Novice (джен)

Голодный, неуемный гул Большого зала приближался волнами, и когда наконец нашлись силы шагнуть внутрь — окатил с головы до ног, как морской водой. Пока Нэт шел к своему месту, гул этот продолжал расти внутри него, почти заглушая звучавшие до того голоса — и он был этому рад, насколько вообще мог быть рад чему-нибудь.

А в зале над головами учеников собирались свинцовые тучи. Готовился снегопад, один из последних в этом году. Плыл среди свечей запах картофеля и говядины, и острого соуса. Тарелка Нэта в который раз была пуста. Никак не заставить было руку сдвинуться с места, чтобы зачерпывать, резать, раскладывать. То, что тлело в душе его, была ли это боль, или просто тоска — не оставляло сил.

«Скажи еще, что это — несправедливо», — снова проснулась где-то в глубине костлявая горечь. Как будто осколок поворачивали в груди, и он не мог его вынуть, и не мог остановить.

«Скажи еще, что ты этого не заслужил…»

Вокруг не то что бы прибавилось серого — но незаметно (так бывает, когда осень, подступив к августу, держит кинжал у его теплого горла) — незаметно, и в то же время бесповоротно и навсегда, краски стали тверже, а вещи проще. Казалось, будущее, до того таившееся в темноте, вышло на свет, не стесняясь своего неприглядного вида; но никто не смотрел, кроме него, Нэтана, никто, кроме него, не видел.

Весь мир был полон грязи. Не той, жирной, доброй, остающейся на одежде после теплиц — другой, липкой, невидимой, ничем, кроме души, не ощутимой. Она проступала в бессмысленных лицах, сквозила в неискреннем смехе, в крикливых заголовках газет, но более всего… Сколько раз, отпрянув прочь от загребущих лап, притулившись в какую-нибудь щель, Нэт наблюдал в Лютном переулке настоящую, ничем, никем не сдерживаемую жестокость — теперь он видел свои собственные руки по локоть в этой паутине.

Как выбраться, он не знал.

«А может быть, ты просто не хочешь знать, как? Может быть, по-твоему, все отлично сложилось…»

Он солгал бы, если бы стал уверять себя, что ни о чем не догадывался. Предчувствия были, пусть и не мысли даже — он не позволял им прозвучать полностью. Прогонял их прочь после Самайна. Точно так же, как прогонял тревогу, всякий раз заползавшую в сердце, стоило птичьему когтю впиться в плечо, и у лица захлопать вороньим черным крыльям. Каким он казался себе храбрым, когда брал в руки нож и поил этого маленького демона собственной кровью!

Была ли сродни эта «храбрость» той, что заставила его спрятать листок из книги в своем конспекте, вынести прочь из тихого зала библиотеки, где старое заклятие никому не могло навредить?

«Но ведь дело не в храбрости. И не в сочувствии. Ты не сочувствовал. Ты всего лишь не хотел быть обязанным, ты боялся, что будешь еще кому-нибудь должен…»

От любого другого человека можно было спрятать взгляд, укрыться молчанием, но не от себя.

«Напомнить тебе, как ты ждал, чтобы хоть кто-то признал тебя достойным внимания? Напомнить тебе, на что ты ради этого оказался готов? Разве ты не получил того, что хотел? Как мало было тебе нужно, чтобы не думать о последствиях…»

Сквозь одежду он чувствовал в кармане мантии костяную застежку.

«Хуже всего то, что потом ты струсил. И прогнал Эльчи прочь…»

Если и существовал какой-то способ выбраться, освободиться, вернуть все, как прежде, скорее всего, он был куда страшнее неосторожных шагов, что привели Нэта туда, где он оказался.

Со стола Рэйвенкло махнула Энквист — он кивнул ей. Из-под темной челки Лестрейндж блеснул глазами, как будто понимал, в чем дело. Но разве он мог понимать?

Единственный здесь, кто мог хотя бы догадываться, сидел по левую руку от директора. Лицо мастера зелий не выражало ровным счетом ничего, когда он слушал старого мага.

Стоило взглянуть на преподавательский стол, и игла в груди поворачивалась, становилась поперек.

«На что же ты здесь надеялся, Нэтан Баркер? На то, что он скажет «да», не раздумывая? Повезло еще, что не выгнал из школы, после всего, не разделал на ингредиенты, прямо там, в подземелье!»

