Novice (джен)

Грань между отчаявшейся надеждой и обреченностью не была пройдена еще две недели — и как Нэт возненавидел их, эти две недели обманчивого дружелюбия и настороженных взглядов! Впрочем, никто этого и не узнал. Уходил он засветло, меняя бессмысленные слезы Мелиссы на акварельную вязь теней и туманом напоенные рассветы, предпочитая считать в переулке крыс, чем всматриваться в обведенные черным, уставшие дедовы глаза. А возвращался домой поздно, задерживаясь до последнего среди стеллажей книжных лавок, где, забившись в темный уголок, жадно листал все, что попадалось, в попытке отвлечься.

Он тоже ждал. Ждал, когда из толпы, проходившей за день сквозь «Дырявый котел» вынырнет, наконец, лицо судьбы — какой-нибудь резвый молодец в синей шкуре, с бланком под мышкой, засмеется. Ждал, когда мастер Том вызовет наверх, и там, в шумном своем убежище, для порядка попричитав, укажет на дверь.

Ничего такого, впрочем, не происходило. Оставалось томиться без новостей — и слушать по ночам, как ноет тетка в подушку, неожиданно сокрушенная своим одиночеством. Никогда бы он не подумал, что от дяди Лео мог быть хоть какой-то прок, однако ж, стоило тому пропасть, и вот все покатилось в тартарары. Малыши, больше боясь за мать, не находившую себе места, чем переживая арест отца, не хотели выходить на улицу. Дед все чаще запирался в подвале, с какой-то мрачной решимостью делая вид, что он все еще сильнее обстоятельств — и отворачиваясь всякий раз, как знакомые или соседи выражали ему сочувствие.

Нэт как раз закончил с окном, выходившим к магглам. Голова кипела от мыслей, и среди них не было ни одной, которая бы касалась напрямую тонкого искусства натирания стекол или полов. Он поднимался по лестнице наверх, рассеянно поигрывая ключом, заодно пытаясь вспомнить год издания «Преобразующих составов», день тому назад дочитанных и раздумывая, стоило ли их перелистать.

Из зала доносились голоса — приближались заветные семь вечера, когда он мог, наконец-то, уйти, и если б не этот злополучный девятнадцатый номер, то занял бы он последнюю четверть часа торжественным раскладыванием тряпок в чулане, а вовсе не работой. С трудом поддалась дверь (некоторые здесь, ближе к чердаку, полному голубей, скрипели, проявляя характер), отковыряв застрявший в скважине ключ, Нэт стал на пороге.

Не мог сказать, что насторожило его — был ли это запах, отблеск, шорох, ненужное отражение в зеркале — но невольно, он выпрямился, нащупывая палочку в рукаве. Темная комната была пуста и дожидалась в тишине.

— Нэ-тан! Дуй сюда живо, недоросток! Кто так моет! — донеслось снизу.

Была у Атчетта эта привычка, зычным голосом командовать на всю гостиницу. Фыркнув, Нэт прикрыл дверь (еще раз лезть туда ключом — ну уж нет!), подхватил швабру и припустил обратно по лестнице. Меньше всего ему хотелось задерживаться на работе лишний час. А если уж придется перемывать туалеты, слушая от зеркала очередное: «Ну и страшила ж ты, Джонни»…

— Кто так моет! Что там с туалетом, иди разберись! Мистер Шедлтон жалуется, что грязно, — Атчетт скрылся на кухне.

Нэт скрипнул зубами, но, конечно, прошел в уборные — там в лицо ему ударил резкий запах. Пол, двери, потолок. Черт побери, даже зеркало!

— Сотри с меня эту гадость, Джимми! — бормотало оно, напрочь лишившись своего обычного обаяния. — Я тебя не вижу!

«Неужто мистер Шедлтон не заметил? Грязно? Да это ж свинарник какой-то! Кем надо быть, чтобы взорвать навозную бомбу прямо вот так… Уроды…»

Навесив на дверь табличку «Занято», Нэт выскользнул прочь, отдышаться и захватить раствор из кладовки.

— Давай шевелись! И третий стол прибери, там пролили, а больше сажать некуда. Этот пижон скорее ухо себе сгрызет, чем поднимет палочку для Evanesco. Пит, заказ на шестой!

