Novice (джен)

— Ну, что еще? — прошипел аптекарь, как всегда, не заботясь оглянуться. Нэтан едва поспевал за его широким шагом, прижимая к груди сверток с ношеными мантиями, шапкой, и, вы не поверите, теплым плащом. Ботинки были бережно завернуты в бумагу и покоились сверху, дразня душистой, немного потертой, все еще восхитительно черной кожей. Были еще потрепанные книжки, завязанные веревкой и брезгливо уменьшенные дедом, чтобы влезали в карман его старинной мантии.

О, конечно, они не собрались на следующий день. Нашлись срочные заказы, а дед отправился в Девон за восковником. Томительное ожидание растянулось для Нэтана до самой субботы и, приправленное скептическим фырканьем Хиггса, с каждым часом превращалось все в большую пытку.

— Что еще, я спрашиваю? Оглох?

— Весы, сэр. И палочка. И это, котел, но может, один из тех, старых…

— Так я тебе и дал аптекарский котел поганить. Ладно уж, гулять так гулять.

С этими словами Балтазар Брок шагнул в скобяную лавку, с гордо намалеванным инструментом вместо вывески. Все полки были уставлены котлами, инфундирками, перегонными аппаратами — медными, оловянными, серебряными и, похоже, золотыми, виднелась где-то ближе к потолку надежная нержавейка и даже один эмалированный набор. На прилавке выстроились весы, от самых простых до каких-то шипящих каракатиц, выпускавших пар из трубок. Целый шкаф был отведен торговцем под стекло — с мелкой посудой, вроде фиал и флаконов, колб, реторт и прочего, в том числе в хрустале, и чуть ли не с гравировкой. Громоздились ступки и пестики, подносы и разная глиняная тара в дальнем темном углу, а в другом, на стене, стальные и серебряные ножи. У Нэта глаза устали разбегаться, и на мгновение он их даже прикрыл, представляя себе, как все это совершенство послушно наполняется зельями, звенит, падает, бьется…

— Кто тут у вас за главного? Келкин? Ты, что ли?

К прилавку вышел из задней комнаты лысеющий полноватый господин в кожаном фартуке. Увидев, кто к нему пожаловал, он аж дернулся — как Нэт правильно понял, в попытке бегства.

— «Один котел, оловянный, стандартный, размер номер два», — выплюнул дед, для полноты издевки сверяясь со списком. — Где вы тут держите это школьное барахло?

— Мастер Брок! Сто лет, сто зим! — воскликнул продавец, впрочем, не утруждая себя фальшивой улыбкой. С обреченным видом он вытянул из-под прилавка котел и выставил перед посетителями.

Тот был прекрасен — по крайней мере, абсолютно, девственно чист, не то что страдальцы, бесконечно отдраиваемые его, Нэта, руками. Конечно, маловат, да и металл непривычно тусклый — но у котла были абсолютно ровные, ничуть не поцарапанные бока, гладкие, как стеклышко, и даже крохотная проба на ободке.

— Убери с лица этот щенячий восторг, или я решу, что в школу тебе еще рано.

Нэтан, устыдясь, отвел глаза, в то время как Балтазар, брезгливо приподняв котел двумя пальцами и постучав по донышку, ехиднейшим голосом продолжал:

— Келкин, мальчик, тебе Флетчер котлы поставляет? А я и не знал. Хочешь совет? Переплавь в пуговицы, пока никто не догадался. Я невестке суп не дам варить в таком убожестве.

Приговоренный с погребальным звоном стукнулся о прилавок, будучи тут же пойман и прижат к кожаной фартучной груди.

— Стандартный котел. Все берут, никто слова не сказал. Мастер Брок, в самом деле, — произнес лавочник с укоризной.

— Можешь старых принести. Блеск до первого бубонтюбера нам ни к чему. Я намерен заплатить деньги за то, что еще можно использовать, — аптекарь оскалился, похлопав внука по плечу. Тот, к его чести, даже не шелохнулся.