И ведь нет, не посмеялся (а и этого Нэт ждал), не указал рукой на дверь, вместо холодного гнева были те странные слова, сказанные — почти с сожалением?

«Вам не нужно, мистер Баркер, чтобы ваше имя связывали с моим…»

Если бы Нэт услышал: «Я не хочу, чтобы ваше имя пятнало мою репутацию…» или: «Я не занимаюсь благотворительностью», это бы он понял, и прекрасно. Но вот так?

В январском «Вестнике зельеварения» вышла статья «О пятнадцатой компоненте зелья истины» — подпись «С.Снейп» ничуть не мешала восторженным отзывам рецензентов. В последние дни завтраки, обеды и ужины за преподавательским столом не раз прерывались какой-нибудь диковинного вида птицей, приносившей письмо, а то и говорящее послание профессору в руки.

Это была совершенно заслуженная слава. Но почему-то, прежде чем взять любой конверт в руки, профессор поднимал палочку и машинально кастовал пять-шесть проверяющих заклятий.

Вот и теперь, мелкая сипуха развернулась, улетая прочь. Мастер зелий молча колдовал.

— …вижу, поездка принесла немалую пользу, — продолжал говорить тем временем директор, — хотя и стоила Северусу рождественского обеда в нашем кругу.

— Мои искренние поздравления нашему молодому коллеге, — профессор Флитвик поднял бокал.

— Конечно, — согласилась декан Хаффлпаффа, демонстрируя ямочки на щеках. Она явно думала о чем-то своем.

У МакГонагалл дрогнули губы, но любезной улыбки так и не вышло.

— Мы все читали о ваших успехах, Северус, весьма достойное выступление, — сказала она сухо.

— Не преуменьшайте, Минерва, — улыбнулся профессор чар. — Если я не ошибаюсь, это из Афинской Академии? — он кивнул на конверт. — На вашем месте, имея такие предложения, я бы и не стал возвращаться обратно, в холодную Шотландию.

Следующим заговорил, почему-то, старик, преподаваший руны.

— А что, хорошая погода там, в Македонии?

— Такая же, как и в Албании в это время года, — Снейп почему-то смотрел на директора.

Тот ничего не сказал, поправил очки. Остальные продолжили обед — разве что профессор Сингх одарил коллегу внимательным и каким-то печальным взглядом.

Сквозь стекло стакана, сквозь прозрачную воду, дерево столешницы казалось почти таким же темным, как в маленьком ирландском пабе.

Как живая, перед глазами появлялась быстрая черная тень, легкое крыло.

Конечно, Эльчи не прилетал больше — точно так, как он ему и сказал.

Нэт за каким-то чертом продолжал исправно выбираться из замка в сопровождении лесничего, даже напрашивался. Надеялся, непонятно на что.

«Неужели ты не знал, как будет? Ты ведь прогнал его сам!»

Еда не лезла в горло.

«Обида? Какое, Нэтан, ты имел право? Тебе не поверили, тебя подозревали? Мало значит, подозревали… раз ты готов преспокойно сидеть тут, зная, что где-то там человек будет ронять волшебную палочку от боли… теперь у мистера Юнгана не будет даже выбора!»

С другой стороны, вряд ли темный маг рассматривал альтернативы. Кто станет пить бесполезные зелья, когда можно гораздо быстрее и проще напоить своей болью врага?

«А что теперь ты сможешь сделать? Кого ты теперь сможешь остановить? Эльчи вернулся к мистеру Юнгану, и тот наверняка обо всем уже догадался. Или думает, что ты потерял память, и поэтому не пишешь. В любом случае, незаметно отправить письмо совой не удастся…»

Нэт осторожно поглядел на декана, который медленно и сосредоточенно резал что-то в своей тарелке. Как по кругу, как проклятые, мысли, отталкиваясь от любой точки, возвращались к разговорам в подземелье, к первым двум и к третьему, состоявшемуся незадолго до конца каникул.

Прежде, чем постучать в дверь, долго стоял в коридоре. К ладоням от каменного пола тянулся холод.

— Заходите.

Окна в классе вновь были закрыты — приглушенно горели светильники, почти не разгоняя полумрак. Профессор за столом разбирал бумаги, и Нэт сразу почувствовал себя лишним.