«Третий так третий! Я, вообще-то, могу уже уйти, и пусть убирает сам …»

— Последний раз мы едим в «Дырявом котле», — сообщил своей супруге представительный господин, выжидательно развалившись на стуле за третьим столом. Поперек холеной рожи с аккуратно выстриженными усами так и было написано: «Важная министерская шишка». Жена, вся скрытая слоями дорогого шелка, качала головой, как китайская кукла.

— Ну что ты, милый.

— Почему Том нанимает этих мальчишек, которые ничего не умеют!

Нэт пытался вытереть разлитую по полу лужу лучшего лукового супа и не задеть при этом ничьих ног.

— Купил бы пару домовых эльфов.

— Ты совершенно прав, дорогой, — жена нежно растягивала слова, будто наматывала на веретено пряжу.

— Поосторожнее, молодой человек! — прикрикнул муж, заметив швабру Нэтана в опасной близости к туфлям своей дамы.

— Простите, мэм.

— Куда собрался? Ты еще не вытер под столом!

«Он будет мне указывать! А как, спрашивается, я вытру под столом, если они все загородили своими мантиями…»

— Что-то не так, милый… Клауса нет уже десять минут…

Нэт открыл было рот, чтобы попросить мадам пересесть, но увы — он опоздал.

— Мама там, кажется, занято…

— Сынок, мы тебя ждали.

— Надеюсь, вам никто не помешал, — Клаус МакЛагген ухмыльнулся, плюхаясь на свое место. — Обслуживание здесь оставляет желать лучшего.

Он был одет богато и с той небрежностью, которую не позволял себе в школе: из-под ладно сидящей мантии сверкал бордовый шарф со снитчами, блестящие, драконовой кожи ботинки, казалось, распространяли сияние. На его румяном лице проступила удовлетворенная, торжествующая даже усмешка — но не мог же он знать, что встретит здесь Нэта!

— Это надо же, — презрительно прищурившись, смерил с головы и до ног, не упуская ничего — ни потрепанных брюк, ни внушительной швабры, ни тряпки, перекинутой через локоть. — Знаешь, папа, по-моему, он больше грязи принес с собой, чем убрал.

Нэт неслышно фыркнул.

«Вот сволочь. Неужели из-за Уизли?»

— Простите, мэм, — пробормотал вслух, ничего так не желая, как убраться от этих троих подальше и забыть о них навсегда. — Не могли бы вы подвинуться…

«Мерлин, кого я тут разыгрываю?»

— Это ни к чему, — МакЛагген-старший лениво вынул палочку и махнул в сторону пола, словно так и намеревался сделать с самого начала. Луковый суп исчез.

— По-моему, папа, я его даже знаю, — обронил Клаус, раскладывая салфетку.

Нэтан в ответ поправлял на швабре тряпку, стараясь не замечать, как стучит в висках кровь.

— Точно, знаю. Это один из тех слизеринцев… Помнишь историю в начале года, когда весь наш факультет угодил в больничное крыло?

— Что же сделал этот мальчик? — удивилась миссис МакЛагген. От нее пахло лимонником, и говорила она тонким, холодным голоском, от которого внутри все внутри дергалось, словно тыкали вилкой в ухо.

— Ты говорил, это был какой-то Баркер.

— Так это же он и есть, так ведь, Баркер? — кивнул Клаус на своего недруга, поджимая губы точь-в-точь как отец. — Чуть ли не с Лютного переулка… непонятно, как он вообще попал в Хогвартс.

Миссис МакЛагген смущенно разглаживала юбку, а Нэт не успел уйти прежде, чем ее мужу пришло в голову спросить.

— Постой-ка, ты. Это правда?

Мимо проскочил официант, и старший МакЛагген остановил его тоже.

— Позови Тома, я хочу разобраться. Они позволяют здесь работать какому-то оборванцу, который подливает людям в напитки снотворное?

— Если вы не возражаете, сэр, мне нужно идти, — процедил Нэт, потрясая шваброй.

— Я сказал, что ты подождешь, и ты подождешь.

— Со всем уважением, сэр, вы мне не начальник!