— Старых, так старых, — Келкин полез куда-то в глубину, выуживая младшего брата балтазаровых подвальных рабов, истерзанных щетками и мочалками, но так и не протертых до дыр. Обрушив беднягу на прилавок (этот звон, к удивлению Нэтана, прозвучал как-то чище — и роднее, что ли?) он смерил аптекаря мрачным взглядом.

— Все равно вы, мастер Брок, пока лучший не найдете, не выйдете. Так уж берите его сразу. Восемь сиклей.

— Что, последний? — сочувственно протянул Балтазар, проводя пальцем по кромке. — Учись, Нэтан, — добавил он, поглаживая царапанный бок, — пока я жив. Пять с половиной. Он помят.

— Нисколько. Семь сиклей, двадцать кнатов, девять, так и быть, спущу.

— И проба оплавлена. За него только знаток и заплатит, а таких — сам знаешь.

— Хорошо, семь. Второго-то больше нет.

— Келкин, с кем ты говоришь, с аптекарем или с фермером? Шесть.

— Шесть и пятнадцать, ни кнатом меньше!

Когда сделка была завершена, и они, наконец, покинули несчастного лавочника, Нэт только радовался, что еще не стемнело. Привязав котел за спину, он помчался вприпрыжку, догоняя деда, ибо тот нацелился — неужели? К Олливандеру?! Мерлин и сорок пять травников! Палочка от Олливандера, как у какого-нибудь Блэка, что вы скажете! Нэта распирало от чувств, пока Балтазар его не охладил.

— Мы, конечно, присмотримся, но ты пасть особо не разевай. С этим не поторгуешься.

Лавка волшебных палочек встретила их тишиной и пылью, кружившейся на свету. Дверь закрылась, мягко звеня колокольчиком — шумный Косой переулок словно отрезало ножом, а в воздухе пахло — Нэт мог поклясться — настоящим тайным волшебством. Он так увлекся, разглядывая ровные ряды коробочек, что вздрогнул, услышав тихий голос.

— Мастер Брок? Из «Брок и Баркерс»?

— Мастер Олливандер.

— Чем могу? — но, прежде чем продолжить, чудной старик уставился прозрачными глазами прямо на Нэтана. — Ах вот оно что… неужели это тот самый молодой мистер Баркер? Дорос до учения?

Нэт поежился под пристальным взглядом. Казалось, Олливандер был чем-то недоволен. То ли его огорчала прожженная и вытертая мантия аптекаря, то ли недоверие юного волшебника — сказать было трудно.

— Так и есть, сэр, — выдавил Нэт, решив, что от него, наверное, ждут ответа. Мастер встрепенулся, словно вспомнив что-то.

— Балтазар Брок, каштан и жила дракона, двенадцать с половиной дюймов, прекрасная упругая палочка, — почтительный кивок в сторону молчащего угрюмо аптекаря, — надеюсь, она все так же верно вам служит?

— Не жалуюсь, — ответил дед, снова хлопая внука по плечу, — посмотрите что-нибудь для Нэтана.

— О, конечно, — Олливандер тут же спустил на мальчика ожившую в воздухе линейку, принявшуюся мерить все, что не лень. — Я не знал палочек ваших родителей, мистер Баркер. Так что придется начать сначала.

Он выложил на прилавок с десяток коробочек и стал открывать. Наконец, прищурившись, выбрал одну из тепло поблескивающих деревяшек и протянул рукоятью вперед.

— Ну что же вы, возьмите. Дуб и жила дракона.

Нэт почувствовал себя полным дураком, когда под укоризненным взглядом деда протянул к палочке дрожащую руку. Потом одернул. Олливандер вопросительно поднял бровь.

— Что-то случилось, мистер Баркер?

— Это не та.

— Очень интересно. Откуда вы знаете? — вежливо спросил мастер, в глазах которого вспыхнул едва заметный азарт.