— Что вам, мистер Баркер?

Мастер чуть помедлил, запнулся взглядом, прежде чем задать этот вопрос. Услышав ответ, почти усмехнулся.

— Уверены? — на секунду даже отвлекся от пергамента. — Учтите, в третий раз пересдавать не позволю.

Ожидаемого эффекта эта фраза не произвела. Нэту было почти все равно. Он сам уже не знал, чего хочет больше, вернуться на занятия вместе со всеми или никогда, никогда в жизни сюда не возвращаться. Молча устроился за партой, взял задание.

Через час, исписав добрые два фута, поднял голову. Оказалось, Снейп следил за ним, отрешенно разглядывая ровные, одна за другой ложившиеся строчки. Нэт только крепче сжал перо в пальцах.

Вопросы в этот раз были ничуть не проще, а, пожалуй, даже сложнее. Это его тоже не волновало. Он отвечал коротко, сухо, не увлекаясь ни опасными подробностями, ни догадками, ни предположениями — но, когда отвечать стало не на что, почувствовал себя опустошенным.

Положил работу на стол. Руки по-прежнему оставались ледяные. Все это словно происходило не с ним.

— Подождите здесь, — кивнул профессор, потянувшись за красными чернилами.

Впрочем, так и не обмакнул перо, пока не прочел до конца. Потом вернулся к началу, стал читать еще раз.

Теперь следил Нэтан — за тем, как черная прядь норовила дотянуться до горбатого носа. Где-то далеко, за стенами, над озерным льдом кружилась вьюга, и от этого в замке становилось темнее, чем обычно. Казалось, весь свет из мира выдавили куда-то, оставив одни мерзлые потемки. Что было только справедливо.

— Я вижу, в прошлый раз вы вообще не приложили усилий, — прежде чем процедить эти слова, Снейп перечел трижды. Красным черкнул внизу, поставил роспись.

— Пятнадцатый вопрос возьмете как тему для эссе. Четыре фута, к пятнице, на практику.

— Ваш учебник, сэр…

— Оставьте себе.

Тяжелая книга вернулась в сумку. Нэт растерянно разглядывал небывалую, невозможную совершенно отметку под своей работой. Какая-то шутка? Теперь, когда никакие «превосходно», считай, не имеют значения, когда на единственный важный вопрос он уже услышал бесповоротное «нет»?

Как будто он ребенок, которого можно утешить игрушкой!

Поднял глаза. Взгляд, которым ответил ему профессор… Нет, на ребенка он так смотреть бы не стал. Нужно было уходить, пока никто не сорвался. Пока не сказал чего-то уж вовсе непоправимого. Нэт повернулся к выходу на каменных ногах.

— Стойте. Возьмите это.

Декан открыл ящик стола и достал оттуда пожеванный, толстый конверт. Дедов почерк Нэтан узнал сразу. Это оказалось последней каплей.

— Почему он у вас? — пальцы впились в шершавый пергамент, а голос дрогнул. — Он адресован мне! Вы не имеете никакого права!

Мерлин, нужно было крикнуть, а он чувствовал, что еще немного, и заплачет.

— Я буду проверять всю вашу почту, пока есть вероятность, что вам угрожают.

Извиняться профессор не собирался. Совсем даже наоборот, пристально взглянув на Нэта, добавил:

— Вздумаете еще раз обратиться ко мне в таком тоне, будете чистить совятню до апреля.

Какая-то дрянь взяла за горло — теперь не выдавить было ни слова.

— Свободны! — Снейп показал рукой на выход.

Нэтан не сдвинулся с места.

В черной глубине опасно полыхнуло.

Профессор был готов сказать что-то еще, но, тут, победив немоту, Нэт его опередил:

— Спасибо, сэр.

И только тогда, не замечая, с какой силой стиснул зубы, развернулся и вышел.

Свет сквозь призрачного Бинса падал на кафедру. Голос тихий, невнятный. Записывали за ним немногие — Нэтан тоже не писал, экономя чернила. Все равно преподаватель не смотрел, пребывая в иных временах. Он рассказывал о чуме, о том, что гоблинов она не брала, и об очередном восстании, которое все-таки не стало последним.