Добрался до стойки как раз вовремя, игнорируя возмущение за третьим столом и поддакивавшего папаше гриффиндорца.

— Нэтан! А? Это что такое?! — Атчетт махнул рукой на туалет, куда уже собиралась очередь.

— Не успел.

— У тебя пять минут, и благодари Мерлина, что я не зову хозяина!

Пять минут! Пять?! Нэт молча рванул на себя дверь и, захлопнув, огляделся. С прошлого раза ничего не изменилось — разве что потеки навоза на зеркале стали длиннее. Склизкая дрянь с потолка капала на плечо.

«Я этого МакЛаггена с Астрономической башни… Фестралов натравлю… в озере… наверняка, это он — кому же еще? Храбрый гиппогриф…»

Зеркало благодарно вздохнуло, ополоснутое водой.

— Так держать, парнишка, выше нос!

«Хорошо, хоть унитазы не разговаривают…» — он уничтожал навоз простым Evanesco, а потом наскоро протирал еловым раствором. Лучше было не думать о том, что может твориться там, в зале.

Пять минут подходили к концу, и Нэт как раз направил палочку на пол, когда дверь со стуком распахнулась. На пороге, уперев руки в пояс, стоял сам мастер Том, который при виде колдующего уборщика плохо скрытое раздражение мгновенно сменил на ярость.

— Что здесь происходит!? Ты!

— Ты что себе позволяешь?

«Scrougify», — подумал Нэт, и убрал последнюю лужу.

— Что я тебе говорил насчет волшебной палочки в моем заведении? — Том выхватил свою и, пробормотав что-то, направил ее на потолок, который вмиг вернул себе первозданную белизну. Придирчивый глаз хозяина окинул все помещение.

— Здесь какой-то… Кто-то взорвал навозную бомбу, сэр. А мистер Атчетт сказал — пять минут… — сквозь зубы сообщил Нэт.

— А я сказал — никакого несовершеннолетнего волшебства. Министерских полон зал. Ты мог позвать на помощь!

Полный зал министерских за спиной его одобрительно гудел.

Нэт пожал плечами. Он прекрасно знал, что сам мастер Том прекрасно знает — никакой помощи никто здесь не дождался бы и до утра.

— Простите, сэр. Больше не буду.

— Не будешь, — отрубил Том. — Еще раз увижу — уволю! Тем более, после того, что мистер МакЛагген сказал.

— Это его сын! Он меня со школы терпеть не может!

— А мне плевать! Ты, потому что, соврал! Хаффлпаффец нашелся, тоже мне!

Нэт только смотрел в пол.

— Что о нас люди подумают?! Ты хоть понимаешь, что у «Котла» репутация?

Ему можно было не отвечать — и Нэт не отвечал, созерцая в кафеле свое отражение.

— Смотри, чтоб такого больше не повторялось! Бегом в девятнадцатый, и чтоб все блестело, приду проверить!

Мастер Том хлопнул дверью, да так, что зеркало испуганно охнуло — Нэт же остался, воевать со шваброй и ни в чем не повинную тряпку топить в ведре. Смотрел, как та захлебывается, бедная, пуская пузыри.

Он вышел на эшафот следом: казалось, вся Волшебная Англия наблюдает его позор. Хозяин «Котла» раздраженно отвернулся — Атчетт, разливавший эль каким-то бравым парням, подмигнул, качая головой. Посетители переводили взгляды с Тома на Нэта и обратно, кое-кто весело ухмылялся. Даже на кухню дверь была приоткрыта.

— Ну и молодежь пошла в наши дни… — пропыхтела трубкой старуха у камина.

— Не говорите, Глэдис, — согласился с ней сморщенный, как болотник, старичок. Барышня у стойки напомнила, что ей хочется сливочного пива.

— Я бы на его месте к чертям разнес здесь все в щепки.

— Да уж точно, не стал бы ждать. Видал рожу этого МакЛаггена, который тут плевался?

«Спасибо за совет, сэр!»

— Хаффлпаффец, говоришь? — поддел Атчетт. — Давай в девятнадцатый, пока тебя тут не поджарили.