— Запах не ее, — буркнул Нэт, краснея как помидор, ибо загривком чуял дедово недовольство. — Извините, — добавил он уже для Олливандера, делавшего приглашающий жест:

— Пробуйте сами, молодой человек.

Нэт на негнущихся ногах подошел поближе к прилавку, сминая вспотевшие пальцы. Брови его сошлись на переносице в тревоге — откуда, ну откуда, Моргана его побери, он мог знать? Но глупая дубовая палочка не имела к нему никакого отношения, и, осторожно повернув голову, он понял почему — потому что его ждала здесь другая. Подумать только, палочка, созданная специально для него, а если бы не отец, каким бы тот ни был «подлецом», и не дед, неужели бы так и пролежала — сто, двести лет, пока не умерла? Пальцы его сомкнулись на той, что лежала с краю, длинной и очень светлой, от которой тянулся навстречу ему душистый и горячий ветер. Стоило взять ее в руку, как ветер этот оказался внутри, у самого сердца, разжигая огонь, вырвавшийся из кончика палочки фейерверком синих искр.

Олливандер позволил себе улыбку, и та неожиданно оказалась приятной.

— Береза и чешуя раморы. Нечасто я ее использую. Но для тонкого колдовства подходит прекрасно… Тринадцать дюймов, замечательная, очень упрямая палочка, — пояснил он скорее для Балтазара, с недоверием следившего весь этот спектакль.

— Она стоит семь галлеонов, но я отдал бы ее так отдал, пообещай вы мне мистера Баркера... в ученики, — помолчав, мастер продолжил, возвращая остальные палочки на места легким движением. — Хотя, я вижу, ему есть, у кого учиться.

Балтазар только кивнул — медленно. Выложил скупой рукой монеты на прилавок. Не сводивший с них завороженного взгляда Нэтан понял, что снова ничего не понимает. Он держал в руке лучшую палочку на свете. Он бы дракону в пасть забрался, чтобы обладать ею. Подумаешь, в ученики.

— Семь так семь, — хрипло согласился дед, дергая Нэта ближе к себе. На лице Олливандера разгладились незаметные морщинки, а потом он снова улыбнулся.

— Пользуйтесь ею с умом. И, мистер Баркер, конечно, вы еще так молоды, но поразмыслите над моим предложением. Доброго пути, мастер Брок.

С этими словами Олливандер исчез куда-то в глубину своей таинственной лавки, не дожидаясь ответа — и им ничего не осталось, как вынырнуть из этого сонного царства на свет, в звенящую тысячей голосов аллею.

— И думать не смей, — буркнул Балтазар вдруг, после продолжительного молчания.

— О чем? — встрепенулся позабывший уже, в чем дело, Нэт. Он как раз рассматривал гигантскую витрину, за которой хлопали перьями совы, предназначенные повстречаться кому-нибудь в Сочельник.

— О том, что Олливандер сказал. Опасный человек. Тебе с ним связываться ни к чему, так уж лучше.

С этими словами он потянул внука к повороту в Лютный переулок, нещадно ускоряя шаг, так что ботинки подскакивали на стопке мантий.

— А как же весы? И телескоп? — пискнул Нэтан, шалея от собственной смелости. Но дед, похоже, не рассердился.

— Весы я тебе выделю. А телескоп мне Август вчера проиграл. Вместе с часами.

Нэт прикрыл на секунду глаза, и пожелал, чтобы этот миг продолжался вечно. Но он, конечно, закончился, и скоро. Как это обычно и бывало.

Хуже всего новость о Нэтановом счастье приняла, как ни странно, Мелисса. Балтазар спрятался в подвал, занявшись срочным заказом — дядя Леопольд, как всегда, пропал по делам — а тетка принялась причитать на весь квартал.

— Стало быть, в школу поедешь, очень мило! Мне что, повеситься тут одной? Как я буду за детьми смотреть, за домом, да еще в аптеке дежурить, и вся эта грязь на кухне, которую дед разводит! А Оливия и Харфи? О них ты подумал, прежде чем соглашаться?