Голос шелестел, тек, медленно, как вода сквозь камыш, казалось, что слышишь, как меняются облака над заболоченной низиной, когда-то бывшей полем битвы.

«Лучше бы рассказал об эликсире Шетфильда. О том, как Томас, из местечка Шетфильд, скитался по деревням, пытаясь лечить им магглов, хотя магглам эликсир ничуть не помогал…»

«Гильгебирк Мохнатый созвал своих братьев Энгрема, Фальклафта, Грипхука и сестру свою Хюбльбад на совет в первых числах мая… Было принято решение выждать до летнего солнцестояния… Гильгебирк все еще надеялся достичь договоренности со своим дядей Вустольфом Грозным о совместных действиях, но клан Вустольфа отказывался поддерживать прямое выступление. Большинство из них полагали, что волшебники погибнут и без помощи со стороны, не зачем проливать драгоценную гоблинскую кровь…»

«А Томас тем временем добрался до Хогвартса, минуя пристанище Певереллов. Не оставь он тут рецепта, кто знает, может быть Гильгебирк решился бы на штурм. Хорошо, что было лето — ни за что они не нашли бы горькоцвет осенью, ведь для эликсира нужен свежий. Мерлин знает, почему у них не было теплиц».

«Промедление привело к тому, что в день битвы при Соляных Мельницах Гильгебирка не только не поддержал Вустольф, но и Хюбльбад отозвала свою дружину…»

«В “Заклятиях наидревнейших” сказано, что за насланную Кимрой МакКерой чуму, весь род МакКероев проклят до последнего колена ковеном северных магов. Они не пощадили ни стариков, ни детей. Страшно подумать, что бы они сделали с Кимрой, не умри она к тому времени от ею самой насланной болезни».

«Заклятия…», переплетенные в странного вида кожу, попались Нэту во время поисков в Запретной секции. Почему-то им он был склонен верить больше, чем скупым словам о том, что «чума возникла на побережье и распространилась». Тем более, проклятие рода МакКероев там было приведено полностью, с транскрипцией и близким к тексту переводом. Он даже помнил первые строки. Наверное, эта Кимра тоже искала, как избавиться от точившего ее изнутри огня. И нашла выход.

«Что и послужило причиной внезапного пришествия к власти Вустольфа, стремительно набравшего авторитет среди старейшин кланов…»

«А последний из МакКероев, Рэт по прозвищу "Золотая Пятница", сам ходил из города в город, разыскивая магов и отпаивая их эликсиром. Знал, что проклятие с него не снимут, но ведь ходил… Скончался неподалеку от Пинсберри, не дожив даже до тридцати и так и не передав никому из учеников секрета получения легендарного угля из костей саламандры…»

— Ты не попробовал конфеты! — было первое, что сказала Энквист, когда они остались наедине. Туалет на втором этаже был по-прежнему пуст и из ломанного крана сочилась вода. Не знал, почему согласился на ее уговоры. Нужно было найти дело, сказать, что занят.

— Если бы ты их попробовал, зеленые пятна не сходили бы целый месяц.

— А отменяющее зелье на что?

«Надеюсь, дед не пожалеет его на Харфи с Оливией…»

Нэт не ждал ответа на свои письма (одно он отправил Балтазару, второе, почти сразу — Мелиссе и малышам). Ответ, однако, пришел, и скоро. Теперь, глядя на старый кафель, залитый водой, тщетно заставлял себя забыть прочитанные строки.

Лучше бы Снейп оставил дедово письмо в своем столе и никогда бы не отдавал.

Лучше бы сжег.

— Эти пятна сводятся зельем? — в голосе удивление.

Глаза смеялись — Нэт видел весь ее смех весь насквозь.

— Энквист, я всерьез подозреваю, ты не читаешь даже учебник. На что ты вообще надеешься?

— Надеюсь, что когда вырасту, мне ни разу не придется взять в руки котел. Кстати, ты ведь будешь на практике?

— Буду.

— Значит, все-таки, пересдал? Я же говорила, что ты пересдашь. И очень хорошо, потому что без тебя там скучно. Все делают одно и то же — боятся Снейпа до дрожи в коленках. Я, конечно, понимаю, что он потомственный темный маг, в родстве со Слизерином, даже умеет без палочки насылать порчу…

«Мерлин мой… а по ночам обращается в летучую мышь и кружит над Хогвартсом, отпугивая простецов?»