Темный коридор последнего этажа был спасением. Нэт припал спиной к стене и учился заново дышать, наплевав на время. Чертов МакЛагген. Ну почему теперь? Теперь, когда он знает, что сможет вернуться в Хогвартс?

И он толкнул ногой дверь, чтобы фонарь из коридора высветил полоску на полу — за стеклом косого окна выглядывали ночные крыши. В комнате по-прежнему было пусто, мрачно, и сквозило из какой-то щели. Нэт уже и забыл об опасности, которая, как ему показалось, подстерегала здесь. Запустив под потолок яркий огонек, он намотал тряпку на швабру и принялся за дело.

Ни о каком чтении теперь и речи быть не могло. «Флориш и Блоттс» закроются раньше, чем он домоет этот пол. Но и домой идти не было никакого желания — слишком живо он представил себе, как, заплаканная, там вздыхает тетка над своей почерневшей кастрюлей.

Снял пыль с серванта, выгнал пушистые ее клубки из-под кровати. Оставался стол у окна, с отдыхавшими на нем книгами. Машинально протянув руку, Нэт сдвинул их в сторону. Та, что лежала сверху, оказалась тяжелей других. Обложка шершавая, как акулья шкура. Провел тряпкой. Присмотрелся. Круглая вязь на коже скорее прощупывалась, чем читалась…

Что-то внутри него вздрогнуло, и рассеянные мысли о родственниках испарились из головы в ту же секунду. Он даже не огляделся, прежде чем открыл обложку. Милостивая Гештинан! Невозможно! «Итог совершенства», Рашд ибн Амадх, да еще во второй редакции, «дополнено и исправлено автором»!

Такой шанс за всю жизнь выпадает только раз! Кто, ну кто, скажите, оставляет сокровища без присмотра — просто вот так, лежать на столах… Тишина не отвечала.

«Ибо есть сие делание великое, посему приступай к нему с миром в сердце и просвещенной душой. Да не будет в тебе ни зависти, ни уныния, ни зломыслия, ни ущерба, ни сомнения, ни лености. Да не будет в тебе иной жажды, кроме той, что возжигает жертвенные огни…»

Огонек люмоса, перекочевавший за плечо, дрожал от любопытства.

«…как сказано в «Небесных знамениях» о частях земли, видах частей и их состояний, а также об имеющихся испарениях. И следует различать испарения огненные и воздушные, и водяные, и те, что смешаны с частями многочисленных земных вещей. Есть горячие испарения, часть из которых более склонны к сухости, другая — к влажности, одна часть является более чистой и тонкой, другая — более дымной, как будто это то, с чем соединяется природное тепло, благодаря которому существует зрелость тел, пребывающих под землей и на ее поверхности и представляющих собой смесь воды и земли или влаги и сухости. Причинами рождения подземных испарений являются прежде всего небесные тела, затем этому способствует воздух, примыкающий к земле, который нагревается и охлаждается через небесные тела…»

Здесь было все. И даже «Tabula Smaragdina». Сразу за Абу-Насром…

«Отдели же землю от огня, тонкое от грубого с величайшей осторожностью, с трепетным тщанием.

Тонкий, легчаший огнь, возлетев к небесам, тотчас же снизойдет на землю. Так свершится единение всех вещей — горних и дольних. И вот уже вселенская слава в дланях твоих. И вот уже — разве не видишь? мрак бежит прочь».

Нетерпеливые пальцы листали страницы, минуя главы о плавильных печах и перегонных кубах, минуя рассуждения о природе серы и родстве растений, о тонкой связи светил, чисел и подлинного искусства, и вот, наконец, рецепт первого из неопределимых…

«Согрей ее эссенцию в ладонях и вливай осторожно. И после, замешай с лунным светом, и повтори. Когда же запах станет подобен аромату голубого лотоса, повернись спиной на закат и читай наговор, как написано…»

Нэт дернулся, только услышав шум в коридоре, и понял, что совершенно не знает, сколько времени провел, листая драгоценный фолиант.

— Разумеется, мистер Джоркинс, конечно.

— Завтра в десять.

Дверь качнулась с отвратительным скрипом — времени хватило, чтобы Нэт закрыл книгу и взялся за швабру, с деловым видом натирать совершенно чистый паркет посреди комнаты.