Голос у нее был противный, тонкий, ломаный, никак не вязавшийся с приятной круглотой лица и тела. Жидкие волосы кое-как сгребя в хвостик и натянув халат, Мелисса воевала с сельдереем, нарубая его зачем-то мясным тесаком. Нэт вздрагивал от каждого удара о доску — но уйти не мог, он чистил морковку для того же обеда.

— О них ты вообще не подумал. Откуда этот хрен только деньги взял! От семьи отрывает, накупит какой-нибудь дряни и возится потом со своими эликсирами! А у меня ни одной мантии нет приличной, в люди стыдно выйти. Живем, как последняя шваль полукровная. Родным детям молока купить не на что!

Он пропускал мимо ушей — перейдя с морковки на лук, методично подковыривал ножом шкурку и ловко обнажал серебряный испод. Ближе к груди грела сердце та самая палочка, с чешуей индийской рыбки (интересно, у многих палочки с такой же сердцевиной?) — и ничто во всем мире не могло заставить его чувствовать себя виноватым или несчастным. Нэт даже стал придумывать, из чего бы соорудить ей крепление — чтобы держать в рукаве, при себе, а не в кармане, например, откуда кто хочешь, начиная с того же Хиггса…

— Сидит, ухмыляется, щенок! — тетка сплюнула на пол и потянулась за фляжкой. — Тварь бессовестная! Мало было твоей мамаше бросить на нас своего ублюдка, так еще, словно какой-нибудь принц, он поедет учиться, вы посмотрите!

Она нервно сдернула крышку, и захлебываясь, отпила. Это ее немного успокоило — утопив порубленный сельдерей в кипящий бульон, подозрительно похожий на воду, тетка вытерла руки и заявила:

— Хватит с меня. Разберешься тут сам. И Харфи с Оливией покорми.

С этими словами она отпила еще и удалилась наверх. Нэт был только рад. На кухне стало тихо — можно было спокойно предаваться мечтам. Вскоре суп был готов, снят с огня и за неимением лучшего пристроен на трехногий табурет, свободный от багульника и золотоглазки.

— Малышня, кончай играть! Обед! — возгласил Нэтан, высунувшись во двор, где, в аккурат между двумя рядами сушившегося в тени белья, Оливия и Харфиус Брок ковырялись в земле. Услышав брата, они тут же подскочили и помчались к кухне, обгоняя друг друга.

— Руки надо мыть, — заметил Нэт, наливая младшим супа.

Он, впрочем, никогда не был строгой нянькой. Поэтому вместо того, чтобы выдворить обоих к умывальнику, он просто вручил им замызганное кухонное полотенце. Хуже точно не станет. Оливия, как старшая, сообразила вытереть ладошку — с уморительным видом, она даже принялась тереть нос брату, но тот махал в ответ кулачками. Заметив, что игра затягивается, Нэт отобрал полотенце и поставил миску прямо на пол, где малыши устроились в ожидании обеда. Все равно стол был занят.

— Сельдерей, — протянула Оливия, наморщивая нос, однако, как только ложка оказалась у нее в руке, немедленно атаковала похлебку, уписывая за обе щеки. Харфи не отставал, демонстрируя солидный мужской аппетит. Этим двоим было, похоже, все равно, что было налито — лишь бы погорячее. Нэт, у которого Мелиссина стряпня чаще вызывала тошноту, чем сытость (в тех случаях, когда ему перепадало что-то получше объедков), набрал себе супа в кружку и выпил так. А потом поделил пополам ломоть хлеба и отдал малышам.

— Теперь тихий час, — объявил он и пошел мыть посуду. Дети, конечно, увязались следом. Нэт им был — вроде живой игрушки. Единственный, кого они не боялись — а боялись они всех, даже Мелиссу, чему сам Нэт неоднократно удивлялся.