— Ладно, — она ухмыльнулась, заправляя за ухо прядь, — я знаю, ты такие шутки не любишь. Смотри, как я придумала.

Тонкая рука нырнула в воротник, вытягивая наружу кожаный плетеный шнурок. На шнурке болтался блестящий камешек с орлом, который Нэт легко узнал.

— Только руны разобрать не смогла. А руны я научилась читать раньше, чем буквы. Ты откуда такое взял?

— Сделал сам. Это не руны, Энквист. Это линейное письмо… «Морской охранитель», по-микенски. Если упадешь в воду, ни за что не утонешь.

Она почему-то расхохоталась, как сумасшедшая, до того даже, что пришлось вытирать глаза.

— Я? Я не утону? Вот удружил!..

— Что тут смешного-то?

— Дай-ка догадаюсь. Ты не знаешь, что сниллингуры — морские волшебники. Мой дед ходить умел по воде, безо всякой палочки!

Этого Нэтан точно не знал и теперь чувствовал, что краснеет. Конечно, нужно же было хотя бы прочитать про ее родственников, прежде чем соваться с подарком…

— А ты, Нэтан Баркер, не умеешь плавать, — подытожила она. — Это правда?

— Где бы я, по-твоему, научился? — резко бросил Нэт. — В аптеке, что ли?

«В девонских топях, восковник обдирая по кочкам…»

— Тогда ты тем более должен навестить меня летом… Потому что я умею и брассом, и кролем, и по-русалочьи… Это, между прочим, совсем не трудно!

Следующие полчаса они готовили настойку от желудочных колик. Если Нэт и молчал больше обычного, вряд ли наследница морских волшебников что-то заметила. Она могла щебетать за двоих, по второму разу пересказывая, как чуть было не попала в засаду к троллям, катаясь на лыжах.

Так странно было смотреть на нее. Перемазанные флоббер-слизью волосы (опять поправляла прическу), глаза — такие светлые, что, казалось, радужку видно насквозь. Непонятно было, как в мире могут существовать люди, у которых под ногами не разверзаются пропасти и не клубится туман. Она, наверное, никогда ни в чем не сомневалась.

С другой стороны, школьные учителя не рассказывали ей, что ее отец погиб, изготовляя для нелегальных организаций нелегальные зелья. И вряд ли ее бабка (кем бы она там ни была) могла с гордостью написать внучке…

«Ты обещал себе, что забудешь… Никогда, ни за что не станешь вспоминать!»

А прочти Энквист то заклинание в книге — даже если бы поняла, что читает, да она бы отшвырнула его прочь, выкинула бы просто, или сразу забыла и никогда, ни за что, не подумала бы, что его можно применить.

Пальцы в кармане нащупывали гладкую кость, похожую на волчий зуб.

* * *

Ветер завывал где-то высоко, над ними — хотя, казалось, куда уж выше. Сонные хаффлпаффцы сгрудились в кучу. Так им было теплее. Слизеринская половина класса предпочитала согревающие заклятия.

Если их не использовать, пальцы примерзают к телескопу.

— …сочетания случаются чрезвычайно редко. Как вы видите… Дженнингс, почему у вас градус не проставлен? Проставьте сейчас же, вы теряете время! Как видите, угол сближения Урана, Сатурна и Нептуна чуть меньше шестидесяти пяти… кольцо развернуто, и в увеличении можно наблюдать…

— Обратите внимание на голубую точку слева от основного скопления. Следующее подобное сближение произойдет не раньше, чем через тысячу четыреста лет. Никого из нас уже не будет в живых.

Если вместо голубой точки перевести телескоп вниз, на озеро, на лес… С таким увеличением, наверное, можно сосчитать на деревьях ветви, капли воды на ветвях. Но внизу темно, и в глухой глубине не разглядеть ни ветвей, ни капель, ни черных крыльев.

Весна. Должна была приближаться весна — вот только Нэт больше не чувствовал никакой весны.