— Ты еще здесь, что ли? — буркнул мастер Том, наблюдая этот балаган.

Постоялец комнаты номер девятнадцать стоял рядом. Грузный, сырой старикашка с долгими, жидкими прядями белых волос. Руки трясутся. Старик поднял глаза, и неожиданно в их темном янтаре проступили ледяные иглы.

«Если я что-то в этой жизни понимаю, то он — такой же Джоркинс, как я — Дамблдор…»

Нэт, прижимая к груди швабру, поспешил прочь.

Кирпичная стена, выводившая в Косой переулок, расступилась перед ним бесшумно — в немногих лавках горел свет. Нагретый за день камень мостовой мягко ложился под ноги — звезды там, высоко, выводили свои хороводы, рождая, должно быть, подземные испарения. Он же рассеянно улыбался собственной тонкой тени, скользившей по стенам, и вспоминал слова рецепта. В мире, в котором существовал ибн Амадх и его пятнадцать неопределимых ядов, не могло, не должно было быть никаких МакЛаггенов.

Все еще пребывая в счастливой рассеянности, Нэт толкнул дверь аптеки — деда за прилавком не оказалось. Вместо него тетя Мелисса, бессильно опустив на стол руки, смотрела перед собой. Даже света не зажгла. Нэт привычно бросил люмос на фитилек в углу. Крошечный огонек вздрогнул от сквозняка, но устоял, разгоняя тени.

— Тетя?

Мелисса подняла глаза и всхлипнула. Все лицо — распухшее, заплаканное, жидкая челка прилипла ко лбу. Из кухни тоже доносился чей-то вой.

— Что случилось? Где дед?

— Поехал в Министерство.

Тетка снова заревела, перемежая всхлипы попытками вытереть нос шалью. Плечи, руки, грудь — она вся тряслась, словно желе.

— Говорила я Лео, чтобы не лез, сидел бы тихо… А тепе-ерь…

Нэт зажег маленький светильник на полке и заодно стер пыль. За последние несколько дней он выслушал эту песню уже не раз.

— Связался с этим Флетчером, чтоб ему пусто!

Мелисса зарыдала с новой силой, чуть ли не ударяя головой об прилавок. Видно, ни в какой удачный исход дела ей больше не верилось — твердо знала, что тюрьмы дядюшке не избежать.

Нэт плавно обошел тетку и приоткрыл дверь в кухню. Там ревел Харфи, всхлипывая точно так же, как и его мать, а Оливия, вся красная от слез, теребила какую-то тряпку.

— А с вами что? — буркнул Нэт, зажигая лучинку над плитой. От теплого света стало мягче, но не уютней.

— Папу ведь насовсем забрали? Мама говорит, что насовсем!

— Есть хочу! — завыл братик.

— Что мы делать-то бу-удем! — донеслось из соседней комнаты.

Нэт стиснул зубы и проверил полки над плитой. Пусто, как всегда.

— Я вам чай заварю, успокойтесь!

— Мы уже пили чай. Он что, совсем никогда не вернется? Как твой?

Кухня вдруг показалась еще темней, чем была.

— Я не знаю. И твоя мама тоже не знает, — ответил Нэт, резче, чем хотелось бы. Малыш рядом хныкал, не сводя с него взгляда.

— Харфи хочет есть, — пояснила Олли, — мы чай уже пили.

— Это специальный чай, — заявил Нэт, заклятием разогревая воду в кастрюле. Надо было взять им чего-нибудь… снотворного, что ли? Наверняка, в сезон…

Но в отличие от прошлого лета, теперь стол вовсе не был завален травой, цветами и связками грибов. Видно, не так уж часто Балтазар и выбирался… Ощутив, в который раз, укол вины, Нэт приказал младшим ждать и вернулся к тетке. Та ревела, ничего не видя перед собой, пока он шарил под прилавком.

«Ну зачем же ей так убиваться. Можно подумать, с дядей жилось лучше… А может, она и надеется, что его навсегда?»

Но было не похоже, чтобы тетя вообще на что-то надеялась. Скорее, это для нее был повод оплакать всю свою нескладную жизнь за один раз.