— Ты нам почитаешь? — спросила Оливия, дергая за рукав. Харфи только выжидательно сопел. Он вообще говорил плохо, и, когда порой вдруг разражался долгим булькающим смехом, колотя по полу пятками, Нэт начинал думать, что малый слегка ненормален. Однако во всем остальном это был прекрасный, почти послушный, ребенок.

— Как бы не так, — ответил Оливии, — тебе почти четыре. Могла бы уж и сама.

У него не было времени читать. Дед намекнул, что бочонок жабьих глаз должен быть отсортирован до того, как он сам закончит с уменьшающим зельем, а не после. Зачем было вообще, подумал Нэт, сморщивая нос, брать целый бочонок, если половина протухла насквозь?

— Ну Нэ-эт, почитай нам, ну пожалуйста, нам скучно, — заныла Оливия, становясь неприятно похожей на свою мать.

— Почитай! — добавил младший.

— Мы не хотим во двор. Там пахнет!

Из подвала единственное окошко с решеткой выходило во двор. Естественно, там пахло, когда мастер Брок варил свои зелья. Еще как пахло, Нэт и на кухне прекрасно различал. Несмотря даже на жабьи глаза.

— А в комнате мама спит. Мы хотим играть с тобой!

— Я же сказал, не могу. Идите во двор, или я вас сам сейчас нашинкую прямо в котел! — ответил Нэт самым страшным голосом, каким мог. Но Оливия только засмеялась. Харфи тут же стал надувать щеки, глядя на сестру. Игра начала ему нравиться.

— В котел! В котел! — малыш заколотил ногами, с явным удовольствием заходясь в истерике. Прежде чем он в беспамятстве попытался опрокинуть смердящий бочонок, Нэт перехватил кузена за пояс и потащил во двор.

— Ничего ты не наш… нашик… — возмутилась сестренка. — Ни в какой котел мы не попадем!

Она отчего-то решила, что братец, беспомощно колотящий воздух кулачками и пинающий несущего его Нэта — это ужасно, необыкновенно смешно. Можно было ставить, не боясь, галлеон на то, что ее визгливый хохот был прекрасно слышен гоблинам в Гринготтсе.

— Угомонитесь вы оба! — зарычал юный волшебник Нэтан Баркер, тряся захлебывающегося малыша, — жаль, что в вашем супе не было Сна-без-сновидений! А еще лучше Последнего покоя!

Сестренка, в восторге от новой забавы, прыгала, дергая Нэта за мантию, чтобы он закружился.

— Нэт, давай в «аптекаря», Нэт!

Будь проклят день, когда он придумал для них эту игру!

— Каплю крови, горсть песка…

— Олли, я сказал, что играть не буду.

— Три крысиных языка!

— Идите во двор и оставьте меня в покое, малышня!

— Половинка паутинки золотого паука!

— Противная девчонка!

Ему пришлось повернуться, чтобы не упасть, запутавшись в собственной одежде.

— Погоди, я до тебя доберусь, и тогда твоему заду не поздоровится! — но Олли, отскочив в сторону, набрала в ладошку пыли с песком и бросила ему прямо в лицо. От неожиданности, Нэт споткнулся и с трудом удержался на ногах, прижимая к себе Харфи. Он и сам не заметил, как выругался в лучших традициях Хиггса.

— Что ты сказал? — пыль еще не рассеялась, но Нэт услышал, как вдруг остановилась Оливия. Сердце внутри дернулось и рухнуло вниз.

Этого ему только не хватало.

— Отпусти моего сына сейчас же, ублюдок, — не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что это Леопольд Брок соизволил явиться домой. Что ему стоило пропасть куда-нибудь до самого сентября! Нэт выдохнул и осторожно поставил Харфи на землю.

— У-бью-док, — довольно повторил тот, улыбаясь.

— Это плохое слово, Харфи, — неуверенно пояснил Нэт. На большее вид дядюшки на кухонном пороге его не вдохновлял.

— Сюда иди, ублюдок, сейчас посмотрим, кому тут не поздоровится. И попробуй еще только раз дотронуться до моих детей!

