Драко уже в 1991 летает на метле явно не в съемной квартире, а в родовом поместье, про деда не упоминает… Люциус Малфой не похож на прихлебателя, живущего с семьей в доме отца на ренту или скромную часть капитала. Имхо, Абраксас умер, когда Драко был ребенком.

Вернуться к тексту

2) Ночь длинных ножей ака операция «Колибри» — уничтожение в июне-июле 1934 г. верхушки СА — штурмовых отрядов во главе с Эрнстом Рёмом.(Коего Малфой путает с Ремом, одним из основателей Рима). Готовили штурмовиков для вооруженного захвата власти, однако в конце концов Гитлер законным путем был назначен рейхсканцлером. И остался с требующей свою долю пирога вооруженной силой, многократно превышающей по численности армию страны. Пришлось зачистить вождей штурмовиков и под шумок — не имевших к ним отношения противников и старых друзей.

Долохов не без основания боится повторить судьбу Рёма: по канону он старый соратник Волдеморта и непревзойденный боевик. Видимо, он и готовил Гвардейцев Смерти, а это уже второй фактор риска. Много знает о прошлом Лорда, имеет авторитет среди бойцов… Зачем такой диктатору?

Вернуться к тексту