Клубившиеся над горами облака — тяжелые, крутые, не похожие на осеннюю серую простынь. Когда-то это радовало. Приближение весны когда-то означало, что наступает сезон, что снова будут рассветы в полях, полуночное бдение над эльфийским подснежником, который расцветал только согреваемый чужим дыханием. Под снегом сберегались горькие, выстоявшиеся корни, впитывая воду, в деревьях быстрее тек сок, и пусть до первой травы оставались недели, можно было ждать.

Теперь Нэт ничего не ждал.

В теплицах у профессора Стебль цвели тропические лианы. Он вместе с другими обрывал лепестки, вооружившись пинцетом — и складывал в корзину. В отличие от других, его не останавливал гнилой, всюду проникавший запах.

— …потому что я не хочу, чтобы от моих волос пахло стухшей печенью, неужели ты не понимаешь, Черри!

— Но это задание! — гриффиндорка слева чуть не плакала. Руки у нее чуть-чуть дрожали.

Краем глаза Нэт видел позеленевшего Уизли. Никто не смеялся, что «помойный Баркер» чувствует себя тут как дома. Наверное, это потому, что МакЛагген выбежал из теплицы, закрывая рукой рот.

Вдох. Выдох.

Вонь такой силы, что ее не разгоняет даже Tersus. Кажется, она проникает в голову и бьется изнутри о череп, пытаясь выбраться обратно.

«Меня же не тошнит от того, что люди делают со своей жизнью, или от того, что делаю я сам. А это — всего лишь трава…»

* * *

— Нэтан! Нэт!

Запястье вправо, вниз, двойной флинт, волна магии, сквозь руку, он ее уже чувствовал кончиками пальцев… Сорвавшаяся искра ударила мышонку в хвост. Зверек издал писк и метнулся в другой угол клетки.

— Нэт!

— Что тебе, — пробормотал сквозь зубы.

Отрабатывать чары на живых объектах гораздо сложнее, чем на ложках и подушках. Энквист упорно делала вид, будто этого не знала.

— Ты же придешь завтра на игру?

— Куда?

Запястье вправо… а вот теперь чуть полегче, не резко, плавнее, Гештинан, эта тварь в клетке так смотрит своими глазами, словно…

— На игру! Слизерин против Рэйвенкло.

— Я похож на придурка?

Где-то далеко, у доски, профессор помогал Лестрейнджу овладеть уменьшающим заклятьем.

— …даже не пришел, когда я пробовалась в команду. Я буду в запасных, слышишь! Может быть, сыграю!

«Вот глупая… Сыграет она. Да ее ветром сдует с метлы, если, конечно, бладжером не сшибет. У Мора насчет девчонок на поле правила твердые…»

— Так ты придешь?

Запястье вправо, вниз, флинт и флинт, и…

— Скажи, что придешь, Нэт.

«Silencio…»

Мышонок с любопытством смотрел на девочку, беззвучно открывавшую рот. Потом она еще и руками стала размахивать, мол, «прекрати».

Он бы улыбнулся, случись это месяца полтора назад. Сейчас лучше было — просто бросить в ее сторону Finite. С улыбками было в последнее время тяжело.

— Да я с тобой вообще больше не буду разговаривать!

Глаза-то как горят.

Миндаль. Миндальный цвет, вот что напоминает это заклинание. Когда будет добавлено уменьшение, на последнем повороте… чары должны стать прочнее. Дольше, примерно вдвое, зависит от сопротивления объекта, конечно…

Зверек больше не боялся. А зря.

— Нэт? Ты уверен, что сможешь вернуть его обратно? Он уже меньше пуговицы… И молчит.

— Все-таки разговариваешь с мной?

— Он похож на клобкопуха с хвостом… По-моему… Нэт, он бежит из клетки! Осторожнее, ты же его пристукнешь так!

Крохотный мышонок в руке, как пойманная стрекоза.

— Извини, Энквист, я не хотел…

— Чего ты не хотел? Расколдуй его обратно, он же весь дрожит!

— Просто не надо отвлекать меня на занятиях. И если хочешь, я пойду на твою игру.

* * *

Виноват ли был зимний холод, или недостаток света — аромат шафрана из ковров почти выветрился, желтый тюрбан поблек. Он больше не был похож на солнце.

— Мистер Баркер?

Знал, что не надо задерживаться после занятия, но словарь отчего-то не вмещался в сумку. Давно пора было ее увеличить. Или еще лучше, заняться, наконец, внутренним расширением.