Дядя Лео был почти так же высок, как и дед, но гораздо шире. Его тяжелая челюсть постоянно двигалась, как если бы он что-то жевал, а глаза, если только не осоловевшие от выпивки, всегда были готовы жестоко сощуриться.

Чем он был занят, никто толком не знал — уходя по ночам из дома, называл он свои дела не иначе как «делами». Бывало, что исчезал на день, на два, на три, а, возвращаясь, бросал Мелиссе с десяток сиклей и, если повезет — недопитую бутылку. Нэт дядюшку терпеть не мог с тех самых пор, как впервые увидел, и неприязнь эта была открыта и взаимна.

Вот и теперь, Оливия занялась возней в песке, изображая невинность — впрочем, она могла и не беспокоиться. Харфи же, как котенок, жалобно мычал, переводя взгляд с кузена на отца и обратно.

— Ступай к сестренке, Харфи, — пробормотал Нэт, оправляя мантию.

Ему ничуть не хотелось приближаться к крыльцу, но он знал, что выбора нет — и, как бы он не ненавидел довольную ухмылку на этой красной роже, придется с ней смириться. С четырех лет приходилось.

— Я ничего не делал, — начал он, еще будучи вне досягаемости, — я только покормил их обедом.

Он знал, что оправдываться бесполезно. Едва ли малыши что-нибудь слышали, когда дверь кухни захлопнулась, скрыв их разозленного отца и его жертву.

«Настоящее мастерство не зависит от самочувствия, — убеждал себя Нэт двумя часами позже, расталкивая в ступке позвоночник морского льва, — но, черт же побери, где он так навострился!»

Ребра и плечи его неприятно ныли, а специально опущенная челка с трудом скрывала расцветшую синей радугой скулу. После того, как дядюшка, наконец, отвел душу, Нэт остался за прилавком один — и, выбрав с полкотла не совсем еще протухших глаз, остальное, не глядя, выплеснул в помои. Дальше по плану был толченый позвоночник, но плечи были против. Решительно против.

Хорошо, хоть палочка осталась цела — такой потери Нэт бы не пережил, это точно. Обвязав ее кожаным шнурком и повесив его на шею, он принялся толочь еще усердней, представляя, как неожиданно уменьшившийся дядюшка пытается выбраться из ступки, но терпит сокрушительное поражение.

«Ничего-ничего. Еще посмотрим, что он сможет, когда я выучу все заклинания. Кто тогда попляшет!»

Все знали, волшебником дядя Лео был никаким, и, если и пользовался магией — то разве за тем, чтобы светить, справляя нужду во дворе. А однажды ночью, спрятавшись в подвале (это была очень страшная тайна), Нэт слышал, как дядя, заикаясь, умолял кого-то опустить палочку. Незнакомый голос в ответ только прошипел что-то неразличимое, и тогда раздался совершенно безобразный, звериный крик. Нэт еще подивился, почему дядя не сам не поднимет палочку — но потом понял. Похоже, волшебной силой люди были наделены отнюдь не в равной степени.

Это давало некоторую надежду — если даже он никогда не дорастет до исполинских размеров, то уж овладеть всеми секретами самой опасной на свете магии никто не сможет ему помешать. Он-то в своей силе не сомневался. А когда он все секреты узнает — не будут ему страшны ни дядюшкины кулаки, ни Скрэверс, державший в страхе весь Лютный со своей бандой, ни орды жадных до чудес магглов, выпускавших в небо Лондона ядовитый дым. Целый замок книг, полных заклинаний — делавших человека невидимым и неслышимым, заклинаний, испепеляющих и уничтожающих врагов, прекрасных заклинаний, позволяющих надоедливых малышей превращать в поросят... Осталось только подождать, чуть-чуть, до конца лета. А заодно можно попробовать выяснить и кое-что еще — кем же на самом деле был его отец, и чем же это он, Нэтан, так приглянулся Олливандеру.