Чай был заварен, из тайника под кассовым журналом — извлечен давно затвердевший мед.

— Пейте.

— Не буду. Он горький.

— Горький!

— Не горький. Сладкий. Это вроде еды…

Дети послушно взяли кружки и уткнули туда носы.

— Правда, сладкий…

Харфи уже улыбался, немного сонно. Нэт сгреб его вместе с сестренкой и отнес наверх. Пусть спят.

— Как мы жить… будем! — продолжала свое Мелисса. Нэт и перед ней поставил чашку дымящегося напитка. Смотрел как она, даже не понимая, что делает, подносит ее ко рту, вдыхает. Плечи ее затряслись с новой силой.

— Убью-ут! Флетчер, подонок, отмажется, все на моего Лео повесят, все на него!

Она пила — и речь все реже прерывалась иканием и всхлипами. Под конец она замолкла, растерянно глядя на Нэта. Тот вздохнул, выкладывая заработанные сикли.

— Что это? — спросила тетка, как-то жалобно.

— Заплатили мне… Сегодня ведь пятница, — ответил Нэт и, не зная, что еще сказать, смотрел, как она жадно пересчитывает монетки и рукавом промакивает слезы.

— Дед сказал вот… перебрать, — Мелисса мотнула головой в сторону, где болтался холщовый мешок, — когда эти… письмо прислали…

Нэт снял мешок с крючка. От знакомого запаха запершило в горле. Он видел, что руки у Мелиссы все еще дрожат. Сердце сжималось с тоской, будто кто-то клал на грудь камни — один за другим, словно присматриваясь, сколько еще он сможет выдержать.

— Сидите, тетя. Я сам.

Принес из кухни табурет, рамку с сеткой. По одному выуживал из мешка длинные стебли с шершавыми, подвядшими листьями и фиолетовыми соцветиями, тусклыми, как глаза Шегрин, когда та думала, что ее никто не видит. Cynoglossum officinale. Песий язык. Столько раз их перебирал, что руки сами вспомнили, что делать.

Когда, далеко за полночь, дверь скрипнула, листья и цветки уже сушились отдельно, а стебли Нэт уничтожил взмахом палочки. Балтазар Брок вошел, сутулясь как-то еще больше обычного. Поглядел угрюмо на Нэтана, на Мелиссу.

— Три года, — глухо ответил он на не заданный вопрос. Клюку отшвырнул в угол. Нэт вздрогнул.

— Не отпустили… — тетка снова всхлипнула.

— Нет. Хотя я и заплатил. Сколько смог… Все заплатил…

Они втроем молчали. Наверняка, тетка думала о том, каково дяде будет целых три года…

— Куда его? — осмелился Нэтан, не отрывая глаз от светильника. Ни на кого из них он смотреть больше не мог.

— Куда-куда. А ты сам думаешь, куда? Место-то одно… — рявкнул дед. Мелисса опять заревела вслух.

— Где младшие?

— Я отвел их спать.

— Хорошо. Мелли! Кончай эти сопли! Слезами… не поможешь…

Та только громче надрывалась, пока дед ее просто-напросто не встряхнул.

— У тебя на еду есть?

— Нэт принес, — пролепетала женщина, и в глазах ее впервые пронеслось что-то, похожее на сознание. Аптекарь поглядел на сетки с аккуратно выложенными листьями, потом на Нэта. Сощурился.

— Я просто помог…

— Ничего. Ничего, — старик вдруг положил ему ладонь на плечо. Вытащил из кармана письмо. Сунул в руки.

— Отдали там. Тоже. Прочитай, — сказал он.

И замолчал, словно у него язык отнялся. Потом медленно ушел по лестнице к себе и затворил дверь.

Нэт разорвал тяжелый, серый конверт замерзшими пальцами. Неровная подпись в левом углу, кособокая, побледневшая печать, поставленная в спешке и мимоходом, убеждали лучше слов. Глупая, бессмысленная бумажка. Они даже исключить его не грозились. «Отдел неправомерного использования… в строгой форме…»

Никто не смог бы ему объяснить, как это в мире, в котором существует ибн Амадх, существует еще и вот такое.

Да он и не спрашивал.