— Да, сэр?

— Вы решили мою задачу быстрее всех в классе, — сказал профессор Сингх. Он не улыбался. — Прекрасная работа. И упражнения у вас стали получаться легче. Я вижу, вы шагнули на новую ступень, хотя не могу сказать, что это меня радует.

«Почему же?»

— В вашем возрасте такая способность абстрагироваться от действительности ненормальна.

Полосатая дикая кошка шагнула на колени черноокой женщине и устроилась там, лениво сверкая в сторону Нэта глазами. Индус покачал головой. Кошка зажмурилась. Выгнула спину.

— Это случается людьми, если им доведется пережить горе. С вами произошло что-то, и это причиняет вам боль.

Старик смотрел на него очень серьезно.

— Я прошу вас поделиться хотя бы с кем-нибудь, кому вы доверяете.

Золотые и зеленые, поникшие от холода джунгли на стенах, эти кошки и чернокосые красавицы — они были не настоящие. Это были всего лишь ковры, которые можно снять, свернуть, разделить на пушистые нити.

— Если вы расскажете мне, я сохраню ваши слова в тайне, а вам — вам будет легче.

Когда-нибудь, от всей этой красоты, кроме запаха паленой шерсти ничего не останется, а потом выветрится и он. И Индия вряд ли чем-то отличалась от Англии — если мир был таким, каким его теперь видел Нэт.

«Я узнал… — подумал он, разглядывая кошку, — …узнал, что мой отец мертв, и уже давно».

Старик был неправ. Легче не стало бы, ничуть.

— Лучше я пойду, сэр. У нас короткий перерыв.

— Вы можете обратиться ко мне в любое время.

Нэтан сделал шаг к двери.

— Все-таки, послушайте моего совета, мистер Баркер.

— Еще одного, сэр?

«В прошлый раз вы тоже дали мне прекрасный совет. Просто замечательный!»

Профессор поднял брови, так, что они почти спрятались под тюрбаном. Издевку в голосе он, конечно, расслышал.

— Вот оно что. Неужели вы говорили с профессором Снейпом? И какой результат?

— Результат, сэр? В будущем, прежде чем последовать чьему-нибудь совету, я подумаю трижды.

Тишина сжалась в комок и спряталась под парту.

— Значит, он отказал? Почти никто, — помолчав, уверенно добавил индус, — почти ни один мастер после первой просьбы не согласится. Такое испытание. Вы должны попробовать еще раз.

Наверное, он удивился скользнувшей по губам слизеринца усмешке.

— Это же не сказание о сорока пяти травниках, профессор. Времена Мерлина давным-давно прошли. У мастера Снейпа могут быть свои причины отказать мне, и я должен их уважать.

Снег, сметенный с крыши, кружился за окном, бился в стекло. Вот он, в отличие от вышитых лучей, был настоящий.

— Мне действительно пора идти, сэр.

* * *

— Эгенхауэр выбывает, и кого они выставили? Малявку какую-то, в которую даже целиться неудобно!

— Девчонки в команде — против традиций.

Разговор плыл стороной, ничуть не отвлекая от дела. В гостиной Слизерина, как всегда, гулял сквозняк. Теперь, потрепав бахрому выцветших гобеленов, он возвращался к креслу, где устроился Нэт, и щекотал ему нос.

— А потом, когда она забивает подряд четвертый, целиться уже поздно! Это все ты, Слай, разыгрывал из себя рыцаря! Будто первый раз на поле…

— Эд, мы же все-таки выиграли.

— Но кубок! Сорок очков!

— Мор от тебя в субботу живого места не оставит, это я тебе, Генри, гарантирую.

Загонщик легкомысленно пожал плечами — до субботнего собрания дуэльного клуба оставались целых три дня.

Нэт погладил острую кромку. Человек с колдографии в который раз холодно взглянул на него, исподлобья. «Если бы он знал, что смотрит на сына, — бродила глупая мысль, — он бы посмотрел иначе?»

Человек, конечно, не отвечал. Только вертел в ловких пальцах стальной нож.

В углу, у стены, никто не заметил бы… Нэтан вынул свой, из школьного набора. Упражнение это он прекрасно знал, только вот не умел еще так быстро.

Сперва пальцы не слушались, потом, пересилив дрожь, пересилив подступавшую к глазам теплоту, разворот, перекинуть, восьмеркой, разворот, запястье освободить…

— Это не я пропустил четыре подряд, если уж на то пошло.

— Не ты. Только что-то я не вижу тут Кирана.

— Наверное, это потому, что Киран уже в больничном крыле.

Тот, кто мог бы открыть правду, кто мог бы сказать, какими глазами отец смотрел на сына — предпочел написать совсем другое.

«Для меня это оказалось новостью, как и для тебя, Нэтан, хотя я давно уже подозревал. Ты же, как всегда, не слушал…»

Перекинуть, разворот, перекинуть, перехватить… Нож падает на пол, а левая рука ловит в полете.

«Мне тяжело это писать, но с разговорами у нас получалось редко. Я рад. Рад, что он не объявится однажды на моем пороге и не позовет тебя с собой, потому что ты бы ушел, точно так же, как она, не оглянувшись ни разу. Ни за что на свете я не отдал бы ему еще и тебя. Ведь и не отдал тогда, когда тебе было шесть, даже не позволил ему зайти в комнату, где ты лежал, весь в поту от горячки…»

За самый кончик лезвия, вверх, перекинуть, перехватить. Каменная глыба внутри растет, заполняет всю душу целиком. Движения от этого становятся только точнее, воздух больше не сопротивляется им, и нож разворачивается так медленно, так утомительно медленно, что, кажется, есть время закрыть глаза, прежде чем…

« Да, я проклял его. Ты пишешь, что не простишь меня. Но я не нуждаюсь в твоем прощении. Я поступил правильно — я это знаю, и твой отец это тоже знал. Всякий на моем месте обязан был поступить точно так же. Ибо мастер более других в ответе за то, что творят его ученики».

— Эй, Баркер…

Никому не видно, и даже ему самому — почти не заметно, как движутся пальцы. Рукоять легла в ладонь.

Нэт остановился и поглядел снизу вверх, на плохо знакомого ему пятикурсника. Тот оторвал взгляд от ножа с трудом.

— Эта Энквист, говорят, на твоем курсе.

— Да он с ней все время сидит за одной партой! — Кинштайн, игравший с Хиндли в шахматы, на секунду отвлекся. Или, скорее, отвлек партнера, потому что тут же сделал ход и довольно откинулся на спинку кресла.

Нэт вернул внимание ножу. Двигать надо медленно, очень медленно, так медленно, что чувствуешь ток крови в пальцах…

— Правда, Баркер? Очень кстати. Разузнай у нее, где она летать выучилась. Если я хоть что-то понимаю, ее теперь взяли в основной состав.

«Наверное, рада. Празднует, дурочка. Зачем было высовываться, ей же проходу не дадут…»

— …ни о каких Энквистах раньше не слышал. Надеюсь, не гря…

— У нее сниллингуры в родне, если это тебе что-то говорит.

— Морские призраки! Как чувствовал! Кровь-то…

Лезвие крутанулось в воздухе. Когда поймал — пятикурсник уже отошел в сторону, стараясь на него не глядеть.

«Я надеялся, что если возьмусь за дело с самого начала, то выращу достойного человека. По всему выходит, что я просчитался. Кровь не водица. Ты нашел свою скользкую дорожку безо всякой помощи с его стороны. Теперь писать, чтобы ты взялся за ум, чтобы был осторожен — пустая трата чернил. Думаешь, я не видал прежде в глазах у учеников того блеска, что у тебя, все лето, когда ты по вечерам возвращался в аптеку? Мог бы спросить тебя прямо, дождаться, пока ты солжешь, потому что ты не ответил бы правды. На такие вопросы никто не отвечает правдиво.

Ты никогда прежде не знал от меня снисхождения, Нэтан, ни одной поблажки. Но бесполезно учить тебя, если ты такой же, как он».

Перекинуть, перехватить, разворот, перекинуть, еще раз… и царапина с тыльной стороны. Если, конечно, не взять сейчас палочку, не залечить.

Но Нэт не стал. Надо быть быстрее. Надо быть лучше.

Почему он помнил наизусть? Почему помнил каждое слово, вплоть до тех, что остались последними на потемневшем клочке, когда огонь доел остальное: «…хотел, чтобы ты был другим»?